Что такое миниатюра в средневековье
Средневековые миниатюры.
В связи с распространением христианского учения появляется раннехристианское искусство миниатюры. Основой христианского учения, как известно, стали Ветхий и Новый Заветы, которые в больших количествах переписывались и распространялись среди общин для укрепления в вере, а также для ведения богослужений. В течение I-IV вв. наблюдается постепенный переход от свитка к пергаментному кодексу, который оказался не только более удобным при ведении божественной службы, но именно книжный формат, а также характер, фактура бумаги предоставляли обширные возможности при иллюстрировании. Одна из ранних экземпляров книг Ветхого Завета – «Венский генезис» (Книга Бытия, конец IV в.). «Венское Бытие» написано серебряными, теперь почерневшими от времени буквами на пурпурном пергаменте и украшено цветными миниатюрами.
Распятие в данном случае играет роль заглавной буквы Т
А изображение Марии играет роль заглавной буквы I
В 568 г. в Италию под предводительством Альбоина вторгаются германские племена – лангобарды (современная Ломбардия, столица – Милан). Искусство лангобардов – искусство латинизированных варваров (с нем. Langobarden – длиннобородые). Латинизация проявилась в ювелирном деле
Своеобразная художественная школа образовалась на Британских островах. Англо-ирландское искусство. В V-VI веках в Британию, где проживал древний народ бритты (самые непокорные из завоёванных римлянами народов), вторглись англо-саксонские племена, но культура бриттов сохранилась, несмотря на значительное истребление самих носителей этой культуры. Наиболее ярко синтез традиционных художественных форм и нового христианского мировоззрения воплотился в искусстве миниатюры. Евангилие из Дарроу ок 680 г.
Евангелие из Личфилда VIII в.
Ковровый лист из евангелия из Лимчфилда.
Каролингская эпоха уходит как последняя вспышка Античности. В 911 г. завершилось правление династии Каролингов, и политический центр Германии сместился в Саксонию. Представители саксонской династии сумели на время восстановить сильную королевскую власть; наиболее выдающимся из них был Оттон I, считавший себя продолжателем каролингской имперской традиции и с самого начала заявивший притязания на такую же державную власть, которой обладал Карл Великий. Ему удалось объединить на время земли в единое государство – Оттоновскую Империю, а заняв в 962 году Рим, он венчается римской короной и принимает титул императора Августа. При Оттонах появляется Священная Римская Империя.
Оттоновское Возрождение (950-1050 гг.).
Вследствие династического брака Оттона II и византийской принцессы родился Оттон III, считавший себя «чудом мира». Он пытается обновить Римскую империю, но народ Рима восстаёт и через некоторое время он умирает от малярии; его наставником был будущий Сильвестр II, ставший папой как раз благодаря своему подопечному. Явление, в значительной мере определившее облик культуры и повседневной жизни эпохи Оттоновского Ренессанса – ожидание 1000 года и конца света.
В целом упадок образованности. Двор не знает того размаха меценатства и тех культурных запросов, какие были при Карле.
Самые многочисленные императорские заказы делаются в монастыре Райхенау. Стремление к лаконизму, простоте, колористическому однообразию; чаще всего – пустой фон, на котором помещены фигуры (нет деталей).
Передача ключей Петру
Манесский песенник содержит исключительно поэтические произведения на средневерхненемецком языке. Кодекс является представительным собранием средневековых лирических песен и источником сведений об искусстве миннезанга. Основная часть кодекса, написанная в начале XIV в., охватывает творчество 110 авторов, позднее в него были внесены ещё 30 авторов. Расположение авторов в кодексе в целом соответствует их сословному положению.
Псалтырь Эгберта Трирского тот же пустой фон на миниатюре без пейзажа.
А вот изображение Оттона III на троне.
4 части света с шарами преподносят ему свои символы. Влияние апокалиптических настроений ближе к началу тысячелетия и распространение мнения, что Оттон III – последний император. Средневековье характерно своим сиволизмом.
Вот изображения из евангелия Оттона
Ярким примером совмещения дискурсов – религиозного и политического – является Евангеларий Оттона III (Мюнхен, Баварская государственная библиотека), который можно смело назвать одной из самых знаменитых рукописей школы Рейхенау. Евангеларий был создан около 1000 г. по заказу императора.
Религиозный пафос Евангелария воплощен с шокирующей экспрессией в портрете св. Луки (илл.14). Как обычно, евангелист пребывает под сводом затейно декорированной арки, которая опирается на две колонны; но на этом дань западной иконографии можно считать исчерпанной – св. Лука из Евангелария Оттона III скорее походит на восточных святых (что, впрочем, не удивительно, учитывая «византийский уклон» всего императорского двора).
Св. Лука, окруженный бирюзово-зеленой мандорлой, восседает не на троне, но на некоем подобии радуги. В энергично воздетых к небу руках он держит одиннадцать небесных сфер, населенных ангелами, пророками и святыми. Сферы-сателлиты, подобно лепесткам небесного цветка, окружают сферу центральную, где помещен символ св. Луки – осиянный нимбом крылатый телец, а в сфере, что расположена над ним, мы видим самого Вседержителя, в чьих руках – развернутый свиток, символ христианского учения.
Евангилие Генриха II
Школа Регенсбурга. Латинизированное понимание образного строя и сюжетов. Сюжет трактуется как формула, наслоение смыслов. Евангелие аббатисы Уты. Распятие Христа.
Огромный крест, на котором изображён распятый Христос в пурпурной одежде и епитрахили (знак священного достоинства); всё изображение – смысловой ребус. У Креста стоят две фигуры: синагога и Церковь торжествующая, наверху – помрачившиеся солнце и луна, внизу сцены (восстание мертвых и разодранная завеса), рама – изображение Иерусалима; по центральной поперечной оси изображен «Закон», не увидевший Христа, и Вера с Евхаристической чашей на голове; рядом с Христом – музыкальная гармония Космоса (благозвучие). Система организации изображения не связана с византийскими памятниками – это собственная образная система.
Регенсбургскую школу книжной миниатюры отличало от школ-соперниц очевидное пристрастие к богатым, развитым орнаментам и выраженное стремление к сложной аллегорической и теологически глубокой интерпретации изображаемых сюжетов. Достаточно репрезентативны в этом отношении миниатюры Евангелария аббатисы Уты из Нидермюнстера, созданного в Регенсбурге в первой четверти XI в. Исполнена мистического символизма иллюстрация, изображающая служащего мессу св. Эрхардта (илл.27). Рядом со святым – содействующий ему дьякон. Оба стоят перед алтарем с литургическими предметами (на него указывает правая рука св.Эрхардта).
Сцена взята в роскошную золотую раму, украшенную разноцветными побегами и листами, в верхней части которой находится круглый медальон с Агнцем (здесь, редкий случай, агнец выполнен в синем цвете). В углах рамы помещены квадратные вставки. В одной из них, справа вверху – портрет заказчицы, самой аббатисы Уты, в трех других – аллегории христианских добродетелей.
