связь сказки и мифа
Глава 2. Взаимосвязь сказки с обрядом и мифами
Сказка и обряд
Как отмечает В. Я. Пропп: «Сказка имеет связь с областью культов, с религией.Сказку нельзя сравнивать с религией вообще, а нужно сравнивать с конкретными проявлениями этой религии».[4]
Ф.Энгельс в «Анти-Дюринге» совершенно точно сформулировал сущность религии. Он считает, что всякая религия является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, – отражением, в котором земные силы принимают форму неземных. В начале истории объектами этого отражения являются, прежде всего, силы природы.Но вскоре, наряду с силами природы, вступают в действие также и общественные силы, – силы, которые противостоят человеку в качестве столь же необъяснимых для него, как и силы природы…Фантастические образы, в которых первоначально отражались только таинственные силы природы, приобретают также и общественные атрибуты и становятся представителями исторических сил. Далее Энгельс рассуждает о том, что это отражение двоякое. Оно может быть познавательным и выливаться в догматах и учениях, оно манифестируетсяв способах объяснения мира или оно может выливаться в актах или действиях, имеющих целью воздействовать на природу и подчинить её себе. Такие действия – обряды и обычаи.
Обычай и обряд, разные понятия.Обычай – стереотипный способ поведения, который воспроизводится в определённом обществе или социальной группе и является привычным для их членов. Устаревшие обычаи сменяются в процессе исторического развития новыми. А обряд – действия, строго определённые обычаем, сопровождающиеи оформляющие какие-либо акты(обычно культового характера). То есть обряд – составная часть обычая. Обычай обставляется обрядами.
В подтверждение данной точки зрения приведем мнение В. Я Проппа, который считает, что сказка сохранила следы очень многих обычаев и обрядов: многие мотивы только через сопоставление с обрядами получают своё генетическое объяснение. Так, например, в сказке рассказывается, что девушка закапывает кости коровы в саду и поливает их водой. Такой обычай или обряд действительно имелся. Кости животных почему-то не съедались и не уничтожались, а закапывались. [5]Сказка сохранила следы очень многих обрядов и обычаев, но ее нельзя рассматривать как хронику. Вслед за В. Я. Проппом выделим три формы отношений между сказкой и обрядом:
1) Самый простой, но редкий случай – это полное совпадение обряда и обычая со сказкой.
Например, в сказкерассказывается, что царских детей запираютв подземелье, держат в темноте, подают им пищу так, чтобы этого никто не видел, и в исторической действительности это тоже именно так и делалось.
2) Переосмысление обряда, замена сказкой какого-нибудь элемента обряда, ставшего ненужным или непонятным.
Например, наяву в шкуры зашивали покойников, а в сказке – герой сам себя зашивает в шкуру, чтобы выбраться из ямы или попасть в тридесятое царство.
3) Обращение обряда, т.е. сохранение всех форм обряда с придачей ему в сказке противоположного смысла.
Например, существовал обычай убивать стариков. Но в сказке рассказывается, как должен был быть убит старик, но не убивается.
Сказка и миф
В предыдущем параграфе мы рассмотрели соотношение сказки и обряда, перейдем к изучению взаимосвязи сказки и мифа.
Наиболее типичны мифы о происхождении мира, Вселенной (космогонические мифы) и человека (антропогонические мифы); о происхождении солнца (солярные мифы), луны (лунарные мифы), звёзд (астральные мифы); мифы о животных; календарные мифы и др.
Особое место занимают мифы о происхождении и введении культурных благ (добывание огня, изобретение ремёсел, земледелия), а также об установлении определенных социальных институтов, брачных правил, обычаев и обрядов. Для мифов характерно наивное очеловечивание всей природы (всеобщая персонификация).
В первобытном обществе миф — основной способ познания мира, опирающийся на своеобразную логику (нерасчленённость, тождественность субъекта и объекта, предмета и знака, существа и его имени); особенность мифологического сознания — установление мнимых связей между различными явлениями.
Элементы мифологического мышления сохраняются и в современном массовом сознании (например, расовые и классовые мифы, культ вождей, ритуалы массовых сборищ и т. п.). Мифы в переносном смысле — ложные, некритические, оторванные от действительности состояния сознания, концепций, представления.
