Что такое консерватизм руткевич
Консерватизм: эссенция и ипостаси
У современного консерватизма есть ряд проблем, являющихся серьёзным препятствием для его эффективности в самом широком её понимании. Ведут они к тому, что он, как политическая теория, становится чем-то аморфным, трудноформулируемым и поверхностным, а это — прямой путь к поражению. Средством решения проблем видится попытка взглянуть на консерватизм снаружи идеологий, что должно будет помочь увидеть в нём глубину и сущностное содержание более наглядно и конкретно.
Кризис понимания
Первая проблема связана с его реакционным характером. Он, говоря образно, в лице своих представителей не привык смотреть на себя, из-за чего плохо себе представляет: что он, как субъект, есть в отрыве от объекта реакции? Предлагаем вниманию дефиниции, видящиеся нам непригодными:
«Хантингтон полагает, что различные консервативные идеологии отличаются друг от друга иногда существенно, потому что они являются »ситуационными» и зависят от конкретного исторического контекста, в котором они возникают и на который они реагируют В интерпретации Артура Огей [в консерватизме] цель и легитимность изменений в том чтобы сохранить или развивать права и свободы существующего политического порядка»
— Умланд А. «Консервативная революция. Имя собственное или родовое понятие?»
Ярче всего эта проблема проявляется в т.н. «неоконсерватизме», который на проверку часто оказывается напомаженным либерализмом, всецело разделяющим основные его положения, но делающим это на своенравный лад, отвергая новейшие тенденции последних десятилетий.
«Можно сказать, что либеральный консерватизм преобладает сегодня и в теории, и в практике консервативных партий. Зачастую, он отличается от либерализма только более критичным взглядом на последствия капиталистической модернизации, поскольку к концу XX в. трудно найти либералов, считающих революции «двигателями прогресса» (веком ранее таких либералов бьmо более чем достаточно)
И либералы, и консерваторы не были пропагандистами и певцами равенства во что бы то ни стало, но либералы считали. что успешно работающий механизм рынка создаёт богатство, которое можно частично перераспределить; консерваторы ставили на первое место неравенство заслуг и способностей, имея в виду совсем не только способность зарабатывать деньги. Неоконсерватизм в своём крайнем виде предстаёт как род социал-дарвинизма, где «лучшими» людьми являются самые успешные игроки на рынке. Тем самым переворачивается любая традиционная система ценностей. Финансовый спекулянт может гордиться своим вкладом в экономическую жизнь и претендoвать не только на гигантские доходы, но и на статус «лучшего» члена общества»
— Руткевич А.М. «Что такое консерватизм?»
Видится, что причиной тому заблуждение относительно сущности консерватизма, которая его мнимыми сторонникам сводится к его методам. В данном случае такому «консерватору» кажется, что поддержка обычаев и возведение эмпирического опыта в ценность подразумевает охранительство ставшего в XIX веке своего рода обычаем новоевропейского индустриального общества со всеми его практиками, которые якобы продемонстрировали свою надёжность (не смотря на то, что XIX век закончился не только во временном смысле, но и в философском).
«Потом следует XIX век, эпоха мнимо гибридной и невозможной связи эстетически-романтических и экономико-технических тенденций. В действительности романтика XIX века была только промежуточной ступенью эстетического между морализмом XVIII века и экономизмом века XIX Ибо от метафизического и морального к экономическому путь идёт через эстетическое, а этот путь — через эстетическое потребление и удовольствие, сколь бы утонченным оно ни было — самый надежный и удобный ко всеобщей экономизации духовной жизни и к такой духовной конституции, для которой производство и потребление суть центральные категории человеческого бытия»
— Шмитт К. «Эпоха деполитизаций и нейтрализации».
Свойственный позитивистскому и революционному столетию экономизм становится определяющим критерием при мысленном межевании таким «консерватором» тех или иных высказывающихся на правый и левый политические лагеря. Так и выходит, что стремящееся разгрузить социальное напряжение через частичное экономическое перераспределение соц-нац. движение начинает клеймиться чуть ли не коммунистическим, а с головой погружённые в экономический фундаментализм, к примеру, рыночные анархисты порой оказываются добрыми союзниками подобных «консерваторов».