Кельнская школа.
Пример евангилие аббатисы Хитды.
Буря на Галилейском море из евангелия Хильды.
. Корабль, влекомый ветром, летит диагонально, пересекая поле листа и рамку, парус сорван, снасти развеваются, испуганные апостолы будят уснувшего на корме Христа, и в этом хаосе, переданном не через изображение волн пейзажа, а лишь через движение корабля, остается один остров покоя – единственная правильная вертикаль – неподвижно свисающий рукав Христа. Так, через деталь, выраженная Его способность повелевать ветру и буре могла прийти только из византийского мира.
Книги переписывались в средневековье монахами. Это считалось богоугодным делом. Церковь была заодно и цензурой.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Средневековая миниатюра, дьявольские зайцы и маргиналии: что это такое и где об этом читать
Вы ведь любите иллюстрации. Кто их не любит? Картинки всегда усваивались куда проще и быстрее, чем многостраничные тексты, а если они ещё и глазу приятны, то наблюдать за ними – двойное удовольствие. Так думали и люди в Средневековье, а потому щедро сдабривали свои книги цветными миниатюрами. Вы наверняка видели хотя бы одну такую – безумные зайцы с копьями, безмятежные люди в странных позах, рыцари сражаются с улитками… Давайте разберёмся, почему книжная миниатюра такая безумная.
Для начала, средневековая миниатюра – совсем не то, чем кажется. Книги в тот период в большинстве своём были весьма благочестивыми и богоугодными текстами, а кролики-убийцы и драка с улитками – это как-то не по-христиански. Вроде, в Библии таких сцен не было, в проповедях – тоже вряд ли. Так откуда вообще у нас столько безумных средневековых сюжетов и что иллюстрируют картинки?
Ответ: ничего. Средневековое искусство, конечно, было специфичным, но не настолько, чтобы создавать книги о сражениях рыцарей с кроликами и так тщательно их иллюстрировать. Большинство из известных нам странных рисунков – это маргиналии (или дролери, на французский манер). Эторисунки и записи на полях книг, и обычно они не имеют никакого отношения к написанному. Настоящие книжные миниатюры куда серьёзнее: они утончённые, правильные и никогда не включают в себя сюжеты со священниками, высиживающими яйца в птичьем гнезде.
Просто о маргинальном
Само по себе слово «маргиналия» произошло от латинского margo – «край», и в этом вся суть. Иллюстрации на грани разумного и за гранью пристойного. Начинают они появляться с XIII века в английских, фламандских и французских рукописях: до этого широкие поля были в основном пустыми. Но тут кто-то понял, что тратить столько места на страницах впустую – преступление против человечества, и началась настоящая феерия. Поля в книгах стали площадкой для пародии. Маргиналии были таким специфическим направлением средневекового юмора. Частенько там изображались комедийные сценки, вроде человека, отрезающего ветку, на которой сам сидит (смешно же?), или цирюльника с деревянной ногой. Конечно, к маргиналиям относятся не только изображения, но и всевозможные пометки на тех же полях, но сегодня мы затронем визуальную – и самую запоминающуюся – их часть.
Маргиналии зачастую были весьма откровенными и даже непристойными, и это, конечно, тоже важная часть шутки. Нет ничего смешнее инверсии привычного порядка вещей: всё переворачивается вверх ногами. Трусливые кролики охотятся на людей, всадники несут лошадей на плечах, рыцари в ужасе бегут от большого слизня… Отношения между человеком и животным, женщиной и мужчиной, господами и подданными меняются на прямо противоположные, и получается шутка. Мнения об истинном предназначении маргиналий до сих пор весьма полярные. Безусловно, комический элемент в них ключевой, однако некоторые исследователи считают, что через такую демонстрацию человеческих пороков маргиналии становились назидательными. Мол, такое изображение показывало искажение божественного порядка, напоминало о дьявольских искушениях на каждом шагу и предостерегало: не надо. Однако это спорное мнение. Всё же многие маргиналии, очевидно, не имели никакого отношения к дидактике и были просто искренним порывом души средневекового иллюстратора. Ну, вот захотелось ему украсить заглавную букву очередной страницы «Романа о Мерлине» задумчивым рыцарем без панталон. Зачем себя сдерживать, если можно нарисовать?
Человек против кролика
Итак, кролики частенько становятся героями маргиналий, но отнюдь не в амплуа милого пушистика. Средневековые художники рисовали их жестокими убийцами, в чьей ушастой голове бьёт набатом жажда крови. Их изображали маленькими и большими, разных форм и цветов, но одно было неизменным: их победа над человечеством.
Однако в образе этих ушастых захватчиков есть нечто большее, чем просто шутка в стиле «жертва становится охотником». В конце концов, охотились не только на кроликов, так почему же именно они в маргиналиях стали олицетворением зла? Да, мы ранее упомянули, что трактовать маргиналии тяжело и почти бессмысленно. Но всё равно можем попытаться.
Итак, кролики в целом фигурировали в средневековом искусстве, олицетворяя невинность, чистоту, весну и прочее. К тому же они были своеобразным религиозным символом. Учить неправедных христиан быть праведными всегда проще на конкретном примере, но, чтобы не вдаваться в детали, поучительные истории частенько облачали в басни о животных. В одном из европейских бестиариев XII века упоминалась роль зайца в таких баснях – обычно он представлял собой человека, который так искренне любит Бога, что слушает его, а не своих многочисленных собратьев. Кролики считались настолько чистыми, что в средневековых рукописях нередко встречались изображения Иисуса в их компании. Пока что всё безобидно, ровно ноль убитых рыцарей.
Собственно, такая их невинность и стала причиной, почему именно кролики были выбраны для инверсивных шуток: в маргиналиях они мстят не только людям, но и – внимание – охотничьим собакам. Они осаждают собачьи крепости, снимают шкуры с охотников и торжествуют. Теперь-то справедливость восстановлена.
Кроме того, как известно, кролики в массовой культуре воспринимались трусоватыми и глуповатыми животными. Поэтому всякий рыцарь, которого злой заяц с копьём загнал в угол, опорочен дважды: он не просто слабак, но ещё и трус. Зачастую люди в таких сценках прикрывают глаза ладонями: страшно же. Собственно, это делает из простой охоты зайца на человека вершину средневековой комедии.
Есть, правда, в образе кроликов и тёмная сторона, куда более древняя, чем христианские мотивы. В классической древности образ зайца зачастую ассоциировался не просто с плодородием. Но ещё и с распущенностью во всех смыслах этого слова. Не то чтобы древние греки или кто бы то ни было из-за этого осуждали кроликов, но вот христиане, конечно, не слишком благосклонно восприняли такую трактовку кроличьего образа. В итоге образ зайца остался весьма двояким. С одной стороны, невинный компаньон Иисуса, с другой – сам дьявол в пушистой плоти. В общем, идеальный герой для шуток и социальных комментариев на книжных полях.
