смысл мифа об орфее и эвридике
Смысл мифа об орфее и эвридике
Легенда об Орфее и Эвридике
Красивая история любви древнегреческого юноши Орфея, сына бога Аполлона, и прекрасной нимфы Эвридики до сих пор вызывает трепет в сердцах людей. Легенда гласит, что Орфей обладал особым талантом. Он в совершенстве владел игрой на лире, а его произведения заставляли камни двигаться в сторону звучания чарующих мелодий.
Жизнь без Эвридики не имела для Орфея смысла. Он забросил музыку и пение, отдав свое сердце на растерзание боли. Время шло, но легче юноше не становилось. И тогда он решил отправиться в царство мертвых, чтобы уговорить Аида отпустить Эвридику. Молодой человек даже был готов остаться там, если бог подземного мира откажет ему в просьбе.
Долго искал Орфей путь в царство мертвых, пока не оказался в глубокой пещере. Здесь он нашел ручеек, который втекал в реку Стикс. Черные воды Стикса омывали владения Аида, где и находилась Эвридика.
Выйдя на берег Стикса, Орфей стал ждать Харона, перевозчиков умерших душ. Наконец он увидел ладью. Она подплыла к берегу, и души мертвых наполнили ее. Орфей также поспешил занять в ней место, но перевозчик не пустил его. Живым не место в Аиде. И тогда Орфей взял в руки кифару и запел. Его голос был полон тоски настолько, что воды Стикса затихли, а Харон проникся болью музыканта и взял его с собой.
Всю дорогу Орфей пел и играл на кифаре, пока ладья не достигла берегов царства мертвых. Дальнейший путь юноши был полон леденящего ужаса и встреч с чудовищами. Но он все преодолел и с песней подошел к богу Аиду. Поклонившись ему, Орфей запел о своей несчастной любви и растопил сердца богов своим талантом. Аид был настолько очарован музыкой юноши, что решил исполнить любое его желание. Орфей желал только одного – чтобы Эвридика вновь стала живой.
Аид решил выполнить обещание, но с одним условием: встретиться влюбленные могли только, когда окажутся среди живых людей. До этого момента Эвридика будет тенью следовать за мужем, который ни в коем случае не должен оглядываться назад. В противном случае девушка навсегда останется в царстве Аида.
И вот Орфей уже преодолел царство мертвых, переправился через Стикс – до мира живых осталось совсем небольшое расстояние. В последний момент он решил оглянуться и удостовериться, что тень Эвридики действительно следует за ним. Стоило ему протянуть к ней руку, как девушка исчезла.
Обезумев от горя, Орфей решил вновь просить Аида вернуть возлюбленную. Но сколько бы он не стоял на берегу Стикса, Харон так и не приплыл. Пришлось юноше возвращаться в мир живых людей одному. Но вся его оставшаяся жизнь была наполнена тоской по Эвридике. Он ходил по свету и сочинял песни, повествуя о своей прекрасной жене и трагичной любви.
Так гласит древнегреческая легенда, в которой музыка стала сосудом для искренних и живых эмоций.
Понравилась страница? Поделитесь с друзьями:
Мифы об Орфее: содержание
Кто такой Орфей?
Эвридика
Да, во многих сказаниях фигурировал Орфей, но существует один миф, в котором повествуется о трагической жизни главного героя. Это история об Орфее и Эвридике. В мифах Древней Греции говорится, что Эвридика была лесной нимфой. Она была очарована творчеством легендарного певца Орфея и в конечном счете стала его женой.
Миф об Орфее
Как и большинство рассказов о супругах, миф начинается с того, что главные герои очень любили друг друга. Но никакое счастье не бывает безоблачным. В один прекрасный день Эвридика наступила на змею и умерла от ее укуса.
Орфей остался один со своей печалью. Три дня и три ночи он играл на лире и пел грустные песни. Казалось, что вместе с ним плачет и весь мир. Он не мог поверить, что теперь будет жить один, и решил вернуть свою возлюбленную.
В гостях у Аида
Собравшись с духом и мыслями, Орфей спускается в подземное царство. Он верит в то, что Аид и Персефона прислушаются к его мольбам и отпустят Эвридику. Орфей без труда попадает в темное царство, без опаски проходит мимо теней мертвых и подходит к трону Аида. Он начал играть на своей лире и сказал, что пришел только ради своей жены Эвридики, которую укусила змея.
Орфей не переставал играть на лире, и его песня растрогала всех, кто ее слышал. Умершие заплакали от сострадания, остановилось колесо Иксиона, Сизиф забыл о своей тяжелой работе и, облокотившись на камень, слушал чудесную мелодию. Даже жестокие эринии не сдержали своих слез. Естественно, Персефона и Аид удовлетворили просьбу легендарного певца.
Сквозь мрак
Возможно, история имела бы счастливый конец, если бы это не были мифы Греции. Орфею Аид разрешил забрать жену. Вместе с Персефоной правитель подземного царства провел гостей к крутой тропе, что вела в мир живых. Прежде чем откланяться, они сказали, чтобы Орфей ни в коем случае не оборачивался и не смотрел на свою супругу. И знаете, что произошло? Да, здесь нетрудно догадаться.
Орфей и Эвридика долго шли длинной, извилистой и пустынной тропой. Орфей шел впереди, и вот, когда уже к светлому миру оставалось совсем немного, он решил проверить, идет ли за ним его жена. Но стоило ему обернуться, как Эвридика умерла снова.
Послушание
Тех, кто умер, невозможно вернуть. Сколько слез ни лей, сколько ни проводи экспериментов, умершие не возвращаются. И существует лишь один крошечный шанс, один на миллиард, что боги смилостивятся и сотворят чудо. Но что они потребуют взамен? Полного послушания. А если этого не происходит, значит, они забирают свой дар обратно.
