Что такое историческая политика
Историческая политика
Содержание
Происхождение и механизмы
Особенности ситуации в Восточной Европе
Происхождение термина
В начале 1980-х годов канцлер Германии Гельмут Коль пытался добиться «морально-политического поворота» и более позитивного характера немецкого патриотизма, что вызвало т.н. «спор историков» (Historikerstreit) о причинах возникновения нацизма и о Второй мировой войне. В ходе этих дискуссий возник термин «историческая политика» («Geschichtspolitik»), который использовали оппоненты предлагавшейся политики, вследствие чего сам термин приобрел отчетливо критический характер.
Методы
Критики исторической политики выделяют следующие приемы и механизмы, используемые для ее проведения [1] [4] :
Идеологические основания и мотивы
В идеологическом обеспечении исторической политики выделяют следующие постулаты [1] :
Историк Алексей Миллер следующим образом описывает и иллюстрирует подход сторонников исторической политики:
Историческая политика в России
По мнению А. И. Миллера, историческая политика в России в начале первого десятилетия XXI века развивалась менее интенсивно, чем в соседних восточноевропейских странах, но в середине этого десятилетия проявились серьёзные признаки ее активизации [1] :
Наряду с критиками методов исторической политики в России есть и сторонники ее проведения. Так, историк А. Р. Дюков рассматривает политизацию истории как серьёзный вызов и считает уместной ответную постановку задач в области исторической политики (подчеркивая, что для России эта политика является вынужденной реакцией на проведение исторической политики восточноевропейскими странами):
Некоторые методы из набора средств исторической политики предлагались к использованию авторами и сторонниками программы Совета при Президенте РФ по правам человека. Эта программа (называемая также программой «десталинизации» или программой Федотова) вызвала противоречивые отклики в российском обществе, но практических мер в осуществление этой программы не предпринималось.
К проявлениям исторической политики примыкают [11] также и методы, использованные в кампании вокруг учебного пособия А. С. Барсенкова и А. И. Вдовина, развернувшейся осенью 2010 года (критики кампании указывали на призывы перейти от исторической дискуссии к административным мерам, требования уволить авторов из МГУ и запретить их учебное пособие, угрозы судебного преследования авторов [12] [11] [13] [14] [15] ). Большая часть прозвучавших предложений и угроз не получили продолжения (как и в описанных выше случаях комиссии по борьбе с фальсификациями истории и программы совета при Президенте по правам человека).
Историческая политика и ее источники
Вы будете перенаправлены на Автор24
Понятие исторической политики
Особенность политики памяти в том, что это действия, которые направлены на оптимизацию важных смыслов исторического прошлого общества, выраженные в одном сценарии политических актёров и направленные на укрепление национальной идентичности.
Как термин, «историческая политика» («политика памяти») изначально появилась в Германии в конце 20 века, в начале 21 века произошло заимствование Польшей, где эта довольна специфическая идеология получила поддержку и хорошо прижилась. К концу первого десятилетия 21 века «историческая политика» активно использовалась учёными для описания способов и приемов в политической жизни посткоммунистических государств Восточной Европы. Как правило историческая политика применяется теми странами, чьи недавние события истории вызывают споры.
Механизмы проведения исторической политики
Основные механизмы проведения исторической политики:
Готовые работы на аналогичную тему
Историческая политика в России
Еще одним примеров исторической политики в России является желание контролировать и редактировать вопросы истории с помощью законотворчества. В 2009 году министр по ЧС Сергей Шойгу выступил с инициативой о необходимости принятия закона за некорректные высказывания в отношении истории Второй мировой войны и позиции СССР, нарушение которого должно преследоваться уголовным законодательством. Позже было внесено еще два законопроекта с этой идеей. Необходимо отметить, что обсуждение истории Великой Отечественной войны происходит в основном в границах споров об «настоящих» и «ложных» победителях.Историческая политика используется в первую очередь для узаконивания действий настоящей власти, а политика памяти существует для того, чтобы сформировать коллективную идентичность, призванную поддерживать эту активность, то в случае Российской Федерации можно сказать о наличии государственно награждаемого почитания победы в ВОв и выборочного одобрения некоторых действий власти того времени в различные периоды XX века.
Когда говорится о «политике памяти», то речь идет о таких простых явлениях, как появление музеев и памятников, празднование на государственном уровне определенных событий из прошлого страны, выделении одних исторических событий и скрытии других. Также стоит отметить роль СМИ, связано это с тенденцией, что молодежь сейчас меньше читает, поэтому приоритетны визуальные способы подачи информации. Происходит эта подача через телевидение, различные передачи, в которых разворачиваются споры, так же через ролики в интернете.
По мнению А.И. Миллера одним из успешных инструментов политики памяти выступает георгиевская ленточка. Успех этого инструмента обусловлен следующими факторами: неявное участие государства; свободный от партийности символ, но знакомый каждому; умеренная русскость символа, что важно для успеха ленточки на постсоветском пространстве; учет зарубежного опыта в символической политике.