Сразись со мной, улитка
Другой популярный сюжет маргиналий, как вы могли понять, тесно связан с боями против гигантских (и не очень) улиток. Казалось бы, почему? Неужели мало было кровожадных зайцев с большими ножами? А вот.
Сцены с улитками появляются ещё в английских рукописях XIII века, и там их невероятно много. Иногда на них верхом сидят бравые рыцари, иногда улитка настигает зазевавшегося воина и тот в ужасе бежит от неё, бросив меч. Иногда это просто улитка, мирно ползущая по краю листа.
Лилиан Рендалл в своей книге «Images in the Margins of Gothic Manuscripts» выдвигает интересную гипотезу. Возможно, вся шутка в раковине улиток. Их уютная ракушка могла стать забавной пародией на тяжёлые рыцарские доспехи – такие грузные, что в них почти можно жить. К тому же, улитка – довольно приземлённое создание, а потому окрестить её благородным рыцарем, пусть и метафорически, уже довольно комично. В итоге получается уморительная сценка, где рыцарь в полной амуниции боится напасть на такого бронированного врага. Глупый, глупый рыцарь, это же всего лишь улитка!
Есть, правда, и другое, более благородное толкование постоянным боям с улитками. Исследователи выдвигали версию о том, что эта самая улитка может олицетворять собой бедные слои населения – опять-таки, приземлённое животное, которое медленно, но верно ищет своё место в этой трудной жизни, а по пути повергает в ужас парочку рыцарей и аристократов. В конце концов, пусть хоть на бумаге бедняки победят. Возможно, этим объясняется один из популярных мотивов в таких маргиналиях: обнажённый богатей молит улитку о пощаде. Та, наверное, не простит.
Как бы то ни было, сейчас мы можем только предполагать, о чём думали авторы манускриптов, разрисовывая их маргиналиями. Никакого формализма в символах, никаких толковательных сборников, только догадки и предположения. Но это абсолютно не мешает нам любить маргиналии. Ещё и простор для воображения остаётся – чем плохо?
Что читать и куда бежать
Если истории о заячьей жестокости и успешных улитках вдохновили вас почитать что-то более серьёзное о маргиналиях, срочно рекомендуем вам к ознакомлению несколько книг на эту и смежную тему.
Знаете, что лучше чтения о маргиналиях? Конечно же, их непосредственный просмотр. Фонды Национальной библиотеки содержат не только безупречно вычищенные тома – во многих из книг сохранились пометки прежних владельцев, от простого имени до размашистых дарственных надписей и искренних замечаний к тексту. Есть даже с рисунками. Заинтригованы? Дышите глубже: здесь можно взглянуть на целый комплекс старообрядческих рукописей, щедро снабжённых маргиналиями и иллюстрациями. К примеру, «Литургия Иоанна Златоуста и литургия преждеосвященных даров» на крюковых нотах конца XVIII века очаровывает своей простотой и непосредственностью – тут даже есть бревенчатые церквушки! Обворожительными птицами и цветами расписаны «Поучения» Ефрема Сирина 1791 года. Любопытные текстовые маргиналии сохранились в «Букваре языка славенскаго» – вся хроника его изучения неразборчивым шрифтом внизу страниц. Снова хочется меньше слов и больше картинок? Посмотрите, какие изображения с книжными миниатюрами хранятся в Националке. Они наверняка вас очаруют.
Отдельно выделим один из самых любопытных экземпляров библиотечной коллекции – маргиналия за авторством самого Марка Шагала. Почти сотню лет назад он варварски нарисовал обнажённую женщину прямо на титульном листе собственной книги – чуть повыше автографа. Настоящее искусство.
Современная литература так много потеряла, когда отказалась от рисунков на полях: теперь маргиналии появляются разве что в школьных учебниках. Слишком узкие поля, никакого пространства для творчества! Впрочем, всё поправимо. В следующий раз, пополняя свою домашнюю библиотеку книгой с широкими полями, подумайте: а не пририсовать ли в уголке задорную улитку, поедающую рыцаря?
Только ради всего святого, не рисуйте в библиотечных книжках. Воспользуйтесь бумажными вкладышами: Национальная библиотека заботится о ваших творческих порывах.
Материал подготовлен отделом сопровождения интернет-портала.
LiveInternetLiveInternet
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Интересы
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
КНИЖНАЯ МИНИАТЮРА РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.ИЛЛЮСТРИРОВАННЫЕ КОДЕКСЫ
Книжная миниатюра раннего Средневековья.Иллюстрированные кодексы
Тема сегодняшнего поста «Книжная миниатюра раннего Средневековья». При слове «миниатюра» у нас обычно возникает образ чего-то совсем небольшого, собственно миниатюрного, маленького. Это не совсем правильный образ в отношении нашего сегодняшнего материала, потому что слово «миниатюра» восходит к названию краски – «миниум», а вовсе не к чему-то минимальному. Т.е. миниатюра книжная может быть на самом деле довольно крупной, сопоставимой по размеру и формату и с небольшой картиной, и с иконой, и даже, как ни удивительно, с витражом.
Далее, книжная миниатюра свойственна как явление художественной культуры вовсе не только западному христианскому Средневековью, но, естественно, и восточному – Византии и Руси. Это искусство процветало также в Индии, в Персии, в других странах Азии – в Японии, в Китае. Процветает искусство иллюстрации и после Средневековья, в эпоху Возрождения, как в печатной графике, так и в более редком уже, конечно, явлении – в рукописной книге. Ну и, наконец, великое искусство печатной графики, книжные иллюстрации ХХ в. тоже в какой-то степени наследники великой традиции иллюстрирования книги.
Гигантский кодекс из Богемии. Разворот с дьяволом. XII в.
Крупнейший средневековый манускрипт: 90 см в высоту, 50 см в ширину. Национальная библиотека Швеции, Стокгольм
Западное Средневековье унаследовало книжную миниатюру, как и другие техники и другие жанры своего искусства, от предшествующих цивилизаций. Прежде всего, конечно, от Рима, от греко-римской античности. Но и греко-римская античность, в свою очередь, многому научилась от египтян, которые уже по крайней мере в эпоху Нового царства, а в общем, может быть, и раньше, иллюстрировали как священные тексты, так и художественную литературу очень подробными иллюстрациями.
В греческом мире искусство книжной миниатюры было развито относительно слабо, потому что, как известно, и литература, и философия в греческом мире воспринимались прежде всего на слух, в школе. Эти тексты обсуждались устно в садах Академа, или в Ликее, или же в александрийском Музеоне. Это не значит, что папирусов не было или что их не иллюстрировали. Но папирус, как известно, материал относительно устойчивый по отношению ко времени и весьма относительно сохранный. Поэтому греко-римский мир, насколько мне известно, по крайней мере каких-то шедевров в иллюстрировании папирусных свитков не создавал. Т.е. иллюстрации носили собственно иллюстративный характер.
