Что такое даурия в романе
Что такое даурия в романе
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
В 1939 первые главы романа «Даурия» (первоначальное название «Конные вихри») были опубликованы в альманахе «Новая Сибирь», в 1948 роман был полностью опубликован в Читинском книжном издательстве, а затем в Иркутске.
Роман выдержал свыше 100 изданий. Роман был переведён на английский, белорусский, китайский, украинский, французский и другие языки, выходил за рубежом — в социалистических странах, в Англии, Канаде, США, Франции, Югославии. По мотивам романа в Читинском драматическом театре был поставлен спектакль «Даурия».
Книга была экранизирована. «Даурия» — советский двухсерийный цветной художественный фильм, поставленный на Ленинградской ордена Ленина киностудии «Ленфильм» в 1971 году режиссёром Виктором Трегубовичем по одноименному историческому роману Константина Седых. Премьера фильма в СССР состоялась 8 мая 1972 года.
Продолжением «Даурии» стал роман «Отчий край», напечатанный в журнале «Свет над Байкалом» (Улан-Удэ) в 1957, а через год изданный в Иркутске. Завершением трилогии должен был стать роман «Утреннее солнце», но это произведение не было дописано автором.
Если вы еще не читали это замечательное произведение русской классики, рекомендуем приобрести его в Книжном Клубе, сделав заказ на сайте! Напоминаем, что всем членам Клуба предоставляются скидки.
Интересного вам чтения вместе с Книжным Клубом!
Даурия
Константин Седых
30 декабря 2020 г. 05:40
5 Спойлер Увлекательно
Никогда особо не интересовалась книгами о войне, но, внезапно наткнувшись у бабушке на полке на данную книгу, решила все же дать ей шанс. И знаете, меня затянуло. Конечно, книга не без претензий. Наверное, с них и начну:
21 июля 2019 г. 20:28
5 Дорогая сердцу книга
Первая книга данного автора. сразу запала мне в душу, сразила до глубины.
Читаю и пишу для себя
15 сентября 2018 г. 11:31
Прочитала роман, посмотрела рецензии. Практически все, как один, сравнивают его с «Тихим Доном» Шолохова. Прочитать, что ли и самой составить впечатление?))) Видно будет, время покажет. Пока остановимся на Даурии. В общем и целом книга мне понравилась. Особенно ее первая часть. С наслаждением читала я описание жизни и быта забайкальских казаков. Все таки для меня это достаточно малознакомая тема. И словечки разные не пугали, просто словарик чаще листала. По всему видно, что автор любит и знает тот образ жизни, о котором пишет. Герои живые, наблюдать за ними и сопереживать им приятно. Чего стоит, к примеру, ночная вылазка Романа к воротам любимой Дашутки! Прискакал, вымазал их дегтем и смылся под покровом ночи, надеясь, что никто не увидит и понимая неотвратимость наказания, коли…
29 сентября 2018 г. 23:55
В книге рассказывает о жизни небольшого казачьего поселка в Забайкалье до революции, их быт, обычаи, праздники. Сначала было немного трудновато читать из-за старых и малознакомых слов, но потом втянулась. Читала и душа радовалась, все было так просто, искренне, с любовью к тому времени и тем людям. Подмечала, какие традиции сохранились и дошли до наших дней.
30 июня 2018 г. 23:11
4 «Даурия».
25 июня 2018 г. 13:49
Известен так называемый соня-тест, то есть, как быстро в произведении о Древнем Риме появится запеченная соня. В произведениях на деревенскую тематику вполне можно применить деготь-тест, то есть, как быстро появятся измазанные дегтем ворота. Роман Константина Седых «Даурия» типичное советское произведение середины века: многословное, идеологически выдержанное. Не удивительно и получение сталинской премии второй степени. С одной стороны видна огромная работа автора над историческими документами, но это не может компенсировать неровный темп повествования и никуда не ведущие сюжетные линии. Поскольку я не владею казачьей темой в общем, и забайкальской казачьей темой в частности, то мне сложно судить насколько достоверным показан быт персонажей, но слова «багульник», «тарбаган», «хунхузы»,…
Нельзя писать на краешке стола…
Писатель Константин Седых мог и утонуть, и сгореть в пожаре, и погибнуть от шальной партизанской пули
Об авторе: Елена Владимировна Скородумова – журналист, эссеист.
