скоро будет рождество гадкий праздник буржуазный
Как советская власть убивала Рождество
Скоро будет рождество,
Гадкий праздник буржуазный…
Такие стихи пролетарские поэты писали уже вскоре после революции, а с 1922 года началось изгнание Рождества Христова из России. Антирождественская пропаганда основывалась на грубой агитации широких масс, усомнившихся в прежних традициях и ценностях. В то же время газеты обличали «примиренцев», видевших в религиозных праздниках лишь красивые обычаи, которые не мешают коммунистическому строительству. Примечательно, что под Рождество вышел первый номер газеты «Безбожник». Поскольку дни главных церковных праздников пока оставались нерабочими, были придуманы новые, «революционные праздники» – «комсомольское рождество» и «комсомольская пасха», имевшие целью «развить антирелигиозную пропаганду и отвлечь молодёжь и взрослое население от празднования в церкви».
Полураздетый и полуголодный комсомол был ударным отрядом компартии в антирелигиозной борьбе. Специальный циркуляр рекомендовал комсомольцам в рождественские дни повсеместно обходить дома с красной звездой и пением революционных песен, «славя Советскую власть по примеру того, как подростки славят рождество», и устраивать «красные ёлки», украшенные вместо фигурок ангелов и младенцев в колыбели пятиконечными звездами и гирляндами красных флажков. Кое-где комсомольцы запланировали к Рождеству публичное сожжение деревянных моделей храмов всех религий. Пошли слухи, будто безбожники попытаются в этот день поджечь и действующие церкви, так что властям даже пришлось успокаивать верующих со страниц газет. Начинался комсомольский «штурм небес».
По городам готовились к проведению «комсомольского рождества» или «комсвяток». На поддержку мобилизовали безбожников-свердловцев и красную профессуру. К празднику была выпущена брошюра Ярославского «Как родятся боги». Мастерские Мейерхольда в срочном порядке работали над кощунственными спектаклями «Ночь под рождество в комсомольском клубе» и «Непорочное зачатие». Рабочей молодёжи показывали кино и читали доклады, разоблачавшие «экономические корни» и «языческое происхождение» Рождества Христова, чтобы доказать – в праздниках нет ничего святого. В Воронежской губернии, стремясь сделать материал доступнее для слушателей, лектор появился перед ними в одеянии «халдейского жреца» и организовал у православной церкви «жертвоприношение» и «языческую пляску».
Красочные плакаты с надписью «1922 раза Богоматерь рождала Христа, а на 1923 раз родила Комсомол» изображали Богородицу, с ужасом взиравшую на младенца – тот держал в руке книгу «Исторический материализм», а голова его была увенчана красноармейским шлемом. Перед церквами карнавал делал остановки и «служил молебны», распевая «Монахини святые, все жиром налитые» и «У попа была собака». «Комсомольский поп» зычно возглашал: «Радуйся, о Марксе, великий чудотворче». Богохульники, глумливо складывая руки и ругаясь, получали от него «благословение». На чёрном гробу с «мощами» восседал фальшивый «монах». Под звуки военных оркестров, смеха и залихватского пения «Ах вы, сени, мои сени» на площади Александровского вокзала были сожжены фигуры «представителей небес».
Не надо нам раввинов, не надо попов.
Бей буржуазию, дави кулаков.
Чем кадилами вить кольца,
богов небывших чествуя,
мы в рождестве комсомольца
повели безбожные шествия.
Практически по всем городам России комсомол «дал бой религии», проведя на Рождество массовые антирелигиозные демонстрации с ряжеными, факелами, оркестрами и пением революционных песен. Во многих местах церковные службы были перенесены или отменены из стремления избежать столкновений с безбожниками. В Тамбове шествие молодёжи открывал грузовик с установленным на нём макетом колоколенки, раскачивавшей на языках колоколов чучела Деникина, Колчака, Пуанкаре, Керзона. Далее следовали, приплясывая под звуки оркестра, «попы», «раввины», «офицеры», «Антанта», «кулаки» и «нэпманы». Всенощная была сорвана в Козлове и Моршанске. В Борисоглебске, Кирсанове, Лебедяни под бой барабана и пение «Интернационала» комсомольцы сожгли фигуры, изображавшие Бога.
В Курске безбожный карнавал с песнями подошёл к монастырю, где устроил сожжение «богов всех времён и всех народов» с плясками у костра и прыжками через огонь. В Царицыне ряженые комсомольцы с факелами и звёздами, разыгрывая «Выезд богов», направились к действующим храмам, где продемонстрировали пантомиму «Освобождение истины». В Липецке поставили кощунственный спектакль «Три Иисуса» и организовали лекцию, в которой высмеивали непорочное зачатие. В Богородске состоялся политический суд над верующей молодёжью, в Гороховце – над игуменом. Завершался революционный праздник в клубах, называемых также «новыми церквами», где вокруг «комсомольской ёлки» отплясывали активисты в костюмах «волхвов», «буржуев» и прочих «святочных» персонажей.
