нестяжание это в православии что
Нестяжание
Нестяжа́ние — 1) евангельская добродетель, выражаемая в независимости человека от страсти накопительства, чрезмерной привязанности к материальным благам; 2) предмет одного из трёх монашеских обетов.
«Удовлетворение себя одним необходимым. Ненависть к роскоши и неге. Милосердие к нищим. Любление нищеты евангельской. Упование на промысл Божий. Последование Христовым заповедям. Спокойствие и свобода духа и беспопечительность. Мягкость сердца».
свт. Игнатий (Брянчанинов)
«Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне» ( Лук. 16:13 ).
Больше являет силы и власти тот, кто презирает мир, чем тот, кто властвует над целым миром.
прп. Никодим Святогорец
Разве человеколюбивый Господь для того дал тебе много, чтобы данное тебе ты употребил только в свою пользу? Нет, но для того, чтобы, по апостольскому увещанию, твой избыток восполнял недостаток у других ( 2Кор.8:14 ).
свт. Иоанн Златоуст
Такое величие духа изумило Модеста, и он сказал: «Со мною до сего времени никто еще так смело не говорил». Тогда св. Василий смиренно заметил: «Может быть тебе не приходилось говорить с епископом; потому что в подобном случае каждый из наших епископов также говорил бы с тобою».
Нестяжание в цифрах
Как нестяжание выразить в цифрах? Сколько надо получать в месяц или хранить на счету, чтобы быть уверенным: ты все-таки далек от того богатого, которому трудно внити в Царствие Божие? Пять тысяч, семь, пятнадцать, сто? Я знаю, что даже люди не слишком состоятельные иногда задаются таким вопросом. Или случается, что кто-то из знакомых вслух заводит речь о крупной покупке, а потом вдруг начинает стесняться и оправдываться, словно перед женой священника не очень удобно выглядеть состоятельным.
Но лет десять назад я видела очень яркую иллюстрацию своеобразного «состоятельного нестяжания» (в данном случае это не оксюморон). Тогда я еще трудничала при небольшом женском монастыре, и моим послушанием, как «городской», были, среди прочего, встречи разных монастырских благодетелей и духовных чад местного батюшки. А среди благодетелей и благодетельниц была одна состоятельная дама, купившая при монастыре небольшой коттедж – он в описываемый момент находился как раз в завершающей стадии отделки.
В праздники и к началу постов хозяйка приезжала в свой новый дом, а в прочее время за ним следила жена монастырского водителя. Зимой дом следовало протапливать (в нем была очень стильная русская печь с изразцами) и временами прибирать. Делалось это не только для сохранности отделки, но и в первую очередь для того, чтобы можно было оперативно размещать гостей. Хозяйка ведь обычно позволяла местному батюшке использовать коттедж как гостевой дом для меценатов, испуганных «удобствами на улице» в тогда еще не до конца восстановленном монастыре.
Как-то под большой праздник я помогала приготовить этот дом к наплыву монастырских гостей вместе с его владелицей и тогда же с ней немного познакомилась. Конечно, она была не «жена олигарха», но, по светским меркам, могла бы гордиться престижной и хорошо оплачиваемой работой. Была она дамой пожилой и «определяющейся» – в тот момент, как позже оказалось, вызревало ее решение навсегда покинуть довольно пафосную светскую должность ради жизни при монастыре.
Видно, для этой будущей тихой, полупомещичьей, полумонашеской жизни и готовился-ремонтировался упомянутый коттедж. Был он отнюдь не глянцево-шикарен, но, конечно, добротен, свеж и по местным меркам богат. Впрочем, хозяйка не без иронии вспомнила за чаем то время, когда основным напитком ей служил высушенный и собственноручно измельченный иван-чай – потому что вкусно и бесплатно, а было время, когда для нее цена имела большое и угнетающее значение.
