В конце книги прочел что напечатана она
ОГЭ по Русскому языку 9 класс 2021. Типовой тренировочный вариант №19 — №210111 (задания и ответы)
Экзаменационная работа состоит из трёх частей, включающих в себя 9 заданий. На выполнение экзаменационной работы по русскому языку отводится 3 часа 55 минут (235 минут).
Пробный вариант составлен на основе официальной демоверсии от ФИПИ за 2021 год по русскому языку.
В конце варианта приведены правильные ответы ко всем заданиям. Вы можете свериться с ними и найти у себя ошибки.
Скачать тренировочный вариант ОГЭ: Скачать
Решать работу: Онлайн
Интересные задания
2. Синтаксический анализ. Прочитайте текст.
(1) Самая древняя печатная книга – Cвиток Дхарани, этот труд также называют сутра. (2)Исследователи считают её самым древним из всех печатных материалов, текст сутры был напечатан с помощью букв, вырезанных на деревянных заготовках. (3)Сутру нашли в Южной Корее в 1966 году во время раскопок фундамента пагоды Пульгукса. (4)Археологи полагают, что напечатана она была приблизительно в 704 году нашей эры. (5)Известно, что первой книгой, напечатанной на станке, была Библия Иоганна Гуттенберга в 1454 года.
Какие из перечисленных утверждений являются верными? Запишите номера ответов.
1) Вторая часть предложения (1) – односоставное неопределённо-личное предложение.
2) Вторая часть предложения (2) осложнена обособленным обстоятельством, выраженным деепричастным оборотом.
3) Предложение (3) односоставное безличное.
4) Предложение (4) сложноподчинённое с придаточным изъяснительным.
5) Предложение (5) сложноподчинённое, придаточная часть осложнена обособленным определением.
3. Пунктуационный анализ.
Расставьте знаки препинания. Укажите цифры, на месте которых должны стоять кавычки.
В возрасте четырнадцати лет (1) Андерсен (2) покинул родной город и отправился в столицу. Когда мать спросила его, зачем он туда направляется, (3) Ганс (4) ответил: (5) Чтобы стать знаменитым (6). Действительно, сказку (7) Русалочка (8) знает каждый.
4. Синтаксический анализ.
Замените словосочетание «лист дуба», построенное на основе управления, синонимичным словосочетанием со связью согласование. Напишите получившееся словосочетание.
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Достоевский Федор Михайлович
Книга «Том 5. Преступление и наказание»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
— Моя статья? В «Периодической речи»? — с удивлением спросил Раскольников, — я действительно написал, полгода назад, когда из университета вышел, по поводу одной книги, одну статью, но я снес ее тогда в газету «Еженедельная речь», а не в «Периодическую».
— А попала в «Периодическую».
— Это правда-с; но, переставая существовать, «Еженедельная речь» соединилась с «Периодическою речью», а потому и статейка ваша, два месяца назад, явилась в «Периодической речи». А вы не знали?
Раскольников действительно ничего не знал.
— Помилуйте, да вы деньги можете с них спросить за статью! Какой, однако ж, у вас характер! Живете так уединенно, что таких вещей, до вас прямо касающихся, не ведаете. Это ведь факт-с.
— Браво, Родька! И я тоже не знал! — вскричал Разумихин. — Сегодня же в читальню забегу и нумер спрошу! Два месяца назад? Которого числа? Всё равно разыщу! Вот штука-то! И не скажет!
— А вы почему узнали, что статья моя? Она буквой подписана.
— А случайно, и то на днях. Через редактора; я знаком… Весьма заинтересовался.
— Я рассматривал, помнится, психологическое состояние преступника в продолжение всего хода преступления.
— Да-с, и настаиваете, что акт исполнения преступления сопровождается всегда болезнию. Очень, очень оригинально, но… меня, собственно, не эта часть вашей статейки заинтересовала, а некоторая мысль, пропущенная в конце статьи, но которую вы, к сожалению, проводите только намеком, неясно… Одним словом, если припомните, проводится некоторый намек на то, что существуют на свете будто бы некоторые такие лица, которые могут… то есть не то что могут, а полное право имеют совершать всякие бесчинства и преступления, и что для них будто бы и закон не писан.
Раскольников усмехнулся усиленному и умышленному искажению своей идеи.
— Как? Что такое? Право на преступление? Но ведь не потому, что «заела среда»? — с каким-то даже испугом осведомился Разумихин.
— Нет, нет, не совсем потому, — ответил Порфирий. — Всё дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас, кажется, если только не ошибаюсь?
— Да как же это? Быть не может, чтобы так! — в недоумении бормотал Разумихин.
Раскольников усмехнулся опять. Он разом понял, в чем дело и на что его хотят натолкнуть; он помнил свою статью. Он решился принять вызов.