Обряд – одно из проявлений религии, миф же – другое её проявление. «Миф и сказка отличаются не по своей форме, а по своей социальной функции». Об отношении сказки к мифу разграничение делается весьма формально. Под мифом будем понимать, как и В.Я. Пропп, рассказ о божествах и божественных созданиях, в действительность которых народ верит. Дело здесь в вере не как в психологическом факторе, а историческом. Рассказы о Геракле очень близки к нашей сказке. Но Геракл был божеством, которому воздавался культ. Причем социальная функция у мифа не всегда одинакова. Она зависит от степени культуры народа.
Таким образом, сказку нужно сопоставлять как с мифамипервобытных доклассовых народов, так и с мифами культурных древних государств.
Сказка и миф иногда настолько полно могут совпадать друг с другом, что в этнографии и в фольклористике такие мифы часто называют сказками.
Миф и сказка: особенности и различия
Чем миф отличается от сказки? Миф и сказка – интересные жанры литературы, с которыми наверняка все знакомы. Их объединяет то, что они оба являются произведениями фольклора, созданными богатой фантазией народа. Но так ли они схожи, как кажутся на первый взгляд?
Главные особенности мифов
Мифы появились намного раньше сказок, в них древние люди пытались объяснить явления природы, происхождение мира, место человека в нем, а также рассказывали потомкам о деяниях древних богов и подвигах легендарных героев. Например, мифы о подвигах Геракла, о богах Олимпа, о битвах с титанами и др. Мифы долгое время служили важнейшим источником сведений о прошлом, составляли большую часть известных исторических трудов Античности – например, в сочинениях великого древнегреческого историка Геродота.
Однако все же главное в мифе – это содержание, а вовсе не соответствие историческим данным. Несмотря на свою сверхъестественность, миф воспринимался древними людьми как отражение реального мира, ведь с его помощью передавались важный опыт предков и значимые события прошлого. Он нередко рассказывался и обыгрывался перед людьми, приобретая обличие обряда, несущего некий сакральный смысл и тайные знания.
Мифы напрямую связаны с культурой, искусством и ритуалами народа, а также с его вероисповеданием и религией. Например, мифы Древней Греции основаны на национальной религии древних греков – язычестве, мифы Ближнего Востока – христианстве и исламе, мифы народов Америки – идолопоклонстве и т.п.
Герои мифов не являются однозначно положительными или отрицательными, их поступки противоречивы, как и в жизни. Например, Гера была женой верховного бога Зевса и покровительницей брака, но в тоже время она была очень властной и жестокой, несправедливо поступала с людьми.
Главные особенности сказок
Сказка – это фольклорное или литературное произведение, повествующее о волшебных, бытовых или героических событиях. Первые сказки появились именно из мифов, утративших свою основную функцию. Сказки повествуют о совершенно случайных героях (мальчик, девочка, Баба-Яга, медведь и др.), а мифы – о конкретных (Геракл, Одиссей, Зевс, Тор). Зачастую в сказках героями становятся самые обыкновенные люди, либо очеловеченные животные.
Этот вид фольклора вовсе не претендует на историчность повествования, ведь «сказка – ложь, да в ней намек, добрым молодцам урок». Она изначально восприниматься как выдумка, вымысел, фантазия. В сказках отражается мораль, этика, традиции и быт народа, сказка учит мудрости и важным человеческим ценностям. Герои в сказках обязательно делятся на хороших и плохих, на добрых и злых (Василиса Премудрая – хорошая, а Кощей Бессмертный – злой).
У сказки есть точные каноны построения (зачин, завязка, развитие сюжета, кульминация, дальнейшее развитие сюжета, развязка и концовка), а конец счастливый – добро всегда побеждает зло. В сказках есть волшебство, но сюжет всегда приближен к реальной жизни. В этих произведениях активно используются поговорки и присказки.
Чем миф отличается от сказки
Главным отличием мифов от сказок являются их функции. Функция мифа объяснительная, люди пытались понять удивительный мир, в котором они живут, объяснить природные явления и научиться их контролировать.
В сказках же воспитательная и развлекательная – понять простые жизненные истины, повеселиться и посмеяться.
Мифы и сказки составляют сокровищницу мировой литературы, они разные, но оба являются увлекательными и познавательными жанрами. Понимание их особенностей поможет ориентироваться в литературе и расширить свой кругозор.