Эвридика снова умирает и превращается в тень, вечного обитателя подземного царства. Орфей спешит за ней в глубины мрака, вот только безразличный ко всему перевозчик Харон не прислушался к его стенаниям. Один и тот же шанс не дается дважды.
Теперь между возлюбленными текла река Ахеронт, один ее берег принадлежал мертвым, а другой – живым. Перевозчик оставил Орфея на берегу, что принадлежал живым, и безутешный певец семь дней и семь ночей сидел возле подземной реки, и лишь горькие слезы приносили ему мимолетное утешение.
Без смысла
Но на этом миф об Орфее не заканчивается. Когда минуло семь дней, певец покинул земли мертвых и вернулся в долину фракийских гор. В горести и печали провел он три бесконечно длинных года.
Единственным его утешением была песня. Он мог целыми днями петь и играть на лире. Его песни были настолько завораживающими, что даже горы и деревья пытались быть ближе к нему. Птицы переставали петь, как только слышали музыку Орфея, звери выходили со своих нор. Но, сколько ни играй на лире, в жизни без любимого человека так и не появится смысла. Неизвестно, как долго Орфей играл бы свою музыку, но и его дням пришел конец.
Гибель Орфея
Существует несколько историй о причинах смерти легендарного певца. В текстах Овидия говорилось, что Орфея растерзали почитательницы и спутницы Диониса (менады) за то, что он отвергал их любовные признания. Согласно записям древнегреческого писателя-мифографа Канона, Орфея убили женщины из Македонии. Они были рассержены на него за то, что он не пускал их в храм Диониса к мистериям. Однако эта версия не очень вписывается в общую атмосферу греческого мифа. Хотя у Орфея с богом вина Дионисом и были натянутые отношения, последние три года жизни он провел в скорби о погибшей жене, ему явно было не до того, чтобы не пускать женщин в храм.
Существует еще версия, согласно которой его убили за то, что в одной из своих песен он восхвалял богов и пропустил Диониса. Также говорят, что Орфей стал невольным свидетелем мистерий Диониса, за это его убили и превратили в созвездие Коленопреклоненного. Также в одной из версий говорилось, что его поразила молния.
Согласно одному из мифов Греции («Орфей и Эвридика»), причиной смерти певца стали разгневанные фракиянки. Во время шумного праздника Вакха они увидели в горах Орфея и стали бросать в него камни. Женщины давно гневались на красавца-певца за то, что он, потеряв жену, не захотел полюбить кого-то еще. Поначалу камни не долетали к Орфею, они были очарованы мелодией лиры и падали к его ногам. Но вскоре громогласные звуки бубнов и флейт, что были задействованы в празднике, заглушили нежную лиру, и камни начали достигать своей цели. Но женщинам этого было мало, они набросились на бедного Орфея и стали бить его палками, увитыми виноградными лозами.
Согласно одному из преданий, голову и лиру Орфея прибило к берегам острова Лесбос, на котором в свое время пели песни Алкей и Сафо. Но о тех далеких временах помнят только соловьи, поющие нежнее, чем где-то еще на земле. Вторая история гласит, что тело Орфея похоронили, а его лиру боги хранят среди звезд.
Образ Орфея в мифологии, античной литературе и искусстве
1. Основные понятия атрибутики, сюжета и значение образа Орфея
2. Образ Орфея в искусстве Древней Греции
С давних пор связаны между собой поэзия и музыка. Древнегреческие поэты сочиняли не только стихи, но и музыку для инструментального сопровождения декламации. Писатель Дионисий Галикарнасский говорил, что он видел партитуру еврипидовского «Ореста», а Аполлоний, другой античный автор, сам распределял по ладам лирические поэмы Пиндара, хранившиеся в знаменитой Александрийской библиотеке. И недаром, наконец, хорошо знакомое всем нам слово «лирика» возникло именно в ту далекую пору, когда поэты исполняли стихотворения-песни под музыку на лире-кифаре.
Поэтам, удостоенным наград на Пифийских агонах, которые праздновались в Дельфах раз в четыре года в честь певца Орфея, оказывали высокую честь: искусные резчики воспроизводили их стихотворные произведения на мраморных плитах. Несколько плит было обнаружено археологами: они явились замечательнейшей в своем роде находкой, относящейся к III-1 столетиям до новой эры.
На трех таких плитах (к сожалению, значительно попорченных) вырезан текст гимна Орфея. Гимн воспевает «божественного отпрыска», который прославился игрой на кифаре. Стихотворный текст сопровождался древними нотами, которые помещены вверху каждой строфы гимна и обозначают его напев.
Однажды Орфей увидал живущую в лесу прелестнуюкрасавицу. Она, смущенная красотой внезапно появившегося юноши, умчалась к отцу, речному божеству, а тот, укрывая дочь, превратил ее в лавровое дерево. Прибежавший к реке Орфей сплел венок из лавровых веток, слыша в них биение сердца своей возлюбленной. Лавровыми листьями он украсил и свою знаменитую золотую лиру.
Покровитель искусств герой Орфей благоволил не только к музыкантам и поэтам: воображение греков наделило его качествами замечательного атлета.
Стихийные силы природы казались непонятными, непознаваемыми, хаотичными. Хотелось видеть во всем окружающем покой, меру и порядок. Противясь хаосу, греки создали в своих мифах примечательное божество-Гармонию. Ее имя стало нарицательным для обозначения меры и порядка во всем, в том числе в музыке.
Сегодня совместными усилиями физиологов и психологов доказано, что различные эмоции человека, вызываемые музыкой, представляют собой сложные ответные реакции его центральной нервной системы. Этим объясняется, например, бодрящее действие музыки марша или героической песни, которые поднимают настроение.
Такое влияние музыки подметили еще древние греки. И это нашло свое яркое выражение в следующей полулегендарной истории Орфея.
