сура монастырь архангельская область
Сурский Иоанно-Богословский женский монастырь
Мiръ Россия Архангельская область село Сура Сурский Иоанно-Богословский женский монастырь
Иоанно-Богословский Сурский монастырь — женский православный монастырь в селе Сура, на родине св. Иоанна Кронштадтского.
Содержание
История [ править ]
Сурская женская община была основана в селе Сура в 1899 году по инициативе протоиерея Иоанна Сергиева (св. Иоанн Кронштадтский). В 1900 году общину преобразовали в заштатный общежительный женский монастырь. Первоначально были построены деревянный храм в честь Иоанна Богослова и монашеские кельи. С 1907 года монастырь имел подворье в Архангельске. Кроме того, Иоанновский монастырь в Петербурге также сначала был основан как подворье Сурской общины.
Созданная Батюшкой женская обитель (в 1915 г. в ней находилось около 200 сестер) широко занималась благотворительностью: оказывала помощь нуждающим и страждущим, поддерживала родственников погибших солдат, собирала средства на благотворительные цели, а также подавала милостыни. В монастыре была читальня, где для прихожан выписывали православные журналы и газеты, работали различные мастерские.
Женский монастырь был центром просвещения в Суре и окрестных землях. Здесь существовала церковно-приходская школа для детей и воскресная школа для взрослых, где все желающие могли не только выучить православные молитвы, но и обучиться грамоте, шитью, рукоделью, вязанию и ремонту одежды. Здесь также была открыта аптека и больница для простого народа.
Монастырь и Архангельское подворье были закрыты в 1920-х годах. До конца 1941 года в селе Сура жила монахиня Ангелина (Трухина). Она была арестована за то, что в её доме «совершались тайные богослужения», и 22 июня 1942 года расстреляна.
Современное состояние [ править ]
В 1994 году в Архангельске была создана женская община Иоанно-Богословского Сурского подворья. В 1994—1996 годах сёстры безуспешно пытались вернуть церкви здание Архангельского подворья бывшего Иоанно-Богословского-Сурского женского монастыря. В 1996 году по благословению епископа Архангельского и Холмогорского Тихона община переведена в деревню Ершовка Приморского района Архангельской области и преобразована в самостоятельный Иоанно-Богословский монастырь.
В селе Сура сформировалась община возрождаемого Иоанно-Богословского Сурского монастыря. 4 октября 2012 года Священный Синод Русской православной церкви постановил открыть Сурский Иоанновский женский монастырь и назначить монахиню Митрофанию (Миколко) на должность настоятельницы.
В планах монастыря — возрождение благотворительной деятельности: создание приюта для девочек-сирот, богадельни для одиноких престарелых людей, воскресной школы, возрождение разнообразных ремёсел, оказание всевозможной помощи селу.
Храмы [ править ]
Собор Успения Пресвятой Богородицы
Домовой храм святого праведного Иоанна Кронштадского (справа), Собор Успения (слева)
Собор Успения Пресвятой Богородицы
Домовый храм Иоанна Кронштадтского
Святыни [ править ]
Престольные праздники [ править ]
Святой праведный Иоанн Кронштадский
Фото [ править ]
Настоятельница монастыря игумения Митрофания (Миколко)
Внутреннее убранство Успенского собора в день Успения Пресвятой Богородицы
Сура монастырь архангельская область
Из послушниц самыми младшими были Мария Громова и Агриппина Коляпина (по 13 лет). Самой старшей — Александре Степановской — был 41 год. А в среднем возраст первых сурских послушниц составлял немногим старше двадцати лет. В основном они были крестьянского происхождения, по двое — из духовного и мещанского сословий, и лишь одна-единственная Евдокия Толбузнна — из новгородских дворян. В основном первые насельницы Сурской общины были приезжими — семеро — из Новгородской губернии, пятеро — из Тверской. И лишь одна, дочь псаломщика Аполлинария Видякина, происходила из Шенкурского уезда Архангельской губернии. Следует упомянуть интересную деталь — за исключением двоих, все первые насельницы Сурской общины были грамотными. Конечно, уровень образования их был неодинаков — от гимназии до монастырской школы, но это заставляет предполагать и их начитанность в духовной литературе. Двое послушниц — сёстры Мария и Екатерина Громовы выучились грамоте при Доме Трудолюбия, устроенном в Кронштадте Праведным Иоанном. Большая часть послушниц — 22 — перешли в Сурскую общину из Леушинской обители.
Отец Иоанн освятил монастырский храм 20 июня 1900 года. В ноябре того же года указом Архангельской Духовной Консистории вместо Сурской женской общины был учреждён Иоанно-Богословский монастырь. В июне 1906 года св. Иоанн Кронштадтский заложил каменное здание Сурского подворья в Архангельске, которое было освящено 19 октября 1907 года. Кроме того, Иоанновский монастырь в Петербурге также сначала был основан как подворье Сурской общины.
Монастырь являлся детищем праведного Иоанна Кронштадтского. Отец Иоанн не только духовно окормлял обитель, но и жертвовал большие средства на её содержание. Трудами батюшки в Суре действовала двухклассная (шесть лет обучения) церковно-приходская школа. Батюшка Иоанн вникал во все нужды монастырской жизни и оказывал всевозможную помощь.
В 1913 году Архангельское Сурское подворье посетила преподобномученица великая княгиня Елизавета Феодоровна, основательница Марфо-Мариинской обители милосердия в г. Москве. Таким образом, в историю Архангельского Сурского подворья навсегда вошло светлое имя этой великой российской подвижницы.
Кроме монастыря прав. Иоанн Кронштадтский построил два великолепных, под стать столичным, храма взамен обветшавших деревянных Введенской и Никольской церквей (16–17 вв.). Первым был построен Свято-Никольский собор. Величественный Свято-Никольский собор был заложен 8 (21) июля 1888 года самим Иоанном Кронштадтским. За месяц до освящения церкви батюшка Иоанн приехал в Суру и сам контролировал ход работ.
