творенье может пережить творца творец уйдет природой побежденный
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Постоянные читатели
—Сообщества
—Статистика
ТВОРЕНЬЕ МОЖЕТ ПЕРЕЖИТЬ ТВОРЦА
Микеланджело Буонарроти(1475-1564)
Тондо Дони
около 1504. 120см
Галерея Уффици, Флоренция
Galleria degli Uffizi, Firenze
Творенье может пережить творца:
Творец уйдет, природой побежденный,
Однако образ, им запечатленный,
Веками будет согревать сердца.
Я тысячами душ живу в сердцах
Всех любящих, и, значит, я не прах,
И смертное меня не тронет тленье..
Микеланджело
Я истинную вижу Красоту.
Я вижу то, что существует в жизни,
Чего не замечает большинство.
ИСТИНА
Я твой слуга. Ты свет в моей судьбе.
Так связан с солнцем на рассвете кочет.
Дурак над моим подвигом хохочет.
И небеса оставили в беде.
За истину борясь, ищу отдушин
Деяний я хочу, а не словес.
Тебе ж милее льстец или доносчик.
Как небо к моим жертвам равнодушно –
так я плюю на милости небес.
Сухое дерево не плодоносит.
ТВОРЧЕСТВО
Когда я созидаю на века,
Подняв рукой камнедробильный молот,
Тот молот об одном лишь счастье молит,
Чтобы не дрогнула рука.
Так молот Господа наверняка
Мир создавал при взмахе гневных молний.
В гармонию им Хаос перемолот.
Он праотец земного молотка.
Чем выше поднят молот в небеса,
Тем глубже он врубается в земное,
Что станет и скульптурой, и дворцом.
Напоминая чувственные сны,
Сжимает стан твой лента поясная
и обладает талией твоей.
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Статистика
«Творенье может пережить творца» Микеланджело Буонарроти
«Творенье может пережить творца» (Микеланджело Буонарроти флорентиец исполнил)
Но божий молот из себя извлёк
Размах, что миру прелесть сообщает;
Все молоты тот молот предвещает,
И в нём одном – им всем живой урок.
Чем выше взмах руки над наковальней,
Тем тяжелей удар: так занесён
И надо мной он к высям поднебесным;
Мне глыбою коснеть первоначальной,
Пока кузнец господень – только он! –
Не пособит ударом полновесным.
Микеланджело Буонарроти
(перевод А. Эфроса )
Великий Микеланджело Буонарроти еще не был великим и не знал, каким великим даром он обладает, какова сила его таланта. Когда будущему Великому Художнику было двадцать три года, он получил заказ от французского кардинала Жана Билэра на изготовление скульптуры на будущую гробницу самого кардинала. В качестве материала для скульптуры был выбран огромный монолит каррарского мрамора.
Но то, что сотворил молодой автор не стало украшением гробницы. Великая статуя, а это была известная пьета «Оплакивание Христа», оказалась в храме Святого Петра в Ватикане. Статуя была не просто совершенна. В те далекие времена так не мог ваять никто. Пропорции были прекрасны, лица одухотворены. Полный скорби лик женщины-матери, которая держит на руках своего мертвого сына. Живое лицо.
Но, если бы Микеланжело не был скульптором и живописцем, то он стал бы известным поэтом, поскольку он всю свою жизни писал стихи. Поэзия была младшей из микеланджеловских муз, и он держал ее на положении Золушки. Он не любил пускать свои стихи в свет. Даже по сей день потомство мало знает их: они наименее раскрыты и наименее ценимы из всего наследия Микеланджело. Современники же почти не знали их совсем.
Ваянье числим мы первейшим средь искусств
Недаром. Дерзаньями оно неистощимо.
В нём жизнь сама присутствует незримо.
Хоть материал и груб, – в нём сонмы чувств.
И с вечностью, – коль в камне тело, –
Ваяющий незримо говорит.
Вот отчего ваятелю, – когда творит, –
Дано с потомками общаться смело.
