Что такое комсомольская свадьба
Что такое комсомольская свадьба
Свадьба без шампанского – пойдите сейчас поищите такую. А церемония без белого платья и фаты, застолья, фейерверка и дорогих подарков? Да даже без колец – разве такое бывает? Бывало. В СССР. Комсомольская свадьба.
Это отсталые граждане накрывали столы со спиртным и созывали толпу родственников. Прогрессивные последователи Ленина пережитки прошлого решительно отсекали. Вместо водки – минералка и газировка, никаких выкупов и похищений, приглашённые – товарищи по комсомолу.
Деньги на организацию торжества собирали друзья: запросто могли ночь разгружать вагоны. Свадебный генералитет: начальство ВЛКСМ, как вариант – председатель сельсовета или райсовета. Подарки от важных гостей соответствующие: невероятно статусная «Волга» для поездки в ЗАГС, а то и ключи от квартиры. Молодожёнам полагались льготы для покупки свадебного антуража – только документик предъяви.
Но необходимых товаров на всех не хватало, да и денег на них зачастую не было. Так что нередко простенькое белое платьице кочевало от одной невесты к другой по всему общежитию. Было и такое: обменявшись кольцами, молодожёны отдавали их друзьям, у которых украшения брали взаймы. Но похоже, счастья молодых это вовсе не омрачало.
Свадьба по месту работы – ещё одна советская придумка. Да какой работы! Торжество на БАМе – такое не забудешь никогда. Комсомольцы возводили новые города, влюблялись, женились – и тут же получали квартиру, которую сами же и строили. Да и разгуливать без штампа в паспорте было, в конце концов, невыгодно. В 1941-м в стране ввели знаменитый холостяцкий налог. С рабочих и служащих граждан налог удерживался из заработной платы в следующих размерах:
– при месячном заработке до 150 руб. – в размере 5 руб. в месяц;
– при месячном заработке свыше 150 руб. – в размере 5% заработка.
Указ Президиума ВС СССР от 21.11.1941 года.
Последнее пришествие свадеб без эпохального изобретения Менделеева пришлось на годы сухого закона, объявленного в 1985-м. Но тут трезвые свадьбы были скорее вынужденными – спиртного было просто не достать. Что поделать, забота о здоровье граждан всегда была в приоритете у советского государства. Одна производственная гимнастика чего стоит!
Что такое комсомольская свадьба
Комсомольские свадьбы. Их стали играть в начале 60-х годов.
Простенькие наряды молодоженов и скромный стол с лихвой восполнялись комсомольским задором, неподдельным весельем и ощущением одной дружной семьи.
И конечно, главным подарком для молодой семьи – ключами от квартиры.
Даже через 50 с лишним лет зареченцы помнят, как пела и плясала их комсомольская свадьба.
– В 60-м году на завод приехала группа молодых работников из Киева.
Ребята красивые, веселые. Так я и познакомилась с Виктором. И уже через полгода мы поженились.
Мы с Виктором были беднота беднотой. Свадебное платье мне шила соседка. Она же смастерила какой-то веночек вместо фаты.
Зато туфли были настоящие, а не парусиновые, которые я вечно чистила зубным порошком.
Все свадебные хлопоты они взяли на себя. Достали машину «Волгу», чтобы отвезти в загс. После росписи посыпали нас конфетти.
Заказали 1-ю столовую. Угощение простое, зато как было весело! И песни, и гармошка.
В подарок мы получили столовый сервиз на 12 персон – немыслимая роскошь. И конечно, ключи от квартиры.
О таком мы и мечтать не могли. Это была 13-метровая комнатка в коммуналке на три семьи на ул. Братской, 5а.
Въехали в нее через несколько месяцев, когда там закончился ремонт. Кровать с панцирной сеткой, шкаф да магнитола – вот и все пожитки.
А вскоре в нашей комнатке появилась еще одна кроватка – детская. Дочка родилась уже в подаренной на свадьбу квартире.
Правда, в дальние походы не ходил: работа не позволяла.
Когда надо было выполнять план, он с ребятами из цеха не выходил по двое суток.
– В начале 60-х я пришел на завод и вскоре стал секретарем комсомольской организации цеха №61.
А в декабре женился на Александре Яшиной, которая тогда работала в детском саду.
Это была первая комсомольская свадьба в городе. Регистрация брака проходила в заводской столовой.
Приехали мы туда на служебной «Волге», которую выделил директор завода Михаил Проценко.
Весь вечер играл оркестр под управлением Валерия Дмитриева (впоследствии знаменитый зареченский «Биг-Бэнд». – Ред.)
Гостей на свадьбе было человек 60. На ней нам вручили подарок – ключи от квартиры.
(Из книги «Заречный. Город нашей молодости» под редакцией Александра Киреева.)
Фото: личный архив Валентины Ресенчук, книга «Заречный. Город нашей молодости».
Следующее свое утро на ферме заведующий начал с того, что вытащил Лёлю из-под коровы, прервав струю плана. Они вышли из душного коровника на озаренную затоптанную копытами землю. Запаздывающее солнце устало разогревало остывший ночной воздух. Тусклый, опостыло-вспревший коровник напоминал о смердящей глупой тяжести, которой нагружает себя человек, неизвестно для чего зарываясь как червь в преющем навозе.
— Вот что, Лёлечка, — заговорил он, с сожалением разглядывая измученное не выспавшееся тело, затерянное в халате недурной из себя девушки, и почему-то вспомнил выдающуюся женскими очертаниями Валентину Ивановну.
— Молоко — это хорошо, но надо о новых традициях и повадках немного подумать. С Ваней я говорил, хватит вам, беспарными ходить, организуем-ка молодежную комсомольскую свадьбу.
Черными выразительными глазами Лёля глянула на заведующего, смутив его, и устало протянула:
— От меня это не зависит…
Петр Стоянович удивился столь быстрому пониманию нового обряда и без надобности поднажал:
— Я вижу, что пока не возьмусь, вы не раскачаетесь. Оповещай мать — через три-четыре недели играем свадьбу.