— Это не совсем так у меня, — начал он просто и скромно. — Впрочем, признаюсь, вы почти верно ее изложили, даже, если хотите, и совершенно верно… (Ему точно приятно было согласиться, что совершенно верно). Разница единственно в том, что я вовсе не настаиваю, чтобы необыкновенные люди непременно должны и обязаны были творить всегда всякие бесчинства, как вы говорите. Мне кажется даже, что такую статью и в печать бы не пропустили. Я просто-запросто намекнул, что «необыкновенный» человек имеет право… то есть не официальное право, а сам имеет право разрешить своей совести перешагнуть… через иные препятствия, и единственно в том только случае, если исполнение его идеи (иногда спасительной, может быть, для всего человечества) того потребует. Вы изволите говорить, что статья моя неясна; я готов ее вам разъяснить, по возможности. Я, может быть, не ошибусь, предполагая, что вам, кажется, того и хочется; извольте-с. По-моему, если бы Кеплеровы и Ньютоновы открытия вследствие каких-нибудь комбинаций никоим образом не могли бы стать известными людям иначе как с пожертвованием жизни одного, десяти, ста и так далее человек, мешавших бы этому открытию или ставших бы на пути как препятствие, то Ньютон имел бы право, и даже был бы обязан… устранить этих десять или сто человек, чтобы сделать известными свои открытия всему человечеству. Из этого, впрочем, вовсе не следует, чтобы Ньютон имел право убивать кого вздумается, встречных и поперечных, или воровать каждый день на базаре. Далее, помнится мне, я развиваю в моей статье, что все… ну, например, хоть законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый обществом и от отцов перешедший, и, уж конечно, не останавливались и перед кровью, если только кровь (иногда совсем невинная и доблестно пролитая за древний закон) могла им помочь. Замечательно даже, что большая часть этих благодетелей и установителей человечества были особенно страшные кровопроливцы. Одним словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется. Иначе трудно им выйти из колеи, а оставаться в колее они, конечно, не могут согласиться, опять-таки по природе своей, а по-моему, так даже и обязаны не соглашаться. Одним словом, вы видите, что до сих пор тут нет ничего особенно нового. Это тысячу раз было напечатано и прочитано. Что же касается до моего деления людей на обыкновенных и необыкновенных, то я согласен, что оно несколько произвольно, но ведь я же на точных цифрах и не настаиваю. Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово. Подразделения тут, разумеется, бесконечные, но отличительные черты обоих разрядов довольно резкие: первый разряд, то есть материал, говоря вообще, люди по натуре своей консервативные, чинные, живут в послушании и любят быть послушными. По-моему, они и обязаны быть послушными, потому что это их назначение, и тут решительно нет ничего для них унизительного. Второй разряд, все преступают закон, разрушители или склонны к тому, судя по способностям. Преступления этих людей, разумеется, относительны и многоразличны; большею частию они требуют, в весьма разнообразных заявлениях, разрушения настоящего во имя лучшего. Но если ему надо, для своей идеи, перешагнуть хотя бы и через труп, через кровь, то он внутри себя, по совести, может, по-моему, дать себе разрешение перешагнуть через кровь, — смотря, впрочем, по идее и по размерам ее, — это заметьте. В этом только смысле я и говорю в моей статье об их праве на преступление. (Вы припомните, у нас ведь с юридического вопроса началось). Впрочем, тревожиться много нечего: масса никогда почти не признает за ними этого права, казнит их и вешает (более или менее) и тем, совершенно справедливо, исполняет консервативное свое назначение, с тем, однако ж, что в следующих поколениях эта же масса ставит казненных на пьедестал и им поклоняется (более или менее). Первый разряд всегда — господин настоящего, второй разряд — господин будущего. Первые сохраняют мир и приумножают его численно; вторые двигают мир и ведут его к цели. И те, и другие имеют совершенно одинаковое право существовать. Одним словом, у меня все равносильное право имеют, и — vive la guerre éternelle,[4] —до Нового Иерусалима, разумеется!
— Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим? *
— Верую, — твердо отвечал Раскольников; говоря это и в продолжение всей длинной тирады своей, он смотрел в землю, выбрав себе точку на ковре.
— И-и-и в бога веруете? Извините, что так любопытствую.
В конце книги прочел что напечатана она
Оглавление и содержание.
Оглавление — перечень всех входящих в издание частей, разделов, глав и параграфов с указанием номеров страниц, на которых они начинаются; содержание — перечень всех разделов, статей или отдельных произведений, помещенных в издании, также с указанием номеров страниц начала каждой статьи. Они являются составной частью почти всех книжных и журнальных изданий. Оглавление или содержание размещают в самом начале или в самом конце издания (по выбору издательства).
Оглавление раскрывает внутреннее строение произведения в его отдельном издании (на какие главы или другие рубрики оно делится) или только внутреннее строение сборника (если в него вошли лишь заголовки разделов, в которые произведения сборника сгруппированы, без заглавий самих произведений). Содержание раскрывает состав книги (какие произведения она содержит).
У оглавления и содержания три основные задачи:
— справочно-поисковая — упростить и убыстрить розыск основных частей книги (глав, разделов, статей, рассказов, примечаний, приложений и т. д.);
— информационно-пояснительная — дать читателю общее представление о тематическом содержании книги, о структуре одного или ряда произведений (т. е. об освещаемых в каждом темах и связях между ними), что важно для восприятия текста, для выборочного его изучения, а также для того, чтобы помочь читателю быстро восстановить в памяти прочитанное, когда чтение было прервано;
— рекламно-пропагандистская — завлечь читателя, усилить интерес к просматриваемой книге, выявить желание прочитать ее, что особенно необходимо для книг, которым еще предстоит за воевать читателя.