Государство непосредственно влияет на историческую политику и ее исследования, так как регулирует доступ к архивам, создает и изменяет государственные стандарты образования (в учебники попадают определенные наборы тем, которые ученик должен знать), финансирование исследований тех или иных исторических тем и др. Политики памяти невозможно избежать, так как и политизации истории.
Источники исторической политики
Более подробно можно ознакомиться с исторической политикой можно в следующих источниках:
Историческая политика современной России
Впрочем, прошлое действительно нельзя изменить, но не потому, что оно застыло в некой своей неизменности, а потому, что его не существует. Нельзя изменить то, чего нет. В реальности существует только образ прошлого, который субъективен и идеален и постоянно меняется.
Почему историкам нельзя доверить разработку и проведение исторической политики
Первый опыт реализации исторической политики
В ней, в частности, сказано, что «новая концепция выступает в качестве общественного договора, предлагающего взвешенные точки зрения на дискуссионные вопросы отечественной и всеобщей истории… Целью разработки новой концепцииявляется формирование общественно согласованной позиции по основным этапам развития российского государства и общества, по разработке целостной картины российской истории… Наряду с Конституцией, в основу разработки новой концепции положены также Послания Президента РФ Федеральному Собранию РФ и Поручения Президента РФ Правительству и другим органам государственной власти и управления…» Исходя из этого, можно утверждать, что история, преподаваемая в школе, основывается на теоретических положениях, которые никак нельзя отнести к научным.
Действительно, «Концепция…» исходит не из исторической теории, а из соображений достижения общественного консенсуса в отношении картины прошлого. И это дало свой результат. Пусть не все историки согласны с теми учебниками, по которым учат в школе, но образов прошлого стало меньше, и история перестала двоиться и троиться в неокрепших головах школяров при чтении разных учебников в школьной библиотеке.
Способы создания прошлого
Научная история довольно новый способ создания прошлого и лишь в ХХ веке он претендовал на статус главного. В СССР историческая наука претендовала на познание истины и ее авторитет был исключительно высок. В результате отказа от марксизма, как теоретико-методологической основы истории, большинство трудов советского времени были объявлены идеологизированными. После перестройки на основе различных исторических концепций было создано множество различных историй, образ прошлого в них отличался порой кардинально. Например, такой исторический факт, как Октябрьская революция 1917 года в монархическом и коммунистическом варианте диаметрально противоположны.
Культура и история
Наиболее мощным средством воздействия на историческое сознание сегодня является культура, которая через кино, телевидение, театр, скульптуру, живопись, музеи, книги формирует картину прошлого. В сфере культуры есть четкое понимание исторических ориентиров, их вырабатывает и проводит в жизнь министр и историк В.Р. Мединский. Он исходит из ясно сформулированной концепции, которая заключается в следовании национальным интересам при создании образа прошлого. Такой подход соответствует задаче формирования патриотизма, как национальной идеи и сплочению народов России на основе великого прошлого.
Одной из главных своих задач на данном этапе В. Мединский видит задачу примирения: «Чтобы мы примирились с той историей, которая у нас есть. Она невероятно тяжелая. В семье каждого из нас, если поковыряться, можно найти наверняка и красных, и белых. Кого там только нет. Вопрос в том, как жить дальше, как извлечь уроки и как не допустить гражданской войны в будущем!» 7
Конечно, исторических персонажей мы не примирим, их уже нет, но примирить их в нашем сознании вполне возможно, если понять, что положительной памяти достойны все, кто боролся не за свой личный интерес, а за Родину, за народ, за их прекрасное, но по-разному понятое, будущее. Это примирение нужно, прежде всего, нам, сегодня живущим. Для сохранения единства России необходимо устранить тот мощный источник раздора, который идет не из нашего прошлого, поскольку его нет, он идет из сочинений конкретных историков и публицистов, которые продолжают поддерживать огонь ненависти, бушевавшей в прошлом. Потушить его в наших силах.
«Историческую правду» надо извлекать на свет Божий аккуратно и с благими целями, а не для того, чтобы сеять раздор и ненависть между людьми и народами.
Прошлого нет, оно существует только в нашем сознании, и влияет на нас и на наше «сегодня» лишь в той мере, в какой мы ему позволяем это сделать. В наших силах не прибегая к фальсификациям сделать историю такой, чтобы она не только не отягощала сегодняшнюю и без того нелегкую действительность, но и служила на благо России. В этом, на мой взгляд, должна заключаться цель исторической политики.
[1] Миллер А. Россия: власть и история //«Pro et Contra». 2009. № 3-4. http://polit.ru/article/2009/11/25/miller/
[5] Репина Л. П. Историческая наука в предметном поле / История и историки в прошлом и настоящем. М., 2013. С.10.
Что такое историческая политика
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
Василий Молодяков
Историческая политика-1
В продолжение темы «учебника истории» начинаю перепечатывать свою статью «Историческая политика и политика памяти» из сборника «Исторические исследования в России: тенденции последних лет. III» (М.: АИРО-XXI, 2012) под редакцией Геннадия Бордюгова. Это исправленный вариант, законченный в декабре 2012 г.; он будет включен в переиздание сборника, которое появится в текущем месяце.