Писец Ани и его жена Туту перед дарами. XIX династия Нового царства, ок. 1250 г. до н.э.
Папирус Ани. Британский музей, Лондон
Что-то принципиально начинает меняться, как мне кажется, в первые века н. э., когда в конкуренцию с папирусом вступает пергамент. Это было связано с тем, что еще в последние века до н. э. египетское царство наложило эмбарго на вывоз папируса, чтобы сохранить такую культурную и в какой-то степени литературную монополию в эллинистическом мире. И Пергам, Пергамское царство, предложило свою альтернативу папирусу. Пергамент, т.е. выделанная специальным образом кожа, которую истончают, превращают в нечто, часто напоминающее на ощупь нашу современную бумагу, – это именно материал животного происхождения, надо иметь это в виду, естественно, довольно дорогостоящий.
Птолемей II Филадельф разговаривает со старцами, призванными в Александрийскую библиотеку для перевода Библии. 1672
Художник – Жан Батист де Шампань (Jean-Baptiste de Champaigne, 1631–1681). Версаль
Но, в отличие от папируса, пергамент дал форму явлению, которое хорошо нам знакомо – книге. По латыни книга называлась «кодекс», всем известное слово «Библия» обозначает «книжечки» во множественном числе. Это указывает на то, что христиане свой священный текст воспринимали не только в свитках, хотя и в них тоже, но прежде всего в таких вот книжечках, тетрадочках. И то, и другое – «тетрадь» это тоже слово греческое – это четыре сложенных вдвое листа, поэтому получается восемь листов вместе, восемь разворотов, 16 страниц. Представим себе, что такие вот тетрадочки сшиваются, и получается пока что привычная нам форма книги.
Изготовление пергамента. 1568
Гравюра. Художник – Йост Амман (нем. Jost Amman, 1539—1591). Франкфурт-на-Майне
Пока еще компьютер, айпад и прочие прелести жизни не убили в нас радость контакта с бумагой, мы помним запах книги. Так вот, представим себе, что, в общем, похожий запах был знаком уже первым христианам в первые века н. э., с одной стороны. С другой стороны, и язычникам, т.е. представителям других религий позднеримского мира, греко-римской цивилизации. Вот перед нами образец одной из самых древних вообще сохранившихся роскошных рукописей времен отцов церкви, последних римских поэтов. Около 400 года был создан так называемый «Ватиканский Вергилий», хранящийся в апостолической библиотеке Ватикана. Здесь мы видим сцену из первой книги «Энеиды», где Эней строит город.
Ватиканский кодекс 1209 (лат. Codex Vaticanus). Середина IV в.
Одна из самых ценных рукописей греческой Библии, с неполным текстом Ветхого и Нового Заветов
Но иллюстрировали прежде всего… Я сейчас говорю еще о нехристианском мире. Иллюстрировали великую школьную классику. Иллюстрировали «Энеиду», «Георгики» и «Буколики», но, насколько нам известно, не иллюстрировали, скажем, Овидия или других поэтов и прозаиков. Нам не известен иллюстрированный Фукидид или Геродот, Тит Ливий или Тацит.
Строительство города. Сцена из первой книги «Энеиды». Ок. 400 г.
«Ватиканский Вергилий». Ватиканская апостольская библиотека
Любили иллюстрировать (и вкладывали в это все силы духа и средства разного рода) полезную для частного высокопоставленного пользователя научную и околонаучную литературу. Таков, например, Венский Диоскорид, или De materia medica, т.е., условно говоря, медицинская энциклопедия в одном томе, созданная в Константинополе уже после падения Западного Рима, в самом начале VI в., для одной византийской принцессы.
Диоскорид узнаёт о свойствах мандрагоры. Константинополь, до 512 г.
«Венский Диоскорид», или Materia medica. Австрийская национальная библиотека, Вена
Здесь мы видим автора, который сидит на… Не думайте, что это трон, это просто кресло. Хочется думать, что это такое офисное кресло, которое сейчас начнет крутиться прямо под ним. Под ногами у него, говоря на простом языке, подножка, если по-научному – субпеданум. А перед ним стоит сама Эврисис, по-нашему, грубо говоря, Эврика, Находчивость, если угодно, «эврика» по-гречески значит «я нашел», которая демонстрирует автору, Диоскориду, магические лечебные свойства мандрагоры. В частности, на привязи у нее собака. Едва взглянувши на мандрагору, она тут же испустила дух. Перед нами авторское изображение, как бы икона автора, портрет. Не стоит здесь, конечно, искать никаких индивидуальных черт, это очень условный портрет, по-гречески подписано его имя. И таким образом открывается книга, которая тоже будет иллюстрирована разного рода как полностраничными, так и небольшими иллюстрациями. Это важно подчеркнуть.
Павлин. Сова. Константинополь, до 512 г.
«Венский Диоскорид». Австрийская национальная библиотека, Вена
Мы видим, что формат этой книги тяготеет к квадрату. Обычно это все-таки не квадрат, а такой слегка – но именно слегка! – вытянутый вверх прямоугольник. Это излюбленный позднеантичный формат, которому иногда подражало и восточное, и западное Средневековье, и Византия, и Русь, и средневековый Запад.
Но через несколько веков формат книги изменится. Этот формат, в свою очередь, связан с формой шрифтов как латинского, так и греческого алфавитов. Вы можете видеть рядышком небольшую иллюстрацию такой замечательной и вполне себе натуралистичной совы. Текст идет рядом, и мы видим, что буквы довольно размашистые, т.е. соотношение горизонтали и вертикали у этих букв зрительно напоминает соотношение горизонтали и вертикали у листа этой совершенно роскошной рукописи.
Ревекка и Элиезер у колодца. 1-я пол. VI в.
«Венская книга Бытия», Сирия. Австрийская национальная библиотека, Вена
Представим себе, что и первые Библии тоже, как на Востоке, так и на Западе, подражали (прежде всего в формате) вот этим форматам рукописей римских классиков. Перед нами Венская Книга Бытия. Мы видим странный цвет фона. Это пурпурный пергамент, т.е. пергамент, который выкрашен пурпурной краской. Как вы наверняка догадываетесь, пурпур – это совершенно особый цвет, и особый материал, и по-особому он воспринимался в позднем Риме. Это идет еще от египтян, потому что египтяне любили порфир – благородный такой цвет довольно широкого спектра, между прочим, от розового до темно-коричневого. Это гранит, т.е. очень крепкий материал, из которого высекались и статуи, и гробницы. Представим себе, что Константин Равноапостольный лежал в гробнице такого цвета и вся его семья. И в этот же цвет выкрашивается царственная такая, царская рукопись в Сирии в первой половине VI в. н. э. Конечно, для очень богатого и высокопоставленного заказчика. Все эти рукописи никогда не создавались для рынка. Они создавались для конкретных заказчиков на совершенно конкретные средства, и на создание одной такой рукописи зачастую уходили годы. Ну, или, скажем, при большом количестве усилий, может быть, год-два.
