Кличет див что это
Дивъ кличетъ
Это слово донеслось до меня из девятивековой дали, когда я, зелёный юнец, впервые раскрыл роскошное издание «Слово о полку Игореве», бывшее в домашней библиотеке.
Вот строка, на которой, как на ветке древесной верхушки, обнаружилось загадочное ночное существо, скорее всего крылатое: «. збися дивъ, кличетъ връху древа. «.
Так кто же он, сей Дивъ? Филин? Зуй? Сова? Другое чудо ночное, клювастое и глазастое? Такого мнения придерживаются некоторые исследователи «Слова». Но сердце не хочет принимать этого объяснения. Исчезает, порождая вздох разочарования, волнующая таинственность «клика» и образа. Под незнаемым Дивом пусть лучше остаётся мифический бестелесный, ни на какое существо не похожий, кликун тревожной вести.
Примечание автора:
С этой позиции и продолжим начатое повествование.
Другие исследователи «Слова» видят в Диве некоего архаичного гоминида, вроде модного в 60 гг. йети, который попадался на глаза одиноких путешественников в глухих углах планеты. Всегда это было волосатое двуногое существо, безобидное и осторожное. Его, якобы, заметили ещё шумеры.
Наш родной Дивъ, вестник беды, сроден Дэву «Авесты»; древним грекам он явился в виде Зевса (от «деус»- Бог). У славян порождал диво страшное и прекрасное. Наконец, нашим предкам явилось самое чудное диво – дева, воспеваемая поэтами. Словом, Дивъ многолик, склонен к изменам своей сущности, прекрасен и ужасен одновременно, капризен. Но всюду и всегда наделён даром предсказания беды, хотя сам бывает тому не рад. Вспомните его второе появление в «Слове». Накликав беду на дружину Игоря, он пал с верху древа на землю, надо полагать, не без последствий для себя.
Совсем недавно (по временным меркам долгожителя) я был сторонником птичьего происхождения мифического вещуна в «дивном вопросе». Но неожиданно провидение выбрало меня слуховым свидетелем таинственного клика, который не мог принадлежать ни одному существу вообще, ни одной живой твари на земле, по моему убеждению. А может быть, я случайно оказался в нужном месте в нужное время. Как бы то ни было, по завершении своего пребывания под солнцем продолжительностью три четверти века, я решил проверить себя в горах, которые воспитали во мне всё лучшее, чем я наделён. Нет, я не поддался искушению покорить какой-либо видный пик в давно исхоженной складчатой зоне. Мне и однотысячник уже был не по ногам. Выбрал скромную вершину в окружении низкорослых подружек. Каменные великаны находились вдалеке, как бы приниженные расстоянием за широкой долиной. Последняя в настоящем повествовании сыграет одну из главных ролей. Пусть читатель остановит взгляд на ней. Эта долина, утверждают геологи, унаследовала крупный, сквозь толщу земной коры, тектонический провал. Он так или иначе наблюдается в рельефе южнее и севернее описываемой местности по меридиану. Здесь же опущенным участком земной поверхности воспользовалась горная Быстрица. Последние миллионы лет она вгрызается в верхние отложения коры, ослабленные в момент, когда земля вздрогнула, вскрикнула, раскалываясь снизу вверх от мощного удара Плутона. Видать, божеству подземного царства стало невыносимо жарко возле магматического очага, и ему захотелось глотнуть свежего воздуха планеты.
На базе поисковиков я оказался узнаваемым гостем не только для ветеранов предпенсионного возраста. Несколько моих книг с рассказами о геологах, в библиотечке камералки, выразительно потрёпанных, вызывали интерес к автору и среди полевой молодёжи. Двое из них вызвались проводить старика к месту, которое я наметил для самоиспытания.