Связь сказок и мифов
2. Связь сказок и мифов
2.1 Сказка «Белая уточка»
Возьмём ещё для анализа сказку «Белая уточка». Женился один князь на прекрасной княжне. Не успел с ней наговориться, не успел её наслушаться, а уже надо расставаться. «Много плакала княгиня, много князь ее уговаривал, заповедовал не покидать высокого терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушать». Уехал князь. Заперлась княгиня в своем покое и не выходит.
Кря, кря, мои деточки!
Кря, кря, голубяточки!
Я нуждой вас выхаживала,
Я слезой вас выпаивала,
Темну ночь недосыпала.
Сладок кус недоедала!
Кря, кря, мои деточки!
Кря, кря, голубяточки!
Погубила вас ведьма старая.
Ведьма старая, змея лютая.
Змея лютая, подколодная;
Отняла у вас отца родного,
Потопила нас в быстрой реченьке,
Обратила нас в белых уточек,
Вывод. Такова сказка о черном колдовстве ведьмы и о постигшей ее каре. Сказка защищает прямодушие и невинность, казнит обман и коварство. Проникновенное причитание матери над убитыми сыновьями передает ее бесконечное страдание. Дивным светом поэзии сказка осветила кроткое, преданное и трепетное сердце матери. Это поэзия высокая и чистая, характерная для сказок на стадии развитого поэтического сознания народа.
Таким образом, можно сказать, что сказка сохраняет древние превратные представления людей о возможности обращения человека в животное, поверья о ведьмах, о колдовстве. В сказке ясно говорится об обрядовых действиях, сопровождаемых заговором. Такие обряды должны были обезвредить чёрные силы, подчинить их воле человека. Это и есть тот древний пласт, который сказка донесла до нас с незапамятных времен.
2.2 Выявление в народном творчестве магических обрядов
Наделив колдуна и ведьму сверхъестественными способностями, люди в стремлении обезопасить себя от влияния чар и черных колдовских дел обставляли свой быт множеством магических обрядов. Магия – это то же чародейство и то же волшебство, это обряды, связанные с верой в способность человека противодействовать сверхъестественным силам и находить у них поддержку и защиту. Магия желала подчинить человеку волю других людей, покорять животных, природу, а также действовать на воображаемых хозяев, духов и богов. Рождение магических обрядов относится к первобытным временам. Появление обряда в быту стало возможно из-за незнания человеком истинных связей и отношений в реальном мире. Человек зависел от природы. Его скованное сознание искало средств защиты в борьбе со стихиями природы и общественными бедами.
Остатки обрядовой магии точно воспроизводятся в содержании многих волшебных сказок. Есть близость волшебного сказочного действия к магическим отрядам посредством указания на частое совпадение предметов, которые составляли неотъемлемую часть обрядовых действий, с теми предмета, которые наделены в волшебных сказках чудесными свойствами.
Кольцо в сказках наделено чудесным свойством. Сказка о трех царствах говорит, о медном, серебряном и золотом кольцах, в каждом из которых заключено особое царство. В сказке о чудесной рубашке кольцо, надетое на палец, обращает героя в коня. Обручальное кольцо, переброшенное с руки на руку, заставляет явиться двенадцати молодцам со словами «Что прикажете?». Герой приказывает: «Перенесите меня вот с этой горы». И молодцы его перенесли. Топор во всех сказках рубит сам. Емеля-дурак говорит топору: «По щучьему веленью, а по моему прошенью, ну-ка, топор, руби-ка дрова, а вы, поленья, сами кладитесь в сани и вяжитесь!» И топор принялся за дело.
Платок в сказках обладает чудесным свойством. Достаточно бросить его или просто махнуть им, как образуется широко разлившееся вокруг озеро и даже море. «Иван-царевич услыхал шум, оглянулся — вот-вот нагонит сестра; махнул хусточкой, и стало глубокое озеро. Пока ведьма переплыла озеро, Иван-царевич далеко уехал».