Историческая политика и политика памяти
Россия относится к числу стран, для которых прошлое, по выражению Э. Нольте, «так и не прошло», для которых исторические события остаются актуальными и актуализированными в политические, идейные и общественные битвы (или их видимость) дня сегодняшнего. Историю по мере сил пытаются использовать власть и оппозиция, «левые» и «правые», «интернационалисты» и «националисты», «коммунисты», «либералы» и «консерваторы». Прямое воздействие истории на сегодняшнюю ситуацию в России, да и на всем постсоветском пространстве, не так велико, как может показаться, но тем не менее требует специального исследования.
«Историческая политика» и «политика памяти»: определение и разграничение понятий
Правящая элита любого государства в любую эпоху стремится манипулировать сознанием своих подданных (а если удастся – и чужих), чтобы с максимальной эффективностью контролировать их и управлять ими. Мощным инструментом такого контроля является управление исторической памятью народа, которую философ А.М. Пятигорский определил как «направление сознания человека на его прошлое». Она может быть позитивной и негативной, развиваться естественным путем изнутри мыслящей личности или направляться и регулироваться внешними факторами. Последнее предпочтительнее для правящей элиты, сознанию которой присуща уверенность в том, что «кто владеет прошлым, владеет настоящим».
Моделирование исторического сознания и исторической памяти подданных и манипулирование ими и есть историческая политика государства. Явление старо, как само государство, хотя термин «историческая политика» на удивление нов. Он возник в ФРГ в начале 1980-х годов, получил широкое распространение в Польше и в Украине в середине 2000-х годов, прежде всего в процессе «отталкивания» от России и отказа от «наследства» социалистической эпохи. В отечественной литературе термин был актуализирован А.И. Миллером в статье 2009 г. «Россия: власть и история» (1) и получил распространение в средствах массовой информации и в интернете.
Миллер называет «историческую политику» новым явлением, принципиально отличающимся от «политизации истории», т.е. исторического сознания и исторической науки. Со второй частью этого высказывания автор настоящей статьи согласен, с первым нет, что видно из сказанного мной выше. Политизация исторической науки и исторического сознания – процесс, идущий под воздействием многочисленных разнонаправленных факторов, в то время как историческая политика – комплекс мер власти, имеющих единое стратегическое направление, т.е. один из ключевых, но не единственный фактор политизации истории. Именно это явление – политику власти – мы рассмотрим ниже.
«Политика памяти», которую Миллер в той же статье определяет как «различные общественные практики и нормы, связанные с регулированием коллективной памяти», является лишь одной из форм исторической политики, нередко доминирующей, что может привести к приравниванию или смешению двух понятий.
Историческая политика – часть общегосударственной, отражающая особенности и закономерности целого. Извлечение конкретных политических выводов о событиях и процессах дня сегодняшнего из высказываний руководителей государства на исторические темы может быть чревато ошибками, но само по себе обращение власть имущих к прошлому и его образам говорит о многом. Это особенно характерно для России в период с 2000 г., которому посвящена настоящая работа.
Необходимость выделения данного сюжета в отдельное производство в рамках нашего коллективного исследования мотивируется тем, что за последнее десятилетие историческая политика вообще и нынешней российской элиты в частности стала предметом обостренной рефлексии ученых-историков и оживленных дискуссий в профессиональном сообществе. Эта рефлексия – характерная примета переживаемого момента, хотя ничего уникального в ней нет. «Наивно рассчитывать на равный диалог с властью» (2), но историкам всегда свойственно размышлять о том, что делает или пытается делать власть в их профессиональной сфере, чего она от них ожидает, хочет, просит или требует. Степень свободы такой рефлексии говорит о состоянии общества: проявляется ли она в открытой печати или ограничивается публичными высказываниями в профессиональном кругу, в дружеских разговорах «на кухне» или только на страницах потайных личных дневников (3).
Следует также помнить, что скрытой формой рефлексии относительно исторической политики власти в условиях несвободного общества могут выступать историографические обзоры, а успех в доведении ее выводов до читателя зависит от умения автора пользоваться эзоповым языком и готовности цензора закрывать на это глаза.
В основе каждой исторической политики лежит базовый сюжет, зачастую приобретающий характер мифа (автор не придает этому понятию никакого оценочного оттенка относительно «исторической правды»). Это некая ось, вокруг которой вращается или, по крайней мере, должно вращаться историческое сознание подданных и всё, что его формирует, включая преподавание истории и исторические исследования, хотя бы в той мере, в какой власть контролирует последние.
Для исторической политики императорской России базовым сюжетом была династия Романовых. Для советской исторической политики, включая годы перестройки, – Ленин и Великая октябрьская социалистическая революция (с середины 1930-х до середины 1950-х годов также Сталин). Для постсоветской – Великая отечественная война с акцентом на Победе, которая, впрочем, уже со второй половины 1960-х годов играла роль базового сюжета «номер два». Пожалуй, только в 1990-е годы у центрального правительства РФ не было четко определенной исторической политики, а пышное празднование 50-летия Победы в 1995 г. преследовало прагматическую цель международной «презентации» ельцинского режима в преддверии президентских выборов 1996 г. Однако, временное отсутствие такой политики с лихвой возместили волна оперативно создаваемых «национальных историй» в бывших советских республиках, ставших независимыми государствами, и некоторых регионах РФ, переживавших «парад суверенитетов», а также активизация исторической политики ряда стран бывшего «советского блока» (4).
