Братцы живодеры за что
Как «Агата Кристи» на стихи Стругацких песню написала.
Очень интересная история про российский рок и Стругацких.
Группа «Агата Кристи», когда она только начинала свою творческую деятельность, и в те годы Братья Самойловы творили вместе, как Братья Стругацкие, в альбоме «Коварство и любовь» записали песню «Аллергия» со следующими словами:
В кругу облаков высоко
Парит быстро над землёй.
Он летит ночной порой,
Лунным светом освещённый,
И, ничем не удручённый,
Всё он видит под собой.
Гордый, хищный, разъярённый
Глаза светятся как день.
Последователи Стругацких сразу же узнают в этих словах фрагмент из «Понедельника. «
За окном никого не было, не было даже дуба. Я протёр глаза и снова посмотрел. Я отчётливо видел прямо перед собой замшелый колодезный сруб с воротом, ворота и свою машину у ворот. Всё-таки сплю, успокоенно подумал я. Взгляд мой упал на подоконник, на растрёпанную книгу. В прошлом сне это был третий том «Хождений по мукам», теперь на обложке я прочитал: «П. И. Карпов. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники». Постукивая зубами от озноба, я перелистал книжку и просмотрел цветные вклейки. Потом я прочитал «Стих №2»:
Самое интересное было узнать: а действительно ли есть такая книга:
«П. И. Карпов. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники».
Но самое интересное, что книгу переиздали в 2021 году.
Но Братья Самойловы вряд ли читали саму книгу, об этом они говорили и в интервью
Из интервью Вадима и Глеба Самойловых на «Нашем радио» в передаче «Летопись», 07.09.2003.:
Вадим: «Аллергия» была написана, как упражнение. Знаете, как в музыкальной школе, есть этюды для фортепьяно. Вот это такой же этюд совершенно, он именно не сочинен, а написан, потому что есть определенные законы музыкальные: изменение гармонии мелодической и движение пальцев. Это просто сольфеджио галимое. Есть стандарты какие-то, я их соединил в одну штуку, и получилась такая вот смешная вещица, которую мы, исходя из того, что кич — наш флаг, взяли и сделали.
Глеб: Это было инструментальное произведение. Потом на концертах я начал ее орать, потом подумал, что все-таки здесь не хватает стихов, и нашел вот это стихотворение Стругацких. Положили мы его на музыку, получилось очень органично.
Вадим: Еще подложили-то всё в последний момент, когда всё было сочинено и записано, спрограммировано. А там не было прописано ни счета, ничего… И Глебу приходилось начинать петь просто так, «от винта» совершенно и попадать в запись на магнитофоне. Поэтому он начинал в начале кашлять просто и, когда музыка начинала играть, он подхватывал и начинал петь. Поэтому там вот такое странное начало.
Спасибо, кончено, прощай Москва
Не видеть больше мне ни Чичкина
Ни пролетариев, ни краковской колбасы,
Иду в рай за собачее долготерпение
Братцы-живодеры, за что же вы меня?
За что же вы меня? За что?
Братцы-живодеры, за что же вы меня?
За что же вы меня? За что?
Братцы-живодеры, за что же вы меня?
За что же вы меня? За что?
Братцы-живодеры, за что же вы меня?
За что же вы меня? За что?
Вот так российский рок боролся с цензурой и оригинальничал.
Братцы живодеры за что
Для тех, кому непонятно слово «Чичкина» приведу еще один отрывок из повести, где Шарик изучает вывески на магазинах:
«Изразцовые квадратики, облицовывавшие угловые места в Москве, всегда и неизбежно означали «сыр». Черный кран от самовара, возглавлявший слово, обозначал бывшего хозяина «Чичкина», горы голландского красного, зверей приказчиков, ненавидевших собак, опилки на полу и гнуснейший дурно пахнущий бакштейн».
Кадры из к/ф «Собачье Сердце».