Традиционное место оглавления (содержания) в конце книги. Но если конец книги перегружен вспомогательными и другими элементами выходных данных, или если этого требует замысел художника — оглавление (содержание) переносят в начало книги.
Вспомогательные указатели к содержанию книги
Главная задача вспомогательных указателей — помочь тем, кто использует книгу выборочно, а не читает всю. Они помогают читателю быстро разыскать внутри сплошного текста сведения об интересующем его лице, событии, теме, предмете, учреждении, произведении и т.д. Таким образом, в отличие от оглавления (содержания), которое призвано ориентировать читателя в рубрицированных частях книги (произведения, раздела, главы, параграфа и т. д.), указатель — это поисковый аппарат; путеводитель по относительно мелким элементам содержания книги, которые могут быть объектом вероятного читательского поиска.
Указатель превращает книгу, которой он оснащен, в своеобразный словарь. Отсылая к страницам, где содержится информация об интересующем читателя объекте, он перестраивает текст книги, не прикасаясь к нему. Каждая из ссылок, собранных в одной рубрике, замещает определенную часть книжного текста, которая освещает ту или иную грань темы, обозначенной в заголовке рубрики. Все же фрагменты материала книги, к которым отсылают ссылки рубрики, образуют подборку материала данной книги на тему рубрики. Только содержание этих материалов замещено номерами страниц, на которых они напечатаны.
В зависимости от объекта поиска указатели бывают следующих видов:
— предметные (предмет — это отраженное в слове или словосочетании вещь, событие, факт, их свойства, стороны, качества или тема микроэлемента текста);
— имен (лиц, персонажей, мифологических существ);
— названий (географических, учреждении, растений, животных, заглавий изданий и произведений и т. д.);
— нетекстовых элементов книги (иллюстраций, таблиц, диаграмм и т.п.);
— выделяемых элементов текста (документов, цитат, аббревиатур, символов, формул и т. п.)
Это перечень указателей лишь основных объектов, он может пополняться в зависимости от характера текста, разнообразия его элементов и запросов читателей.
Колонтитул — справочная строка над текстом страницы (иногда сбоку от него и редко под ним), определяющая содержание страницы: какое произведение какого автора на ней напечатано в сборнике; какой параграф какой главы — в моноиздании; какая статья или какие статьи — в словаре; о каком событии, предмете, лице ведется речь — в мемуарах. Колонтитул, отражающий содержание текста страницы, позволяет читателю быстро находить фрагмент на конкретную частную тему, не просматривая текст и не вчитываясь в него.
К сожалению, колонтитулы применяются не часто. Объясняется это тем, что при верхнем колонтитуле уменьшается площадь полосы под текст, по крайней мере, на две строки. Это часто и останавливает издателя. Чтобы избежать потерь площади, можно использовать нижний колонтитул. Он входит в строку с колонцифрой (номером страницы), а она ставится за пределами полосы, которая при этом не уменьшается. Можно помещать колонтитул только на одной стороне разворота, что уменьшит потери вдвое. Есть и другие способы уменьшить потери площади, каждый издатель сам должен подумать какой из них выбрать.
Нецелесообразно использовать в книге постоянный (мертвый) колонтитул, так как он не несет никакой функциональной нагрузки: каждый помнит, какую книгу он читает и кому она принадлежит. Потеря бумаги из-за постоянных колонтитулов ничем не оправдана.
Кроме постоянных (бесполезных) колонтитулов существуют переменные, которые различаются:
— по объекту на странице, который служит основой для формулирования колонтитула:
— рубрикационный — в основе лежит заголовок подраздела, текст который расположен на странице;
— текстовой — в основе лежит содержание текста страницы, когда он не расчленен заголовками или расчленен заголовками нумерационными, немыми, графическими, т. е. не определяющими тему подразделов;
— по принципу смены одного колонтитула другим:
— прерывистый — меняется только с началом нового подраздела;
— скользящий — меняется с каждой новой страницей или даже колонкой.
Виды колонтитулов по их внешним особенностям: по месту на развороте — левый (на левой полосе разворота) и правый (на правой стороне разворота); по месту на полосе — верхний (над текстом), боковой (на боковом наружном поле), нижний (в строке с нижней колонцифрой), оборонный (врезан в текст полосы сверху или снизу).
Выбор колонтитула зависит от особенностей произведения и книги и задач самого колонтитула.
Списки и указатели иллюстраций
Списки и указатели иллюстраций нужны читателям по нескольким причинам:
— Они в концентрированном виде дают представление о составе и содержании помещенных в книге изображений.
— Они служат читателям средством выборочного поиска: помогают быстро узнать, есть ли в книге то или иное изображение, и где именно оно напечатано (на какой странице).
