на первом месте все что касается моей чести
Капитанская дочка (Пушкин А. С., 1836)
Незваный гость хуже татарина.
Площадь опустела. Я все стоял на одном месте и не мог привести в порядок мысли, смущенные столь ужасными впечатлениями.
Неизвестность о судьбе Марьи Ивановны пуще всего меня мучила. Где она? что с нею? успела ли спрятаться? надежно ли ее убежище. Полный тревожными мыслями, я вошел в комендантский дом… Все было пусто; стулья, столы, сундуки были переломаны; посуда перебита; все растаскано. Я взбежал по маленькой лестнице, которая вела в светлицу, и в первый раз отроду вошел в комнату Марьи Ивановны. Я увидел ее постелю, перерытую разбойниками; шкаф был разломан и ограблен; лампадка теплилась еще перед опустелым кивотом. [Кивот (киот) – небольшой шкаф, подставка для ног.] Уцелело и зеркальце, висевшее в простенке… Где ж была хозяйка этой смиренной девической кельи? Страшная мысль мелькнула в уме моем: я вообразил ее в руках у разбойников… Сердце мое сжалось… Я горько, горько заплакал и громко произнес имя моей любезной… В эту минуту послышался легкий шум, и из-за шкафа явилась Палаша, бледная и трепещущая.
— Ах, Петр Андреич! — сказала она, сплеснув руками. — Какой денек! какие страсти.
— А Марья Ивановна? — спросил я нетерпеливо, — что Марья Ивановна?
— Барышня жива, — отвечала Палаша. — Она спрятана у Акулины Памфиловны.
— У попадьи! — вскричал я с ужасом. — Боже мой! да там Пугачев.
Я бросился вон из комнаты, мигом очутился на улице и опрометью побежал в дом священника, ничего не видя и не чувствуя. Там раздавались крики, хохот и песни… Пугачев пировал с своими товарищами. Палаша прибежала туда же за мною. Я подослал ее вызвать тихонько Акулину Памфиловну. Через минуту попадья вышла ко мне в сени с пустым штофом в руках.
— Ради бога! где Марья Ивановна? — спросил я с неизъяснимым волнением.
— Лежит, моя голубушка, у меня на кровати, там за перегородкою, — отвечала попадья. — Ну, Петр Андреич, чуть было не стряслась беда, да, слава богу, все прошло благополучно: злодей только что уселся обедать, как она, моя бедняжка, очнется да застонет. Я так и обмерла. Он услышал: «А кто это у тебя охает, старуха?» Я вору в пояс: «Племянница моя, государь; захворала, лежит, вот уж другая неделя». — «А молода твоя племянница?» — «Молода, государь». — «А покажи-ка мне, старуха, свою племянницу». У меня сердце так и екнуло, да нечего было делать. — «Изволь, государь; только девка-то не сможет встать и придти к твоей милости». — «Ничего, старуха, я и сам пойду погляжу». И ведь пошел окаянный за перегородку; как ты думаешь! ведь отдернул занавес, взглянул ястребиными своими глазами! — и ничего… бог вынес! А веришь ли, я и батька мой так уж и приготовились к мученической смерти. К счастию, она, моя голубушка, не узнала его. Господи владыко, дождались мы праздника! Нечего сказать! бедный Иван Кузмич! кто бы подумал. А Василиса-то Егоровна? А Иван-то Игнатьич? Его-то за что. Как это вас пощадили? А каков Швабрин, Алексей Иваныч? Ведь остригся в кружок и теперь у нас тут же с ними пирует! Проворен, нечего сказать! А как сказала я про больную племянницу, так он, веришь ли, так взглянул на меня, как бы ножом насквозь; однако не выдал, спасибо ему и за то. — В эту минуту раздались пьяные крики гостей и голос отца Герасима. Гости требовали вина, хозяин кликал сожительницу. Попадья расхлопоталась. — Ступайте себе домой, Петр Андреич, — сказала она, — теперь не до вас; у злодеев попойка идет. Беда, попадетесь под пьяную руку. Прощайте, Петр Андреич. Что будет, то будет; авось бог не оставит.
Попадья ушла. Несколько успокоенный, я отправился к себе на квартиру. Проходя мимо площади, я увидел несколько башкирцев, которые теснились около виселицы и стаскивали сапоги с повешенных; с трудом удержал я порыв негодования, чувствуя бесполезность заступления. По крепости бегали разбойники, грабя офицерские дома. Везде раздавались крики пьянствующих мятежников. Я пришел домой. Савельич встретил меня у порога. «Слава богу! — вскричал он, увидя меня. — Я было думал, что злодеи опять тебя подхватили. Ну, батюшка Петр Андреич! веришь ли? все у нас разграбили, мошенники: платье, белье, вещи, посуду — ничего не оставили. Да что уж! Слава богу, что тебя живого отпустили! А узнал ли ты, сударь, атамана?»
— Нет, не узнал; а кто ж он такой?
— Как, батюшка? Ты и позабыл того пьяницу, который выманил у тебя тулуп на постоялом дворе? Заячий тулупчик совсем новешенький, а он, бестия, его так и распорол, напяливая на себя!
Я изумился. В самом деле сходство Пугачева с моим вожатым было разительно. Я удостоверился, что Пугачев и он были одно и то же лицо, и понял тогда причину пощады, мне оказанной. Я не мог не подивиться странному сцеплению обстоятельств: детский тулуп, подаренный бродяге, избавлял меня от петли, и пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством!
— Не изволишь ли покушать? — спросил Савельич, неизменный в своих привычках. — Дома ничего нет; пойду пошарю да что-нибудь тебе изготовлю.
Оставшись один, я погрузился в размышления. Что мне было делать? Оставаться в крепости, подвластной злодею, или следовать за его шайкою было неприлично офицеру. Долг требовал, чтобы я явился туда, где служба моя могла еще быть полезна отечеству в настоящих затруднительных обстоятельствах… Но любовь сильно советовала мне оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником и покровителем. Хотя я и предвидел скорую и несомненную перемену в обстоятельствах, но все же не мог не трепетать, воображая опасность ее положения.
Размышления мои были прерваны приходом одного из казаков, который прибежал с объявлением, «что-де великий государь требует тебя к себе». — «Где же он?» — спросил я, готовясь повиноваться.
— В комендантском, — отвечал казак. — После обеда батюшка наш отправился в баню, а теперь отдыхает. Ну, ваше благородие, по всему видно, что персона знатная: за обедом скушать изволил двух жареных поросят, а парится так жарко, что и Тарас Курочкин не вытерпел, отдал веник Фомке Бикбаеву да насилу холодной водой откачался. Нечего сказать: все приемы такие важные… А в бане, слышно, показывал царские свои знаки на грудях: на одной двуглавый орел величиною с пятак, а на другой персона его.
Я не почел нужным оспоривать мнения казака и с ним вместе отправился в комендантский дом, заранее воображая себе свидание с Пугачевым и стараясь предугадать, чем оно кончится. Читатель легко может себе представить, что я не был совершенно хладнокровен.
Начинало смеркаться, когда пришел я к комендантскому дому. Виселица со своими жертвами страшно чернела. Тело бедной комендантши все еще валялось под крыльцом, у которого два казака стояли на карауле. Казак, приведший меня, отправился про меня доложить и, тотчас же воротившись, ввел меня в ту комнату, где накануне так нежно прощался я с Марьей Ивановною.
Необыкновенная картина мне представилась: за столом, накрытым скатертью и установленным штофами и стаканами, Пугачев и человек десять казацких старшин сидели, в шапках и цветных рубашках, разгоряченные вином, с красными рожами и блистающими глазами. Между ими не было ни Швабрина, ни нашего урядника, новобраных изменников. «А, ваше благородие! — сказал Пугачев, увидя меня. — Добро пожаловать; честь и место, милости просим». Собеседники потеснились. Я молча сел на краю стола. Сосед мой, молодой казак, стройный и красивый, налил мне стакан простого вина, до которого я не коснулся. С любопытством стал я рассматривать сборище. Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого. Он часто обращался к человеку лет пятидесяти, называя его то графом, то Тимофеичем, а иногда величая его дядюшкою. Все обходились между собою как товарищи и не оказывали никакого особенного предпочтения своему предводителю. Разговор шел об утреннем приступе, об успехе возмущения и о будущих действиях. Каждый хвастал, предлагал свои мнения и свободно оспоривал Пугачева. И на сем-то странном военном совете решено было идти к Оренбургу: движение дерзкое, и которое чуть было не увенчалось бедственным успехом! Поход был объявлен к завтрашнему дню. «Ну, братцы, — сказал Пугачев, — затянем-ка на сон грядущий мою любимую песенку. Чумаков! начинай!» — Сосед мой затянул тонким голоском заунывную бурлацкую песню, и все подхватили хором:
Не шуми, мати зеленая дубровушка,
Не мешай мне, доброму молодцу, думу думати.