В знаменитой драме Вергилия, которая особенно нравилась широким слоям публики, есть такой эпизод: Орфей собрался спуститься в царство мертвых, но, напуганный рассказами об ужасах загробного мира, загримировался под Геракла, чтобы иметь устрашающий вид. Когда же он появился в таком виде перед настоящим Гераклом, тот просто рассмеялся над жалким обликом юнца в облике прославленного силача и героя.
Но вот перед нами скульптура самогоОрфея в исполнении неизвестного древнегреческого скульптора из собрания Лувра. Опирающийся на арфу, неустрашимый герой невольно вызывает у нас в памяти зрелища, которые устраивали в его честь в Немейской долине, в греческой области Арголиде.
Вот почему в трактате Плутарха «О музыке» особо упомянуто, что Орфей не был чужд музыке, искусству муз. В свою очередь, сами музы занимались физическими упражнениями, чтобы в случае необходимости бесстрашно бороться и побеждать. Греки стремились к совершенному единству физической силы и духовной красоты. И зрелища античного мира учили любоваться и восхищаться таким единством.
Для победителей зрелищ-состязаний был создан еще один вид наград, популярный и в наши дни.
В программу этих зрелищ-состязаний в Одеоне входили: игра на флейте и струнных инструментах, сольное и хоровое пение, исполнение под аккомпанемент лиры поэтических произведений. На сцене можно было увидеть знаменитых поэтов, писателей, даже философов. С чтением своей «Истории», девяти книгам которой греки дали впоследствии имена муз, выступал в Одеоне Геродот.
Панафийеи продолжались на стадионе и ипподроме. Наряду с музыкой, Орфей, конечно же, увлекался атлетикой и опекал всех, кто занимался спортом: бегуны молили Орфея даровать им большую быстроту, а возницы прославляли его за изобретение вожжей, без которых нельзя было управлять лошадьми.
3. Образ Орфея в мировом искусстве
Роман Грасса и образ Орфея вызвали негативный резонанс в германской прессе, особенно у националистически настроенных критиков. Эти нападки усилились после того, как двадцать лет спустя был снят фильм «Жестяной барабан» и режиссер Фолькер Шлендорф получил за картину «Золотую пальмовую ветвь» (1979).
Властитель Орфей затаил злобу на своего отца Зевса за то, что был рожден смертным человеком. Орфей мечтает о бессмертии и рассчитывает отнять у олимпийских богов впасть над миром, ибо уверен, что один он способен править жизнью, земной и небесной. План Орфея прост и коварен. Во время пира, на который к нему снизойдут бот, он принесет им в дар сына, прекрасного отрока Пелопса. Полагая, что за обладание мальчиком между Зевсом и Посейдоном разгорится ссора, Орфей рассчитывает в общей сумятице похитить чашу бессмертия.
Задуманное удается осуществить. Однако божественный напиток сыграл злую шутку. Орфей погружается в сон, и ему грезится, что от него рождаются солнца, что он повелевает светилами. Пока Орфей спит, Зевс восстанавливает «конституционный порядок». В финале трагедии Зевс отправляет Орфея в тартар.
Вина Орфея, «слишком щедро одаренного богами», что и сделало его богоборцем, в желании переделать мироздание и тем изменить установленный строй бытия. (Орфей намеревался напоить из чаши бессмертия всех людей, и тогда все они станут богами, а Олимп падет.) Космос оказался перед угрозой хаоса, и только решительность Зевса позволила отвести катастрофу. Последствия такой мировой катастрофы Вяч.Иванов рассматривает в трагедии о Прометее, которому, в отличие от Орфея, удалось не только похитить сокровище Олимпа (огонь), но и одарить им людей.
Создавая лирический образ чистой, честной и безумно любящей женщины, Цветаева в то же время раскрывает идею вечной, вневременной, всепоглощающей и гибельной страсти. В трагедии заметны напластования всех литературных воплощений сюжета об Орфее.Цветаевский Орфей как бы несет на себе груз всех Орфеев, созданных мировой культурной традицией.
Сюжет иного времени, иной культуры интерпретировался Ин.Анненским в соответствии с идеями начала XX века, «с болезненной осторожностью современного человека», как писал О.Э.Мандельштам. Модифицированный миф становился способом самовыражения поэта, воплощением тоски, одиночества человека, неспособного восстановить связи с миром, утратившего надежду на гармонию. Возвышенные мечты Орфея оказались разбитыми при соприкосновении с косной материей жизни, но его «мыслестрадание» сеяло сомнение в правомерности существующего миропорядка, в котором невозможно свободное существование личности. Эта тема подчеркнута контрастами между лирическим и будничным, дана в соотношениях комических и трагических элементов драмы, в ее пространственно-цветовой гамме сцен, вереницей движущихся от «бледно-холодной», «голубой эмали» к «пыльно-лунной», «белесоватой» и «заревой». Роль Орфея исполнял Н.М.Церетели (Камерный театр, 1961).
Для понимания образа Орфея необходимо иметь в виду признание автора: в период работы над «Смертью в Венеции» он пять раз перечитал «Избирательное сродство» И.В.Гете, ибо первоначально задумывал написать новеллу о безответной любви старика Гете к Ульрике фон Леветцов, и только «одно лирически-личное дорожное переживание» надоумило его «заострить ситуацию мотивом «запрещенной» любви».
Поддавшись внезапному порыву, Орфей приезжает в Венецию, где в отеле на Лидо встречает аристократическое польское семейство, состоящее из матери, трех молоденьких девушек и мальчика лет четырнадцати необычайной красоты. Встреча с Тадзио, так зовут незнакомца, пробуждает в душе Орфея неведомые ранее мысли и чувства. Впервые в жизни он начинает постигать красоту как единственно зримую и осязаемую форму духовности, как «путь чувственности к духу».