(Микеланджело Буонарроти/ Давид Гарбар)
1496 год, молодой скульптор Микеланджело Буонаротти в поисках работы и влиятельных покровителей приезжает в Рим. Ему 21 год. За его спиной год учебы в мастерской известного флорентийского живописца Доменика Гирландайо, где он прошел хорошую школу рисунка и в совершенстве изучил анатомию и перспективу. Затем обучение в художественной школе, основанной Лоренцо Великолепным в «Садах» Медичи при монастыре Сан Марко. Скульптура оказалась именно тем видом искусства, которое наиболее отвечало художественному дарованию юноши. Впоследствии он, шутя, скажет своему биографу Джорджо Вазари: «…из молока своей кормилицы извлек я резец и молот, которыми создаю свои статуи», имея в виду, что эта кормилица была женой каменщика.
Довольно скоро у него появился влиятельный покровитель — Якопо Галли, богатый банкир и собиратель античных древностей. Для него Микеланджело исполнил мраморную статую античного бога вина Вакха.
Заказчиком пьеты выступил кардинал Жан Билэр де Лагрола, посол французского короля Карла VIII при дворе папы Александра VI Борджиа. Скульптурная группа должна была украсить капеллу Святой Петрониллы (капеллу короля Франции) в соборе Святого Петра в Риме. Доверить такой серьезный заказ 23-летнему скульптору стало возможным благодаря посредничеству Якопо Галли, влиятельному римскому банкиру, другу и покровителю Микеланджело.
Контракт был подписан 26 августа 1498 г., когда уже был выбран мрамор, за которым скульптор по обыкновению сам отправился в Каррару, созданы эскизы и наняты помощники. На всю работу стоимостью 450 золотых дукатов (по тем временам целое состояние) отводился год; при этом Галли ручался, что пьета Микеланджело станет «самым красивым творением из мрамора во всем Риме». Мастер сдержал слово: в 1499 г. скульптурная группа, равных которой нет и по сей день, была готова. Ее размеры – 174×195×69 см.
(Пьедестал для пьеты и крест был изготовлен мастером Франческо Борромини спустя 127 лет, в 1626 г.)
Скульптор трудился над пьетой два года, ему исполнилось всего 25 лет!
Создавая свое «Оплакивание», Микеланджело ограничился изображением только двух фигур: сидящей богоматери и лежащего у нее на коленях тела мертвого Христа, хотя обычно в подобных композициях изображалось несколько человек. Мария выглядит очень юной. Она кажется, скорее, сестрой Иисуса, чем его матерью. На необычный облик мадонны обратили внимание уже современники скульптора. Оправдываясь, он говорил, что непорочные девы не стареют, а у Божьей матери молодость поддерживалась особой благодатью. На самом деле он просто стремился соединить античный идеал красоты с христианской идеей. Прекрасное лицо Марии выражает глубокую печаль и внутреннюю сосредоточенность. И жест ее левой руки тоже передает состояние души богоматери — «в нем и сила ее скорбного чувства, и сознание трагической неизбежности случившегося и безмолвный вопрос».
«Пьета» принадлежит к наиболее законченным работам Микеланджело, в ней все гармонично и уравновешенно. Чтобы добиться такого впечатления, скульптору пришлось преодолеть немало трудностей. Особенно сложно было соединить две фигуры, взятые в натуральную величину в одну композицию и при этом не нарушить естественных пропорций и равновесия.
Такой виртуозный натурализм придает скульптуре дополнительную динамику движения матери к сыну, непосильным грузом лежащим у нее на коленях. При этом, чтобы сохранить равновесие композиции, мастеру пришлось поступиться естественными пропорциями тел: ученые подсчитали, что если бы фигуры выпрямились, то рост Иисуса составил бы 175 см, а рост Марии – 204 см.
Римская «Пьета» сделала Микеланджело известным во всей Италии. «Все понимали, что этот мастер не только превосходил всех своих современников и предшественников, но мог соперничать с древними мастерами».
Лишь мастер может в камне пробудить
Искру, способную родить
Жизнь. В том ваятеля призванье,
Коль Богом призван он к ваянью.
Но есть Рука, у Коей все в горсти,
В Чьей воле быть нам иль не быть.
И хоть хрупки Её созданья,
Но только Ей дано их в мир ввести.
Здесь всё ненадолго, здесь все в пути.