— Они избавляют читателей от потерь времени, когда по ходу чтения им надо взглянуть на иллюстрацию, которая оправданно отдалена от читаемого текста.
— В них легко включать детальную характеристику изображений, для которой может не быть места ни в тексте, ни в подписях к иллюстрациям: о времени создания картины, о том, где она хранится (город, музей), какого размера в натуре и т. д.
Предисловие нельзя путать с введением — вступительной частью произведения автора, где начинает раскрываться тема, т. е. не служебной, вспомогательной частью, как предисловие, являющееся частью аппарата книги.
По цели послесловие близко к вступительной статье и отличается от нее тем, что помещено за текстом книги то ли потому, что издательство не хочет влиять на восприятие произведения читателем до его знакомства с ним, то ли потому, что само толкование творчества автора и его произведения невозможно без хорошего знания его читателем, наконец, потому, что требуется дополнить материалы новыми и свежими данными.
Примечания и комментарии
Это пояснения или дополнения к основному тексту, когда он может быть не понят читателям во всем объеме и тонкости или понят превратно, а то и вовсе остаться закрытым, или когда в основном тексте нет возможности или необходимости поместить какой-либо материал. Примечание — это краткая справка к слову (словам). Комментарии — это толкование текста произведения в целом, с той или иной стороны (историко-литературной, текстологической, издательской и т. д.) или его фрагментов. Иногда примечания и комментарии к фрагментам текста идут в одном ряду, тогда эту часть аппарата книги называют: «Примечания и комментарии». В зависимости от того, кто их написанной бывают авторскими и издательскими.
По месту расположения они могут быть: внутритекстовыми (помещенные между строками основного текста, но выделенные из него шрифтом и заголовками «Примечание», «Примечания»); подстрочными (под основным текстом, в низу полосы); затекстовыми (в конце книги или произведения, после основного текста). Подстрочное примечание часто называют сноской. Но сноска — более широкий термин: им обозначается любой служебный текст, помещенный в низу полосы, — библиографическая ссылка, перевод иноязычного текста, примечание.
В библиографический аппарат, как правило, входят:
— библиографические ссылки — описания источников цитат, заимствований, упоминаемой и рекомендуемой литературы, диктуемых содержанием текста тем или иным способом связанные с его фрагментами (знаками сносок или выносок, фамилией автора и годом издания);
— прикнижные библиографические списки и указатели — тематически отобранные описания источников, связанные с текстом.
В литературно-художественных книгах, где трудно обойтись без библиографических ссылок, библиографический аппарат в основном принадлежит тексту вступительной статьи и комментариям. Желателен в этих книгах и список рекомендуемой литературы о жизни и творчестве автора.
В научных и производственных книгах обязательны ссылки на источники цитат и, как правило, необходим список литературы на тему произведения, но не использованной, а той, что составляет активный фонд для изучения темы.
Научно-популярные и учебные книги обязательно должны иметь рекомендательные списки литературы.
Это основные данные об издании, включающие в себя сведения о лицах, подготовивших и выпустивших издание, в частности, для книжных изданий — фамилии, имена и отчества всех авторов, фамилии редактора, художника, технического редактора, корректоров, даты подписания книги в набор и печать, количественные показатели издания (формат бумаги и доля листа, объём в печатных и учетно-издательских листах, тираж), а также полные названия и адреса издательства и типографии, номер заказа.
Надпись в начале книги, в которой автор указывает лицо или группу лиц, которым данное произведение посвящается.
Цитата из сочинений известных авторов, пословицу или афоризм, выражающий основную мысль книги, её отдельной части или главы.
Внутренний титул книги — отдельную полосу, где размещают заголовок части, раздела или главы книги, а иногда отдельных произведений, входящих в сборник. Шмуцтитул содержит обычно одну или несколько строк текста, иногда номер раздела, фамилию автора.
Краткое изложение содержания и назначения книжного издания или журнальной статьи.
Искусство медленного чтения: как научиться понимать больше, а забывать — меньше
Расстраиваетесь из-за того, что слишком медленно читаете и не успеваете следить за книжными новинками? А зря: скорость не всегда знак качества. Многие великие люди от античных философов до Бродского и Жака Деррида любили читать очень и очень медленно. Автор канала «костя напечатал» Костя Гуенко знакомит вас с искусством медленного чтения и показывает, как с его помощью развить память, внимание и критические навыки.
Медленное (пристальное) чтение — это практика, противостоящая пассивному и бездумному потреблению информации. В отличие от скорочтения, которое обещает научить нас читать по 100, 200, 300 книг в год, или школьного чтения, раздающего готовые формулы и ответы на все вопросы, медленное чтение предполагает глубокое, комплексное погружение в текст и самостоятельную, ответственную работу с ним.
Рождение этой практики часто связывают с появившимся в конце ХХ века медленным движением. Его сторонники стремятся замедлить темп жизни, сильно ускорившейся в последнее время, во всех ее сферах — от еды и путешествий до моды и науки. Однако феномен медленного чтения возник намного раньше.
