наутилус помпилиус одинокая птица о чем песня

Познавательный ресурс о культуре, науке и искусстве

Кур.С.Ив. ом

Сайт Курия Сергея Ивановича

НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС — «Одинокая птица» (В.Бутусов — И.Кормильцев)

Входит в альбом «Крылья» (1995)

КОММЕНТАРИИ к ПЕСНЕ:

***
Одинокая птица пока одинока. г азета «Музыкальная правда» №07, 1 февраля 1996:
http://naunaunau.narod.ru/articles/0438-odinokaya-ptica/

Администрация группы «Наутилус Помпилиус» пока не пришла к окончательному решению о съемке клипа на песню «Одинокая птица» Андреем Лукашевичем, несмотря на то, что сценарий уже представлен. По словам директора коллектива Александра Пономарева «в принципе сценарий им понравился, но все-таки хотелось бы добавить чего-нибудь более оригинального». Предварительное согласие на съемку уже получено. Ориентировочно клип будет сниматься в Санкт-Петербурге.

Вячеслав Бутусов и группа «Ю-Питер» — Одинокая птица (2016):

В честь дня рождения Вячеслава Бутусова, которому 15 октября исполнилось 55 лет, известная поп-певица Татьяна Буланова записала кавер-версию песни «Одинокая птица». Работать над этой композицией певице помогал фронт-мен группы «Сонце-Хмари» Андрей Федечко. Готовую песню Буланова и Федечко отправили юбиляру по электронной почте.

_______________________________________________________________________

Dm F G A Dm
Одинокая птица, ты паришь высоко
В антрацитовом небе безлунных ночей.
Повергая в смятение бродяг и собак
Красотой и размахом крылатых плечей.

У тебя нет птенцов у тебя нет гнезда
Тебя манит незримая миру звезда.
А в глазах у тебя неземная печаль
Ты сильная птица, но мне тебя жаль.

Припев:
Bb C F Dm
Одинокая птица, ты летаешь высоко,
Bb C A Dm
И лишь безумец был способен так влюбиться
Bb C
За тобою вслед подняться
F Dm
За тобою вслед подняться
Bb E7
Чтобы вместе с тобой –
Dm F G A7 Dm
Разбиться, с тобою вместе.

Черный Ангел печали, давай отдохнем!
Посидим на ветвях, помолчим в тишине,
Что на небе такого, что стоит того –
Чтобы рухнуть на камни тебе или мне!

_______________________________________________________________________

Источник

butusov_art

Творчество Вячеслава Бутусова

Статья опубликована в сборнике научных трудов «Русская рок-поэзия: текст и контекст» (выпуск №3). Тверь, 2000

Е.А. КОЗИЦКАЯ

РЕЦЕПЦИЯ ТРАДИЦИОННЫХ КУЛЬТУРНЫХ МИФОВ, «ВЕЧНЫХ ОБРАЗОВ» И СЮЖЕТОВ В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ РОК-ПОЭЗИИ (НА МАТЕРИАЛЕ ТЕКСТОВ ГРУППЫ « NAUTILUS POMPILIUS »)

В исследованиях, посвященных русской рок-поэзии, неоднократно отмечалось сложное отношение ее авторов к культурному наследию прошлого. Обращение рок-поэтов к «чужому» слову, в том числе к «вечным» образам и традиционным литературным сюжетам, часто приводит к серьезному переосмыслению культурных мифов, вплоть до их полной перверсии. И дело не только в ощущении катастрофичности окружающей действительности, что является типичной чертой андеграундного сознания, рок-восприятия. Если рассматривать корпус текстов той или иной группы / автора как целостность, проанализировать те последовательные изменения, которым подвергаются в рок-текстах традиционные сюжетно-образные схемы, то это позволит воссоздать художественную картину действительности, какой она представляется носителю рок-сознания, и в конечном итоге реконструировать «мироощущение той части поколения, выразителем которой стал рок». В данной статье мы попытались рассмотреть с этой точки зрения тексты группы « NAUTILUS POMPILIUS ».

