Что такое казачья вольница
Корни казацкой вольницы в глубине веков
Корни современного казачества уходят в глубокое прошлое. Его точное происхождение не установлено, несмотря на многочисленные исследования и научные труды, посвященные данному вопросу. Вызывает споры как история возникновения наименования народа казаки, так и самой вольницы. То, что казаки представляют собой отдельную народность, не вызывает сомнений. Особенный быт, диалект, культура и идеология, даже типичные внешние черты – все это позволяет констатировать факт выделения этнической ветви.
Интересна точка зрения Л.Гумилева на происхождение казачества, который связывает его с тюркско-славянским и сарматским племенами. Есть ряд историков, утверждающих о принадлежности казаков к татаро-монголам с постепенным вливанием славян. Изложенный выше взгляд относиться к разряду теорий, которых среди современных историков несколько. Так существует мнение о принадлежности казаков к татарским ордам, которого придерживаются Фишер и Сталенберг. Однако в монгольском и татарском языке не содержится ничего сходного со словом казачество, в то время как тюркские и древнеиранские наречия имеют корень «ас» имеющий смысл воли и свободы. Этот корень трансформирован в названия многих племен, территория расселения, которых соответствует пребыванию сарматов и скифов. Каждая теория имеет свое обоснование и заслуживает право на изучение.
Однако лучшим способом установить корни современных казаков является изучение миграционных процессов на территории исконного их расселения. Несмотря на всю трудоемкость методики, она наиболее точно передает сущность произошедших на территории расселения казаков исторических событий и отвечает на поставленный вопрос. К такому решению обоснованно прибегнул В. Шамбаров в своем труде, посвященном истории казачества. Его доказательственные положения об истории формирования вольницы наиболее убедительны и последовательны.
Следы проживания человеческого сообщества на Дону отнесены еще к седьмому веку до нашей эры, о чем свидетельствуют археологические находки. Найдены исследователями следы присутствия кемерийцев и скифов, которых позднее оттеснили воинственные сарматские племена. С сарматами в противоборство вступили языганы, которые заняли территорию до нашествия роксоланов. Именно с данным племенем и связывает Шамбаров первые упоминания о таинственных жителях Дона. Утверждать о том, что данный этнос был прямым предком, конечно же, не стоит, поскольку такой оживленный регион как Днепр, Дон, Приазовье не позволили бы уединенно развиваться ни одной нации, насколько сильной и независимой она не была. Заметное влияние на роксоланов оказывало коренное население, а также проживающие вблизи славянские, балтские, угорские и финские народности. Не стоит игнорировать и влияния второй сарматской волны, которой не удалось проникнуть дальше Дона. В первом веке на территории между Каспием и Таманью формируется государство ясов – Алания. Роксоланы вошли в состав как покоренный народ и были ассимилированы с победителями. Влияние алан на формирование казачества выражено в передаче специфики сармато-аланского языка, оттенки которого можно встретить в диалекте и сегодня. Во втором веке к народностям добавились русы, а после произошло наступление готов. Новым завоевателям не удалось надолго укрепиться в районе, как и гуннам. Внесли свою лепту в формирование этноса и тюркские племена, пришедшие с аварами и образовавшими у великих рек каганаты. Седьмой век отмечен существованием Болгарского царства и становлением Хазарского государства.
Покорение Алании объединенными хазарскими и славянскими народами связано с первыми упоминаниями о касогах, которых Шамбаров и связывает с казаками. Восточной версии придерживается и Гумилев, утверждая, что появление казаков обязано слиянию коренных жителей бродов с касогами. В девятом веке касоги были покорены русичами и вошли в состав населения Тьмутаракани. С этого времени границы Руси постоянно принимали все новые этнические вливания, благодаря политике князей по привлечению на защиту границ торков, берендеев, половцев и черных клобуков. Еще князь Владимир организовал защиту Руси при помощи приграничных застав, основу которых и стали предки современного казачества. Говорить о прямой потомственности не приходиться, так как этнос, постоянно вливавшийся в народность изменил до неузнаваемости первоначальный быт, традиции, язык и внешность.
Загадочный народ бродники, появился в рассматриваемом районе около 12 века и относиться исследователями этногрофами к славяно-тюркским племенам.
Представители племени селились близ речных переправ и занимались скотоводством. Броды, в силу проживания в районе активной миграции обладали высокой степенью военного искусства, были сильны и выносливы. По свидетельствам археологических находок и сведениям летописей бродники имели навык земледелия и достаточно развитую материальную культуру. Исследователи склоняются к тому, что бродники относились к осевшим близ речных переправ славянам. Они исповедовали христианскую религию, имели славянский тип внешности, образ жизни их во многом напоминал руссов и алан. В некоторых документах того времени встречаются описания женщин, принадлежавших к этому племени. По свидетельствам девушки были очень красивыми и кроткими, одетыми роскошно и дорого, что характерно для славян. Кроме всего прочего, броды имели собственную военную организацию, которая оказала серьезную поддержку монголо-татарам в борьбе с Русью. Благодаря союзническим отношениям с кочевниками народ сумел сохранить свою индивидуальность и вероисповедание, богатство и обычаи.
Таким образом, и сарматы и роксоланы и касоги, а в последующем касаки, славяне и бродники и даже татары оставили свой отпечаток на этносе казачества. Это уникальное этническое произведение огромного числа народностей, посещавших Придонье, Кубань и черноморское побережье Кавказа. Гумилев именует казаков субэтносом, тесно связанным с основной народностью – русскими. Утверждение Гумилева подтверждается многовековой историей России и казачества, а также современными исследованиями историков и этнографов.