Кроме того, имплицитно экономизм предполагает поощрение общественной атомизации, поскольку именно она раскрепощает гедонистические интересы индивида, приводящие в движение «невидимую руку рынка». Также, такие «консерваторы» своей доктриной оказываются вынуждены быть равнодушными к метафизическим вопросам в политическом плане, т.к. идеальное с их точки зрения государство это его суррогат, чья функция, сведена до арбитражного судьи, а, значит, возникающий на месте самоограничения суверенитета государства плюрализм воспринимается ими как должное. Даже если при этом они отдают предпочтения каким-то конкретным учениям, важность последних часто оправдывается экономической успешностью их последователей, а потому для обеспечения доминирования этого учения в обществе гарантии свободой конкуренции учений оказывается достаточно. Всё это делает государство секулярным, заставляет его покидать область культуры и превращаться в машину толерантности, затыкающую тех, кто подрывает целостность лоскутного одеяла, раскрывающегося во всей палитре цветов благодаря самоотстранению власти от контроля состояния информационного пространства, формирующего нравы. О том, что многие из этих «консерваторов» безоговорочно разделяют доктрину естественных прав человека в том виде, в котором она была сформулирована в 1948 году, чем лишают свой реакционизм прагматичности, уже и упоминать не будем.
В общем, «неоконсерватизм» является крипто-либерализмом устаревшей модели, которая в явном виде представляет собой исторического противника классического консерватизма образца того же XIX века. Однако в данном случае нельзя утверждать, что просто старый консерватизм отжил своё и уступил место новому. Отчасти это верно, классический консерватизм устарел и сегодня имеет более актуальную форму, однако «неоконсерватизм» в его американском варианте не соотносится с консерватизмом самим своим нутром в отличие от современного либерализма, который просто актуализировал старое учение к новым условиям. Этим мы хотим подвести к той мысли, что консерватизм реагирует на наличное всегда с вполне конкретной позиции, которую мы далее и попытаемся выделить и наглядно обозначить.
Стоит понимать, что консерватизм не про возвращение к старому порядку, разрушенному, к примеру, революцией. Консерватизм, по-хорошему, должен осознавать, что Ancien Régime рухнул вовсе не по причине своей адекватности, как, впрочем, и разрушившие его не обладают принципиальной правотой. Совсем наоборот, тот был Беспорядком, который просто собрал жатву и теперь на его месте его же дурные плоды пытаются столь же неправильно, но по-своему строить свой Беспорядок. Поэтому подлинный консерватизм по своей сути устремлён к возведению нового Порядка, преодолевающего неустойчивость порядка старого (что не исключает оправданность с этих позиций прилагать усилия по сохранению чего-то наличного, ценного для Порядка). В сущности консервативная мысль всегда одна и неизменна, это Ordnung, а никак не охранительство буржуазного общества, устроившего катастрофу и породившего Реакцию, и не реконструкторский толкинизм традиционалистов, возводящий порядок, доказавший свою ветхость на практике.
«Де Местр полагал, что революция, явившаяся божьим наказанием, чистилищем для Франции и всей Европы, имела собственную логику развития. Согласно воле провидения, она была призвана в итоге способствовать утверждению и ещё большему укреплению монархических и религиозных устоев. Деятели Французской революции виделись де Местру лишь пассивными орудиями как революции, так и провидения»
— Мирзоев Е.Б. «Легитимистская Доктрина Жозефа Де Местра и консерватизм в России (начало XIX века)».
Всякие же дискурсивные новшества, которые консерватизм очевидно переживает, касаются исключительно форм апологии Порядка, но не его сущности, что порой бывает замутнено риторикой отдельных мыслителей, но легко проясняется при вычленении в излагаемом ключевых позиций. Так, например, французский классический консерватизм опирался на ещё имевшую тогда аргументативную силу теологию, а позднее немецкий «революционный консерватизм» — на популярные в его время социализм, национализм и расологию, не забывая и о религиозной этике, но уже не делая на неё большой ставки. По сути своей эти учения могут рассматриваться отдельно друг от друга, но необходимо учитывать, что они не столько подобны родственным членам одного семейства определённой традиции мысли, сколько являются ипостасями единой сущности, отличающиеся только акциденциями (разумеется, подчас очень разнообразными и значительными, но не настолько, чтобы в корне отличиться от иных своих ликов).
Для иллюстрации этого суждения попытаемся выделить некоторые положения этих политико-философских школ, а затем пронаблюдаем то, как удачно они накладываются друг на друга, не создавая противоречий в основных своих положениях.
1) Упрощённо политическая мысль христианского богословия, которую можно воспринимать если не как классический консерватизм, то как нечто ему очень близкое, выступающее безусловной основой, выглядит следующим образом:
а) революционеры строят утопию, часто исключая Бога как элемент своего порядка, в то время как христианину должно заниматься не устроением политической утопии, а возводить царство Божие в своём духе;
б) когнитивные возможности человека ограничены, а потому ни эмпирически, ни рационально до абсолютной истины он дойти не в состоянии;
в) всякий созданный человеком порядок хрупок, каким бы надёжным он не казался, в то время как вещи, созданные Вечным Законом, обладают абсолютной устойчивостью;
г) в конечном счёте Вечный Закон, даже если законы Града земного ему не причастны или направляются на искоренение его основ в обществе, торжествует над человеческими порядками, когда те оказываются в руинах, а он вновь возникает будто бы из ниоткуда.