Теперь же передо мной за чашкой элитного чая сидела вполне солидная, хотя и простая в обращении представительница «среднего класса». Она была красива простой, немного властной красотой самодостаточности. Здесь проглядывало уже не запальчивое «я могу!», а «мне в принципе ничего не надо». Спокойная, уверенная посадка головы, мягкие, женственные движения, несколько строгий голос и полное отсутствие «этих маленьких ужимок и подражательных затей». Я ее про себя и окрестила «Татьяной Лариной тридцать лет спустя». Разве что мужа-генерала у нее не было – только работа.
В общем, спустя какое-то время случилось так, что в монастыре готовились к новому празднику, а «Татьяна Ларина» была в Москве, но ее среди прочих гостей тоже ждали. Кажется, всё произошло зимой. Накануне было много хозяйственных дел, а утром после Литургии и праздничной трапезы мы с другими трудницами решили прилечь «без задних ног» вокруг печки в нашем домике для паломников и немного передохнуть. Но – не тут-то было.
В домик ворвалась жена монастырского водителя (назовем ее Юлия) – подруга одной из трудниц.
– Девчонки. Вы уже слышали, да?
– Нет, еще не слышали. А что?
– Где. У N.N.! Полдома сгорело! Господи! Тут дым был на всё село, неужели не видели?!
– Нет… Мы на службе были….
Думаю: «Ладно, дом пустой, угореть тут некому», – и закрыла заслонку в трубе раньше времени…»
– Так и я на службе! Затопила утром печь – хозяйка ж к вечеру приехать собиралась. А потом как ни скакала с кочергой – не прогорают дрова, и всё тут. А я на службу хотела хоть к Евангелию… Ну и думаю: «Ладно, дом пустой, угореть тут некому», – и закрыла заслонку в трубе раньше времени. Вроде и пламени уж не было, ерунда – а оно вон как…
С этими словами рассказчица опустилась на стул с таким выражением лица, словно хотела сказать: «Всё, теперь прячьте меня, а то убьют». Я вспомнила красивый и властный профиль нашей «пожилой Татьяны Лариной» и подумала, что «убьет» – это наверняка. Шутка ли – недели не прошло, как последние рабочие закончили отделку и уехали. И вот уже полдома сгорело!
А Юля посидела, отдышалась и вдруг заулыбалась немного нервно.
– Ты ей-то звонила? – спрашиваем.
– Да, звонила… И я, и батюшка.
– Да что… «Слава Богу, – говорит, – что рабочие уехали, а не спали там где-нибудь на террасе, и ты ушла, а не надышалась».
– Что, вот одно это и сказала?
– Ну да. Она говорит: мол, не волнуйся, это воля Божия, тем более что в праздник всё случилось…
Мы остолбенели, конечно. Вот, думаем, повезло человеку с работодателем.
…Видимо, такие ситуации очень четко показывают разницу между просто «московской барыней», которая «увлеклась Православием», и по-настоящему верующей женщиной, которая в своей душе «барыню» подчинила христианке так, что от барства осталась лишь внешняя оболочка, а сердце от этой оболочки сумело освободиться. Состоятельное нестяжание.
Труднее, чем сделать милость, в разы, наверное, труднее – не сделать взыскания тому, из-за кого ты понес ущерб.
Я думаю, что описанное проявление нестяжания – вообще одно из самых трудных. Одно дело, когда ты имеешь желание кого-то по своей воле, по своему решению – благому и красивому – облагодетельствовать. Это здорово и, безусловно, Богу угодно. Но еще труднее, чем сделать милость, в разы, наверное, труднее – не сделать взыскания тому, кто формально вполне виноват перед тобой и из-за кого ты понес незапланированный ущерб. Наша «московская барыня» смогла – потому, должно быть, что давно уж и не была «барыней». А спустя время, говорят, и вовсе монахиней стала…
Нестяжание: духовная свобода
В кризис, когда считаешь каждую копейку, разговоры о нестяжательстве могут показаться чем-то из области кощунства. Но не будем спешить: коварная страсть сребролюбия и стяжательство определяется не размером кошелька, а внутренней предрасположенностью. Почему? Поговорим об этом в сегодняшней статье.