Что заутра мне, доброму молодцу, в допрос идти
Перед грозного судью, самого царя.
Еще станет государь-царь меня спрашивать:
Ты скажи, скажи, детинушка крестьянский сын,
Уж как с кем ты воровал, с кем разбой держал,
Еще много ли с тобой было товарищей?
Я скажу тебе, надежа православный царь,
Всеё правду скажу тебе, всю истину,
Что товарищей у меня было четверо:
Еще первый мой товарищ темная ночь,
А как третий-то товарищ, то мой добрый конь,
А четвертый мой товарищ, то тугой лук,
Что рассыльщики мои, то калены стрелы.
Что возговорит надежа православный царь:
Исполать [Исполáть (устар.) – хвала, слава.] тебе, детинушка крестьянский сын,
Что умел ты воровать, умел ответ держать!
Я за то тебя, детинушка, пожалую
Середи поля хоромами высокими,
Что двумя ли столбами с перекладиной.
Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — все потрясло меня каким-то пиитическим [Пиитический (устар.) – поэтический.] ужасом.
Гости выпили еще по стакану, встали из-за стола и простились с Пугачевым. Я хотел за ними последовать, но Пугачев сказал мне: «Сиди; я хочу с тобою переговорить». — Мы остались глаз на глаз.
Несколько минут продолжалось обоюдное наше молчание. Пугачев смотрел на меня пристально, изредка прищуривая левый глаз с удивительным выражением плутовства и насмешливости. Наконец он засмеялся, и с такою непритворной веселостию, что и я, глядя на него, стал смеяться, сам не зная чему.
— Что, ваше благородие? — сказал он мне. — Струсил ты, признайся, когда молодцы мои накинули тебе веревку на шею? Я чаю, небо с овчинку показалось… А покачался бы на перекладине, если б не твой слуга. Я тотчас узнал старого хрыча. Ну, думал ли ты, ваше благородие, что человек, который вывел тебя к умету, был сам великий государь? (Тут он взял на себя вид важный и таинственный.) Ты крепко передо мною виноват, — продолжал он, — но я помиловал тебя за твою добродетель, за то, что ты оказал мне услугу, когда принужден я был скрываться от своих недругов. То ли еще увидишь! Так ли еще тебя пожалую, когда получу свое государство! Обещаешься ли служить мне с усердием?
Вопрос мошенника и его дерзость показались мне так забавны, что я не мог не усмехнуться.
— Чему ты усмехаешься? — спросил он меня нахмурясь. — Или ты не веришь, что я великий государь? Отвечай прямо.
Я смутился: признать бродягу государем был я не в состоянии: это казалось мне малодушием непростительным. Назвать его в глаза обманщиком — было подвергнуть себя погибели; и то, на что я был готов под виселицею в глазах всего народа и в первом пылу негодования, теперь казалось мне бесполезной хвастливостию. Я колебался. Пугачев мрачно ждал моего ответа. Наконец (и еще ныне с самодовольствием поминаю эту минуту) чувство долга восторжествовало во мне над слабостию человеческою. Я отвечал Пугачеву: «Слушай; скажу тебе всю правду. Рассуди, могу ли я признать в тебе государя? Ты человек смышленый: ты сам увидел бы, что я лукавствую».
— Кто же я таков, по твоему разумению?
— Бог тебя знает; но кто бы ты ни был, ты шутишь опасную шутку.
Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?».
— Нет, — отвечал я с твердостию. — Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу. Коли ты в самом деле желаешь мне добра, так отпусти меня в Оренбург.
Пугачев задумался. «А коли отпущу, — сказал он, — так обещаешься ли по крайней мере против меня не служить?»
— Как я могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих. На что это будет похоже, если я от службы откажусь, когда служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
Моя искренность поразила Пугачева. «Так и быть, — сказал он, ударя меня по плечу. — Казнить так казнить, миловать так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь. Завтра приходи со мною проститься, а теперь ступай себе спать, и меня уж дрема клонит».
Я оставил Пугачева и вышел на улицу. Ночь была тихая и морозная. Месяц и звезды ярко сияли, освещая площадь и виселицу. В крепости все было спокойно и темно. Только в кабаке светился огонь и раздавались крики запоздалых гуляк. Я взглянул на дом священника. Ставни и ворота были заперты. Казалось, все в нем было тихо.
Я пришел к себе на квартиру и нашел Савельича, горюющего по моем отсутствии. Весть о свободе моей обрадовала его несказанно. «Слава тебе, владыко! — сказал он перекрестившись. — Чем свет оставим крепость и пойдем куда глаза глядят. Я тебе кое-что заготовил; покушай-ка, батюшка, да и почивай себе до утра, как у Христа за пазушкой».
Я последовал его совету и, поужинав с большим аппетитом, заснул на голом полу, утомленный душевно и физически.
На первом месте все что касается моей чести
Как часто я в жизни чего-то боялась…
Боялась — какою окажется старость?
Боялась жары и боялась простуды,
боялась разбить дорогую посуду,
боялась, что дело не сделаю к сроку,
по-женски боялась судьбы одинокой,
боялась насмешек и грубого слова,
надежды напрасной и умысла злого,
боялась, что люди за что-то осудят,
боялась — будильник меня не разбудит.
Тревожила душу мне всякая малость —
я даже бояться порою боялась.
… показать весь текст …
…И лишь пройдя сквозь все печали… в конце пути, а не в начале… пройдя сквозь годы и преграды… понять мне было суждено:… Как мало, в сущности, нам надо… Как много, Господи, дано…
Бывают дни, что круги ада, —
в них дух разлада и распада,
и очевидно лишь одно:
как много, Господи, нам надо,
как мало, в сущности, дано.
Тогда, отчаяньем ведома,
бегу из сутолоки дней,
и лес, что в двух шагах от дома,
дает приют душе моей.
Всё — суета, так возвещал мудрец…
А этот мир, исполненный надежды?
А руки мастера, творящие одежду
невесте, коей завтра под венец?
Всё — суета? И этот гордый знак,
в глазах поэта трепетно горящий,
и дар его — живой, животворящий —
всё суетно? Напрасно? Просто так?
А странники, которых не вернут
под тёплый кров истлевшие одежды?
Мужи учёные, все те, кого невежды
камнями забросать не преминут?
… показать весь текст …
От привычного круга забот вдалеке
я стояла тогда на горячем песке…
И пригрезились мне
в раскалённой тиши
та скрипачка
тринадцати лет с небольшим
да старик
в заскорузлой одежде своей, —
как два полюса жизни,
две крайности в ней.
Лёгкий мостик дощатый
на жёлтом песке,
звуки скрипки,
прижавшейся к детской щеке,
… показать весь текст …
Как много в жизни нам отведено! Увидеть свет. Босым земли коснуться.
Познать любовь. И пригубить вино.
Испить тоски и к радости вернуться.
Зерно судьбы очистить от плевел.
Дитя дать миру. Ощутить предел.
И на пороге жадно оглянуться.
Ах, сколько же еще я не успел…
Все эти ссоры, споры, свары,
раздоров дымные пожары —
вражды бессмысленный поток…
Как защититься от удара,
тебя сбивающего с ног?
Держусь надеждой: «Дай нам Бог,
дай Бог — и мне, и всем живущим —
не погубить живую душу,
чтоб нас, усталых и недужных,
хватало на добро и дружбу…»
Из пены житейской — иль пены морской? —
вставала, рождалась… Вступала
в тот храм, в тот костёр, в тот земной непокой,
который Тобой называла.
Дорогами ада, дорогами рая
брела я, дороги не разбирая.
Ах, сказка, твои б сапоги-скороходы, —
я шла босиком через долгие годы.
Дорогами ада? Дорогами рая?
Как долго брела я по самому краю —
по краю обрывов и пропастей
я шла, о себе не давая вестей.
… показать весь текст …
ЗВАЛА Я СЧАСТЬЕ ИМЕНЕМ ТВОИМ
Звала я счастье именем твоим…
Но нет тебя. Ушёл ты вместе с ним.
И сердце так молчанием сжимало,
что имени в нём места не хватало.
Но имя прорывалось из молчания
и становилось именем отчаянья,
и утверждала вечная разлука,
что это имя — имя вечной муки.