Однако окончательное оформление этноса произошло гораздо позже. Московские правители, начиная с Ивана третьего привлекали казаков для охраны границ, причем встречи с их послами организовывались на уровне приема иностранных гостей. Огромную поддержку оказала вольница при покорении Казани, после чего получило грамоту от Иоанна Васильевича четвертого на Придонские земли. Сыграли роль казачьи отряды в выборах первого Романова, покорении Сибири и дальневосточных территорий и прочих событиях государственной и исторической важности.
1552 год, праздник Покрова Святой Богоматери считается датой возникновения российского казачества. По существу, первое совместное участие в борьбе с монгольскими полчищами были объединенным казаков в военных действиях на службе у Ивана Грозного, за что вольница и получила Тихий Дон.
Верховое казачество действительно формировалось из пришлых людей, однако основу его все же составляло коренное население. Низовья Дона же заселяли именно казаки, народность, сформировавшаяся из многочисленных культур и осколков этноса. Впоследствии слово «казак» становится нарицательным для обозначения легкого конного воина, не имеющего постоянного пристанища. Однако такой смысл название не прекратил существования колоритного результата своеобразного «этнического коктейля».
Казачья вольница и Церковь: история взаимоотношений
Современная христианская пропаганда объявила казачество «оплотом Христовой веры». «Воины Христа» – казаки, пожалуй, многие и не ведают, как впрочем и основная масса обманутого Русского народа, о подлинном отношении казачества к Церкви на протяжении многих веков. Попробуем на основе исторической правды проанализировать, как все это было.
Корни Казачьего Рода весьма длинны и насчитывают не одну тысячу лет. Фальсификаторы Русской истории намеренно приучают нас к празднованию «тысячелетия России», хотя история нашей Отчизны насчитывает тысячи и тысячи лет, а прекрасные, богатые города русичей были известны всему ближнему и дальнему зарубежью задолго до крещения Руси, с коим и увязывают возникновение государственности, письменности, культуры, да и самой Руси эти циничные провокаторы или профаны от истории. История казачества также искусно перевирается, многие факты замалчиваются. Неруси, которые похабили и похабят поныне нашу историю, усиленно внедряют мысль о том, что казаки являются беглыми холопами (!), которые сходились на окраинах России в ватаги и занимались грабежом да разбоями.
Мы докажем обратное. Кубанские, донские, пензенские, терские казаки, живущие на огромной территории от Дона и Тамани до предгорий Кавказа – не пришлое, а коренное население этой земли. В этногенезе русского казачества изначально принимали участие скифские (протославянские) племена, частично в образовании этого субэтноса также принимали участие родственные арийские народности, в частности – аланы и даже тюркские белые народы – половцы, волжские болгары, берендеи, торки, черные клобуки, обрусевшие за многие века совместного проживания со славянами.
Тем более в стародавние времена, когда ни христианство, ни ислам не делили родственные народы на «богоизбранных», «правоверных», «православных». В казачьей среде была в норме веротерпимость, тем более, что все народы исповедовали свои Родные Отчие Природные культы (позже христиане на Древние Арийские культы навесят ярлык «поганое язычество»). Казаки не были исключением. Вместе с воинами Великого Святослава казаки участвовали в разгроме Хазарского каганата и разрушении христианских храмов и иудейских синагог. Арабские и персидские летописцы часто пишут о казаках и русах, которые совершали набеги на персидские владения и, описывая обычаи и нравы казачьего рода-племени, пишут о них как о солнцепоклонниках.
После крещения Руси на всех ее окраинах еще на протяжении столетий сохранялась приверженность Древней Пращуровой Вере – так вплоть до воцарения Алексея Романова, отца Петра Первого, жители Вятского края и Русского Севера придерживались Славянской Веры. Земли современного Донского и Кубанского казачества издревле входили в состав Тьмутараканского княжества, при этом князья-христиане не покушались на нравы и верования единокровного русского казачьего населения, отрезанного от основных Русских земель Диким Полем, населенным кочевыми тюркскими племенами, кстати, язычниками-тенгрианцами (небопоклонниками). Окраины Руси защищали богатыри, которых в русском народном эпосе именовали казаки: «. Славен молодой казак Илья Муромец. » Это уже позже его возвели в «христианские святые», а ведь Илья Муромец не был христианином и в Киеве даже церковные маковки булавой посшибал. А знаменитые славянские богатыри-пограничники Усыня, Добрыня и Горыня, жившие задолго до самого «крещения» Руси и коих народная традиция и считает первыми из известных родоначальников Русского казачества.
Именно в среде казачества прижилась своеобразная «ересь», как писали об этом попы: не только старообрядцы и сторонники Древнеправославной церкви находили приют в среде казачества. На казачьей земле усилился протест против официальной церкви в форме таких течений как «беспоповство» (!), где все таинства совершали сами миряне, без «посредников»-попов общаясь с Богом, «нетовское согласие», не признающее строительства церквей и корнями уходящее в родное Славяно-Русское язычество.
Но более всего следует остановить внимание на веру «дырников» – казаков, живших на Яике и в приалтайских степях. «Дырниками» казаков-тенгриан (небопоклонников) так прозвали потому, что они вырубали в крышах домов дыры, чтобы даже в ненастную погоду можно было молиться дома, но глядя на небо. Самое ценное свидетельство нам оставил дьякон Федор Иванов, живший во второй половине семнадцатого века: «. многие поселяне, живучи по селам своим, поклоняются Богу-Солнцу, где с ними не случится креста. » Другое свидетельство от 1860-го года, дело о Василии Желтовском, который был судим за то, что не ходил в православный храм, а крестился, глядя на небо и говорил: «Бог наш на небеси, а на земле Бога нет.»