Константин Седых был автором романа «Даурия», по которому сняли знаменитый советский кинофильм. Кадр из фильма «Даурия» (1971)
Что вам известно о писателе Константине Седых? Уверена: почти ничего. Но его знаменитые романы «Даурия», «Отчий край», безусловно, читали и полюбили многие. И уж точно все видели экранизацию летописи жизни забайкальского казачества.
Книги были написаны в подцензурные времена, но они и сегодня трогают сердца читателей. А ведь их могло не быть. Долгие годы Константину Седых приходилось бороться с недугами, непониманием. Преодолевать себя. И кто знает, как сложилась бы его литературная судьба, если бы рядом не было верного помощника – жены Татьяны, тихой, скромной и невероятно стойкой…
Особое везение или промысел Божий?
Кажется, начиная с детства и юности, все было против него: слабое здоровье, череда опасных происшествий. В воспоминаниях Константина Седых, оставшихся незавершенными, есть удивительная запись: перечисление пережитых напастей и недугов, которые могли закончиться трагически. В этом списке их более 20!
Однажды на огромной скорости на мальчика налетела гулевая кобылица, которую гнали домой с выгона, и сильно помяла ребенка. В другой раз Костя пас быков и на них напали волки. Но быки чудом сумели отбить нападение хищников. Как-то на Масленицу конь подростка вдруг перестал слушаться поводьев, понес и влетел в открытую калитку. Всадник со всей мощью ударился грудью о перекладину над калиткой и рухнул без сознания на землю.
Константин мог утонуть, сгореть в пожаре, погибнуть от шальной партизанской пули, но… Всякий раз спасал счастливый случай. Или провидение – чтобы он смог создать свои главные произведения?
Родители Константина Седых меньше всего думали о том, что их сын имеет литературный талант. Большая патриархальная казачья семья жила в поселке Поперечный Зерентуй станицы Большезерентуйской Читинской области. Как вспоминал позже Константин, «предки мои по отцу и по матери – уральцы. Отцовская линия – это заводские крестьяне, переселенные в Забайкалье для работы на Нерчинских сереброплавильных заводах, а материнская – яицкие казаки, сосланные туда же на каторгу за участие в пугачевском восстании. Позже и те и другие были зачислены в забайкальские казаки». И главной их миссией стала охрана восточных рубежей Российской империи.
Казаки Забайкалья – народ особый, испокон веков живший по своим законам. Отец Константина, Федор Григорьевич, имел среди сородичей большой авторитет. Солдат двух войн – русско-японской и Первой мировой, обладатель Георгиевского креста был прямым человеком, честным, за что его дважды избирали поселковым атаманом. Труженик каких поискать, часто брал с собой Костю искать подходящие места для покоса или пашни. Они ходили на охоту. Отец с сыном прошли по просторам Забайкалья немало километров. Мама, Федосья Михайловна, знавала великое множество старинных легенд, поверий, сказок и песен. Все это помогло проникнуться казачьим духом, полюбить родные места. И первые поэтические строки о неповторимой забайкальской весне родились у Константина уже в 10 лет, когда он учился в поселковой школе
Начавшийся XX век, Первая мировая война, две революции, а следом Гражданская война полностью перевернули жизнь казаков. Станица переживала непростые времена, власть менялась беспрестанно и несколько раз переходила из рук в руки. Отряды славившегося жестокостью казачьего атамана Григория Семенова сменяли партизаны. И наоборот. Красные отчаянно дрались с разношерстной дивизией барона Романа Унгерна-Штернберга, мечтавшего о реставрации империи Чингисхана, потом с частями генерала Владимира Каппеля и с японцами. Ожесточенная эта борьба шла больше двух лет, и семья Седых вместе с другими соотечественниками едва успевала следить за стремительным ходом событий.