В зависимости от конкретной социально-политической ситуации и характера правящего режима, границы базового исторического сюжета могут расширяться и сужаться, его изучение может допускать обнародование большего или меньшего количества «негатива», а истолкование – большую или меньшую свободу мнений, но его доминирование в историческом сознании должно сохраняться, а суммарная итоговая оценка может быть только положительной. Характерный пример – период перестройки, когда дарованная свыше и казавшаяся тогда беспрецедентной свобода исторических исследований допускала «почти всё», но при условии, что в центре российской истории ХХ века остается Октябрьская революция с большим знаком «плюс» даже при обилии маленьких «минусов». Только распад СССР и отстранение КПСС от власти разрушили этот доминирующий миф.
Историческая политика в современной России проявляется, главным образом, в четырех связанных между собой формах. Первая – формирование новой историографической ортодоксии для «внутреннего употребления», творцы которой формально независимы от правительства, но дают понять, что их деятельность одобряют «на самом верху» (5). Вторая – проведение разного рода «юбилеев», т.е. торжественных мероприятий, связанных с историческими событиями и персоналиями, под руководством или по инициативе представителей властных структур различного уровня. Третья – борьба с «фальсификациями истории», объявленная на государственном уровне. Четвертая – ответ на «внешние вызовы», на историческую политику и политику памяти других стран, для чего используются и историографическая ортодоксия, и «юбилеи», и борьба с «фальсификациями». Однако нас в данном случае интересуют не столько содержание и формы этой политики, о которых немало написано, сколько ее взаимодействие с миром профессиональных историков – с теми, кто занимается реальными историческими исследованиями, а не обслуживанием государственных и частных пиар-кампаний, компиляцией и фальсификацией.
Историческая политика: историки не нужны?
Сегодня российские историки1 работают в условиях наличия у государства исторической политики или, по крайней мере, заявленного намерения ее проводить. Как это влияет на их деятельность?
С одной стороны, само по себе наличие такой политики можно рассматривать как положительный фактор, поскольку государство, включая властные структуры разных уровней, поощряет, в том числе материально, исторические исследования по определенной тематике, которая может быть весьма широка. Чем ближе к базовому историческому мифу – тем больше вероятность получить поощрение, если, конечно, не противоречить ортодоксии. С другой стороны, государство накладывает ограничения на историков: чем ближе к тому же мифу – тем строже. Исследователи истории Древнего Египта или Юго-Восточной Азии пользовались в советское время намного большей свободой, чем писавшие о политическом и экономическом развитии России рубежа XIX-ХХ веков, но зато поощрений первым выпадало намного меньше, чем вторым.
В современной России эта схема не работает. С одной стороны, государство вроде бы не ограничивает историков ни в выборе, ни в трактовке тем и позволяет им высказывать любые взгляды, а посягательства на свободу слова в области интерпретации прошлого исходят от «перебдевшего» начальства не слишком высокого уровня или от «общественности», как в случае с признанием ряда исторических работ «экстремистской литературой» (6) или так называемым «делом Барсенкова-Вдовина» – осуждением Комиссией по межнациональным отношениям и свободе совести при Общественной палате РФ учебного пособия профессоров МГУ А.С. Барсенкова и А.И. Вдовина «История России. 1917-2009» (М., 2010) (7).
С другой стороны, государство практически не стимулирует деятельность профессиональных историков, за исключением тех, кто участвует в его пропагандистских кампаниях или имеет возможность использовать «административный ресурс» (в просторечии «припасть к распилу»). Выступление историка в роли пропагандиста – дело его личной и профессиональной совести, и обвинять в этом государство несправедливо. Гораздо большую тревогу вызывает откровенно приниженное положение ученых, в том числе историков, в материальном и социальном отношении. Большая часть историков ощущает себя невостребованными или, как минимум, недостаточно востребованными именно в профессиональном плане. На словах руководство страны озабочено проблемами национальной и, в меньшей степени, мировой истории и проводит историческую политику, отпуская или обещая отпустить на это бюджетные средства. Однако оно не только не прислушивается к мнению профессионального сообщества, но и не обращается к нему при выработке и формулировании этой политики (стало быть, не заботится о ее качестве?), а при ее практическом осуществлении рассматривает ученых лишь как «говорящие головы». Неудивительно, что в роли «государственных историков» обычно выступают либо пожилые номенклатурные деятели, давно не ведущие реальной исследовательской работы, либо молодые, амбициозные авторы, рассчитывающие на быструю карьерную и материальную «поправку обстоятельств» с помощью «административного ресурса». Такая ситуация порождает у многих профессиональных историков циничное отношение к государственной политике и готовность «продаться», но предложение здесь, как правило, превышает спрос (8).