Один из самых традиционных культурных мифов человечества – это миф о детстве как особой, самой светлой и счастливой поре жизни, и о ребенке – чистом создании, воплощающем непосредственное, естественное, радостное начало бытия. В противовес старой культурной традиции, в текстах «Нау» ребенок чаще всего показан болезненно-извращенным существом, ничем не отличающимся в лучшую сторону от взрослых. Так, в рок-стихотворении «Алчи» возникает зловещий и одновременно пародийный образ:

Алчи Алчи, что ж ты мальчик

где так долго пропадал

от тебя табачный запах

крепких взрослых папирос

у тебя в кармане рюмка

у тебя в ботинке нож

ты растрепан неопрятен

на кого же ты похож.

Аналогично представляет себе своих будущих детей лирический герой стихотворения «К Элоизе»: «… в руках у них сабли и кривые ножи». Таким образом, с темой детства тесно связана тема жестокости, угрозы: лирическая героиня «Бедной птицы» сравнивается с птицей, «которую ранили глупые дети», а в «Жажде» эгоистичные влюбленные, которые «не сумели простить», охарактеризованы следующим образом:

С детством связан также мотив греха, нездоровой сексуальности. Натуралистическая зарисовка быта рабочей окраины, «городской помойки», символизирующей мироустройство вообще, включает в себя такие выразительные подробности:

папа щиплет матрасы мама точит балясы

под дикий рев мотоциклов детей

они смотрят программы отмеряя стограммы

когда дети приводят блядей

А в стихотворении «Тихие игры» создан гротескный образ «светлых мальчиков». С одной стороны, трогательные детали их облика указывают на беззащитность, святость и чистоту – понятия, соотносимые с традиционно-идиллическим представлением о детстве и детях-ангелочках:

светлые мальчики с перьями на головах

снова спустились к нам снова вернулись к нам с неба

их изумленные утром слепые глаза

просят прощенья как просят на улицах хлеба

медленно словно пугливые странные звери

еще не успев отойти от усталости сна

ищут наощупь горшки и открытые двери

путаясь в спальных рубашках как в ласках отца.

С другой стороны, «их пробирает неведомый маленьким стыд», объясняющийся, видимо, некоторой сомнительностью занятий «милых детей»:

тихие игры под боком у спящих людей

каждое утро пока в доме спят даже мыши

мальчики знают что нужно все делать скорей

и мальчики делают все по возможности тише.

Мир детства может быть заражен безумием. В стихотворении «Музыка на песке», представляющем собой вариацию на тему легенды о крысолове, место главного героя занимает персонаж-ребенок:

у зеленой воды у запаха тины

наблюдая восхищенно полет паутины

сумасшедший пацан бьет в пустую жестянку

сумасшедший пацан лупит в старую банку

из пустого пространства из старой консервы

извлекается звук возбуждающий нервы

сумасшедший пацан бьет жутко и мерно

по заржавленным бакам по огромным цистернам

строит замки из песка

крутит пальцем у виска

мы спешим за ним как крысы

и скрываемся в прибой

я ощупываю пальцами свое лицо

и внутри у меня холодеет от жути:

неужели я такой же как все эти люди

люди которые рожают детей

люди которые страдают от боли

люди которые стреляют в людей

но при этом не могут есть пищу без соли.

Отметим, что темы детства и смерти остаются устойчиво соотнесены между собой и тогда, когда слово «дети» употреблено не в прямом значении, а в переносном. В стихотворении «Падал теплый снег» лирические персонажи погибают от любви:

мы заснем в твоих мягких лапах

нас погубит твой мятный запах,

а в «Стриптизе» появление «детей пустыни» оказывается частью общей картины глобальной катастрофы:

костлявые дети пустыни

стучатся в двери и просят объедков

страна умирает как древний ящер

с новым вирусом в клетках.

Итак, с темой детства связана семантика греха, болезни, безумия. Как показывают исследования, подобное «искаженное» изображение ребенка и детства характерно для жанра антиутопии. Это позволяет утверждать, что в рок-поэзии «Нау» находит свое выражение определенная концепция действительности, по сути очень близкая авторской позиции в антиутопии, и «развенчание» образа ребенка соответствует состоянию современного мира, в котором произошла девальвация всех традиционных ценностей.