Хочешь быть совершенным – раздай все!
В дни земной жизни Иисуса Христа к Нему подошел искавший духовного совершенства юноша. Молодой человек довольно твердо был убежден в том, что УЖЕ исполнил все заповеди Бога. Но после того, как Христос посоветовал парню раздать все имущество для достижения святости, последний опечалился. И просто ушел прочь.
«Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие»
В этих словах Спаситель в очередной раз напоминает людям об «узком пути» (Мф. 7:14) в райские обители.
Чем меньше земных привязанностей будет иметь душа в мире, тем легче для нее будет «подняться» на духовную высоту. А вот стремление к накопительству и окружению себя богатством, наоборот, играет с человеком злую шутку. Оно становится подобно брошенному с корабля якорю, который будет удерживать судно на одном месте и не позволит ему, даже распустив парус, ринуться по водной глади за манящую границу горизонта.
Нестяжние, то есть независимость от материальных ценностей, считает одной из евангельских добродетелей. Ей противостоит греховная страсть сребролюбия, выраженная, как уже понятно, в ярой приверженности увеличения благосостояния.
Необязательно, кстати, быть человеком довольно состоятельным по меркам общества, чтобы страдать стяжательством. Грезы о красивой жизни без осязаемого имущества имеют ту же духовную природу и также лишают душу покоя и радости.
Сребролюбец выступает мировоззренческой калькой с каинового племени, которое страх перед Богом и окружающим миром подтолкнул к активным действиям по созданию альтернативного царства безопасности. Только лишь своими силами.
Крупные города, комфортная жизнь, поиск возможностей, стремление к активной социализации и использованию возможностей есть не что иное, как порождение стяжательства.
«Деньги решают все» или «Миром правят деньги» – идеология стяжателей. Ведь с помощью денег можно купить любую материальную ценность или возможности. По мнению неокаинитов, неограниченные возможности в мире материи и есть счастье. Выходит, что счастье покупается.
Неокаиниты
Материализм сам по себе похож на некоторую форму интеллектуальной ограниченности или даже клинического безумия.
«Верю в то, что вижу» – еще один слоган «земных» людей.
Если следовать логике «отбитых» материалистов, для которых кроме видимого мира не существует ничего более… тогда эпикурейское наслаждение миром вещей, активное пользование предметами и другими людьми вполне закономерно.
Вот только христианам тяжело смириться с подобными мировоззренческими парадигмами. Мы живем в миру среди самых разных людей, и неизбежно подвергаемся диффузии с пространством чужеродных нашей вере ценностей. Где-то нам удается прогнуть под себя изменчивый мир и напомнить ему, что не все в жизни упирается в формулу «карьера, квартира, машина, Бали». А где-то общество убеждает нас «эй, брат, расслабься, не будь так фанатичен, давай как мы!». И мы порой даже неосознанно начинаем жить духом мира.
Навязчивые мысли о сверхприбылях, дорогих домах, автомобилях, поездках, новых заводах обосновываются нами самим себе как обычное желание «нормально жить», ни в чем не нуждаясь и имея возможность делать добрые дела с большей отдачей.
Мы предполагаем, что деньги откроют перед нами широкие возможности, помогут изменить жизнь близких в лучшую сторону, дадут нам успокоение, позволят «выдохнуть» и заняться главным, душой… Но нам так именно кажется.
Образ богатства, у каждого человека собственный, но занимающий разум, формирует качество духовной жизни. Постоянные мысли о материальных ценностях приводят к печали и поселяют в душе чувство беспокойства, или даже гнева. Нам начинает казаться, что деньги решат все наши проблемы, или хотя бы сделают жизнь лучше…
Ловушка. Мы попались. Мы забываем о Боге и тратим внутренний ресурс духа на постоянные переживания о земном. Забывая про «горнее», мы просто топим себя в житейском океане. Выплывать всегда очень тяжело.