Благодаря средствам, пожертвованным о. Иоанну благотворителями, в 1891 г. строительство собора было окончено. В одной из газет того времени писали: «Этот величественный каменный храм византийского стиля, с двухъярусной при нём колокольней, по всей справедливости можно считать замечательным памятником современного церковно-строительного искусства и украшением не только для Суры, но и для всякого губернского и даже столичного города». Освящение всех трёх приделов Свято-Никольского храма совершил сам праведный Иоанн Кронштадтский в июле 1891 года при огромном стечении народа
Увы, за годы безбожия от храма практически ничего не осталось. Только трёхметровые стены. В таком виде Никольская церковь простояла несколько десятилетий.
Второй храм — Успенский собор. Он был построен в 1915 году, но проект разрабатывался ещё при батюшке. Рассказывают о пророчестве св. Иоанна, что храм построят, но служить в нём не будут. С закрытием монастыря были закрыты и храмы. В Советское время в Успенском соборе был клуб, а сейчас храм пустует, разрушается.
При Сурском Иоанно-Богословском монастыре находился Троицкий скит. Этот скит был расположен в 18 верстах от монастыря, среди величественного векового корабельного леса. В скиту имелся храм во имя Св. Троицы. Теперь он частично разрушен.
Далее текст цитируется со страниц http://vos.1september.ru/article.php?ID=200201802 и http://vos.1september.ru/2002/20/6.htm; текст написан Монахиней Евфимией (Пащенко) (г. Архангельск) в 2002 году.
Коммуны вместо обителей
Датой закрытия Сурского монастыря стало 8 декабря 1920 г. В этот день на заседании Сурского волостного съезда Советов (который, кстати, заседал в монастырских помещениях) было постановлено упразднить Сурскую обитель. Прошение, поданное монахинями в Архангельский губернский совет народного хозяйства, успеха не имело. Сурский монастырь подлежал уничтожению именно потому, что был монастырём. Это очевидно из того ответа, который получили монахини на своё прошение — «Рабочие труженицы Советской власти нужны, разрешить же образовывать отшельнические союзы людей, убивающих себя, Советская власть не намерена».
В то время — разгула «воинствующего атеизма» — массовое закрытие монастырей производилось по всей России. Это находило яркое отражение в периодике того времени. Наиболее частым поводом для упразднения монастырей было обвинение их насельников якобы в тунеядстве. Так, в газете «Известия Архангельского губревкома и Архгубкома РКПБ» за 1920 г. помещена заметка корреспондента РОСТа о ликвидации монастыря в Ставрополе с характерным названием «Долой тунеядцев!». В ней сообщалось о том, что в упразднённой обители будут открыты ясли и приют для сирот.
Справедливости ради следует сказать, что коммуны и приюты, открытые в стенах упразднённых монастырей, особой долговечностью не отличались. Так, ныне живущая архангельская старожилка Татьяна Афанасьевна Плашкина вспоминает, что в 1920 г., когда был закрыт Свято-Троицкий Антониево-Сийский монастырь, на его территории поселили жителей окрестных деревень. В бывшей обители учредили «коммуну». В этой-то коммуне, в 1924 г., Татьяна Афанасьевна и родилась… Первоначально коммунары жили безбедно и беззаботно. Хлеба было вдоволь, так что дети, не знавшие его истинной цены, играя, кидали друг в друга кусочками. Но спустя несколько лет коммуна, как принято говорить сейчас, «обанкротилась». Тогда её руководство поразъехалось. А горемычным крестьянам, горе-коммунарам, было запрещено покидать своё место жительства, пока они не отработают долги, числившиеся за коммуной. Так были наказаны люди, поверившие в лживые революционные лозунги и обещания «нового мира» в неопределённом «светлом будущем».
Однако более частым и более грозным основанием для закрытия монастырей было обвинение их насельников в «контрреволюционной деятельности». Об этом достаточно ярко свидетельствуют те же «Известия Архангельского губревкома» за 1920 г. Например, в одном из августовских номеров, в рубрике «По деревням и сёлам», помещена такая заметка корреспондента РОСТа: «Просматривая отчёты в газетах о „тихом и мирном житии“ в различных монастырских общинах, невольно приходишь к заключению: где видишь религиозную общину, там непременно найдёшь контрреволюцию или злостную спекуляцию». А обвинение в «контрреволюции» вело за собой весьма серьёзные последствия. Печальную известность приобрела формула тех лет: «Если враг не сдаётся, его уничтожают». И уничтожали без жалости. Об этом ярко свидетельствует обилие имён в сонме новомучеников и исповедников Российских, пострадавших от рук безбожников. О таких людях и пойдёт наш рассказ. Они пострадали за то, что хотели спасти от закрытия подворье Сурского монастыря. Находилось это подворье в Архангельске. Здание его, трёхэтажное, красного кирпича, сохранилось и поныне. Оно стоит в центре Архангельска, на площади Профсоюзов.
Напомню вкратце некоторые даты и события, связанные с его историей. Строительство Сурского подворья было разрешено указом Архангельской Духовной консистории от 7 сентября 1903 г. Первоначально Сурское подворье было деревянным и не имело собственного храма. 19 октября 1907 г. состоялось торжественное освящение кирпичного здания Сурского подворья, которое совершал по благословению епископа Архангельского и Холмогорского Иоанникия протоиерей Архангельского кафедрального собора Михаил Сибирцев. На происходившей за год до этого события, в июне 1906 г., закладке здания подворья присутствовал праведный Иоанн Кронштадтский. Правда, прибыть на освящение Сурского подворья он не смог в связи с болезнью. Однако послал «в святыню храма и благословение насельницам и обители» ковчежец с мощами 29 святых и частицей Древа Креста Господня, который был привезён в Архангельск как раз к освящению здания подворья родственником отца Иоанна, священником Иоанном Орнатским. К сожалению, в послереволюционные годы эта святыня была утрачена.