Все это оставило в душе Константина неизгладимый след. Он видел белых офицеров, красногвардейцев и даже знаменитого командира сибирских партизан Павла Журавлева, погибшего в 1920 году. Всегда помнил первую встречу с победившими представителями новой власти: «. Мне было тогда одиннадцать лет. Но я хорошо помню, как в мае девятнадцатого года к нам в поселок впервые нагрянули красные партизаны. Случилось это под утро… О партизанах в то время пускались самые дикие слухи. Их считали беспощадными, на все способными головорезами… Скоро к нам властно и настойчиво постучали. Одна из теток, осенив себя крестным знамением, метнулась в сени, открыла дверь и в ужасе попятилась. В дверях появились партизаны. В полумгле их лица были едва различимы. Зато я отчетливо увидел заломленные набекрень солдатские папахи и выставленные вперед штыки…»
Закончилась Гражданская война, история сделала свой новый виток… В 1922 году Константин смог поступить в Нерчинско-Заводское высше-начальное училище. Но через два года пришлось возвратиться домой – из-за бедности семьи. Константин организовал в своем поселке комсомольскую ячейку, стал первым ее секретарем. И начал писать для читинских губернских газет «Забайкальский рабочий», «Забайкальский крестьянин». А в журнале «Забайкальская деревня» опубликовали его первые стихи.
Способного парня заметили: читинский губком партии и редакция «Забайкальского крестьянина» направили его на учебу в педагогический техникум Читы и даже назначили стипендию. В Чите Константин начал приходить на еженедельные собрания писателей и поэтов «Литературные воскресенья». Это была настоящая учеба!
А в конце 20-х годов переехал в Хабаровск, трудился в газете «Набат молодежи». Работал так много, что надорвал и без того некрепкое с детства здоровье. И снова вынужден был вернуться в родной Поперечный Зерентуй.
Встреча с Татьяной и новая жизнь
Шла весна 1931 года. Константин Седых решил написать повесть о том, как в его родном Забайкалье проходила коллективизация. Но в соседней деревне на вечерке (так назывались раньше сельские вечеринки) увидел Танечку Мигунову. Константин полюбил красивую девушку с первого взгляда. И ей видный молодой человек приглянулся. Мысли о повести были отложены в сторону…
Они встретились в непростое время: Татьяна выросла в крепкой, работящей крестьянской семье, которая попала в списки на раскулачивание. Ее родители, старший брат с женой и крохотными дочерьми были отправлены по этапу в Игарку. Младший брат смог сбежать через реку Аргунь на Маньчжурскую сторону, и больше близкие никогда о нем не слышали. Татьяне, к счастью, дали разрешение выйти замуж за комсомольского активиста.
Константина тогда же пригласили работать в Иркутск, и молодая семья переехала в незнакомый город. Жить было нелегко, своего жилья долго не имели, мотались с первенцем на руках по съемным углам, комнатушкам. И вдруг узнали, что освободились комнаты в ветхом бараке, продуваемом всеми ветрами. Из-за чего туда никто не хотел селиться. Седых не побоялись и стали обладателями трех комнат. А еще невиданного в те времена предмета квартирной роскоши – люфт-клозета.
Справили скромное новоселье, и тут же пришлось уплотняться: в один из дней на пороге квартиры появилась мама Константина Седых с четырьмя маленькими сыновьями и дочерьми. Отец Константина умер от голода, близким тоже грозила голодная гибель, и они приехали в Иркутск. Жена Константина только переболела тифом, в больнице лежал совсем еще маленький сын Велемир, но родных приняли в дом всем сердцем. И не на один год.
Не хватало самого элементарного, большой семье толком не во что было одеться, но все заботы Татьяна приняла на себя. Она считала, что обязана ограждать мужа от бытовых тягот: «Косте надо писать». И Константин Седых, работая в редакции газеты, успевал еще творить – один за другим вышли его поэтические сборники «Забайкалье» и «Сердце».
В начале 30-х годов в Иркутске творческая жизнь бурлила! Константин Седых познакомился с интересными литераторами, ведь в то время в городе жили и работали Иван Молчанов-Сибирский, Анатолий Ольхон и многие другие писатели.
