свечной ящик для храма
По ту сторону свечного ящика
Стали на нашем приходе жалобы поступать на свечниц: мол, хамство, грубость и все такое. Вот и подошел я как-то к настоятелю: «Батюшка, — говорю, — назначьте меня, такого хорошего и замечательного, этим вашим свечником: я вам вмиг все исправлю».
— Или сам исправишься, — поддержал священник. — Вперед — на амбразуры! Только не осуждай никого!
— Нет, я только их жить поучу.
— Ну-ну. Бедняга, — это уже полушепотом, сострадательно и вдогонку.
Фиаско первое. Дисциплина
С первых часов стояния за «ящиком» мне это батюшкино сострадание вспомнилось. И не вдруг. Если к началу службы подходили вполне добродушные, деловые и знакомые прихожане, которые несколько удивленно улыбались, видя старого знакомого на новом месте, говорили четко и ясно, брали свечи и отходили к своему привычному месту в храме, то к концу богослужения увеличился поток нервно опаздывающих людей. Таких, которые опаздывают всегда и сознательно. Тишины в храме уже не было, разобрать потуги бедного чтеца донести до молящихся слова молитв к Причастию не представлялось возможным за заполнившим церковь гомоном новостей, обсуждений выборов и планов на «сейчас-из-церкви-выйдем-куда-пойдем?» Даже слова настоятеля, вышедшего из алтаря и призвавшего паству внимать словам молитв и помнить, что мы готовимся к великому таинству, подействовали лишь минуты на три. На четвертую зашли новые опаздывающие, не успевшие еще поделиться новостями.
Так или иначе, служба закончилась. Прошли молебны и панихиды, храм опустел. «А вот сейчас начнется самое тяжелое», — трижды повторила скромная девушка Наташа, помогавшая мне разобраться со свечами, просфорами, записками и т. д., глядя на мою ошалевшую физиономию. «Что же может быть тяжелее, — подумал я остатками мозга, — праздных разговоров за литургией и невозможностью услышать молитвы?»
Фиаско второе. Люди
Они, как известно, разные. Чаще всего — хорошие и добрые. Чаще всего, по-своему. После службы нужно было оборонять храм от беспризорников, стремившихся украсть деньги из кружек для пожертвований или сами кружки. Еще нужно было постараться отогнать от церкви дурно пахнущих криминального вида бомжей, справлявших нужду на стены церкви и сквернословивших.
— Милостыню они здесь собирают, — сказала добросердечная Наташа, — кто-то и сжалится.
— Так ведь они ее пропивают!
Потом пришла тетенька в сапогах и серьгах, которой срочно надо было «разменять пять штукарей» (так и сказала — «штукарей»).
— Простите, — говорю, — здесь не банк, да и денег таких нет.
— Это в вашей-то РПЦ?! Да у вас денег не меряно! У вас тут вообще все должно быть бесплатно!
Положение спасла Наташа; она выложила какие-то бумажки: «Вот — счета за отопление и электричество. Впечатляет, правда? Оплатите их раз в месяц — и вы обязательно будете получать свечи без всякой платы». Впечатлили все-таки, видать, листочки: дама даже извинилась. «А я счета специально попросила копировать, — объяснила мудрая Наташа. — Многим помогает, кстати».
Потом пришел молодой мужчина. Долго стоял у иконы. Неумело крестился. Потом подошел к «ящику». «Мне свечку, пожалуйста», — вымолвил глухо. Свечу взял, снова подошел к иконе, поставил, снова долго стоял. Подошел: «Я с Кавказа приехал. Снайпер я». И начал рассказывать — выговориться воину нужно было. Всего разговора передавать не буду, но слова в память врезались: «Знаешь, как себя чувствуешь, когда в оптический прицел видишь, как “дух” твоего солдата режет, а ты его достать из винтовки не можешь — слишком далеко. » Много рассказывал. То снова отходил к иконам («Я знаю — меня Богородица спасла. И не одного меня — многих»), то святой воды просил попить, потом сидел на скамейке — ждал священника. К счастью, батюшка вовремя подошел — ушли на исповедь. «Еще «афганцы» приходят, — тихо сказала Наташа. — Полицейские, бывает, спецназовцы. Пожарные, которые детей из огня спасали. У нас аптечка всегда полная — мало ли что с кем станет»…
Фиаско третье. Рецепты успехов и спасения
— Кому надо молиться, чтобы дочь в институт поступила? — спросила женщина, всерьез обеспокоенная образованием дочки, но, увы, не очень разбирающаяся в Христианстве.
— Как кому? Богу! — отвечаю.
— Один Бог вообще-то, — говорю (Наташа отвернулась и, похоже, улыбается).
— Молодой человек, я вас конкретно спрашиваю: какому богу надо молиться, чтобы дочь поступила в институт?!
Кому смешно, кому — хоть плачь…
…«Что лучше: простая или заказная литургия? А сорокоуст правда действеннее панихиды? А за какую записку просфору дают?» — и так далее и тому подобное. Таких вопросов за все дни, пока был свечником, я наслушался вдоволь. И никак, ну, никак не смог научиться на них отвечать. Одна из моих коллег, сменивших Наташу, умудрялась отвечать так, что люди выбирали те из пожертвований, которые были больше всего.
— А для чего это надо? — спросил наивный свечник.
— Не нужны большинству людей, приходящих сюда, рассуждения — большинству нужно быстро и правильно «вложить средства», понимаешь?
Выпивке чая помешала просьба продать двенадцать одинаковых свечей. Ну, пожалуйста — двенадцать так двенадцать. Я было направился к лотку со свечками, но коллега моя вдруг напряглась: «А вам, простите, зачем?» — спросила она молодую женщину.
— Мне бабушка так сказала.
— Простите, бабушка или бабка?
— Ну, бабка, ну и что? Она мне сказала эти свечки купить, зажечь, а потом ей принести — она с меня порчу снимать будет.
— Да вы что? Это ж опасно. Это же предательство!
— Кого? Кого предательство-то?
И свечница минут сорок с молодой женщиной разговаривала. Та свечки все же купила. Но сказала, что в храме их поставит. Дай Бог!
— Мне сто свечей. Быстро! — бросив интересного и редкого цвета купюру на прилавок, сквозь угол верхней толстой губы процедил сверкающий дяденька. — Быстро, я сказал. Я те деньги плачу, понял? Кто у вас тут дома освящает? Вы на мои деньги все тут живете, ясно?
— Я?! Кто?! — тут остановить дяденьку было уже невозможно.
Был бы храм полон, все бы узнали, кто он, этот дяденька, «такой есть», «чё он может реально порешать» и «скока он добра ваще делает» и сколько колоколов его «уже с того света вызвать должны» — столько их он уже наотливал-нажертвовал. С другой стороны, и польза немалая: лучше понимаешь горькую иронию и боль Пушкина, писавшего про то, как смиренно и земно кланялся Кирила Петрович Троекуров, стоя на службе, когда диакон на ектении возглашал «…и о благотворителях святаго храма сего». Каждому времени — свой Кирила Петрович Троекуров…
Фиаско четвертое. Целлюлит и начальство
Не только свечи продавать надо за «ящиком» и поминальные записки — нужно и книгу хорошую помочь выбрать или еще что нужное. Зашла жутко интеллигентного вида пара, попросили подобрать что-нибудь из хорошей детской литературы. А я, к стыду своему, не успел еще с ней познакомиться по-настоящему, ну и брякнул: «Вот, говорят, стихи детские хорошие. Посмотрите — может, понравятся?» Открыли книжку, полистали. Начали читать. Перевернули страницу — улыбаться, смотрю, перестали. Руки задрожали, глаза заслезились. Дама села на стульчик, мужчина подошел ко мне и тактично отозвал в сторону. «Простите, — говорит, — но как в церкви можно продавать и предлагать вот такое?» — «Какое такое?» — невинно спрашиваю. Он понял, что я попал впросак, и просто начал цитировать что-то из детской православной книжки. Чем дальше он читал, тем сильнее мне хотелось провалиться сквозь землю. Там было что-то про благочестивую церковную мышь, жившую где-то в подвале, про просфорки, которыми ее кормил благочестивый сторож, про неблагочестивого кота и благочестивого сыщика Бобика с наморщенным умным лобиком.
— Стоп, — говорю. — Простите, ошибся. Не хотел вас обидеть.
— Да не в вас дело, — грустно так отвечает. — Просто я никак не могу понять: что, в России книг хороших нет? Зачем Церковь позволяет христианским детям читать такое? Нам что — православные неучи нужны, скажите?
— Не уверен. Могу предложить в качестве компенсации Лескова, Пушкина. Не желаете?
— Еще как желаю! А «Вини Пух» есть? Тот, настоящий, заходеровский?
Тяжело было, ох, тяжело, после таких вот вопросов (несколько раз люди искренне удивлялись отсутствию хорошей детской, да и взрослой литературы в православных храмах). Попробуй — докажи теперь, что мы выступаем за хорошее образование. И, кстати, что это мы называем хорошим, если продаем всякие благочестиво-сопливенькие шедевры для малышей?
— Пока ты тут возмущаться будешь и об утрате чувства прекрасного скорбеть, храм обнищает, — пояснили мне. — А еще проблем с начальством добавится.
— Да просто же все: во-первых, люди покупают то, что им нравится. Нравятся им твои целлюлитные монстры с крылышками — пожалуйста. Платят же? — Платят. Во-вторых, никому из нас тоже ни книги не нравятся, ни вот это вот чудо. Но община их вынуждена покупать: больше в епархиальном управлении ничего не купишь! А покупать свечи, иконы и прочее община имеет право только там, в управлении. В других местах — ни-ни. Так что все твои претензии насчет вкуса, уровня литературы и все прочее направь тем, кто занимается поставкой такой вот, извини за выражение, «благодати». Не будет община закупать товар в «управе» — жди праведного гнева и санкций от начальства. Зарплата, и без того невысокая, снизится, да и у горячо любимого отца настоятеля трудностей прибавится. Иди, короче, в епархиальное управление, а нас не касайся. Хотя мы тебя понимаем и молча поддерживаем, конечно».
Фиаско пятое. Усталость и вопросы.
Несколько дней подряд по 10–12 часов на ногах, нехитрый и быстрый обед в церковной трапезной, постоянное, как я выяснил, нервное напряжение, частые оскорбления и несправедливые обвинения — это все, конечно, содействует смирению. Или появлению мыслей о его отсутствии. Но усталость, даже изможденность — штука не из приятных, поверьте. Что-то жить захотелось даже. Подошел я к настоятелю:
— Простите, батюшка, дурака самонадеянного! Заберите меня из-за ящика вашего. Ничего-то я не сделать не смог. Людей только посмотрел.
— И как? Хороших много?
— А, ну тогда не зря свечником был, парень. И, как я понимаю, осуждать мы больше не будем, да?
В общем, вытащил меня священник из-за ящика, за которым я провел 40 несмиренных дней. Дней, наполненных, честно говоря, не столько осуждением, сколько оторопью и вопросами, на которые я до сих пор не получил ответов. Почему, например, мы уже больше 20 лет вроде как без особых гонений живем, а ничего практически про Христианство не знаем. И, что страшно, знать-то особенно не желаем. Бабки с колдунами, мол, нам все расскажут. Почему мы считаем, что Бог нам просто обязан то-то и то-то выдать, если мы такую-то записку подали или столько-то штук колоколов «этой РПЦ» подарили. Почему в Церкви так удручающе мало внимания уделяется действительно хорошим книгам, предпочитая пугать людей или концом света или же гробить детский интеллект благочестивым сюсюканьем. Про ангелочков я уже говорил. Почему у приходов нет права покупать то, что необходимо именно им, а не брать кошмарного вида и качества товар в «управах», купленный не очень просвещенными, видимо, людьми-»специалистами». Почему нельзя разобраться с хулиганами и ворами. Почему не разобраться с бомжами — кто хочет, пусть работает, получает деньги, кто не хочет, пусть идет своей дорогой, но на церковь не мочится. Почему из-за денег для оплаты счетов за электричество и т. д. мы жертвуем элементарным эстетическим чувством. Почему мы приходим в храм не к началу службы, а к концу Причастия и болтаем, болтаем, болтаем…
Много у меня вопросов, очень много. Но главных, наверное, два: что же действеннее — сорокоуст или панихида? И какие записки сильнее — «заказные» или «простые»?
Так что осуждать трудящихся за церковным «ящиком» людей я бы не стал. Просто я побывал на их месте. Трудно им!
Ящики для свечей и огарков
Магазин церковной утвари в Москве «Благовест 2000» является одним из лидеров по поставке православной утвари в Россию и ближнее зарубежье. Это обусловлено предельно низкими ценами и высоким качеством товара.
Мы предлагаем Вам качественные ящики для свечей и огарков. Мастерская церковной утвари в Москве Blagovest2000 является не только партнером известных производителей, но и сама изготавливает православную утварь.
Размеры : 30 Х 15 см, высота 13 см.
Размеры : 30 Х 15 см, высота 13 см.
Ящики для свечей и огарков
Ящики для свечей и огарков в Храме необходимы по двум причинам. Во-первых, они помогают поддерживать чистоту и порядок, во-вторых, облегчают труд работников. Они приспособлены для того, чтобы быстро и аккуратно складывать свечи и огарки в одном месте, даже если храм наполнен людьми.