Наряду с этим в текстах «Нау» встречается и иной, более традиционный тип ребенка – маленького мученика, жертвы жестокого миропорядка. В «Песне в защиту мужчин» говорится: «Я несчастней сиамских детей-близнецов», а в «Черных птицах» мистическая опасность угрожает дочери лирического «я», бессильного ее защитить:

черные птицы страшные сны

кружатся кружатся всю ночь

ищут повсюду мою дочь

черные птицы из детских глаз

выклюют черным клювом алмаз

в черных алмаз унесут когтях

оставив в глазах черный угольный страх.

В стихотворении «Боксер» субъектом речи становится сам ребенок, восставший против принуждения, попытавшийся себя защитить и тем самым неизбежно втянутый в замкнутый круг насилия – неотъемлемой части взрослой жизни:

когда я кусался или портил игрушки

или выходил не спросясь за порог

меня ставили в угол как ненужную куклу

я плакал пока я мог

но слезы кончались, глаза высыхали

я падал на колени и молился кому-то

кто мог прекратить бесконечную пытку

и когда меня снова поставили к стенке

я ударил туда где двигались губы

но когда я вставал, я сжимал кулаки

чтобы вновь ощутить привкус собственной крови.

Любопытно, что когда в тексте создается образ женщины, сохраняющей черты ребенка, рядом опять с неизбежностью возникает мотив насильственной смерти. В стихотворении «К Элоизе» лирический «я»-повествователь, которого связывают с героиней изысканно-извращенные отношения, читает ей страшные и печальные сказки, в конечном итоге собираясь ее убить:

эти шелковые ленты эта плюшевая борода

все будет мгновенно ты умрешь навсегда

спи спи Элоиза моя я буду надежно твой сон охранять,

а в «Людях на холме» субъект речи обращается к возлюбленной:

иногда мне кажется что я должен встать

и отнести тебя как дитя

броситься вместе с вершины холма

В жестоком мире ребенок оказывается обреченной и, возможно, искупительной жертвой; в этой логике переосмысляется библейский миф в стихотворении «Непорочное зачатье». Ненужное своему человеческому отцу дитя, зачатое во время случайной связи, может оказаться сыном Божьим, младенцем Христом, вновь и вновь приходящим к людям, чтобы быть распятым:

если нет отца Он все-таки есть

я не знаю как Он выбирает невест

я не знаю как Он выбирает детей

я боюсь лишь того что Он выбрал меня

я не хочу ни за что отвечать

просто забыть или просто не знать

но если кто-то завтра умрет на кресте

я буду бояться что это мой сын.

Видимо, с традиционным представлением о божественной природе детства и самого рождения связана третья, наиболее «классическая» ипостась образа ребенка в текстах «Нау». В стихотворении «Родившийся в эту ночь» – еще одной вариации на тему Рождества – дети являются естественной частью, необходимым элементом картины наступившей вселенской гармонии:

я ехал в такси и от белых полей

поднимался искрящийся пар

как дыханье всех спящих под этой звездой

детей и супружеских пар.

«Молчаливые дети» бывают подобны богам, так как их язык ясен синоптикам, как «музыка медного Будды» («Синоптики»); а в полуфантастической «монгольской степи» живут «мудрые дети» («Монгольская степь»). Наконец, в стихотворении «Морской змей» лирический субъект мечтает после смерти стать «сказкой», «морским змеем морским / обвивающим Землю» и «глядеть на купанье детей». Можно предположить, что перед нами различные варианты утопий: христианской, восточной, или буддийской, и космической – когда мир вернется к состоянию гармонии и, следовательно, образ ребенка обретет свое первоначальное значение. Поэтому ответственность за настоящее, в котором искажены естественные отношения, люди несут именно перед детьми:

что мы скажем нашим детям

когда матери пойдут на войну

что мы сделаем к черту

когда женщина станет войной («Новые легионы»).