Богатство как материальный предмет, сам по себе, духовно безопасно. Опасно человеческое к нему отношение. Купив новую машину, мы по первости сдуваем с нее пылинки. Негодуем, если кто, не дай Бог, обрызгает нашего железного коня после выезда с автомойки. Огрызаемся на пассажиров, если они хлопнут дверью сильнее положенного.
Наши мысли – не о Боге, а о машине. Это лишь маленький пример, который наверняка, вы можете самостоятельно сложить в паззл того, как бессознательное стяжательство губит наш внутренний покой.
Богатство не войдет с нами в вечность. А вот душевная боль от переживаний за осязаемые или иллюзорные блага – вполне. Это нас погубит.
Утратив все до конца, мы обретаем свободу
Эти слова персонажа книги «Бойцовский клуб» как нельзя лучше подходят для описания состояния человека, не обремененного излишними материальными ценностями.
Первые нестяжатели среди христиан – монахи, но именно они издревле являют мирянам идеал, на который если и не во всем стоит равняться, но воспринимать как образец жизни, обличающий и вразумляющий от ошибок – вполне.
В истории Православия были «святые богачи», и еще больше – достойной жизни состоятельных меценатов. Другое дело, что их отношение к богатству было более легким, чем у наших сребролюбивых современников.
Яркими примерами понимания больших капиталов как даров Бога, которыми необходимо делиться с нуждающимися братьями и сестрами вокруг, были купцы и фабриканты дореволюционной России. О них история сохранила ряд подробных описаний, в том числе, запечатленных в сохранившихся до наших дней величественных архитектурных постройках храмов и монастырей. Кто-то из них, такие, как Иннокентий Сибиряков, поступали и по словам Спасителя: раздавали баснословные капиталы, а сами принимали монашеский постриг…
Праведный Иов, герой Ветхого Завета, не скорбел, потеряв большое, по своим временам, богатство. Роптала его жена, друзья искали повод подломить праведника. Но благочестивый муж не был сердцем привязан к материи. И Бог вернул ему сторицею утерянное имущество. Потому что сердце Иова не было привязано к палатам, пастбищам и стадам. Его душа стремилась к Богу.
Но если материальные ценности в душе человека вызывают скорбь, печаль, гнев, зависть, ненависть и вообще лишают его мира… Может, не стоит удивляться, почему мы этим до сих пор не обладаем? Бог видит наши сердца и всегда дает для жизни все самое необходимое. Если мы способны с помощью денег сделать этот мир лучше – Господь обязательно наградит нас ими. Если нет – это только для нашей же пользы. Миром правят не деньги. Миром правит любовь. Деньги заглушают в сердцах людей голос любви. Голос Бога.
Что лучше – слышать Бога или слышать гул надвигающейся бездны вечной пустоты? Выбор всегда за нами.
Нестяжательность
. Нестяжание гораздо лучше милостыни (сщмч. Петр Дамаскин, 74, 43).
Не желающий же ничего сам себя, через заповедь, освобождает от всего тяжкого в нынешнем и в будущем веке. поелику не желать иметь что-либо, чего не имеешь, – выше всякого покоя и богатства; точно так же, как и желать того, чего не имеешь, есть величайшее мучение прежде вечной муки, и таковой есть раб, хотя бы он и считал себя царем и богатым (сщмч. Петр Дамаскин, 74, 90).
. Если возлюбишь нестяжательност, не лишишься небесного богатства (прп. Ефрем Сирин, 30, 156). Источник.
Горе вознесем ум, возлюбленный; еще немного времени, и прейдем отсюда, а яже уготовал еси, кому будут? ( Лк. 12, 20 ) (прп. Ефрем Сирин, 30, 170). Источник.