Судьба Архангельского Сурского подворья в послереволюционные годы до недавнего времени была недостаточно хорошо известна. Если дата и обстоятельства закрытия Сурского монастыря хорошо прослеживаются по документам, хранящимся в Архангельском областном архиве, то о Сурском подворье этого сказать нельзя. Можно было лишь предполагать, что Сурское подворье закрыли примерно в то же время, что и монастырь.
Правда, некоторые догадки о времени закрытия Сурского подворья всё-таки можно было делать. Потому что на кладбище рядом со Свято-Ильинским кафедральным собором сохранилось несколько захоронений сурских монахинь. Наиболее примечательно одно из них, находящееся справа от колокольни. Судя по времени, когда производились захоронения по соседству с ним, оно относится к концу 1930-х – началу 1940-х гг. В одной ограде находятся три могилы. В них погребены схимонахиня Иоанна, монахиня Серафима (Антонова), а также монахиня Рафаила (Целоухова). Между прочим, матушка Рафаила в Сурском монастыре была казначеей. Это послушание она несла при двух игумениях — Порфирии (Глинко) и Серафиме (Ефимовой). Когда над монастырём нависла угроза закрытия и в стенах его были открыты различные мастерские, где трудились сёстры, монахиня Рафаила была избрана председателем монастырского совета. Также она трудилась в качестве письмоводительницы в Сурской лечебнице. На упоминавшемся выше прошении сурских монахинь в Архангельский губернский совет народного хозяйства её подпись стоит сразу после подписи игумении Серафимы. И если эта монахиня, главная помощница настоятельницы, умерла и похоронена в Архангельске, то не значит ли это, что Сурское подворье в Архангельске «пережило» Сурский монастырь на год или два, став прибежищем для части изгнанных оттуда сестёр?
Однако теперь мы располагаем новыми материалами, проливающими свет на судьбу Сурского подворья в послереволюционные годы. На основании их на вопрос о времени его закрытия можно ответить с точностью не только до года и дня, но даже до конкретного часа, в который оно совершилось. И можно назвать фамилии тех, кто участвовал в этом. И вспомнить хотя бы несколько имён людей, которые пытались этому противостоять. Потому что, хотя Сурское подворье было закрыто более 80 лет назад, очевидцы и непосредственные участники этого трагического события всё-таки остались.
Оговорюсь сразу — речь идёт не о живых людях, а об их сохранившихся воспоминаниях. В нашем распоряжении имеются два рассказа о закрытии Сурского подворья. Причём они были сделаны людьми противоположных убеждений, несовместимых, как свет и тьма. И в день, когда происходило закрытие Сурского подворья, один из них находился на стороне защитников подворья. Другой — на стороне гонителей.
В 1994 г. мне посчастливилось побывать в гостях у двух глубоко верующих пожилых сестёр — В.К. и Е.К., — живших в Соломбале. В числе старинных вещиц, притаившихся тут и там в их домике, была и фотография протоиерея Димитрия Федосихина, служившего на Сурском подворье. На фотографии имелась дарственная надпись. Отец Димитрий подарил эту фотокарточку матери В.К. и Е.К. — Т. Самой её к тому времени не было в живых. Однако яркие рассказы своей матери о закрытии Сурского подворья её дочери запомнили хорошо и пересказали мне. Некоторые места — слово в слово. В связи с желанием В.К. и Е.К. я не привожу полностью как их имена, так и имя их матери. Добавлю лишь, что Т. принадлежала к известному в нашем городе роду купцов и судовладельцев Макаровых. Похоронена она на Соломбальском кладбище, близ церкви Святителя Мартина Исповедника, внутри той ограды, где погребены члены семьи Макаровых.
В начале 1920-х гг. Т. была молоденькой девушкой-подростком, только что окончившей гимназию. Она отличалась глубокой религиозностью. Проявляла склонность к монашеской жизни. Впоследствии она рассказывала дочерям, что хотела уйти на Сурское подворье послушницей. На Сурском подворье Т. бывала ежедневно. Чтобы поспеть туда к началу литургии, девушка вставала в 6 часов утра и проделывала пешком путь из Соломбалы до Сурского подворья. Надо сказать, что дорога эта занимала более часа. Но разве такой пустяк мог помешать юной девушке с пылким сердцем и пламенной верой?
Священник Сурского подворья, протоиерей Димитрий Андреевич Федосихин, был духовным отцом Т. Потому-то он и подарил ей свою фотографию «на молитвенную память». Незадолго до закрытия подворья он благословил её стать послушницей. Только она не успела этого сделать…
Насельницы Сурского подворья также знали и любили Т. Особенно ласкова была к ней пожилая монахиня Савватия (в миру — Евдокия Васильева). Матушка Савватия происходила из крестьянок Новгородской губернии. В Сурский монастырь она ушла уже немолодой женщиной, потеряв мужа и любимую дочь. В течение многих лет матушка Савватия несла в Сурском подворье послушание просфорницы. По воспоминаниям Т., она была «старица строгая, но ко мне относилась ласково. Вероятно, я чем-то напоминала ей её безвременно умершую дочь. Даже иконой благословила — „Чудо Архистратига Михаила в Хонех“».
Другой рассказ о закрытии Сурского подворья принадлежит некоему Л. Ефременко. Он представляет собой большую статью, опубликованную подряд в пяти июльских номерах «Известий Архангельского губревкома» за 1920 г. Заглавие этой статьи: «Иоаннитки, или То же, что контрреволюция», говорит само за себя. Автор её был «воинствующим атеистом». Хотя правильнее назвать его отступником от Православия, ренегатом. Потому что, судя по правильности приводимых им цитат из Священного Писания, а также по хорошему знанию событий из жизни праведного Иоанна Кронштадтского, Л. Ефременко изучал когда-то в школе Закон Божий. Стало быть, до поры был или казался верующим. Пока не нашёл более выгодным для себя изменить Православию.