Когда ж звала тебя, с разлукой споря,
на это имя отзывалось горе.
Со временем и горе замолчало,
и стало имя — именем печали.
…Теперь всё это в памяти моей,
и память эта с каждым днём светлей.
Зла не копи,
мстить не давай обета,
и ты поймёшь,
доверившись судьбе,
что высшее достоинство
на свете —
прощать другому больше,
чем себе.
Мы ходим по жизни порой, как по лезвию,
То никнем, то вызов бросаем судьбе…
Но есть в этой жизни Добро и Поэзия,
Что в трудный момент да помогут тебе…
Неужто в нас — ни веры, ни любви
не отыскать — зови иль не зови?
Неужто — ни Аллаха, ни Христа,
ни храма, ни молитвы, ни креста,
ни истины, ни крестного пути?
Неужто — и трава хоть не расти?
Ни прошлого, которое в чести,
ни берега, к которому грести?
Ни совести, дабы произнести
в последний миг последнее «прости»?
… показать весь текст …
НА БЕЛОМ РОЯЛЕ.
На белом рояле,
на белой рояли
забытые ноты
печально молчали,
и руки в морщинах
бессильно лежали
на белом рояле,
на белой рояли…
На белом рояле,
на белой рояли
две тёмные розы
покорно увяли,
и струны, что жили
под крышкой рояля
… показать весь текст …
На первом месте все что касается моей чести
Рефлексия сквозь время
Эта публикация знакомит с пьесой, написанной и поставленной в Московском театре русской драмы «Камерная сцена». Первый спектакль состоялся точно в день 200-летия А.С. Пушкина. Однако причиной создания спектакля был не юбилей. Это, скорее, повод. Причин, по крайней мере, две. Первая – отрицательная.
Марина Цветаева внесла в пушкинистику, на мой взгляд, порочный принцип. Он просто и явно обозначен в названии ее работы: «Мой Пушкин». По этому принципу создавались и создаются разнообразные концепции личности поэта. Вот до такой-то точки А.С. Пушкин «мой», а дальше – он «не мой». В результате мы имеем некие, как бы это точнее выразиться, химеры, некие фантомы, некие мумии, которые пытаются быть копией личности поэта, а на самом деле воплощают очередной идеологический взгляд, в прокрустово ложе которого А.С. Пушкин не втискивается, надо что-то отсечь. А что-то и прибавить. Так возник в общественном сознании «Пушкин-революционер». Он не был революционером. Так возник «Пушкин – враг монархии». Он таковым не был. «Пушкин – атеист». «Пушкин – последовательный христианин». «Пушкин – певец блуда и пьянства (Вакха и Венеры)». «Пушкин – примерный семьянин». «Певец дружбы». И «проклинающий всякую дружбу». И это тоже химеры. В результате возникают мнения крайние, например, появляется книга А. Мадорского «Сатанинские зигзаги Пушкина», само название которой уже не нужно комментировать. Ап. Григорьев, кажется, в бессилии заметил: «Пушкин – наше все».
Думается, эти крайние мнения грешат стремлением создать статичный образ поэта, допуская развитие его личности лишь в пределах своей личной идеологии.
Однако А.С. Пушкин не статичен. Он – процесс. Процесс бурного, бурливого развития. Здесь, собственно, и содержится вторая – положительная – причина, побудившая нас к этому спектаклю. Есть очевидные факты биографии А.С. Пушкина. Нам было важно проследить – от чего к чему двигался поэт в процессе становления личности. Мы не отказываемся от его «сатанинских», но и от его христианских устремлений. Собственно, вся пьеса, построенная по принципу монтажа исторических документов (от себя мы не прибавляем ни строчки), надеюсь, ощутимо дает понять, в чем состоит реальный исход земного бытия поэта. И актуальность этого исхода для нас сегодняшних делает личность А.С. Пушкина невероятно значимой и в XXI веке.
Я трепещу и проклинаю
ВОСПОМИНАНИЕ
Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда, –
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
А.С. Пушкин
Сатанинские зигзаги
«Пушкин составлял какое-то загадочное, двуличное существо». В.
«Как устранить два противоположных воззрения на Пушкина, существующих доныне в большинстве наше го общества, из которых одно представляет его прототипом демонической натуры, не признававшей ничего святого на земле, кроме своих личных и авторских интересов, а другое, наоборот, переносит на него самого всю нежность, свежесть и задушевность его лирических произведений, считая человека и поэта за одно и то же духовное лицо. ».
А Пушкин –
наше все
«А Пушкин – наше все: Пушкин – представитель всего нашего русского душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами». А.А. Григорьев
«Пушкин был человек больше чем легких нравов. Умер он на дуэли, т.е. при покушении на убийство другого человека. Вся заслуга его только в том, что он писал стихи о любви, часто очень неприличные».
Пушкин – явление
«Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет».
«Восторг и растерянность порождает во мне эта неистребимая жажда людей видеть гармонию, которой нет и в помине, вдыхать благостность, которой и не пахнет.
Александр Сергеевич на деле испытывал не восторг, а отвращение к Божьим тварям человеческого облика, сколь часто он не радел и не воодушевлял, а высмеивал и проклинал каждого: от женщины до монаха, от царя до журналиста. И при том сам мучался ужасно. Да и как может быть иначе у человека ни в чем не стойкого, до всего охочего?»
В защиту
Пушкина
«Публично выставлять нехристианином человека и даже противником Христа, основываясь на некоторых несовершенствах его души и на том, что он увлекался светом так же, как и всяк из нас им увлекался, – разве это христианское дело? Да и кто же из нас тогда христианин? Христианин перед тем, чтобы обвинить кого-либо в таком преступлении, каково есть непризнанье Бога, задумается, потому что дело это страшное. Христианин, наместо того, чтобы говорить о тех местах в Пушкине, которых смысл еще темен, станет говорить о том, что ясно, что было им произведено в лета разумного мужества, а не увлекающейся юности».
«Ни одна европейская культура в новое время не претерпела такой катастрофы, такого крутого, мгновенного, жесткого тотального слома, какой претерпела русская культура в эпоху Петра. По существу, реформы Петра были попыткой переделать нацию, «перестроить» национальное сознание в протестантском духе. Но Россия не поддалась. В ответ на эту попытку она породила явление Пушкина – самое, думаю, удивительное, самое совершенное и самое загадочное явление европейской культуры, которое, смею сказать, во всей мировой культуре стоит особняком; которое дало начало той великой русской классике, той «святой», по выражению Томаса Манна, литературе, которая тоже есть явление совершенно особое в мире».
Пусть Пушкин радеет за всех
«Пушкинская поэзия идет на потребу миру – такому, каков он есть, и состоит в пожелании ему долгих лет, доброго здоровья, боевых успехов и личного счастья. Пусть солдат воюет, царь царствует, женщина любит, монах постится, а Пушкин, пусть Пушкин на все это смотрит, обо всем этом пишет, радея за всех и воодушевляя каждого».
«Пушкин не только есть великий писатель; нет, он имеет и свою религиозную судьбу, как Гоголь; или Толстой, или Достоевский, и, может быть, даже более значительную, и, во всяком случае, более таинственную».
Пророческая сила поэта
«И мы не только не придаем значения пересудам некоторых современников его о нем, о его страстных проявлениях, о его кипении и порывах; но еще с любовью собираем и бережно храним пылинки того праха, который вился солнечным столбом за вихрем пушкинского гения. Ибо мы хорошо знаем, что всякое движение на земле поднимает «пыль»; что ничто великое на земле невозможно вне страсти; что свят и совершенен только один Господь; и что одна из величайших радостей в жизни состоит в том, чтобы найти отпечаток гения в земном прахе и чтобы увидеть, узнать в пламени человеческой страсти – очищающий ее огонь божественного вдохновения.
Мы говорим не о церковной «святости» нашего великого поэта, а о его пророческой силе и о божественной окрыленности его творчества».
Погиб поэт, невольник чести
Погиб поэт, невольник чести,
Пал оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и с жаждой мести,
Поникнув гордой головой.
Не вы ль сперва так злобно гнали
Его свободный, чудный дар.
М.Ю. Лермонтов
Невольник гнева
и мщения
«Пушкина будто бы не признавали и преследовали! Но что же, собственно, не признавалось в нем, что было предметом вражды и гонений? Его художественное творчество? Едва ли, однако, во всемирной литературе найдется другой пример великого писателя, который так рано, как Пушкин, стал общепризнанным и популярным в своей стране. А говорить о гонениях, которым будто бы подвергался наш поэт, можно только для красоты слога.