***
Из интервью с Г. Самойловым, Звуки.RU, 2010:
***
Первоначально мелодия песни была лишь маршеобразным проигрышем в конце композиции «Крысы в белых перчатках».
Текст песни «Собачье Сердце»:
«Спасибо кончено прощай Москва
Не видеть больше мне ни Чичкина
Ни пролетариев
Ни краковской колбасы
Иду в рай за собачье долготерпение
Братцы живодеры за что же вы меня
За что же вы меня за что?»
«Братцы-живодеры, за что же вы меня?». Что грозит одесситке за поджог пенсионного фонда…
Ваш браузер не поддерживает HTML5 аудио. Вот взамен ссылка на аудио
В начале 90-х, когда Украина предпринимала первые рахитные шаги в независимости — наследие СССР уже распродавала, но русских еще не жгла — в одесской обладминистрации случился казус. Первые «демократы» в малиновых пиджаках там уже засели, а дух Компартии еще не выветрился. И люди эту ситуацию активно не признавали, как плохое арт-хаусное кино.
И как-то один коммунист, дед старой закалки, пришел да и поразбивал в облгосе окна — ну, где успел и куда дотянулся. И камни с собой принес. За неимением патронов. Когда же под белы рученьки его приняли менты и поинтересовались «Зачем?», хитрый дед ответил: «Да я тут работал, тут чисто было, а теперь голуби все окна загадили — я метил по голубям». И те, еще старые менты (тоже еще «с не выветренным духом») деда отпустили, даже штрафовать не стали. Может, из-за возраста. Если что, то птицы тоже не пострадали.
А вот судьба задержанной на днях в Одессе женщины, которая подожгла Главное управление пенсионного фонда Украины в Одесской области, неизвестна. Известно лишь, что в ее отношении возбуждено уголовное дело. по ч.2 ст.194 (умышленное уничтожение или повреждение имущества) Уголовного кодекса. А это, ни много ни мало, а лишение свободы на срок от трех до десяти лет.
Сразу обозначу, что никто в процессе этой криминальной драмы не пострадал. А дело, по версии местного управления полиции, было так. Женщина облила двери пенсионного фонда зажигательной смесью (бутылку от которой у нее изъяли) и подпалила. Двери загорелись, однако пожарные потушили их практически моментально. Полицейским же женщина пояснила, что это была акция против грозящей ей в будущем мизерной пенсии. Кстати, сейчас поджигательнице 54 года, так что пока она достигнет пенсионного возраста, пенсию, скорее всего, и вовсе отменят. Ибо как раз реформы по умерщвлению народа внедряются на Украине такими темпами, что и стахановцам не снилось.
К подобным мерам — как поджог пенсионного фонда — прибегают люди, которым, как правило, уже нечего терять. А это, на заметку ЗеКоманде, 90% населения Украины. Что касается минимальных пенсий, как за выслугу лет, так и по возрасту, то они не достигают и двух тысяч гривен. Зато суммы в платежках за газ, свет и отопление в зимние месяцы превышают эту подачку в два-три раза — и это еще не предел.
То есть народ мыкается даже без надежды, что на их веку рост тарифов прекратится. Доживает в коммунальном аду с космическими задолженностями или отключенными коммуникациями. К тому же находится под постоянным прессингом со стороны Верховной Рады, где грозятся то квартиры за коммунальные долги отбирать, то вводить за них же драконовскую пеню — видать, просто еще не могут определиться, как бы эти законы выписать, чтобы умертвить сразу побольше людей…
Вот у поджигательницы крышу и сорвало. И похоже, что подобных актов протеста будет становиться все больше и больше. На очереди горгазы и водоканалы, собесы, отнимающие субсидии, и прочие живодерни. Тем более что санкционированные митинги протеста против тарифного геноцида либо дискредитируются и маргинализируются, когда на них подтягиваются нерукопожатные националисты, либо тут же причисляются к измене родине. Подыхайте молча…
Только не все согласны. И не всем при виде постоянно кривляющегося клоуна во главе страны на фоне массового мора смешно. Лично мне, глядя на такое, вспоминается концовка сериала «Бригада»: взять фотку с кровавой надписью «Жри, тварь» — и в глотку!