В 1934 году семье пришлось пережить серьезные неприятности. Из Нерчинско-Заводского райкома комсомола в краевой комитет вдруг неожиданно пришел документ, который требовал «исключить Конст. Седых из комсомола как сына станичного атамана и белобандита (отец служил у Семенова), как сына кулака, сам Седых вместе со своим отцом во время восстановления советской власти эмигрировал за границу». Но опять повезло. Если бы такая бумага пришла тремя-четырьмя годами позже, когда карательная машина заработала в полную силу, уцелеть было бы сложнее…
От «Конных вихрей» к «Даурии»
Роман-эпопею о жизни забайкальского казачества Константин Седых начал писать ровно 85 лет назад – в 1936 году. Замысел родился двумя годами раньше. Тогда же 26-летний литератор приступил к сбору материалов – сидел часами в архивах, библиотеках, изучал документы, научные труды, книги по истории казачества Сибири, Дальнего Востока. И постоянно встречался с теми, кто участвовал в отгремевших не так давно событиях, – задавал бесчисленные вопросы очевидцам и записывал, записывал их бесценные рассказы.
Константин Седых хотел назвать свой роман «Конные вихри». Но потом изменил название на более лаконичное и лиричное. И в 1939 году в альманахе «Новая Сибирь» были опубликованы первые главы «Даурии».
Была такая история: после публикации первых глав Константин Федорович получил более или менее солидный гонорар. Такую сумму довелось держать в руках впервые. Положил деньги в папку, весь день занимался делами. А потом оказался с товарищами в кинотеатре. Заветную папочку положил за спину, дабы не мешала смотреть фильм. Сеанс закончился, и только дома писатель обнаружил, что напрочь забыл о папке! К счастью, кинотеатр еще не успели закрыть, а папка с деньгами благополучно лежала на кресле.
Первая книга романа была закончена буквально накануне Великой Отечественной войны – 21 июня 1941 года. Иркутские писатели – Иван Молчанов-Сибирский, Константин Седых, Георгий Марков, Иннокентий Луговской – были мобилизованы сразу же и стали сотрудниками военных газет на Восточном фронте. Константин Седых очень серьезно болел, мучился с язвой желудка. Из-за болезни его прикрепили к генеральскому распределителю. Профессор, лечивший писателя, удивлялся: пациенту стало лучше. И все же через год Константина Седых демобилизовали по состоянию здоровья. Он вернулся в Иркутск, где снова погрузился в роман: работал над второй частью «Даурии», сотрудничал с газетой «Восточно-Сибирская правда».
Осенью 1942 года иркутяне решили отправить землякам-фронтовикам эшелон с подарками. Константина Седых выбрали представителем от журналистов и писателей, и он возглавил делегацию, которая сопровождала эшелон. Литераторы полгода ездили по полям сражений, бывали на Ленинградском фронте. Седых написал об этой поездке серию очерков «Иркутяне на фронте».
Нужно было продолжать писать свою главную книгу, а сил не хватало. В архиве писателя сохранилась запись: «Недаром боялся я нынешней зимы. Сбылись мои самые худшие опасения. Я бедствую, и бедствую очень жестоко. Не знаю, доживу ли до новой травы. Чувствую себя исключительно скверно… Боюсь, что «Даурия» останется незаконченной. Над ней совершенно не могу работать. Всяческий интерес к ней пропал. Хочу все же надеяться, что силы вернутся ко мне. Вернется интерес к «Даурии» – моему любимому детищу, которому я отдал бездну труда, ибо романист я весьма привередливый, не ленящийся многие страницы переписывать по тридцать и более раз…»
И все же Константин Седых работал над романом, и очень много: он всегда говорил, что нельзя писать на краешке стола. Параллельно трудился ответственным секретарем Иркутского отделения Союза писателей и в редколлегии «Иркутских агит-окон» – создавал стихотворные подписи к рисункам художников.
Татьяна все время была рядом. Она часами стояла в очередях за продуктами, добывала самое необходимое. К тому времени в их семье было трое детей. И еще взяли к себе тетю писателя Соломониду, которая оказалась без дома. В один из своих приездов в Читу Константин Федорович пытался найти своих родственников. Узнал, что родная сестра его отца просит милостыню. Разыскал ее на улице и, конечно, привез Соломониду к себе домой. И она, окруженная любовью, жила в семье Седых пять лет. Жили небогато, но дружно и радостно. Дочь писателя Галина рассказывала мне, как в 1948 году ее маме впервые удалось купить так называемый коммерческий хлеб (не по карточкам) и графин молока. Это был праздник.