Если он был «невольником», то не «невольником чести», как назвал его Лермонтов, а только невольником той страсти гнева и мщения, которой он весь отдался.
Но и тут еще не все было потеряно. Во время самой дуэли раненный противником очень опасно, но не безусловно смертельно, Пушкин еще был господином своей участи. Во всяком случае, мнимая честь была удовлетворена опасною раною. Продолжение дуэли было делом только злой страсти. Когда секунданты подошли к раненому, он поднялся и с гневными словами: «Подождите, у меня хватит силы на выстрел!» – недрожащею рукою выстрелил в своего противника и слегка ранил его. Это крайнее душевное напряжение, этот отчаянный порыв страсти окончательно сломил силы Пушкина и действительно решил его земную участь. Пушкин убит не пулею Дантеса, а своим собственным выстрелом в него».
Пушкин – явление чрезвычайное
«Но позвольте! Ведь Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в конечном его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет!»
Питомцы ветреной судьбы,
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
А.С. Пушкин Слепой
«Везде неправедная власть…»
«Царскосельский лицей подготавливал лицеистов не столько к государственной службе, сколько к вступлению в тайные противоправительственные общества.
Молодой вертопрах должен при сем порицать насмешливо все поступки особ, занимающих значительные места, все меры правительства, знать наизусть или самому быть сочинителем эпиграмм, пасквилей и песен предосудительных на русском языке, а на французском знать все дерзкие и возмутительные стихи и места из революционных сочинений. Сверх того, он должен толковать о конституциях, палатах, выборах, парламентах, казаться неверующим христианским догматам, а больше всего представляться Филантропом и русским филантропом».
Автор записки
«Нечто о Царскосельском лицее и духе его» Аннет Вуа
Увы! Куда ни брошу взор –
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела – рабства грозный гений
И славы роковая страсть.
А.С. Пушкин Helena
Нет такой крайности, как нет и такого совершенства
«Исполненный горестей в продолжение своего детства, молодой Пушкин покинул родительский дом, не испытывая сожаления. Его сердце, лишенное всякой сыновней привязанности, могло чувствовать одно лишь страстное стремление к независимости. Этот ученик Лицея уже в раннем возрасте проявил гениальность необыкновенную. Успехи его в Лицее были быстры, его ум возбуждал удивление, но его характер, по-видимому, ускользнул от внимания наставников. Нет такой крайности, в какую бы не впадал этот несчастный молодой человек, как нет и такого совершенства, которого он не мог бы достигнуть превосходством своих дарований. Несколько стихотворений, а в особенности ода на свободу, обратили на г. Пушкина внимание Правительства: наряду с величайшими красотами замысла и исполнения, это последнее стихотворение обнаруживает опасные начала, почерпнутые в современной школе или, лучше сказать, в той анархической системе, которую люди неблагонамеренные называют системой прав человека, свободы и независимости народов. Тем не менее господа Карамзин и Жуковский, узнав об опасности, угрожавшей молодому поэту, поспешили преподать ему свои советы, побудили его сознаться в своих заблуждениях и взяли с него торжественное обещание навсегда от них отказаться. Его судьба будет зависеть от Ваших добрых советов. Благоволите же преподать ему таковые. Благоволите просветить его неопытность, внушая ему, что достоинства ума без достоинств сердца являются почти всегда гибельным преимуществом и что весьма многие примеры показывают, что люди, одаренные прекрасным гением, но не искавшие в религии и нравственности охраны против опасных уклонений, были причиной несчастий как для себя самих, так и для своих сограждан».
Письмо главному попечителю колонистов Южного края, генералу Инзову, подписанное графом К.В. Нессельроде и утвержденное
Императором Александром Павловичем
«Но потерял я только время,
Благие мысли и труды. »
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя –
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды.
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
А.С. Пушкин [21
Тайное общество
«Итак, я был принят в тайное общество. Эта высокая цель жизни, самой своей таинственностью и начертанием новых обязанностей, резко и глубоко проникла в душу мою: я как будто вдруг получил особенное значение в собственных своих глазах. Первая моя мысль была открыться Пушкину; он всегда согласно со мной мыслил о деле общем, по-своему проповедовал в нашем смысле и изустно, и письменно – стихами и прозой. Подвижность пылкого его нрава, сближение с людьми ненадежными – пугали меня. Он затруднял меня расспросами, от которых я, как умел, отделывался, успокаивая его тем, что он лично, без всякого воображаемого им общества, действует как нельзя лучше для благой цели: тогда везде ходили по рукам, переписывались и читались наизусть его «Деревня», «Ода на вольность» и другие в том же духе.
Диалог
Будущий декабрист: Скажите, Пушкин, если бы теперь уже существовало Тайное Общество, вы наверное к нему не присоединились бы?
Пушкин: Напротив, наверно бы присоединился.
Будущий декабрист: В таком случае, давайте руку. (Пушкин протягивает руку)
Будущий декабрист (рассмеявшись): Разумеется, все это только одна шутка.
Пушкин: Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженную и высокую цель перед собой, и все это была только злая шутка.
Из мемуаров одного декабриста Лана
«Я не стоил этой чести»
«В 27 году я отправлялась в Сибирь к моему мужу Никите. Пушкин пришел проститься. Он сказал мне: «Я очень понимаю, почему эти господа не хотели принять меня в свое общество; я не стоил этой чести».
Из воспоминаний А.Г. Муравьевой Девочка Которой Нет
«Мой нрав – неровный, ревнивый, обидчивый, раздражительный и, вместе с тем, слабый».
«Тебе придется иметь дело с людьми…»
Из поучений А.С. Пушкина младшему брату Льву: «Тебе придется иметь дело с людьми, которых ты еще не знаешь. С самого начала думай о них все самое плохое, что только можно вообразить: ты не слишком сильно ошибешься. Не суди о людях по собственному сердцу, которое, я уверен, благородно и отзывчиво и, сверх того, еще молодо; презирай их самым вежливым образом: это – средство оградить себя от мелких предрассудков и мелких страстей.Будь холоден со всеми; фамильярность всегда вредит, особенно же остерегайся допускать ее в обращении с начальниками, как бы они ни были любезны с тобой. Они скоро бросают нас и рады унизить, когда мы меньше всего этого ожидаем.
Не проявляй услужливости и обуздывай сердечное расположение, если оно будет тобой овладевать; люди этого не понимают и охотно принимают за угодливость; ибо всегда рады судить о других по себе.
«Чем меньше любим мы женщину…»
Я хотел бы предостеречь тебя от обольщений дружбы, но у меня не хватает решимости ожесточить тебе душу в пору наиболее сладких иллюзий. То, что я могу сказать тебе о женщинах, было бы совершенно бесполезно. Замечу только, что чем меньше любим мы женщину, тем вернее можем овладеть ею. Что касается той женщины, которую ты полюбишь, от всего сердца желаю тебе обладать ею.
Никогда не забывай умышленной обиды.
Правила, которые я тебе предлагаю, приобретены мною ценой горького опыта».
«Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня…»
Я жертва долгих заблуждений,
Разврата пламенных страстей
И жажды сильных впечатлений
И бурной юности моей.
А.С. Пушкин Нанулька Т.
Как здоровье и талант его выдержали…
«В лицее он превосходил всех чувственностью, а после, в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдержали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившие его на край могилы. Вечно без копейки, вечно в долгах, иногда почти без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в близком знакомстве со всеми трактирщиками, непотребными домами и прелестницами петербургскими, Пушкин представлял тип самого грязного разврата».
Лицейский товарищ поэта
барон М. Корф Г-Н Гусеницын
Смертный, век твой привиденье:
Счастье резвое лови;
Наслаждайся, наслаждайся;
Чаще кубок наливай;
Страстью пылкой утомляйся,
И за чашей отдыхай!
А.С. Пушкин Alesja
Из южной ссылки: «Обедаем славно – я пью, как Лот содомский. Недавно выдался наш молодой денек – я был президентом попойки – все перепились и потом поехали по блудницам».
А я, повеса вечно-праздный,
Потомок негров безобразный,
Взрощенный в дикой простоте,
Любви не ведая страданий,
Я нравлюсь юной красоте
Бесстыдным бешенством желаний.
А.С. Пушкин Bergstrich
«Пушкин простудился, дожидаясь у дверей одной блудницы, которая не пускала его в дождь к себе для того, чтобы не заразить своею болезнью. Какая борьба великодушия, любви и разврата!»