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
«Братцы живодеры, за что же вы меня?!» (Чем плох профессор Преображенский)
Photo-1L «…Не били вас сапогом? Били. Кирпичом по ребрам получали? Кушано достаточно. Все испытал, с судьбой своей мирюсь и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что дух мой еще не угас. Живуч собачий дух. Но вот тело мое изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно». (Здесь и далее – цитаты из М. Булгакова «Собачье сердце»)
Читая гениальное произведение М. Булгакова «Собачье сердце» (и особенно — просматривая одноименный, не менее талантливый фильм), надо осознавать (как это ни парадоксально), что не только Шариков, но и профессор Преображенский — отрицательный герой.
Без сомнения, Булгаков задумывал Преображенского положительным героем — прототипом, как говорят, послужил дядя Булгакова врач Н. М. Покровский. Но Булгаков, как и любой великий писатель, не врал в своих произведениях и показывал правду жизни. Вместе с тем, он как бы противостоял своей повестью тем аномалиям общественной жизни, которые утвердились в стране после «Великого Перелома» 1917 года. И когда в конце ХХ века на смену аномалиям «р-р-революционной» эпохи пришли аномалии нынешнего «великого поворота» (поворота, так сказать, в другую сторону), образ Преображенского рельефно открыл свои отрицательные стороны. Аномалиями при Булгакове были — пренебрежительное отношение к дореволюционной интеллигенции, увлечение разрушением старого уклада жизни и т. д. Эти аномалии были, в свою очередь, зеркальным отражением аномалий предыдущего периода: скажем, если до революции был пиетет перед дворянским происхождением, то после нее появился пиетет перед пролетарским — хотя и то, и другое, по сути, пошло.
Каждый крупный художник идет немного впереди своего времени. В связи с этим стоит вспомнить несколько затасканное определение «прогрессивный». И если в середине ХIХ века прогрессивным было изображать страдания простых тружеников, то после 1917 года это стало «общим местом», «добычей» массового литератора. Точно так же и Булгаков, отстаивая права старой интеллигенции против посягательств разнуздавшейся толпы, был прогрессивен, даже смел, когда показывал пролетариат в несколько гротескном виде (в то время на это отваживались единицы). Но во время перестройки подобные настроения снова стали шаблоном и пошлостью — той же «добычей» литератора среднего уровня, а прогрессивным было уже другое — бороться против коньюнктурного очернительства советской системы, против наглых замашек новоявленной «элиты» и т. д.
В «Собачьем сердце» положительный герой только один — пес Шарик. Есть несколько более-менее симпатичных второстепенных персонажей — типа обслуги Преображенского либо его высокопоставленного в советской иерархии пациента. Отрицательные черты Шарикова и Швондера всячески подчеркиваются самим автором, поэтому остановимся на отрицательных чертах Преображенского, которые, возможно, не были так заметны в эпоху Булгакова, зато заметны сейчас. Из сказанного ниже будет понятно, почему среди положительных героев не упомянут доктор Борменталь.
Во-первых, Преображенский груб и заносчив с прислугой, со своим помощником, с окружающими (правда отходчив) — эта грубость сквозит по страницам всей книги.
Photo-4L «— Мы к вам, профессор, — заговорил тот из них, у кого на голове возвышалась на четверть аршина копна густейших вьющихся волос, — вот по какому делу…
— Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, — перебил (здесь и далее выделено мной — С. А.) его наставительно Филипп Филиппович, — во-первых, вы простудитесь, а, во-вторых, вы наследили мне на коврах, а все ковры у меня персидские.
…— Во-первых, мы не господа, — молвил, наконец, самый юный из четверых, персикового вида.