В России нет работающей системы постоянного и эффективного диалога между властью и научным сообществом гуманитариев (о других дисциплинах судить не берусь), который не может быть заменен никакими «форумами» с участием первых лиц. Создается впечатление, что власть не интересуется ни мнением ученых – даже по тем вопросам, которые находятся в их компетенции, ни положением в науке, довольствуясь победными реляциями чиновников. В то же время по сумме финансирования научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ (НИОКР) Россия отстает от всех основных развитых стран плюс КНР, а по доле НИОКР в ВВП – от первой «двадцатки» стран мира. Что из этого достается историкам, которые не делают ракеты? Негосударственные структуры также не спешат финансировать их работу, за исключением конкретных проектов, почти исключительно заказного, пиаровского характера.
Закономерные итоги влияния такой исторической политики на сообщество историков и их работу: падение если не профессионального уровня, то профессиональной отдачи ученых, которые вынуждены «крутиться», а не заниматься исследованиями; неуклонное старение академической и университетской науки; продолжающийся отток перспективных кадров в другие сферы деятельности и даже в другие страны. Впрочем, последнее к историкам, в отличие от математиков или физиков, относится лишь в малой степени: за границей своих таких хватает.
Совокупностью перечисленных факторов объясняются крайне незначительное участие реально работающих ученых в государственной исторической политике и политике памяти, а как следствие – непоследовательность, неубедительность и низкая эффективность такой политики, ориентированной преимущественно на «отчет» (о «распиле» промолчим), а не на результат.
Продолжение следует.
Историческая политика
Термин историческая политика возник в пережившей нацизм Германии в 1980-е гг. и после роспуска социалистического лагеря распространился на многие страны Восточной Европы. Наиболее ярко все её стороны раскрылись на примере Польши. В тот период под исторической политикой понимался набор методов и приемов, с помощью которых политические элиты стремятся утвердить определённые взгляды среди населения на историю страны. Сегодня понимание этого термина несколько расширилось и стало применяться также в отношении деятельности партий.
Историческая политика партий представляет собой сложенные воедино представления об истории страны. Этот феномен может рассматриваться двояко. С одной стороны, историческая политика – это фундамент или существенная часть идеологии, своеобразный способ манифестации взглядов. С другой стороны, историческая политика является инструментом привлечения электората, имеющего симпатии и идеалы, проецируемые на определённые вехи истории.
Как показывает практика, историческая политика применяется преимущественно партиями тех стран, чья недавняя история содержит спорные исторические периоды. Этот термин обозначает отрезок времени, деятели и события (в том числе второстепенные) которого получают разные оценки, зачастую диаметрально противоположные, и который имеет существенное влияние на современность. Так, ордынское иго, не влияющее на политическую ситуацию в современной России, не вызывает политических дебатов в отличие от личностей Николая Второго, Сталина или даже генерала Власова, если иметь в виду отдельные сюжеты Великой Отечественной войны. Любая переоценка этих и многих других деятелей, в том числе со стороны представителей власти, повлечёт за собой определённые последствия и повлияет на общественное мнение.
Феномен исторической политики партий не исследован западными политологическими школами. Во-первых, это обусловлено его новизной и быстрым развитием политических технологий. Никогда прежде партии не посвящали часть программы исторической жизни страны и народа. Во-вторых, отсутствие разработок в этом направлении связано с тем, что страны Западной Европы и США, в которых и расположены основные центры изучения политических процессов, не нуждаются в этом. Дело в том, что общественное мнение этих государств строится вокруг прочного компромисса, выраженного в приверженности демократическим ценностям и рыночной экономике. Именно по этой причине радикальные националисты или коммунисты воспринимаются на Западе как антисистемные элементы, т.е. стоящие «вне либерального консенсуса». Отмечу, что в связи с ростом евроскептицизма, особенно на правом фланге политического спектра, эта ситуация постепенно меняется, однако существенного сдвига по целому ряду причин до сих пор не произошло.
В отдельных странах к этому общественному фундаменту добавляются особенности, полученные из исторического опыта. Например, в Германии либеральная идеология дополняется отрицанием нацизма и признанием вины за развязывание Второй мировой войны, что составляет заметную часть германской идентичности сегодня. В Испании наряду с либеральной демократией почётное место занимаются судьбоносные Пакты Монклоа – исторические документы, способствовавшие преодолению трагического раскола общества после гражданской войны.
Бесспорно, недавняя история стран Запада в целом содержит намного меньше противоречий, чем история стран Восточной Европы и особенно России. Западные страны не имеют коммунистического прошлого, и у их правительств нет поводов считать часть истории «оккупацией».[1] В восточно-европейских странах ситуация принципиально иная. Кроме того, наличествуют нерешённые вопросы исторических границ и взаимных претензий. Однако наиболее наглядно весь букет проблем исторической политики можно проследить в нашей стране. Если на дебатах в западных странах политики и общественные деятели обсуждают налоги, кредиты или внешнюю политику, то в России почти любой вопрос превращает в прения на исторические темы. Постоянно звучат ссылки на исторических образцовых, с точки зрения говорящих, деятелей. Прибегают также к «полу-патриотизму», когда один исторический период безо всякой аналитического и научного исследования предстаёт в исключительно светлых, а другой – только в тёмных тонах.