Следует добавить, что крест был почитаем на Руси задолго до «крещения» (мы признаем крест, но не признаем Христа!) и это был крест равносторонний, рунический крест или как говорили попы: «поганский крыж» (языческий крест), а символ христиан – не крест, а распятие, орудие казни! И пленных славян хазары распинали на крестах, за что распятие у древних русичей было всегда символом смерти, казни и человеконенавистничества.
Прошло чуть больше полувека после восстания Ивана Болотникова, которого Церковь прокляла и предала анафеме за то, что он возглавил восстание народа и крушил ненавистные дворцы и храмы. (Кстати, народный вождь был предательски схвачен и казнен царскими холопами после жестоких истязаний. Последнее, что ему сказали палачи – было следующее: «В ад провалишься, богоотступник.»). Христианская Православная церковь раскололась на старообрядческую и новообрядческую, полыхали костры со сжигаемыми «именем Господним» еретиками. Народ с ненавистью глядел на господ и ждал народного заступника. И он пришел. И пришел оттуда, где веками жил и будет вечно жить вольнолюбивый Славянский Дух!
Автор: Лисснер Э. Персонажи: Болотников Иван Саввич Дата: 17 в.
Степан Разин родился в станице Зимовейской, на Дону. Отец его, Тимофей Разя, с детства наставлял сына: «Береги честь казацкую смолоду. Шапку перед сильным не гни, да друга в беде не брось.» Видел молодой казак, кому и как живется на Руси и близки ему были многотысячелетние славянские народные устои и не зря любил он говаривать: «Я за такую Русь: нет ни бедных, ни богатых. Равен один одному!».
Один из исследователей жизнедеятельности атамана Разина заметил: «Как известно казаки не отличались набожностью. » Эти слова сопровождали описание одного из первых появлений молодого казачьего вождя на исторической арене: казачья вольница Разина без боя взяла Яицкий городок. Не сумев небольшим отрядом взять городок, Разин и товарищи раздели два десятка монахов-богомольцев, не смотря на все их мольбы, и в монашеских рясах проникли в город. В 1670 году Степан Разин поднимает восстание. В его войско идут не только казаки, но и беглые холопы, крестьяне, горнорабочие, башкиры, татары, мордва, прочий обездоленный люд. И запылали на значительной части Российского государства боярские усадьбы и церкви. Разин рассылает по всем окрестным территориям свои «прелестные письма», где дарует народу «прежние вольности» и обещает равенство и справедливость.
С первых же месяцев восстания Церковь становится на сторону правящего класса и призывает к расправе над «богохульником и вором» Стенькой Разиным.
Степан Разин
(318 х 600). 1906 Василий Суриков
(частично переписана
в 1910)
. Штурм Астрахани. С городских стен ежедневно митрополит Иосиф клянет восставших «ворами и нечестивцами, богомерзкое дело учинившими». После того как разинцы ворвались в крепость, митрополит уводит оставшихся солдат в один из храмов, превращенных в крепость, и говорит воеводе Прозоровскому: «Во святое место они не сунутся». Разинцы ворвались и разгромили храм, а воеводу скинули с колокольни. Установив в городе свой порядок, Разин велел дьячку из Приказной палаты принести все свитки и сжечь, а народу было объявлено: «Всем вам воля, народ астраханский. Стойте за волю, за великое наше дело!» Оплотом сопротивления Разину в Астрахани становится митрополит Иосиф, тайно-рассылавший письма с информацией о восставших, а в городе сеял смуту и слал хулу на Разина и весь (!) народ Астрахани, поддержавший атамана и его товарищей. В летописи современника тех событий П. Золотарева «Сказание о граде Астрахани и страдании митрополита астраханского Иосифа» говорилось, что «Иосиф, митрополит астраханский грозил карами небесными, гневом господним, проклятием архангелов. «.
Противостояние Иосифа и его козни против восставших продолжались и во время последующего занятия города сподвижником Разина Василием Усом. Ус первым из соратников Разина ввел в занимаемом им городе гражданский брак (!). Хотя церкви и не были закрыты, браки он скреплял на бумаге городской печатью, символами которой были меч и корона. Недовольство церковников усиливалось, и митрополит вновь начал вести активную подрывную деятельность. Казаки видели это и требовали от атамана Уса казнить подлого митрополита. Чашу терпения переполнило известие, что митрополит составляет списки казаков и горожан, ставших на сторону Разина для последующей передачи списков правительственным войскам. Иосиф выступил перед казаками с речью, где он назвал их «еретиками и богоотступниками» и грозил смертью, если те не сдадутся на милость войскам царя. Казаки собрали круг и вынесли решение: «Вся смута и беда чинятся от митрополита». Вынесли обвинение митрополиту во лжи и измене, после чего казнили его. В этот же день по всему городу прошли погромы домов богатеев и духовенства.
В исторических хрониках сохранились и другие доподлинные слова атамана: «. В церковь не ходите, а свадьбы вкруг березы водите, как велят старинные обычаи. «.