Комитеты комсомола хвалились в своих отчётах, что «наделали громадный шум среди обывательщины». Народ при приближении карнавальных процессий, не желая смотреть на богохульства, отвратительные даже для неверующих, закрывал ворота и гасил огни в домах. В Полтаве после антирелигиозного шествия пьяные комсомольцы отправились на окраины города, где требовали от жителей впустить их в свои квартиры для колядования, угрожая расправиться с «ослушниками Советской власти», что привело к избиению безбожников возмущёнными рабочими. Антирелигиозная комиссия была обеспокоена «глухим раздражением в крестьянских массах, антисемитическими настроениями, возможным неурожаем, который мог бы быть использован, как результат безбожия».
Уличные шествия и карнавалы в период церковных праздников, осужденные Лениным как «вредное озорство», были запрещены директивами компартии, призвавшими агитаторов отказаться от «нарочито грубых приёмов, издевательства над предметами веры и культа». Отныне «комсомольскую пасху» и «комсомольское рождество» рекомендовалось сосредоточить в стенах клубов, предприятий и казарм в виде массовых вечеров с докладами и инсценировками. Один из циркуляров указывал, что «антирелигиозная пропаганда должна вестись в форме разъяснений естественно-научных и политических, подрывающих веру в бога». Безбожные праздники разрешалось отмечать только в городах, но не в деревне, где комсомольцев прозвали «надругателями». «Штурм небес» сменился длительной осадой.
Антирождественская кампания в декабре 1924 года прошла под лозунгом организации ячеек Общества друзей газеты «Безбожник», весной выросшего во всероссийский Союз безбожников. Его пропаганда направлялась на комсомольцев, для которых кощунство стало уже привычным. Рождество они рассматривали не иначе, как «буржуазный пережиток». Ленинградская «Красная газета» рапортовала: «В этом году заметно, что рождественские предрассудки почти прекратились. На базарах не видно ёлок – мало становится бессознательных людей!». На самом деле Питер был завален ёлками, привозимых голодными мужиками из пригородных деревень, но деревца прекратили разбирать: народ бедствовал, и покупали ёлки только маленькие, «пролетарские» – чтобы поставить на стол. Маяковский писал:
Купишь ёлку, так и то нету, которая красива,
а оставшуюся после вычески лесных массивов.
Что за радость?
Гадость!
Почему я с ёлками пристал?
Мой ответ недолог:
нечего из-за сомнительного рождества Христа
миллионы истреблять рождённых ёлок.
После того, как Сталин на партсъезде 1927 года указал товарищам на недопустимое ослабление антирелигиозной борьбы, пропаганда безбожников обрушилась на тех, кто устраивал ёлку для детей. «До сих пор вместе с кружением вокруг дерева родители стараются привить детям ростки религии, – писали тогда в журнале «Огонёк». – Религиозные родители под видом «весёлой ёлки» навязывают детям «боженьку» и другие небылицы вроде «рождественского деда». Большой вред приносит культ ёлки лесам. Давно уже следовало бы положить предел и мистическому вредному поклонению ёлке, и порче лесов. Мы надеемся, что агитация Союза безбожников окончательно сломит бессмысленный обычай. Вместо того, чтобы ставить ёлку на крест, поставим крест на ёлку!»
Председатель Союза безбожников Ярославский настаивал на привлечении к антирелигиозной деятельности и детей. Особое внимание уделялось школам и пионеротрядам. Из дошкольных учреждений отчитывались, что переходят к «воспитанию активных безбожников». В детские сады приходили пионеры и разъясняли малышам, что «рабочие, крестьяне и их дети не должны праздновать рождество и устраивать елку. Коммунисты, комсомольцы, пионеры не празднуют этого праздника, а будут разъяснять и уговаривать всех, кто еще не знает, чтобы не праздновали буржуйских праздников». «Праздновать рождество – значит праздновать рабство с невежеством!» – заявляла «Комсомольская правда» и устами популярного у молодёжи поэта-футуриста Кирсанова провозглашала:
Ёлки сухая розга
Маячит в глазищи нам,
По шапке Деда Мороза,
Ангела – по зубам!