Благословение Ефрема и Манассии. 1-я пол. VI в.
«Венская книга Бытия», Сирия. Австрийская национальная библиотека, Вена
Итак, на порфирном фоне золотом, которое на иллюстрации, конечно, не видно, но реально изначально это золотые буквы, т.е. краска с примесью настоящего золота, пишется текст. И то, что текст пишется золотом на порфирном фоне, тоже кое о чем говорит, потому что одна из важнейших революций, которую совершило христианство в истории культуры, это, конечно, отношение к тексту.
История Иосифа. 1-я пол. VI в.
«Венская книга Бытия», Сирия. Австрийская национальная библиотека, Вена
Греки почитали Гомера, видели в нем все проявления божества и искали всю человеческую мудрость. Римляне уже умели читать Вергилия, прежде всего, конечно, его «Энеиду», как школу жизни и бессмертия, путешествия Энея и его судьбу воспринимали как инициационное путешествие души от низшего к высшему, и т.д.
Но все-таки Библия для христианина значила намного больше. Христианин не просто цитировал Библию, он ей как бы мыслил, он любую жизненную ситуацию мог объяснить двумя-тремя словами из Библии или целым пассажем. И кроме этого, в отличие от Гомера и Вергилия, Библия исполнялась во время литургии. Именно исполнялась, читалась нараспев, и из текстов Библии, прежде всего из псалмов, возникали молитвы и в конце концов возникло богослужение как на Востоке, так и на Западе.
Ноев ковчег. 1-я пол. VI в.
«Венская книга Бытия», Сирия. Австрийская национальная библиотека, Вена
И такие роскошные рукописи, которые мы сейчас видим, в первое тысячелетие выполняли прежде всего обрядовые функции. Т.е. когда мы смотрим даже на отдельное такое изображение, мы должны себе представить, что эта рукопись лежит где-то в храме, на алтаре или на каком-то специальном столике, ее читает чтец. Существовали как полные тексты Библии, так и эксцерпты, т.е. выдержки, то, что у нас в нашей русской традиции называется «Евангельские чтения» — по конкретным праздникам, по конкретному богослужебному календарю.
Добрый пастырь. 2-я пол. III в.
Катакомбы Присциллы, Рим
Иллюстрации в такой ситуации призваны были настроить священнослужителя, или дьякона, или даже, может быть, некоего условного прихожанина, который мог себе позволить следить за службой по такой роскошной рукописи, на определенный лад. Они, с одной стороны, рассказывают историю, в данном случае Иосифа. С другой стороны, сам этот рассказ подсказывает зрителю, что история Иосифа как бы предвещает историю Христа – как Иосифа братья продали за сколько-то там монет в египетское рабство, точно так же Иуда продаст учителя своего, положит агнца на жертвенный алтарь.
Таким образом, Ветхий Завет прочитывается первыми христианами как приуготовление… Причем не просто символическое приуготовление, а вполне такое реальное приуготовление к той истории, в которой они, собственно, живут, истории спасения. История израильского народа во всех ее деталях могла рассказываться и в библейском тексте, и в этих иллюстрациях, которые идут непосредственно рядом с текстом, внутри этого текста, это тоже можно видеть. История богоизбранного народа становится историей нового народа, в котором уже «несть ни еллина, ни иудея», как мы знаем, а все едины во Христе.
Иисус перед Пилатом. 1-я пол. VI в.
Кодекс из Россано. Епархиальный музей, Россано
Венская Книга Бытия – очень известный в истории искусства памятник. Менее известен, но не менее замечателен другой, тоже сирийский по происхождению Кодекс из Россано, небольшого городка в Калабрии, на кончике итальянского сапога. Здесь мы видим уже евангельскую историю – это Иисус перед Пилатом. Мы видим также, что эта сцена построена на таком вполне четко очерченном круге. Фигуры вполне себе такие еще античные по некоторым характеристикам, мы чувствуем зрительно присутствие трех измерений, эти тела еще не лишены объема, хотя в чем-то анатомия неправильна.
Но главное, в чем здесь уже говорит новое, средневековое христианское искусство – главные фигуры выделены цветом. Цвет обретает свое самостоятельное достоинство. Я уже сказала о цвете пурпура, порфире, царском цвете. Но также и золото, естественно. Может быть, в репродукции это не слишком заметно, но фигура Христа, стоящего перед судом, Пилат сейчас будет умывать руки, мы видим его слугу с умывальником… И Христос стоит перед ним не так, как он стоит на знаменитых картинах нашего художника Николая Ге. Он стоит вполне в своем царском облачении: темно-синее одеяние и золотой царственный опять же плащ накинут на плечи, золотой нимб выделяет его, несмотря на то, что ситуативно он находится, мягко говоря, не в самой простой ситуации. Художник VI в. не видит никакого противоречия в том, что Христа сейчас поведут на истязание, иудеи уже кричат «Распни! Распни его!», а он не теряет своего царского достоинства, и фигура его немного выше, чем фигуры остальных.
Мы также видим, что лист пергамена не нуждается в каком-либо иллюзионистическом пространстве. Пространство, если мне будет позволен такой каламбур, здесь неуместно. Лист пергамена – это локус, принципиальная плоскость, на которой размещаются условные обозначения локусов, мест, смысловых ячеек, в которых располагаются фигуры. Мы видим, что идет диалог между Христом и Пилатом, но при этом Пилат смотрит в одну сторону, Христос смотрит в другую сторону, его слуги – в третью, Варрава, которого Пилат предлагает отпустить, смотрит, как и положено пленнику, в землю, со связанными за спиной руками. Т.е. сцена прочитывается, но она строится не по законам земного какого-то реалистического пространства, оно здесь, повторяю, оказывается неуместным.