Маршрут к подножию моей вершины я одолел, не отставая от попутчиков, не давая им ощутить разницу в возрасте частыми привалами. А вот подъём на темя горы огорчил меня осознанием своего бессилия перед летами. Довольно крутой склон изобиловал выходами скальных пород на дневную поверхность, трещинами и скользким щебнем. Мои проводники, то один, то другой, деликатно протягивали руку в трудных местах пролагаемой нами тропы по целине склона. Поддерживали, где надо, имитируя сыновние объятия. Нашли щадящий предлог освободить меня от большей части поклажи на спине.
Наконец, макушка горы. Она кажется выше окружающих гор. Только кажется. Но я обманываться рад. На ней выбрита ветрами, выжжена солнцем, выморожена зимами тонзура в поросли шиповника и каких-то с виду доисторических растений высотой с человеческий рост. Сентябрьское солнце и в полдень даёт достаточно места спасительной тени.
В мои полевые годы к живой дикой природе не надо было ни присматриваться, ни прислушиваться, ни принюхиваться. Она находилась в непосредственной близости от меня. Она всегда всюду настойчиво напоминала о себе, чем могла. А могла многим, даже когда был занят профессиональным делом, когда мыслями был далеко в иных сферах. Ею, той жизнью, были настолько переполнены все зримые предметы, горы и небо над ними, воды текучие и неподвижные, отдельные камни и даже песчинки, пылинки, что казалось всё обозримое – единый организм. Он радуется солнцу и боится небытия.
Есть люди, способные почти безошибочно назвать всякую сущую тварь по голосам, по характерному шуму, издаваемому при перемещении, по особому плеску в воде и прочим иным приметам. Дядько Трохым из села Жабье, например, слышал, по его словам, «як трава ростэ». Я к таким знатокам не отношусь. Но долгое пребывание в щедро залесённых горах помогло кое-какому распознаванию источников звука. Мне открылось нечто общее в голосах полуночников леса, как и в голосах дневных птиц и зверей, некоторых насекомых. И в шуме листвы под ветром я, кажется, мог отделить жёсткий бук от мягкой берёзы.
На закате солнцелюбивые обитатели леса готовятся ко сну по расписанию светила, неторопливо и мирно, постепенно и согласно затихая. Ночные клики раздаются не сразу. Хозяева тьмы выдерживают паузу, дают возможность будущей жертве забыть во сне о ценности земной жизни.
Однако, в тот вечер заведённый с сотворения мира порядок стал нарушаться, что я заметил не умом. Подсказал инстинкт. Возникло тревожное чувство надвигающейся беды. Когда последними лучами заката зажглись самые нижние звёзды над горизонтом, враз, словно оглушённая вселенской немотой, умолка многоголосица отходящих ко сну гор. Пугающее молчание природы совпало с резким ослаблением звёздного накала. Будто земля стряхнула с себя мириады тонн пыли или задымила ввысь множеством заводских труб. Со стороны долины донёсся продолжительный хруст. Неужели вновь стала ломаться в этом месте земная кора?! Мою вершину встрясло. И вновь немота мира, недвижимость тверди. Растерянный, я поднялся на ноги. Мой очаг погас. Горы затаились.
И тут раздался голос.
Да, эти звуки, длившиеся с четверть минуты, негромкие, но отчётливые в немом пространстве, я принял именно за голос живого существа. Притом разумного, наделённого человеческими чувствами. В нём слышались страдание, тревога, предупреждение о какой-то беде, показалось мне. Не могу сказать, сколько времени я простоял неподвижно, осмысливая происшествие. Голос умолк. Других звуков ночного леса тоже не было слышно.
Наконец, на ум пришло одно объяснение случившемуся, не вызывающее внутреннего возражения. Дивъ! Это голос Дива. Никто бы тогда не мог переубедить меня в обратном. Он кликал (другого слова для характеристики этого голоса не нахожу), призывал всё живое, мыслящее обратить внимание на что-то важное, неумолимо надвигающееся большой бедой на мир под звёздами. Дивъ, кто бы он ни был, сам при этом страдал, испытывал страх и боль, чувствовал я. Может быть, и вину за то, что вновь явился вестником недоброго.