У одного из соратников Разина родилась дочь. Обратился казак к своему атаману, что за имя дочери взять. Разин сказал: «Воля, Волюшка». Казаки засомневались, что нет в святцах такого имени, на это им атаман задорно ответил: «Ну и что? Мы это имя впишем!». Отношение казаков к «долгогривым» лицемерам и к подлинной Древней Вере (которая в их мировосприятии представляла собой переплетение Славянской Веры с православным христианством) прослеживается и в других моментах: когда Разин велел двум молодым казакам обучиться грамоте у попа-расстриги, те взроптали: «Зачем зазря мучить? Что мы поповского роду-племени?».
При войске Разина была бабка-ворожея, которая одним словом могла вдохновить на ратный подвиг струсившего бойца или малодушного человека. При штурме Симбирска юный ратник просидел весь день в кустах, приговаривая: «Матерь божья, царица небесная. «. Не помогла матерь божья, так весь бой и пропустил. Но стоило бабке-ведунье слово заветное сказать и в героях потом ходил парень: первым на крепостные стены влез. Быть может это легенда, народный вымысел, который всегда окружает фигуры такого масштаба, как Разин. Но стоит напомнить, что сами соратники Разина считали его чародеем. В казачьих преданиях чародейство (колдовство, волшебство) – неотъемлемый дар, отличающий Разина от других народных героев: «Пугачев с Ермаком были великие воители, а Стенька Разин и воитель был великий, и волшебник, так, пожалуй, и больше чем воитель. «. Народная молва долго еще после смерти Разина рассуждала о его чудесном спасении, о его служении народу уже в ватаге Ермака. Да Разин и действительно всегда остался живым – в сердце народном.
Считалась чародейкой и одна из его храбрейших сподвижниц – старица Алена, воевода арзамасских крестьян, русская Жанна Д’Арк. Эта мужественная русская женщина, простая крестьянка возглавила борьбу простого люда за волю и справедливость. В ее детстве односельчане вилами прогнали со своих угодий жадных монахов, пытавшихся захватить общинную землю. Не понаслышке знала она о лицемерии и мерзости монастырских нравов. Алена была ворожеей-зелейницей, т. е. травницей: она врачевала травами и заговорами, а попы обычно объявляли таких людей «ведьмами» (хотя «ведьма» ранее означала – «ведающая», «знающая» женщина). В своих «прелестных письмах» Алена призывала не верить попам, которые вещали, что крепостное право «одобрено Священным писанием и угодно богу». Когда боярские войска взяли в плен Алену, они объявили ее колдуньей и после лютых мучений казнили столь любимой христианской инквизицией казнью: заживо сожгли на костре (вспомните Жанну Д’Арк!).
В унисон с церковными воззваниями, в царских грамотах, также везде подчеркивалось не только «разбойное» начало восставших людей, но и «богоотступничество»: «В прошлом во году изменники воры донские казаки Стенька да Фролко Разины с товарыщи своими, забыв христианскую веру, великому государю изменили. «. Царские грамоты с первых же дней восстания объявили его в вероотступничестве и среди одного из аргументов значилось, что он вводил гражданские браки вместо церковного обряда и водил новобрачных «вокруг древа» – вербы или березы. В официальных документах, писанных тяжелым, бюрократическим языком, зачастую непонятным для тех, к кому он был адресован (в отличие от «прелестных грамот» восставших, писанных простым, ярким, понятным языком), Разин объявлялся как «угодник дьяволов» и «заводчик всякого зла». И после, когда Разин был предательски схвачен, жестоко истязаем, его приговорили к самой лютой казни: «Казнить злою смертью: четвертовать». Еще при жизни Разин был предан анафеме и отлучен от церкви. Его и велено было схоронить на мусульманском (Татарском) кладбище.
Атаман Стенька Разин перед казнью
Еще с 1761 года патриарх Всея Руси Иосиф велел проклинать «вора Стеньку» с амвонов церквей, но это вызвало у народа обратную реакцию. В народе Стенька был более любим и почитаем, нежели патриарх Иосиф.
Александр Сергеевич Пушкин живо интересовался подробностями разинского бунта, называя атамана «. единственным поэтическим лицом Русской истории».
Его стихотворный цикл «Песни о Стеньке Разине» лично рецензировал Николай I. Через Бенкендорфа он передал Пушкину: «При всем поэтическом своем достоинстве, по содержанию своему неприличны к печатанию. Сверх того, церковь проклинает Разина, как равно и Пугачева». Позже Пушкин дал обоим вождям оценку, что высший показатель исторической правды народная любовь к Разину и Пугачеву, которые стали главными героями национального эпоса.
Пишет Пушкин рассказ о казачке Разиной и по собственному его свидетельству весь рассказ этот пронизан мотивами народной поэзии, восходящей к далеким временам древнего славянского эпоса и язычества.
Великий казачий атаман привлекал внимание многих русских поэтов, художников и писателей. Прекрасное произведение «Стенька Разин» оставил поэт Кольцов. В революционном стихотворении Огарева «Гой, ребята, люди русские» были такие строки:
«. И очистим мы землю Русскую
От всех ворогов, да бездельников,
Что наш хлеб едят да нам зло творят:
От попов, купцов, да чиновников. «.
Знаменитой стала песня Навроцкого «Утес». Советский классик Шукшин писал в своем произведении «Я пришел дать вам волю»: «. память народа – разборчива и безошибочна. Сколь ненавистны Разину страх и рабство – столь же изначально они прокляты народом. С Господином Народом не поспоришь. «. Взойдя на эшафот, Разин не просил пощады и под гундосые завывания дьячка, читающего приговор «вору и богохульнику», думал о народной воле. Для народа Разин стал бессмертен! Долго еще боярам да попам мерещились пожары разинского восстания.