Возможно, что в дореволюционные годы Л. Ефременко бывал на пароходе «Святитель Николай», принадлежавшем Сурскому монастырю. Потому что в своей статье он, не приведя названия парохода, тем не менее упоминает о том, что на этом судне несли послушание монахини. Он был неплохо знаком и с историей Сурского подворья. В связи с чем в своей статье привёл из неё ряд интересных фактов. Например о том, что «на представленном архитектором Ермолиным плане дома Иоанн Кронштадтский от 14 июля 1905 г. написал: „Этот план составлен согласно моему желанию. Кронштадтский протоиерей Иоанн Сергиев“». Или о том, что план каменного здания подворья был одобрен губернатором Архангельска Сосновским, впоследствии расстрелянным большевиками.
Возможно, что Л. Ефременко встречался и с сурскими монахинями. Отсюда совершенно неожиданное упоминание в его статье о той «заботливости, доброте и милосердии, поразительной кротости и смирении», которыми окружали паломников сёстры Сурского монастыря. Но это единственные добрые слова в их адрес, которые содержатся в его статье. Всё остальное в ней представляет брань и клевету, злые насмешки, граничащие с кощунством.
Безусловно, статья Л. Ефременко в том виде, в котором она была опубликована в 1920 г., у православных людей не вызовет ничего, кроме справедливых негодования и отвращения. Однако всё-таки она представляет собой важный исторический документ. Ведь её автор был среди тех, кто закрывал Архангельское Сурское подворье. И свою статью об этом он написал, как говорится, по горячим следам, подробно, с упоминанием имён, фамилий участников происходивших событий. А также включил в неё множество интереснейших деталей, благодаря которым давнее событие становится особенно ярким и близким нам. Мало того, по неисповедимым судьбам Господним, он, сам того не желая, рассказал в своей статье о мужестве людей, пытавшихся спасти Сурское подворье от закрытия. Поэтому наш рассказ о закрытии Сурского подворья по большей части будет основываться всё-таки на сведениях из его статьи. Правда, по упомянутым выше причинам факты, сообщаемые Л. Ефременко, будут излагаться в пересказе.
…Тучи над Сурским подворьем стали сгущаться вскоре после того, как 21 февраля 1920 г. Архангельск был занят войсками Красной армии и вместо белогвардейского правительства в городе окончательно установилась советская власть. И уже вскоре жители Архангельска почувствовали на себе железную руку этой новой власти. Постановления о национализации, муниципализации и просто конфискации гостиниц, богаделен, крупных лавок и жилых домов в одночасье сделали нищими многих прежде состоятельных горожан. Очевидно, что вскоре такая же участь должна была ожидать и Сурское подворье. Тем более что, по словам Л. Ефременко, «дом Сурского подворья оказался лучшим во всём Архангельске как в архитектурном, так и в художественном отношении, а равно и в смысле месторасположения, размера и ценности материала». Поэтому представители власти то и дело посылали на подворье комиссии «на предмет обследования и уплотнения населения».
Практика постепенного закрытия монастырей, когда на территории их во всё возрастающем количестве размещались всевозможные учреждения советской власти, вытеснявшие монастырскую братию, для Архангельской губернии была не нова. Именно так был закрыт женский Свято-Троицкий монастырь в г. Шенкурске. В 1919 г. у него отняли земельные угодья. Затем, в 1920 г., у монахинь потребовали освободить ряд помещений под отделы здравоохранения и социального обеспечения. Но, разумеется, только этим дело не ограничилось. И советских учреждений в стенах Шенкурского монастыря становилось всё больше и больше. В результате к лету 1923 г. в его стенах на правах хозяев обретались уже все органы местной власти (кроме военкома, местхоза и финотдела). А монахини ютились в здании Троицкой церкви, единственной монастырской церкви, где ещё совершались богослужения. Наконец 17 июня 1923 г. указом губернского исполкома Шенкурский монастырь был упразднён окончательно.
Безусловно, подобная судьба ожидала и Сурское подворье. Однако все комиссии «на предмет уплотнения населения» и прочие охотники поживиться чужим добром в течение нескольких месяцев уходили с подворья несолоно хлебавши.
Заслуга в том принадлежала двум людям. Старшей сестре подворья — указной послушнице (инокине) Любови (Ковырюлиной). Но в большей мере — протоиерею Димитрию Федосихину, священнику Сурского подворья, духовному сыну праведного Иоанна Кронштадтского.
Инокиня Любовь происходила из крестьянок деревни Лухович Зарайского уезда Рязанской губернии. Шестнадцатилетней девушкой, в 1899 г., Любовь Федоровна Ковырюлина поступила в общину Сурского монастыря. Причём сделала это по благословению праведного Иоанна Кронштадтского. Стало быть, знала батюшку Иоанна или была его духовной дочерью. До отъезда в Суру, судя по данным её послужного списка, она жила в Леушинском монастыре. Там под духовным руководством праведного Иоанна Кронштадтского и его сподвижницы игумении Таисии (Солоповой) готовились будущие насельницы Сурского монастыря.
В Сурском монастыре послушница Любовь проходила послушания свечницы, а также ризничей. В послужном списке ей даётся такая характеристика: «Очень хорошая и способная». С 12 июня 1914 г. послушница Любовь стала смотрительницей на Сурском подворье. Её обязанности заключались в том, чтобы помогать заведующей подворьем — монахине Серафиме (Ефимовой). Спустя три года, в 1917 г., монахиня Серафима была возведена в сан игумении Сурского монастыря. А управляющей Сурским подворьем назначена послушница Любовь.