Еще один емкий культурный символ, широко используемый в рок-поэзии «Нау», – ангел, в котором акцентирована его человеческая, страдающая природа. В этом случае активно эксплуатируется мотив трагической обреченности двуединого существа, неизбежности его падения, несмотря на порыв в «синюю высь» («Как падший ангел»). Когда речь идет об ангеле-мужчине, причиной такого краха служат как собственная слабость, так и безнадежность самого стремления «быть справедливым и добрым» в мире, где «внизу на земле собираются толпы / пришедших смотреть как падает ангел». В стихотворении «Звездные мальчики», в котором речь идет о неких небесных посланцах («вы были легче птиц / когда летело вам вдогонку небо / и боги усмехались вслед»), подводится грустный итог их миссии:

подвиг кончился, звездные мальчики

вы дышать с тех пор привыкли

в вязком воздухе земли.

Столкновение ангела с земными реалиями может благополучно завершиться лишь в условно-сказочной ситуации. В стихотворении «Негодяй и ангел» последний проигрывает негодяю в карты свои крылья, но такой поступок, сам по себе несовместимый с ангельским статусом, остается без последствий. Лирический повествователь иронически предлагает читателю целый комплект классических счастливых финалов, где каждый получает свое, волки сыты, а овцы целы:

как должно было быть –

у сказок счастливый конец

дракон умирает пронзенный копьем

царевна идет под венец

негодяй торгует на рынке пером

и пухом из ангельских крыл

а ангел летит высоко-высоко

такой же крылатый как был.

Когда ангел – женщина, причиной ее падения становится любовь, погружение в греховные земные отношения. Знаком снижения статуса здесь может являться потеря крыльев и / или утрата (частичная или полная), способности летать. Парадокс заключается в том, что именно за эту способность ее когда-то полюбил лирический субъект:

ты снимаешь вечернее платье

стоя лицом к стене

и я вижу свежие шрамы

на гладкой как бархат спине

мне хочется плакать от боли

или забыться во сне

которые так нравились мне? («Крылья»)

ангел попавший в тиски

коварной и ловкой руки

прости что я поймал тебя

Расплата за грехопадение женщины-ангела – опасность гибели, которая может грозить обоим влюбленным:

я вижу – ты боишься открытых окон

и если завтра начнется пожар

и все здание будет в огне

мы погибнем без этих крыльев

которые нравились мне.

Если женщина-ангел продолжает стремиться к небу, трагический финал ее любви с земным человеком («за тобою вслед подняться / чтобы вместе с тобой / разбиться») также предопределен. Чтобы избежать этого, ей пришлось бы отказаться от своей небесной природы:

черный ангел печали

что на небе такого

чтобы рухнуть на камни

тебе или мне? («Одинокая птица»)

Однако в образе женщины могут сочетаться божественное и дьявольское начала. В стихотворении «Летучая мышь» лирический субъект осознает зловещую двойственность своей возлюбленной:

ведьма или ангел птица или зверь

смерть или спасенье свет ты или тьма

если не вернешься я впервые узнаю

Так образ ангела становится амбивалентным, связываясь уже не с мотивом падения (достаточно традиционный ход), а с темой зла и безумия. Болезненную, извращенную Элоизу ее любовник-убийца трижды называет «моим ангелом» («К Элоизе»).

Последовательной переакцентировке подвергаются также другие традиционные образы и сюжеты, прежде всего библейские. «Три царя» – волхвы, пришедшие поклониться Христу – с точки зрения московской милиции просто «чурки», которые «проникли нелегально в эту страну», и их следует задержать. Сама «древняя Москва» (в традиционном русском культурно-религиозном самосознании – святой город, третий Рим, новый Иерусалим) представляет собой настоящее антихристово царство: «слева – поп с пистолетом / справа – в рясе бандит», «на клиросе сп i вают менты», и «черный князь проходит с охраной в кабак» («Три царя»). Так как устойчивое определение дьявола – «князь мира сего», словосочетание «черный князь» является одновременно и иронической бытовой деталью, и прямым указанием на подлинный смысл происходящего – черной мессы, творящейся в «этом городе»:

и пока вы не откажетесь лизать ему зад

все на свете будет ребята не так.