Любопытен тот факт, что и в пугачевский бунт казачество по отношению к Церкви и попам вело ту же политику. В воспоминаниях очевидцев говорилось, что сам «Пугачев в церковь не хаживал, а гулял с песенниками по улицам, особо любя бодрящую дух припевку:
«Ходи прямо, гляди браво,
Говори, что вольны мы. »
(Ю. Сальников, «. И вольностью жалую!»)
Очевидцы штурма Пугачевым Казани вспоминали, как казаками громились и поджигались купеческие лавки, монастыри и церкви. Напуганное духовенство встречало «Петра III», за кого выдавал себя Пугачев, хлебом-солью и «целовало крест на верность царю Петру».
Так же при жизни Пугачев и его соратники были преданы Церковью анафеме и отлучены от лона ее. Пугачев же объяснял свое отношение к Церкви просто: «. храмы божьи разрушал, алтари святые, жертвенники поругал не ради грабительства, а поелику жизнь вольную мечтал сотворить всему люду забитому!».
И так же, после жестокой казни, Пугачев остался жить в сердцах Русских людей, в народном фольклоре.
Из всех перечисленных выше фактов прекрасно видно подлинное отношение казачества к попам и Церкви, тогда как к Истинной Вере, к Правде (а ведь казаки понимали «Православие» как «славить Правь, Правду», а за Правду не жаль было и живот сложить!) – было особое отношение.
И ведь не зря казаки-бродники во главе с атаманом Плоскиней перешли на сторону Орды, обвинив князей русских в измене отцовской Славянской Вере, тогда как ордынцы придерживались Древних культов – понятных и родных казакам.
Ныне же, те казаки, в коих проснулся Священный Голос Предков, как и встарь, славят Родных Богов и Светлое Солнце взмахом длани. Молодой талантливый славянский художник из Родовых казаков Владимир Грибов сказал образно и точно: «Славянские Боги родились на Небе, а не в хлеву».
Что такое казачья вольница
Ирина Прохорова: Сегодня мы поговорим об истории казачества — не только в историческом плане, но и как о системе мифологий, о культурной памяти, связанной с этой исторической общностью, и вообще о том, как наша повседневная жизнь определяется системой идей и стереотипов, которые мы наследуем друг у друга, иногда даже не подозревая об этом. В разговоре мы будем отталкиваться от книги Амирана Урушадзе «Вольная вода: история борьбы за свободу на Дону». По-моему, очень важна сама тема истории свободы, которой, как считается, у нас нет, а на самом деле выясняется, что, если немного покопаться, она всплывает. Эта тема затрагивает историю возникновения казачества на Дону, борьбу казачества за свободу и независимость, то, как потом казачество было втянуто в Российскую империю, и его дальнейшую судьбу в XIX, ХХ и, собственно, XXI веке.
Мы начнем с современности, которая, по-моему, невероятно интересна и во многом может пролить свет на ту самую культурную память, которая у нас существует. Начиная с 1990-х годов мы стали наблюдать внезапное возрождение феномена казачества. Как будто бы из пепла вдруг стали возрождаться разговоры о казаках, появились люди, одетые в казачьи формы, — и мы до сих пор их видим. Более того, странным образом они появляются на улицах городов — например, в Петербурге появились казаки, которые следят за порядком и разгоняют несанкционированные митинги. Недавно была новость: в Екатеринбурге появились казаки, которые следят за тем, чтобы не было распространения идей, связанных с нестандартной сексуальной ориентацией. Они просто выхватывают из толпы людей, которые, как им кажется, подозрительно одеты или странно выглядят. В общем, вдруг появились так называемые казаки. Амиран, а как вы вообще на это смотрите? С чем связан этот феномен — у людей, так или иначе связанных с казачеством, это осталось в рамках какой-то семейной памяти или это искусственно создано — например, от «Тихого Дона» остались какие-то школьные воспоминания? Откуда это идет?
Амиран Урушадзе: Вообще, сложный процесс возрождения российского казачества имеет две стороны. Первая, которую стоит скорее приветствовать, — это возрождение этнокультурной истории казачества. Потому что казачество — это не только нагайки, шашки, кони и так далее, это еще и замечательнейший фольклор, это песни, это такая культура мужского братства, в конце концов, это военно-материальная культура. В процессе возрождения казачества есть подвижники именно этой стороны. Это те люди, которые интересуются своей генеалогией, семейной историей, и зачастую как раз среди их предков находятся казаки, которые еще во времена Российской империи — а может быть, еще и раньше — жили на Дону: служили, погибали, любили.
Другая сторона процесса возрождения казачества носит уже не естественный, а несколько противоестественный, на мой взгляд, характер. Это возрождение довольно сомнительных представлений о казачестве как о чем-то очень казенном, чем-то таком, что должно стоять на страже государственных интересов, действительно душить свободу собраний, митингов — и всячески поддерживать властные структуры, несмотря на то, что они зачастую ошибаются и их действия не могут найти позитивного отклика в сердцах и душах российских граждан. Поэтому большой процесс возрождения казачества, который действительно ознаменован символически, находит свое выражение в многочисленных казачьих патрулях, группах, которые вдруг откуда ни возьмись появились на улицах российских городов и ведут себя примерно так же, как полиция или отряд милиции особого назначения.