Протоиерей Димитрий Андреевич Федосихин прибыл на Север из Тверской губернии в 1904 г. Его биография известна мало. Поскольку среди документов по истории Сурского монастыря, хранящихся в Архангельском областном архиве, его послужного списка нет. Поэтому большинство сведений о нём, которыми мы располагаем, сообщили старые прихожанки архангельских храмов В.Ф. Осипова, С.Г. Анненкова, монахиня Елевферия (Неверова). По их рассказам, отец Димитрий имел большую семью, все члены которой служили Богу — кто в священном сане, кто в иноческом чине. Известно также, что он был монахом в тайном постриге. Постриг отец Димитрий принял по обету — после исцеления от прогрессирующей потери зрения — по благословению праведного Иоанна Кронштадтского. Вместе с ним монахиней стала и его жена — матушка Варвара. Немногие старожилы Архангельска, помнящие «батюшку Димитрия», отзываются о нём с большим уважением. Некоторые говорят, что он обладал и даром прозорливости. Певчая архангельского храма Всех Святых Валентина Федоровна Осипова, со слов сурской послушницы Анны Одинцовой, рассказывала: «Батюшка Димитрий был прозорливый. Бывало, если он идёт с кем-то и толкнёт своего спутника в сторону, значит, того ожидает какое-нибудь искушение».
В послереволюционное лихолетье отец Димитрий был в числе тех, кто противостоял натиску «воинствующего атеизма». Он не боялся говорить своим прихожанам о необходимости сопротивления безбожию. Разумеется, речь шла о духовном противостоянии. О хранении верности Православию. А также о том, что выстоять им возможно только сообща. Однако на выступления против советской власти своих духовных детей отец Димитрий не благословлял. По словам Л. Ефременко, когда часть прихожан Сурского подворья решила устроить крестный ход в знак протеста против «воинствующего безбожия», он отговорил их от этого небезопасного шага. Зато позаботился о создании вокруг Сурского подворья большой и крепкой общины верующих. Потому что это могло на какое-то время отсрочить его закрытие.
Созданная им при содействии матушки Любови община насчитывала 4000 человек. Список этих лиц, считавших церковь Сурского подворья своим приходом, с указанием имён и адресов, был направлен в органы власти. В главе общины стоял Исполнительный комитет в количестве 100 человек во главе с отцом Димитрием и матушкой Любовью. В числе комитета было около двадцати служащих различных советских учреждений.
О членах общины Сурского подворья мало что известно. Однако, судя по воспоминаниям Т. и весьма тенденциозным сведениям, приводимым Л. Ефременко, некоторое представление о них всё же можно составить. В общину входили и представители интеллигенции, и рабочие, и служащие. И молодые девушки, вроде Т., склонные к монашеству. И жившие почти по-крестьянски, «своим домком», горожане — владельцы деревянных домиков с огородом да сарайчиком для домашней живности. Состояли в общине и те архангелогородцы, которые оказались гонимыми, ограбленными, униженными новой властью. Среди них — родственники «расстрелянных, осуждённых, заключённых и следственных». И бывшие предприниматели, и члены их семей. Как, например, 75-летний старик Вальнев, который имел когда-то пять домов, а теперь стал бездомным нищим. Иные из прихожан Сурского подворья даже вряд ли могли толком объяснить, чем именно было оно для них. «Службы там были какие-то особенные. Светлые, что ли», — вспоминала позднее Т.
Благодаря большой и дружной общине Сурское подворье в течение нескольких месяцев было в относительной безопасности. Однако долго так продолжаться не могло. На экстренном заседании исполкома в начале июня 1920 г. было рассмотрено прошение членов общины Сурского подворья от 3 июня 1920 г., посланное ими в отдел коммунального хозяйства исполкома. В ответ на просьбу сестёр не выселять их из здания подворья исполком постановил: «Пролетариат, стоящий у власти, не может допустить, чтобы его орган, коим является Губернский совет профсоюзов, помещался в здании, не соответствующем его нуждам и высокому положению». В связи с чем и было решено: «Изъять здание Сурского подворья из ведения коллектива верующих». А попросту — отнять его.
4 июля 1920 г. в здание Сурского подворья пожаловали незваные гости. Во главе их находились «представитель Комиссии Кедрова товарищ Х. и предгубкомтруд Успенский». Их сопровождали представители рабоче-крестьянской инспекции, Губкомтруда и Губчека. Среди этих непрошеных гостей был и Л. Ефременко. О цели прихода комиссии он говорит без обиняков — Сурское подворье должно было быть закрыто. А поводом для этого должно было стать обвинение членов его четырёхтысячной общины в «контрреволюции». Таким образом, судьба подворья и его общины была решена заранее.
Войдя в здание подворья, комиссия сразу же повела себя враждебно по отношению к его насельницам. Им был предъявлен ордер ВЧК на обыск и арест «подозрительных лиц». Таким образом, монахини загодя были причислены к «контрреволюционерам»… Комиссия потребовала предъявить документацию подворья и паспорта всех, кто в нём жил. Монахинь и послушниц собрали вместе в большом зале на втором этаже. Здесь заведующая подворьем матушка Любовь была подвергнута допросу.
Прежде всего её заставили сообщить о количестве лиц, проживающих в Сурском подворье. Их оказалось 47 человек, не считая священника и диакона. Комиссия потребовала их паспорта.
Разумеется, документы просматривались с особым пристрастием. Ознакомившись с ними, члены комиссии выявили, что из 47 насельниц монастыря «только две оказались штатными, числящимися по Сурскому монастырю, остальные же были с паспортами, никакого отношения не имеющими к монастырю, подписанными царской полицией или даже не зарегистрированными в милиции».
На самом деле ничего удивительного в этом не было. Ведь «числиться по Сурскому монастырю» могли либо монахини, либо «указные» послушницы, приписанные к нему указом Духовной консистории. Монахинь на Сурском подворье было всего-навсего две — упомянутая выше старушка-монахиня Савватия да 78-летняя мать Зосима. К числу сестёр, приписанных к Сурскому монастырю, могла принадлежать и его старшая сестра — указная послушница Любовь. Прочие насельницы, не будучи указными послушницами, могли и не иметь монастырской прописки. Но разве богоборцы могли принять это во внимание? Разумеется, нет. Тем временем допрос матушки Любови продолжался. «А вы регистрировались в отделе труда, согласно декрету о регистрации всех лиц без определённых занятий?» — предложил вопрос товарищ Успенский.