«С толпою чувства разделяя…»
«Кляну коварные старанья
Преступной юности моей…»
Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю,
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю,
Безмолвна, от стесненных рук,
Освобождая стан свой гибкой,
Ты отвечаешь, милый друг,
Мне недоверчивой улыбкой;
Прилежно в памяти храня
Измен печальные преданья,
Ты без участья и вниманья
Уныло слушаешь меня.
Кляну коварные старанья
Преступной юности моей
И встреч условных ожиданья
В садах, в безмолвии ночей.
Кляну речей любовный шепот,
Стихов таинственный напев,
И ласки легковерных дев,
И слезы их, и поздний ропот.
А.С. Пушкин Лиса
«Твоя слава теперешняя никуда не годится. она не согласна с твоим достоинством».
Он тратил жизнь
«Ты тратил жизнь с оскорбительною для нас расточительностью, тратил и физически и нравственно. Пора уняться! Твоя судьба должна быть достойна твоего гения и тех, которые, как я, знают ему цену, его любят и потому тебя не оправдывают».
Я вижу в праздности, в неистовых пирах,
В безумстве гибельной свободы,
В неволе, бедности, изгнании, в степях
Мои утраченные годы.
Я слышу вновь друзей предательский привет
На играх Вакха и Киприды,
Вновь сердцу моему наносят хладный свет
Неотразимые обиды.
И нет отрады мне.
А.С. Пушкин Кондрат
Это был сын Отца Небесного… особенно любимый
«Это был сын Отца Небесного, как и все мы, но сын особенно любимый, потому что необычайно одаренный. Любимейший сын неба не только нечисто мыслил и чувствовал, но и поступал, и не только поступал, мыслил и чувствовал, но и высказывал свои мысли и чувства, стремления и поступки прелестными стихами. Все изумились этой прелести и извинили, а извинив, и пристрастились к ней».
Архиепископ Никанор (Бровкович) Николай Жигар
«Выходит, что наш поэт все свои помыслы и чувства, все силы и дарования посвятил на служение похоти плоти (не так ли?), похоти очес (не так ли?) и гордости житейской (не так ли?); посвятил страстям, сидящим в сердце человеческом, в нашем плотском душевном человеке, который воюет против человека духовного, миру и князю мира сего».
Архиепископ Никанор (Бровкович)
Славою покрытый сочинитель
Сочинитель и Разбойник
Страстей мятежные заботы
Прошли, не возвратятся вновь!
Души бесчувственной дремоты
Не возмутит уже любовь.
Пустая красота порока
Блестит и нравится до срока.
Пора проступки юных дней
Загладить жизнию моей!
А.С. Пушкин
«Всечеловек» и двойственный человек
Был ли он совсем неверующий? Нет. Достоевский изрек, что был он «всечеловек». Мы же скажем пока, что был он двойственный человек, плотской; душевный и духовный. Служил он больше плоти, но не мог заглушить в себе и своего богато одаренного духа. Глубоко постигал он и неверие, и веру, и не только постигал, но и чувствовал, вмещая в себя и то и другое.
«Напрасный сердца крик!»
О вы, которые с язвительным упреком,
Считая мрачное безверие пороком,
Бежите в ужасе того, кто с первых лет
Безумно погасил отрадный сердцу свет;
Смирите гордости жестокой исступленье:
Имеет он права на ваше снисхожденье.
Взгляните – бродит он с увядшею душой,
Своей ужасною томимый пустотой,
То грусти слезы льет, то слезы сожаленья.
Напрасно ищет он унынью развлеченья;
Напрасно в пышности свободной простоты
Природы перед ним открыты красоты;
Напрасно вкруг себя печальный взор он водит:
Ум ищет Божества, а сердце не находит.
Лишенный всех опор отпадший веры сын
Уж видит с ужасом, что в свете он один,
И мощная рука к нему с дарами мира
Не простирается из-за пределов мира…
Спешит он далее, но вслед унынье бродит.
Во храм ли Вышнего с толпой он молча входит,
Там умножает лишь тоску души своей.
При пышном торжестве старинных алтарей,
При гласе пастыря, при сладком хоров пенье,
Тревожится его безверия мученье.
Он Бога тайного нигде, нигде не зрит,
С померкшею душой святыне предстоит,
Холодный ко всему и чуждый к умиленью,
С досадой тихому внимает он моленью.
«Счастливцы! – мыслит он, – почто не можно мне
Страстей бунтующих в смиренной тишине,
Забыв о разуме и немощном и строгом,
С одной лишь верою повергнуться пред Богом!»
Напрасный сердца крик! Нет, нет! Не суждено
Ему блаженство знать! Безверие одно,
По жизненной стезе во мраке вождь унылый,
Влечет несчастного до хладных врат могилы.
А.С. Пушкин Мир
«Ты… обязан иметь нравственное достоинство»
«Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, и ты более нежели кто-нибудь можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, все твое возможное счастье и все вознаграждение. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, шелуха. Ты скажешь, что я проповедую с спокойного берега утопающему. Нет! Я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет сам. Плыви, силач! А я обнимаю тебя… По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе. И какое место, если с высокостью гения соединить и высокость цели! Милый брат по Аполлону! Это тебе возможно! А с этим будешь недоступен и для всего, что будет шуметь вокруг тебя в жизни».
«И часто я украдкой убегал…»
В начале жизни школу помню я:
Там нас, детей беспечных, было много;
Неровная и резвая семья.
Смиренная, одетая убого,
Но видом величавая жена
Над школою надзор хранила строго.
Толпою нашею окружена,
Приятным, сладким голосом, бывало,
С младенцами беседует она.
Ее чела я помню покрывало
И очи светлые, как небеса.
Но я вникал в ее беседы мало.
Меня смущала строгая краса
Ее чела, спокойных уст и взоров,
И полные святыни словеса.
Дичась ее советов и укоров,
Я про себя превратно толковал
Понятный смысл правдивых разговоров,
И часто я украдкой убегал
В великолепный мрак чужого сада,
Под свод искусственный порфирных скал.
Другие два чудесные творенья
Влекли меня волшебною красой:
То были двух бесов изображенья.
Один (Дельфийский идол) лик младой –
Был гневен, полон гордости ужасной,
И весь дышал он силой неземной.
Другой женообразный, сладострастный,
Сомнительный и лживый идеал –
Волшебный демон – лживый, но прекрасный.
Пред ними сам себя я забывал:
В груди младое сердце билось, – холод
Бежал по мне и кудри подымал.
Безвестных наслаждений темный голод
Меня терзал – уныние и лень
Меня сковали – тщетно был я молод.
Средь отроков я молча целый день
Бродил угрюмый – всё кумиры сада
На душу мне свою бросали тень.
А.С. Пушкин Корвин
«Не измените своего предназначения, друг мой Пушкин…»
«Нет в мире духовного зрелища более прискорбного, чем гений, не понявший своего века и своего призвания… Не измените своего предназначения, друг мой Пушкин, обратитесь с призывом к небу, и оно откликнется».
Перепутье – черта автобиографическая.
Рассуждения В.С. Соловьева о пушкинском «Пророке»:
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
«На перепутье» – черта автобиографическая: на жизненном перепутье Пушкина в 1826 году, между прошлыми мечтами и надеждами будущего, явился многокрылый дух вечной свободной поэзии.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы;
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон.
«И внял я неба содроганье…»
Новых чувств не дает гений поэту; он только усиливает, возводит на высшую ступень прежние чувства, делает поэта духовно более зорким и более чутким?
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
Метаморфозы
Но что же такое вдруг случилось? Отчего этот Серафим, божественно-невозмутимый и женственно-нежный, с перстами легкими как сон, вдруг, вместо божественной невозмутимости, начинает проявлять невозмутимость опытного хирурга, а женственную нежность заменяет свирепостью краснокожего индейца?
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный, и лукавый…
Откуда вдруг взялись эти категории порядка нравственного?
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
Откуда это превращение перстов легких как сон, в кровавую десницу? Входя в область нравственную, приступая к двуногому гаду или хотя бы только к грешному, лукавому и празднословному языку самого избранника, истинная поэзия не может отнестись к нему иначе как отрицательно, она должна признать его подлежащим уничтожению:
У избранника одно средство – слово
«И божий глас ко мне воззвал…»
И он мне грудь рассек мечом
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как все суетное, не-божье в мире еще прежде должно было стать для «пророка» пустынею, так теперь все суетное, не-божье в нем становится трупом –
Как труп в пустыне я лежал…
Смертно-животворный процесс кончен. Избранник будет отныне говорить и действовать не от себя, не от своей немощи, а именем и силою посылающего его божества –
И божий глас ко мне воззвал:
Восстань, пророк, и виждь, и внемли;
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».