— Будем надеяться, — равнодушно махнула миловидным загоревшим за лето усталым личиком Лёля и пошла доить коров.
«Кажется, все улажено», — раздвоено закруглил первый этап идеологической работы организатор и с расколовшимися на части чувствами пошел обходить хозяйство.
Направляясь в новый четырехрядный коровник, он услышал крики возле амбара и повернул туда. У малых весов, под возмущенную нервную брань фуражира, скотники получали комбикорм, загружали бестарки. Некоторые сочувственно поддерживали фуражира, пользуясь передышкой. Освободившись от тяжести полных мешков, они заполняли пустые.
— Понятное дело, — соглашались скотники, — никто не оставит себя без мешка дерти. Домашний скот тоже хочет есть. Коли уж теленок вертится под коровой, как ни крути, а все равно за няньку присосется. Но не доводить же ее до истощения.
— Что случилось? — Петр Стоянович поднялся на площадку малых весов.
— Да Коля Ганчев опять амбар вскрыл, — пояснил возящийся с пробоем кузнец. — Когда он в прошлый раз замок сбил, так я такой склепал! Кузнечный! Теперь запор вырвал, прямо медвежатник-шалун. Придется переделывать.
— Переделывать точно придется. — подтвердил заведующий.
Фуражир, старый человек, запуганный Колей, никогда не докладывал заведующему о взломах склада. Опасаясь, что теперь ему влетит, он тихо удалился в угол амбара, затыкая пустыми кочанами крысиные дыры.
— Что случилось, Федор Дмитриевич? — переспросил заведующий, не придавая значения пояснениям кузнеца.
— А-а-а, Петр Стоянович, — как бы обрадовался появлению начальника фуражир. — Вот, видишь ли, непорядок случился. Коля Ганчев ночью вломился в склад, загрузил бестарку с нашивками и под утром, у меня на глазах, повез комбикорм к себе домой.
— Как же это, на твоих глазах — и домой! — налился яростью заведующий. — Я покажу ему домой! Дисциплину мне разваливать! Идеологию новых обычаев ослаблять! Сенька! — крикнул он конюху, не доходя до конюшни, — запрягай Горчака.
Сенька вывел из стойла, выделенного оградой, красивого породистого жеребца, запряг в биду, жалеючи погладил гладкие крупы. Он знал: команда, поданная таким грубым тоном, не сулит ничего утешительного даже такому рысаку, как Горчак.
Вообще, Коля Ганчев слыл самым задиристым и необузданным работником фермы еще с первых лет ее основания. Все предыдущие начальники ушли или были уволены не без его прямой или косвенной проказы. Бедокурить вокруг, и запугивать окружающих, особенно начальство, было естественным оборотом всех его порывов. Правда, наступали периоды, когда он затихал. Многие начинали думать, что он иссяк, подавленный буйными годами и непременными кувшинами вина.
Именно тогда, когда так начинало казаться, даже самым недоверчивым, он снова вытворял какую-нибудь пакость, которой тут же ставил все по местам. Как ни стран¬но, ему всегда удавалось избегать серьезного конфликта с надзорной властью и прочим начальством. Каким-то звериным чутьем он унюхивал время и границы дозволенного.
В его отношениях с Петром Стояновичем получалось так, что до серьезного прямого столкновения не доходило. Он осторожно поддерживал зыбкое равновесие, балансируя между крайностями жесткой скотоводческой дисциплины нового заведующего и своеволием собственного нрава. Его вольность на ферме в тисках ограниченной дозволенности объясняли тем, что он был родственником заведующего, и многие его шалости не доходили до начальника, из-за опасения подсказчиков быть разоблаченными.
. «Я ему покажу домой! Не ко времени идеологию мне портить», — наливался кровью заведующий, все более сливаясь мастью с игренястым Горчаком.
Повторяя угрозу, он расслабил узды, рывком передернул вожжами, и поплывшая рессорная бидарка тягуче просвистела, игриво уносимая откормленным лихим жеребцом к дому Ганчева.
Привычно загнав бестарку во двор, Коля натренировано орудовал большой лопатой, выгружая под навес комбикорм. Занятый делом, как бы даже не поднимая голову, он нюхом застигнутого врасплох зверя учуял опасность и ощетинился, оголив оскал решительности.
— Давай! Давай! — заскрежетал он зубами, угрожающе поглядывая на бидарку. — Попробуй только сунуться, — хрипел запахано Коля, — видишь ее, кормилицу? — Он помахал отшлифованной лопатой. — Как раз перегрелась — враз челюсти переломаю. Можешь меня посадить, если думаешь, что я ваши с фуражиром и ветврачом тропинки не знаю. Вот вперед меня и пойдете, я вас заведу куда надо. Будете знать, как меня помнить!»
«Ловец» не стал слушать его дальнейший бред. Круто развернул Горчака, и умчался назад по шлейфу еще не осевшей пыли. Вернувшись на ферму, он первым делом узнал от учетчицы, что звонила Валентина Ивановна, — хочет, чтобы ее информировали о подготовке мероприятия.
Даже с расстояния двухчасовой рыси такого жеребца как Горчак чувствовалось: третий секретарь надежно держит идеологический кнут, понукая стадо расторопными хлестками спесивого пастыря, уверенно загоняющего свою паству в загон обновленных обрядов.
— Надо будет позвонить ей, — согласился Петр Стоянович, подчеркивая всем своим видом, что в лямках колхозной фермы ему уже тесновато.
Второе, о чем сообщила учетчица — Лёля не хочет вступать в комсомол!
— Мало ли что Лёля не хочет! Я идеологию райкома портить не намерен, — равнодушно прокомментировал каприз Лёли перспективный руководитель, который знал, что делает!
На следующий день первый шафер и главный организатор под аккомпанемент усиливающегося воя и неприличных причитаний Лёли в сторону «посудомойки», огласили первого жениха и первую невесту комсомольско-молодежной свадьбы района. А также согласовал со всеми инстанциями время и место, где ее будут справлять. Не мешкая, тут же дал первые указания:
— Ветврачу было поручено подготовить распоряжение на выписку скота и птицы.