В этой статье мы рассмотрим один из наиболее показательных примеров применения исторической политики среди партий Восточной Европы – венгерскую партию «Йоббик», или «Движение за лучшую Венгрию».[2] Эта дунайская страна пережила немало потрясений в ХХ веке. К ним можно отнести:
1. участие в Первой мировой войне в составе Австро-Венгрии в рамках блока Центральных держав и раздел страны по Трианонскому мирному договору 1920 г., в результате чего венгры оказались раздроблены между несколькими сопредельными государствами, а Венгрия потеряла до 75% исторических земель;
2. участие во Второй мировой войне на стороне нацистской Германии и поражение в 1945 г.;
3. включение в социалистический лагерь и восстание венгров против советского режима в 1956 г.;
4. падение коммунистического режима в 1989 г. и резкий поворот внешней политики в сторону евроатлантических структур (ЕС и НАТО).
Прежде всего, необходимо дать общую характеристику настроений в венгерском обществе, чтобы понять среду, в которой действует «Движение за лучшую Венгрию». После вступления в западные интеграционные объединения венгерское население стало всё более уверенно дрейфовать в сторону консерватизма. Если в 1994 г. только 20% граждан Венгрии называли себя консерваторами, то в 2009 г. этот показатель увеличился до 50%. Притом 24% населения заявили себя выраженными сторонниками правоконсервативных взглядов.[3] Поправки в конституцию страны, сделанные по инициативе правительства В.Орбана, зафиксировали итоги этого поворота юридически. Наиболее любопытные изменения венгерского законодательства рассматривались мной ранее.[4]
Результаты парламентских выборов 2014 г. также отразили изменение настроений в Венгрии в сторону национального консерватизма и идеологии суверенитета, подтвердили разочарованность населения в институтах ЕС как инструментах решения социально-экономических проблем. Правящую консервативную партию ФИДЕС, которая объединяет умеренных евроскептиков[5], поддержали 44,5% избирателей. Праворадикальная партия «Йоббик», выступающая за выход из ЕС[6], получила 20,5% голосов, заняв третье место.[7] Таким образом, еврокритики суммарно добились поддержки 67% электората, что позволяет сделать вывод о наличии запрос на правоконсервативное политическое представительство в Венгрии.
Одним из залогов успеха партии «Йоббик» на выборах стала успешная историческая политика с явным консервативным и ревизионистским уклоном. Среди направлений этой политики можно выделить:
1. Пропаганда идеи сильного этноцентричного венгерского государства в Дунайском регионе в границах до начала Первой мировой войны;
2. Культ сильного правителя на примере регента Венгрии Миклоша Хорти;
3. Отрицание коммунизма и осуждение советского режима в Венгрии;
4. Отрицание либерализма и осуждение постсоветской элиты.
Рассмотрим подробнее каждое из представленных направлений и начнём с сильного этноцентричного государства в Дунайском регионе. Оно образует своеобразную комбинацию истории и геополитики, т.е. политического позиционирования государства в пространстве, где исторические аргументы играют роль «подпорки» внешнеполитических идей и устремлений. О намерениях партии, которые сегодня воспринимаются как популизм, свидетельствует герб. На нём изображена Венгрия в границах до 1914 года.
Вопрос исторических границ Венгрии появился после окончания Первой мировой войны. Страна была вынуждена подписать унизительный Трианонский мирный договор, по которому потеряла больше половины своих территорий. Наибольшей потерей для венгров стала Трансильвания, с которой они связывают истоки государственности. Как отмечает Б. Гогуев, «прото-венгры, как и многие другие племена, были кочевниками, пока не осели на территориях современной Венгрии, Румынии и Словакии. 896 г., когда венгры вступили на территорию Карпатского бассейна, чтобы осесть там, можно считать исторической датой обоснования венгерского народа на этой территории».[8]
В ходе переговоров с западными странами Венгрия пыталась отстоять этот регион, ссылаясь на исторические права и хозяйственную целостность этих земель. Румыния также прибегала к ретроспективному взгляду, напоминая о длительном проживании в Трансильвании латинской населения со времён Римской империи. Главным же аргументом Бухареста было численное преобладание румынского населения в этом крае. В конечном счёте, Антанта поддержала точку зрения Румынии, исходя из того, что сильная Венгрия как потенциальный союзник Германии не отвечала представлениям англо-французских политических кругов о балансе сил в Дунайском регионе.[9] Как справедливо замечает специалист по странам Восточной Европы А.Стыкалин, решение заложило мину замедленного действия под всю конструкцию мирного урегулирования в Дунайском бассейне, поскольку дискриминация румын сменилась притеснениями в отношении двухмиллионного мадьярского меньшинства.[10]
В рамках политической агитации «Йоббик» часто обращается к этой теме. Радикальные взгляды, в том числе и в сфере исторической политики, притягивают потенциальных избирателей.[11] По заявлению лидера партии Г. Вона, «не глубина венгеро-румынских отношений имеет значение для нас, но возможность представлять венгерское общество, венгерскую нацию и здесь (в Трансильвании – В.Г.) проживающих венгров. Если ситуация с правами меньшинств выльется в конфликт с Румынией, то Йоббик выберет этот путь, и Венгрия должна сделать тоже самое».[12] Позже он подчеркнул, что румынские политические круги хотят заткнуть всех, кто высказывается за создание секлерской[13] автономии. По данным партии, румынские власти преследуют за использование секлерского флага и налагают штраф за пение национального гимна Венгрии. В университете медицины и фармацевтики трансильванского города Тыргу-Муреш с преобладающим венгерским населением по-прежнему отсутствует независимый венгерский факультет.[14]