А «Даурию» опубликовали полностью в 1949 году. На автора эпопеи сразу же обрушилась лавина славы и всенародной любви. В Иркутск начали приходить восторженные письма читателей из разных городов страны – почтальон приносил благодарности огромными мешками.
Но не все приняли роман. Поначалу он вообще мог остаться неопубликованным. Сразу после публикации первых глав нашлись противники. У Константина Седых хранилась увесистая папка под названием «Погромные рецензии на «Даурию». В чем только не обвиняли автора – и в искажении правды, и в романтизации прошлого. Один критик сравнил «Даурию» со стоячим прудом, другой объявил «идейно несостоятельной, плохо продуманной». В 1947 году два издательства вернули рукопись автору. Тогда бывший командующий Восточно-Забайкальским фронтом Дмитрий Шилов выступил в защиту, назвал «Даурию» большим литературным событием. Бывшие бойцы, командиры Красной армии и партизанских отрядов Забайкалья тоже поддержали писателя, считали, что «Даурия» берет за душу именно своей искренностью и правдой. При жизни Константина Седых «Даурия» выдержала больше 100 изданий.
В 1957 году вышло в свет продолжение исторического полотна – «Отчий край». Писатель задумывал создать трилогию, но третью книгу – «Утреннее солнце» – дописать не успел. Он начал работать, но подступающая слепота и другие хвори не дали закончить труд. Константина Седых не стало в ноябре 1979 года. Ему шел 72-й год. А читатели еще долго присылали письма с вопросом, когда же выйдет продолжение.
Иркутск, улица Богдана Хмельницкого, дом 1. Здесь, в доме дореволюционной постройки, Константин Седых жил с семьей много лет. Мы, первокурсники Иркутского государственного университета, оказались в квартире писателя вскоре после его ухода из жизни. Нас, стайку студентов, пригласила к себе наша подруга Юля Кулыгина (в девичестве Баранова). Мы учились в одной группе. И тогда еще, конечно, не знали, что эта квартира, ее хозяева – Юля и бабушка, вдова писателя Татьяна Васильевна, станут для нас родными навсегда.
Мы только-только оказались в незнакомом городе, оторвались от своих близких, жили на съемных квадратных метрах, тяжело привыкали к университетскому бытию. И вдруг попали в мир необыкновенного душевного тепла. Татьяна Васильевна оставила нас ночевать, расположились мы в самой большой комнате – в зале, где стоял старинный, основательный письменный стол писателя, обитый зеленым сукном, а все стены уставлены большими книжными шкафами. Библиотека была богатейшая. И в ней имелись издания книг лауреата Государственной премии Константина Седых на разных языках мира. Стоит ли говорить о том трепете, который нас охватил. Как мы могли спать – без умолку говорили почти всю ночь, о чем-то спорили. А утром Татьяна Васильевна усадила нас завтракать, угостив своим фирменным пирогом с рыбой. Пирог нам показался божественным. А он и был таковым.
С того дня мы стали частыми гостями этого дома. И всякий раз Татьяна Васильевна угощала нам необыкновенными вкусностями, сотворенными своими руками, – только испеченными булочками или лимонным пирогом, который был вкуснее всех пирожных на свете. Мы усаживались на кухне, чаевничали, а Татьяна Васильевна сидела рядом, тихо улыбалась своей светлой улыбкой. И очень мало говорила. Но нам было спокойно и уютно в ее присутствии – как дома.
То ли в силу легкокрылого юного возраста, то ли в силу беспечности мы не задавались вопросом – удобно ли пожилому человеку принимать столько гостей? Да еще так часто? И с ночевками. И столько лет подряд.
На пятом курсе, вернувшись с преддипломной практики, мы, пять человек, не могли найти жилье. И Татьяна Васильевна с Юлией приютили нас всех. Мы жили у них не одну неделю, и хозяйка квартиры дала нам не только кров, но и чувство семьи. Все студенческие годы мы оккупировали не только жилище Седых, но и дачу. Сколько счастливых дней подарила нам Татьяна Васильевна – не счесть.