«За собственно политическими доктринами всегда стоит некий круг взаимосвязанных идей о человеке и его месте в природе и обществе Многим консерваторам присущ пессимистический взгляд на природу человека. Он скорее зол, чем добр, по своей натуре Он должен укрощать свои влечения, поскольку без самоконтроля и дисциплины, без аскезы и следования правилам нет порядка не только в обществе, но и в душе. Человеку постоянно угрожает опасность возвращения в звериное царство, и там, где порядок ослабевает, врываются губительные силы хаоса. Прекрасный космос тогда разрушается, человек дичает. Человек должен ориентироваться на трансцендентный порядок, превосходящий человеческое разумение, но передаваемый как идеал посредством традиции Этот круг идей ярче всего представлен в трудах христианских авторов»
— Руткевич А.М. «Что такое консерватизм?»
2) на первый взгляд идеи «консервативно-революционного» течения мало похожи на старый теистический консерватизм: открытый националистический популизм, риторические заигрывания с социализмом, выводящие его за пределы экономического толкования, романтизация Народа, апелляция к «философии жизни» и т.п.
«От прежнего консерватизма их [младоконсерваторов] отличает не только желание избавиться от
сословий[B&V: иерархии сословий для упрощения борьбы с их атомизацией] и классов, которые препятствуют Gemeinschaft, но и отвержение обычного для консерватизма обоснования земной иерархии ссылками на небесную, на извечно установленный божественный порядок. Вслед за Ницше они отвергают »удвоение мира» и трансцендентный моральный порядок».
— Руткевич А.М. «Консерваторы XX века».
Однако, если говорить не о «левом крыле» КР, то основная сущность консерватизма — Ordnung — явно выделяется как ядро группы этих идей.
а) революционеры исторически восставали под флагом ложных принципов: идеи буржуазного порядка, индивидуализма, вульгарного рационализма, в то время как нынешний режим прагматически нуждается в революции для установления нового Порядка, где люди, занимаясь исключительно своим делом, но работая на общее благо, образуют сословия, а бразды правления отданы профессионалам из «сословия вождей»;
«Руководитель уже не должен, по самому своему понятию, исполнять »волю избирателей», волю индивидов; но он должен определять, каковы жизненные потребности целого. Он должен быть специалистом и должен быть подготовлен для своей должности; более того, он должен быть для неё по возможности планомерно воспитан»
— Шпанн О. «Значение сословной идеи для современности».
б) современная философская традиция мышления наивна в вопросах понимания подлинной природы человека, подчинённого «воли к власти»;
«Он [Ницше] отрицал ложный порядок сознания только для того, чтобы позволить подлинному порядку воли к власти встать на его место в царстве нашего мышления»
— Боймлер А. «Ницше, философ и политик».
в) позитивизм делает рационализм окончательно близоруким, рождающим особое мироощущение, в политической плоскости становящееся антропотипической катастрофой, приводящей к восстанию Масс, добивающему произведшие их на свет режимы;
«Современность представляет собой доминацию “ложных ценностей”, которые обнаруживают своё “нигилистическое” содержание Атеизм и рационализм для Ницше лишь обнажают фундаментальный кризис человеческого рассудка как такового Европейская культура основана на формальном отрицании жизни и воли к власти, но вместе с тем полностью – хотя и слепо – управляется этой волей. Ницше предлагает спуститься к этой реальности “жизни”, чтобы выстроить на её основании нового субъекта – очищенного от морали [B&V: буржуазной, основанной на ложном понимании гуманизма]»
— Дугин А.Г. «Археомодерн».
г) «воля к власти» просто есть и действует независимо от человеческих усилий, а сопротивление ей убивает социум, однако процесс прерываем и от противодействующего Жизни умирания можно перейти к празднику Жизни.
«[Революционным] Консерватором является вовсе не тот, кто хватается за настоящее или мечтает вернуться в прошлое, но тот, кто свергает »неполноценных», уничтожает разложившееся общество ради вечных ценностей»
— Руткевич А.М. «Консерваторы XX века».
В общем, консервативная традиция, несмотря на кажущееся своё прерывание и изобретение заново, продолжает существовать, однако по мере движения политического мейнстрима влево маргинализуется.