И лишь скульптура, коль искра в творенье,
Способна время превозмочь и тленье.
И пусть недолог человека век,
Но этим с вечностью и связан человек.
(Микеланджело Буонарроти/ Давид Гарбар)
С рожденья, Господи, я умолял:
Будь мне опорой и подмогой!
Теперь молю уже в конце дороги:
Яви мне путь, как им являл!
И камень огнь до времени хранит.
Но лишь резец его коснётся,
Как огнь, что в камне скрыт, проснётся
И оживит и мрамор, и гранит.
Ни летний зной, ни стужа злая –
Для камня испытанья – нипочём.
Вот и в душе – огонь ключём –
Зло, скверну, страх испепеляя.
В искусстве шёл я с поднятым забралом.
Ковала жизнь меня так, как куют мечи.
Но оставался цел, хотя пылал страстями.
Из камня огнь резцом – кресалом
Я высекал. И искр снопы в ночи
Мне освещали путь, что выбираем сами.
Десять лет назад я спешила на встречу с Пьетой Великого Микеланжело, которой вот уже более 500 лет.
. но однако увидеть Пьету можно только с довольно значительного расстояния и практически с одного ракурса, что мешает полноценному восприятию произведения.
Скульптуру Пьеты защищает пуленепробиваемое стекло
После нападения на скульптуру в 1972 г. вандала Ласло Тота с молотком геолога, утверждавшего, что он и есть Спаситель.
Повреждения были ужасающими, были отколоты рука и нос у Марии и еще 50 мелких кусочков.
После реставрации скульптура была помещена за пуленепробиваемое стекло.
Поэтому вы видите одни и те же снимки этого божественного творения, сами мы можем сфотографировать только вот так, как удалось мне (внизу).
Специалисты утверждают, что такое решение – тоже своего рода вандализм.
Творенье может пережить творца:
Творец уйдет, природой побежденный,
Однако образ, им запечатленный,
Веками будет согревать сердца.
Я тысячами душ живу в сердцах
Всех любящих, и, значит, я не прах,
И смертное меня не тронет тленье.
Микеланджело Буонарроти
Меланхолия в висок.
Когда бьёт меланхолия в висок,
А из груди вдруг прорывается рыданье –
Не думай, что спасёт курок
Или другое испытанье.
Когда тоска до смерти гложет
И хочется уйти от всех и вся,
Ты будь к себе тогда построже –
Ведь молодость забыть нельзя!
Когда тоска тебя съедает
И жизнь как камень тяжела,
Ты мудрых почитай, растает
Навеки тяжесть без следа!
=========================
Прочтя великих изреченья,
В миг излечился от сомненья.
И понял я, что жизнь прекрасна,
Хотя, порой, не всё в ней ясно! Б. Данилицкий.
Не моя это, вроде, боль,
Так чего я кидаюсь в бой?
А вела меня в бой судьба,
Как солдата ведёт труба. Галич.
И просветлел мой тёмный взор,
И стал мне виден мир незримый,
И слышит ухо с этих пор,
Что для других неуловимо. А. Толстой.
Давай придумаем сюжет,
В котором нам найдется место,
В котором можно интересно
Прожить хотя бы пару лет. А. Башлычёв.
Зачем Ты даровал мне душу неземную
И приковал меня к земле? К. Бельмонт.
Не будь поэт логичен, скуп и строг,
Мир сущего понять бы он не смог. Байрон.
Порою боль души глухую смирит вино на краткий срок,
Но смех мой весел, я пирую, но сердцем одинок. Байрон.
Поэты ходят пятками по лезвию ножа –
И режут в кровь свои босые души! В. Высоцкий.
Высокий ум безумию сосед.
Границы твёрдой между ними нет. Джон Драйден.
Я один и я уверен в том, что не пойду с толпой.
Может быть, мой путь неверен, но зато он только мой.
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей. Гёте.
Я пою, как птица в поле, оживлённая весной;
Я пою: чего мне боле? Песнь от сердца – дар драгой. П. Катенин.
Я вовсе не мудрец, но почему так часто
Мне жаль весь мир и человека жаль? Н. Заболоцкий.
Тяжела мне дума – сладостна молитва. А. Кольцов.