В.С. Соловьев
Миссия поэта-пророка
«Как только Пушкин написал «Пророка», он попал в очень трудное положение. Он сам не понял сначала, что он написал. Потом он постепенно понимал, какая ноша на него возложена, и как он не соответствует возложенной на него миссии поэта-пророка, потому что жить он продолжал точно так, как и до написания «Пророка». В результате этого в конечном счете появилось сначала стихотворение «Воспоминание», где говорится: «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю…» Это стихотворение как изложение одной строки Пятидесятого псалма: «Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну». Автор с отвращением взирает на свои грехи подобно Давиду. Но вот последняя строка: «Но строк печальных не смываю». Обратите внимание: Давид, обращаясь к Богу, говорит: «Наиначе омый мя от беззакония моего». А Пушкин говорит: «строк печальных не смываю». Он сам берет на себя – смыть или не смыть. Получается, что стихотворение «Воспоминание» – это покаяние искреннее, с полным сознанием своего греха, но без молитвы, без обращения к Богу, покаяние в никуда, в пустоту. Выходит, что, с одной стороны, Пушкин написал нечто вроде Давидова покаянного псалма, а с другой – «антипсалом». Человек сознает свою греховность, но помощи Божией не просит, от Бога отворачивается. Это – момент отчаяния, грань духовной катастрофы.
И катастрофа совершается. Через неделю появляется «Дар напрасный, дар случайный», где выходит так, что Бог во всем виноват…
«Жизнь, зачем ты мне дана?»
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
А.С. Пушкин
Анти-«Пророк»
«Это стихотворение, в сущности, есть пушкинский «Пророк», перевернутый с ног на голову. Если в «Пророке» было: «И Бога глас ко мне воззвал», то здесь: «Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал». Если там было: «Духовной жаждою томим», то здесь: «И томит меня тоскою однозвучный жизни шум». Если там было: «Восстань, пророк… исполнись волею моей», если там – сердце, в которое вложен «угль, пылающий огнем», то здесь: «Сердце пусто, празден ум». То есть, если в «Воспоминании» возник как бы антипсалом, то здесь возник анти-«Пророк». Это была духовная катастрофа, пережитая в течение нескольких дней»
Жизнь от Господа дана.
Митрополит Московский Филарет неожиданно откликнулся стихотворением
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Господа дана.
Не без цели Его тайной
На тоску осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из бездн земных воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забытый мною,
Просияй сквозь сумрак дум, –
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светлый ум! Борис Барский
Однажды митрополит Филарет служил в Успенском соборе. Пушкин зашел туда и, скрестив по обычаю руки, простоял всю длинную проповедь. После обедни возвращается домой.
– Где ты был так долго? – спрашивает жена.
– В Успенском.
– Кого там видел?
– Ах, оставь, – отвечает он и, положив голову на руки, зарыдал.
– Что с тобой? – встревожилась жена.
– Ничего, дай мне скорее бумаги и чернил.
И вот, под влиянием проповеди митрополита Филарета Пушкин написал свое дивное стихотворение, за которое, наверное, многое ему простил Господь.
«Я лил потоки слез нежданных…»
Стансы
(Митрополиту Московскому Филарету)
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.
А.С. Пушкин Лунечка
Ум вдруг опомнился, усмирился
«Всему своя пора и свой срок. Время изменило лихорадочный бред молодости. Все ребяческое слетело прочь. Сердце заговорило с умом словами Небесного откровения, и послушный спасительному призыву ум вдруг опомнился, успокоился, усмирился; и когда я осмотрелся кругом, когда внимательнее, глубже вникнул в видимое, – я понял, что казавшееся доныне правдой было ложью, чтимое – заблуждением, а цели, которые я себе ставил, грозили преступлением, падением, позором! Я понял, что абсолютная свобода, не ограниченная никаким божеским законом, никакими общественными устоями, невозможна, а если бы была возможна, то была бы гибельна как для личности, так и для общества; что без законной власти, блюдущей общую жизнь народа, не было бы ни родины, ни государства, ни его политической мощи, ни исторической славы, ни развития; что в такой стране, как Россия, где разнородность государственных элементов, огромность пространства и темнота народной (да и дворянской) массы требуют мощного направляющего воздействия, – в такой стране власть должна быть объединяющей, гармонизирующей, воспитывающей и долго еще должна оставаться диктатуриальной или самодержавной, чтобы в ней видели всемогущество, полученное от Бога, чтобы в ней слышали глас самого Бога».
Диалог Николая I и Пушкина
«Николай I: Как, и ты враг твоего Государя, ты, которого Россия вырастила и покрыла славой, Пушкин, Пушкин, это нехорошо! Так быть не должно.
Что же ты не говоришь, ведь я жду.
Пушкин: Виноват и жду наказания.
Николай I: Я не привык спешить с наказанием, если могу избежать этой крайности, бываю рад, но я требую сердечного полного подчинения моей воле, и требую от тебя, чтоб ты не принуждал меня быть строгим, чтоб ты помог мне быть снисходительным и милостивым, ты не возразил на упрек во вражде к твоему Государю, скажи же, почему ты враг ему?
Пушкин: Простите, Ваше Величество, что, не ответив сразу на Ваш вопрос, я дал Вам повод неверно обо мне думать. Я никогда не был врагом моего Государя, но был врагом абсолютной монархии.
«Где все правят – никто не правит»
Николай I: Мечтания итальянского карбонарства и немецких тугендбундов! Республиканские химеры всех гимназистов, лицеистов, недоваренных мыслителей из университетской аудитории. С виду они величавы и красивы, в существе своем жалки и вредны! Республика есть утопия, потому что она есть состояние переходное, ненормальное, в конечном счете всегда ведущая к диктатуре, а через нее к абсолютной монархии. Не было в истории такой республики, которая в трудную минуту обошлась бы без самоуправства одного человека и которая избежала бы разгрома и гибели, когда в ней не оказалось дельного руководителя. Силы страны в сосредоточенной власти, ибо где все правят – никто не правит; где всякий законодатель – там нет ни твердого закона, ни единства политических целей, ни внутреннего лада. Каково следствие всего этого? Анархия! (Государь умолк, раза два прошелся по кабинету, вдруг остановился) Что ж ты на это скажешь, поэт?
Пушкин: Ваше Величество, кроме республиканской формы правления, которой препятствует огромность России и разнородность населения, существует еще одна политическая форма – конституционная монархия.
Николай I: Она годится для государств, окончательно установившихся, а не для таких, которые находятся на пути развития и роста. Россия еще не вышла из периода борьбы за существование, она еще не добилась тех условий, при которых возможно развитие внутренней жизни и культуры. Она еще не достигла своего предназначения, она еще не оперлась на границы, необходимые для ее величия. Она еще не есть вполне установившаяся, монолитная, ибо элементы, из которых она состоит до сих пор, друг с другом не согласованы. Их сближает и спаивает только самодержавие, неограниченная, всемогущая воля монарха. Без этой воли не было бы ни развития, ни спайки и малейшее сотрясение разрушило бы все строение государства. Неужели ты думаешь, что будучи конституционным монархом я мог бы сокрушить главу революционной гидры, которую вы сами, сыны России, вскормили на гибель ей? Неужели ты думаешь, что обаяние самодержавной власти, врученное мне Богом, мало содействовало удержанию в повиновении остатков гвардии и обузданию уличной черни, всегда готовой к бесчинству, грабежу и насилию? Она не посмела подняться против меня! Не посмела! Потому что самодержавный царь был для нее представителем Божеского могущества и наместником Бога на земле, потому что она знала, что я понимаю всю великую ответственность своего призвания и что я не человек без закала и воли, которого гнут бури и устрашают громы.
Ты еще не все высказал, ты еще не вполне очистил свою мысль от предрассудков и заблуждений, может быть, у тебя на сердце лежит что-нибудь такое, что его тревожит и мучит? Признайся смело, я хочу тебя выслушать и выслушаю.
Пушкин: Ваше Величество, вы сокрушили главу революционной гидре, вы совершили великое дело, кто станет спорить? Однако… есть и другая гидра, чудовище страшное и губительное, с которым вы должны бороться, которое должны уничтожить, потому что иначе оно вас уничтожит!
Николай I: Выражайся яснее.
