не знаю о чем я тоскую
Не знаю о чем я тоскую
Не знаю, о чём я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далёких лет.
Дохнуло прохладой, темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем её золотым.
Проводит по золоту гребнем
И песню поёт она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несётся он к скалам гранитным,
Но видит её одну.
А скалы кругом всё отвесней,
А волны – круче и злей.
И верно погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.
Лорелея
( 2-й вариант: Не знаю, что значит такое… )
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущён;
Давно не даёт покою
Мне сказка старых времён.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор;
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.
Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Золотым убирает гребнем
И песню поёт она:
В её чудесном пеньи
Тревога затаена.
Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.
Лорелея
( 3-й вариант: Не знаю, что стало со мною… )
Не знаю, что стало со мною,
Печалью душа смущена.
Мне все не даёт покою
Старинная сказка одна.
Прохладен воздух, темнеет,
И Рейн уснул во мгле.
Последним лучом пламенеет
Закат на прибрежной скале.
Там девушка, песнь распевая,
Сидит на вершине крутой.
Одежда на ней золотая,
И гребень в руке – золотой.
И кос её золото вьётся,
И чешет их гребнем она,
И песня волшебная льётся,
Неведомой силы полна.
Бездумной охвачен тоскою,
Гребец не глядит на волну,
Не видит скалы пред собою,
Он смотрит туда, в вышину.
Я знаю, река, свирепея,
Навеки сомкнётся над ним,
И это всё Лорелея
Сделала пеньем своим.
Die Lorelei
( Ich weiß nicht, was soll es bedeuten… )
Ich weiß nicht, was soll es bedeuten
Daß ich so traurig bin;
Ein Märchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Die Luft ist kühl, und es dunkelt,
Und ruhig fließt der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein.
Die schönste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr goldnes Geschmeide blitzet,
Sie kämmt ihr goldenes Haar.
Sie kämmt es mit goldenem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei.
Den Schiffer in kleinen Schiffe
Ergreift es mit wildem Weh;
Er schaut nicht die Felsenriffe,
Er schaut nur hinauf in die Höh’.
Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn;
Und das hat mit ihrem Singen
Die Lorelei getan.
1. Знаменитая баллада «Лорелей» – одно из лучших стихотворений раннего Гейне. Красиво, звучно, образно. Просто влюбляет в немецкий язык. Входит в цикл «Возвращение на родину» («Die Heimkehr») – третью часть (1823—1824) сборника «Книга песен» («Buch der Lieder») (1827), создававшегося в течение десяти лет.
Легенда о рейнской сирене, лежащая в основе этого стихотворения, хотя и не была «сказкой старых времен» но восходила к балладе поэта Клеменса Брентано, опубликованной им в романе «Годви» (1801–1802 гг.). Заинтригованный звучным именем скалы Лорелей и её живописным расположением, поэт переосмыслил скалу как одну из дев Рейна, которые прекрасным пением заманивали мореплавателей на скалы, словно сирены в древнегреческой мифологии. Сильное течение и скалистый берег этого отрезка Рейна действительно создавали в старину все условия для частых кораблекрушений. Вслед за Брентано к обработке этого сюжета обращались многие немецкие поэты (Эйхендорф, Лебен и др.), но именно стихотворение Гейне приобрело такую известность, что стало народной песней. Композиторы Фридрих Зильхер и Ференц Лист положили стихи Гейне на музыку. Перед смертью Ф. Мендельсон работал над оперой на тот же сюжет.
Если вам не хватает эмоций или просто позитива – стоит прочесть несколько строк признанных авторов и жизнь начнет наполняться красками – бурлить и переливаться, словно горный ручей в своей обжигающей прохладе.
Это стихотворение Генриха Гейне переводилось на русский язык многими авторами, но ни у одного из них
я не встретила полного попадания в размер первоисточника, в том числе и в ставшем классическим переводе
Вильгельма Левика («Не знаю, что стало со мною. »), поэтому решила попробовать свои силы. Оно также
неоднократно положено на музыку, в том числе Ференцем Листом. Но для иллюстрации перевода я выбрала
исполнение австрийского певца Эриха Кунца (с хором) на музыку Фридриха Зильхера. Не поленитесь,
пожалуйста, посмотреть видеоролик:
http://www.youtube.com/watch?v=5zG99oyEpIc (http://www.stihi.ru/)
Не знаю я, что происходит –
Печалью я пленен:
Из памяти не выходит
Легенда старых времен…
Вечерней свежестью веет,
Покоем Рейн объят,
На горной вершине рдеет
Пылающий закат.