Мы получили дипломы, разъехались, но всю жизнь помнили и помним удивительную Татьяну Васильевну. А еще с годами поняли, какими глупыми были: Татьяна Васильевна могла столько рассказать, а мы занимались исключительно собой, своими делами. Ее не стало в августе 1991 года.
Сегодня в Иркутске живет дочь писателя Галина Константиновна. Ей 82 года, она совсем недавно переехала в места своего детства из Ростова-на-Дону, где прожила почти полвека, чтобы быть поближе к дочери Юлии. Галина Константиновна, Юлия Кулыгина со своей замечательной семьей, правнучка Алина с мужем – сегодня главные хранители памяти о писателе.
Галина Константиновна и Юлия рассказали еще одну семейную историю. Татьяна Васильевна узнала о своей семье только после Великой Отечественной войны. Когда однажды в дом к Седых пришла красивая девушка и сказала, что она Аня, племянница Татьяны Васильевны. Это было потрясение. Оказалось, что раскулаченная в Забайкалье семья родителей Тани Мигуновой оказалась на лесоповале. Отца и брата расстреляли сразу, но мама и жена брата с дочками смогли выжить в тех немыслимых условиях. И через много лет их определили на поселение под Тайшет. В Иркутске Аня смогла разыскать семью известного писателя…
А еще Галина Константиновна вспоминает, какая замечательная память была у Константина Федоровича, каким необыкновенным чувством юмора он обладал и какие писал остроумные эпиграммы. И всю жизнь работал, работа, работал. Нам всем есть чему у него поучиться.
Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.
Что такое даурия в романе
Зеленая падь широко и прямо уходит на юг, где сливаются с ясным небом величавые гряды горных хребтов. В пади, под тенистой навесью кустов черемухи и гладкоствольных верб, – голубой поясок неширокой извилистой Драгоценки. В кипрейнике и бурьянах правого берега – черные срубы бань, замшелые плетни огородов, тусклая позолоть крытых тесом шатровых крыш. Из травянистого проулка выбегает дорога, круто срывается в речку, переходит ее и лениво ползет на заречный, дымно синеющий косогор.
На западном краю поселка, у дорожных росстаней – высокий полосатый столб. На столбе – выбеленная солнцем доска. Она указывала раньше название поселка, число жителей и дворов. Дожди и ветры уничтожили надпись. Только жирно и косо написанная восьмерка осталась в нижнем углу доски. Дальше виднеется сопка с белой часовенкой на макушке, с редкими кустиками дикой яблони на южном склоне. У подошвы сопки щедро рассыпаны в болотном вереске и осоках серебряные полтины мелких озер.
Пятистенный дом Улыбиных у самой речки. Он глядит полуовальными, в желтых наличниках, окнами прямо на полдень. У окна, в огороженном дранками садике, вечнозеленые елки, игластая недотрога-боярка да воткнутые в квадратную грядку колья в хрупких колечках прошлогоднего хмеля.
В войну 1854 года отличился на Дальнем Востоке казак Андрей Улыбин. Англичане пытались высадить в бухте Де-Кастри, защищаемой пешей полусотней забайкальцев, десант морской пехоты, чтобы изгнать с Амура русских. Пока с судов английской эскадры, окутанных дымом пальбы, летели гранаты и бомбы, Улыбин лежал за камнями. Но как только пальба утихла и к берегу понеслись, сверкая на солнце веслами и штыками, шлюпки десанта, он вместе с другими казаками выполз на рыжий обрыв у входа в бухту. Первым же выстрелом сбил он на передней шлюпке одетого в белый китель рослого офицера с подзорной трубой в руках. Англичане в замешательстве повернули назад. За это и был Андрей Улыбин первым из забайкальского казачьего войска награжден Георгиевским крестом и представлен к производству в урядники.
В тот год решил Шестаков узнать счет своему богатству. Все табуны и стада его были согнаны в начале сентября в широкую долину Онон-Борзи. Полюбоваться на это редкое зрелище прибыл из Читы с многочисленной свитой сам наказной атаман. С раннего утра до позднего вечера мимо кургана, на котором расположились под высоким белым шатром хозяин и гости, катились пестрыми тучами овцы-монголки, двигался лес рогов, с тяжелым топотом проносились гривастые кони, не знавшие узды. Померкло от пыли над степью солнце, почернела на много верст долина Онон-Борзи, словно прошел по ней яростный вешний пал. Когда изумленный всем виденным наказной атаман принялся выражать свое восхищение, Шестаков подарил ему на радостях двадцать рыжих и двадцать вороных жеребцов, а каждого из свиты осчастливил конем на выбор.