Вода, частая принадлежность обрядового действия, в сказках творит чудо за чудом: она возвращает зрение, дает молодость, исцеляет от болезней, оживляет, лишает силы, делает героя сильнее самых страшных чудовищ. Есть и такая вода, которая может обратить человека в зверя, птицу, но есть и другая, которая возвращает людям человеческий облик. Говоря о природе чудесного в сказках, необходимо отметить сохранение и в позднем фантастическом вымысле волшебных сказок некоторых свойств, идущих от магических обрядов. Таковы чудесные «моложавые» яблоки, которые в сказке возвращают человеку юность, силу и здоровье. Можно предположить, что проникновение этого чудесного предмета в волшебное повествование произошло не без влияния обрядово-магических представлений и понятий, живших в народе. До самых последних дореволюционных лет в некоторых русских селах сохранялся свадебный обычай: молодые по возвращении из церкви после венчания ели яблоко.
Съеденное яблоко должно было, по мысли людей, исполнявших этот обряд, обеспечить чадородие и благополучие новой семье.
Русский фольклор не мог сохранить в неприкосновенности древнейшие рассказы этой далекой поры. Под воздействием исторических обстоятельств обрядово-магические повествования во многом отошли от своих первоначальных форм. Но народная сказка традиционно сохранила сюжеты, которые, хотя и изменились, приобрели новый смысл, однако изначальным своим происхождением обязаны древнейшим эпохам в развитии фольклора.
Сказка остается сказкой, она не обманывает, она очаровывает, увлекает. Славянские поверья о животных пережили историческую эволюцию, подобную той, которая отмечена у народов, сохранивших древние культовые праздники, обычаи и мифы!
Сегодня, на пороге XXI века, когда темпы общественного развития стремительно возрастают, обращение к традиционным основам народной жизни приобретает огромный нравственный смысл, помогает приобщиться к тысячелетней мудрости предшествовавших поколений.
Связь сказки и мифа
Но если мы обряд рассматриваем как одно из проявлений религии, то мы не можем пройти мимо другого проявления ее, а именно — мифа. Об отношении сказки к мифу существует огромная литература, которую мы здесь целиком обходим. Наши цели не непосредственно полемические. В большинстве случаев разграничение делается чисто формально. Приступая к исследованию, мы еще не знаем, каково отношение сказки к мифу — здесь пока выставляется требование исследовать этот вопрос, привлечь миф как один из возможных источников сказки.
Разнообразие имеющихся толкований и пониманий понятия мифа заставляет и нас оговорить это понятие точно. Под мифом здесь будет пониматься рассказ о божествах или божественных существах, в действительность которых народ верит. Дело здесь в вере не как в психологическом факторе, а историческом. Рассказы о Геракле очень близки к нашей сказке. Но Геракл был божеством, которому воздавался культ. Наш же герой, отправляющийся, подобно Гераклу, за золотыми яблоками, есть герой художественного произведения. Миф и сказка отличаются не по своей форме, а по своей социальной функции (Тронский 1934).
Социальная функция мифа тоже не всегда одинакова и зависит от степени культуры народа. Мифы народов, не дошедших в своем развитии до государственности, — это одно явление, мифы древних культурных государств, известных нам через литературу этих народов, — явление уже иное. Миф не может быть отличаем от сказки формально. Сказка и миф (в особенности мифы доклассовых народов) иногда настолько полно могут совпадать между собой, что в этнографии и фольклористике такие мифы часто называются сказками. На «сказки первобытных» даже имелась определенная мода, и таких сборников, и научных, и популярных, имеется очень много. Между тем если исследовать не только тексты, а исследовать социальную функцию этих текстов, то большинство их придется считать не сказками, а мифами. В современной буржуазной фольклористике совершенно не учитывается то огромное значение, которое присуще этим мифам. Они собираются, но почти не изучаются фольклористами. Так, в указателе Больте и Поливки (Bolte, Polivka) «сказки первобытных» занимают весьма скромное место. Такие мифы не «варианты», а произведения более ранних стадий экономического развития, не утерявшие еще связи со своей производственной базой. То, что в современной европейской сказке переосмыслено, здесь часто содержится в своем исконном виде. Таким образом эти мифы часто дают ключ к пониманию сказки.