Примерно в 200 году нашей эры в иудаизме появился метод устного комментирования Торы, который сопровождался дотошным вчитыванием в священные тексты. Отталкиваясь от малейших деталей, словосочетаний и фраз, раввины-толкователи пытались обнаружить новые, ранее не замеченные и при этом более точные смыслы в словах, дарованных Богом. Впоследствии это занятие стало традицией и получило название «мидраш» ; глагол «дараш», входящий в корень этого слова, означает «требовать, выяснять, выспрашивать». Позже толковать тексты подобным образом начали неоплатоники: философы вроде Прокла или Дамаския писали огромные, занимавшие порой тысячу страниц комментарии к отдельным диалогам Платона. Их изыскания надолго стали примером для философов, филологов и богословов.
Фридрих Ницше был одним из первых, кто начал замечать нехватку вдумчивого чтения в эпоху возросшей скорости жизни. В 1881 году в своей ключевой работе «Утренняя заря» он писал:
«Именно потому оно теперь необходимее, чем когда-нибудь, именно потому-то оно влечет и очаровывает нас, в наш век „работы“, век суетливости, век безумный, не щадящий сил поспешности, — век, который хочет успеть всё и справиться со всем, с каждой старой и с каждой новой книгой. Филология не так быстро успевает всё — она учит читать хорошо, то есть медленно, всматриваясь в глубину смысла, следя за связью мысли, улавливая намеки, видя всю идею книги как бы сквозь открытую дверь…»
В Англии о том же говорил Томас Стёрнз Элиот.
По его мнению, роман или стихотворение — это самостоятельный эстетический объект. Его смысл раскрывается только в нем самом, во взаимодействии его компонентов, поэтому он требует внимательного прочтения.
Той же точки зрения в США придерживались так называемые новые критики, в том числе Клинт Брукс и Роберт Пенн Уоррен, опубликовавшие в 1939 году книгу «Понимание поэзии», а в 1943-м — «Понимание прозы». Методы пристального чтения, предложенные в этих работах, определили американское образование на несколько десятилетий вперед.
Одним из ярчайших американских профессоров, учивших своих студентов медленному чтению, был Владимир Набоков. «Литературу, — говорил он в своих знаменитых лекциях, — настоящую литературу не стоит глотать залпом, как снадобье, полезное для сердца или ума, этого „желудка“ души. Литературу надо принимать мелкими дозами, раздробив, раскрошив, размолов, — тогда вы почувствуете ее сладостное благоухание в глубине ладоней».
На рубеже ХХ—ХХI веков практики медленного чтения отошли в литературоведении на второй план. Однако читатели продолжают собираться в книжные клубы и организуют ридинг-группы, где разбирают классические для разных областей тексты (а некоторые даже зарабатывают на этом большие деньги). Впрочем, такое групповое чтение дает хороший результат, только если каждый участник внимательно прочитал и проработал текст, иначе подобные встречи оказываются поверхностными. А медленное чтение — занятие, заслуживающее ответственного подхода.
Зачем читать медленно
В 1924 году в Советском Союзе вышла брошюра «Как читать книги». Ее автор, дореволюционный профессор логики и философии Сергей Иннокентьевич Поварнин, писал об опасностях быстрого, поверхностного чтения так:
«Привычка „глотать“ книги может вызвать головные боли. Может способствовать развитию неврозов, неврастении и других болезней нервной системы, а также быть одной из причин различных телесных заболеваний, производных от нарушения нормальной деятельности нервной системы. Плохое чтение препятствует иногда нормальному развитию способностей и нередко портит их, например ослабляет способность к сосредоточению внимания, память и т. д. Ослабляет волю и способность размышлять».
Сегодня некоторые из утверждений Поварнина можно поставить под сомнение, но одно из них остается неоспоримым:
«Плохое чтение вредно уже прежде всего потому, что лишает той огромной пользы, которую дает хорошее чтение».
Что же это за польза?
Художественная литература, как и философская, никогда не была источником готовых знаний. Оба вида книг предполагают активное чтение, которое исключает спешку.
Медленное чтение развивает критическое мышление и умение думать. Активно работая с книгой, читатель самостоятельно ищет дополнительные сведения, сверяет источники, находит ключевые слова, сопоставляет идеи, оценивает суждения автора и продумывает свои аргументы. Всё это прекрасная школа мысли. Крупнейший европейский интеллектуал ХХ века Жак Деррида, критически отнесшийся к основаниям всей европейской культуры, в одном интервью признался, что из всей своей громадной библиотеки прочитал от силы три или четыре книги. «Но я прочел их очень, очень внимательно», — сказал он.
Жак Деррида показывает свою библиотеку
Во-вторых, серьезная и вдумчивая работа с книгой иногда приводит к настоящим озарениям. Медленное чтение заставляет нас долго концентрироваться на фрагменте текста, воспринимать его как проблему, требующую решения, и подбирать к ней ключи. Когда наш мозг после такой интенсивной деятельности переключается в пассивный режим, случаются творческие прозрения.