Красавица садится
Там на скале крутой,
На плечи ее струится
Волос каскад золотой.
Она золотым гребнем водит
И песнь свою поет,
Что в мир сладких грез уводит,
Забвенье душе дает.
Рейн лодку волной качает,
Гребец слышит песню ту
И рифов не замечает,
А смотрит туда, в высоту.
Я не знаю, что это должно означать,
Что я так печален;
Сказка из старых времен,
Она не выходит у меня из ума.
Воздух прохладен, и темнеет,
И спокойно течет Рейн;
Вершина горы сверкает
В свете вечернего солнца.
Прекраснейшая юная женщина сидит
Там в чудесной вышине,
Ее золотые украшения блестят,
Она расчесывает свои золотые волосы.
Она расчесывает их золотым гребнем,
И при этом поет песню;
Это удивительная,
Величественная мелодия.
Пловца в маленькой лодке
Охватывает дикая тоска;
Не смотрит он на рифы,
Он смотрит только вверх, в высоту.
Я уверен, волны поглотят
В конце концов пловца и лодку;
И это своими песнями
Сделала Лорелея.
Ich weiss nicht, was soll es bedeuten,
Das ich so traurig bin;
Ein Maerchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Die Luft ist kuehl, und es dunkelt,
Und ruhig fliest der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein.
Die schoenste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr goldnes Geschmeide blitzet,
Sie kaemmt ihr goldenes Haar.
Sie kaemmt es mit goldenem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei.
Den Schiffer in kleinen Schiffe
Ergreift es mit wildem Weh;
Er schaut nicht die Felsenriffe,
Er schaut nur hinauf, in die Hoeh’.
Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn;
Und das hat mit ihrem Singen
Die Lorelei getan.
Генрих Гейне — Лорелей: Стих
Не знаю, о чем я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.
Дохнуло прохладой. Темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым.
Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным,
Но видит ее одну.
А скалы кругом все отвесней,
А волны — круче и злей.
И, верно, погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.
Перевод Самуила Маршака
Анализ стихотворения «Лорелей» Гейне
Один из самых удачных переводов произведения «Лорелей» Генриха Гейне принадлежит перу Самуила Маршака.
Стихотворение создано немецким поэтом в 1824 году. Ему остался один год учебы в университете до выпуска, он пишет романтические пьесы, готовит к изданию книгу стихов. Источником вдохновения для Г. Гейне также послужила неразделенная любовь. Впервые на звучный топоним, означающий «шепчущая скала», обратил внимание К. Брентано. Через двадцать с лишним лет Г. Гейне создаст свою трактовку новой легенды. На русский язык стихотворение переводили несколько поэтов, С. Маршак создал свой вариант в 1951 году. Его черновики пестрят многочисленными правками в поисках наиболее точного слова, эпитета, выражения. По жанру – баллада, легенда, по размеру – трехсложник (амфибрахий) с перекрестной рифмой, 6 строф. Надо отметить, строки немецкого оригинала короче, лаконичнее перевода, и отличаются сочетанием амфибрахия с ямбом. Лирический герой – сам тоскующий поэт. Начинается стихотворение с отрицания, с признания, что герой и сам не понимает, что происходит с его сердцем: покоя душе моей нет. Страшная сказка здесь становится более элегическим «преданием». Со второй строфы идут картины природы, вечернего Рейна. Меланхолия сменяется ощущением тревоги: пламенеет в закатном огне. «Девушка в светлом наряде»: начало четверостишия обманчиво мирно, ведь героиня в финале погубит «беззащитного пловца». Ее образ лишен фантастичности, привлекателен. Несколько раз повторяется слово «золото» в различных вариациях (тут и эпитеты, и сравнение). Особое внимание уделено волосам героини. Важной деталью ее облика становится гребень. Девушка отрешенна, погружена в собственные думы. Инверсия «поет она» — начало драмы. Волшебство содержится именно в пении Лорелей. Пловец «глядит в вышину», увлекаемый властной «зовущей песней». Челнок будет разбит, но движение к гибели уже не остановить. «Волны круче и злей»: эта строка немножко вводит читателя в заблуждение. Может показаться, что на реке разбушевалась буря, и именно она – виновница смерти героя. Однако к «гранитным скалам» его несут не бурные волны, а пение задумчивой красавицы. Кажется, что ей и дела нет до того, что происходит в душе героя и на реке. В печальном финале – отзвук романтических чувств самого поэта к прекрасной Амалии, которая его отвергала раз за разом, более того, смеялась над его стихами. Несколько лет он не мог излечиться от любовного недуга.