Также, нельзя исключать, что некто может пытаться отстаивать Ordnung посредством экономических теорий (и прецеденты есть, например, Х. Хоппе), однако экономизм, как порождение либеральной мысли, умышленно отсекает культурную составляющую своей философии, превращая в «надстройку» то, что является основой социального вообще. Для либералов это был аргумент в пользу самоустранения государства из этой области, и стоит учитывать, что полемику на эту тему они вели с консерваторами своего времени. В этом они добились успеха, что позволило проделать хитрый трюк, когда содействие государства Церкви при фактическом контроле последней большей части культурной жизни Европы было прекращено, и религиозность сдала позиции, а затем на это же самое место пришло обновлённое государство, но уже не как поддерживающая инстанция, а собственноручно осуществляющая управление вопросами культуры и воспитания. И теперь, когда «консерватизм» сводится к экономизму, вновь призывающему Левиафана покинуть сферу культуры, во внимание не принимается, что Ordnung выстраивают людьми особого антропотипа: не лавочниками, влекомыми интересами своих семей, но лицами, осознающими ценность Порядка, что невозможно без усвоения ими той мировоззренческой системы, в которой он приобретает особое значение. Этим и объяснима принципиальная разница между правой политической мыслью и «неоконсерватизмом».
Что касается разногласий и вообще существования множества соперничающих консервативных учений, то это объяснимо расхождением не в отличном толковании правой идеи, которая в сущности одна (в отличие от множества левых философий, количественно равным числу конкретных выдуманных порядков в сумме с абсолютной анархией), а в видении сиюминутных практических решений, приближающих Порядок. Сюда относятся споры о нюансах риторики, методах обретения власти, выборе достойных возглавить какую-либо деятельность лидеров, должной форме правления и т.д. Впрочем, последний вопрос и подобные ему вне обстановки создания программы некоей политической партии не имеют никакого значения, поскольку Порядок не нуждается в проектировании, но сам расставит вещи по своим местам. Истинной же целью консерватизма является человек особого рода, который позволяет Порядку саморазвернуться.
«У всякой идеологии есть своя «догматика», но в силу меньшей теоретичности консерватизма она с большим трудом поддаётся систематизации. Тем не менее можно говорить об определённых мировоззренческих особенностях консервативного мышления. К таковым можно отнести: веру в трансцендентный моральный порядок, опирающийся на божественный или естественный закон осторожность в реформах и нововведениях, поскольку общество признаётся хрупким образованием, которое может быть разрушено неумелыми руками — из этого следует негативное отношение к попыткам пересоздать общество заново по какому-нибудь «рациональному» проекту Разум человека слаб, желание осчастливить всё человечество путём какой бы то ни было революции представляет собой продукт гордыни. На Земле никогда не будет совершенного общества или «царства человека», а потому все утопии опасны и даже порочны»
— Руткевич А.М. «Что такое консерватизм?»
Таким образом, системы «дискурсоводства» меняются, но основные тезисы остаются. При этом как-то сформулировать собственную сущность Порядка извне этих систем, взятых за отправную точку размышления, довольно трудно (подробнее, чем общие понятия о «цивилизации, иерархии, мужестве, долге, ответственности, служении, подчинении, дисциплине, моральном абсолютизме» и т.п.), поскольку эти системы не столько придают Порядку ценность, сколько объясняют его происхождение и следующее из него наполнение, подчас делая это апофатически, через критику того, чем он не является. И именно за счёт этой реакционной сущности консерватизма часто случаются ошибки, когда «враг моего врага» принимается не просто за друга, но за самого себя — так рождается псевдоправая философия.
Кризис риторики
Перейдём теперь к тому, что связанно с «акциденциями». Сегодня, когда дискурс стал полностью секулярным (исключая вопрос формы существования естественных прав), неоконсеравтизм в его подлинном смысле вынужден искать новые системы, на которые он может опираться в своём оправдании Порядка. Секуляризм по своей сути означает упадок влияния на массы нарративов, которые провоцировали 1) «реакцию по случаю», когда верящий в некую метафизику и вытекающую из неё этику прямо обязывался ими к установлению Порядка безотносительно его утилитарной полезности — на то следовало только лишь указать. Сегодня нарративы в упадке, но правые мыслители, хотя бы интуитивно осознающие Порядок прагматически оправданным, остались при желании вновь опереться на нечто для его обоснования. Невозможность обратиться к догматам как к фактам вынуждает их заниматься 2) «реакционной спекуляцией», в рамках которой умозрительно можно выделить две школы: а) пытающаяся выдумать увлекательный метафизический нарратив, трансцендирующий современного человека, чем устанавливающий новые догматы и оправдывающий ими Ordnung подобно христианству, но вместо него (этим занимается, к примеру, интегральный традиционализм); б) стремящиеся, сознательно избегая метафизики, найти обоснование Порядку в рамках современной секулярной парадигмы.