— Во-первых, — перебил его Филипп Филиппович, — вы мужчина или женщина? Четверо вновь смолкли и открыли рты.
— Я — женщина, — признался персиковый юноша в кожаной куртке и сильно покраснел. Вслед за ним покраснел почему-то густейшим образом один из вошедших — блондин в папахе.
— В таком случае вы можете оставаться в кепке, а вас, милостивый государь, прошу снять ваш головной убор, — внушительно сказал Филипп Филиппович… — Это вас вселили в квартиру Федора Павловича Саблина?
— Нас, — ответил Швондер.
— Боже, пропал калабуховский дом! — в отчаянии воскликнул Филипп Филиппович и всплеснул руками.
— Что вы, профессор, смеетесь?
— Какое там смеюсь?! Я в полном отчаянии, —крикнул Филипп Филиппович, — что же теперь будет с паровым отоплением?
— Вы издеваетесь, профессор Преображенский?
— По какому делу вы пришли ко мне? Говорите как можно скорее, я сейчас иду обедать.
— Мы, управление дома, — с ненавистью заговорил Швондер…”.
Во-вторых, корыстолюбив. Он не похож на тех (существующих не только в книгах, но и в жизни) самоотверженных врачей, которые работают ради помощи ближнему, ради облегчения страданий людей. Преображенский работает ради денег, либо ради научной славы и престижа.
» Ах, я не хочу в клинику. Нельзя ли у вас, профессор?
— Видите ли, у себя я делаю операции лишь в крайних случаях. Это будет стоить очень дорого — 50 червонцев.
— Я согласна, профессор!»
Преображенский в этом резко отличается от другого Булгаковского персонажа — гениального и чудаковатого профессора Персикова из повести «Роковые яйца».
В-третьих, Преображенский грешит теми же снобистскими замашками, которые у широко известных ныне «новых русских» называются «дешевым понтом». Все выдает в нем человека, недавно «вышедшего в люди» («Отец — кафедральный протоиерей»), который еще не свыкся со своим богатством. Это и «рассусоливание» о своих комнатах (сколько их ему надо), и о своем барском образе жизни (пошло это выглядит на фоне бедности большинства населения). И о том, что даже красная икра для него — это «Фи. «, у него, мол, есть закуски и покруче, а не те, что для «недорезанных помещиков»(?!).
«Да, да, у этого все видно. Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему ее и подадут, поднимет такой скандал, в газеты напишет: меня, Филиппа Филипповича, обкормили».
«— … Доктор Борменталь, умоляю вас, оставьте икру в покое. И если хотите послушаться доброго совета: налейте не английской, а обыкновенной русской водки… Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими… Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть нужно уметь, а представьте себе — большинство людей вовсе есть не умеют».
В-четвертых, он жесток. Вернее не столько жесток, сколько бесчувственен к страданиям животных. Такая жестокость необходима любому биологу-экспериментатору (тот же Персиков «мучает» лягушек). Но жестокость Преображенского глубже (когда он кладет Шарика на операционный стол — он почти уверен, что пес умрет…
«Он подбородком лег на край стола, двумя пальцами раздвинул правое веко пса, заглянул в явно умирающий глаз и молвил: — Вот, черт возьми. Не издох. Ну, все равно издохнет. Эх, доктор Борменталь, жаль пса, ласковый был, хотя и хитрый».
» Обо мне заботится, — подумал пес, — очень хороший человек. Я знаю кто это. Он — волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки… Ведь не может же быть, чтобы все это я видел во сне. А вдруг — сон?».