Взгляд на литературу как на источник готовой информации укрепляет и школьное образование. Вспомните, как часто учителя требовали от вас «знание текста» и «содержания», и при этом они обычно имели в виду сюжет. Но еще в начале ХХ века один из предшественников структурализма Владимир Яковлевич Пропп в своей работе «Морфология сказки» показал, что по большому счету все истории состоят из 31 варьирующейся функции и даже самые запутанные из них строятся по одним и тем же схемам.
Значит ли это, что сюжет не имеет значения? Нет, просто дело не только в нем. Авторы неспроста изводят бумагу и чернила, подбирая нужные эпитеты и выражения и сотню раз исправляя один и тот же абзац.
Толстой писал об «Анне Карениной» в письме Николаю Страхову: «Если бы я хотел словами сказать всё то, что имел в виду выразить романом, то я должен был бы написать роман — тот самый, который я написал, сначала».
Художественное произведение раскрывает свой смысл в полной мере только тогда, когда его рассматривают как целостный эстетический объект, состоящий из системы образов, соответствий и переплетений. Каждая ветка сирени, рассеченная лягушка, грамматически неправильная фраза героя или его описание играют в произведениях великого автора свою роль. Пропустить их или не придать им значения — то же самое, что пролистать два параграфа в учебнике математики. Но чтобы эти детали заиграли красками и наполнились смыслами, во время чтения нужно использовать свое воображение. Не ленитесь думать о душевном состоянии героя, вместе с ним обхватывать широкий дуб или дорисовывать недостающие краски на обоях — всё это разовьет ваш эмоциональный интеллект и эмпатию и подарит драгоценный опыт тысячи непрожитых жизней.
Ведь искусство, как говорил советский литературовед Юрий Лотман, «есть опыт того, что не случилось».
Теория и практика медленного чтения в литературе, кино и живописи от проекта «Эшколот»
В-третьих, медленное чтение художественных и философских текстов меняет нашу чувственность и формирует иной взгляд на мир. Если бы в наших школах внимательно читали Льва Толстого, многие из учеников стали бы анархистами. Поэтому литературный критик Дмитрий Петрович Святополк-Мирский в своей работе «О консерватизме» в начале XX века удивлялся тому, что власть, преподавая детям Толстого, хочет опереться на него как на один из столпов государственности.
Наконец, глубокая и продолжительная работа с текстом тренирует память и концентрацию. Книга, прочитанная за один присест, забывается за неделю. Если же книгу читали медленно, анализировали ее и задавали вопросы, она врежется в память надолго. Всё потому, что за то время, которое мы тратим при таком подходе на чтение, в нашей голове успевают образоваться не просто ассоциативные связи, а целые пучки и кластеры.
«При самообразовании, — писал в своей брошюре Сергей Поварнин, — работа над книгой должна быть самая серьезная, упорная, трудная и часто очень долгая. Но времени на нее жалеть нечего: окупится с избытком. Если даже вы забудете потом книгу — работа над ней не пропадет: она останется в виде полезных навыков, подвинувшегося развития, накопленного уменья и сил».
Как читать медленно
Общий совет: перед тем как приступать к чтению, отключите мобильный телефон и прочие девайсы. Или не выключайте, но поставьте их на беззвучный режим и уберите подальше. Дело в том, что оповещения из соцсетей стимулируют выработку дофамина в нашем мозге, а это мешает нам получать удовольствие от деятельности, требующей внимания, в том числе от неторопливого чтения хорошо написанного текста.
Совет 1. Перечитывайте
В начале XIX века немецкий философ и богослов Фридрих Шлейермахер ввел в научный обиход понятие « герменевтический круг».
При первом чтении мы не замечаем многих деталей, потому что еще не знакомы с произведением полностью. Когда мы читаем текст снова, у нас уже сложилось общее впечатление о нем, и мы начинаем подмечать подробности, которые в первый раз нам ни о чем не говорили. В результате наше представление о смысле текста становится объемнее и точнее. Поэтому перечитывание — необходимый этап медленного чтения, который к тому же доставляет отдельное удовольствие.
В предисловии к своим лекциям о европейской литературе Владимир Набоков говорил: «Пусть это покажется странным, но книгу вообще нельзя читать — ее можно только перечитывать. Хороший читатель, читатель отборный, соучаствующий и созидающий, — это перечитыватель».
Совет 2. Сосредоточьтесь на отдельном фрагменте
Невозможно медленно прочитать большое произведение — к счастью, это и не нужно. Свое умение вчитываться в текст необходимо практиковать на небольших фрагментах.
Советский филолог Дмитрий Сергеевич Лихачев так вспоминал о своем обучении в университете: «Пропагандистом медленного чтения был академик Щерба. Мы с ним за год успевали прочесть только несколько строк из „Медного всадника“. Каждое слово представлялось нам как остров, который нам надо было открыть и описать со всех сторон».
Таким же островом, на котором сконцентрировано всё внимание, должен становиться отдельный абзац или строчка.
На ограниченном участке текста возрастает значимость каждого его элемента; слова или знаки препинания обретают дополнительный вес.
Именно поэтому нам порой кажется, что короткое стихотворение вмещает больше смысла, чем какой-нибудь толстый роман. Русский формалист Юрий Николаевич Тынянов связывал этот эффект с так называемой теснотой стихового ряда — близкой расположенностью друг к другу слов с повышенным значением, заставляющих нас продвигаться вглубь.