— Фуражиру вменялось заготовить все прочие мясные продукты.
— Учетчица должна заняться комплексной организацией торжественного стола.
— Комсомольский секретарь колхоза, кроме всего прочего, должен подобрать хороших музыкантов, чтобы, не дай Бог, не опозориться на телевизоре.
— Вино, самогон и прочие напитки заведующий оставил за собой, ввиду особой ответственности дела;
— Лаборанта он подключил: как человека на подхвате, одновременно обязав, не расставаясь с лактометром, строго контролировать ограниченные пропорции воды в удое.
На следующий день Лёля действительно вышла на работу, но через два дня снова прогуляла.
Когда после утренней дойки заведующему доложили, что Лёлину группу опять раздоили по частям, он помрачнел, приказал запрячь Горчака, прихватил вместо обыкновенного кучерского кнута арапник — свитую двенадцатиремешковую плеть со свинцом на конце и покатил к прогульщице.
Подъезжая к ее дому, с высоты двуколки еще издалека увидел Лёлю с матерью, собирающих виноград.
На этот раз, прижавшись к будке, собака не залаяла. Мелькнувшая во дворе с полными ведрами винограда Лёля тотчас скрылась в сарай.
Навстречу вышла вдова, она удрученно развела руками, как бы извиняясь за дочь, поправила черную косынку, беспомощно показала рукой на кровать под деревом. Вызывающе крестясь, шепотом укоряла то ли мужа за то, что так рано ее покинул, то ли Бога, который не видит, что творится на их дворе.
На широкой деревянной кровати под ветвистой кроной, объятый двумя подушками, прикрытый простыней, дрыхнул Марек. Солнце насыщенно припекало землю. Свежая прохлада в тени старой груши убаюкивающе отгоняла всякие побуждения к активности. Под деревом прибрано, сметено и побрызгано водой. На табуретке, под сползшей с кровати газетой, стоял кувшин и недопитый стакан вина, лежала тарелка с кусками нарезанной брынзы. Валялась скорлупа опорожненных яиц.
— Он оказывается и сырые яйца любит! — непонятно чему удивился Петр Стоянович и еще раз глянул на развалившегося о двух подушках похрапывающего «нового хозяина». — Сколько себя помню, — завистливо подумал он, никогда не привелось вот так поспать. в одиннадцать часов утра!
Свинец арапника космически просвистел в прохладной земной тиши. Плотная кожаная плеть жгуче прервала блаженные объятия тенистой кроны дерева.
От ужаса неожиданности Марек ловко отскочил параллельно кровати. Орбиты глаз судорожно забегали, растерянно преследуя жалящие извивания секущей «змеи».
Запутавшись в простыне, он скатился с кровати и привычным к преследованию мятущимся бегом трусливо дернул вниз. Еще только раз полоснул вдогонку халявную спину арапник.
А Марек уже оказался за плетью огорода, размашисто перепрыгнул речушку и скрылся в заросших хвоей оврагах.
— Привычный к порке, видно не впервой, — усмехнулся в пространство погонщик, — сразу чувствуется: бывалый мерзавец!
Устраняя последовательно все препятствия, которые мешали подготовке и организации главного идеологического мероприятия, Петр Стоянович планомерно добивался непременного расположения партийной секретарши. Она компромиссно ослабевала во второстепенных вопросах организации, только бы сохранить необходимое идейное насыщение обновленных обрядов, главная суть которых — в отсутствии старых.
Все, хоть немного пригодные для торжества, помещения на ферме едва поместили бы половину свадебников. Поэтому решили играть свадьбу под открытым небом.
«Время еще теплое, так даже романтичнее, — решили все. — Главное вписывается в концепцию Валентины Ивановны».
Поляну за садом, естественно огражденную от производственной территории фермы, очистили от сорной травы.
Дед Спас с практикантами сколотили недостающие столы и скамейки. В последующие два дня мостили, по несколько раз перекапывая ряды, пока не очертили огромную подкову. «На счастье молодым!» — решил он, заслужен¬но закуривая очередную папиросу.
— Дед Спас, — как-то интересовался один из парней на перекуре, — а кто лучший столяр в селе?
Не теряя времени на раздумье, дед Спас начинал загибать пальцы.
— Ну, на первом месте, конечно, Я! На втором месте — мой отец! На третьем — наш Степан. На четвертом — наш Иван. На пятом — самый младший брательник, наш Боря, — сжал крепко весь кулак он и, разжав пальцы, прибавил: — на шестом месте Евстафия Иванова, — действительно первого столяра в районе.
Довольные случаем поработать помощниками первого столяра села, ребята с высоты фермы окинули теряющуюся даль осенних улиц, сложенные растянутыми крышами из серой черепицы, и еще раз ощутили выпавшую им удачу.
— Почетные гости будут обращены к центру — где место музыкантов и танцующих, — рассказывал почти каждому любопытствующему дядя Спас, усаживаясь за широкий стол на единственную с подпоркой длинную шатающуюся лаву. Объяснял: Мы — почетные свадебники со свадебницами — будем привилегированно сидеть здесь!
На хозяйстве в запланированное воскресенье с раннего утра, сбив десятилетиями устоявшийся запах коровяка, силоса и молока «известковым молоком», стояла атмосфера праздничности. Густой пар, поднимавшийся с огромных чанов, непривычно вкусно носился над фермой. Подъехавшие музыканты, распаковав инструменты к приезду Валентины Ивановны, репетировали «Свадьбу» Магомаева.
Молодежь фермы хлопотливо колдовала, украшая столы на поляне. Похоже, Валентина Ивановна во время личного досмотра была довольна началом ответственного дня.
Указав водителю ехать к конторе, она прошла в кабинет заведующего, где прибирали невесту. Ферма уже знала, что во главе с Олитиной на свадьбу прибудет весь актив райкома комсомола с партинструкторами.