Россия стонет
Пушкин: Эта гидра, это чудовище – самоуправство административных властей, развращенность чиновничества и подкупность судов. Россия стонет в тисках этой гидры поборов, насилия и грабежа, которая до сих пор издевается даже над высшей властью. На всем пространстве государства нет такого места, куда бы это чудовище не посягнуло, нет сословия, которого оно не коснулось бы. Общественная безопасность ничем у нас не обеспечена, справедливость в руках самоуправств!
Что ж удивительного, Ваше Величество, если нашлись люди, чтоб свергнуть такое положение вещей? Что ж удивительного, если они, возмущенные зрелищем униженного и страдающего Отечества, подняли знамя сопротивления, разожгли огонь мятежа, чтоб уничтожить то, что есть, и построить то, что должно быть: вместо притеснения – свободу, вместо насилия – безопасность, вместо продажности – нравственность, вместо произвола – покровительство законов, стоящих надо всеми и равных для всех. Вы, Ваше Величество, можете осудить развитие этой мысли, незаконность средств к ее осуществлению, излишнюю дерзость предпринятого, но не можете не признать в ней порыва благородного. Вы могли и имели право покарать виновных, в патриотическом безумии хотевших повалить трон Романовых, но я уверен, что даже карая их, в глубине души Вы не отказали им ни в сочувствии, ни в уважении. Я уверен, что если Государь карал, то человек прощал!
Николай I: Смелы твои слова. Значит, ты одобряешь мятеж, оправдываешь заговорщиков против государства? Покушение на жизнь монарха?
Пушкин: О нет, Ваше Величество, я оправдываю только цель замысла, а не средства. Ваше Величество, умеете проникать в души, соблаговолите проникнуть в мою и Вы убедитесь, что все в ней чисто и ясно. В такой душе злой порыв не гнездится, а преступление не скрывается!
«Сегодня я беседовал с умнейшим человеком России»
Николай I: Хочу верить, что так, и верю, у тебя нет недостатка ни в благородных побуждениях, ни в чувствах, но тебе недостает рассудительности, опытности, основательности. Видя зло, ты возмущаешься, содрогаешься и легкомысленно обвиняешь власть за то, что она сразу не уничтожила это зло и на его развалинах не поспешила воздвигнуть здание всеобщего блага. Знай, что критика легка и что искусство трудно: для глубокой реформы, которую Россия требует, мало одной воли монарха, как бы он ни был тверд и силен. Ему нужно содействие людей и времени. Нужно соединение всех высших духовных сил государства в одной великой передовой идее; нужно соединение всех усилий и рвений в одном похвальном стремлении к поднятию самоуправления в народе и чувства чести в обществе. Пусть все благонамеренные, способные люди объединятся вокруг меня, пусть в меня уверуют, пусть самоотверженно и мирно идут туда, куда я поведу их, и гидра будет побеждена! Гангрена, разъедающая Россию, исчезнет! Ибо только в общих усилиях – победа, в согласии благородных сердец – спасение. Что же до тебя, Пушкин, ты свободен. Я забываю прошлое, даже уже забыл. Не вижу пред собой государственного преступника, вижу лишь человека с сердцем и талантом, вижу певца народной славы, на котором лежит высокое призвание – воспламенять души вечными добродетелями и ради великих подвигов! Теперь… можешь идти! Где бы ты ни поселился, – ибо выбор зависит от тебя, – помни, что я сказал и как с тобой поступил, служи Родине мыслью, словом и пером. Пиши для современников и для потомства, пиши со всей полнотой вдохновения и совершенной свободой, ибо цензором твоим буду я.
Сегодня я беседовал с умнейшим человеком России»
«Бенкендорф Николаю I: Пушкин в Москве и всюду говорит о Вашем Величестве с благодарностью и величайшей преданностью.
Через несколько месяцев Бенкендорф: После свидания со мною Пушкин в Английском клубе с восторгом говорил о В.В. и побудил лиц, обедавших с ним, пить за В.В.
Я прежде вольность проповедал,
Царей с народом звал на суд.
Но только царских щей отведал,
И стал придворный лизоблюд.
А.Ф. Воейков Елистратов В.Л.
«Я смело чувства выражаю…»
Друзьям
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
О нет, хоть юность в нем кипит,
Но не жесток в нем дух державный:
Тому, кого карает явно,
Он втайне милости творит.
Текла в изгнаньи жизнь моя;
Влачил я с милыми разлуку,
Но он мне царственную руку
Простер – и с вами снова я.
Во мне почтил он вдохновенье,
Освободил он мысль мою;
И я ль, в сердечном умиленье,
Ему хвалы не воспою?
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
А.С. Пушкин
Пушкин поддавался внутреннему преобразованию
«Пушкин любил обращать в обществе рассуждения на высокие вопросы, религиозные и общественные, о существовании коих соотечественники его, казалось, и понятия не имели. Очевидно, поддавался он внутреннему преобразованию».
«Пушкин: Золото есть дар сатаны людям, потому что любовь к золоту была источником большего количества преступлений, чем всякая другая страсть. Маммон был самый низкий и презренный из демонов, сатана искушает человека из ненависти к нему, ибо последний свободнее павшего Денницы, укоренившегося во зле.
«Идея Божества прирождена нам»
А. Тургенев: Я вижу, что у тебя самые правоверные воззрения насчет лукавого.
Пушкин: А кто же тебе сказал, что я не правоверный? Я верю Библии во всем, что касается сатаны; в стихах о падшем духе, прекрасном и коварном, заключается великая философская истина. Безобразие никого не искусило, и нас оно не очаровывает.
Идея Божества прирождена нам. Особым таинственным внутренним инстинктом мы познаем иную потустороннюю действительность. И эта действительность столь же реальна, как все, что мы можем трогать, видеть и испытывать. В народе есть врожденный инстинкт этой действительности, то есть религиозное чувство, которое народ даже и не анализирует.
«Как Пушкин созрел!»
В. Жуковский. Как Пушкин созрел, и как развилось его религиозное чувство! Он несравненно более верующий, чем я!
А. Смирнова: Я думаю, что Пушкин серьезно верующий, но он про это мало говорит. Глинка рассказал мне, что он застал его однажды с Евангелием в руках, причем Пушкин сказал ему: «Вот Единственная книга в мире: в ней все есть».
Вышеупомянутый Барант сообщает Смирновой после одного философского разговора с Пушкиным: «Я и не подозревал, что у него такой религиозный ум, что он так много размышлял над Евангелием».
«Нескудно наделил Творец нашего поэта…»
«Епископ Антоний (Храповицкий): Не нужно забывать, что в земной деятельности человеческой высшие дары небесные (а ими нескудно наделил Творец нашего поэта) проявляются в бренной человеческой оболочке; что задача нравственной жизни есть постепенное отрешение от всего, что есть в этой оболочке низменного, чувственного, себялюбивого и жестокого; что в широте натуры лежит возможность и глубокого отклонения от нравственного идеала, но вместе и возможность самого возвышенного ему служения.
Пушкин: Я женат. Женат – или почти. Все, что бы ты мог сказать мне в пользу холостой жизни и противу женитьбы, все уже мною передумано. Я хладнокровно взвесил выгоды и невзгоды состояния мною избираемого. Молодость моя прошла шумно и бесплодно. До сих пор я жил иначе как обыкновенно живут. Счастья мне не было.
«Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать»
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино – печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней.
Мой путь уныл. Сулит мне труд и гор
Грядущего волнуемое море.
Но не хочу, о други, умирать;
Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать.
И ведаю, мне будут наслажденья
Меж горестей, забот и треволненья:
Порой опять гармонией упьюсь,
Над вымыслом слезами обольюсь,
И может быть – на мой закат печальный
Блеснет любовь улыбкою прощальной.
А.С. Пушкин
«Обманчивая надежда. Она-то и ускорила его закат печальный, хотя и блеснула на него улыбкою прощальной. Он уже сознательно трудился над переработкою в себе внутреннего нравственного строя; но сознавал, что трудился не особенно успешно, по той именно причине, что много грехов тяготело над его душою и грех тянул его на старую стезю к погибели».
«Исполнились мои желания»
Мадонна
Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный Спаситель –
Она с величием, он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Одни, без ангелов, под пальмою Сиона.
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.
А.С. Пушкин Karkun
«Я полюбил ее…»
«Когда я увидел ее в первый раз, красоту ее едва начинали замечать в свете. Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение… Чтобы угодить ей, я согласен принести в жертву свои вкусы, все, чем я увлекался в жизни, мое вольное, полное случайностей существование».
Диалог
«Пушкин. Что вы думаете о моем положении? Скажите откровенно?
Врач. Не могу скрыть от вас, вы в опасности.
Пушкин. Скажите лучше, умираю?