Активисты «Йоббик» поднимают вопрос о границах и на массовых мероприятиях, привлекая при этом симпатии многих избирателей. Так, на народном собрании в память о венгерской национальной трагедии 1920 г. депутат парламента Г. Штаудт заявил, что «венгерское общество никогда не принимало последствий Трианонского мирного договора». Он указал также, что одной из целей «Движения за лучшую Венгрию» является изменение итогов Трианона.[15] Позицию партии по вопросу границ находит поддержку также среди евроскептиков других стран. Депутат Европейского парламента от Национального фронта Франции, экс-председатель депутатской группы «Народность, Традиция, Суверенитет» Б. Гольниш заявил на праздновании 56-й годовщины венгерского национального восстания 1956 г., что «несправедливый и позорный Трианонский мирный договор хотя и разделил Венгрию, но не угасил дух венгерского народа».[16]
Культ сильного правителя (на примере регента Венгрии Миклоша Хорти)
Другим важным направлением исторической политики партии «Йоббик» является создание культа сильного и независимого национального правителя. В качестве ближайшего исторического примера на эту роль идеально подходит М.Хорти. Российскому обывателю этот крайне любопытный персонаж знаком только в самых общих чертах. В советской и современной российской историографии период правления венгерского регента (1920 – октябрь 1944) оставался и остаётся практически неизученным. Особенно мало внимания этой фигуре уделялось в советское время, поскольку тогдашние историки, отличавшиеся однобокостью изложения и чрезмерной идеологизированностью, представляли всех союзников нацистской Германии исключительно в образе «злых фашистов» и сдавали в архив со словами «всё и так понятно». Результатом такого подхода стало серьёзное отставание современной России в сфере политических и региональных исследований. Более того, многие правители Европы межвоенного периода по-прежнему рассматриваются исключительно в ракурсе войны против СССР, что мешает накопить достаточное количество знаний об истории ближайших соседей России, особенно это касается стран Восточной Европе, и, как следствие, понять разворачивающиеся ныне процессы.
Популярность М.Хорти возрастает на фоне целого ряда негативных факторов в жизни Венгрии. К ним можно отнести недовольство олигархической властью, отсутствие национальной элиты и сильного независимого лидера, продолжающаяся интеграция в либеральный западный мир, проблемы в социально-экономической сфере. Кульминацией этой ностальгии стало открытие памятника регенту в ноябре 2013 г. при активном участии партии «Йоббик». На церемонии один из видных экспертов партии «Йоббик», специалист в сфере международных отношений М. Дьёндьёши подвёл итог под деятельностью правителя. Он заявил, что М. Хорти «восстановил страну после смертоносного коммунистического буйства, начавшегося вслед за Первой мировой войной, и катастрофы Трианона, ставшего самой темной страницей в истории нашей страны». Другие ораторы выказали солидарность с М.Дьёндьёши, назвав венгерского регента «последним истинным государственником», а также посетовали, что определённые силы исказили роль М.Хорти в венгерской истории.[17]
Несколькими годами ранее роль М. Хорти оценил лидер «Йоббик» Г. Вона. Он сказал, что «сразу после трианонской трагедии, в период христианско-консервативного правления адмирала Миклоша Хорти, Венгрии удалось чрезвычайно быстро консолидироваться. Эпоха Хорти освободила созидательную энергию нации: в очень короткий срок Венгрия смогла восстановить свою инфраструктуру, промышленность, армию и полицию, стала процветающей экономикой с одной из наиболее стабильных валют Европы, создала сильную и конкурентоспособную систему образования; бурно развивалась культурная жизнь. Во времена Хорти Венгрией правила сильная и … национальная элита, которая стремилась к ревизии несправедливого Трианонского мирного диктата и была готова защитить этнических венгров за рубежом как … дипломатическими средствами, так и в случае необходимости военной силой. Был провозглашён курс на воссоединение нации, чего удалось частично достигнуть».[18]
Не будем забывать, что преодоление последствий Трианонского мирного договора потребовало тяжкой дани от Венгрии, которая после Второго Венского арбитража августа 1940 г. и возвращения северной Трансильвании превратилась в подконтрольного Германии сателлита. В этой связи в адрес М. Хорти нередко выдвигаются обвинения в недальновидной политике и пособничестве А. Гитлеру. Однако стоит отметить, что его политика собирания земель стала выражением общенациональной воли венгерского народа в тот исторический период. Обратим также внимание на то обстоятельство, что позицию «Йоббик» по реабилитации М.Хорти никак нельзя считать реабилитацией нацизма. Во времена правления регента в Венгрии не существовало лагерей смерти и преследований других наций, как то имело место в Германии. Кроме того, венгерские националисты отсчитывают время начало оккупации не с установления в стране советского режима, а с вторжения немецких войск в марте 1944 г., целью которого было удержание Венгрии в состоянии войны с СССР и недопущение переговоров с Западом. Это обстоятельство также явственно говорит в пользу отсутствия связи между реабилитацией М. Хорти как государственного деятеля и нацизма как идеологии.