Каждый из типов реакции сталкивается с тем, что для обозначения Порядка в качестве ценности ему необходимо развеять Мифологему, легитимирующую современное положение дел. Однако как классическая «реакция по случаю», так и подражающая ей «неоязыческая» делают это с позиций собственных метафизических взглядов, которые сначала должны быть восприняты неким мыслящим субъектом, чтобы лишь затем представить перед ним современное положение дел в качестве порочного (у христианства здесь даже больше шансов на успех, поскольку эксплицитно оно распространяется не как «заведомо реакционная идеология», но лишь как аполитичное учение о спасении души индивида — не более). Кажется, что это контрпродуктивно: редко кому такая форма религиозности оказывается интересной вне кругов, заранее оформившихся в качестве консервативных.
Секулярный же тип, как видится, имеет куда больше шансов на успех, поскольку в современности единственным авторитетом, на который можно ссылаться, для западного мира является эффективность. А секулярный консерватизм, как раз играя на поле современной парадигмы, стремится дать утилитарное обоснование Порядку, предложив натуралистическую концепцию его происхождения. Своеобразный шаг в этом направлении сделало ещё ницшеанство, но ввиду незаконченности работ его основного теоретика им так и не была предложена законченная онтология, из-за чего возможны как метафизические толкования, так и био-детерминистские. Во второй половине XX века «консервативная революция» подверглась остракизму и ей на замену пришло движение «новых правых», с одной стороны слишком серьёзно воспринимающее национализм, с другой испытавшее большое влияние Ю. Эволы, из-за чего находящееся где-то на грани либерализма и шизотерики, ведущей куда-то совершенно мимо Технической Цивилизации. Однако, у «консервативной революции» были и другие наследники: в частности, «технократический консерватизм», который берет своё начало в «Лейпцигской школе» Х. Фрейера, чьи идеи затем развивали А. Гелен и Х. Шельски.
«Послевоенный германский консерватизм раскололся на два основных направления: прагматическое, подчеркивающее важность институтов и отрицание актуальности идеологий, и христианское течение, подчеркивающее важность вечных ценностей против последствий современности и секуляризации. На первый взгляд, второе течение успешно доминировало в культурных дебатах в 1950-х годах и добавило впечатление »восстановления», которое питали многие левые интеллектуалы. В результате, однако, прагматичный курс, в конечном итоге охватывающий современные технологии и централизованное планирование, оказался гораздо более успешным. С 1945 года он, вероятно, оставил гораздо более глубокие следы в истории Германии, чем любое другое происхождение консерватизма»
— Jan-Werner M. «German Ideologies Since 1945: Studies in the Political Thought and Culture of the Bonn Republic».
В схожем направлении теория Естественного Порядка предлагалась и нами, с опорой на философскую антропологию Гелена и его толкователей, но к ней стоит добавить одно существенное замечание: согласно Гелену религиозная метафизика — ширма, скрывающая эффективность практик, превращающихся в глазах общества в обряды, обладающие трансцендентной значимостью, т.е. его переход от метафизической аргументации к утилитарной лишь обнажил подлинное содержание Порядка. Однако кажется, что Порядок в полном смысле естественен лишь в случае, когда его операторами совершается обратное восхождение от понимания его утилитарной полезности к восприятию его как вечного метафизически-должного, когда по мере развития техники и её возможности по радикальному преображению обжитого пространства более не нужно постоянно взвешивать и доказывать ценность имеющегося строя.
По-настоящему это работает не когда Ordnung просто вновь «занавешивается ширмой», но когда его метафизическое содержание подлинно воспринимается как более глубокое понимание, а утилитарный взгляд является в лучшем случае неполным; в худшем — противоречивым, но порой вынужденным в дискуссии. По этой причине никакого принципиального порывания с классическим консерватизмом делать не следует — он, в отличие от неоязыческого новодела, налаживает мост с живой естественной традицией, которая для Европы имеет большое значение не только и не столько как дорогой сердцу памятный сувенир, но представляет собой стержень Модерна, предотвращающий его спонтанный рост в деструктивных направлениях.
Итак, повторимся, сущностной антагонистичности между видами консерватизма нет, есть только различные формы апологии и мнения относительно деталей конкретного режима, однако сам Ordnung всегда один. Апология же должна быть актуальной и эффективной.