Нечаянно стихи из разума не льются
И мысли ясные невежам не даются. А. Сумаруков.
Желание и любопытство – два глаза,
Магически преобразующие мир. Стивенсон.
Не я пою, но божий дух;
Во мне творит он песни вслух. А. Кондратович.
Мой строгий друг, имей терпенье
И не брани меня так зло:
Не вдруг приходит вдохновенье,
Земное бремя тяжело. А. Толстой.
Мне мало надо!
Краюшку хлеба и каплю молока.
Да это небо, да эти облака! В. Хлебников.
И чтоб от боли сердце уберечь,
Ты холоду велел по жилам течь. Кольридж.
Но боги, чтобы сделать нас людьми,
Пороками нас наделяют. У. Шекспир.
Когда печален дух мой без причины,
С мостов смотрю в печальные глубины. А. Платен.
Я без солнца внизу, в вышине – без дыханья,
Я в обеих стихиях – всё тот же изгнанник. А. Мицкевич.
Жизнь ль мне хотелось слаще? Нет ни сколько;
Я хотел вырваться из чащи полуслов и полудел. Б. Пастернак.
Искусство без шипов не бывает, как не бывает его и без яда.
Невозможно вкусить мёда искусства, не впитав его яда. Ю. Масима.
Делай то, что считаешь должным,
Не ожидая за это никакой славы. Л. Толстой.
Неторный путь мне укажи. О, Муза, что не угас огонь, что ты зажгла
И нерушимость нашего союза плоды неповторимые дала. А. Мадзони.
Творенье может пережить творца: творец уйдёт, природой побеждённой,
Однако образ, им запечетлённый, веками будет согревать сердца.
Микеланджело Буонарроти.
Век мой, зверь мой, кто сумеет заглянуть в твои зрачки? Мендельштам.
Прохожий, стой, ты грязью памятник не пачкай.
Любил я красное вино, а помер белою горячкой.
Область рифм – моя стихия, легко пишу я,
Без раздумья, без отсрочки я бегу от строчки к строчке.
Даже к финским скалам бурым обращаюсь с каламбуром. Д. Минаев.
От праха чёрного и до небесных тел
Я тайны разгадал мудрейших слов и дел.
Коварства я избёг, распутал все узлы,
Лишь узел смерти я распутать не сумел.
Умерен будь в еде – вот заповедь одна,
Вторая заповедь – поменьше пей вина. Ибн Сина.
Среди цветов поставил я кувшин в тиши ночной
И одиноко пью вино, и друга нет со мной.
Но в собутыльники луну позвал я в добрый час
И тень свою я пригласил – и трое стало нас. Ли Бо.
Всю жизнь, любовью пламенной сгорая,
Мечтал я в ад попасть,чтоб отдохнуть от рая. Ульям Блейк.
Под шум и звон однообразный, под городскую суету,
Я ухожу душою праздной в метель, во мрак и пустоту. А. Блок.
Всё сказано и всё сокрыто, совсем прозрачно – и темно. Б. Ахмадулина
Чем больше имя знаменито, тем неразгаданней он. о Блоке.
Словно рана во тьме Луна, звёздами ночь кровоточит,
Счастья ничто мне теперь не пророчит.
Видно другая мне доля дана,
Словно рана во тьме Луна. Роберт Вальзер.
Я чувствую, во мне горит святое пламя вдохновенья,
Но к тёмной цели дух парит. Дмитрий Веневитинов.
И в сердце растрава, и дождик с утра,
Откуда бы, право, такая хандра?
Хандра ниоткуда, на то и хандра.
Когда ни откуда худа и не от добра. Поль Варлен.
Для жизни на земле мы непригодны впредь,
В спокойствие немом лучась багряной славой,
Дозрели мы с тобой до смерти величавой,
Мы гордо ей в глаза сумеем посмотреть. Эмиль Верхарн.
Право жить есть такой щедрый, такой незаслуженный дар,
Что он с лихвой окупает все горести жизни, все до единой. К. Гамсун.
Стихи Микеланджело
Микеланджело Буонарроти
Нет радостней веселого занятья:
По злату кос цветам наперебой
Соприкасаться с милой головой
И льнуть лобзаньем всюду без изъятья!