Первый секретарь отдал свою «Волгу» свадьбе… Будет еще председательская, автобус и грузовик. Кумой выступала Валентина Ивановна, кумом — что особенно льстило работникам первой фермы — всесторонне сопричастных к обновлению обрядов, конечно же, Петр Стоянович.
В двенадцать во Дворце культуры — торжественная роспись молодых. Потом шикарный стол, гулянье, песни и пляски. Словом, расписано, как в уставе ВЛКСМ. Жених, прохаживаясь возле конторы, в сером костюме с красной тряпичной гвоздикой, полученной накануне юбилейной медалью и комсомольским значком на груди, курил одну за другой папиросы, смешивая дым с одеколоном. Время от времени он отшучивался, отвечая на пошловатые колкости шастающих мимо приятелей, нервно посылая их следом подальше, а заодно и Валентину Ивановну — особенно далеко.
Отражая настроение жениха, небо мрачно затягивалось темным брачным покрывалом.
Подружки почти справились с нарядом невесты. Комитетчица из колхозного комсомола несколько раз перекалывала комсомольский значок на свадебном платье невесты, подыскивала удачное место, которого и искать-то не надо, места сами выпирали из платья, роскошной красотою юной невесты.
Все готово, единственно разлад погоды с партустановками не укладывался, в утвержденные планом мероприятия не влазил.
Товарищ Олитина решила ускорить торжественный церемониал и позвонила, чтобы срочно выслали председательскую машину молодым. Сама же на русовской поехала — готовить обрядовую старосту, которая, оказывается, кроме комсомольских, собиралась другие «брачные узы связывать». Неурядицы накатывали одна за другой. и начинали тихо трясти Валентину Ивановну. Похолодание заморосившего дня, своеволие обрядовых кумушек, вторгающихся в час современного ритуала, или что-то еще уводили куда-то приятные ощущения от нареченного — праздника.
— Почему не перенесли? Кто допустил! Район обкатывает новые обычаи, а они суются со старыми!
Срочно приехав во Дворец культуры, Валентина Ивановна тут же вызвала в кабинет директора старшую обрядовую старосту – круглолицую, раскрасневшуюся, невысокого роста полную женщину, на которую уже напялили вишневый балахон с большим ярким медальоном, висящий на отсутствующей шее. «Попадья», как прозвали обрядовую старосту, напоминала огромный бордовый колобок. Огненно полыхая, она отогревала продрогшую районную начальницу, растерянно выслушивала замечания и цепкие упреки.
— Пока не освятишь брак комсомольцев, никаких других регистраций! — приказала Олитина.
Свидетель второй свадьбы, сопровождающий «вы¬званную на ковер» «попадью», дерзнул вроде того, что их молодожены тоже комсомольцы.
Партсекретаря не интересовали чужие комсомольцы. Выслушивать претензии об очередности, тем более старообрядовой регистрации, она не собиралась!
Не унимающиеся, подвыпившие гости «лишней» свадьбы, среди которых оказался областной начальник, завалили в Малый зал, требуя от старосты, чтобы немедленно приступила к своим обязанностям.
Колобок, оказавшись зажатая между этажами, обливалась потом. Подтягивая подол тяжелого суконного балахона, она катилась вверх-вниз по лестнице, не зная, что предпринять.
Пришлось задействовать предусмотрительно присутствующего участкового с дружинниками.
Испуганный красным удостоверением областного гостя, милиционер, поджав хвост, поднялся к Валентине Ивановне. Оправдываясь, он дышал тяжелым перегаром, от которого потускнели ее дорогие сережки. По лицу было видно, как третий секретарь райкома растерянно помрачнела.
— Делайте, что хотите, — топнула она ножками, поднимаясь с кресла, и попросила всех удалиться, чтобы сделать важный звонок.
Старая председательская «Волга», перепоясанная красными лентами, украшенная флагами, большим фанерным комсомольским значком на капоте, закрепленным за рвущимся вперед оленем, давно ждала невесту.
Моросящий дождик, пульсируя пространной серостью, подмачивал все, что могли захватить объятия наступающей осени.
Оставшись с близкими подружками после отъезда партийной кумы и активистов, невеста вдруг разрыдалась. Подкрашенные ресницы потекли черными слезами на белое платье. В суматошной суете девушки спешили отбелить наряд запаздывающей невесты, когда позвонила Олитина и разрешила не торопиться.
Отслужив внеочередную регистрацию в Малом зале Дворца культуры, «попадья» заманила сотрудников обратно в кабинет, разложила преподнесенные гостинцы и, не мешкая, принялась все уплетать. Валентину Ивановну тоже уговорила перекусить. По ее просьбе раздобыли кофе. Она старалась успокоиться, но все вокруг раздражало: чавканье завклуба, жеманность дирижера, замусоленная воздушным безе ряха председательши. Волновали звучные глотки лишнего шампанского обрядовой старосты, которой предстояло трезво связать самые важные брачные узы. Валентина Ивановна тоже выпила немного коньяка, разогрелась. Постепенно отлегло. Величием задуманного поднялось настроение. Снова позвонила…
К трем часам дня разукрашенный свадебный автомобиль с женихом и невестой, скользя вниз по размокшей грунтовой дороге, направился в колхозный Дворец культуры. Следом за ними — автобус и грузовик. Эскорт возглавлял гордо сидевший спереди в легковушке, празднично приодетый, посаженный отец Петр Стоянович.
Другая часть свадьбарей давно ждала в холле Дворца, где недовольные родители жениха беспрерывно о чем-то спорили в нетерпеливом чаянии увидеть невестку и сватов.
Спустившись в холл, Валентина Ивановна, смущенная излишней простотой свекра и свекрухи, скованно поздравила их с приобретением долгожданной невестки и в порыве снисходительности почетно встала возле них.
Все вглядывались в большие окна, готовясь к приезду основного коллектива на комсомольскую регистрацию.