Иронически переосмысляется даже библейская мифологема Страшного суда. Его возвещает труба Гавриила, но грешники просто спят и не слышат ее:

труби Гавриил труби

город так крепко спит

что небо его не разбудит.

Не менее интересны случаи, когда структурному преобразованию подвергается в тексте не одна, а несколько традиционных сюжетно-образных схем, и мы наблюдаем их постмодернистский коллаж. Так, в стихотворении «Джульетта» разрушается прежде всего комплекс представлений, связанных у реципиента с формулой «Ромео и Джульетта». Не названный по имени, но подразумеваемый Ромео, идеал возлюбленного на все времена, оказывается предателем любви, разбивая сердце Джульетты, причем реальность, достоверность этого предательства подчеркнуты деталью, взятой из современного обихода:

расколот как сердце на камне горит

Джульетты пластмассовый красный браслет.

Однако в стихотворении актуализирован не только шекспировский претекст, но и библейский мотив Вечного жида, чем дополнительно акцентируется мысль о наказании отлучением за отказ от любви, человеческой или божьей:

отпусти его с миром и плюнь ему вслед

пусть он с этим проклятьем уйдет

пусть никто никогда не полюбит его

но пусть он никогда не умрет.

В «Утре Полины» сконтаминированы категория пути и сюжет о спящей царевне, причем и тот и другой опять-таки принципиально переосмыслены. Если мифологический герой всегда движется к какой-то цели и получает в конце пути награду, а спящая царевна из сказки обязательно будет спасена и разбужена, то в тексте «Нау» и дорога героя, и ожидание героини оказываются бесконечными и безысходными:

утро Полины продолжается сто миллиардов лет

и мне не жалко того что так бесконечен мой путь

в ее хрустальной спальне постоянно светло

я люблю тебя за то

что твое ожидание ждет

того что никогда не сможет произойти.

Происходит разрушение самых основ мира – его пространственно-временных отношений и связанных с традиционным хронотопом важнейших мифологических моделей поведения мужчины и женщины.

Таким образом, нам представляется, что анализ изменений, которым подвергаются в рок-текстах классические культурные сюжеты и образы, помогает приблизиться к пониманию альтернативной картины мира (фактически – антимира), лежащей в основе поэзии русского рока и закономерно определяющей художественное восприятие (как известно, в значительной мере и бытовое поведение) ее творцов и реципиентов. Деструктивный характер рок-поэтики позволяет, на наш взгляд, говорить о глубокой внутренней закономерности возникновения русской рок-поэзии и обоснованности ее места в ряду других явлений отечественной словесности, проходящей постмодернистский этап развития.

Источник

Одинокая птица – Наутилус Помпилиус

«Одинокая птица» – песня группы «Наутилус Помпилиус» из альбома «Крылья». Автор текста – Илья Кормильцев, музыки – Вячеслав Бутусов. Композиция также входит в репертуар группы «Ю-Питер», довольно часто исполняется на концертах в аранжировке, отличной от канонической. В 1996 году песня исполнялась с симфоническим оркестром в рамках презентации альбома «Крылья», запись этого выступления показывали в эфире «Программы А», в то время выходившей на телеканале РТР (Россия).

Наутилус Помпилиус – Одинокая птица – слушать

Предлагаем вам слушать песню «Одинокая птица» «Наутилус» в разных вариантах исполнения.

Наутилус Помпилиус – Одинокая птица – текст песни

Одинокая птица, ты летишь высоко
В антрацитовом небе безлунных ночей.
Повергая в смятение бродяг и собак
Красотой и размахом крылатых плечей.

У тебя нет птенцов, у тебя нет гнезда,
Тебя манит незримая миру звезда.
А в глазах у тебя неземная печаль.
Ты сильная птица, но мне тебя жаль.

Одинокая птица, ты летаешь высоко,
И лишь безумец был способен так влюбиться.
За тобою вслед подняться,
За тобою вслед подняться,
Чтобы вместе с тобой –
Разбиться, с тобою вместе.

Черный Ангел печали, давай отдохнем!
Посидим на ветвях, помолчим в тишине,
Что на небе такого, что стоит того –
Чтобы рухнуть на камни тебе или мне?

Источник