Photo-2L Эта жестокость Преображенского находит свое продолжение в том, что он убивает (пусть плохого, но человека) Полиграфа Полиграфовича Шарикова. И это убийство, по сути, доказывает, что, в-пятых, Преображенский аморален и не считается ни с людскими, ни с Божьими законами. Он, несмотря на свою кажущуюся интеллигентность и на то, что подчеркнуто противопоставляет себя пролетариям (как «черни») и «новым порядкам», — типичное дитя новой «псевдор-р-революционной» эпохи. Он разделяет положение, согласно которому ради высших интересов, ради высших целей можно преступить и закон, и мораль. Преображенский вышел победителем в противостоянии с Шариковым не потому, что морально выше или гуманнее Шарикова, а потому, что сильнее — «по праву сильного». У профессора в арсенале — скальпель, помощник Борменталь, медицинские знания, зависимость от него Шарикова (в смысле жилплощади и питания). Он просто «замочил» Шарикова как сознательный пролетарий ненавистного буржуя.
МОЖЕТ БЫТЬ, Преображенский имел какое-то право на убийство? Скажем, то право, что он «создатель» Шарикова (хотя Шариков говорит, что он не просил делать из него человека)?
Подобное «право» рельефно выразил еще Гоголь — известной формулой: «я тебя породил — я тебя и убью». Если мы признаем такое «право», то мы признаем «право» родителей на убийство своих детей, что аморально.
МОЖЕТ БЫТЬ, Преображенский знал, что Шариков потенциально, способен совершить что-то большее, что-то более злое и страшное? Но почему же тогда Преображенский еще до убийства пытался (хотя и не очень настойчиво) избавиться от Шарикова. Пытался выселить его из своей квартиры, убрать его из СВОЕЙ жизни, но оставить в обществе? На убийство профессор пошел не потому, что Шариков так плох, а потому, что Шариков стал МЕШАТЬ профессору, угрожать его ЛИЧНОМУ благополучию. Послушался бы Шариков, ушел в другое место — и не было бы убийства, т.е. убийство имеет чисто уголовный мотив, а не осуществлено из «высших» соображений (если таковые вообще для убийства возможны).
«Вот что, э…— внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно терзаемый какой-то думой, — нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я согласен ее купить.
Желтенькие искры появились в карих глазах Швондера. — Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится».
МОЖЕТ, профессор попал в безвыходное положение, может, просто выбора у него не было? Да нет же! Был выбор. Были все возможности контролировать ситуацию, не доводя до убийства. Профессор даже не занялся воспитанием Шарикова. Шариков ведь человек НОВЫЙ, и в этом плане схож с ребенком… Может, он еще не успел «воспитаться» — не убивать же ребенка за то, что он нашалил, или убыток какой нанес. Преображенский «воспитывал» Шарикова грубо, вместо того, чтобы объяснить неопытному существу его неправоту, войти в его мир, он просто хамит и оскорбляет. Так, например, разговаривая со своим «воспитанником» о чтении книг, профессор внезапно начинает орать и велит сжечь книгу, причем в нарушение всех законов этики, орет, обращаясь не к Шарикову, а к третьему лицу (к прислуге). За столом, в беседах с Полиграфом Полиграфовичем, профессор постоянно и назойливо демонстрирует свое превосходство перед Шариковым, постоянно выражает свое презрение к этому человеку, постоянно бахвалится и показывает, как мелкий пижон, свои «понты».
» Вы стоите на самой низшей ступени развития, — перекричал Филипп Филиппович, — вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью, совершенно невыносимой, подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить.… Зарубите себе на носу, что вам нужно молчать и слушать, что вам говорят».
«— Что-то не пойму я, — заговорил он весело и осмысленно. — Мне по матушке нельзя. Плевать — нельзя. А от вас только и слышу: «дурак, дурак». Видно только профессорам разрешается ругаться в Ресефесере».