Солнце нового дня вернуло голоса горному лесу. Всё живое дружно вскричало в полную силу. Предупреждение, если оно было кем-либо услышано, легкомысленно забылось. Никто из людей, обитателей горных селений, не обратил внимания на странные звуки в долине Быстрицы. Остались в неведении и мои спутники, устроившие себе ночлег под горой. Понятно, в тот час они предавались молодым снам с иными голосами и видениями.
С той ночи я ломаю себе голову, чему свидетелем я стал по воле случая (случая ли, вопрос отдельный).
Был голос со дна долины. Это факт. Не рухнувшего дерева, не ветра в каменной расщелине, не треснувшей скалы, не прорванной запруды. Голос живой. Тоже факт. Более того, голос существа мыслящего. Я назвал его Дивом, чему объяснение выше. Почему он кликал? Что накликал? Скоро ли это случится?
По характеру звучания горловой голос отличается от грудного. Так и в моём случае, звуки приписываемые мной незнаемому Диву донеслись до меня не со дна долины, с уверенностью могу сказать, а из глубокой полости в земной коре, возможно из-под неё, от самого ядра планеты. Может быть, здесь разгадка?
Так появилась жизнь на избранных планетах при подходящих для этого светилах. Но Бог Вселенная, Бог Слово не был бы вселенским разумом, если бы не обладал утончёнными чувствами мыслящего существа. Представим, он возлюбил планету Земля как самого себя. И, ослеплённый этим неземным чувством, не сразу заметил, что выросшие из зверей люди направили основные силы своего разума на самоуничтожение. И непосредственно, взаимной страстью «убий ближнего своего«, и тотальным умерщвлением первозданной природы – среды своего обитания.
Тогда раздался из глубины больной Земли полный смертельной муки предостерегающий голос, который я в памятную ночь принял за клик мифического Дива. Только он оказался не мифическим.
Залесская Русь. Сентябрь 2021г.
На заставке: «Крик». Эдвард Мунк
Нажмите «Подписаться на канал», чтобы читать «Завтра» в ленте «Яндекса»
Кличет див что это
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Дивъ в тексте «Слова о полку Игореве» встречается дважды:
1. «Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поѣха по чистому полю.
Солнце ему тъмою путь заступаше,
нощь стонущи ему грозою птичь убуди, свистъ звѣринъ въ стазби;
дивъ кличетъ връху древа, велитъ послушати земли незнаемѣ, Влъзѣ, и Поморію, и Посулію, и Сурожу, и Корсуню, и тебѣ, тьмутораканьскый блъванъ».
2. «Уже снесеся хула на хвалу; уже тресну нужда на волю; уже връжеса дивь на землю».
«В рукописях XVI и даже второй половины XV взамен буквы и весьма часто ставились над строкою две черточки вкось лежащие. Стоило только переписчику не написать их или читателю опустить из виду, и тогда по крайней мере некоторые слова теряли свою обычную физиономию и смысл. При слитном же написании слов в подобном случае разом могли лишиться своего смысла и целых два слова. Такого рода знак стоял и в списке «Летописного Сказания» о походе Игоря, скопированном рукою Малиновского, и, как мы видели, вводил его в ошибки. Такой же надстрочный знак ̀ ̀ стоял и в Пушкинском тексте над выражением «въстазби», т. е. было начертано: въста̀ ̀зби. Ошибка первых издателей здесь именно в том и состоит, что они, не обратив внимания на этот знак, прочитали это, слитно написанное, целое выражение за одно слово и таким образом оставили нас при таинственном «въ стазби». Между тем стоило только придать надлежащее значение вышеуказанному надстрочному знаку и тогда тотчас же раскрывается точный, ясный и определенный смысл всего этого места. „Нощь стонущи ему, / Грозою птичь убуди / Свистъ звѣринъ въ ста̀ ̀зби“: т. е. „Ночь, бушуя, / Страхом птиц разбудила / Вой звериный в стаи согнал“» [1].
С новой разбивкой перевод первого фрагмента будет выглядеть так:
Тогда вступил Игорь, князь, в златое стремя и поехал по чистому полю.
Солнце ему тенью путь прикрывало.