Обработка литературного мифа «Лорелей» Г. Гейне – часть цикла «Опять на родине», входящего в его знаменитую «Книгу песен». Впоследствии произведение было неоднократно положено на музыку.
Гейне Лорелай Ich weiss nicht, was soll es bedeute
Я сохранила имя сирены, которая сидит на горе Лорелей-Лорелай в нижнем-среднем течении Рейна в немецком произношении (разные авторы называют ее по-разному). Стихотворение Гейне написано по мотивам романа Клеменса Бретано «Годви» (1802г.). Также образ Лорелай фигурирует в двух сказках этого автора.
Что б значило это, не знаю,
Печален я так отчего?
Но древняя сказка чуднАя,
Нейдет из ума моего.
Прохладно, ужЕ вечереет,
И мимо Рейн тихо течет,
А рядом гора пламенеет
В закатном сверканье высот.
Красотка на самой вершине,
Сидит всем на диво одна.
Блестит на златой пелерине
Волос золотая копна.
И гребнем из золота чешет
Она кудри; песню поет.
Мелодия ласково тешит;
Так сладостна, будто зовет.
Рыбак вон на лодочке малой
Внимает той песне с тоской:
Не видит прибрежные скалы,
К горе устремивши взор свой.
===
Ich weiss nicht, was soll es bedeuten
Dass ich so traurig bin;
Ein Marchen aus alten Zeiten,
Das kommt mir nicht aus dem Sinn.
Die Luft ist kuhl, und es dunkelt,
Und ruhig fliesst der Rhein;
Der Gipfel des Berges funkelt
Im Abendsonnenschein.
Die schonste Jungfrau sitzet
Dort oben wunderbar,
Ihr goldnes Geschmeide blitzet,
Sie kammt ihr goldenes Haar.
Sie kammt es mit goldenem Kamme,
Und singt ein Lied dabei;
Das hat eine wundersame,
Gewaltige Melodei.
Den Schiffer in kleinen Schiffe
Ergreift es mit wildem Weh;
Er schaut nicht die Felsenriffe,
Er schaut nur hinauf in die Hoh’.
Ich glaube, die Wellen verschlingen
Am Ende Schiffer und Kahn;
Und das hat mit ihrem Singen
Die Lorelei getan.
Heinrich Heine
«Die Heimkehr», 1823-1824
Переводы других авторов, найденные мной в Интернете:
Бог весть, отчего так нежданно
Тоска мне всю душу щемит,
И в памяти так неустанно
Старинная песня звучит?
Прохладой и сумраком веет;
День выждал вечерней поры;
Рейн катится тихо, и рдеет,
Вся в искрах, вершина горы.
Взошла на утёсы крутые
И села девица-краса,
И чешет свои золотые,
Что солнечный луч, волоса.
Их чешет она, распевая,-
И гребень у ней золотой,-
А песня такая чудная,
Что нет и на свете другой.
И обмер рыбак запоздалый
И, песню заслышавши ту,
Забыл про подводные скалы
И смотрит туда- в высоту.
Мне кажется, так вот и канет
Челнок, ведь рыбак без ума,
Ведь песней призывною манит
Его Лорелея сама.
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущён;
Давно не даёт покою
Мне сказка старых времён.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор;
В вечерних лучах алеют
Вершины дальних гор.
Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Золотым убирает гребнем
И песню поёт она:
В её чудесном пеньи
Тревога затаена.
Пловца на лодочке малой
Дикой тоской полонит;
Забывая подводные скалы,
Он только наверх глядит.
Пловец и лодочка, знаю,
Погибнут среди зыбей;
И всякий так погибает
От песен Лорелей.
Не знаю, о чём я тоскую.
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далёких лет.
Дохнуло прохладой, темнеет.
Струится река в тишине.
Вершина горы пламенеет
Над Рейном в закатном огне.
Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем её золотым.
Проводит по золоту гребнем
И песню поёт она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна.
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несётся он к скалам гранитным,
Но видит её одну.
А скалы кругом всё отвесней,
А волны- круче и злей.
И верно погубит песней
Пловца и челнок Лорелей.
Что значит, не пойму я.
Тоскою душа смятена.
Тревожит меня неотступно
Старинная сказка одна.
Прохладно. Всё светом вечерним
Таинственно озарено.
Вершины гор над Рейном
Закатное пьют вино.