Дед Георг, приодетый в желтую нейлоновую рубаху, черный домотканый шерстяной френч, такого же полотна штаны с широченными штанинами, из которых одной вполне хватило бы Валентине Ивановне на юбку. Он достал из-за красного кушака кожаный кисет, слаженный из мошонки, должно быть, здоровенного овена, насыпал крупную махорку на газетный клочок бумаги, завил самокрутку и густо задымил.
Валентина Ивановна сама иногда покуривала, с фильтром, но такая мощная сигара, к тому же в правдинской обертке, ошарашила куму. Она медленно подалась к выходу, когда не более воспитанная старомодная свекровь, замотанная в шали, вдруг радостно заголосила. Переполненная волнениями, она оттолкнула куму и кинулась наружу встречать подъехавших долгожданных детей. Оказавшаяся впервые в этом здании, она не обнаружила выход, в спешке полезла в невиданное, огромное, со сплошным стеклом окно, стукнулась и упала навзничь. Дед Георг хрипло заматюгался…
Выдержанно сделав вид, что ничего не произошло, кума остановилась у выхода.
Жених и невеста с растерянным волнением вошли в Дворец. Толпа ожидавших посунулась, их встречать.
Партийная кума присоединилась к сопровождающему молодых посаженному куму.
— Добро пожаловать, дорогие жених и невеста, и вы, уважаемые гости, — обняла руками всех выкатившаяся колобком по устланной дорожке цветущая «попадья», важно принявшая на себя дальнейший ход ответственного освещения брака первой комсомольско-молодежной единицы района, согласно новой коммунистической директивы.
Плавно поднимаясь по ступенькам в Малый зал торжеств, Петр Стоянович шел со стороны невесты, а Валентина Ивановна рядом с женихом. Она успела заметить, что комсомольский значок жениха прикрывала эта, не к месту, дурацкая юбилейная медаль, пусть даже с профилем бывшего вождя. У невесты же он был приколот не с той стороны и безобразно свисал на легком воздушном платье под грудью.
— Никак не могут без меня! Нигде! Что-то да не то! — прикусила капризные перламутровые губки Валентина Ивановна, съедая ароматную помаду.
Заиграла музыка. Торжество медленного движения к венцу счастья окутала аура вечности момента. В голову ударил дурацкий бред, Валя почему-то позавидовала этой юной деревенской простушке, за мгновения которые ей самой не пришлось испытать в жизни.
Её комсомольская молодость просвистела, как фальшивая кавалерийская атака с хмельными беспутными маханиями по призрачным сторонам простых людских волнений, в бестолочи тщетных дёрганий, она не заметила потери истинной женской радости.
Захотелось расслабиться и побыть просто обыкновенной женщиной, уверенно прислониться к крепкому родному плечу, надежно продвигаться по времени подлинного восприятия сущности бытия. Она закрыла глаза, мечтательно прильнула к отдающем нафталинной прелостью наодеколоненному костюму дояра и отдернулась.
Жениха и невесту пригласили встать на расставленный узористый рушник.
Дед Георг, пререкаясь со старухой, шатающейся кривой походкой приковылял последним и прислонился затеряно у крашеной стены возле жены.
«Попадья» привычно процитировала заученную проповедь-наставление молодым и предложила обменяться кольцами.
Непривычными к легковесности руками жених взял с подноса кольцо, затерявшееся между пальцами, не удержал, и оно со звоном покатилось под массивный ритуальный стол. Подруги кинулись его поднимать. Те несколько секунд гнетущей тишины зала, поиск счастья под напором ожидающих глаз и ужасного шума моросящего дождя за окном, показались невесте дольше всех контрольных моек за год. Она не выдержала и предчувственно тоскливо прослезилась.
Обменявшись кольцами, молодожены со свидетелями расписались в журнале бракосочетаний.
Все с тем же деланным выражением радости, обрядовая староста напутствовала молодых, законно связавших свою судьбу на всю жизнь. Пригласила желающих поздравить только что состоявшуюся супружескую пару с замечательным событием в их жизни.
Наступили важные ответственно-отчетные минуты. Олитина подалась вперед, заботливо скрестив руки, развернулась к залу.
— Дорогие Иван и Степанида! — несколько вспышек фотографов поспешили запечатлеть кульминацию комсомольско-молодежной свадьбы. — Мои дорогие комсомольцы, — путалась она в постановке голоса.
Строгая уверенность, с которой начала Валентина Ивановна по привычке, была вроде бы ни к чему, а откровенно порадоваться у нее не получалось.
— Сегодня великое событие не только для вас, но и для всей комсомольской молодежи района. Вы первопроходцы нового начинания обновленных традиций района, колхоза, а также вы одни из первых в осовременивании обычаев для всей многомиллионной бракосочетающейся советской молодости и радости.
«Не так завернула!» Она поперхну¬лась. Кум заботливо поднес отпитый бокал. Но партийная кума продолжила без шампанского.
Праведное наставление не нуждается в хмельной ереси.
— Сегодня, когда партия и правительство всё делают для процветания советской семьи — ячейки нового коммунистического общества – вы, дорогие новобрачные комсомольцы, должны своим честным праведным трудом быть всегда в авангарде этого общества, быть передовыми носителями завоеваний старших поколений, достойно подхватить знамя крепкой советской молодой семьи, с комсомольским жаром в груди двигаться неустанно и уверенно вперед! В будущее!
Переминаясь с ноги на ногу, жених покосился на уверенно выпирающие груди невесты.
— Любимые Стефания и Ваня, придет время и то, что сегодня является новшеством для вас, станет установившейся нормой комсомольско-молодежного обряда для ваших детей и внуков. Я вижу, какая радость наполняет ваши сердца, чувствую счастье, которым вы переполнены. Пусть положительные заряды ваших эмоций разрядятся притягивающей силой в ваших последователях во всем нашем районе, пока не охватят всех поголовно!
«Не мешало бы теперь увеличить скрытое поголовье телок», — после всего прикинул Петр Стоянович, он весомо оценивая свою сопричастность в делах района.
. И упустил желанный жест кумы, когда она потянулась за бокалом.