Ночь, ему стонуще, грозою птиц разбудила, свист звериный в стаи (их) сбил.
Див кличет сверху дерева — велит послушать земли чужие: Волгу, и Поморье, и Посулье, и Сурож, и Корсунь, и тебя — Тьмутараканский болван.
За последнее время понимание слова «дивъ» в «Слове о полку Игореве» вполне определилось: большинством исследователей считается, что «дивъ» — это мифологическое существо, некий злой дух. Данная гипотеза до сих пор не подкреплена необходимой доказательной базой, лишена и поэтической убедительности. В «Слове» нет даже намека на злую природу «дива». Отрицательно характеризует его единодушно приписываемое ему выступление на стороне «поганых». Однако и это заключение более чем сомнительно.
Удод — очень красивая и оригинальная птица. Комбинация в окраске охристо-желтого и черного цветов, громадный, раскрывающийся веером хохол, длинный, изогнутый книзу клюв и необычайный голос — все это делает птицу очень заметной в местах, где она селится. Латинское название птицы (Upupa epops) звучит сходно с ее песней. Широко распространён в южных и центральных областях Европы и Азии, а также почти на всей территории Африки. Излюбленным местом обитания является открытая местность с редким кустарником или деревьями, такая как саванна, луг или пастбище. Также встречается на культивируемых ландшафтах во фруктовых садах и виноградниках. Осторожна, но не пуглива — как правило, сторонится человека и улетает при его приближении.
Много времени удод проводит на земле, охотясь на насекомых. По земле передвигается быстро и проворно, подобно скворцам. В случае внезапной тревоги, когда нет возможности спастись бегством, может затаиться, прижавшись к земле, распластав крылья и хвост и приподняв вверх клюв («. уже връжеса дивь на землю»). Поведение дива в «Слове» вообще соответствует характеристикам, данным удоду специалистами. Своим падением в момент поражения Игоря дивъ ‛удод’ символизирует ужас и страх по всей Земле Русской.
В. Даль приводит различные толкования слова ‛дивъ’ — диво, чудо, невидаль. Чудный — прелестный, очаровательный; очень хороший, великолепный, уникальный. Чешское div, пол. dziw — ‛диво, чудо’.
Удод — это точная калька (перевод) слова дивъ. Под дивом понимали птицу, которую как чудом не назовешь:
удод дивъ И свара та великая Русов одолела, и до раздора и раздела дошли они.
Свара — вражда (различия). Свара
лат. varus ‛несходный, несоответствующий, отклоняющийся, отличный’, varius ‛разный, различный, разнообразный; разноцветный, пёстрый’; variantia [ 
valera47
nickfilin
Исторические записки
Див, дважды упоминаемый в Слове в первом случае встречается ночью на пути Игорева войска в степь (кличет вверху древа, оповещает половецкую степь), во втором, по окончании битвы «ввержеся», то бросается на землю с непонятной целью, что знаменует, почему-то, окончательное поражение Игоря.
*Ср. позднейшее записанное выражение «Див к тебе придет» видимо иносказательно о черте, также как и образованное от того же корня «Дикий» обозначало в диалектах «черт, лукавый». Словом див можно было также обозначить любое чудище (как див переведно из греческой рукописи «грифон»).
Однако вместе с тем первое описание Дива включено в состав вполне себе реалистичного описания первого ночного перехода Игорева войска:
Смысл которого: наступила ночь, гроза разбудила птиц, встал свист зверин (то есть засвистели степные суслики), в верхушках деревьев (может в пойме реки) началось какое-то движение и раздался птичий клик.
Ясно, что птица была вполне реальной, но автор и, по его воле, участники похода, посчитали ее демоническим существом, предупреждающим половцев (а в конце и зачем-то бросающимся на землю).
Есть ли смысл это неопределенное ночное чудище как конкретную ипостась какого-то славянского или иранского божества (дэйва-дива)? Думаю для этого пока нет поводов. А вот птицу идентифицировать можно легко. По крайней мере, воины Игоря, которым все овраги в сем поле были ведомы, не могли ее спутать по крику.