На троне- прекрасная дева,
А троном- высокий утёс.
Пламенеет колец её жарче
Червонное золото кос.
Расплела золотые косы
И песню поёт она,
Которая неодолимой,
Чарующей силы полна.
Гребца в его маленькой лодке
Та песня зовёт и манит.
Не видит он пенных бурунов,
Он только наверх глядит.
Погибнет гребец неизбежно
В лодочке утлой своей,
Погибнет, пленённый песней
Волшебницы Лорелей.
Беда ли, пророчество ль это…
Душа так уныла моя,
А старая, страшная сказка
Преследует всюду меня…
Всё чудится Рейн быстроводный,
Над ним уж туманы летят,
И только лучами заката
Вершины утесов горят.
И чудо-красавица дева
Сидит там в сияньи зари,
И чешет златым она гребнем
Златистые кудри свои.
И вся-то блестит и сияет,
И чудную песню поёт:
Могучая, страстная песня
Несётся по зеркалу вод…
Вот едет челнок. И внезапно,
Охваченный песнью её,
Пловец о руле забывает
И только глядит на неё…
А быстрые воды несутся…
Погибнет пловец средь зыбей!
Погубит его Лорелея
Чудесною песнью своей!.
===
Каролина Карловна Павлова:
Лорелея
И горюя и тоскуя,
Чем мечты мои полны?
Позабыть всё не могу я
Небылицу старины.
Тихо Реин протекает,
Вечер светел и без туч,
И блестит и догорает
На утёсах солнца луч.
Села на скалу крутую
Дева, вся облита им;
Чешет косу золотую,
Чешет гребнем золотым.
Чешет косу золотую
И поёт при плеске вод
Песню, словно неземную,
Песню дивную поёт.
И пловец тоскою страстной
Поражён и упоён,
Не глядит на путь опасный,
Только деву видит он.
Скоро волны, свирепея,
Разобьют челнок с пловцом;
И певица Лорелея
Виновата будет в том.
Не знаю, что стало со мною,
Печалью душа смущена.
Мне все не дает покою
Старинная сказка одна.
День меркнет. Свежеет в долине,
И Рейн дремотой объят.
Лишь на одной вершине
Еще пылает закат.
Там девушка, песнь распевая,
Сидит высоко над водой.
Одежда на ней золотая,
И гребень в руке – золотой.
И кос ее золото вьется,
И чешет их гребнем она,
И песня волшебная льется,
Так странно сильна и нежна.
И, силой плененный могучей,
Гребец не глядит на волну,
Он рифов не видит под кручей, –
Он смотрит туда, в вышину.
Я знаю, волна, свирепея,
Навеки сомкнется над ним, –
И это все Лорелея
Сделала пеньем своим.
Перевод Владимира Бенрата (за которое он получил «золотое перо»):
Темно и прохладно над Рейном,
Бесшумно крадется волна,
Вершина в вечернем сияньи
Таинственным светом полна.
Одна среди мрачных развалин
Там дева младая сидит,
Коса ее златом сияет,
И златом одежда блестит.
И гребнем власы расправляя,
Волшебную песню поет.
А Рейн, дивной песне внимая,
Холодные воды несет.
Рыбак, зачарованный пеньем,
Не видя ни волн, ни камней,
Направил свой челн в ослепленьи
Туда, где поет Лорелей
Как жаль, что свирепые воды
Навеки его погребут,
И ветры над вечным простором
Прощальную песню споют.
Холодная мгла ложится,
И Рейн задремавший стих;
Вверху на скале искрится
Заката последний штрих.
Где падают склоны крутые,
Красавица там сидит;
И косы её золотые,
И золотом платье горит.
Сплетает и чешет волос
Она золотым гребешком;
Поёт, и чудесный голос
Наполнен волшебством.
Охвачен вдруг страшной тоскою,
Гребец уж не правит челнок;
Следит за вершиной он тою,
Несёт его к рифам поток.
Маршак (61 стр.)
…Над страшной высотою
Девушка дивной красы
Одеждой горит золотою,
Играет златом косы.
Златым убирает гребнем.
И песню поет она:
В ее чудесном пенье
Тревога затаена…
Эта же строфа из «Лорелеи» в переводе Маршака:
…Девушка в светлом наряде
Сидит над обрывом крутым,
И блещут, как золото, пряди
Под гребнем ее золотым…
Проводит по золоту гребнем
И песню поет она.