Разумеется, монахини ни о какой регистрации и не слыхали. Однако члены комиссии вели себя подобно волку из известной басни, который, желая во что бы то ни стало съесть ягнёнка, поставил ему в вину то, что при виде его волку «хочется кушать». Сёстрам было объявлено: «Незнание закона не есть оправдание. Вы подлежите ответственности за нежелание регистрироваться, во-первых, и во-вторых — за незнание декретов советской власти». Л. Ефременко отметил, что, услышав это, матушка Любовь «перепугалась». Да и было с чего! Если ни в чём не повинные люди вдруг объявлялись в чём только не виноватыми… Заметив, как испугалась матушка Любовь, услышав неожиданное обвинение, члены комиссии принялись забрасывать её вопросами: «На какие же средства вы существуете?»
«Община существует на собственный заработок, — ответила заведующая. — Но кроме работ для советских учреждений, производим также работы частные — за муку, за соль, за сахар и за другие продукты… Приносили шить шёлковые одеяла, плести кружева, вязать чулки, делать ковры — кто приносил, тот и платил… Но сколько они приносили?! — мы всегда голодаем. Заработанные нами деньги за шитьё и за обслуживание приютов и до сих пор не выплачены».
В ответ на это со стороны членов комиссии последовали злые насмешки в адрес монахинь. А кто-то зловеще сострил: «А у вас нет каких-нибудь запасов, оставшихся от благодетелей-англичан?» Разумеется, речь шла об интервентах. А по обвинению в пособничестве им человека в то время можно было лишить не только свободы, но и жизни. И можно только удивляться самообладанию инокини Любови, которая, превозмогая страх, ответила на это: «Какие у нас запасы? Сохрани Господи! Мы с голоду умираем!»
«Какое вы имеете отношение к „обществу верующих“, которое окружает вас и защищает?» — последовал очередной вопрос. «Верующие любят нашу церковь, собираются в ней и молятся», — сказала матушка Любовь. Это подтвердили и прочие сёстры.
«Кстати, скажите, почему у вас исполком из 100 человек — ни меньше, ни больше? Неужели так много работы в вашем исполкоме, что нужно 100 человек? Если бы их было только пять или десять, их легко было бы арестовать, а то ведь — целая рота, и не дай Бог, если вооружённая!» — продолжали свои издевки члены комиссии.
Допрос инокини Любови продолжался до двух часов дня. К этому времени весть о предстоящем закрытии Сурского подворья распространилась по городу. Вот что вспоминала об этом Т.:
«Мне этот день никогда не забыть. Мы с бабушкой стирали. Вдруг соседка прибегает: „Скорее! Там Сурское берут!“ Мы — туда. А там полная церковь народу — не дают выгонять монахинь».
Подобно им, услышав, что «Сурское подворье берут», поспешили на его защиту и другие архангелогородцы. К двум часам дня подворье было заполнено людьми. По данным, приводимым Л. Ефременко (а в том, что они точные, читатели убедятся впоследствии), в Сурском подворье тогда находилось около трёх тысяч человек. Больше всего народу, особенно из членов общины, было в храме подворья, на третьем этаже. Они послали к представителям власти депутацию с просьбой подняться к ним.
По свидетельству Л. Ефременко, то, что увидели члены комиссии в храме, поразило и испугало их. Вокруг стоял «общий стон, гул и шум. Кое-как пробившись сквозь толпу, „товарищ Х.“ поднялся на амвон. Уверенный в своей полнейшей безнаказанности, он держался дерзко и нагло. Поэтому в краткой и властной речи изложил постановление власти о муниципализации дома Сурского подворья, о привлечении живущих в нем женщин к трудовой повинности и об обращении дома во Дворец труда».
Однако прихожане Сурского подворья не собирались отдавать его на поругание безбожникам. Из толпы слышалось: «Что вы намерены сделать с Сурской общиной?»
Неожиданно послышалось: «Слова просит батюшка». И на амвон вышел отец Димитрий Федосихин.
Откуда он мог узнать о том, что дни Сурского подворья сочтены, теперь уже не скажет никто. Провидел ли он это или был кем-то предупреждён, неизвестно. Однако Л. Ефременко сообщает интересный факт: о том, что подворье вот-вот закроют, отец Димитрий знал. Поэтому уже в течение нескольких дней он бессменно находился там. Ежедневно совершал богослужения. Но и в промежутках между ними не покидал алтаря, Возможно, он пытался умолить Бога, чтобы, если это угодно Ему, горькая чаша миновала Сурское подворье. И молитвенным подвигом готовил себя к возможному будущему мученичеству. И вот теперь его час настал. И на миг затихшая толпа ждала, что скажет им их духовный отец. Сейчас ему предстояло выбрать: кто он — «пастырь или наёмник»? Но отец Димитрий всегда был и оставался настоящим пастырем, готовым положить душу «за люди своя».
Удивительно, что, по неисповедимым судьбам Господним, слова отца Димитрия, сказанные им в тот страшный час, сохранились в статье «воинствующего атеиста». Вот они: «Православные христиане! Я с вами жил и с вами умру!»
Когда вооружённые люди прибыли на подворье, там началось настоящее побоище. Как вспоминала Т., «крик, плач стоял, точно мир рушился. Людей из храма за руки, за ноги выволакивали. Несколько машин арестованными набили». Спустя полчаса после прибытия наряда ВОХР (около четырёх часов дня) всё было кончено. А над задержанными защитниками Сурского подворья (в числе которых оказались Т. и её бабушка) было сразу же устроено следствие.