Ворон птица хищная, но не достаточно сильная, чтобы нападать на крупную добычу, вынужден выжидать, пока она будет мертва или ослабеет донельзя. И если уж ворон после нескольких кругов «ввержеся на землю«, означает, что добыча его уже вполне готова и у нее нет больше шансов.
Вывод: мы видим в образе Дива не какое-то божество пантеона, а ловкий поэтический трюк автора Слова. Заменяя имя Ворона на Дива (чудище), автор наделяет птицу новой сущностью демона, предвещающего беду, оповещающего врагов, празднующего их победу. Вместе с тем обычная табуированность имени ворона (для участников охоты, похода) делала такую замену обычной и не вызывало недоумения.
Кто такой Див?
Итак, мультфильмы и детские сказки я рассмотрел, пора переходить к более серьезным вещам. Ударим мы, значить, по Слову нашему о полку Игореве, памятнику, как известно, русской литературы 12, если мне склероз не изменяет с деменцией, века.
Почему? Потому что могу.
Вот упоминания о нем:
кличеть вьрхоу древа
велить послоушати земли незнаемѣ
вълзѣ и поморию и посоулию
и соурожю и корсоуню
и тобѣ тъмоутороканьскыи бълване»
«оуже вьржеся дивъ на землю»
Итак, что мы можем сказать о Диве, исходя из этой скудной информации?
«пътичь оубоуди свистъ звѣри
нъ събися дивъ..». Навряд ли и рыба, разве что сумасшедшая (оценили как я тонко ввернул отсылку в «Понедельник начинается в субботу»? Ну а хер ли вы хотели, я ж интеллигенция, ёптыть)
Прежде чем вы скажете «Это просто художественное преувеличение!» давайте вспомним Ивана Ефремова (я уже упоминал о своей интеллигентности?), а именно «На краю Ойкумены»
«Мои коллеги вам сразу объяснят коротко – сти-ли-за-ция, – шутливо растянул слово ученый. – А я всегда при этом вспоминаю одну историю. В тех же египетских стенных росписях часто встречалась одна рыбка. Небольшая, ничем не особенная. Но нарисована всегда кверху брюхом. Как это так: египтяне, такие точные художники, и вдруг неестественная рыба? Объяснили, конечно: и стилизация тут была, и религия, от влияния культа бога Аммона. Вполне убедительно, ну и успокоились. А спустя пятнадцать лет выяснилось: есть в Ниле и сейчас такая рыбка, и – совершенно точно – плавает она всегда кверху брюхом».
Кто первым приходит на ум?
Подходит это описание к Диву? Вполне.
А знаете, как называли подземный народ, прекрасный и магический, на Урале?
Кличет див что это
Соколова Л. В. Див // Энциклопедия «Слова о полку Игореве»: В 5 т. — СПб.: Дмитрий Буланин, 1995.
Т. 2. Г—И. — 1995. — С. 110—114.
Общепринятого толкования Д. в С. нет. Первые издатели видели в Д. филина, считавшегося в народе вещей птицей. Эту точку зрения разделяли Н. Ф. Грамматин и Д. И. Иловайский. В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. И. Даля (2-е изд. СПб.; М., 1880. С. 447) как одно из значений слова Д. наряду со значением «чудо, диво. » указано: «зловещая птица, вероятно, пугач, филин». Но есть основания считать, что Даль следует, как и в некоторых др. случаях, за переводом первых издателей С. Вполне возможно, что и они основывались на нар. диалектном названии филина Д. (в «Словаре
русских народных говоров» это значение не отмечено). Аналогией может служить птица Д., описанная Е. В. Барсовым со слов крестьян Олонецкой губ. (Критические заметки. С. 346). Хотя нар. фантазия добавила к образу птицы черты сказочного или мифич. персонажа (из ушей валит дым, с носа падают искры), в основе лежит образ реальной птицы, по предположению А. Л. Никитина (Испытание «Словом». // Новый мир. 1984. № 7. С. 184—185), — полярной совы. Примета, связанная с ней (села на шелом — ожидай беду), тоже свидетельствует, что это реальная птица, слывшая в народе зловещей, так же как филин или ворон.
Д. Н. Дубенский высказал мнение, что Д. — это удод, птица южнорус. степной полосы. Он исходил из того, что, по словам чеш. филолога Л. Гая, в ряде слав. яз. удод носит название, весьма близкое к слову Д., — «диб», «диеб», «деб» (более точную и правильную информацию о названии удода в слав. яз. см.: Булаховский Л. А. Общеславянские названия птиц // ИОЛЯ. 1948. Т. 7, вып. 2. С. 104). Точку зрения Дубенского развили Д. Д. Мальсагов, обративший внимание на то, что удод, почуяв опасность, бросается на землю, т. е. ведет себя именно так, как Д. в С., и С. В. Шервинский, который приходит к выводу, что Д. выступает на стороне русских: клич его звучит не как предупреждение половцам, а как угроза: «иду на вы» (Д. выступает здесь, как показывает исследователь, в закрепл. за ним в средневековой вост. лит-ре роли вестника, глашатая), а своим падением на землю Д. символизирует опасность для Русской земли.
Никитин считает, что первонач. в тексте С. стояло «зивь», означающее, согласно азбуковнику, аиста или журавля. Некоторые ученые, присоединяясь к орнитол. точке зрения, ограничивались более общими определениями: Д. — «вещая птица» (И. П. Еремин), «ночная птица — вестник беды» (В. Н. Перетц) и т. п.
Ф. И. Буслаев объяснял Д. с мифол. точки зрения. В книге «Историческая христоматия. » он определил Д. как «существо зловещее и притом мифическое». В «Исторических очерках. », напомнив о том, что «в отдаленные средние века дьявол представлялся. в виде птицы, сидящей на дереве», и указав на польск. поверье, будто «дьявол, превратившись в сову, обыкновенно сидит на старой дуплистой вербе и оттуда вещует, кому умереть», Буслаев предполагает, что «мифический див. мог предвещать воинам Игоря верную смерть», отождествляя таким образом Д. с оборотнем-дьяволом (с монг. дьяволом отождествлял позднее Д. Л. Н. Гумилев). В работе «Русский богатырский эпос» Буслаев сопоставил Д. с образом Соловья-разбойника рус. былин (эту мысль развил затем Н. А. Мещерский) и с дивами южнослав. эпоса (эта параллель отмечалась позднее и др. исследователями).
Н. Костомаров в книге «Славянская мифология» отождествил Д. с языч. Чернобогом — существом злобным, смертоносным, противоположным светлому, животворному Белбогу. Эта же точка зрения высказана Е. Огоновским, Е. Ф. Коршем (его докл. изложен в библиогр. очерке Ф. М. Головенченко — 1963. С. 35—36) и С. Пушиком.
В. Мансикка, Вс. Ф. Миллер и М. А. Максимович считали, что Д. по имени и мифич. роли напоминает перс. злых духов, служителей верховного духа тьмы Оримана (Ахримана). Миллер полагал при
Отождествляли Д. и с др. персонажами слав. или вост. мифологии. Некоторые исследователи определяют Д. как мифич. зловещее птицеподобное существо (Н. К. Гудзий, В. И. Стеллецкий, А. А. Косоруков) или более конкретно: фантастич. птица Симург перс. мифологии, якобы тождеств. слав. божеству Семаргл (А. С. Петрушевич, Д. Ворт); мифич. птица-дева Сирин, якобы «замещающая» Д. в слав. мифологии (А. Ю. Чернов); птицеподобный гриф, грифон — фантастич. животное с туловищем льва, орлиными крыльями и головой орла или льва (И. И. Срезневский, Перетц, Г. К. Вагнер).