Ящик свечной для огарков должен быть с одной стороны мало заметным в храме, с другой – оформлен в таком стиле, чтобы входить в общий ансамбль утвари, используемой в помещениях. Мастерская «Благовест 2000» разработала такой дизайн для огарочного ящика, который обеспечивает максимальную функциональность и эргономичность.
Чтобы работникам храма было проще переносить ящик для огарков, его оснастили удобными ручками. Форма наиболее удобна прямоугольная – ларец или сундучок без крышки имеет привычный для прихожан дизайн и не вызывает никаких отрицательных эмоций, наоборот, воспринимается как одна из принадлежностей храма.
Емкость для огарков имеет небольшие ножки, чтобы ее можно было удобно разместить около подсвечника или у стены. Она изготовлена из прочного материала и разделена на несколько секций: в одной можно хранить огарки, в другой свечи, которые позже нужно будет поставить на освободившееся место на подсвечнике.
В интернет-магазине Blagovest2000.ru знают все об особенностях богослужений в православном храме, поэтому готовы обеспечить всех участников всеми необходимыми предметами.
Звоните – мы поможем купить ящик для свечей и огарков по цене, которая вас полностью устроит!
Православная Жизнь
Работа в храме на свечном ящике – некая избранность, большая близость к самой сути церковной жизни. Так, по крайней мере, думают многие прихожане, захожане и даже совсем случайные люди в храме.
А как на самом деле? Как обычные люди становятся работниками храмов, и что собой представляет их труд? Надежда Кеба и Ирина Тодчук работают при винницком храме в честь святителя Луки Крымского не первый год.
К нам, православным христианам, у людей сугубо светских претензий много – и неправедные мы, и невеселые, и того нам нельзя, и этого, и праздников у нас слишком много, и посты какие-то постоянные. Список этот наверняка соизмерим с числом страстей человеческих, но многие нарекания, к сожалению, являются небезосновательными.
Например, сложившийся в миру стереотип, что в православных храмах работают суровые тетки, которые человеку нецерковному шага без замечания ступить не дают, чем многих людей от Бога отваживают.
Известна же краткая проповедь митрополита Антония Сурожского, который призвал неких своих прихожан всю жизнь молиться за женщину с ребенком, которая ушла из храма после того, как они сделали ей замечание, что она в брюках и без платка.
Да и кто из нас не нарывался на особо рьяных поборников правильного поведения в храме, не сталкивался в доме Божьем с высокомерием и грубостью?! Всяко бывает – как и везде.
Тем не менее, именно свечной ящик в каждом храме становится своего рода форпостом церковной жизни – с него начинаются вопросы впервые пришедших в храм, здесь же сосредоточена основная информация о всех его людях и событиях.
Надежда Кеба и Ирина Тодчук трудятся при храме в честь святителя Луки Крымского в Виннице. Храм этот начинался 15 лет назад в коридоре районной больницы, а сейчас его нарядное здание расположено в лесопарковой зоне, рядом с областным онкодиспансером и центральной городской больницей. И понятно, что многие люди заходят в храм святителя Луки с бедой и болью, со страхом и отчаянием, с надеждой и «на всякий случай».
«Зачем на исповедь?! Он безгрешный!»
– Из больницы в храм почти все приходят через слезы, – говорит Надежда Кеба. – Начинаешь разговаривать, расспрашивать, стараешься помочь. Объясняю, показываю, а по серьезным вопросам направляю к батюшке, чтобы люди шли к нему на исповедь. Часто родственники больного говорят: «Зачем на исповедь?! Он безгрешный!». А потом исповедуются, причащаются.
– Заходит человек в храм, и его сразу видно. Православный, который подкованный, сразу к иконам прикладывается, свечи берет и ставит, записки подает, требы заказывает. А тот, который не то что не православный, а, может, первый раз порог храма переступил – испуган, не в ту среду попал и не знает, куда ему идти и что делать, – рассказывает Ирина Тодчук. – Идешь с ним и проводишь целую экскурсию: рассказываешь, какая икона где находится, что нужно поклониться, перекреститься и свечку поставить. И так целый день. И такое чувство, что ходишь как за малыми детьми. И эти люди точно как дети, и сердиться на них нельзя. Человек первый раз пришел в храм, а Промысел Божий ведь через людей происходит! И не нам судить. Заходят нищие, болящие и страждущие. Заходят просто свечку поставить, не зная, почему они пришли. Но в этом тоже Промысел Божий: они зашли, что-то спросили, завязался разговор. Оказывается, они никогда не исповедовались и не причащались, а мы даем им молитвослов, рассказываем, как подготовиться к исповеди. И выясняется, что этот человек жаждет исповедоваться, но просто стеснялся, не знал, как зайти и сказать об этом.