Но пока что ёлки ещё не удалось «выселить» даже из квартир многих партийных и комсомольских работников. Газета «Ленинский путь» резко критиковала их позицию в редакционной статье «Религия в быту коммунистов и комсомольцев» в феврале 1929 года: «Наши ёлочные герои оправдываются ссылкой на то, что Ленин устраивал ёлки детям, и они хотели сделать радость детям. Надо помнить, что «всякому овощу своё время» и, что было терпимо в начале Советской власти, совершенно недопустимо на 12-ом году Октябрьской революции. Почему же ёлкой предоставлять радость детям обязательно на рождество, когда ёлка носит характер религиозных обрядов, а почему ёлок не устраивать в дни Октябрьской революции, Парижской коммуны или падения самодержавия?»
Летом 1929 года Антирелигиозная комиссия при ЦК постановила начать решительное наступление на «церковников и сектантов» силами партийных, комсомольских, профсоюзных организаций и, конечно, Союза безбожников. Второй съезд безбожников переименовал свою полумиллионную организацию в Союз воинствующих безбожников, что должно было наглядно обозначить переход к более активным действиям. Молодёжные издания вновь запестрели заголовками типа: «На штурм неба!», «Трудящиеся не нуждаются в христианском рождестве», «Пасха – праздник бывших людей», «Праздник нэпманов, кулаков и мещан» и т. п. Осенью того же года объявлялась «первая безбожная пятилетка», преследовавшая цель «полного обезбоживания страны» и «ликвидации всех остатков религиозного быта».
24 сентября 1929 года был издан декрет Совнаркома о переходе на советский календарь с пятидневной неделей, отменявший воскресные дни и все праздники кроме 7 ноября и 1 мая. «В рождество не дадим ни одного прогула!» – так звучал лозунг тех дней. «Бесповоротная и полная ликвидация празднования «рождества», начатая в этом году, превращение его в рабочий день – одно из новых крупных завоеваний на пути перестройки рабочего быта на новых культурных и социалистических началах», – отмечала ленинградская «Красная газета». В декабре советы запретили продажу ёлок и «ёлочной дребедени» «для использования в связи с религиозными обычаями и обрядностями». За исполнением наблюдала милиция, виновных в нарушении наказывали штрафами и принудительными работами.
По своему размаху антирождество 1930 года не знало себе равных. К безбожному карнавалу, возрождённому после шести лет забытья, на предприятиях и в учреждениях готовились как к первомайской или октябрьской демонстрации. Декабрьский «Антирелигиозник» рекомендовал изготовление антирождественских костюмов под названиями «ловец», «паразит», «святой мусор», «поповское орудие» и содержал обширные методические материалы для организации детского безбожного досуга. Юным гражданам предлагались игры «безбожный поход», «поп бежит», «безбожный автомат», «антирелигиозный тир», где надо было бросать мячи в мишени, изображавшие священников и церкви. На нужды маскарада городские власти выделили из имущества закрытых храмов кресты и церковные облачения.
К рождественским дням были приурочены конкурсы на сдачу икон, церковных книг. К примеру, рабочие «Пролетарки» в Твери вынесли из своих общежитий и квартир для публичного уничтожения 1200 икон, шахтёры рудника «Красный Профинтерн» в Енакиеве собрали 870 икон. В витринах магазинов были устроены антирелигиозные выставки, повсюду раздавали атеистические листовки и проходила запись в Союз воинствующих безбожников, втрое увеличившего свою численность. В города и деревни Подмосковья столичные безбожники заслали десятки агитбригад. «Известия» писали: «1930 лет гуляет по белу свету несуразная рождественская сказка, состряпанная в угоду паразитам. Надеть ярмо рабочему на шею, ударить революцию крестом по голове – вот подлый классовый смысл рождественской легенды».
В Рождество по всем городам и многим деревням с небывалым масштабом прошли карнавальные «похороны религии». Колонны демонстрантов шествовали с красными знамёнами и антирелигиозными плакатами, на грузовиках везли ряженых в «попов» и «монахов» комсомольцев, совершавших по пути всевозможные кощунства. На площадях водрузили приготовленные для сожжения рождественские ёлки с развешенными на них куклами, изображавшими священников. Ораторы вдохновенно обличали на митингах «классовую сущность» религии, выкрикивая: «Все в Союз безбожников!», «Да здравствует Пятилетка!», «Церкви под школы!», «Колокола на тракторы!». Уже в сумерках начались танцы, запылали сложенные пирамидами тысячи икон, загорелись ёлки – символы «буржуазного праздника прошлого».
Массовое гуляние жителей Москвы в день Рождества из-за сильных морозов не состоялось и было перенесено на Крещение. К вечеру 19 января в Парке культуры и отдыха собралось около ста тысяч человек, там были отряды факельщиков, оркестры, плакаты и, конечно, грузовики с ряжеными комсомольцами. Среди огромной толпы то там, то здесь стихийно вспыхивали костры из икон, церковных книг, карикатурных макетов, гробов религии. Корреспонденты восторженно описывали инсценировку, показанную недалеко от Парка культуры, на катке «Красные Хамовники»: «Боги и попы с церковными песнями бросились, махая крестами, на «пятилетку», появился отряд будённовцев и дал залп, от выстрелов загорелась церковь, церковь сгорает; этот пожар церкви был показан чрезвычайно эффектно».