О том, как оно велось, подробно сообщает в своей статье Л. Ефременко. Оно началось и завершилось в тот же день, 4 июля. Для большей быстроты работы следственного аппарата всем задержанным предлагалось ответить на следующие вопросы: «1. Ваше удостоверение личности. 2. Где состоите на службе? 3. Отношение к воинской повинности. 4. Почему в данный день и час не на работе? 5. Почему не состоите на службе вообще? 6. На какие средства существуете? 7. Зачем собрались в Сурское подворье?» На основании этих вопросов все задержанные были распределены по следующим, явно заранее составленным категориям: «А. Без документов. Б. Лица без определённых занятий. В. Дезертиры труда. Г. Дезертиры армии. Д. буржуи и спекулянты». Из этого перечня становится очевидным, насколько предвзято велось следствие. Ведь в таком случае «контрреволюционерами» оказывались все задержанные. Помимо этого, к немалой радости следственной комиссии, среди арестованных они обнаружили людей, недавно освобождённых из мест заключения, жён расстрелянных или осуждённых «белогвардейцев», а также давно находившихся в розыске «представителей крупной буржуазии». Забыв о собственной безопасности, они тоже пришли защитить Сурское подворье от безбожников. Таким образом теперь общину Сурского подворья можно было без особых усилий обвинить в «контрреволюционной деятельности». Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Л. Ефременко представил в своей статье некоторые зарисовки того, как велось следствие. И описал некоторых подследственных. Вот к столу, за которым заседает следственная комиссия, подходит, боязливо оглядываясь, смиренный старичок в старомодном длинном сюртуке. С почтительным поклоном представляется: «Вальнев, к вашим услугам». На вопрос: «Где служите, чем занимаетесь?» — отвечает: «Стар я, батюшка, служить-то. Отдыхаю да Богу молюсь». «Домик, вероятно, имеете?» Старик горестно вздыхает: «Домик… Целых пять было домов-то, да отняли. Отняли всё… Теперь вот Господь Бог питает за молитвы мои грешные. Вот и сегодня пришёл помолиться, да вот окружили и не пускают домой. На всё Божья воля». И этого нищего, еле живого 75-летнего старика следственная комиссия объявила «контрреволюционером» и отправила на принудительные работы…
Вот женщина, оказавшаяся служащей одного из советских учреждений. В отличие от старичка Вальнева она ведёт себя очень смело. «Если вы закроете церковь, то весь православный русский народ станет на защиту поруганной веры. Бойтесь этого! Батюшку-то пощадите…» — бесстрашно бросает она в лицо безбожникам. Ей отвечают кощунственной насмешкой и тоже отправляют в лагерь… Всего из арестованных защитников Сурского подворья на принудительные работы были отосланы 300 человек.
Отца Димитрия Федосихина отвезли в тюрьму. Какая судьба постигла старшую сестру Сурского подворья — матушку Любовь — неизвестно. Вероятно, и она была отправлена в лагерь принудительных работ.
Часть задержанных, которых комиссия признала менее виновными, несколько недель продержали в городской тюрьме. Именно так произошло с Т. и её бабушкой. В тюрьме их заставляли стирать бельё для красноармейцев. Первой освободили старушку. Потом выпустили и Т.
Имущество Сурского подворья было конфисковано. Л. Ефременко приводит список изъятого: чулочная машина, машина для стирки белья, 6 швейных машин. Продукты: ящик конфет, 2 пуда 5 фунтов чаю, 40 пудов муки, около 50 пудов картофеля, 4 пуда соли, мешок манной крупы, 7 ящиков помидоров, 2 мешка сушёной рыбы, 2 бочки трески, бочка мёду, бак масла, 8 четвертей красного вина. Конфискованы были также денежные средства подворья — 64 105 рублей. С учётом того, что Сурское подворье к 1920 г. осталось без средств к существованию, эти запасы были невелики.
Церковная утварь и иконы, принадлежавшие Сурскому подворью, тоже оказались конфискованными. За исключением немногих икон и книг, которые монахини или прихожане подворья заранее успели унести в более безопасные места. Видимо, таким путём и попала в соломбальскую кладбищенскую церковь книга «Чин молебных пений» с надписью на титульном листе о том, что книга эта принадлежит Сурскому подворью. Остаётся загадкой, каким образом оказалась спасена храмовая икона Божией Матери «Скоропослушница», в честь которой была освящена церковь подворья. Потому что из отчёта в Московскую Патриархию архангельского архиепископа Леонтия известно, что во время устроенного в 1946 г. в Архангельске крестного хода в числе других икон несли и её (по данным Д. Иванова). Однако дальнейшая судьба этой иконы неведома.
В кельях насельниц подворья были произведены обыски. Затем с монахинями и послушницами поступили как с рабынями. Их в принудительном порядке отправили «в Бюро рабсилы для медицинского освидетельствования и назначения по специальности в советских учреждениях». После чего одних отослали «в качестве технического персонала» в приюты и детские дома. Тех, кто умел шить, отправили портнихами в Губодежду. А бывших иконописок Сурского подворья заставили работать в мастерских совнархоза. Тем же из сестёр, кого по старости или болезни заставить работать на советскую власть не удалось, велено было отправляться на все четыре стороны. Дальнейшая их судьба не интересовала никого.
Неверный в малом — не верен во всём
Завершая рассказ о закрытии Сурского подворья, упомяну ещё один страшный факт. Обойти его молчанием полагаю себя не вправе. Среди юных послушниц Сурского подворья нашлись несколько таких, которые поспешили отречься от Православия. Это выразилось в их словах: «Плевать нам на монастырь».
Страшные слова. Но в те годы они всё-таки иногда действительно произносились. Так, в «Известиях» Архангельского губревкома, в номере за 11 мая 1920 г., под заголовком «Из монастыря — на волю» было опубликовано следующее заявление послушника Антониево-Сийского монастыря Ильи Никулина (возможно, этот послушник имел даже постриг в рясофор, так как жил в монастыре достаточно долго. — Авт.), сделанное им начальнику Холмогорского отдела уездной рабоче-крестьянской милиции: «Прослужив в означенном монастыре около 10 лет на обязанности продавца церковных свеч и других разных должностях и не находя удовлетворения за понесённые труды на пользу обители (выделено автором), разочаровавшись в тех лицах — духовных старцах, которые почитались столпами обители, не нахожу возможным иметь местопребывание между этими отцами, а потому оставляю службу монастырскую и вступаю в гражданскую, а посему покорнейше прошу вас не отказать дать мне какое-нибудь место и должность для удовлетворения существования жизни. При сем присовокупляю, что канцелярскую должность или конторские дела могу исполнить».