Врач. Считаю долгом не скрывать от вас и того.
Пушкин. Благодарю вас, вы поступили как честный человек.
Арендт. Еду к Государю, не прикажете ли что сказать ему?
Пушкин. Скажите, что умираю, и прошу у него прощения за себя и за моего секунданта.
Врач. Не желаете ли вы исповедаться и причаститься?
Врач. За кем прикажете послать?
Пушкин. Возьмите первого ближайшего священника.
Николай I. (Арендту) Повелеваю тебе немедленно ехать к умирающему, прочитать ему письмо, собственноручно мною к нему написанное, и тотчас обо всем донести. Я не лягу, я буду ждать. Письмо же возвратить.
Пушкин. (Раскрыв письмо) Если Бог не велит нам более увидеться, посылаю тебе мое прощение и вместе мой совет: исполнить долг христианский. О жене и детях не беспокойся: я беру их на свое попечение.
Пушкин вместо ответа поцеловал письмо и долго не выпускал из рук: Отдайте мне это письмо, я хочу умереть с ним.
Арендт. Я испрошу на то позволения у Государя.
Врач. Прибыл и священник, именно о. Петр, что в Конюшенной» Лена М.
Однажды странствуя среди долины дикой,
Незапно был объят я скорбию великой
И горько повторял, метаясь, как больной:
«Что делать буду я? Что станется со мной?»
«О горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена! –
Сказал я, – ведайте: моя душа полна
Тоской и ужасом; мучительное бремя
Тягчит меня. Идет! уж близко, близко время:
Наш город пламени и ветрам обречен;
Он в угли и золу вдруг будет обращен,
И мы погибнем все, коль не успеем вскоре
Обресть убежище; а где? О горе, горе!»
Мои домашние в смущение пришли
И здравый ум во мне расстроенным почли.
«Жуковский. Может быть, увижу Государя; что мне сказать ему от тебя?
Пушкин. Скажи, что мне жаль умереть; был бы весь его. (Карамзиной) Перекрестите меня. (Карамзина крестит) Жду царского слова, чтобы умереть спокойно.
Николай I. Скажи ему от меня, что я поздравляю его с исполнением христианского долга; о жене же и детях он беспокоиться не должен.
Пушкин. Вот как я утешен! Скажи Государю, что я желаю ему долгого-долгого царствования, что я желаю ему счастья в его сыне, что я желаю ему счастья в его России.
Данзас. Не поручишь ли ты чего-нибудь, в случае смерти, касательно Дантеса?
Пушкин. Требую, чтобы ты не мстил за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христианином» Мальчик Banananchik.
Высоко над семьею гор,
Казбек, твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.
Далекий, вожделенный брег!
Туда б, сказав «прости» ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью,
В соседство Бога скрыться мне.
А.С. Пушкин
Все грешил и каялся…
«Один все грешил и каялся, – и так всю жизнь. Наконец, покаялся и умер. Злой дух пришел за его душой и говорит: «Он мой». Господь же говорит: «Нет, он каялся». «Да ведь хоть каялся и опять согрешал», – продолжал дьявол. Тогда Господь ему сказал: «Если ты, будучи зол, принимал его опять к себе после того, как он Мне каялся, то как же Мне не принять его после того, как он, согрешив, опять обращался ко Мне с покаянием? Ты забываешь, что ты зол, а Я благ».
Преподобный Амвросий (Оптинский) Елена Лайм
Он родился христианином… и умер христианином
«Великие люди как люди, без сомнения, глубоко иногда падают, но зато и восстают, и каются, и прошлое смывают, заглаждают, и являются опять-таки великими в своем восстании. Он родился христианином, жил полухристианином и полуязычником, а умер христианином, примиренным со Христом и Церковью» Зачем.
«О чем нам следует молиться в эту минуту? О, о многом. О почившем, а еще больше о себе, чтобы с его примера не разливался между нами языческий культ. Посмотрите, до него все наши лучшие писатели, Ломоносов, Державин, Карамзин, Жуковский, были истинные христиане. С него же, наоборот, лучшие писатели стали прямо и открыто совращаться в язычество, каковы Белинский, Тургенев, граф Лев Толстой.
Помолимся о том, чтобы подражатели великого поэта в следовании языческому культу по вере и нравам, последовали за ним и в усилиях его переделать свой нравственный строй по высочайшему, безупречно чистому идеалу Христова Евангелия, в его искреннем раскаянье в последние минуты жизни и в христианской кончине, по примирении с Богом и совестью и Церковью Христовою».
Архиепископ Никанор (Бровкович)
Владыко дней моих! Дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей –
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
А.С. Пушкин
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. II. С. 206.
Цит. по: Мадорский А. Сатанинские зигзаги Пушкина. М., 1998. С. 8.
Анненков П.В. Александр Сергеевич Пушкин в александровскую эпоху. СПб., 1874. С. 15.
Григорьев А.А. Собр. соч. Вып. 6. М., 1915. С. 10.
Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1983. Т. 15. С. 187.
Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. М., 1937. С. 59.
Мадорский А. Сатанинские зигзаги Пушкина. М., 1998. С. 10.
Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. М., 1937. С. 291–292.
Ежегодная богословская конференция. М., 1997. С. 78.
Мадорский А. Сатанинские зигзаги Пушкина. М., 1998. С. 10.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 215.
Там же.
Лермонтов М.Ю. Избран. соч.: В 2 т. М., 1959. Т. I. С. 170.
Соловьев В.С. Литературная критика. М., 1990. С. 194–198.
Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. М., 1937. С. 59.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 185–186.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. I. С. 44.
Шильдер Н.К. Николай I. СПб., 1867. Т. I. С. 427.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. I. С. 44.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 31–32.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. II. С. 16.
Полярная звезда. М., 1968. Кн. 6. С. 108–112.
Там же. С. 121.
Там же. С. 125.
Мадорский А. Сатанинские зигзаги Пушкина. М., 1998. С. 9.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. IX. С. 53.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. II. С. 13.
Мадорский А. Сатанинские зигзаги Пушкина. М., 1998. С. 3.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. IV. С. 27.
Мадорский А. Сатанинские зигзаги Пушкина. М., 1998. С. 113.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17т. М., 1937–49. Т. I. С. 165.
Мадорский А. Сатанинские зигзаги Пушкина. М., 1998. С. 121.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. II. С. 165.
Васильев Б.А. Духовный путь Пушкина. М., 1994. С. 47.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. V. С. 166.
Полярная звезда. М., 1968. Кн. 6. С. 108–112.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. III. С. 222.
Там же. Т. VIII. С. 160.
Там же. Т. VIII. С. 199.
Там же. Т. III. С. 651.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 185–186.
Там же. С. 189.
Крылов И.А. Соч.: В 2 т. М., 1969. Т. I. С. 178.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. VI. С. 340.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 192.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. I. С. 243.
Там же. Т. XIII. С. 144.
Там же. Т. III. С. 225.
Там же. Т. XIV. С. 411.
Соловьев В.С. Литературная критика. М., 1990. С. 249–260.
Ежегодная богословская конференция. М., 1997. С. 81.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. III. С. 104.
Ежегодная богословская конференция. М., 1997. С. 81.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 157.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. III. С. 212.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 287.
Там же. С. 289–293.
Там же. С. 296.
Там же. С. 294.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937–49. Т. III. С. 48.
А.С. Пушкин В воспоминаниях современников. М., 1974. Т.I. С.142-143
А.С. Пкшкин: путь к Православию. М., 1996. С. 98.
Пушкин А.С. Собр. соч.:В 10 т. М., 1959. Т.Х. С. 19.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 17 т. М., 1937-49. Т.III.С. 228.
А.С. Пушкин путь к Православию. М., 1996. С. 197.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т.М., 1937-49. Т.III.С. 224.
Мадорский А.Сатанинские зигзаги Пушкина. М.,1998.С.120.
А.С.Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 198.
Там же.С. 143.
Там же.С. 200-202.
Пушкин А.С. Собр. соч.:В 10 т.М., 1959. Т. II. С. 440- 442.
Мадорский А. Сатарирские зигзаги Пушкина, М., 1998. С. 348.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 203- 204.
Друзья Пушкина. М., 1984. Т. I. С. 372.
Пушкин А.С. Собр.соч.: В 10 т. М., 1959. И. II. С.269.
Мадорский А. Сатанинские зигзаги пушкина, М., 1998. С. 347.
А.С. Пушкин: путь к Православию. М., 1996. С. 207.
Там же. С. 208-211.
Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. II. С.456.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+