Было уже множество примеров, и в том числе — о которых вы говорили, но можно вспомнить еще то, как повели себя некие казаки в Москве при разгоне митингов и собраний граждан в Москве, в том числе на Пушкинской площади. Это возрождение только довольно мифологической стороны казачества как силы, которая якобы должна только лишь поддерживать государство и стоять на страже государственных институтов. Очень хорошее определение этому дал известный историк Андреас Каппелер. Он назвал таких казаков даже не казаками, а неоказаками (неоказачество). То есть это что-то новое, и сам термин дает понять, что это не имеет почти никакой связи с настоящим, оригинальным казачеством, казачеством, которое сложилось на Дону, Тереке, Кубани, Урале. Мы видим, еще раз подчеркну, две стороны процесса возрождения казачества. На мой взгляд, гораздо интереснее анализировать этнокультурное измерение казачества, нежели это казенное охранительство неких государственных идеалов.
Ирина Прохорова: С одной стороны, мы видим возрождение худшей стороны имиджа казаков, которые с конца XIX века действительно оказались летучими отрядами разгона демонстрантов и вызывали настоящую ненависть. А с другой стороны, мы видим, возможно, идущую из «Тихого Дона» идею некоторой самобытности и какой-то вольности, отдельного сообщества. Недаром же Элеонору Быстрицкую, сыгравшую главную роль в фильме, сделали почетной казачкой. Это еще в советское время. То есть, видимо, и через текст, через популярный фильм прорастала и сама идея какой-то вольницы, такого специфического образа жизни казаков. Мы можем сказать, что сосуществуют и странным образом совмещаются два типа исторической памяти — вольные казаки и вот этот оплот царской власти. А можно ли утверждать, что это остатки реально происходившей трансформации в обществе казаков?
Амиран Урушадзе: Нужно сказать, что казачество и казачий образ жизни, если мы говорим о дореволюционной эпохе, — это предмет зависти. Неслучайно Лев Толстой записал в своем дневнике, что «народ казаками желает быть». Это неспроста, потому что казак — человек свободный, казак — человек, который имеет землю и служит государству, но служба его так или иначе временная — это не 25 лет, как служили рекруты, а ограниченная служба, после которой он возвращался обратно на свою землю и жил своей семейной частной жизнью, разумеется, поддерживая свою боеготовность. Можно ли выделить две традиции в истории казачества? Мне кажется, что нарезать историю казачества не стоит — она все-таки цельная, ее на ломтики не порежешь. Почему каждое новое поколение историков пишет новую историю? Потому что историки задают новые вопросы к прошлому, точнее — новые вопросы к тем документам, которые они читают, а затем их объединяют в тексты, книги, учебники, учебные пособия и так далее.
Так вот, понимаете, в чем дело: в 90-е годы, в постсоветское время, а затем и в наши дни, запрос к истории казачества — это запрос на государственную историю. В казаках как раз-таки и видят прежде всего служак престолу, монархии. Прежде всего в них видят людей, которые участвовали в военных походах, сражались против Наполеона, в русско-турецких войнах и везде стяжали громадную славу. То есть мотив казачьей службы сейчас представляется как наиболее актуальная часть казачьего прошлого. Почему так происходит — другой важный вопрос, но должен сказать, что у нас в 90-е годы произошла нормализация государства, государство стало очень эффективным. Многие серьезные монографические исследования исходят из того, что Российская империя вполне успешно развивающееся государство. Главными героями истории вновь стали не декабристы и не люди, которые занимались социальным протестом, а цари, министры и так далее. Мы вновь историю мерим так, как мерил Карамзин, то есть по правителям, и с ними связываем развитие государства.
Ирина Прохорова: Ваша книга показывает, что превращение казаков в служак престолу — это довольно позднее явление, а идея вольного Дона и идея свободы сопровождала их довольно долго. Как складывалась идея вольного Дона и как вообще складывалось вольное казачество?
Амиран Урушадзе: Я начну с того, на ком или в связи с чем закончилась история большой свободы на Дону. Это, конечно, связано с временем Петра Великого. Петр подчинил Дон, превратил его в служилую реку. Дон стал важной линией коммуникации во время Азовского осадного сидения. А вообще донское казачество — самое с тарое. Это первый крупный казачий социум. О том, откуда ведет свое начало его история, существует множество споров и часто взаимоисключающих исторических концепций, но так или иначе мы можем говорить о том, что казачество на Дону как сообщество людей, как социум, начинает складываться со второй половины XVI столетия. Что касается происхождения казачества — здесь тоже существует множество версий, которые также исключают одна другую. Но очевидно, что значительная часть казачества имела не самое благородное беглокрестьянское происхождение.
Разумеется, частично казачество формировалось из людей, которые бежали — от тяжелых условий жизни, от бояр, от владельцев земли. То есть это были люди, которые искали прежде всего воли, не задумываясь о каких-то политических правах и свободах. Они искали прежде всего лучшей доли, то есть земли, где они могли бы жить, построить дом, найти себе пропитание и всякий раз не горбатиться на хозяина. Другим важным источником формирования казачества и его традиции были люди более благородного происхождения — дворяне, а зачастую даже князья, которые бежали из Московского государства по политическим мотивам. Потому что если мы говорим о второй половине XVI века, то очень многие были недовольны политикой Ивана Грозного. И находились смельчаки, которые были не готовы ждать, когда придет их черед. Они бежали на Дон в поисках свободы, необходимой для продолжения жизни, прекрасно понимая, что атмосфера террора рано или поздно самым печальным образом скажется и на их судьбе.