Из этого отречения бывшего сурского послушника явствует, что в монастыре он был лицом случайным, хотя и прожил там 10 лет. И прокомментировать его заявление вполне можно словами современного подвижника, игумена Никона (Воробьева). Пускай сказаны они были на несколько десятилетий позднее и по поводу другого богоотступника: «Видно, что этот человек мира сего. Пока его положение было более или менее прочно, он маскировался под верующего, когда же положение его стало колебаться, то решил обеспечить себе положение на другом фронте. Пока ещё могут использовать его отречение и за это принять к себе, он поспешил это сделать, пока не поздно. Этот несчастный показал себя таким нравственным ничтожеством…» Вероятно, и те сурские послушницы, что поспешили в минуту опасности предать родную обитель, были такими же «психологическими юродами», как Илья Никулин. Из церковной истории известно, что во времена гонений «лжебратия» всегда спешила переметнуться на сторону гонителей. Они вышли от нас, но были не наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами, но они вышли, и через то открылось, что не все наши (1 Ин. 2, 19), — писал о таких около двух тысячелетий назад святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов. Или, как сказал игумен Никон: «Господь обнаруживает в своё время скрытых иуд и выкидывает их из Церкви». Впрочем, довольно о них.
В отнятом у монахинь здании Сурского подворья разместили Дворец труда. В его разорённой церкви устроили зал, где читались лекции, в том числе и атеистические. На крыше, вместо сбитых куполов с крестами, заполыхал зловещим пламенем красный флаг. Так была утрачена ещё одна из святынь архангельской земли…
Наш рассказ о печальной судьбе архангельского Сурского подворья подошёл к концу. Но стоит упомянуть о дальнейшей судьбе некоторых участников этого горестного события. Поэтому расскажу то немногое, что известно об этом, используя в основном опять-таки воспоминания разных лиц.
Девушка Т. вышла замуж и прожила долгую жизнь. Вероятно, в память о своей несбывшейся мечте стать послушницей двух своих дочерей она назвала именами святых дев-великомучениц, Варвары и Екатерины. На всю жизнь сохранила она память о Сурском подворье. И о том страшном дне, в который на её глазах оно было закрыто. Долгие годы она хранила немногие дорогие и памятные святыни и предметы, оставшиеся у неё от сестёр Сурского подворья. Среди них были фотографии отца Димитрия и икона в простом деревянном киоте «Чудо Архистратига Михаила в Хонех» — благословение матушки Савватии. Перед этой иконой она молилась каждый день, не забывая непременно положить поклон об упокоении её души. А ещё она берегла несколько апостольников, принадлежавших сёстрам Сурского подворья. К сожалению, после смерти Т. её дочери сожгли их по причине ветхости и ненадобности.
Отец Димитрий Федосихин, отбыв свой срок в лагере принудительных работ, вернулся в Архангельск. Здесь он пытался возродить общину Сурского подворья. Теперь уже на нелегальном положении. Поэтому 20 октября 1920 г. он снова был арестован в числе других 16 человек, в основном женщин-домохозяек, «за распространение религиозного суеверия среди жителей города». Отцу Димитрию ставилось в вину также «создание подпольного женского монастыря». За это его приговорили к трём годам лагерей. По освобождении он возвратился в Архангельск, где продолжал духовно окормлять созданную им женскую монашескую общину. По крайней мере, в конце 1920-х – начале 30-х гг. отец Димитрий Федосихин жил в Архангельске. К этим годам относится дарственная надпись, которую он сделал на своей фотографии, подаренной им 8 июня 1927 г. бывшей сурской послушнице Мариамне Калимовой. Судя по этой надписи, он служил в это время в Воскресенской церкви, впоследствии закрытой и разрушенной. По сведениям, приводимым старшим советником юстиции Т. Сабуровой, в 1940 г. отец Димитрий снова был арестован в числе 36 других архангелогородцев. Их объявили участниками «контрреволюционной церковной монархической организации, создававшей тайные катакомбные церкви, осуществлявшей нелегальное пострижение верующих в тайное монашество». Причём входили в эту «организацию» люди, особенно почитавшие память праведного Иоанна Кронштадтского. Стало быть, в это время тайная женская монашеская община в Архангельске продолжала существовать.
В это время в одной камере с отцом Димитрием оказался бывший послушник Соловецкого подворья Сергей Гаврилович. По его словам, отец Димитрий и в тюрьме держал строгий пост, так что в течение 40 дней ничего не ел. Свой тюремный паёк, а также передачи отдавал сокамерникам. Мне в свою очередь это рассказывала певчая храма Всех Святых В. Ф. Осипова.
О дальнейшей судьбе отца Димитрия мне неизвестно. Со слов В. и Е., он был не расстрелян, а сослан в Кустанай, где принял постриг в великую схиму. Кто и когда передал Т. (и некоторым другим его духовным детям) его фотографию в одеянии схимонаха, об этом сейчас уже не скажет никто. Как и о том, кем была та его преданная духовная дочь, что добровольно поехала за батюшкой в ссылку. Судьба этой женщины была трагической. По дороге её арестовали. Отбыв срок, она вернулась в Архангельск, где бедствовала, скитаясь по чужим углам. Лишь когда эта бесприютная странница умерла, оказалось, что она была монахиней. Кроме её монашеского имени — Нина — о ней больше неизвестно ничего.
На Север отец Димитрий уже не вернулся никогда… Но память о нём на архангельской земле жива и поныне. Возможно, когда-нибудь среди имён святых Архангельской епархии появится и имя исповедника Православия отца Димитрия Федосихина.