В каждой школе и в детских садах висели плакаты с лозунгами вроде «Пахнущих ладаном ёлок не надо нам!», «Родители, не сбивайте нас с толку – не делайте рождества и ёлку!» На школьных «антирождественских вечерах» играли высмеивающие попов пьески и пели «безбожные» куплеты: «Динь-бом, динь-бом, больше в церковь не пойдём». Детские журналы взывали к юным читателям: «Теперь мы все должны бороться против ёлки!» Так, «Юный натуралист» разместил на своих страницах статьи под названиями «Вред рождественской ёлки» и «Рождество Христово – поповская сказка», где призывалось «не тратить ни копейки на этот праздник», а «Чиж» опубликовал стишок обретающегося в детской литературе поэта-авангардиста Введенского «Не позволим», в котором были такие слова:
Только тот, кто друг попов,
Ёлку праздновать готов!
Мы с тобой – враги попам,
Рождества не надо нам.
Из года в год люди собирались на антирождественские митинги, завершавшиеся танцами и сожжением ёлки. В этом сожжении было что-то языческое, и его любили. Лишь в немногих семьях теперь осмеливались тайно ставить ёлку на Рождество, плотно занавешивая окна одеялами, чтобы не было видно с улицы. Неся к себе запрещённое дерево, его распиливали на две-три части, которые прятали в мешок от комсомольских патрулей, а уже дома снова скрепляли вместе при помощи шины. Но и по домам ходили проверяющие, высматривая ёлки. Тем не менее, в антирелигиозной борьбе опять наметился спад, а работа Союза воинствующих безбожников, формально разросшегося до 6 миллионов членов, начала разваливаться, несмотря на громкие рапорты об успехах.
Декрет Совнаркома вводил публичное официальное празднование Нового года, но не Рождества. При этом ёлочное веселье выпадало на время строгого поста у православных христиан. Поспешно разрабатывался советский новогодний ритуал, наполнивший иным смыслом былую рождественскую традицию. Ёлка из рождественской превратилась в новогоднюю. Венчала её уже не восьмиконечная Вифлеемская звезда, а красная пятиконечная, а игрушки изображали не только зверей и птиц, но и «героев революции», а на шарах были помещены портреты Ленина, Сталина, Маркса и Энгельса. Десять лет спустя 1 января было объявлено нерабочим днём. Попыток отменить ёлку больше не было, но про то, что она когда-то была не новогодней, а рождественской, стараются не вспоминать до сего времени.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Проза.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Проза.ру – порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+
Новогодний стих
Скоро будет рождество
Гадкий праздник буржуазный,
Связан испокон веков
С ним обычай безобразный:
В лес придет капиталист,
Косный, верный предрассудку,
Ёлку срубит топором,
Отпустивши злую шутку.
(с) В. Горянский, 1919 год.
Goblin рекомендует создать интернет магазин в megagroup.ru
> (с) 1919 год, автор неизвестен.
На Сашу Черного очень похоже.
Не совсем в тему, но у тебя в очереди на разделочный стол не лежит ПОВАР, ВОР, ЕГО ЖЕНА И ЕЕ ЛЮБОВНИК
/COOK, THE THIEF, HIS WIFE AND HER LOVER, THE/ Питера Гринэйя?
>> Умели люди издеваться над совеЦЦкой властью:)
> А это тут причем? Автор «Сатирикона» и «Нового Сатирикона», что в своем стихе над советской властью издевался?
Абсолютно верно, камрад.
Но только по отношению к данному конкретному писателю.
Стихи ведь не только нормальные люди пишут.
«В кругу облаков высоко
Чернокрылый воробей
Трепеща и одиноко
Парит быстро над землей.
Он летит ночной порой,
Лунным светом освещённый,
И, ничем не удрученный,
Все он видит под собой.
Гордый, хищный, разъяренный
И летая, словно тень,
Глаза светятся как день.»
:-))
Тогда много чего всерьёз писалось, что сейчас как злобный глумёж воспринимается. Любимое моё, из Бунина:
Only son of fuckin bitch
Can forget the name «Ilitch»
Чудесное стихотворение. Слабо верится, что 1919 год.
«Косный, верный предрассудку» 80)
Камрады, давайте не будем опять про Советы и буржуев. Стих все-таки новогодний, хоть и про эти самые Советы и буржуев. А то опять скатимся про эспедицию американцев на Луну по задержанию Саддамки.
P.S.
>Goblin делайте срочно форум, а народу душу изливать негде.
Мужик всю жизнь пьянствовал, политика, в общем-то, была ему глубоко до. А ведь переживает по-своему за советскую власть. и все эти перемены «к лучшему» его не коснулись.
Я не застал советское (самое-самое) время. Но разные люди той эпохи говорят, что было-то все не так плохо, как пишут теперь. Но нам этого уже не понять.
Грустно как-то получилось.
С Наступающим! 🙂
Мы пьем и разрушаем этим печень,
кричат нам доктора в глухие души,
но печень мы при случае полечим,
а трезвость иссушает наши души.
На дереве своей гениалогии
характер свой отыскивая в предках,
Догадываюсь, грустно я,
что многие
болтаются в петле
на этих ветках.
Если ты весь мир насилья
Собираешься разрушить
И при этом стать мечтаешь
Всем, нибудучи никем
Смело двигайся за нами
По проторенной дороге
Мы тебе дорогу эту.
можем даже уступить.
«Гадкий праздник буржуазный» Как Новый год стал главным советским и российским торжеством
Каждый раз под Новый год, наблюдая за окружающими, хочется спросить: Зачем это все? Чему мы радуемся, почему выполняем одни и те же ритуалы, едим одни и те же салаты, почти непременно наряжаем елку, слушаем поздравление президента и пьем шампанское под куранты? Откуда взялся каждый этот ритуал? Становление новогодних традиций от начала XX века до наших дней — в материале «Ленты.ру».
Ночь салатов
Вечерело. На кухне пахло салатами — майонезом «Провансаль» и солеными огурцами, вареной картошкой, свеклой, свеженарезанным луком. На балконе стояли две ванночки из-под фотореактивов, в которых застывал холодец.
На столе, застеленном свежей праздничной скатертью, постепенно появлялись атрибуты грядущего застолья. Торжественно вносились хрустальные, фарфоровые и керамические блюда (опять же праздничные, весь год ждавшие своего часа в серванте), на них покоились бутерброды с рижскими шпротами и сырокопченой колбасой. На отдельной тарелке в центре лежали ломти хлеба, щедро намазанные маслом и припорошенные красной икрой — обязательно слоем в одну икринку, чтобы на всех хватило. И мандарины, конечно же, мандарины.
Мама работала в советском представительстве японской нефтяной компании «Иточу», и поэтому праздничный стол семьи был не хуже министерского — заказы были для середины 80-х просто шикарные. Одна датская ветчина DAK чего стоила — та самая, в продолговатой банке, открывать которую нужно было с помощью прилагающегося ключа, постепенно отгибая металлическую полоску по кругу упаковки.
Семья была малопьющей, поэтому и алкоголя на столе было немного. Но присутствовала обязательная бутылка «Советского шампанского», а рядом с ним стояла «Пшеничная», из которой дед-фронтовик отпивал дежурные сто грамм (и ни капли больше!) и ставил ее обратно в бар — угловой шкафчик в добротной чехословацкой стенке.
Елка была старая, пластмассовая. И очень качественная, долговечная, не чета тем, что выпускались в 80-е и одиноко стояли в универмагах, ожидая отчаявшегося товарища, который решится ее купить. Для маленького мальчика она казалась целым лесом, ведь в дебрях мишуры, серебристого дождя, ватного снега и бус скрывалось целое царство игрушек — от совсем новых до старых, реликвий конца 30-х годов.
Его отправят спать рано, задолго до новогоднего обращения Горбачева к советскому народу, и, проснувшись рано утром, он обнаружит под елкой невиданную роскошь — игрушечное переговорное устройство УПГ, купленное в центральном «Детском мире» и припрятанное матерью в той самой чехословацкой стенке. И вообще нечто запредельное — коробку «Киндер-сюрпризов», приобретенных в «Березке».
От гонений до Постышева
Так встречали Новый год в зажиточной советской семье на закате СССР, и никому даже не приходило в голову интересоваться тем, почему традиция именно такая: откуда взялся Дед Мороз со Снегурочкой, почему мы режем одни и те же салаты, да и, в конце концов, почему празднуем именно Новый год, а не Рождество.
Те, кто интересовались вопросом, возможно, знают, что до определенного момента советская власть вроде бы пыталась бороться с Рождеством и елкой, а потом вроде бы первый секретарь Киевского обкома ВКП(б) Павел Постышев в 1935 году написал статью с призывом праздновать новый пролетарский праздник — Новый год. Ну и стали праздновать.
Валентин Горянский, 1919 год
В реальности, конечно, все было не совсем так. С самого начала советская власть пыталась полностью перестроить праздничную систему, объявив старые праздники религиозно-буржуазными, а значит, чуждыми гражданам молодой республики — и Рождество в том числе. Тем не менее, от елки и игрушек не спешили отказываться. Их очень часто использовали в оформлении других торжеств. Так, например, елку наряжали на годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.
Как отмечает в своей книге «История елочной игрушки» историк Алла Сальникова, такие приемы отлично действовали на детей младших возрастных групп, которые не застали времен семейного празднования Рождества. Они просто не понимали, зачем нужно наряжать елку.
Впрочем, изначально цель отказаться от празднования Рождества не стояла. Интересно, что во время антирелигиозной кампании 1922-1924 годов практически везде проводилось празднование «комсомольской елки» или «комсомольского рождества». В это время на елках и соснах красовались враги пролетариата: Юденич, Деникин, Махно, а также всевозможные обезличенные буржуи и карикатурные религиозные деятели. Однако желаемого результата эта кампания не дала, наоборот, укрепив традицию празднования православного Рождества.
Передохнув пару лет, государство в 1928-1929 годах снова активно взялось за борьбу с религией. В 1929 году был утвержден «непрерывный» рабочий год с пятидневной рабочей неделей, где единственный выходной приходился на пятый день. Никаких суббот и воскресений и уж тем более старых праздников.
По всей стране ширилось движение «безбожников», а за «буржуазный символ» на Новый год — елку — запросто могли исключить из комсомола. Антирождественские плакаты того времени призывали вместо старорежимного празднования вставать на лыжи, укрепляя дух и тело. В рамках кампании уничтожались елочные игрушки, а на артели, выпускающие их, активно «стучали» в прессе, призывая общественность и соответствующие органы разобраться с идеологически ненадежными товарищами, что эти самые органы делали с огромным рвением.
Клеймили позором и образ Деда Мороза — вплоть до того, что советские педагоги публиковали статьи о том, что он «пугает детей», а значит, от него следует отказаться. Конечно, такая активная пропаганда приносила свои плоды. Сальникова приводит высказывания детей того времени: «У меня елочные игрушки есть — я их всех в печке сожгу» и «буржуй стоял около елки, а красноармеец зарядил патроны и прямо в него».
Однако это видимая сторона дела. А дома большинство, отходив на «безбожной» демонстрации с антирелигиозными лозунгами, все так же наряжало елку и собиралось на новогодний ужин.
Вот тут как раз и вступает в действие Постышев, опубликовавший накануне нового 1936 года в газете «Правда» статью, где призвал положить конец «этому неправильному осуждению елки, которая является прекрасным развлечением для детей».
Как отмечает в своей статье писатель, биограф Федор Раззаков, официальная легенда о том, что именно Постышев обратился с таким предложением к Сталину, скорее всего не более чем миф. В реальности же, вероятно, это было коллективное решение Политбюро. В середине 30-х, когда был выдвинут лозунг «Жить стало лучше, жить стало веселее!», его надо было чем-то подкрепить, и бывшее рождественское, а теперь уже новогоднее веселье виделось руководству страны и как олицетворение этого веселья, и как мостик между прошлым и настоящим.
Так в одночасье у трудящихся вновь появился праздник в конце года, а во всех детских учреждениях прошли первые официальные новогодние елки. Уже через год в зале Дома союзов состоялась и всесоюзная елка, на которую пригласили лучших учеников страны, где впервые появился реабилитированный Дед Мороз в окружении снегурочек, которых изображали школьницы-отличницы. Когда куранты пробили полночь, он взмахнул волшебной палочкой и зажег огни на новогодней елке, подняв бокал «Советского шампанского» Донского завода, массовый выпуск которого был налажен в 1937 году. Начало новой традиции, на этот раз с радостью встреченной населением страны, было положено.
Пьяный Дед Мороз
Изначально, конечно, эта традиция имела далеко не все атрибуты, привычные советским гражданам на излете СССР. Шампанское пока еще удавалось достать не всем, и потому на его месте стояла водка, а главным блюдом на столе был не оливье, а винегрет. Также пользовались популярностью вареная картошка, селедка с луком (без «шубы»), пирожки, фрукты и печенье с пряниками.
Если почитать воспоминания людей того времени, то можно отметить, что неумеренное употребление спиртного не было свойственно новогодним праздникам первых лет — по крайней мере, до состояния главного героя комедии Эльдара Рязанова «С легким паром!» доходили немногие. Но время шло, и образ самого алкогольного праздника прочно закрепился за Новым годом.
«Я перестала верить в Деда Мороза в шесть лет», — вспоминает в своей книге о советской кухне Анна фон Бремзен. Был канун Нового года, и главный новогодний персонаж должен был появиться на пороге квартиры. Когда это произошло, оказалось, что актер был в стельку пьян.
«Затем он рухнул плашмя во все свои метр восемьдесят в крошечную прихожую нашей хрущобы, — продолжает она. — Утром он все еще лежал там и храпел, по-прежнему в костюме, но уже без бороды: ее он скомкал и сунул под щеку». Причем по ее словам, это был не самый худший вариант, ведь самые ужасные экземпляры путали подарки, заранее выданные им родителям детей, и могли всучить вместо дорогой гэдээровской игрушки «вонючий пляжный мяч».
Впрочем, пьяный Дед Мороз приходил не ко всем, а вот посиделки у телевизора были в позднее советское время совершенно обязательны. Как пишет доктор исторических наук Ирина Разумова, «телевизор превратился в ритуальный предмет в основном благодаря празднованию Нового года. Даже если его не смотрят в течение всей праздничной ночи, то время кульминационного момента и ритуальной паузы сверяют по бою курантов «по телевизору»».
«Ящик» также символизировал и общественный характер этого праздника — ведь вся страна видит в этот момент одно и то же. Это негласно манифестируют и новогодние передачи — как советский «Голубой огонек», так и современные программы. Ведь все они показывают отнюдь не тихие посиделки в узком семейном кругу, а шумное коллективное празднование.
«Столичный» или «Оливье»
Восстановить то, каким образом в позднесоветский — а значит и современный российский — обиход вошли классические на данный момент блюда, нелегко, но вполне возможно. Многие знают историю создания салата оливье, которую рассказывает в книге «Москва и москвичи» Гиляровский — то, что он был придуман французом Люсьеном Оливье в ресторане «Эрмитаж» на Трубной площади в дореволюционные времена. Та версия по форме своей представляла «майонез из дичи», и финальную часть, после процесса заготовки, шеф-повар делал сам, никому не доверяя оригинальный рецепт, в который входили несколько видов мяса и раковые шейки.
Тем не менее в ресторане работали и русские повара, и один из них, некий Иванов, после революции стал шеф-поваром в ресторане «Москва», где начал готовить свой вариант салата под названием «Столичный». Как говорит президент Ассоциации кулинаров России Виктор Беляев, изначально его домашние версии стали готовить в зажиточных семьях военных, профессуры и врачей, а оттуда он перекочевал и во всеобщий обиход. Мясо заменила колбаса, раковые шейки — морковь, ну а майонез (который наверняка мало имел общего с соусом провансаль, которым Оливье заправлял свое блюдо) производился промышленно.
Следующий по важности салат — селедка под шубой. По поводу нее тоже есть красивая легенда, впрочем, совершенно сумасбродная и не вызывающая никакого доверия: якобы ее придумал некий трактирщик Богомолов сразу после революции как символ примирения буржуазии и пролетариата. Бордовая свекла — символ революционеров, белый майонез — разумеется, Белая гвардия, селедка — пролетариат, а овощи — крестьянство. А ШУБА — это, стало быть, аббревиатура: «Шовинизму и Упадку Бойкот и Анафема».
В реальности же на вопрос о том, каким образом родилась подобная подача блюда, ответа нет. Но догадаться можно: как уже говорилось, до войны обязательным новогодним блюдом был винегрет, зачастую с сельдью. В послевоенное время его стали часто заправлять майонезом.
Как отмечает историк кулинарии Павел Сюткин, на самом деле рецепт «селедки под шубой» появляется в советской кулинарной литературе лишь в конце 1960-х – 1970-х годов. По его словам, в дореволюционных источниках подобной подачи не описано. Селедку под шубой он считает «творческой удачей какой-нибудь нашей домохозяйки, порадовавшей своих гостей смелой находкой, разошедшейся впоследствии по всей стране».
Другое дело — заливное и холодец, известные российским кулинарам еще с начала XIX века. Вопрос — почему они стали настолько популярны в СССР именно во второй половине XX века? Ответ прост: доступность желатина. Сварить достаточно крепкий бульон, который потом быстро схватится, непросто, да и не всегда было из чего.
Но с поступлением в широкую продажу желатина эта проблема была решена. Не то чтобы все так хотели готовить заливное, его, скорее, использовали как средство для увеличения объема блюда на праздничном столе. Есть, скажем, кусочек языка. Так-то его мигом сметут, а если зажелировать — вроде как и солидное блюдо получается. «Какая гадость, эта ваша заливная рыба…» — говорил Ипполит из «С легким паром». И он спьяну выдал нечто очень похожее на истину: так думало большинство, просто не решаясь сказать это друг другу.
И, конечно же, мандарины, запах которых с детства возвещает о том, что Новый год действительно близко. Этот сигнал известен всем потому, что достать какие-то другие фрукты к новогоднему столу было просто невозможно, а мандарины как раз в это время появлялись в продаже — их привозили из Грузии и Абхазии. Опять же, их оранжевый цвет помогал внести яркость в новогоднее застолье. Стоит отметить, что в небольшие населенные пункты цитрусовые в продажу практически не поступали, но и они не оставались без мандаринов — их выдавали в заказах на предприятиях и в подарках в учебных заведениях.
Страна сказок
Когда все, что можно было выпить, выпивали, и за всем, что нельзя было съесть, закрывалась дверь холодильника, утомленные алкоголем и чревоугодием взрослые отправлялись спать, а наутро неохотно продирали глаза от радостных криков детей, которые встали раньше всех и обнаружили под елкой подарки.
Хотя никаких длинных выходных не было, и второго числа большинству надо было выходить на работу, начинался сезон детских елок, из которых самой престижной, конечно же, была кремлевская.
Интересно, что свою нынешнюю концепцию волшебной сказки она приобрела в середине 60-х годов, и даже в хрущевские оттепельные времена сценарий главного новогоднего представления страны включал в себя идеологические элементы. Так, в 1961 году, после объявления плана построения коммунизма к 1980 году артист в образе Нового года сообщал детям: «Я — первый год из двадцати, вам в коммунизм со мной идти!»
Положили конец идеологии в кремлевских новогодних представлений Александр Курляндский и Эдуард Успенский, которые, вместо привычных идеологем, касающихся революции и кукурузы, решили перенести нарратив в Страну сказок, куда попадал обычный пионер. О том, насколько успешна была подобная формула, судить легко — ведь до сих пор практически каждая крупная елка проводится в таком формате. Разве что, пионеров больше нет.
Дорогие соотечественники!
Зато неизменной остается традиция телевизионного поздравления советских людей (а потом и россиян) главой государства. Кажется, что так было всегда. На протяжении последних десятилетий его произносит президент России — глава государства, — однако, во-первых, в советские времена далеко не всегда это делал генсек, а во-вторых, этот ритуал родился не так давно.
Впервые лидер страны обратился к гражданам с экрана телевизора в 1970 году — это был Леонид Брежнев. Как отмечают в своей работе «Новый год и елка: становление современных традиций», опубликованной в журнале «История и социология», Константин Гурьянов и Ярослав Шатило, это обращение было интересно прежде всего тем, что «шло не от имени ЦК КПСС, Верховного Совета и Совета Министров СССР».
Однако на следующий год советский народ с Новым годом уже поздравил председатель Президиума Верховного Совета Николай Подгорный, а еще через год — председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин. Андропов и Черненко не поздравляли граждан страны с телеэкрана, но в 1985 году на нем появился Михаил Горбачев, поразивший граждан тем, что не читал текст по бумажке, а формулировал свои мысли своими словами.
В 1986, 87 и 89 годах происходили уже совсем невиданные вещи — Горбачев поздравлял американских граждан, а к советскому народу обращался президент США Рональд Рейган. А в конце 1991 года, когда Советский Союз распался, с поздравлениями к россиянам должен был, по всем канонам, обратиться президент РСФСР Борис Ельцин, однако его речь показали 30 декабря, и хотя в ней содержались новогодние поздравления, по большей части она была посвящена предстоящим реформам.
Его место в последние предновогодние минуты занял сатирик Михаил Задорнов, который не только произнес свою знаменитую фразу «Да здравствует то, благодаря чему мы несмотря ни на что!», но и пробыл в эфире на минуту дольше запланированного. Из-за этого и бокалы граждане суверенной России подняли на минуту позже.
В последующие годы, впрочем, президент страны исправно исполнял свои неписаные обязанности и поздравлял «дорогих россиян», как пишут Гурьянов и Шатило, «неказенным, простым и доступным языком». Впрочем, не все каналы транслировали его обращение — так, в 1994 году на НТВ эту функцию взял на себя президент «МММ» Сергей Мавроди, а в 1998-м — резиновый двойник президента из программы «Куклы» и Алла Пугачева.
Большая часть современных российских новогодних традиций осталась неизменной с советских времен. Нет никакой причины выставлять на праздничный стол оливье, селедку под шубой и мандарины, смотреть поздравление главы государства, «Голубой огонек» и «Иронию судьбы», но большинство поступает именно так. Эти традиции передаются из поколения в поколение и активно воспроизводятся в молодых семьях, члены которых родились уже в постсоветское время.
Вряд ли они изменятся вскоре — так же, как и американцы, которые готовят индейку и поют рождественские гимны, мы будем продолжать смотреть советские комедии и объедаться майонезными салатами. А проснувшись ближе к вечеру первого числа, справившись с похмельем, мы обязательно поедем к друзьям и знакомым, которым тоже нужно помочь утилизировать такие же салаты, всегда заготавливаемые с избытком.