Правда, есть исследователи, которые чувствуют это значение и даже говорят о нем, но дальше деклараций дело не пошло. Принципиальное значение этих мифов не понято, и нс понято оно именно потому, что исследователи стоят на формальной, а не исторической точке зрения. Данные мифы как историческое явление игнорируются, зато частные случаи обратной зависимости, зависимости фольклора «диких» народностей от «культурных» замечены и исследованы. Только в самое последнее время мысль о социальном значении мифа начинает высказываться в буржуазной науке, начинает утверждаться тесная связь между словом, мифами, священными рассказами племени, с одной стороны, и его ритуальными действиями, моральными действиями, социальной организацией и даже практическими действиями, с другой стороны. Однако о том, чтобы это положение распространялось и на европейские сказки, обычно нет речи, эта мысль слишком смела.
К сожалению, однако, запись подобных мифов в большинстве случаев мало удовлетворительна. Даются только тексты, и больше ничего. Часто издатель даже не сообщает, знал ли он язык, записывал ли он непосредственно или через переводчика. Даже в записях такого крупного исследователя, как Боас, встречаются тексты, которые с несомненностью представляют собой пересказы, но нигде это не оговорено. А для нас важны мельчайшие детали, частности, оттенки, часто важен даже тон рассказа… Еще хуже обстоит дело, когда туземцы рассказывают свои мифы по-английски. Так иногда записывал Кребер. Его сборник «Gros Ventre Myths and Tales» содержит 50 текстов, из которых 48 текстов были рассказаны по-английски, что мы узнаем в середине книги из подстрочного примечания, как весьма второстепенное и маловажное обстоятельство (Kroeber I; III pt).
Выше мы говорили, что миф имеет социальное значение; но значение это не всюду одинаково. Отличие античных мифов от полинезийских очевидно для всякого. Но и в пределах доклассовых народов это значение и его степень также не одинаковы, их нельзя бросать в один котел. В этом отношении можно говорить о различии мифов отдельных стран и народов в зависимости от степени их культуры.
Наиболее ценными и важными оказались для нас не европейские и не азиатские материалы, как можно было думать по территориальной близости, а материалы американские, отчасти океанийские и африканские. Азиатские народы в целом стоят уже на более высокой ступени культуры, чем стояли народы Америки и Океании в тот момент, когда их застали европейцы и стали собирать этнографические и фольклорные материалы; во-вторых, Азия — древнейший культурный континент, котел, в котором потоки народов переселялись, смешивались и вытесняли друг друга. На пространстве этого континента мы имеем все стадии культуры от почти первобытных айну до достигших высочайших культурных вершин китайцев, а ныне — и социалистическую культуру СССР. Поэтому в азиатских материалах мы имеем смешение, которое чрезвычайно затрудняет исследование. Якуты, например, рассказывают сказку об Илье Муромце наравне со своими вероятно исконными якутскими мифами. В вогульском фольклоре упоминаются лошади, которых вогулы не знают (Чернецов). Эти примеры показывают, как легко здесь ошибиться, принять пришедшее и чуждое за исконное. А так как нам важно изучать явление не само по себе, не тексты, а важно изучить связь мифа с той почвой, на которой он возник, то здесь кроется величайшая опасность для фольклориста. Он может принять, например, явление, пришедшее из Индии, за первобытно-охотничье, так как оно встречается у этих охотников.
В меньшей степени это касается Африки. Здесь, правда, также имеются и народы, стоящие на весьма низкой ступени развития, как бушмены, и скотоводческие народы, как зулусы, и народы земледельческие, народы, знающие уже кузнечное дело. Но все же взаимные культурные влияния здесь менее сильны, чем в Азии. К сожалению, африканские материалы иногда записаны не лучше, чем американские. Американцы все же сами живут в непосредственном соседстве с индейцами, Африку же изучают пришельцы, колонизаторы и миссионеры — французы, англичане, голландцы, немцы, которые еще менее дают себе труда изучить язык, а если изучают, то не в целях записывания фольклора. Один из крупнейших исследователей Африки, Фробениус, не знает африканских языков, что не мешает ему массами издавать африканские материалы, не оговаривая, как он их получил, что, конечно, заставляет относиться к ним весьма критически.
Правда, и Америка вовсе не свободна от посторонних влияний, но тем не менее именно американские материалы дали то, чего иногда не дают материалы по другим континентам.
Таково значение мифов первобытных народов для изучения сказки, и таковы трудности, встречающиеся при их изучении.