Все решили, что поздравление райкома закончено и шумно засуетились, проглатывая всухую за кумой, нетерпеливо приближаясь к главной части свадьбы.
— Дорогие молодожены-комсомольцы, — продолжала торжественно Валентина Ивановна, — в своей замеча¬тельной книге «Как закалялась сталь» Николай Островский в образе Павла Корчагина показал незаурядный пример самоотверженного труда наших предшественников-комсомольцев. Пусть же этот пример будет для вас путеводной звездой в вашей трудовой жизни на благо партии, комсомола, советского народа. Пусть забота руководителей партии о трудящейся колхозной молодежи вдохновит вас на новые трудовые подвиги.
Как уверенно и проникновенно провозгласил на последнем съезде Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев: «комсомольская молодежь — это будущее нашего общества!»
Проникновенные слова Генсека, Валентина Ивановна почти прокричала.
Закруглив главную часть своего идейного обращения к новой комсомольской семье, она уже более спокойным голосом перешла к заключению поздравления.
— Дорогие передовики-комсомольцы! От имени райкома партии и лично от первого секретаря товарища Русова, разрешите мне подарить вам вышеупомянутую книгу с дарственной надписью Николая Михайловича, а также преподнести от имени районного комитета комсомола и от себя лично вот этот симпатичный электросамовар — как атрибут семейного уюта, любви и благополучия.
Инструктор райкома помог распаковать самовар. Валентина Ивановна высоко подняла его над головой, показывая всем подарок района. Она чинно приложила руку невесты к одной ручке самовара, а руку жениха — к другой, надежно передала «атрибут уюта», — и призывно зааплодировала, приглашая гостей присоединиться к районным поздравлениям. Снова засверкали вспышки фотоаппаратов, запечатлев скривившегося на самовар жениха — ни разу в жизни не пившего чай, по нему — горячий чай только мешает охлажденным «горячим» напиткам.
Другие оценили это как еще один прорыв третьего секретаря в преодолении старых привычек.
— А теперь, — обратилась ко всем веселая «попадья», желающих сфотографироваться с женихом и невестой, прошу, — по привычке она бойко принялась режиссировать «запечатленими» на долгую память.
Первыми с молодоженами фотографировались Валентина Ивановна и Петр Стоянович. Затем снялись — родители невесты. Потом дед Георг со старухою. Еще раз все вместе, дальше пошли инструктора, активисты комсомола, руководители колхоза и все желающие.
Завершив официальную церемонию, гости, вслед за женихом и невестой, вышли на дождливую улицу. Возложить цветы к памятнику, как было задумано, забыли. Быстро укрылись по машинам. В свою Валентина Ивановна взяла жениха с невестой и Петра Стояновича.
Разукрашенную председательскую, плотно набили инструктора с активистами. Грузовик уехал в гараж. Родители, родственники и передовики тесно заполняли автобус. Остальные пошли на ферму, рассыпавшись по разбитому недолгому асфальту и скользким прямым дорожкам центральной улицы. Под скучный шум моросной ранней осени, мрачно съежившегося села, все спешили гульнуть.
Съехав с асфальта, машины тянулись по развезшей грунтовой дороге. Переехали рассыпающийся бревенчатый накат моста через речку, делящую село, и на подъеме начали пробуксовывать.
Райкомовская машина продвинулась дальше всех и тоже встала перед самым въездом на ферму. Валентина Ивановна, вливаясь в пору, стоявшую за стеклом, все больше мрачнела. Посаженный кум вышел искать выход из положения, чувствуя на себе леденящую вину неурядицы. Невеста стала зябнуть, наблюдая за подмоченными гостями, торопливо обходящими главную машину, и с ужасом вспомнила овальный ряд столов на открытой поляне. Жених спокойно курил под дождиком, не без интереса наблюдая за робкими попытками буксующих колес продвинуться вперед. Вскоре подъехал «Беларусь» и водитель с трактористом подцепили трос. Жених, накурившись, вошел в салон машины, разя вонючим табаком. «Недалеко от батьки ушел», — сморщилась Олитина, проклиная в сердцах свою неблагодарную работу.
Долговязый водитель, внешне похожий на Русова, который не переносил запаха табака, молча приоткрыл «ветрячок».
Трактор, разогнавшись на длину свободного троса, резко откинул голову кумы, смяв зафиксированные лаком завитые короткие волосы. Агрессивно загребая под себя большими ведущими колесами грязь, он протянул «Волгу» на два кола ограды и встал, перекошено развернувшись поперек дороги. Водитель, разочарованно мотая головой, вышел, оглядывая заляпанную грязью машину, морщился.
Валентина Ивановна выходить не собиралась, Ивану и Степаниде тоже приказала сидеть: «Не хватало, чтобы после столь торжественного ритуала, комсомольская пара шлепала пешком по грязи». Идиотски захотелось на ком-то сорвать злость». Раздражала долгая пропажа Петра Стояновича, не к месту, и спокойствие водителя, о котором говорили в райкоме: «Хороший человек, но чересчур честный». Честных людей Валентина Ивановна неосознанно побаивалась.
Через полчаса приполз гусеничный ДТ-74.
— Этот должен вытянуть! — заверил водитель.
— Может и дотянул бы. — тракторист, неказистый, подвыпивший малый, усердно дал обороты. Выхлопная труба просвистела, выбрасывая огненную струю искринок. Колхозный «танк», сгребал траками грязь до сухого грунта, победоносно потянул легковушку наверх, чуть ли не пыль поднимая, и с дуру врезался в ту самую вечно прокисшую лужу, у которой год назад завязался роман героев сегодняшнего дня.
Оборотистые гусеницы полностью зарылись в грязь, затянув за собой «Волгу» в лужу по самые пороги. Налившийся жижей мотор захлебнулся и заглох. В салон машины ворвалась неимоверная вонь. Валентина Ивановна закрыла руками лицо.
Проголодавшиеся и продрогшие от всепроникающей сырости гости с нетерпением ждали главную машину, чтобы наконец приступить к гулянию. Когда казалось, что они уже чувствуют в руках прохладу первой согревающей рюмки, хмельной тракторист утопил их ожидания неизвестно еще на сколько времени.