Амиран Урушадзе: Ну так это обычное право, это кодекс. То же самое было и у казаков, и тоже там все вполне логично, прямо и по-честному. А знаменитые образы казака как человека хитрого появляются уже в XVIII – XIX столетии. Сама природа казачества, в том числе и психология, начинает меняться.
Самый большой исторический сдвиг в истории казачества абсолютно тектонического характера — это восстание Кондратия Булавина 1707 – 1708 годов. Кондратий Булавин — донской казак, и, соответственно, восстание тоже можно считать казачьим, хотя в советской историографии оно именовалось одной из четырех крестьянских войн в истории России. Но тем не менее это было восстание за попранные казачьи интересы и за казачьи свободы. Это восстание было самым жестоким образом подавлено. Именно к этому времени относится совершенно жуткая картина, когда виселицы с повешенными были пущены вниз по течению Дона. Совершенно жуткая история. Почему была такая реакция Петра Великого? Во-первых, Петра Великого в принципе трудно заподозрить в каких-то сантиментах, но особая жестокость объясняется еще и тем, что для государства восстание Булавина было фактически ударом в спину: Россия в то время вела изнурительную Северную войну со Швецией, и, разумеется, какая-то еще внутренняя крамола вызывала такую реакцию — тут уж вообще надо карать этих изменников без пощады и очень часто — без разбора.
После этого, конечно, Дон начинает терять свободный дух, пространство свободы начинает сжиматься и сокращаться, как шагреневая кожа. Казачество само прекрасно понимает, что оно оказывается в новых условиях, когда вместо свободы нужно иметь достаток. В казачестве постепенно начинают выделяться элитные группировки — так называемая старшина. Она начинает богатеть. Когда приходит богатство, хочется еще большего богатства, а главное — чтобы оно раз и навсегда за тобой было утверждено и чтобы никто не мог у тебя его отобрать. Поэтому сама казачья старшина начинает всячески подчеркивать свою лояльность государству, тем более что казаки выучили эти кровавые уроки — прежде всего, кровавый урок Булавинского восстания. После этого к рубежу XVIII и XIX столетий казачество фактически становится частью Российского государства. Казачья аристократия, скажем так, становится частью дворянского сословия Российской империи, элитные группировки обзаводятся крепостными, которых было довольно много, потому что крестьяне бежали на Дон еще весь XVIII век. Почему — потому что «с Дона выдачи нет», на Дону много свободной земли, а хозяева, владельцы земли, даже если наниматься к помещику, давали больше времени и возможностей работать на себя. И в этом смысле Дон, Область Войска Донского, а тогда еще — Земля Войска Донского в сознании малороссийских крестьян и вообще российского крестьянства были землей обетованной, куда можно было убежать от непосильной барщины и прочих обязательств перед помещиками.
Ирина Прохорова: В вашей книге есть замечательная история. Когда бежали крестьяне, чем дальше они бежали — тем были лучше условия, и помещики выставляли грабли, где зубцы означали, сколько дней крестьянин может работать на себя. И чем глубже они убегали в Дон, тем больше было дней, которые они могли потратить на себя, а не на барские земли. Интересно, как складывается этот странный язык переговоров.
Амиран Урушадзе: На пограничных территориях Дона и малороссийских губерний было довольно много крестьян, поэтому донские помещики диктовали условия: например, два дня можете поработать на себя — и, соответственно, два зубца на граблях. А дальше свободной рабочей силы становится все меньше и меньше — соответственно, и условия лучше, но туда еще нужно дойти, что было не так просто. Но постепенно условия на Дону ухудшались — после того, как Дон стал частью Российской империи и превратился из пространства опасной, рискованной свободы в особую губернию, и условия существования крестьян стали больше похожи на те условия, в которых они жили и в малороссийских, и в центральных российских губерниях. Свободы становится меньше везде — и для крестьян, и для самого казачества, которое тоже становится все более и более жестко пристегнуто к Российской империи и все больше и больше находится под едва ли не тотальным контролем российской бюрократии.
Ирина Прохорова: Толстой говорил, что наша история сделана казаками, и я, например, совершенно себе не представляла, что чудовищные аракчеевские военные поселения были попыткой смоделировать казачье сообщество. По-моему, Александр I говорил — мол смотрите, как замечательно — они вроде и землевладельцы, а если что, быстро собираются в военные дружины. Это классическая логика нашего государства — выхватывать какой-то очень специфический кейс и пытаться переносить это на общую систему управления. И закончилось все это тем, что казаки действительно оказались вооруженной гвардией, которая используется уже теперь для подавления свободы. И здесь вот что интересно. Появляется казацкая конница с нагайками, которая хлещет людей. Ведь бить своих должно быть психологически очень сложно. О чем говорит та легкость, с которой это делалось? Что казачество не считало себя частью сообщества, имело какую-то свою идентичность и поэтому било, грубо говоря, не своих, а чужих? Почему именно казаки оказались столь эффективной плеткой государства?
Ирина Прохорова: Нагайками побили, потоптали лошадьми — ничего страшного!
Амиран Урушадзе: По мысли имперской власти, это вполне гуманно — не расстреляли же на месте. Но вместе с тем есть множество источников, которые говорят о том, что казаки не считали такую службу престижной. И если я не ошибаюсь, есть очень интересное высказывание Троцкого, который как-то написал, что революция проскочила под брюхами казачьих лошадей. То есть это тоже говорит о том, что не все казаки так уж монолитно выполняли первый же приказ о разгоне демонстрантов, хотя, конечно, в народной памяти они остались прежде всего людьми, которые беспощадно разгоняют рабочие демонстрации.