Совершенно иное явление представляют собой мифы греко-римской античности, Вавилона, Египта, отчасти Индии, Китая. Мифы этих народов мы знаем не непосредственно от их создателей, каковыми являлись народные низы, мы знаем их в преломлении письменности. Мы знаем их через поэмы Гомера, через трагедии Софокла, через Вергилия, Овидия и т. д. Виламовиц пытается отказать греческой литературе в какой бы то ни было связи с народностью (Wilamowitz-Moellendorf). Греческая литература будто бы так же непригодна для изучения народных сюжетов, как Нибелунги Геббеля, Гейбеля или Вагнера — для изучения подлинных Нибелунгов. Такая точка зрения, отрицающая народность античного мифа, прокладывает дорогу реакционным теориям и установкам. Мы будем признавать за этими мифами подлинную народность, но должны помнить, что мы имеем их не в чистом виде, и что их нельзя приравнивать к записям фольклорных материалов из уст народа. Приблизительно так же обстоит дело с мифами Египта. Мы также знаем их не из первых рук. Представления египтян нам известны через надгробные надписи, через «Книгу мертвых» и т. д. Мы большей частью знаем лишь официальную религию, культивировавшуюся жрецами в политических целях и одобренную двором или знатью. Но народные низы могли иметь иные представления, иные, так сказать, сюжеты, чем официальный культ, и об этих народных представлениях нам известно очень мало. Тем не менее мифы культурных народов древности должны быть включены в круг исследования. Но в то время как мифы доклассовых народов представляют собой прямые источники, здесь мы имеем источники косвенные. Они с несомненностью отражают народные представления, но не всегда являются ими в прямом смысле этого слова. Может оказаться, что русская сказка дает более архаический материал, чем греческий миф.
Итак, мы отличаем мифы доклассовых формаций, которые можно рассматривать, как непосредственный источник, и мифы, переданные нам господствующими классами древних культурных государств, которые могут служить косвенным доказательством наличия того или иного представления у соответствующих народов.
Отсюда предпосылка, что сказку нужно сопоставлять как с мифами первобытных доклассовых народов, так и с мифами культурных государств древности.
Таково последнее уточнение, вносимое в понятие «исторического прошлого», привлекаемого для сопоставлений и для изучения сказки. Легко заметить, что в этом прошлом нас не интересуют отдельные события, т. е. то, что обычно понимается под «историей» и что понимала под ней так называемая «историческая школа».
Миф и сказка : генезис и дифференциация
(опубликовано Международный журнал исследований культуры № 2(15) 2014: Антропологический поворот)
Генезис мифа является тайной до сих пор. Эвгемерическое толкование(героями мифов являются древние вожди) признано ошибочным еще в XIX в. «Сакральная мифология» 19в. тоже не дала ответа. Но через это направление в науку о мифе вошло «коллективное бессознательное» (сакральное всегда есть коллективное бессознательное до появления теологии). После Юнга ни у кого нет сомнений, что в мифе выраже но коллективное бессознательное. Но как понимать архетип применительно к мифу? Понятием «архетип» в настоящее время оперируют слишком широко. И оно всегда идет рядом со словом «миф». В мире литературы, искусства, философии мало мифологов, но много «мифистов». Архетип и «мифическое начало» стали синонимами. Это начало ищут (и всегда находят) в сказках и даже реалистических произведениях. С ним связывают позитивные коннотации. Но при этом забывают, что архетип — это след психического заболевания. Это комплекс.
Архетипы — такие же следы болезни, как индивидуальные комплексы. Отличие в том, что это родовой комплекс. Такое понимание позволяет смотреть на миф, как на пикриз. Это объясняет алогизмы мифов и безумства его героев. Мифы рождаются на стадии родовой шизофрении, которая является этапом филогенеза психики. Автор убежден, что пралогическое, партиципированное мышление (Леви-Брюль, Кречмер, Поршнев и др.) означает филогенетическую шизофрению. Только в таком контексте мы правильно поймем архетип. Этот подход ставит резкую границу между мифом и сказкой. Традиционное представление о генезисе: «реальность-миф-сказка» является ошибочным. Это недопустимое упрощение. Миф не вышел из реальности, он ирреален. Сказка не выходит из мифа. Она — порождение логического, каузального мышления. Миф ничему не учит, сказка всегда учит. Если мифы — это эпикризы заболевания, то сказки — установочные файлы каузального мышления.