Тут не только Шариков, тут любой уважающий себя человек взбунтовался бы, настроился бы негативно по отношению к профессору. Свято место пусто не бывает, и вместо Преображенского воспитанием Шарикова занялся Швондер — со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Да ладно… МОЖЕТ, Преображенский ничего не смыслит в воспитании (не каждому же Сухомлинским быть)? Но, при своих связях, выселить Шарикова профессор бы смог (выселить — все-таки не убивать). Смог, если бы захотел. Сумел же он отстоять свои комнаты… Мог бы, в крайнем случае, в милицию Шарикова сдать (сдать в милицию — все-таки не убивать), ведь было же за что. Можно было бы еще что-нибудь придумать. Но…
» Ничего я не понимаю, — ответил Филипп Филиппович, королевски вздергивая плечи, — какого такого Шарикова? Ах, виноват, этого моего пса… Которого я оперировал?
— Простите, профессор, не пса, а когда он уже был человеком. Вот в чем дело.
— То-есть он говорил? — спросил Филипп Филиппович. — Это еще не значит быть человеком. Впрочем, это не важно. Шарик и сейчас существует, и никто его решительно не убивал…Наука еще не знает способов обращать зверей в людей. Вот я попробовал, да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм».
С другой стороны, такой хам, как Преображенский, для окружающих не лучше Шарикова. Только авторская любовь Булгакова к первому и нелюбовь ко второму мешают сразу это заметить. Скажем, можно согласиться с негласным мнением автора «Собачьего сердца», что Преображенский совершенно справедливо воюет с домовым комитетом, отстаивая одну из своих семи комнат. Но, уже победив комитетчиков в борьбе за комнату (используя пресловутое телефонное право), Преображенский демонстративно отказывается от ЯВНО ПРИМИРИТЕЛЬНОГО жеста девушки комсомолки: не хочет заплатить копеечные пожертвования. Психологизм этой сценки ясен: после звонка Преображенского молодые люди, чтобы скрыть неловкость (хотя бы друг перед другом), хотят уйти, пусть побежденными, но хотя бы «сохранив свое лицо». Такое желание вполне понятно. Профессор демонстративно им в этом отказывает. Он старается сделать свою победу не только полной (она и так у него полная), но и УНИЗИТЕЛЬНОЙ для соперников, забывая о том, что перед ним всего лишь молодые, и, возможно, вследствие этого ошибающиеся люди.
» Если бы сейчас была дискуссия, — начала женщина, волнуясь и загораясь румянцем, — я бы доказала Петру Александровичу…
— Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию?— вежливо спросил Филипп Филиппович.
Глаза женщины сверкнули.
— Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем… Только… Я, как заведующий культотделом дома…
— За-ве-дующая,— поправил ее Филипп Филиппович.
— Хочу предложить вам, — тут женщина из-за пазухи вытащила несколько ярких и мокрых от снега журналов, — взять несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука.
— Нет, не возьму, — кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись на журналы. Совершенное изумление выразилось на лицах, а женщина покрылась клюквенным налетом».
Не будь профессор самодовольным хамом, не было бы у него проблем не только с Шариковым, но и со Швондером. Но будь так — не было бы повести и фильма «Собачье сердце»… Вот я и говорю — повесть и фильм хороши, но Преображенский — герой отрицательный. Отрицательный, при всей любви автора к своему персонажу. И если это было не очень заметно при жизни Булгакова, то теперь негативные черты Преображенского проявились во всей рельефности.
Эта статья вовсе не призывает к пересмотру каких-то позиций. В ней также не утверждается, что фильм «Собачье сердце» в 1988 году надо было снимать по-другому (он во многом адекватен книге, почти дословен). Вовсе нет. Думаю, что Булгаков той постановкой остался бы доволен, если б смог посмотреть. К тому же, никто не мешает тому или иному художнику экранизировать свое видение произведения. Просто хочется лишний раз повторить: подлинно художественные вещи, подлинно художественные персонажи начинают жить своей собственной жизнью, иногда и вопреки воле автора. Этим они отличаются от шаблонных героев бездарных писак.
» Ладно, будете вы иметь калоши завтра, многоуважаемый Филипп Филиппович, — думал он, — две пары уже пришлось прикупить и еще одну купите. Чтоб вы псов не запирали».