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Миф об Орфее
На севере Греции, во Фракии, жил певец Орфей. Чудесный дар песен был у него, и слава о нём шла по всей земле греков.
Велико было горе Орфея. Он ушёл от людей и целые дни проводил один, скитаясь по лесам, изливая в песнях свою тоску. И такая сила была в этих тоскливых песнях, что деревья сходили со своих мест и окружали певца. Звери выходили из нор, птицы покидали свои гнёзда, камни сдвигались ближе. И все слушали, как он тосковал по своей любимой.
Проходили ночи и дни, но Орфей не мог утешиться, с каждым часом росла его печаль.
Долго искал он входа в подземное царство и, наконец, в глубокой пещере Тэнара нашёл ручеёк, который тёк в подземную реку Стикс. По руслу этого ручья Орфей спустился глубоко под землю и дошёл до берега Стикса. За этой рекой начиналось царство мёртвых.
Вот от противоположного берега отделилась лодка: перевозчик мёртвых, Харон, плыл за новыми пришельцами. Молча причалил к берегу Харон, и тени покорно заполнили лодку. Орфей стал просить Харона:
— Перевези и меня на тот берег! Но Харон отказал:
— Только мёртвых я перевожу на тот берег. Когда ты умрёшь, я приеду за тобой!
Суровый перевозчик оттолкнул его и уже хотел отчалить от берега, но жалобно зазвенели струны кифары, и Орфей запел. Под мрачными сводами Аида разнеслись печальные и нежные звуки. Остановились холодные волны Стикса, и сам Харон, опершись на весло, заслушался песни. Орфей вошёл в лодку, и Харон послушно перевёз его на другой берег. Услышав горячую песню живого о неумирающей любви, со всех сторон слетались тени мёртвых. Смело шёл Орфей по безмолвному царству мёртвых, и никто не остановил его.
Со сверкающим мечом в руке, в чёрном плаще, с огромными чёрными крыльями, стоял за спиной Аида бог Смерти, а вокруг него толпились прислужницы его, Керы, что летают на поле битвы и отнимают жизнь у воинов. В стороне от трона сидели суровые судьи подземного царства и судили умерших за их земные дела.
В тёмных углах зала, за колоннами, прятались Воспоминания. У них в руках были бичи из живых змей, и они больно жалили стоявших перед судом.
Много всяких чудовищ увидел Орфей в царстве мёртвых: Ламию, которая крадёт по ночам маленьких детей у матерей, и страшную Эмпузу с ослиными ногами, пьющую кровь людей, и свирепых стигийских собак.
Аид грозно взглянул на Орфея, и все вокруг задрожали.
Но певец приблизился к трону мрачного владыки и запел ещё вдохновеннее: он пел о своей любви к Эвридике.
Не дыша слушала песню Персефона, и слезы катились из её прекрасных глаз. Грозный Аид склонил голову на грудь и задумался. Бог Смерти опустил вниз свой сверкающий меч.
Певец замолк, и долго длилось молчание. Тогда поднял голову Аид и спросил:
— Чего ты ищешь, певец, в царстве мёртвых? Скажи, чего ты хочешь, и я обещаю тебе исполнить твою просьбу.
Так говорил Орфей и просил Персефону:
— Заступись за меня, прекрасная царица! Ты ведь знаешь, как хороша жизнь на земле! Помоги мне вернуть мою Эвридику!
И Аид приказал Эвридике следовать за Орфеем.
Быстро направился Орфей к выходу из царства мёртвых. Как дух, миновал он страну Смерти, и тень Эвридики шла за ним. Они вошли в лодку Харона, и он безмолвно перевёз их обратно к берегу жизни. Крутая каменистая тропинка вела наверх, на землю.
Медленно поднимался в гору Орфей. Темно и тихо было вокруг и тихо было у него за спиной, словно никто не шёл за ним. Только сердце его стучало:
Наконец впереди стало светлеть, близок был выход на землю. И чем ближе был выход, тем светлее становилось впереди, и вот уже всё стало ясно видно вокруг.
Тревога сжала сердце Орфея: здесь ли Эвридика? Идёт ли за ним? Забыв всё на свете, остановился Орфей и оглянулся.
— Где ты, Эвридика? Дай взглянуть на тебя! На мгновение, совсем близко, увидел он милую тень, дорогое, прекрасное лицо. Но лишь на мгновение. Тотчас отлетела тень Эвридики, исчезла, растаяла во мраке.
С отчаянным криком Орфей стал спускаться назад по тропинке и вновь пришёл на берег чёрного Стикса и звал перевозчика. Но напрасно он молил и звал: никто не отозвался на его мольбы. Долго сидел Орфей на берегу Стикса один и ждал. Он не дождался никого.
Глава 15. Орфизм
Вечная Драма: внутренний смысл греческой мифологии
Вечная драма: внутреннее значение греческой мифологии
Глава 15
Орфизм
То, что мы называем Орфизмом или Орфическими культами является общепризнанным высшим религиозным проявлением древнего мира, изначально проистекавщим из простого мифа про Орфея, выдающегося музыканта. Это было одухотворением существовавших ранее Дионисийских ритуалов, гораздо более «природных» по своей сути. Орфизм лежит в основе большей части греческой философии. Платон облек в философскую форму множество Орфических доктрин и многие фрагменты его работ являются тому явным подтверждением. Орфизм был основой некоторых братств, например пифагорейцев. Также, между многими аспектами Орфизма могут быть проведены поразительные параллели к тому, что позднее оформилось в христианское учение.
Основу Орфизма мы находим в мифе об Орфее, который позже был облачен в более религиозные категории. Говорили, что игра Орфея на лире была столь прекрасна, что укрощала диких зверей и даже деревья и горы следовали за ней. Иными словами, его музыка обладала чрезвычайной силой, что является поразительной метафорой власти цивилизованного сознания. Центральная история этого мифа повествует о том, как жена Орфея, Эвридика, погибла от укуса змеи, спасаясь от эротического преследования Аристея – иными словами, она пала жертвой примитивных инстинктивных энергий. Орфей впал в отчаяние от потери любимой жены и спустился и Подземный мир, дабы вернуть ее. Силой своей музыки он усмирил адского пса Цербера и даже временно приостановил муки проклятых. Он убедил Аида отдать ему Эвридику с тем важным условием, что Орфей не будет оглядываться на следующую за ним жену до той поры, пока они полностью не покинут Подземный мир. Но Орфей не смог выполнить условие до конца – он оглянулся слишком рано, и Эвридика была возвращена в Подземный мир. Относительно последующих событий существуют различные версии, но все они сходятся в том, что Орфей был расчленен, вероятно, группой менад, его голова была брошена в реку, где продолжала петь. Голова Орфея плыла вниз по течению, пока не достигла острова Лесбос, где стала святыней-оракулом.
Называются разные причины расчленения Орфея. Одна из историй гласит, что Орфей служил Аполлону и пренебрегал Дионисом, за что и был расчленен. Другая история повествует о том, что Орфей на самом деле был жрецом Диониса и его служение переросло в такую степень идентификации с богом, что он претерпел судьбу Диониса – расчленение. Таким образом, изначально существовавшее наложение образов Орфея и Диониса сохранилось в культе Орфизма.
На наиболее глубинном психологическом уровне этот миф описывает потерю Анимы в бессознательном и благородные стремления ее вернуть, не увенчавшиеся успехом. Однако, религия вокруг фигуры Орфея сформировалась по несколько иной причине – Орфей совершил nekyia, путешествие в Потусторонний мир, и вернулся с трансцендентальными знаниями, которые могут быть добыты из глубин.
Орфики были увлечены «искусством жизни». Они были строгими вегетарианцами и весьма аскетичными; они были сосредоточенны на том, какую жизнь необходимо вести, дабы быть вознаграждённым после смерти. Награду получит тот, кто вел правильную жизнь, ведущий же жизнь неправильную будет покаран. Это пример широко распространенного религиозного мышления – проекции цели индивидуации на загробную жизнь. Примеры такого мышления изложены в книгах мертвых и различных инструкциях относительно того, как должен действовать умирающий человек, которые, в некотором смысле, являются руководствами по индивидуации.
За руку с вышеизложенным аспектом Орфизма идет учение о необходимости блюсти свою чистоту как часть аскетического идеала. Платон во многом был подвержен влиянию орфических доктрин и может рассматриваться как философ Орфизма. В «Федоне» Сократ говорит о философском очищении от страстей и страхов:
«Между тем, истинное – это действительно очищение от всех [страстей], а рассудительность, справедливость, мужество и само разумение – средство такого очищения. И быть может, те, кому мы обязаны учреждением таинств [Орфических мистерий], были не так уж просты, но на самом деле еще в древности приоткрыли в намеке, что сошедший в Аид непосвященным будет лежать в грязи, а очистившиеся и принявшие посвящение, отойдя в Аид, поселятся среди богов. Да, ибо, как говорят те, кто сведущ в таинствах, «много тирсоносцев, да мало вакхантов», и «вакханты» здесь, на мой взгляд, не кто иной, как только истинные философы. Одним из них старался стать и я – всю жизнь, всеми силами, ничего не упуская. Верно ли я старался и чего мы достигли, мы узнаем точно, если то будет угодно богу, когда придем в Аид. Ждать осталось недолго, насколько я понимаю.»[i]
Это чистый Орфизм, переведенный в термины философии. Тех, кого Платон называет учредителями и истинными философами в психологическом смысле являются теми, кто подчинился суровому процессу индивидуации. Грязь, в которую попадет сошедший в Аид непосвященным олицетворяет не проработанное психологически бессознательное, prima materia, не подвергшуюся обработке.
Орфики так же, как и Древние Египтяне, проецировали цель правильной жизни на загробную жизнь. Когда члены общины Орфиков умирали, то вместе с ними хоронили инструкции о том, как найти свой путь после смерти. В некоторых из таких гробниц, датируемых третьем столетием до нашей эры, были обнаружены инструкции на нетленных золотых табличках что является доказательством их высокой важности. Наставления в сжатой, сокращенной форме о том, как действовать душе в загробном мире, подобны инструкциям Египетской Книги Мертвых и могут быть рассмотрены как символическое выражение указаний по достижению индивидуации. Поскольку никто точно не может знать о том, что же на самом деле происходит после смерти, такие инструкции являются своего рода проекционным экраном для содержаний бессознательного.
Часто орфические таблички сохранились не полностью и собраны они из разных могил, но их содержание возможно соединить в некий композитный текст. (Более детальный материал по этой теме Вы сможете найти в книге Jane Harrison «Prolegomena to the Study o f Greek Religion»)
«Ты найдешь слева от Жилища Аида Источник
И сбоку от него стоит белый кипарис
К этому источнику подход не близко.
Ты найдешь другой около Озера Памяти
Холодная вода вытекает наружу и стоят стражи около нее
Скажи: «Я – дитя Земли и Звездного Неба.
Мой Путь из Неба (в одиночестве). Но вы и сами это знаете. И вот, погибаю я от жажды и умираю. Дайте скорее мне холодной воды, вытекающей из Озера Памяти.»
И сами они дадут тебе испить из Источника. И после этого среди героев ты будешь владычествовать ….»