Есть мнение, что Д. — это леший (Н. Ф. Сумцов, П. В. Владимиров, В. Ф. Ржига, В. В. Иванов и В. Н. Топоров). Указанием на такую природу Д. Сумцов считал то, что Д. «кричит на дереве», и то, что крик лешего, как и крик Д. в С., предвещает несчастье. Дополнит. аргументом Сумцов считал то, что Д., упоминаемый в укр. поговорке-ругательстве «Щоб на тебе див прийшов», не может быть отождествлен ни с южнорус. дивами, ни с дивами перс. и инд. мифологии, но вполне может быть соотнесен с лешим. В. Суетенко (см.: Лит. Россия. 1980. 5 сент. С. 9) подкрепил соображения Сумцова сообщением, что в брянских говорах Д. означает «леший».
В. В. Капнист (точка зрения которого, высказанная еще в 1809—13, стала известна только в 1950 благодаря публикации Д. С. Бабкина) считал, что Д. — это не живое существо, а маяк, выставлявшийся на насыпных холмах в виде птицы, чаще всего в виде чучела филина с трещотками, посредством которых можно было передавать на большое расстояние весть о тревоге. Выражение «уже връжеся дивь на землю» означает, по мнению Капниста, что половцы, не боясь нападений русских, уже побросали на землю свои маяки.
Некоторые ученые и переводчики видят в Д. олицетворение нужды, горя (А. А. Потебня), злой судьбы (А. Н. Веселовский), молвы, славы (Н. М. Деларю), слухов о походе Игоря (Н. И. Гаген-Торн), символ темной стихийной архаики — гордыни и похоти (Чернов) и т. д.
Итак, большинство исследователей считает Д. воплощением сил зла. Прямо противоположную точку зрения высказал А. Знойко, по мнению которого, Д. — верховное божество славян, бог неба или само небо, т. е. Белбог. С Дыем, божеством, упомянутым в
апокрифич. «Хождении Богородицы по мукам» (XII в.), отождествляет Д. В. Л. Янин.
По мнению Л. В. Соколовой, Д. в С. — это языч. божество дикого, не освоенного человеком пространства — поля и леса, где властвуют опасные для человека стихийные силы; позднее — леший. Д. можно типологически соотнести с Паном греч. мифологии. В начале похода Игоря Д. предупреждает о нем половцев, живущих в поле под покровительством Д., а после поражения Игоря Д., как символ половцев, вторгается на Русскую землю.
Лит.: Бутков П. Г. О финских словах в русском языке и словах русских и финских, имеющих одинаковое знаменование. СПб., 1842. С. 15—16; Дубенский. Слово. С. 38; Буслаев Ф. И. 1) Исторические очерки русской народной словесности. СПб., 1861. Т. 1. С. 80—81; 2) Историческая христоматия церковнославянского и древнерусского языков. М., 1861. С. 602; 3) Русский богатырский эпос // Рус. вест. 1862. № 3. С. 28; Костомаров Н. И. Славянская мифология. Киев, 1847. С. 47—48; Бицын. Слово. С. 785; Огоновский. Слово. С. 46; Веселовский А. Н. Новый взгляд на Слово о полку Игореве // ЖМНП. 1877. Авг. С. 276; Миллер Вс. 1) Взгляд. С. 88—89, 190; 2) Экскурсы в область русского народного эпоса. М., 1892. С. 102—106, 210, 213—214; Барсов Е. В. 1) Критические заметки об историческом и художественном значении Слова о полку Игореве // ВЕ. 1878. Кн. 11. С. 346—348; 2) Лексикология. С. 194—195; Максимович М. А. Песнь о полку Игореве // Собр. соч. Киев, 1880. Т. 3. С. 536; Сумцов Н. Ф. Культурные переживания // Киевск. старина. 