И сколько наслаждения для платья
Сжимать ей стан и ниспадать волной,
И как отрадно сетке золотой
Ее ланиты заключать в объятья!
Еще нежней нарядной ленты вязь,
Блестя узорной вышивкой своею,
мыкается вкруг персей молодых.
А чистый пояс, ласково виясь,
Как будто шепчет: «Не расстанусь с нею. »
О, сколько дела здесь для рук моих!
ДЖОВАННИ, ТОМУ САМОМУ,
ЧТО ИЗ ПИСТОНИИ
Я заработал зоб, трудясь, как вол,
И смахиваю зобом на породу
Ломбардских кошек, пьющих дрянь — не воду,
Но это лишь начало в списке зол.
Затылок место на спине нашел,
И борода простерта к небосводу,
И волей кисти, брызжущей по ходу,
Лицо мое — как мозаичный пол.
Бока ввалились, будто с голодухи,
А задница — противовес спины:
Не видя ног, недолго оступиться.
От натяжения вот-вот на брюхе
Порвется кожа,— что до кривизны,
То лишь сирийский лук со мной сравнится.
Как тут не покривиться
И разуму, когда кругом изъян?
Не меток искривленный сарбакан.
Джованни, все обман:
Я не художник, здесь я не на месте.
Спаси меня, прошу тебя по чести.
XVIII
Есть неподвижность в славе эпитафий:
Ей не звучать ни громче, ни слабей,
Затем что те мертвы и труд их — кончен.
Один пылаю в бесконечной мгле,
Когда лучи закатные померкнут,
И, скорбью — не в пример другим — повергнут,
В слезах ропщу, простертый на земле.
Будь чист огонь, будь милосерден дух,
Будь одинаков жребий двух влюбленных,
Будь равен гнет судеб неблагосклонных,
Будь равносильно мужество у двух.
Будь на одних крылах в небесный круг
Восхищена душа двух тел плененных,
Будь пронзено двух грудей воспаленных
Единою стрелою сердце вдруг,
Будь каждый каждому такой опорой,
Чтоб, избавляя друга от обуз,
К одной мечте идти двойною волей,
Будь тьмы соблазнов только сотой долей
Вот этих верных и любовных уз,—
Ужель разрушить их случайной ссорой?
LXXVII
Порою шар, холодный наш приют,
Без Фебовых объятий остается,
И если чувствам свет не поддается,
В народе ночью этот свет зовут.
Но вспыхнет факел малый там иль тут —
И ночь в смертельном страхе прочь метнется,
Настолько призрачна, что в клочья рвется,
Едва огнивом в темноте взмахнут.
Земля бы никогда не породила
Ее одна: земля приемлет тень,
Но образуют тень лучи светила.
О ночи пишут все, кому не лень,
И большинство при этом позабыло,
Что даже в светлячке ей мнится день.
LXXVIII
О «ночь, не спорю — ты черным-черна,
Но ты зовешь к блаженству и покою,
И мудрый восхищается тобою,
А похвала глупца — исключена.
Твоей прохлады нежная волна
Дарует сон и, овладев душою,
Возносит над безрадостной землею
Туда, куда мечта устремлена.
О призрак смерти, что любым невзгодам,
Врагам сердец и душ, кладет предел,
Последнее спасение от муки,—
Ты сушишь слезы, и с твоим приходом
Мы от насущных отдыхаем дел
И ни забот не ведаем, ни скуки.
LXXXI
LXXXIII
CIX, 19
Лишь вашим взором вижу сладкий свет,
Которого своим, слепым, не вижу;
Лишь вашими стопами цель приближу,
К которой мне пути, хромому, нет.
Бескрылый сам, на ваших крыльях, вслед
За вашей думой ввысь себя я движу;
Послушен вам—люблю и ненавижу,
И зябну в зной, и в холоде согрет.
Своею волей весь я в вашей воле,
И ваше сердце мысль мою живит,
И речь моя — часть вашего дыханья.
Я — как луна, что на небесном поле
Невидима, пока не отразит
В ней солнце отблеск своего сиянья.