Вокруг топи возникла паника, символы кутежа остались в изоляции. Посыпались всевозможные предложения, как им выбраться наружу. Были и дельные советы, но Валентина Ивановна категорически отказалась выбираться из ямы без машины.
— Автомобиль с молодыми к самому залу! — про¬орала она через окошко истерично, — и никак иначе!
Зал между тем давно был готов. Заключив, что дождь надолго, а делать навес уже поздно, Петр Стоянович еще до регистрации приказал освободить четверть четырехрядного коровника, и перегородить поперек дощатым простенком от коров. Проделали работу оперативно. Внутри всё продезинфицировали, пол застелили плотным слоем половы, по-новому расставили столы и скамейки, перекрыв часть кормушек. Остальное засыпали валом цепкой гороховой соломы. Неотесанные доски-перегородки занавесили флагами, плакатами и всевозможными транспарантами. Середину над столом молодых закрыли большим ковром с украшениями.
Дружно поработали все, да и получилось сносно, что позволило деду Спасу, с сожалением разобравшему первое творение и постоянно мешавшему порывами командовать, под конец все же заключить: «Если бы не я и мой воспитанник, понявший меня с полуслова, черта с два успелось бы все так устроить».
Подтянуть «Волгу» к Залу торжеств возможно только бульдозером, считало большинство. Особенно на этом настаивал дед Спас, все время дававший советы, пока разгневанный «воспитанник» не прогнал, выведено прикрикнув на него. Дед Спас обиженно удалился в коровник, с знанием заявляя: «Ничего, он отходчивый, уж я-то хорошо его знаю. Сам воспитал!»
Воспитывать он начал в том голодном сорок шестом, когда тринадцатилетнего Петю названный дядя — председатель только что организованного колхоза — пристроил в кузницу к мастеру во всяком ремесле — Спасу Василеву — учеником за пайку отрубей, чтобы как-то пережить голодный год.
Самый большой урок, который усвоил мальчик от учителя — это отстукивать по наковальне удары ручником и легким молотком, создавая звон работающей кузни. Хозяева колхоза были довольны, что кузница кует победное шествие коллективизации, а Спас тем временем на собственной мельнице тайно молол пшеницу, кукурузу, пустые кочаны, сухую лебеду и все, что можно было съесть, кое-как раздробив сперва жерновами. Желудок потом точно домелет. Десятина шла мельнику, перепадало иногда и ученику. «Как бы там ни было, но в голод мы выжили, — гордился дед Спас. — Во какой вымахал, воспитанник!»
Единственным бульдозеристом в сумраке этого воскресного дня оказался отец невесты, сват Павел, человек нерешительный, постоянно недовольный. Он нехотя одел поверх нарядного костюма доярский халат, долго вертелся, сомневаясь в целесообразности именно такой спецовки, на-конец, сел в подводу, и конюх отвез его на полевой стан за «лопатой».
Обоснованно чувствуя на себе вину провала, неказистый «танкист» спрыгнул с металлического островка в лужу, отцепил буксир с навески, погрузившейся в грязи трос. Оттянул конец на твердую землю, измазавшись по грудь в жиже, довольный посмотрел на затонувший трактор и ехидно скривил тонкими усами: «Так ему и надо!»
Тракториста заволокли в мойку, не раздевая, под напором отмыли теплой водой, налили стакан самогона и отправили домой, не заботясь более, поскольку было не до него.
Хмельная гульба на ферме продолжалась до самого рассвета, а под утро недовольный ветер загорнул облака невесть в какую сторону, расчистил небо и еще успели тусклые звезды проститься с мокрой землей в веселой ночи.
На заре взамен отгулявшим, праздничный коровник заполнили новые, начинающие рабочий день, животноводы.
Молодых увезли в общий дом на повозке, запряженной выездной парой откормленных кобыл. Повезли отдыхать.
Последние, самые упорные, гуляки еще препирались с осовевшими музыкантами, требуя сыграть некую забавную плясовую.
Стильные инструктора отрешенно спали в застеленных гороховой соломой бетонных кормушках. Остальные рассыпались по всем сколь-нибудь пригодным для отдыха помещениям, включая полати скотников и дежурные нары конюха. Сами же скотники, конюхи, сторожа, мотористы, доярки, телятники и прочие, рано ушедшие, или незваные гости стекались в «свадебный зал». спешили одобрить счастливое начало семейной жизни своих дорогих комсомольцев.
Самовызвавшиеся распорядители второй волны веселья, пожалев, наконец, музыкантов, усадили их за главный стол, частично обновленный обилием застывших блюд.
С чувством «сделанного» вечера, ожидавшие транспорт, они выпили, прислонились к напутствующему свадебному ковру и уснули, не реагируя на скрежет любопытных коров, грызущих сырые необтесанные доски.
Пошла вторая волна объедкового свадебного празднества.
Валентина Ивановна проснулась перед обедом в настроении ужасной раздвоенности. Она наотрез отказалась перекусить и выпить, и, тем более — продолжить застолье. Разве что крепкого кофе попросила… Кофе не нашлось, сделали теплый и слишком сладкий чай — зубы им сполоснула — только и всего.
Ползущее к зениту солнце и шаткий ветер-полуденник быстро просушили запоздалый день, обновляя золотистую красу осени.
Бодрый водитель давно прохаживался вокруг начищенной машины. Усевшиеся сзади инструктора посоветовали шефине не упустить случая и испить парного молока для поправления состояния, что, якобы, они только что сделали по совету одного бывалого деда.
Валентина Ивановна пожелала видеть только заведующего фермой. Оказалось, что его нет. Она уселась на переднем сиденье, сняла туфли с опухших, ноющих ног и приказала водителю трогаться вниз, покидая исполненное приказание сверху.
Проезжая по центральной улице, райкомовцы встретили отколовшуюся от монолита директивных указаний дрейфующую глыбу старинной свадебной церемонии.