«За что мне такое счастье?!»
О своем пути к Богу и возможности трудиться в храме Надя и Ира говорят – Божья воля.
Обе женщины пришли к вере, будучи взрослыми людьми, и не понаслышке знают, что такое поиск истины и главного смысла жизни.
Надежда рассказывает, что в молодости с детьми и к сектантам приходила, да Господь отвел от пагубного пути. Храм святителя Луки Крымского нашла сердцем сразу, когда он еще ютился в коридоре райбольницы – там и с мужем повенчалась, и на службы приходить стала. Говорит, это мама покойная на сороковой день привела ее в эту церковь. Но прошло еще много лет, прежде чем Надя получила возможность трудиться в храме.
– В церкви нужен был работник, и я пришла, попросилась. А перед этим исповедовалась, каялась в грехах, и батюшка мне сказал: «Надя, надо что-то менять», – рассказывает Надежда. – И когда через день отец настоятель позвонил и сказал приходить, я сразу же уволилась из кафе и на следующий день вышла на работу в храм.
Храм во имя свт. Луки Крымского
По словам Нади, она тогда почти ничего не знала для работы в храме – ни икон, ни много другого. Поэтому учила всё – книги брала, у всех, что могла, спрашивала. Говорит, было очень тяжело, но она была счастлива:
– Мне Бог помогал. Заходят люди и все спрашивают. А я про себя думаю: «Господи, помоги! Господи, помоги!». И раз – на ум приходит, что сказать этому человеку. Сейчас намного легче – всё, конечно, я не знаю, но самое нужное уже понимаю и сама могу объяснить. А тогда было очень трудно. Но и тогда, и сейчас, когда остаюсь одна в храме, смотрю на иконы и думаю: «За что мне такое счастье?!»
Надежда рассказывает, что и за пять лет работы в храме у нее нет полной уверенности в своих знаниях и абсолютной правоте. Она все время обращается к Господу за помощью, за вразумлением. И она хорошо понимает людей, впервые переступающих порог храма – их неуверенность, непонимание элементарного и даже нарочитый апломб:
– Мне хочется им помочь, объяснить, услужить как-то. И всегда прошу прийти к батюшке пообщаться, на исповедь. И очень многие вот так приходят.
«Попробуйте быть всем матерью – и маленькому, и большому, и старому»
Ирина рассказывает, что в церковь на честь святителя Луки пришли всей семьей – и мама, и брат, и другие родственники:
– Здесь еще лес был, а мы молебен читали, просили Господа, чтобы нам дали землю под храм. А как стали деревья выкорчевывать и котлован рыть, то уже и работала при будущем храме – мы тут и ночевали, и жили.
Но, вспоминает Ира, не сразу она решилась на работу в церкви – отец настоятель три раза предлагал, а она все колебалась:
– На заводе, где я была контролером ОТК произошло сокращение, и я временно пошла работать на другой завод – в цех разлива воды. Сначала работа там не ладилась, а потом так пошла, что в один день мы заработали, как никогда. Обрадовалась, думаю, все – остаюсь. И только подумала – поскользнулась на мокром, упала и сильно порезала себе руки и ноги. Сразу же ушла оттуда и на следующий день, после перевязки, с забинтованными руками пришла к месту строительства храма – и осталась. Вот так по Божьей воле все и случилось.
Ирина вспоминает, что сначала ей было трудно справляться со многими разными людьми. Приходили и болящие, проклинающие все и вся – и болезнь свою, и саму жизнь. Вот тогда настоятель храма ей и посоветовал: «Ирина, попробуйте быть всем матерью – и маленькому, и большому, и старому. Относитесь ко всем как мама».
– Где-то читала, что Господь так любит каждую человеческую душу, что готов отдать за нее вселенную. Вот такая сильнейшая любовь, что кажется и уму непостижимой, – говорит Ирина. – И когда заходит человек в храм, нужно смотреть не на то, как он одет и что говорит, а видеть в нем образ Божий. А какое у него состояние души, и что с ним произошло – это уже Промысел Божий и Он его ведет. Не наше дело в это вмешиваться, для этого есть священник.