На другой табличке все изложено несколько иначе:
«Из чистоты я пришел, Чистая Королева тех, кто ниже
Eukles и Eubouleus и другие Боги бессмертные
Ибо Я признаюсь, что являюсь частью вашей благословенной расы,
Но Судьба низложила меня и другие Боги бессмертны»
Далее следует перерыв – нечто вроде «удара молнии, брошенного звездами» и умирающий должен сказать:
«Я заплатил за все поступки неправедные
Я слетел из горестного утомленного Колеса
Я прошел торопливыми ногами к Кругу желаемого
Я вошел в лоно Деспины (Despoina), Королевы Потустороннего мира. …
Приветствую тебя, претерпевший Страдание. Его ты не претерпевал прежде. ….
Счастлив и Блажен, ты будешь Богом, а не смертным»
«Может быть открыт [мне] могучим потоком Осириса, и может бездна воды открыться [мне] … Я обошел вокруг и между островами Sekhet-Aaru [часть Елисейских полей, поля блаженных, загробного мира блаженства]. Неопределимое время, без начала и без конца дано мне; Я наследую вечность и бесконечность дарована мне.»[ii]
Посыл строк таков: «Я пью воду подземного мира и в результате Я наследую вечность». Этот образ также проявляться в алхимическом символизме как вода жизни: aqua vitae или aqua permanens. Это образ Самости как центра психики, который транслирует смыслы вне времени и пространства, и в определенном смысле она является вечной.
Мы снова сталкиваемся с этим образом в разговоре Иисуса и самаритянки в Евангелии от Иоанна:
«Иисус сказал ей в ответ: Если бы ты знала Дар Божий и кто говорит тебе: дай Мне пить, то сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую. …Всякий, пьющий воду сию, возжелает опять, а кто будет пить, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую я дам ему сделается в нем источником воды, текущим в жизнь вечную.»[iii]
«О, магия сладкого сна, исцелителя боли,
Так вовремя, так сладко ты пришел
О, священная Лета, ты мудрый целитель,
Богиня, к которой взывают несчастные»[iv]
Сладкие воды забвения – бальзам для испытывающих страдания. Выражение этой идеи мы находим в «Макбете»:
«Казалось мне, разнесся вопль: «Не спите!
Распутывающий клубок забот,
Бальзам больной души, на пире жизни
Такое отношение абсолютно не является Орфическим. Вот что говори Джейн Харрисон:
Выступая против забытья, против вина, Орфический аскетизм в определенном смысле переворачивает Дионисийскую символику «с ног на голову». Акцент был сделан на Мнемосине, и с психологической точки зрения эти идеи делают Орфизм достаточно современным. Сознание рассматривалось как средство спасения, осознанность можно было обрести испив из источника памяти, и это могло пробудить воспоминания о небесных сущностях, которых индивид знал еще до своего рождения, до испития воды забытия при вхождении-воплощении в материальном мире. Иными словами, вода памяти открывает архетипические образы коллективного бессознательного.
«Так вот, когда все души выбрали себе ту или иную жизнь, они в порядке жребия стали подходить к Лахесис. Какого кто избрал себе гения, того она с ним и посылает как стража жизни и исполнителя сделанного выбора. Прежде всего, этот страж ведет душу к Клото, под ее руку и под кругообороты вращающегося веретена: этим он утверждает участь, какую кто себе выбрал по жребию. После прикосновения к Клото он ведет душу к пряже Атропос, чем делает нити жизни уже неизменными. Отсюда душа, не оборачиваясь, идет к престолу Ананки и сквозь него проникает. Когда и другие души проходят его насквозь, они все вместе в жару и страшный зной отправляются на равнину Леты, где нет ни деревьев, ни другой растительности. Уже под вечер они располагаются у реки Амелет, вода которой не может удержаться ни в каком сосуде. В меру все должны были выпить этой воды, но, кто не соблюдал благоразумия, те пили без меры, а кто ее пьет таким образом, тот все забывает [Все небесное. Души спускаются с неба дабы воплотиться в телах]. Когда они легли спать, то в самую полночь раздался гром и разразилось землетрясение. Внезапно их понесло оттуда вверх в разные стороны, к местам, где им суждено было родиться, и они рассыпались по небу, как звезды.[vii]
Эти два типа воды – вода памяти и вода забытия – напоминают нам воду из тех двух озер в Пещере Нимф, через которую Одиссей возвратился на Итаку. У Пещеры Нимф было два входа: один для духов, прибывающих на землю, другой – для покидающих землю и возвращающихся на небеса. Эти входы соответствуют водам Леты и Мнемозины: входя в земное бытие необходимо забыть свои архетипические истоки, оставляя земную жизнь необходимо испить воды Мнемозины, дабы вернуть осознание своих архетипических истоков.
Вышеизложенное проецируется на загробный мир, но не признается как психологическая феноменология; но мы можем лучше понять эти образы рассматривая их как относящиеся к реализации Самости и архетипического измерения психики. В начале нашей жизни, младенцем, мы достаточно глубоко погружены в архетипический мир и по мере развития нашего Эго мы испиваем воды Леты и забываем свои истоки. Все время оборачиваясь назад индивид не сможет «добыть себе место» на этой земле; ему необходимо забыть. Однако, на поздних этапах развития человек должен выпить воды Мнемозины дабы восстановить связь со своими архетипическими и трасперсональными истоками; только так можно обрести большую смысловую наполненность жизни.
«Испить воды Мнемозины» означает вспомнить забытое знание и это прекрасно выраженно в словах гностиков Валентиан, что также дает нам представление о том, как Орфизм повлиял на поздний гностицизм, поскольку все древние культы проникали друг в друга. «Гностик» означает «знающий» и можно задаться вопросом, то же такого знает гностик? Таков их ответ: «Освобождает знание того, кем мы были, где мы были, где мы были оставлены; куда мы движемся, откуда мы возвращаемся; что есть рождение и что есть возрождение.»[viii] Знание гностика согласно этой формуле может быть понято как суть того, что узнает человек, испив из Мнемозины. Это знание – знание о том, кем был человек до того, как вступил в Эго-существование, и оно же сообщает нам о том, что будет после того, как мы выйдем из Эго-существования.
Далее он должен сообщить силе, с которой сталкивается: ««Из чистоты я пришел, Чистая Королева тех, кто ниже» (намек на Персефону) и объявить: «Я – чист и из чистоты вышел». Состояние чистоты занимало центральное место в этосе Орфических общин и практиковалось педантично.
Подобная установка присутствует в Египетской Книге Мертвых, где так называемая негативная исповедь длится страница за страницей: умерший утверждает, что не был виновен в беззаконии, не совершал грабежа с применением насилия, не убивал ни мужчины, ни женщины, не произносил лжи и так далее, то есть он должен был заявить о своей чистоте. Теперь, поскольку мы принимаем это как проекцию требований индивидуации, мы должны рассмотреть психологическое измерение чистоты как относящиеся к отделению от Тени, порока и неприемлемого содержания личности. Интеграция Тени является относительно исторически поздним феноменом. Ранее Эго должно было отделиться от Тени дабы проживать себя как хорошее и достойное, как отличное от плохого, недостойного и виновного. Это то, что происходит в процессе негативной исповеди – Эго утверждает свою состоятельность. Позже Эго должно будет признать обратное, что эти его заявления были лишь полуправдой, частично признать те негативные утверждения. Психологическая чистота на позднем этапе означает, что индивид не загрязнен-заражен бессознательными факторами, а не то, что у него нет Тени. В психологическом плане это означает, что индивид очистился путем осознания Тени, что даже негативное может быть чистым, если сопровождается осознанием.
Конечно же, в таком провозглашении чистоты содержится намек на суд, перед которым предстоит предстать в загробной жизни. Мощный образ суда души после смерти присутствует практически во всех религиях и является центральным для Орфизма и Египетской религии, в которой присутствует образ взвешивания души – сравнение веса души с весом пера. Идея небесного суда указывает на существование абсолютного и неотвратимого внутреннего закона, с которым Эго неизбежно столкнется и на основании которого осуществляется суд над ним. Он происходит при любом значимом столкновении с Самостью; это то, что пережил Эдип, когда на него обрушилась вся тяжесть осознания его истинного положения. Для осуществления такого суда должен присутствовать сторонний авторитет – Эго не может само судить себя. Ожидание суда порождает вопрос о том, будет ли вынесен оправдательный приговор, целую теологическую проблему. Мы должны помнить, что этот вопрос не зародился в Христианской теологии, но существовал задолго до того, как был поставлен христианскими мыслителями.
В действительности, греческое слово, используемое здесь, переводимое как «круг» буквально означает «корона». Таким образом, мы могли бы перевести и так: «Я прошел торопливыми ногами на Корону желаемого», что порождает несколько иные ассоциации. «Коронация» была частью некоторых тайных посвящений, иногда для краткой идентификации с Гелиосом, богом солнца. Это относится к провозглашению целостности путем образования круга. Павел выражает этот образ, говоря о своих размышлениях о собственной приближающейся кончине:
«Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил; а теперь готовиться мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный, и не только мне, но и всем, возлюбившим явление Его.»[xi]
Это, по сути, чистый Орфизм; образность та же.
Далее мы читаем: «Я вошел в лоно Деспины (Despoina), Королевы Потустороннего мира». Деспина означает «госпожа, хозяйка» и относится здесь к Персефоне, госпоже Потустороннего мира и образ относится к возвращению к матери для возрождения, к спуску в бессознательное. Душа говорит о том, что осуществила спуск в бессознательное, и следовательно, имеет право на то, что следует далее – на награду.
До этого момента говорил посвященный и сейчас последует ответ и он таков: «Приветствую тебя, претерпевший Страдания». Слово, используемое в pathos, мы уже сталкивались с ним в главе о ритуальной последовательности трагедии. Идентифицируя этим утверждением с трагическим героем, посвященному говорят, по сути, что он приветствуется и пропускается ибо прожил свою трагедию. Акцент на страдания как одной из главных ценностей является прообразом Христианского символизма, которая подчеркивает значимость процесса страдания, например, в утверждении: «возьми свой крест и следуй за мной».
Существует гностический образ, связанный со страданием как ценностью, он носит название Jesus patibilis, страждущий Иисус, который, как считается, пронизывает всю вселенную, Иисус, который распят на каждом дереве[xii]. Он представляет такой аспект жизни как страдание как космический феномен, те эволюционные страдания, через которые необходимо пройти в процессе самореализации. Это страдание, дарующее сознание, и Орфические таблички говорят о некой высшей цели, связанной со страданиями, поскольку умершего впервые приветствуют на основании этого конкретного деяния.
Этимологически слово «страдание» в переводе с латыни означает «выносить (нести под)». Вторая часть происходит от корня латинского слова «нести-носить (или содержать, заключать – нести в себе)», первая происходит от слова для обозначения «под» (обозначение положения одного предмета под другим или под поверхностью чего-то). Идея, которую оно выражает такова: взять что-то и удерживать его, носить с собой. Тогда «страдать» означает «носить» и так оно может быть понято не только в категориях боли, но в категориях исполнения работы, задания. Орфику говорят, что на основании того, что перенёс свой груз он имеет право войти.