Длинным рядом, обнявши друг друга за плечи, весельчаки плясали «Буеняк», подпрыгивали под озорную мелодию похабной народной песенки.
Центральный танцор держал в одной руке корявый шест, перевязанный сверху красным шерстяным кушаком, в такт подыгрывая, словно дирижерским жезлом.
Расступаясь по сторонам, обрядовое шествие дало дорогу машине. Музыканты, пользуясь случаем, перекурили, смяв меха инструментов.
Всмотревшись в необычную диковинку, Валентина Ивановна узнала своих комсомольцев Ивана и Стефанию. Переодетые, они тянули за дышло небольшую двухколесную повозочку, застеленную ковриком. В повозке важно сидели дед Георг, затягиваясь самокруткой, и старуха, наряженная невестой». «Какая дикость!» — подумала секретарь.
Когда «Волга» уже почти проехала, кто-то узнал куму и кинулся останавливать ее. Все дружно поддержали зов свистом и воем вслед удаляющейся машине.
Один из инструкторов, верно, знаток народных обычаев, высказался в том духе, что в таких случаях непременно надо отпить из деревянной расписной баклажки ради счастья новобрачных, чтобы не обидеть всех людей.
Но автомобиль набирал скорость, Валентина Ивановна молча смотрела вперед.
— Петр Стоянович уже здесь гуляет, — заметил второй инструктор, чем грустно смутил шефиню, заставив ее упереться взглядом в заднее стекло удаляющейся машины.
Гулкий сигнал автомобиля разогнал подотставших гуляк веселого понедельника и свободно понесся по чистой дороге накатанной райкомовской жизни.
«Вот так всю жизнь протянет, волочась пристяжной кобылой в повозке эта Стеша, задряхлеет и поблекнет раньше меня в своей упряжи» — зло подумала Валентина Ивановна, вглядываясь в скоростной ветер, заметающий по сторонам первые увядшие листья наступившего листопада.
Окончив кое-как восемь классов, Стеша радостно рассталась со школой. Спрыгнув с конвейера обязательной скучной учебы, она не стремилась, как подруги, осваивать какую-либо профессию. Что нужно для жизни, и так хорошо знала, с детства помогая матери на ферме.
Скучный загон школы на далеком майдане у разрушенной сельской церкви, куда девять пустых лет тащилась Стеша, наконец, выпихнул ее, всучив обязательные свидетельство и комсомольский билет, в которых не нуждалась скотина фермы, огороженная загоном молочно-товарного производства.
Ферма рядом с домом — это судьба! Да и что может быть проще фермы и телят-сосунков, и обилия домашней твари в родном дворе. «Мучаются же люди!» — думала Стеша. Единственное увлечение — возня с живностью — всецело поглощало интерес девушки: телята, утята, ягнята, щенята, цыплята — лишь бы малышня. Подрастут — уже не так интересно. Вот она и хотела, влезая в трудовую жизнь, начать с группы откорма телят. Но воспротивилась мать — сама она перешла работать дояркой, пенсию повыше наработать, а дочери передала мойку — лучшее место на ферме.
Идти через овраг — пятиминутная прогулка. Туда — налегке, обратно — с резиновой грелкой обрата под мышкой — тоже подмога: поросят напоить, индюшатам творога сцедить, и особенно — котеночка накормить. Котеночек стал любимой живой забавой ее увлечения в наступившую осень, когда весь домашний выводок проворно возмужал. Подобрала она его заваленным в материнском пуху на тропинке, в том самом овраге, под камышами которого ныряла каждый день. Потешный зверек подрастал, лоснясь сплошной чернотой шерсти. Под глазками — только две капли белели, как уготованные судьбою слезинки. Круглые «свет¬лячки» неизменно сияли фосфорными пуговками на ее девичьей подушке в темноте коротких ночей юного сна.
Носилась с ним Стеша везде, пока не пропал однажды на работе. Только к вечеру заплаканная девушка нашла затерявшегося котенка в конюшне, среди живых колонн кованых конских ног. После этого жуткого случая Стеша перестала носить его с собой на ферму.
Но разлука подступилась с другой стороны — неожиданным сватовством напористого свата. Раздумывать глубоко и долго Стеша не умела — это забота родителей. А что им думать, когда выползшая стать породистых телес дочери забралась на самое острие ее созревшего воображения.
После понедельника свадьба пила и доедала еще два дня. В четверг перевезли приданное с подарками. Взяла невеста с собой и черного любимца, несмотря на возражения матери: «Что может подумать сваха?!»
На новом месте соскучившийся котенок не забыл свое место у изголовья подруги. К тому же он оказался ревнивцем. Стоило Ивану приласкать молодую, как котенок начинал мурлыкать, нагло пропихиваться между ними и тереться мордочкой о бархатистое личико Стеши.
— Лапотулечка ты моя, хорошенький мой любимчик ненаглядный, моя пантерочка, — целовала она лапотулечку, аккуратно переставляя его за голову.
Ненаглядный снова лез.
Неделю ночей муж терпел «пантеру», неуклюже пытаясь сладить с ним, что забавно смешило Стешу, надеющуюся их помирить.
В субботу на «повратки», — когда, по обычаю, новобрачные впервые гостят у родителей невесты, они хорошо посидели и поздновато вернулись домой, устало проскользнув в прохладную постель. Котеночек тут как тут — пролез к подруге, радостно мурлыча. Уставший муж отставил наглеца в сторону, пьяно ворочаясь. Котенок снова просунулся. Иван его грубо откинул. Пантерочка опять полезла, защищая права первоизбранника, инстинктивно распустила когти и игриво царапнула соперника в глаз.
Разгневанное терпение молодожена лопнуло. Он сжал соперника цепкой доярской рукой и со всей силой ударил о пол. Котеночек только пискнул, судорожно дернулся и издох. Тяжела рука скотовода.
С ужасом увидев растянувшегося любимца мертвым, Стеша завыла, прижала «пушиночку» к груди, одела плащ, вышла на улицу и, причитая, побежала в теплый родительский дом.