И власти и силы волшебной
Зовущая песня полна…
Существует мнение, что наиболее трудна для перевода первая строфа «Лорелеи». Вот ее подстрочник: «Я не знаю, что бы это значило, / Что (почему, отчего) мне так грустно, / Сказка (или легенда) старых времен / Не выходит у меня из головы (из моей головы)». Вот эта строфа в переводе Льва Мея:
Бог весть, отчего так нежданно
Тоска мне всю душу щемит
И в памяти так неустанно
Старинная песня звучит…
Перевод этой строфы, достаточно близкий к оригиналу, почти подстрочный, читаем у В. Гиппиуса:
Не знаю, что за причина,
Что так печален я;
Все той же сказкой старинной
Полна душа моя.
Совсем иначе выглядит эта строфа в переводе Блока:
Не знаю, что значит такое,
Что скорбью я смущен;
Давно не дает покоя
Мне сказка старых времен…
Нелегко далась эта строфа и Самуилу Яковлевичу. Сохранилось более двадцати вариантов маршаковского перевода этой строфы.
Я имел счастье слышать рассказ самого Маршака о работе над переводом «Лорелеи». Однажды у нас с ним зашел разговор о Гейне.
В каком-то душевном разладе
Давно нахожусь я с собой.
Забытая старая сказка
Совсем отняла мой покой.
Маршак снял очки и так пронзительно посмотрел на меня, что я смутился и замолчал.
Самуил Яковлевич вдохновенно прочел перевод Тютчева:
На севере мрачном, на дикой скале,
Кедр одинокий под снегом белеет,
И сладко заснул он и в инистой мгле,
И сон его буря лелеет…
Я хотел было спросить Самуила Яковлевича, почему такой дивный перевод остался «незамеченным», но не отважился. А глупый вопрос все же задал:
По выражению лица Самуила Яковлевича я все понял… После паузы он продолжил:
— Есть в переводах непостижимая тайна. Их можно сделать очень близкими к оригиналу, но неожиданно для переводчика возникает новое стихотворение, ничего общего не имеющее с оригиналом. А бывает, что переводчик «уходит» от оригинала, а его творение передает что-то самое сокровенное, что было у автора.
Прохладой сумерки веют,
И Рейна тих простор…
В вечерних лучах алеют
Вершины далеких гор.
В первых двух строках мне так видится Нева, что последние строки не рассеяли этого впечатления.
Не знаю, о чем я тоскую,
Но в сердце такая грусть.
Старинную сказку простую
Весь день я твержу наизусть.
Через день я позвонил в редакцию и попросил переделать первую строфу так:
Не знаю, какая причина
Того, что в душе моей грусть.
Старинную сказку простую
Весь день я твержу наизусть.
Прошло несколько дней, и я в очередной раз вернулся к «Лорелее»; перевод первой строфы мне показался плохим. Снова звоню редактору, прошу не сердиться, но необходимо чуточку изменить первую строфу:
Не знаю, о чем я тоскую,
Когда и чем огорчен.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких времен.
Спустя время я вновь прочел перевод и испугался. Строка «Когда и чем огорчен» показалась мне чудовищной. Звонить уже боюсь. Передаю новый перевод с посыльным. Редактор позвонил мне, пообещал внести очередное исправление, сказав при этом: «Надеюсь, это последнее изменение, я должен сдать рукопись в набор».
Не знаю, какая причина,
Что сердце полно тоской.
Отрывок из сказки старинной
Тревожит весь день мой покой.
— И какой же вариант вы оставили?
Не знаю, о чем тоскую,
Покоя душе моей нет.
Забыть ни на миг не могу я
Преданье далеких лет.
Самуил Яковлевич прочел до конца свой перевод «Лорелеи» и вдруг сказал:
— Нет, что-то не так. Я еще вернусь к этому переводу…
Я часто вспоминал рассказ Маршака о переводе «Лорелеи». Однажды захотел прочесть стихи Гейне из книги «Ламентации» в его переводе. Открыв томик, начал с эпиграфа к этому циклу:
А тетка Горе из объятий
Вас не отпустит долгий срок.
Присядет ночью у кровати
И вяжет, вяжет свой чулок.
Еще раз задумался я о волшебстве и непостижимой тайне Маршака-переводчика.
Юдифь Яковлевна когда-то сказала мне: «Брат так мечтал перевести «Еврейские мелодии» Гейне, если не полностью, то хотя бы поэму об Иегуде бен Галеви. Самуил Яковлевич очень любил этого поэта и, кажется мне, читал его стихи в оригинале».