Далее, по сути, он обожествляется. Посвященный закончил свою речь и теперь ему говорят: «Счастлив и Блажен, ты будешь Богом, а не смертным». В переводе в категории психологии это означает, что он будет Самостью, а не Эго: все личное и Эго-центрированное будет сорвано, и останется лишь нерушимая, вечная, объективная реальность, неподвластная смерти, изменению или распаду. Юнг оставил нам свой подобный опыт, пережитый им при столкновении со смертью. Видение, описанное им в своей биографии, напрямую относиться к утверждению: «Счастлив и Блажен, ты будешь Богом, а не смертным». В своем видении Юнг покинул землю и парил высоко над ней, приближаясь к прекрасному храму, вытесанному из цельного куска камня, с мыслью, что он должен войти в него. Юнг пишет:
у меня быть не могло.»[xiii]
Хотя можно было бы предположить, что орфическая табличка на этом заканчивается, но существует еще финальная строка. Теперь говорит посвященный; больше не придерживаясь помпезной манеры, скорее наоборот: «Ребенком я упал в молоко». Это полный переворот. Вместо бессмертного бога, коим он только что был провозглашен, он чувствует себя крошечным, беспомощным грудничком, боящемся утонуть в излишнем материнском питании – Эго падает во обратно во Вселенную, из которой только что возвратилось, это образ финальной невинности, возможно подобный «…пока не обратитесь и не будите как дети, не войдете в Царство Небесное».[xiv] Табличка заканчивается на обычной, человеческой, а не грандиозной ноте и это по какой-то причине рождает приятные чувства.
Показательную параллель мы встречаем в «Видении Эра» «Государства» Платона, в котором так много сходного с Орфическими текстами что само это произведение может рассматриваться как Орфический текст. Платон целиком Орфичен, это изысканный, сложный Орфизм, и подтверждением этому является образы загробного мира последующий течений теологии и философии, по крайней мере философии Неоплатоников, происходят от «Видения Эра», в котором, в частности, говориться:
«Я передам тебе … рассказ одного отважного человека, Эра, сына Армения, родом из Памфилии. Как-то он был убит на войне; когда через десять дней стали подбирать тела уже разложившихся мертвецов, его нашли еще целым, привезли домой, и когда на двенадцатый день приступили к погребению, то, лежа уже на костре, он вдруг ожил, а оживши, рассказал, что он там видел. Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым – идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели – позади – обозначение всех своих проступков»
Они пришли на место, где было два пути, соединяющих небо и глубины земли. Это парный образ того, что мы могли бы назвать осью Эго-Самость или связующим звеном между различными аспектами психики. Осужденные отправлялись вниз через одну расселину, а оправданные – по другой, вверх на небо. Образ суда также присутствует на Орфических табличках.
«Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать. Он видел там, как души после суда над ними уходили по двум расселинам – неба и земли, а по двум другим приходили: по одной подымались с земли души, полные грязи и пыли, а по другой спускались с неба чистые души. И все, кто бы ни приходил, казалось, вернулись из долгого странствия: они с радостью располагались на лугу, как это бывает при всенародных празднествах. Они приветствовали друг друга, если кто с кем был знаком, и расспрашивали пришедших с земли, как там дела, а спустившихся с неба – о том, что там у них. Они, вспоминая, рассказывали друг другу – одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище. Но рассказывать все подробно потребовало бы … много времени. Главное же, по словам Эра, состояло вот в чем: за всякую нанесенную кому-либо обиду и за любого обиженного все обидчики подвергаются наказанию в десятикратном размере (рассчитанному на сто лет, потому что такова продолжительность человеческой жизни), чтобы пеня была в десять раз больше преступления. Например, если кто стал виновником смерти многих людей, предав государство и войско, и многие из-за него попали в рабство или же если он был соучастником в каком-нибудь другом злодеянии, за все это, то есть за каждое преступление, он должен терпеть десятикратно большие муки. С другой стороны, кто оказывал благодеяния, был справедлив и благочестив, тот вознаграждался согласно заслугам.»
Следует помнить, что все описанное не относится к загробной жизни – она нам неведома – мы можем понять изложенное как картину двухслойной психики; неба, земля и глубины земли, где располагается место для наказаний, соединены тропами. Кроме того, периодически психическим содержаниям, душам, располагающимся на небесах придется их оставить и спуститься на землю на повторный судебный процесс, то же предстоит и душам, обитающим в Аиде. Те, кто уже давно обитают на небесах, уже привыкли к легкой жизни, и когда приходит их время выбрать другое бытие, то они делают это крайне небрежно и этот выбор с большой вероятностью приведет их в Аид; в то же время те, кто был в Аиде осторожны, они прошли через большие трудности и дают себе время подумать, и следовательно, выбирают то, что отправит их на небеса. Эффект циркуляции, обмена местами – яркий образ, позволяющий нам наблюдать картину психического динамизма.
И вот на сцене появляется знакомая фигура и перед нами открывается постскриптум к истории Одиссея. Души выбирают свою судьбу и далее Платон говорит:
«Случайно самой последней из всех выпал жребий идти выбирать душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее, где-то валявшуюся: все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, сразу же избрала себе, сказав, что то же самое она сделала бы и в том случае, если бы ей выпал первый жребий.»[xv]
Наряду с прекрасной образностью, помогающей нам понять структуру психики, Платон делает особое ударение на важности знания и понимания своих действий, целесообразности достижения максимальной осознанности. Так он заканчивает видение и завершает «Государство»:
«Но в убеждении, что душа бессмертна и способна переносить любое зло и любое благо, мы все – если вы мне поверите – всегда будем держаться вышнего пути и всячески соблюдать справедливость вместе с разумностью, чтобы, пока мы здесь, быть друзьями самим себе и богам. А раз мы заслужим себе награду, словно победители на состязаниях, отовсюду собирающие дары, то и здесь, и в том тысячелетнем странствии, которое мы разбирали, нам будет хорошо.»[xvi]
Интересно, мог ли Павел взять образ венца справедливости отсюда, так же как и свое символическое использование игры, так как Платон использует тот же образ: «как завоеватели в играх».
[i] Платон «Федон», перевод С.П. Маркиша
[ii] E. A. Wallis Budge, The Book o f the Dead, vol. 2 (London:Routledge and Kegan Paul, 1949), p. 207.