Моль все поедает; и на гроб не оставляй своего достояния; лучшая погребальная почесть – доброе имя (свт. Григорий Богослов, 15, 363). Источник.
. Нестяжателъность приближает к небесам, освобождая нас не только от страха, забот и опасностей, но и от прочих неудобств (свт. Иоанн Златоуст, 44, 369). Источник.
Известно, что не иметь нужды во многом признается величайшим благом. но признается и то, что гораздо высшее благополучие – быть выше даже потребности иметь какую-либо собственность. Посему будем заботиться всего более о душе, о теле же, сколько нужно, а о внешнем – нисколько не станем прилагать попечения. Ибо таким образом и здесь достигнем высшего блаженства, заключающего в себе Небесное Царство (прп. Исидор Пелусиот, 60, 291–292). Источник.
. Не то, чтобы приобресть много, но то, чтобы иметь нужду не во многом, делает нас неуловимыми и приводит в совершенную безопасность; потому что приобретший много, если и не терпит обид, пребывает в сильном страхе, что может потерпеть обиду; а имеющий нужду не во многом не может даже и потерпеть обиды; а если по видимому и потерпит обиду, то останется в гораздо лучшем положении, нежели не потерпевший обиды, и большую ощутит радость, как ожидающий награды за любомудрие (прп. Исидор Пелусиот, 62, 183). Источник.
Да не подумает кто-либо, что без труда и легко достигается преспеяние в нестяжательности (прп. Нил Синайский, 72, 99). Источник.
Предел нестяжательности – так желать не иметь, как иной желает иметь (блж. Диадох, 91, 7).
. Преспеяние и нестяжательность доставляет. досуг преспевать в изучении словес Божиих. Пособие же того и другого содействует к скорому возведению целого здания добродетелей (прп. Исаак Сирин, 58, 10). Источник.
Без нестяжательности душа не может освободиться от мятежа помыслов и, не приведя в безмолвие чувств, не ощутит мира в мысли (прп. Исаак Сирин, 58, 295).
. Никто не может приобрести действительной нестяжательности, если не убедит и не уготовит себя к тому, чтобы с радостью переносить искушения (прп. Исаак Сирин, 58, 379). Источник.
Нестяжательный муж молится чистым умом; а любостяжательный во время молитвы представляет образы вещества (прп. Иоанн Лествичник, 57, 132).
Нестяжание есть. невозбраняемое путешествие, вера заповедям Спасителя; оно чуждо печали (прп. Иоанн Лествичник, 57, 132).
Он не будет говорить человеку о своей нужде, а что приходит, то принимает как от руки Господней (прп. Иоанн Лествичник, 57, 132).
Вкусивший вышних благ легко презирает земные; не вкусивший же первых радуется о стяжании последних (прп. Иоанн Лествичник, 57, 133).
Безрассудно нестяжательный лишается двоякой пользы: и настоящих благ удаляется, и будущих лишается (прп, Иоанн Лествичник, 57, 133). Источник.
Нестяжательность духовная есть совершенное бесстрастие, при коем ум удаляется от всего здешнего (авва Фалассий, 91, 325).
Кто захочет удобно отрешиться от вещей, но немалый потребен труд для отрешения от пристрастия к ним (авва Фалассий, 91, 328).
Нестяжательность не стяжешь, как должно, без бесстрастия, ни бесстрастия без любви, ни любви без страха Божия и чистой молитвы, ни этих без веры и без попечения, коими окрыляемый ум бросает долуплетущее мудрование, воспаряет в горнее и обозревает его, ища Владыку своего (прп. Феогност, 91, 386–387).
. Нестяжательность есть мать беспопечения; беспопечение – внимания и молитвы; эти – плача и слез; а эти – изглаждают все предвзятое (прежние грехи); по изглаждении же сего удобно. совершается путь добродетели, потому что тогда. совесть соделывается безукоризненною (свт. Григорий Палама, 93, 276).