Совет 3. Найдите ключевые места
Самые «ударные» места в любом произведении — его заглавие, начало и конец. Если с заглавием всё очевидно, то с началом и концом — не совсем. Попробуйте сопоставить начало и финал книги, которую читаете. Например, гоголевский «Ревизор» начинается с того, что Городничий сообщает своим подчиненным «пренеприятное известие» и один из них, Лука Лукич, восклицает: «Господи Боже!» — а заканчивается тем, что Городничий оказывается «посередине в виде столба, с распростертыми руками и закинутою назад головою». (Напомним, что Христа распяли за благую весть о наступлении Царства Божия.)
В повествовании нужно также обращать внимание на первое и последнее появление героя, на описание его внешности, манер, одежды, комнаты. Не менее значимы воспоминания и сны — зачем автор их тут поместил? Если в произведении несколько раз появляется какой-нибудь мотив, остановитесь и поразмышляйте над тем, что он может значить, вспомните, где вы его встретили в первый раз. У некоторых писателей есть слова-маркеры: у Достоевского, например, это фразы вроде «Не знаю, зачем он это сказал», после которых следуют ключевые монологи персонажей.
Однако самые важные места в любом произведении — те, которые вызывают интерес лично у вас. Наткнувшись на что-нибудь непонятное, не торопитесь, не бегите вперед — попробуйте понять, что именно вас озадачило и почему.
С вашего вопроса к тексту начинается его настоящее понимание.
Совет 4. Прочувствуйте стиль
У каждого автора свой голос: кто-то, как аристократичный Тургенев, пишет негромко и деликатно, стараясь не лезть персонажам в душу, кто-то, как Гоголь, любивший читать свои произведения друзьям, добавляет нелепые и звучные слова, кто-то, как Достоевский, второпях диктовавший текст своей жене-стенографистке, пишет извилисто и неровно. В том, как автор строит предложения, к каким метафорам он прибегает и с какой целью он их использует, отражается его взгляд на мир. Гнаться за сюжетом, проглатывая в неделю по пять книг, — значит не видеть за напечатанными буквами личность с индивидуальной манерой и темпераментом.
Плохо, когда мы в спешке не слышим голос автора, но еще хуже, когда мы не замечаем, что в книге таких голосов не один и не два. «Роман, — писал русский культуролог ХХ века Михаил Бахтин, — это многостильное, разноречивое, разноголосое явление», и не каждое записанное слово обязательно принадлежит автору.
Совет 5. Будьте подозрительны
Все читали в школе рассказ Чехова «Человек в футляре». Его герой, учитель греческого языка Беликов, «был замечателен тем, что всегда, даже в хорошую погоду, выходил в калошах и с зонтиком и непременно в теплом пальто на вате». Мы над этим человеком дружно смеялись, осуждали его за «отвращение к настоящему», а Чехова хвалили за то, что он вывел такой нелепый и жалкий тип. Но погодите, разве Чехов рассказал нам эту историю? Давайте вернемся к началу.
«На самом краю села Мироносицкого, в сарае старосты Прокофия расположились на ночлег запоздавшие охотники. Их было только двое: ветеринарный врач Иван Иваныч и учитель гимназии Буркин».
Историю «футлярного человека» нам (а точнее, ветеринарному врачу) рассказывает провинциальный учитель гимназии по фамилии Буркин. Судя по всему, Буркин — классический представитель интеллигенции XIX века, увлекшийся тенденциозной «демократической» литературой, которая искала «типы» и обличала людей за «бездействие».
«Под влиянием таких людей, как Беликов, — рассказывает Буркин, — за последние десять — пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…»
Совет 6. Смотрите в словарь
Приучите себя проверять значения всех незнакомых слов, особенно прилагательных: с течением времени они существенно обогатят вашу речь. Обращайтесь к словарю и тогда, когда какое-то слово кажется вам знакомым, но точное определение вы дать не в силах. Не ленитесь смотреть происхождение слов, которые кажутся вам значимыми для текста. Для этого можно использовать словарь Фасмера или другие этимологические словари.
Особенно богатую почву для размышлений дает древнегреческий язык. К нему, в частности, любили прибегать русские писатели. Так, фамилия «Ставрогин» образована Достоевским от древнегреческого слова σταυρός («крест»). По первоначальному замыслу Толстого у Каренина должна была быть фамилия Ставрович, однако писатель изменил решение. Его сын Сергей Львович вспоминал об этом так: «Однажды он сказал мне: „Каренон — у Гомера — голова. Из этого слова у меня вышла фамилия Каренин“».
Еще один простой способ — обратиться к поисковику.
В «Записках из подполья» Достоевского есть такой фрагмент: «Мне говорят, что климат петербургский мне становится вреден и что с моими ничтожными средствами очень дорого в Петербурге жить. Я всё это знаю, лучше всех этих опытных и премудрых советчиков и покивателей знаю. Но я остаюсь в Петербурге; я не выеду из Петербурга!»
Обычно под словом «покиватель» стоит примечание со ссылкой на Даля: «Это слово, очевидно, образовано Достоевским от просторечного „киватель“; так назывался человек, который кивает головой, перемигивается или дает скрытно знаки кому-либо».
Проясняет ли такое толкование смысл фрагмента? Не очень. Однако в сети можно узнать, что слово «покиватели» — это отсылка к Евангелиям от Матфея и от Марка, к тем сценам, в которых Иисуса уговаривали сойти с креста: «И мимоходящии хуляху его, покивающе главами своими и глаголющее: разоряй церковь и тремя денми созидаяй: спасися сам, и сниди с креста» (Мк. 15, 29–30). Оказывается, текст Достоевского отсылает читателя к Библии: «подпольный человек» сравнивает себя с Иисусом Христом.
Совет 7. Оставляйте заметки, рисуйте схемы и планы
Заметки на полях книги или в отдельном блокноте обучают нас не только критическому, активному подходу к тексту, но и умению точно и сжато оформлять свою мысль. Интуиции и догадки, не зафиксированные на бумаге или электронном носителе, так и останутся туманными впечатлениями и сгинут в небытие.
Привычка читать с карандашом, ручкой или маркером в руках превращает нас на мгновение в творца, равноправного участника диалога с автором, настоящего читателя.
А до тех пор мы обычные слушатели или гости.
Не меньшую услугу может оказать создание планов и схем. В своих лекциях об «Анне Карениной» Владимир Набоков с помощью графиков и сопоставлений показал, что линия Анны и Вронского хронологически вырывается вперед; читая Диккенса или Пруста, он рисовал на полях планы Лондона или Парижа. Лев Семенович Выготский, начертив композицию рассказа Бунина «Легкое дыхание», объяснил, как искусство взаимодействует с сознанием. Подобное может проделывать каждый читатель.
Возьмем сцену из восьмой главы «Отцов и детей», в которой Павел Петрович осматривает комнату Фенечки — девушки, которая недавно родила ребенка от его брата Николая Петровича:
«Вдоль стен стояли стулья с задками в виде лир; они были куплены еще покойником генералом в Польше, во время похода; в одном углу возвышалась кроватка под кисейным пологом, рядом с кованым сундуком с круглою крышкой. В противоположном углу горела лампадка перед большим темным образом Николая-чудотворца; крошечное фарфоровое яичко на красной ленте висело на груди святого, прицепленное к сиянию; на окнах банки с прошлогодним вареньем, тщательно завязанные, сквозили зеленым светом; на бумажных их крышках сама Фенечка написала крупными буквами: „кружовник“ В простенке, над небольшим комодом, висели довольно плохие фотографические портреты Николая Петровича в разных положениях, сделанные заезжим художником».
Просто пробегая текст глазами, мы вряд ли обратим внимание на то, что в описании комнаты чего-то недостает. Если набросать план комнаты, станет ясно, что Павел Петрович не упоминает кровать Фенечки, хотя место для нее в помещении определенно есть. Могла ли эта кровать располагаться в другой комнате? Нет: ребенок спит здесь. Можно ли упрекнуть Павла Петровича в невнимательности? Вряд ли. Павел Петрович сознательно не смотрит на постель, на которой его брат не так давно зачал с Фенечкой ребенка. С той самой Фенечкой, из-за которой Павел Петрович вскоре будет стреляться с Базаровым. Такой трюк называется переводом из одной знаковой системы в другую — из вербальной в графическую. А сколько еще сведений о семье Кирсановых можно вынести из этого фрагмента?
Совет 8. Сначала читайте сам текст, и только потом критику
Хорошая критическая статья — это всегда результат медленного, вдумчивого чтения текста. Она помогает нам расширить собственное понимание книги. Журнальная критика оценит ее качество и раскроет актуальность, филологическая покажет, как текст устроен и какие влияния испытал его автор, научная монография предложит новое толкование и объяснит его значение для культуры. Особенно ценна критика классических произведений, написанная «по горячим следам», вслед за выходом книги из печати: полезно видеть, насколько по-разному современники воспринимали текст, который кажется нам каноническим.
Однако русский философ ХХ века Владимир Бибихин на своих курсах по чтению философии предостерегал студентов от того, чтобы оказаться «захваченными» чужой концепцией. Любой мысли надо прежде всего позволить быть собой, без «помещения» ее в определенную эпоху, направление или стиль. Это относится и к художественной литературе: перед тем, как знакомиться с критикой, прочтите произведение сами.
Что почитать еще
Методы медленного чтения:
Примеры медленного чтения поэзии:
Теоретические тексты о медленном чтении:
Отдельный вид медленного чтения — это комментарии:
И последний совет. За всем пристальным вниманием к тексту, за всеми практиками медленного чтения важно не забыть слова грузинского философа Мераба Мамардашвили: «Литература — никакая не священная корова, а лишь один из духовных инструментов движения к тому, чтобы самому обнаружить себя в действительном испытании жизни, уникальном, которое испытал только ты, и кроме тебя и за тебя никто извлечь истину из этого испытания не сможет».