Или посмотрим вот эту сцену, спасительную по своему характеру, сотериологическую, т.е. повествующую о спасении… Я только что сказала, что история израильского народа, сотериологическая в свою очередь, ведь Израиль ждет спасения, в христианской рукописи прочитывается христианином со своей, как говорится, точки зрения, со своей колокольни. Ной вывел из ковчега всю свою живность, каждой твари по паре. Все эти твари, извините за выражение, прочитываются. Мы вполне узнаем слонов с их хоботами, мы узнаем ослика с ушами в разные стороны, мы узнаем горбатых верблюдов, быков, козлов, овец. Узнаем птиц, сорок, как минимум аиста… И, конечно, узнаем семью Ноя, трех его сыновей с тремя же дочерьми. И сам Ной приносит жертву Богу, возношение и всесожигаемое, как оно называется в псалмах, заколает тельца. И христианин, глядя на эту сцену, разворачивающуюся где-то не совсем понятно где, на некоем условном позёме, как говорят иконографы…
Глядя на это глазами христианина, мы понимаем, что эта история из Книги Бытия, в общем, рассказывает нам о нас самих. И псалмы, где-то посередине находящиеся между Книгой Бытия и Евангелием, тоже нам подсказывают, что «жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит… тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожигаемое, тогда возложат на алтарь Твой тельцы». Это 50-й покаянный псалом, который все христиане знали и многие знают и по сей день наизусть, наверное, самый важный из всех покаянных псалмов, приписываемых царю Давиду. Он тоже мог прочитываться, как и это изображение, в таком христологическом ключе, т.е. о Христе, и сотериологическом, т.е. как история спасение.
Таких книг, как я только что показала, конечно, не могло быть много. Это очень дорогое удовольствие, одна пурпурная краска стоила совершенно немыслимых денег. Но, поверьте мне, и остальные яркие краски тоже стоили немало, как и работа этих художников, даже если ни одного имени художников до нашего времени не дошло. Христиане, большая их часть вначале, как все мы знаем, была относительно бедной. Но люди не бедные в общинах известны уже по Новому завету, по Деяниям и Посланиям апостолов, а где-то на рубеже III и IV в., т.е. незадолго до объявления христианства одной из официальных религий империи, состоятельных христиан было довольно много. Эти христиане создали замечательное искусство катакомб. Безусловно, это не высоколобое искусство, не аристократическое искусство, но все-таки очень живое и, в общем, многому научившееся у живописи языческих сюжетов, у живописцев, работавших по заказам вовсе не только христианских семей.
Более того, не стоит отрицать возможности, что один и тот же художник мог изображать и христианские сюжеты, и вовсе не христианские. Мы прекрасно знаем, что сами христианские мыслители, верующие христиане тех веков, IV-V веков, могли нехристианские мифы, и даже антихристианские мифы и образы перетрактовывать на свой, сугубо христианский лад. Т.е. как бы старое вино вливалось в новые меха. И в этом искусстве последних веков античности и первых веков собственно христианской культуры мы такой специфический симбиоз как раз и наблюдаем. В самых общих чертах я вам его только что описала.
Падение Западной Римской империи, естественно, повлекло за собой и общий упадок культуры, а не только политических, социальных и экономических институтов. И, конечно, книг стали производить меньше. Полная Библия представляла собой главный текст христиан. Понятно, что этот текст переписывался. Полный текст Библии представлял собой довольно громоздкое произведение, килограмм этак в двадцать примерно. Не то чтобы я держала в руках такую священную тяжесть, никто не даст вам подержать на руках такую книгу. Но они сохранились, хотя и не от V-VI вв., но уже от VIII в. до нас дошли такие огромные пандекты – термин изначально юридический, но применявшийся также и к Библии.
Гигантский кодекс из Богемии. Оклад. XII в.
Крупнейший средневековый манускрипт: 90 см в высоту, 50 см в ширину. Национальная библиотека Швеции, Стокгольм
Один из интеллектуалов на пенсии, безопасной пенсии в VI в., Кассиодор Сенатор из римского рода, такой образованный интеллектуал, заказал для своего домашнего монастыря во все той же Калабрии, Вивариума, два списка Библии. Они представляли собой вот такое громоздкое произведение. Мы не знаем, были ли они иллюстрированы. Но зато мы знаем, что такая книга, конечно, воспринималась как сокровище.
Оклад «Евангелия королевы Теоделинды». Рим, ок. 600 г.
Сокровищница собора, Монца
И ничто лучше не иллюстрирует эту идею книги как сокровища в ранней средневековой культуре, как вот этот оклад, по счастью, дошедший до наших дней, украшавший, точнее, хранивший некогда Четвероевангелие, т.е. текст четырех Евангелий, которые, скорее всего, папа римский Григорий Великий подарил королеве Теоделинде. Королева Теоделинда около 600 года правила лангобардами. Они нам известны в основном как такие дикари, но на самом деле, как и все эти варвары, дикари, германцы, вступая в контакт даже с умирающей, но все-таки великой цивилизацией, конечно, окультуривались. И вот перед нами, представьте себе, такой крупноформатный кодекс, украшенный замечательным окладом. Это, конечно, не переплет, язык не повернется назвать это переплетом, это именно оклад, деревянные такие таблицы, покрытые позолотой, украшенные красной эмалью, драгоценными камнями, жемчугом и другими камнями. Целый ряд камней здесь присутствует. И восемь пусть уже довольно грубых, но все же вполне античных по характеру камей мы здесь видим. Эти камеи расположены по сторонам от крестов. Этот крест – как бы абстрактная квинтэссенция того, что находится внутри. Т.е. это символ той книги, которая заключена здесь, книги-сокровища.
Флавий Магнус Аврелий Кассиодор Сенатор (лат. Flavius Magnus Aurelius Cassiodorus Senator, V–VI вв.). Фульдское аббатство, 1177 г.
Университетская библиотека, Лейден
Такие же книги-сокровища создавались в основных культурных центрах раннесредневекового мира на протяжении столетий. Этих центров было относительно много, хотя, конечно, не так много, как в зрелое Средневековье. Эти центры всегда находились в монастырях. Все что мы с вами видим создавалось, скорее всего, монахами, обладавшими художественным чутьем, талантом и выучкой, при финансовом участии властей придержащих. Это могли быть власти как светские, так и духовные. И если сейчас, в наши дни, власть, претендующая на какое-то подобие культурной политики строит какую-нибудь феноменальную филармонию, или библиотеку, или театр, цирк, стадион, то в те времена, конечно, никаких цирков, стадионов, библиотек никто не строил. Библиотеки были, но они обычно были величиной с какой-нибудь современный нам рабочий кабинет. Но даже одна такая книга была и достойным подарком и достойным вложением – ex voto на латыни того времени, т.е. подношение, дар.
Лист 27r, с инципитом Евангелия от Матфея
аноним
Евангелие из Линдисфарна. к. VII — н. VIII вв.
Британская библиотека, Лондон
Представим себе, что Линдисфарнское Евангелие, хранящееся сейчас в Британской библиотеке в Лондоне и выставленное там под стеклом, создавались на острове Линдисфарн на средства в том числе местной знати, которая жертвовала, причем не обязательно деньги – это могли быть деревни, стада овец или телят. Эти евангелия делались из телячей кожи, и нужно целое стадо телят для создания такой крупноформатной рукописи. Далее нужно было найти минеральные краски, найти художника, нужно было, чтобы этот художник проникся местным духом, впитал в свою христианскую душу и какие-то заветы островного орнаментального мышления, стиля. И вот возникают такие трудноописуемые шедевры.