Отрицание коммунизма и осуждение советского режима в Венгрии
Отрицание коммунистической идеологии и её производной – советского режима – лежит в основе идеологии и исторической политики венгерских консерваторов. Они считают, что советский строй не только антинациональной системой власти, но и формой подчинения страны со стороны другого государства. Лидеры партии многократно подчеркивали свои антикоммунистические взгляды. В одном из интервью Г. Вона назвал советский период «эпохой антиценностей».[19] В связи с этим венгерские консерваторы негативно относятся к многолетнему лидеру советской Венгрии Я. Кадару, который пришёл к власти после «подавления революции 1956 года».[20]
Стоит подчеркнуть, что в Венгрии подобная риторика не наталкивается на популистские возражения в стиле «отрицание коммунизма есть отрицание истории», «антисоветист значит венгрофоб» и прочее.
Отрицание либерализма и осуждение постсоветской элиты
Как говорилось выше, среди членов партии «Йоббик» господствует представление о том, что после ухода М. Хорти страна потеряла национальную элиту. Однако это распространяется не только на советской период в истории Венгрии, но и на постсоветское время. В одном из интервью Г. Вона негативно высказался о правительстве страны со времени окончания Второй мировой войны и фактически уравнял руководство Венгрии с того периода до настоящего времени, независимо от коммунистических или либеральных его предпочтений: «С тех пор (с 1945 г. – Г.В.) у нас нет национальной элиты. В течение пятидесятилетней коммунистической эпохи нами правила интернациональная, а теперь правит мондиалистская элита. Никто не был готов и не желал представлять национальные интересы. Эта элита оказала ужасное воздействие на самосознание венгерской нации».[21] Такое же мнение озвучил М. Дъёндьёши на упомянутой церемонии открытия бюста М. Хорти в Будапеште: «После краха коммунизма в 1989 г. политические наследники Б. Куна[22], М. Ракоши[23] и других коммунистических преступников продали страну иностранным колонизаторам».[24]
Итак, можно сделать вывод о том, что национал-ревизионистская, антиэлитарная и антизападная риторика находят в консервативном венгерском обществе благодатную почву. Четыре вышерассмотренных положения представляют собой несущий каркас исторической политики «Йоббик», а их умелое применение является важным компонентом успеха партии на многочисленных выборах – от муниципальных до парламентских.
[1] Большинство стран бывшего социалистического лагеря и некоторые страны бывшего СССР рассматриваются советский период как «оккупацию» и «русскую агрессию». Такие оценки противоречат историческим фактам и имеют явный антинаучный и идеологический характер.
[2] Йоббик переводится с венгерского языка как правый или лучший. Партия выступает за суверенитет Венгрии, за выход из ЕС и НАТО, за традиционализм и союз с Россией, Ираном, Турцией и арабским миром, против американского глобализма и либерализма, осуждает коммунистическую идеологию.
[3] Bíró Nagy A., Boros T., Varga Á. Rechtsextremismus in Ungarn. Eine politische Analyse und Vorschläge des Instituts Policy Solutions im Auftrag der Friedrich Ebert Stiftung, 2012. – S.6
[5] По мнению авторитетных британских политологов П.Таггарта и А.Щербяка, мягкий евроскептицизм можно определить как «непринципиальную оппозицию передаче полномочий наднациональным органам, таким как ЕС, но в то же время оппозицию текущей или будущей интеграции, основанной на дальнейшем расширении полномочий». (Szczerbiak A., Taggart P. Theorising Party-Based Euroscepticism: Problems of Definition, Measurement and Causality. P.12)
[6] По мнению авторитетных британских политологов П.Таггарта и А.Щербяка, жёсткий евроскептицизм можно определить как «принципиальную оппозицию проекту европейской интеграции, основанной на уступке и передаче полномочий наднациональным органам, таким как ЕС». (Szczerbiak A., Taggart P. Theorising Party-Based Euroscepticism: Problems of Definition, Measurement and Causality. P.12)
[7] Parlamentswahlen in Ungarn. Politischer Hintergrundbericht. Hanns Siedel Stiftung. Institut für Internationale Zusammenarbeit. S.1
[8] Гогуев Б. Трансильвания в политическом пространстве Венгрии: исторический аспект// Проблемы всеобщей истории/ С.137
[9] Стыкалин А.С. Территориальный спор двух дунайских государств и советско-германское противостояние в регионе. К истории раздела Трансильвании в августе 1940 года// Вестник МГИМО, специальный выпуск, 2009. – С.292