Темников, желая сказать приятное хозяину, громогласно сообщил за ужином, что видел среди его пастухов одну войсковую знаменитость. Наказной атаман, узнав, что этой знаменитостью является первый георгиевский кавалер высочайше вверенного ему казачьего войска, пожелал увидеть Улыбина и вскользь заметил:
– Георгиевский кавалер – и ходит в работниках. Прискорбно, прискорбно…
Шестаков принял замечание высокого гостя на свой счет, вспыхнул и начал оправдываться:
– Не знал я, ваше превосходительство… Если вы только разрешите…
– Ничего, ничего, дорогой хозяин… Надеюсь, мы это исправим, – перебил Шестакова наказной.
Когда Улыбин появился в доме и замер навытяжку у порога, наказной изволил милостиво поговорить с ним, а потом небрежно, желая показать свою щедрость, подал ему две двадцатипятирублевые бумажки:
– Вот тебе, братец, от меня за храбрость, – и, видя растерянность Улыбина, весело добавил: – Бери, братец, не робей, рука у меня легкая.
Примеру наказного вынуждены были последовать и другие гости.
Через год Андрей Улыбин, истосковавшийся по тайге в песчаных степях Керулена, переселился в поселок Мунгаловский, расположенный на грани лесов и степей. Мунгаловцы, многие из которых знали Улыбина по амурскому походу, приняли новосела радушно. Скоро женился он на красивой и статной девке из семьи казака-старовера. Человек он был работящий и к тому же крепкого на зависть здоровья. Под стать ему оказалась и молодая хозяйка. И житье у них стало постепенно налаживаться. В трудах и заботах годы текли незаметно. Не успели оглянуться они, как стали три сына женихами, а дочь – невестой.
По праздникам ходил Андрей Григорьевич в поселковую церковь всегда в окружении сыновей. По правую руку от него шел большак Терентий, румяный, как девушка, казачина, песенник и гармонист; по левую степенно вышагивал белокурый, слегка сутуловатый Северьян. И, замыкая шествие, ступая след в след отцу, высоко нес чубатую голову младший их брат, Василий, грамотей и отцовский любимец. Приятно было Андрею Григорьевичу пройти с такими молодцами по улице, людей посмотреть и себя показать. Думал он спокойно дожить до старости, но жизнь повернула по-своему.
Подоспело время провожать на действительную службу Северьяна. Обычно мунгаловцы служили в пеших батальонах, разбросанных в пограничных с Китаем станицах. Но Северьяна взяли служить во вновь формировавшийся конный Аргунский полк. На строевого коня и обмундирование пришлось поистратиться. На справу еле-еле хватило двух быков и сусека пшеницы. Прореха в хозяйстве получилась заметная. Не успели Улыбины оправиться от одной беды, как другая нагрянула: началась война с Китаем. В самый разгар сева был мобилизован и ходивший в запасных первой очереди Терентий. А через три недели пришло закапанное слезами письмо Северьяна, в котором он сообщал, что Терентия убили в бою под Абагайтуевским караулом.
«…Похоронил я с товарищами родимого своего братца Терентия Андреевича, – писал Северьян, – на чужой стороне, на берегу озера Джалайнор, а крест на его могилу пришлось делать из железнодорожных шпал».
Почернел от этой вести Андрей Григорьевич. За одну ночь приметно осунулось его лицо, глубже легли морщинки у глаз. Повинным в смерти сына считал он прежде всего себя. На проводинах Терентия, подвыпив, наказывал он ему: «Либо голова в кустах, либо грудь в крестах. Нашей родовы не срами». Понял он на старости лет ту горькую истину, что легче умереть самому, чем узнать о смерти сына. Больше всего его убивало, что зарыт Терентий без гроба и панихиды, в чужой земле. «Никто его там, родимого, не попроведает, цветка на могилу не посадит», – горевал он втихомолку.