1890. Т. 31. С. 58—59; Мелиоранский П. М. Турецкие элементы в языке «Слова о полку Игореве» // ИОРЯС. 1902. Кн. 2. С. 3; Потебня. Слово. С. 25, 26, 82, 100; Гальковский Н. М. Борьба христианства с остатками язычества в древней Руси. Харьков, 1916. Т. 1 (§ 13: «Див»); Перетц. Слово. С. 173; Ильинский Г. А. Несколько конъектур к «Слову о полку Игореве» // Slavia. Praha, 1929 Roč. 7. Seš. 3. S. 653; Ржига В. Ф. Слово о полку Игореве и древнерусское язычество // Ibid. 1933—1934. Roč. 12. Seš. 3—4. S. 430 (то же: Слово — 19861. С. 97, 100); Новиков И. Поэтика «Слова о полку Игореве» // Лит. учеба. 1938. № 3. С. 13; Югов. 1) Слово — 1945. С. 10—11, 117—118; 2) Слово — 1975, С. 135—140, 225—239, 252—253; Гудзий Н. К. Рец. на кн: Слово о полку Игореве / Пер. и комм. А. К. Югова. М., 1945 // Сов. книга. 1946. № 6—7. С. 99—100; Орлов. Слово. С. 96; Бабкин Д. С. «Слово о полку Игореве» в переводе В. В. Капниста // Слово. Сб. — 1950. С. 354; Янин В. Л. Свинцовая крышка с тайнописью из Новгорода // Краткие сообщ. Ин-та истории материальной культуры АН СССР. М.; Л., 1954. Вып. 54. С. 46—48; Еремин И. П. Слово о полку Игореве. Примеч. // Худ. проза Киевской Руси XI—XIII веков. М., 1957. С. 339; Мальсагов Д. Д. О некоторых непонятных местах в «Слове о полку Игореве» // Изв. Чечено-Ингуш. НИИ истории, яз. и лит-ры. Грозный, 1959. Т. 1, вып. 2. С. 134, 140—141; Вагнер Г. К. Грифон во Владимиро-Суздальской фасадной скульптуре // Сов. археология. 1962. № 3. С. 78—90; Головенченко — 1963. С. 30, 35—36, 66, 277; Иванов Вяч. Вс., Топоров В. Н. 1) Славянские языковые моделирующие семиотические системы. М., 1965. С. 173; 2) Див // Мифы народов мира. М., 1980. Т. 1; Стеллецкий. Слово — 1965. С. 129—131, 160; Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М., 1970. С. 323—326; Рыбаков Б. А. О преодолении самообмана: (по поводу книги Л. Н. Гумилева «Поиски вымышленного царства») // ВИ. 1971. № 3. С. 157; Гаген-Торн Н. И. Анимизм в художественной системе «Слова о полку Игореве» // Сов. этнография. 1974. № 6. С. 114—115; Мещерский Н. А. Из наблюдений над текстом «Слова о полку Игореве» // Вест. ЛГУ. Л., 1976. № 14, вып. 3. С. 82—83; Ворт Д. Див — Simurg // Восточнослав. и общее языкознание. М., 1978. С. 127—132; Шервинский С. В. «Див» в «Слове о полку Игореве» // Слово Сб. — 1978. С. 134—140; Суетенко В. Гимн русскому народу: Гипотезы, догадки, предположения // Лит. Россия. 1980. 5 сент. № 36. С. 9; Дорожкин Н. Мудрецы удивлялись: не зверь он, а кто же?: Кто он, див из «Слова»? // Техника — молодежи. 1983. № 3. С. 58—59; Гаспаров Б. Поэтика «Слова о полку Игореве». Wien, 1984. С. 113—115, 193—194; Гребнева Э. Н. Где кричит Див? // РР. 1985. № 1. С. 100—102; Плюханова М. В. Див в «Слове о полку Игореве» // Черниг. обл. конф. — 1986. Ч. 1. С. 75—77; Чернов А. Ю. Поэтическая полисемия и сфрагида автора в «Слове о полку Игореве» // Исследования «Слова». С. 278; Трубачев О. Н. Славянская этимология и праславянская культура // X Междунар. съезд славистов: Слав. языкознание.
М., 1988. С. 321; Пушик С. Дараби пливуть у легенду. Київ, 1990. С. 39—55; Соколова Л. В. Див и «Тмутороканский болван» в «Слове о полку Игореве» // Живая старина. 1994. № 4 (в печати).