«Стараешься никого не обидеть»
– Самое тяжелое – работать с людьми. По-разному люди реагируют, каждый хочет внимания, будто он один. И когда к кассе стоит большая очередь, с одним разговариваешь, другие ждут, и стараешься всем угодить, никого не обидеть. Но это очень изнуряет – бывают такие дни тяжелые, что потом полдня отлеживаешься. Пришлось еще один выходной попросить у батюшки, – рассказывает Ирина. – Когда огромное количество людей пройдет за выходной день или в большой праздник – усталость чувствуется неимоверная. Уже просто перестаешь соображать, но стараешься всегда улыбаться. Особенно бабулькам, потому что они – самые настоящие дети. Им отказать невозможно, и к ним нужен такой подход, будто каждая бабулька – единственный человек на свете.
По словам Надежды, иногда приходят люди в церковь и просто поскандалить, спровоцировать на конфликт:
– Особенно в последнее время много стали приходить, чтобы на тему политики поспорить. Но я сдерживаюсь и не говорю на такие темы. Временами хочу что-то объяснить, но понимаю, что это бессмысленно.
«За другого человека жизнь не проживешь»
Часто, по словам Ирины, приходят в церковь люди с различными суевериями. Например, просят обереги:
– Мы объясняем, что оберег – это язычество, у нас в церкви оберегов нет. У нас есть самое главное – крестик. Тогда просят ладанку. А мы объясняем, что иконка – это хорошо, но крестик – главное. И просим, чтобы он купил крестик. Если человек упирается и не хочет, значит, не время еще ему. Главное – не быть навязчивым.
Ирина рассказала, что в храме раньше были бабушки-прихожанки, которые любили подсказать, куда и как стать, и что сделать. Настоятель храма взял их инициативность под строгий контроль. И если, например, заходит в храм женщина в брюках или с непокрытой головой, а одна из таких бабушек норовит ей сделать замечание, бабушку тут же просят умерить пыл – есть работники храма, которые все видят и знают, как реагировать.
– В притворе всегда есть юбочки-платочки, и мы предлагаем надеть, но никогда не настаиваем, – говорит Ирина. – С человеком, в первую очередь, разговариваем, а потом уже предлагаем, а не так – сразу в лоб. Если не время говорить, подходим с юбочкой и платочком, улыбаемся и просим надеть. Если это воспринимается агрессивно, мы оставляем ситуацию, как она есть. Теперь уже батюшка, если посчитает нужным, может отреагировать.
«Чтобы человек не заблудился»
Бывает, по словам Ирины, что приходят в храм и люди пьяные. Могут они плакать и рыдать, рваться поцеловать иконы:
– Обычно пьяные, которые приходят в храм, хотят исповедоваться – причем, срочно, немедленно. Мы утешаем, и часто они начинают рассказывать свою жизнь, а мы выслушиваем и снова утешаем. Пьяных не исповедуют, но это решает священник.
Бывали случаи, что придет человек чуть выпивший и говорит, что если сейчас не исповедуется, то что-то с собой сделает. Тогда мы срочно зовем священника, и он уже с ним беседует.
Ирина отмечает, что и трезвые люди часто приходят в храм и плачут, рассказывают свою беду. Она и другие женщины на свечном ящике и выслушивают, и сочувствуют, и советуют, и пытаются поучаствовать в ситуации:
– Болящие приходят в церковь как к последнему кораблю, заходят и говорят: «У вас тут так тихо и хорошо, что отсюда невозможно уйти!». Постоянно такие слова слышим. Отдыхают тут люди. Они не понимают, что такое благодать Божья, но чувствуют ее.
Ирина рассказывает, что почти каждый, кому поставили онкодиагноз, спрашивает, почему он заболел.
– Говорю болящим всегда примерно такие слова, что Господь с человеком говорит сначала шепотом любви, но если тот не слышит – голосом совести, и лишь тогда посылает скорби или болезни. И они соглашаются, говорят да, «як тривога, то до Бога».
И Ирина, и Надежда признали, как иногда чувствуют, что что-то недосказали человеку, и это очень важное. И потом совесть мучает:
– Самое главное в нашей работе: если человек зашел в храм – не упустить его, не потерять, чтобы он не заблудился. Чтобы он почувствовал, что пришел домой – к Господу. Господь ждет каждого человека, а мы со стороны. Человек заходит в храм и смотрит по центру, как бы в небо – душа его чувствует Бога. А потом он расставляет руки и говорит, что не знает, что делать – это уже идет все человеческое. И тут нужны мы, чтобы его поддержать.