Отречемся от имения нашего, чтоб стяжать способность последовать Господу нашему Иисусу Христу! (свт. Игнатий Брянчанинов, 38, 91).
Спросили однажды блаженную Синклитикию: «Нестяжание есть ли совершенное благо?» Она отвечала: «Точно, оно совершенное благо для могущих перенести. Ибо переносящие нестяжание хотя имеют скорбь по плоти, но спокойны душою. Как твердое белье, когда его мнут и сильнее полощут, вымывается и очищается, так и крепкая душа через произвольную нищету еще более укрепляется» (98, 19).
Авва Даниил рассказывал об авве Арсении. Пришел к нему чиновник и принес завещание одного сенатора, родственника аввы, который оставил ему очень большое наследство. Арсений, взяв завещание, хотел разорвать оное. Но чиновник пал к ногам его и говорил: «Прошу тебя, не раздирай завещания, иначе с меня снимут голову». Тогда авва Арсений сказал ему: «Он умер только теперь, а я умер еще прежде его». И отослал завещание, не приняв ничего (97, 19).
Некто просил старца принять деньги на свои нужды. Он не захотел принять, довольствуясь своим рукоделием. Когда же тот не переставал упрашивать старца принять деньги для нужд бедных, то отвечал: «Здесь будет двоякий стыд: я принимаю без нужды и тщеславлюсь чужим даянием» (98, 126).
Некто принес старцу денег, говора: «Вот тебе на твои потребности, ты состарился и болен». Старец был весь покрыт проказой. Старец же ответил: «Ты пришел отнять у меня Питателя моего, питающего меня уже в течение шестидесяти лет. Столько лет я провел в недуге моем и не нуждался ни в чем, потому что Бог доставлял мне все нужное и питал меня», – и не взял денег (106, 464).
Однажды в город Острацины, находящийся в Нижнем Египте, пришли греки раздать милостыню. Они взяли с собою приставников, дабы показывали им, кто особенно имеет нужду в подаянии. Приставник привел их к одному изувеченному,Он не захотел принять подаяние, говоря: «Вот я тружусь, плету молодые прутья и ем хлеб от трудов своих». Потом привели их к хижине одной вдовы с семейством. Когда они постучались в двери, то откликнулась ее дочь; мать в это время ушла на работу – она была портная. Они предложили дочери одежду и деньги, но она не захотела принять, говоря: «Когда ушла мать моя, то сказала мне: будь покойна, Бог восхотел, и я нашла ныне работу, теперь мы имеем пищу свою». Когда же вернулась мать, они стали ее просить принять подаяние, но она тоже не приняла, сказав: «Я имею Покровителя моего Бога, и вы теперь хотите отнять Его у меня!» Увидев такую веру ее, они прославили Бога (98, 1207).
В Лавре «Башен» жил старец, отличавшийся полной нестяжательностью. Он сам очень любил подавать милостыню. Однажды пришел к нему бедняк, прося милостыни. Старец, ничего не имея, кроме хлеба, подал его нищему, но тот возразил: «Не нужно мне хлеба. Дай мне одежду». Желая услужить бедняку, старец, взяв его за руку, привел в свою келью. Нищий не нашел в ней ничего, кроме того, что носил на себе старец. Глубоко тронутый святостью старца, нищий развязал свой мешок, вынул из него все, что имел, и положил посреди кельи, сказав: «Возьми это, добрый старец! А себе я найду, что мне нужно, в другом месте» (102, 15). Источник.
Пришел однажды в Скит неизвестный человек. Он принес с собою много золота и просил настоятеля пустыни раздать золото братии. Пресвитер отвечал: «Братия не нуждается в этом». Но принесший был очень важным человеком и убедительно просил исполнить его желание. Уступив ему, пресвитер предложил поставить ящик с златницами при входе в церковь. Выходя из храма, никто из братии не только не прикоснулся к златницам, но даже и не взглянул на них. Старец сказал вельможе: «Бог принял твое приношение. Поди раздай златницы нищим». Вельможа покинул Скит с большой пользою для своей души (106, 463). Источник.
Однажды младшая Мелания прислала пресвитеру Дорофею – бессребренику – пятьсот златниц и просила его раздать их тамошним братиям. Но он, взяв три златницы, остальные переслал отшельнику Диоклу, мужу многозначительному, сказав: «Брат Диокл умнее меня и с пользою может распорядиться ими, потому что лучше меня знает, кому действительно нужно оказать помощь, а мне довольно и этих» (101, 237).
Авва Феодор Фермейский имел у себя три хорошие книги. Пошел он к авве Макарию и говорит ему: «Вот у меня есть три хорошие книги, и сам я получаю из них пользу, и братия употребляют их и получают назидание; скажи, что нам полезнее сделать: оставить ли их у себя для собственной пользы и для пользы братий или продать их и полученное раздать нищим?» Старец сказал в ответ: «Первое хорошо, но нестяжательность всего лучше». Услышав это, Феодор пошел и продал книги, а деньги раздал нищим (97, 231).
Авва Исидор Пелусиот рассказывал нам следующее: «Во время пребывания моего на Синайской горе был там брат подвижник, весьма красивый собою. В церковь приходил он в ветхой короткой коленной мантии, которая была вся в заплатах. Видя его в таком одеянии посреди множества братий, однажды я сказал ему: «Брат! Ты видишь, что вся братия присутствуют в церкви в приличном одеянии, подобно Ангелам, почему же ты приходишь всегда в такой одежде?» Он отвечал: «Авва! Прости меня, у меня нет другой одежды». Я пригласил его в мою келью, дал ему левитон и все, в чем он нуждался. С этого времени он одевался, подобно прочим братиям, и был вид его, как вид Ангела.
Как-то пришлось отцам послать к императору десять братий по одному делу. В число отправляемых отцы включили и этого брата. Услышав об этом, он пал пред ними и сказал: «Простите меня, ради Господа, я раб одного из тамошних вельмож: если он узнает меня, то снимет с меня монашество и принудит снова вступить в услужение себе». Отцы, поверив сказанному, оставили его. Впоследствии же сделалось известным от одного посетителя, коротко знавшего этого брата, что в мирской жизни он имел сан епарха, но сказал так о себе, чтоб остаться в неизвестности и не произвести молвы между людьми. С такою тщательностью избегали отцы славы мира сего и удобства временной жизни» (106, 306).
В одном монастыре вся братия кормилась от труда рук своих. Игумен не принимал от приходящих ни пищи, ни одежды, ни денег и, как вполне преданный Богу, говорил им: «Возьмите свое и оставьте нас Христу, да Он печется о нас! На осуждение нам послужит то, если будем тешиться от чужих трудов». Пока мыслил и говорил так игумен, до тех пор Бог его любил, и власть дана была ему над бесами, и слава о его добродетели далеко шла. Но лишь только оставил любовь к нестяжанию, произошло вот что. Слава о добродетельной жизни игумена дошла, наконец, до царя. Царь пригласил его во дворец и беседовал с ним, много пользы от него получил и, отпуская, стал давать ему золото. Не устоял старец против соблазна: взял царский дар и, возвратившись в монастырь, нашел, что всего у него недоставало. И вот начал он покупать имения, волов, ослов; призывал наемников. А между тем, заботясь о земном, от Бога становился все дальше и, наконец, совсем лишился Его благословения.
Так, был приведен к нему бесноватый, по обычаю, да изгонит беса. И вот старец говорит: «Выйди из создания Божия». «Нет, уже не послушаю тебя больше», – отвечает бес. «Почему?» – спросил игумен. «Потому, – сказал враг человеческого рода, – что ты ныне уже и сам один из близких к нам. Ты и сам ведь, вдавшись в печаль житейскую, забыл Бога, и потому не выйду, теперь и силы на меня ты не имеешь» (112, 124).