Выражение «сказочная реальность» представляет собой оксюморон. Однако на страницах книг мы часто сталкиваемся с выражением «мифологическая реальность». В то же время, в живом общении выражение «это миф» активно употребляется для обозначения небывшего и небывалого. Задумаемся: в какой степени мифологические «реалии» более реальны, чем сказочные? Сказок, даже волшебных, сюжеты которых не были подсказаны жизнью, нет. В случае с мифом, как и в случае со сказкой, надо говорить о некой трансцендентной реальности. Причем, надо полагать, «реальность» сказки хронологически «ближе» к нам, чем «реальность мифа. Автор этих строк уверен, что сказка не только ближе к нам, но и ближе нам, как носителям сознания, отражающего реальность. И даже более того: носителям причинного мышления, мышления в понятиях. Ибо сознание и разум — несовпадающие в своих границах феномены. Сознание может быть и шизофреническим, когда причинность не воспринимается и не принимается. Поэтому решения в духе дихотомии «мифическая реальность — сказочный вымысел» (У. Бэском), когда конструируется гипотетический
«путь от мифа к сказке», связанный с отмиранием этиологии, коренящейся в сакрализованной реальности (Е. Мелетинский), выглядят надуманными, взывая к «бритве Оккама», разрезающей — в данном случае — виртуальную пуповину. Имел
ли место быть хрестоматийный, судя по своей внедренности в учебники, процесс: «реальность — миф — сказка», — или это научный миф, чтобы не сказать «сказка»?
1. «Бритва Проппа»
2. Проблема мифогенеза
3. Противоположность мифологического
и причинного мышления
4. Дифференциация мифа и сказки
5. Тоска по мифу или миф как событие
Современности
Сказка продолжается, мифогенез в прошлом. Выражение «современный миф», на мой взгляд, есть оксюморон. В то же время есть авторы, которые считают, будто «мифы создаются на наших глазах»: «о президенте, о нации, о кризисе культуры, о демократически-капиталистическом обществе…». 22 Действительно, языковая практика часто преподносит нам подобные обороты речи, поэтому само по себе явление, безусловно, нуждается в анализе. К сожалению, понимание сущности мифа часто слишком размыто: «миф — это чистое содержание, которое можно проинтерпретировать бесчисленное число раз…»; «миф — это представление»; «миф — есть система метафор»; «миф — то, что не доказано, но кажется правдоподобным» 23 и т. д и т. п. Складывается впечатление, что вместо слова «миф» можно подставить любое другое — «бытие», «любовь», «огонь», «эйдос», «вода», «жизнь», «стихия», «сущность», «апейрон», «женщина», «конь», «смерть», — и «всякое лыко» будет «в строку», включая слово «лыко», контекст не воспротивится. Это симптоматично, нечто подобное наблюдается у всех авторов, берущих на себя труд поговорить на тему «миф, как событие современности»: четкое понятие о том, что они хотят представить, как «современный миф», отсутствует. Прав М. И. Стеблин-Каменский: «Когда объясняли возникновение мифов теми или иными психологическими факторами, то, как правило, подразумевали, что у создателей мифов была та же психология, что у современного человека. Но почему же тогда мифы возникали у всех народов только в древнейшие времена? Очевидно, их возникновение должно быть объяснено особыми психологическими условиями, существовавшими тогда» 24 (выделено мной, — В. Т.).
Современное логически мыслящее человечество мифы не творит, потому что для этого нет «особых психологических условий», выявляемых в отношении процесса антропосоциогенеза. Оно вполне эвгемерически творит легенды. Например, легенды о вождях. При этом может быть «легенда о Сталине», а может быть (и есть) «легенда Сталина», — согласитесь, определение «миф» здесь неуместно и недостаточно. Разумеется, если не думать, что «все есть миф», включая заоконную реальность, которая часто являет себя безумной фантасмагорией.
Ход событий и роль исторических личностей могут переосмысливаться и переписываться с разных позиций, но эти позиции, зачастую непримиримые, тем не менее всегда логические, а не мифологические позиции.