Ирина Прохорова: Мне кажется важным, что, помимо народной памяти, в которой все это остается, в случае с казаками их образ был закреплен советской пропагандой. И здесь возникает еще один важный момент — расказачивание, которое было очень жестоким. Собственно, «Тихий Дон» немножечко об этом говорит. «Поднятая целина» вообще уже ни о чем не говорит, но все-таки намеки там есть. Не была ли успешность расказачивания связана с тем, что отрицательный образ казаков, сохраненный в народной памяти, был потом использован большевиками?
Амиран Урушадзе: Казакам вообще очень не повезло после того, как советская власть победила, потому что, с одной стороны, казаки все-таки в массе своей выступили против большевизма и остались на позициях белых, и в Гражданской войне большая часть казачества поддержала именно белое движение. С другой стороны, с точки зрения его социально-экономических характеристик и параметров казачество было явлением, которое очень сложно было бы приспособить к новым социалистическим реалиям, не разрушив окончательно. Потому что казак — это, прежде всего, собственник земли. Именно поэтому, если и говорить о возрождении казачества в современную эпоху, то делать это можно очень осторожно, потому что в нем нет основы. Никто, естественно, новым казакам никакой земли не даст. Поэтому этой связки — казак и земля — уже больше в истории, разумеется, не повторится, а значит, не повторится того казака и той казачьей культуры, которая была ранее. А для советской власти образ казака был вместилищем всех возможных пороков. С одной стороны, верные престолу служаки, которые значительную часть своей истории воевали во славу императорской семьи Романовых, а с другой стороны — еще и собственники земли. Как с ними можно разговаривать? Только уничтожить.
Ирина Прохорова: Интересно, что после войны выходит эта, простите, по-другому не могу сказать, идеологическая залипуха — «Кубанские казаки», фильм, где показывается изобилие, когда вся страна голодала, все эти муляжи. Вдруг возникает совсем другой образ богатой земли, красивые люди, которые поют песни, одеты а-ля казаки и так далее. Как это можно объяснить?
Амиран Урушадзе: Это попытка показать, что ничего не было. Мы как приняли столько-то народов, так они и существуют вместе с нами, и все процветают. Вы совершенно правильно сказали, что это идеологическая залипуха, от начала и до конца абсолютно лживая. Она создана по всем законам — уж если лгать, то лгать напропалую! Поэтому и было показано, что и казаки с нами, и казачество тоже нас поддержало, славные казаки. Это тем более странно, учитывая, что значительная часть казачества и многие казачьи лидеры воевали на стороне нацистской Германии в годы Великой Отечественной войны — Шкуро, Краснов. Краснов вообще абсолютно одиозная личность. Часть казачества поддержала немцев, а тут выходит, что казаки — такие молодцы и все за советскую власть. Такая рафинированная идеология, фантастика.
Ирина Прохорова: Я помню воспоминания Василя Быкова о голодной Белоруссии, когда он говорит: мы искренне верили, что мы тут голодаем, а там вот как люди живут. Мне кажется, эта мифологическая конструкция вольного и сытного Дона, которого уже давно не существовало, вдруг откуда-то была притащена и включена в этот фильм. Такая искаженная культурная память, это очень любопытно.
Амиран Урушадзе: Любопытно, и с другой стороны — ведь это сделано небесталанно. Давайте вспомним слова Толстого: «Весь народ казаками желает быть». То есть если бы показали сытых, довольных, веселых, косая сажень в плечах и бугрятся мышцы повсюду, каких-нибудь колхозников, в это очень сложно было бы поверить. А вот когда показывают казаков — казаки всегда как-то особенно жили, где эти казаки — далеко, где-то там на Кубани, на какой-то окраине. В это психологически поверить легче, такая ориенталистская картинка о том, что где-то далеко все хорошо. Я свою книгу начинаю с эпизода, который меня просто ошеломил и буквально заставил сесть и что-то такое написать хотя бы научно-популярное на тему свободного вольного Дона.
Я был в музее лейб-гвардии Донского казачества. Известно, что казаки служили в российской императорской гвардии. Один из самых известных донских казачьих вольнодумцев Евграф Грузинов, который прямо бросил вызов и императору Павлу I, и Российской империи, и порядкам, которые царили в Российской империи, тоже служил в гвардии в Петербурге. И я ничего не нашел в экспозиции этого музея о Грузинове, хотя он был известным человеком, гвардейским полковником, который был в свите Павла I, участвовал в его коронации. И я спрашиваю у администратора музея, замечательного человека, прекрасного знатока истории казачества: почему же нет ничего про Евграфа Грузинова? А он и говорит: «Ну, это же личность неоднозначная». Поэтому все это очень и очень сложно. Настроения в обществе не появляются просто в какой-то среде, где ничего другого нет, кроме мечтаний и фантазий. Если в интеллектуальном пространстве будет представлена тема вольного Дона и вольного донского казака, а не только служилого Дона и казака с пикой, шашкой или с нагайкой, то тогда, соответственно, и будет возможно припоминание, где-то изобретение, а где-то переизобретение этих вольных традиций, которые были присущи Дону на значительном отрезке его истории.
Ирина Прохорова: Но, с другой стороны, хочу заметить, что в советских учебниках истории разговор о том, как бежали крестьяне к лучшей жизни на Дон, всегда был. Поэтому так или иначе в остаточном виде в официальной историографии это остается. Так что будем смотреть, интересно, как будет дальше развиваться это историографическое творчество как сверху, так и снизу, то есть как сообществе самих казаков, так и историков.