Meister des Book of Lindisfarne
Я сказала о Британских островах. Шире говоря, это Британские острова и Ирландия, но пока что не Скандинавия. В эти времена, около 700 года, Скандинавия еще пребывает в глубокой дикости, как и наша с вами Русь-матушка, и даже на континенте, в общем-то, очень немногие земли могут позволить себе великое книжное искусство. Это отчасти монастыри Италии, весьма, впрочем, пострадавшие от варварских нашествий. Это в эти века вест-готская Испания, и потом после арабского нашествия медленно-медленно, с IX в. возрождаются северные королевства – Астурия, Кантабрия, затем Лион, Наварра, Каталония. В Галлии, которая позже станет Францией, это лишь несколько монастырей и несколько епископских городов, но до Каролингского возрождения, повторю, это единичные случаи, потому что темные века – они действительно темные.
Представим себе, что такие замечательные рукописи создаются в очень неспокойном, разрозненном мире. И в этом, в общем, какое-то чудо состоит этого мира. Походы викингов, тогда еще абсолютно диких, даже не норманнов времен Вильгельма Завоевателя, арабское пиратство, да и собственная, в общем-то, дикость тех же самых франков, вест-готов или каких-нибудь лангобардов, отсутствие обустроенной религиозной и государственной жизни не могли не сказаться плачевно и на искусстве миниатюры. Тем не менее оно живет, потому что христиане понимали, что изображения обладают очень большой убеждающей силой, изображения проповедуют как бы наряду со словом.
Зачины Евангелий от Иоанна и Матфея. Ок. 700 г.
«Линдисфарнские Евангелия», Нортумбрия. Британская библиотека, Лондон
И вот на этих двух разворотах – это зачины Евангелий от Иоанна и Матфея – мы видим, как орнаментальное, по сути, нефигуративное мышление сплетается с текстом. Вот мы читаем: In principio erat Verbum, et Verbum erat apud Deus, et Deus… И дальше на следующей странице пойдет текст: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Бог был Словом». I, очень высокое и длинное, перетекает в N, которое нам кажется Z, но это на самом деле перевернутое N, и дальше P, которое похоже на B, но орнаментальная опять же привычка северного вот этого сознания, такого англо-кельтского, т.е. кельтско-германского, по сути, сознания, не мешает воспринимать букву. Главные буквы начала Евангелия как бы выстраивают специфическую иерархию. Первая буква самая большая, следующая поменьше, следующая тоже примерно такого формата, дальше смотрим: …rincipio – r похоже на v. Две строки у нас написаны чуть-чуть менее крупно, и пестрит, пестрит там, как бы орнамент вплетается внутрь этих слов. И следующие три строки уже поменьше. Таким образом, у нас возникает как бы иконический текст, текст как икона.
Монограмма «Хи-Ро» в Евангелии от Матфея. Ок. 700 г.
«Линдисфарнские Евангелия», Нортумбрия. Британская библиотека, Лондон
Почему так? Четкого, однозначного научного мышления быть не может, и просьба его не искать. Всякий, кто скажет «оно вот так», будет не прав. Наверное, потому что великое произведение искусства вообще не может быть истолковано от начала до конца, не может быть объяснено окончательно. Всегда должна быть какая-то загадка. Но мы знаем, что чтение священного текста, Divina Lectura, божественное чтение, Lectio Divina, чтение Священного Писания – это не просто чтение. Это даже не чтение Вергилия какого-нибудь, не чтение жития святого. Это медитативное чтение, т.е. такая совершенно особая интеллектуальная религиозная практика, которая настраивает ум монаха (а монах мог быть, между прочим, и королевского рода) на определенный лад. Текст ведет его в заоблачные выси, к единению с божеством.
Иоанн Евангелист. Ок. 700 г.
«Линдисфарнские Евангелия», Нортумбрия. Британская библиотека, Лондон
Такой молитвенный интеллектуальный настрой назывался на языке средневековой культуры anagogia, т.е. «возхождение», «возведение» буквально в горние выси. Это не просто некое моральное чтение, морализаторство или размышление над своими грехами. Это нечто большее, что довольно трудно, в общем-то, описать на современном языке. И мне кажется, что вот такая страница, на которую, как вы можете догадаться, затрачены неимоверные духовные силы и материальные средства, создавалась для того, чтобы медленно, спокойно настроить читателя на такой вот медитативный лад. Он медленно прочитывает эти самые первые строки примерно с таким же благоговением, с каким мы внимаем им во время Пасхальной литургии. Наверное, многие знают, что именно этот текст, зачин Евангелия от Иоанна, первые стихи Евангелия от Иоанна читаются в пасхальную ночь.
Гелазианский сакраментарий. Фронтиспис и зачин. Париж, ок. 750 г.
Ватиканская апостольская библиотека
Но не только эти зачины украшаются в Библии, могли украшаться и другие. Могли создаваться и рукописи иного характера. Как я уже говорила, они часто литургические по своему назначению. Перед нами – одна из древнейших сохранившихся литургических книг. Наверняка она не первая, но из древнейших сохранившихся. Это так называемый Гелазианский сакраментарий, его фронтиспис и инципит, т.е. начало, зачин опять же, хранящийся в Ватиканской библиотеке. А создан он был, видимо, в Париже или где-то около Парижа в середине VIII в., т.е. незадолго до знаменитого Каролингского возрождения.
Мы видим, что это не то чтобы абстрактный мир. Мы различаем здесь птичек разных, они даже, возможно, русскому зрителю напомнят наш лубок, какую-то помесь хохломы с мультфильмами. Краски такие… Они действительно и в жизни такие вот яркие и радостные. Мы видим слева изображение креста, но на кресте не видим распятого Бога, распятого Христа, потому что в те времена как-то еще не любили изображать распятого Бога. Варварское сознание с трудом сживалось с мыслью, что бог может умереть такой странной смертью на кресте, а потом воскреснуть. Искусство как раз, иконография нам подсказывает вот эти апории, эти знаки вопроса в религиозной догме.
К кресту подвешены рыбки, из которых две слева как будто на крючок поймались, а две справа за хвосты подвешены. Получается, две рыбки формируют буквы альфа и омега. И всякий христианин, знакомый с христианством, знает, что это обозначение божества, конечно: «Аз есмь альфа и омега, начало и конец». Схожий же образ мы видим и справа, на правом развороте этой книге. Здесь крест тоже украшен альфой и омегой, и за них цепляются птички. А в середине агнец с крестом, что подсказывает нам уже, что это, собственно, изображение распятого Христа, но символическое. И это, повторяю, литургическая книга, т.е. эти изображения имели совершенно очевидное богослужебное значение.
И, наконец, еще одним важным центром создания таких рукописей, совершенно магических по силе и даже по функциям, в те времена была, конечно, Ирландия. Англия и Ирландия – это отчасти единое культурное пространство, но при этом надо учитывать, что Англия все-таки была завоевана германцами-англами и частично саксами, а Ирландия оставалась кельтской страной. Но искусство нам показывает, что многое в их языке все-таки общее.
Евангелия св. Чеда, епископа Личфилдского. Евангелист Лука (слева), монограмма «Хи-Ро» (справа). Англия или Ирландия, 1-я пол. VIII в.
Личфилдский собор
Вот знаменитая «Книга из Келлса», где мы видим изображение Христа на троне. Можно видеть, что это, конечно, весьма условное изображение человеческой фигуры, некое воспоминание об анатомии. Но анатомия живого человеческого тела уступает место неким иным художественным ценностям, которые мы обычно называем «условностью», «орнаментальной условностью».
Слева: Канонические таблицы Евсевия. Справа: Христос на престоле (справа). Книга из Келлса, Ирландия, ок. 800 г.
Библиотека Тринити-колледжа, Дублин
Эти термины мы имеем полное право использовать, но мы должны понимать, что это не этикетки, а описательные категории, и ни в коем случае не вкладывать в это какое-то отрицательное значение. Если искусство уходит от иллюзии реальности, то уходит не только потому, что художники разучились изображать какой-нибудь там контрапост, и чем бицепс от трицепса отличается, тоже забыли. Они забыли, потому что их зрители больше не ценят ни античную калокагатию, ни там слезу, текущую по щеке, ни «туманну даль» или какой-то пейзаж. Наличное бытие, пейзаж вокруг монастыря, в общем, не имеет для раннесредневекового христианина какого-то особого значения, ни эстетического, ни религиозного. И это одна из причин, которые объясняют нам уход от фигуративности и натурализма в искусстве.
Тем не менее мы не сомневаемся, что перед нами Христос с книгой жизни на троне. Это как бы Бог в Силах, если угодно, хотя этот термин здесь будет не совсем правильный. И окружен он силами небесными. Мы видим, что там человеческие лица с ангельскими крыльями и два таких павлина или, может быть, феникса (но скорее павлина) по бокам него, как символы бессмертия.
Вульгата. Образец минускульного письма. До 840 г.
Британская библиотека, Лондон
Каролингское возрождение
Сегодня мы закончим важнейшим этапом в истории средневековой книжной миниатюры. Это Каролингское возрождение. Буквально несколько рукописей я вам покажу. Каролингское возрождение так и названо «возрождением», потому что нечто очень важное в античном художественном языке было вновь воспринято, возрождено для создания некоего нового культурного единства для нового политического конгломерата, который мы называем империей Каролингов. Карл Великий, король франков на рубеже VIII-IX вв., как известно, объединил под своим началом ряд земель, ставших такой колыбелью современной Европы.
Карта Европы в конце VIII столетия. Империя Карла Великого и Россия в 862 г.
Источник: Голицын Николай Сергеевич. Русская военная история
Это небольшой кусочек Испании с Барселоной, Испанская марка, это большая часть Италии, включая Рим, фактически отпавший от Византии благодаря франкам, это, собственно, вся современная Франция… Или почти вся современная Франция: кельты на западе все-таки сопротивлялись. И Германия. Т.е., в общем-то, ядро современного Евросоюза. И для создания культурной и религиозной основы для этого государства, оказавшегося, может быть, достаточно эфемерным, очень много значило искусство.
Карл Великий (слева) и его старший сын Пипин Горбатый. Копия X в. с оригинала 830 г.
На самом деле самые удивительные шедевры Каролингского возрождения созданы как раз в технике книжной миниатюры. Все, что я сказал перед этим, многое здесь объясняет. Библия, конечно, главный текст для этой культуры, и благодаря личному интересу Карла Великого различные версии текста Библии были унифицированы, создан новый тип Библии, новый тип Кодекса, «книги», в котором, как вы можете видеть, формат изменился. Книга удлинилась, она уже больше напоминает привычный нам с вами формат, хотя по размеру это, конечно, чаще всего in folio, т.е. это дорогостоящая рукопись с уже довольно убористым текстом, написанным минускулом, т.е. маленькими буквами, таким скругленными, тут очень легко читаемые почерки. И рукописи, создававшиеся для особо важных заказчиков, прежде всего для королевской, а с 800 года – для императорской семьи, Библии, Псалтири, отчасти литургические рукописи… Ну, Псалтирь, в общем, была и молитвословом одновременно, т.е. по псалмам молились. Но отчасти и астрономические рукописи, например античная «Аратея» и даже античная литература, собственно, такая художественная литература, как Теренций, Тит Ливий, Тацит. Такие вот рукописи заново переписываются и часто украшаются полностраничными замечательными совершенно миниатюрами, подражающими, как можно здесь видеть, роскоши церковного убранства.
Слева: Четыре евангелиста. Ахенское коронационное Евангелие, ок. 800 г. Хофбургский замок, Вена. Справа: Евангелист Матфей. Евангелие Эббона, ок. 800 г. Городская библиотека Эперне
Например, изображение четырех евангелистов в Коронационном Евангелии из Аахена, созданном около 800 года. Мы видим евангелистов, сидящих в таких стилизованных, конечно, но как бы античных белых тогах, на мини-тронах, с письменными принадлежностями, с символами этих евангелистов, уже всем знакомыми. Но уже не на условном некоем фоне, а как бы в природном окружении. У нас появляется горизонт, и на этом горизонте мы можем видеть и растения, и какую-то условную такую туманную даль, т.е. какое-то предзакатное или закатное солнце…
Конечно, не следует думать, что перед нами некий реальный пейзаж – упаси бог, нет! Это, конечно, подражание великим образцам античности. Но важно, что эти образцы античные вдруг оказались востребованы, и каролингские художники смогли в этом подражании не скатиться до подражательства. Это вовсе не подражательное искусство. Оно скорее миметическое, т.е. в основе этого искусства лежит культура мимезиса, т.е. подражания великим образцам для достижения каких-то собственных религиозных или культурных целей.
Можно видеть на этих двух иллюстрациях из двух Евангелий, созданных примерно в одно время в разных мастерских, что стили могли очень сильно отличаться. Например, в Евангелии Эббона (это не создатель, а заказчик этой рукописи) мы наблюдаем совершенно поразительный, очень энергичный такой, по-своему импрессионистический стиль. Конечно, термин «импрессионистический» я употребляю весьма условно. Конечно, он не импрессионист, который на пленэре схватывает некое мгновение. Но почему можно говорить об импрессионизме: потому что художник не боится очень высокого эмоционального накала в своем образе, чтобы показать, как божественная энергия в момент написания Евангелия (в данном случае Евангелия от Матфея) охватывает не только человека, но и весь мир, который его окружает. Повторяю, что Каролингское возрождение училось этому и у своих великих античных предшественников, и создавало некие новые приемы, решая уже собственные религиозные и сугубо художественные задачи.