CIX, 37
Он зрел картины Божьего суда,
Он побывал в чистилище и, зная
Дорогу в рай, достиг при жизни рая,
Чтоб молвить правду, воротясь сюда.
Зачем, зачем горит его звезда
И над моим гнездом, не угасая,
Когда на свете нет такого края,
Где злее бы к нему была вражда?
О Данте речь. Его могучей лире
Неблагодарный не внимал народ:
Издревле слава недостойных — шире.
Когда б достиг я Дантовых высот,
И я бы счастью в этом злобном мире
Его печальный предпочел исход.
CIX, 53
Как иногда ваяешь в твердом камне
В чужом обличье собственный портрет,
Так Смерти мрачный след
Ношу я часто, словно стал я Ею.
Что мысль о ней дала мне,
То воплощаю этим сходством с Нею.
Жестокостью своею
Мог под моим резцом
С Ней уравняться б даже камень смело;
Отныне впредь умею,
Палим ее огнем,
Ваять одно — себя в мученьях тела;
Но если б захотела
Она сберечь свою красу векам,
Пусть даст мне радость,— я
Ей вечность дам!
CIX, 92
Не правда ли — примерам нет конца
Тому, как образ, в камне воплощенный,
Пленяет взор потомка восхищенный
И замыслом, и почерком резца?
Творенье может пережить творца:
Творец уйдет, природой побежденный,
Однако образ, им запечатленный,
Веками будет согревать сердца.
И я портретом в камне или цвете,
Которым, к счастью, годы не опасны,
Наш век могу продлить, любовь моя,—
Пускай за гранью будущих столетий
Увидят все, как были вы прекрасны,
Как рядом с вами был ничтожен я.
СIX, 94
В ком тело — пакля, сердце — горстка серы,
Состав костей — валежник, сухостой,
Душа — скакун, не сдержанный уздой,
Порыв — кипуч, желание — без меры,
Ум — слеп и хром и полн ребячьей веры,
Хоть мир — капкан и стережет бедой,
Тот может, встретясь с искоркой простой,
Вдруг молнией сверкнуть с небесной сферы.
Так и в искусстве, свыше вдохновлен,
Над естеством художник торжествует,
Как ни в упор с ним борется оно;
Так, если я не глух, не ослеплен
И творческий огонь во мне бушует,—
Повинен тот, кем сердце зажжено.
Я побежден. К концу подходит путь.
Ужель, Амур, себя, совсем седого
И после стольких ран едва живого,
Я вновь тебе позволю обмануть?
Ты пламень разжигал, чтоб вновь задуть,
Ты снова убивал меня и снова.
Не я стенаю: тень меня былого
Слезами скорби омывает грудь.
Я говорю с тобой о наболевшем,
Для страшных стрел твоих неуязвим.
Зачем же целить в пустоту из лука?
Что древоточцу в дереве истлевшем?
И не позор ли гнаться за таким,
Кому ходить — не то что бегать — мука?
Ни гаже, ни достойнее презренья,
Чем я, тебя забывший, в мире нет;
И все ж прости нарушенный обет
Усталой плоти, впавшей в искушенья;
Не размыкай, о Вседержитель, звенья
Моих шагов туда, где вечен свет:
О вере говорю,— себе во вред
Я не вкусил в ней полноты спасенья.
Чем редкостней, тем лишь все боле мил
Мне дар даров: к покою, к благостыне
Другого мир не обретет пути;
Ты кровь свою за нас так щедро лил,
Что станешь ли скупей на милость ныне?
Иных ключей нам к небу не найти!
CLXII
По благости креста и Божьих мук Я,
Отче, жду, что удостоюсь Рая;
И все ж, пока во мне душа живая,
Земных утех все будет мил мне круг.
Пускай лежит меж нами путь разлук,
Моря и горы,— мысль, не замечая
Лесов, озер, летит, крыла ширяя,
Как мчится дух поверх дождей и вьюг.
Там мчусь и я упрямой думой к вам
Скорбеть о смерти моего Урбино,
Который был бы, мнится, здесь со мной,
Когда бы жил. Теперь из гроба сам
Меня зовет он взвиться над низиной
Туда, где ждет обоих нас покой.
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов