свят круг спаси свят круг сохрани вий
Вий сценарий по повести Н. В. Гоголя
1 действие
1 картина
Ведущий:
Для вас, любители преданий
Седой далёкой старины,
Я, после долгих колебаний,
Решился написать рассказ,
Который слышал, и не раз,
В далёком детстве.
Он о том, какие тайны мирозданье приоткрывает иногда,
И как свидетелям, тогда ступившим за черту запрета,
Пришлось расплачиваться. Это была высокая цена…
Итак, град Киев, ранний час в начале лета,
Луч солнца золотит собор на площади,
С ним рядом бурса, семинария, напротив них базар. Звонят колокола.
На площадь высыпает толпа семинаристов, бурсаков, спешащих в классы.
На их пути базар, на их пути торговки…
Студенты распевают:
Солнышко встанет,
Утро настанет,
Колокол бьёт,
В классы зовет.
На учебу собирайся,
Умывайся, одевайся
Православный, Христаславный
Семинарии народ.
Но сначала по базару мы пройдём, да пройдём,
И пустые животы свои набьём, да набьём:
Яблоками, пряниками, бубликами, огурцами,
Семечками, вертычками, калачами, леденцами.
(высокий характерный тенор):
горячими галушками.
(низкий бас):
и, конечно, салом.
Ведущий:
Торги на Киевском базаре вы видали…
Люд разношёрстный городской,
Селяне и монахи, бурсаки,
Дородные породистые тётки,
В монистах разодетые молодки,
Азарт, горящие глаза,
До хрипа сорванные глотки…
Не торг, а бой пустых желудков
С сытым животом.
1-я торговка:
«Панычи, а, панычи! Сюды, сюды, сюды,
Нигде вы не отыщите себе такой еды.
Ось булки, ось калачики. »
3-я торговка:
«Семечками угощаю.
Вам карманы набиваю,
Даром. »
4-я торговка:
«Яблоки да груши, налетай и кушай!»
5-я торговка:
«Ось галушки, ось галушки,
Горячи, как ядра пушки».
Студенты:
«Мы студенты бедные,
У нас денег мало,
Бабы вы не вредные,
А почём же сало?
Бабы:
«Полгривны фунт».
Студенты:
«О-ё-ё-ё-ё й, грабеж
Без штанов от вас уйдешь. »
Бабы:
«Без штанов-то хорошо. »
Студенты:
«Дорого, сбавляй еще. »
Бабы:
«Хлопчики, красавчики,
Покупайте, не скупитесь,
Животы не обижайте.
В бурсе вы не наедитесь. »
Студенты:
«Пробовать тогда давайте:
Насыпайте, отрезайте,
Наливайте, угощайте. »
Бабы:
«Только понемножечку, только по чуть-чуть,
Знамо дело: на халяву съесть и сигануть…»
Студенты:
«Ни, ни, ни, ни Боже мой…»
Ведущий:
Звенит звонок, торг прекращается, студенты на ходу,
Хватая разную еду, с прилавков зазевавшихся торговок,
Бегут с базара в классы. На площади остался лишь Хома.
Ведущий:
Хома вдруг видит: перед ним предстала дева.
От бурсака, не отводя свой взгляд, она идет к нему…
Хома:
Смотрите, вот опять оно. опять видение.
О, дева,… панна… красота. небес творение.
Идёт. идёт… иди ко мне, моя коханочка,
Прижму тебя к своей груди, ласкова павочка.
Ведущий:
Хома пытается обнять ее, но ловит воздух. Красавица в нём
Растворилась без следа
Ведущий:
Философ, потрясённый происшедшим,
скрывается за дверью бурсы.
Ведущий:
Тот, кто учился в бурсе, помнит хорошо,
Какое оживление царило пред уроком в классах.
Играли, кто во что горазд,
Пока не раздавался зычный глас
Авдитора: « Идёт, идёт, все по местам …”
И ректор собственной персоной, сам
Дверь открывает в класс притихший.
В руке указку держит ректор,
Он в классе царь, судья, палач,
Отец студентам и директор,
Учитель, душ заблудших врач.
Он нарушенья дисциплины
Привык указкой пресекать,
По головам, плечам и спинам
Её пускает он гулять.
Авдитор:
«Здоровы будьте, пане ректор,
К занятиям наш класс готов.
За подготовку я в ответе:
Бурсак, авдитор Каблуков».
Ректор:
«Дай список. Кто бездельник, лодырь,
Кто курит, кто горилку пьет,
Кто сквернословит в Божьем храме
И кто на исповеди врет. »
(Берет список в руки)
Один (громким шепотом):
«Тарас, Тарас, орёл иль решка?»
Один:
«Не угадал, болван.
Лоб подставляй — один щелбан.
Ректор:
«Сегодня мы порассуждаем
О том, что вскорости узнаем;
О том, что завещал Христос.
Что у тебя, какой вопрос?
Нет, так сиди себе, как мышь.
Что рот раскрыл, что шебуршишь..
Ведущий:
Тех, кто за партой чешет языки,
Расплата ждёт от ректорской руки…
Ректор:
«Что завещал нам Божий Сын,
Как должен жить христианин
И что есть истина, и что
Не должен совершать никто.
Всё это в заповедях есть,
Их десять, их легко прочесть.
Но трудно исполнять всегда –
В том наша кроется беда. »
Второй:
«Э-эй, Роман, махнём не глядя. »
Роман:
«Давай, что у тебя. »
Второй:
«Ишь, хитрый дядя
Твой ножичек на мой кулак. »
Роман:
«Что в кулаке?»
Второй:
«Как бы не так, я не дурак. »
Ведущий:
Указка ближе к ним подходит
И сразу спины их находит…
Ректор:
«Люби как самого себя
Своих родителей, царя
С царицею, родню,
Жену чужую и свою.
Нет-нет. насчёт чужой жены
Немного я погорячился,
Но в этом нет моей вины –
Язык, подлец, с прицела сбился…»
«Не возлюби жену чужую,
Люби свою жену всю жизнь.
Слышь, Кочубей, ни-ни чужую.
За жинку за свою держись. »
Кочубей:
«А если нет жены. »
Сосед по парте:
«Та будет.
Тебя Эрос, брат, не забудет. »
Третий:
«Слышь. нынче на базаре
Одна, как глянет на меня. »
Четвертый:
«Да ну! А ты?»
Один:
«А у меня в кармане
Дыра, нет ни гроша, одни мечты. »
Ректор:
«Не пей горилку, да-да-да.
Ну, лишь на праздник, иногда…
Халява, слышишь, прямо в ад
Ты загремишь. вот так-то, брат…
Халява:
«Не пью уже который день
Мне и в шинок ходить-то лень
Пью молоко, сметану ем,
Горилку позабыл совсем. »
Ректор:
«Вот это да… пример с тебя
Брать половине класса надо.
Вы поняли меня, друзья.
(про себя):
Будь вы неладны, вражьи чада.
(Снова идет по классу,
продолжает вслух):
Не сотвори себе кумира.
Что есть кумир?
Свиное рыло,
Что смотришь, быстро говори.
Считаю: пять, четыре, три. »
«Свиное рыло»:
«Вы, пане ректор, мой кумир,
Раз вам понятен этот мир,
Что в заповедях Божьих скрыт:
Ведь он для многих – суть гранит. »
Ректор:
«Дурак ты, братец. Ох, дурак.
Вопрос ты понял, да не так,
Как надо, а за лесть
Ты наказанье должен несть.
Так… с, далее. Не укради.
У друга, свата, у семьи,
Ни у соседа в огороде,
Ни на базаре, при народе;
Нигде. вы слышите меня.
За это черти вам огня
Поболее в аду подбросят
И позволения не спросят. »
(Снова идет по классу)
Ректор:
«Что дальше… дальше «Не убий».
Вот ты, Хома, совсем как Вий
Вниз долу веки опустил.
А если вдруг кого обидишь,
Чужую жизнь за кошелёк
Вдруг заберёшь, не дай-то Бог.
Тогда, Хома, тебя суд Божий,
А может, что еще построже
Накажет. »
Хома:
«Пане ректор, я. »
Ректор:
«Я пошутил; так вот, друзья,
Вся жизнь – борьба с самим собой,
Страстями, а за той борьбой
Господь следит и посылает
Вам Ангела, когда добра желает. »
Хома:
«Но что со мной, я засыпаю,
И веки нету сил поднять,
И мысли тают, улетая,
Их не вернуть, их не догнать.
3-я картина
.
Ведущий:
Ах, лето жаркое, пора духовной лени.
Прочь, классы с их учёбою, каникулы пришли.
Теперь настало время наслаждений
В родимом доме, ярких впечатлений
Вольготной жизни, праздника души.
Голос из толпы:
«Хлопцы, заспивай…»
Колядка бурсаков
Добрые люди, добрые люди
Христу поклонимся
И Мати Божей и Мати Божей
Коленом преклонимся.
Христос родился,
Бог воплотился.
Ангелы спевают,
Поклоны дают,
Чудо, чудо возвещают.
Добрые люди, добрые люди
Прославим Мати Бога
Всем христианам,
Всем православным
Открыта к ней дорога.
Честным будь душою
С миром и с собою,
Чаще причащайся
И в грехах покайся
И молитвою спасайся.
Добрые люди, добрые люди
Послухайте былину
Про ридну мати, котору любим,
Про Украину.
Про долины, горы,
Про дремучи боры,
Про поля пшеницы,
Про Днепра водицу
Про царя и про царицу.
Ведущий:
И вольная стая снялась, улетая,
Растаяла, стихла в дали,
У врат городских остаются лишь трое:
Грамматик один и философов двое –
Тиберий, Халява, Хома,
Втроём будет легче осилить дорогу,
Друг друга поддержат, друг другу помогут,
Опасность в пути не страшна…
Халява:
«Ось ты, Хома, что будешь делать?
Хома:
«Куда пойдешь, Халява, ты?»
Халява:
«Куда глаза глядят.
Тиберий, идешь ты с нами, иль в кусты?»
Все трое:
«Ну что ж, друзья, идём вперед,
Дорога дальняя нас ждёт».
Через те же ворота уходят и они.
Ведущий:
Заката нежная пастель
За дальним лесом угасает,
Луна туманный лик являет,
Ночи приоткрывая дверь.
Размыты грани, ветерок
Едва колышет полутени,
И мнится: в безмятежной лени
Струится вечности поток.
Все трое
Откройте, люди добрые, пустите ночевать…
Старуха:
«Не можно. Тесно, места нет ни сесть, ни лечь, ни спать».
Все трое:
«Нам только крыша и нужна.
Нас дальняя дорога
Совсем до ручки довела,
Пустите, ради Бога».
Старуха:
«Ну, будь по-вашему, но только, всех расселю по одному:
Один в избу, другой в пристройку,
а третьего – в сарай, спать, на полу».
Ведущий:
Дверь скрипнула и на крыльце старуха появилась,
С ухмылкой странною она посторонилась,
Халяву пропуская в хату с Горобцом,
Хому же, цепко ухватив за локоть,с крыльца свела, пошла показывать сарай.
Через минуту возвратилась в залитый бледным светом двор,
К луне простерла руки…
Старуха:
«Душа моя, ты где: вверху, над облаками,
Или внизу, во тьме общаешься с чертями,
Кто я – любимица отца, завидная невеста,
Иль ведьма c помелом, которой на погосте место.
Днём – панночка, дочь сотника, хозяйка дома,
А ночью казака запрячь готова
И ну скакать до самого утра.
Да, доля горькая моя быть между небом и землёю…
Пора, пора определиться: я – или ведьма, иль девица,
Попробую в последний раз я прокатиться,
А утром всё должно решиться, не сейчас…
Истома в теле, надобно размяться,
Ну что, философ, я иду кататься…»
Ведущий:
Не торопясь она спустилась с шаткого крыльца,
По узкой, вьющейся меж лопухов тропе,
Пошла к размытой тени старого сарая и, чуть помедлив,
Отворила дверь…
Хома:
«Кто там? А, это ты.
Послушай-ка, бабуся,
Ты что, несёшь мне четверть гуся?
Ведь я не ел с утра
В желудке пустота,
Ни крошки нету. Ужинать пора».
Ведущий:
Как ворон, с распростёртыми крылами, подпрыгивая скачет по земле,
Старуха двинулась к Хоме…
Ведущий:
Вдруг резкий взмах руками, взлёт под потолок,
И приземление философу на плечи…
Хома:
«Ой, что со мной. она на мне, как на коне.
А ноги просятся бежать. нет-нет, скакать, скакать. скакать, Я не хочу, я не хочу. Скачу. скачу…»
Голос Хомы:
«От ведьма, от змея, от вражья сила.
Найду управу на тебя, куда б ты ни носила.
Ну, брат Хома, себя спасай –
Молитву « Отче наш» читай.
(Читает молитву, после слов: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь. » – короткая пауза)
Голос Хомы:
«Я чувствую, она слабеет, и высота уже не та. »
(Читает):
«И остави нам долги наша, яко же и мы
Оставляем должником нашим. »
Хома:
«Земля, земля, родная мать.
Читать, читать, читать, читать.
«И не введи нас во искушение,
но избави нас от лукавого».
Ведущий:
Молитву одолеть нечистой силе невозможно,
И ведьма падает. Хома стал всадником,
Вскочив на спину к ней.
Хома:
«Ну, ведьма, всё, конец тебе,
Сейчас уж ты в моей узде,
Я покатаюсь всласть, вперёд!
Быстрей скачи, бесовский род. »
Старуха:
«Не бей меня, не бей..
Ведущий:
Не дрогнула рука Хомы: он палкой толстой
Ударил ведьму раз, другой, пока та не упала…
Философ обомлел, увидев пред собой не
Старую колдунью…Красавица, которая
Являлася ему, лежала перед ним и умирала…
Панночка:
«Ох, больше не могу…»
Ведущий:
Хома в ужасе. Он узнает незнакомку
Ведущий:
Хома убегает.
Конец 1-го действия.
Ведущий:
И снова Киев-град, и снова бурса, снова ректор.
Хома отозван был назад, он вскоре должен
Появиться, здесь, в кабинете. Ректор ждёт…
Ведущий:
Негромкий робкий стук. Взволнованный философ
Ступает чрез порог, за ним идёт казак…
Ректор:
«Здоровым буди, пан философ. »
Хома:
«И вы, пан ректор, будьте здрав. »
Хома:
«Ни сном, ни духом, да девицы
Мне по уставу знать нельзя.
В забытой Богом Потылице.
Оклеветали мя зазря.
Пусть вдарит гром. »
Ректор:
«Постой, Хома.
Иль ты забыл про наши розги?
Уж как разденут догола,
Так днём увидишь в небе звёзды.
Ты понял?!»
Ректор:
«Ну, езжай, мои слова не забывай.
Кибитка во дворе, а в ней
Пять казаков. Ступай скорей».
Спирид:
«Пан ректор, мы народ надёжный.
Меж нами мышь не пробежит,
И человек, хоть зверь сурьёзный
В капканы наши угодит».
Ректор (Спириду):
«Послушай, сотнику скажи,
Чтобы прислал два пуда ржи,
Мешок пшеницы, да овса,
Поболе сала, маслица,
Десяток кур, пяток индеек,
Да пару певчих канареек.
Полпуда сахара, да мёд,
А сколько? Сколько соберёт.
И стерляди, и осетра,
Ещё икорки полведра
Поболе раков, ну, с мешок,
И сливок небольшой горшок.
Вот, вроде всё. »
(…Продолжает Спириду):
Запомнил, да?
Поклон мой сотнику, всегда
Рад буду оказать услугу
И нашей дружбе верен буду.
Теперь езжай. »
Спирид и Хома уходят.
В хате у сотника.
Ведущий
Судьба, судьба…Ах, кабы знать, что ждёт тебя, Хома…
В дом сотника его доставили казаки…
Бедой пропитан дом, бедою полон сотник…
Сотник:
«Кто ты? Кто твой отец и мать?
И как сподобился узнать
Ты дочь мою?
Да ведь до Киева отсюда
Вёрст этак пятьдесят скакать?!»
Хома:
«Я, пан, студент. Я, пан, философ.
Родителей своих не знал,
Рос сиротой. Отец Клеософ
Меня заметил, подобрал.
А вашу дочь в глаза не видел,
Ей-ей, Господь не даст соврать.
Я в жизни мухи не обидел,
А уж девицу?! Не стоять
На этом самом месте мне-
Гореть на медленном огне. »
Сотник:
«Так почему же дочь моя
Просила отпевать тебя?»
Хома:
«Не ведаю, пан сотник, я. »
Сотник:
«Быть может ласточка моя
Прослышала, что ты, Хома
Большой охотник отпевать,
Молитвы скорбные читать,
Старинные обряды знаешь
И с точностию исполняешь. »
Сотник:
«А ещё Хома,
Ты, видно, святостью известен,
Не пьёшь вина, постишься, честен. »
Сотник:
«Как настанет вечер,
Тебя проводят в церковь, свечи
И книги нужные найдешь,
Там гроб с покойницей, начнёшь
Читать молитвы чин по чину. »
Сотник:
«За её кончину
Я отомщу.
Сотник:
«Э..э… эй, Спирид, философа с собой возьми,
(кричит в дверь):
Сведи на хату, накорми,
Спать уложи, чтоб свежим был,
Всю ночь молитвы бы творил,
И чтобы Господа просил
Грехи с моей голубки снять
И в руки Ангела отдать.
Идите с Богом. »
Спирид и Хома уходят.
Ведущий:
Двор дома сотника. Пришёл обеда час. Хома с
Казаками садится в общий круг, с ним рядом
Спирид. Дородная кухарка выносит на крыльцо
Большой горшок галушек, пар валит от горшка.
Казаки оживились, ложки достают за поясами
Спрятанные, иль за голенищем…
Кухарка:
«Цэ галушки добре,
Кушайте, панове.»
Спирид (Хоме):
«О це добри, о це гарни,
Ни в какой другой едальне
Ты вкуснее не найдёшь,
Хоть весь Киев обойдёшь.»
Хома:
«Да, галушки хороши,
Деланы от всей души. »
Казаки:
«Эй, полнее наливай,
Никого не забывай. »
Спирид:
«По первой, братья, здравы будьте,
Про хвори, недуги забудьте,
Они пусть нас обходят стороной. »
Казаки:
«Ой, любо, любо, ой. »
Чокаются, выпивают и закусывают.
Казаки:
«Ой, любо, любо, ой. »
Спирид:
«За что мы будем пить по третьей?
За память. Ведь на белом свете
Дороже памяти отцов
Нет ничего для казаков. »
Казаки:
«Ой, любо, любо, ой. »
Дорош:
«А что, казаче, не пора
Пойти нам в пляс. »
Казаки:
«Пора, пора. У нас уж ноги затекают
И гопака плясать желают. »
Танцуют гопак. Наплясавшись, снова садятся в круг.
Хома ( Спириду ):
«Здесь говорят, что панночка зналась
С нечистой силою. »
Спирид
«Зналась, да еще как.
Она на мне всю ночь носилась
Верхом до самого утра. »
Хома:
«Врёшь, быть того не может,
Чтоб ведьма средь людей жила,
Ходила в церковь и крестилась. »
Хома:
«А дальше, дальше что. »
Хома:
«Боже мой…
Схватиться с самым сатаной,
С нечистой силою бороться
Мне ночью в церкови придётся.
Господь, спаси и сохрани
Меня на подвиг подыми. »
Спирид:
«Ну что, философ, не пора
Идти нам в церковь со двора.
Останешься в ней ночевать,
Молитвы нужные читать,
Грехи усопшей отпевать.
Пойдем. »
Ведущий:
Хома и трое казаков идут к старинной церкви, где черный гроб стоит.
Усопшая пред смертью, ей отпеванье завещала сотворить философу Хоме.
А вот и церковь.
На крыльцо поднявшись, открывают дверь…
Какое запустенье …Дух одиночества и смутный страх…
Казаки, лбы перекрестивши, старинным поклонившись образам, оставили Хому внутри, Дверь сами заперли снаружи.
Что будет с ним, с Хомой, подумать страшно…
Хома:
«Как здесь темно и мрачно,
И тихо, как в лесу,
Свечей я вижу пачку,
Возьму их, принесу,
Зажгу — светлее станет,
Их свет прогонит страх,
И лик святых восстанет
В старинных образах.
На аналое книжка,
Чернея, гроб стоит,
Его открыта крышка,
В нём панночка лежит.
Страх к горлу подступает:
Хочу увидеть я
Лик той, что отпеваю,
Что выбрала меня.
Шаг. Ну еще. Смелее,
Глаза не отводи…
О Боже, леденею.
Гляди, гляди, гляди.
А-а-а-а-а, мама.
Старуха… ведьма. чур.
Дверь — заперта.
Решётка на окошке… караул!
В молитвах мне спасенье,
Предчувствие сбылось:
Так вот к чему видение
Явилось — все сошлось.
Круг очертить мне надо
Вокруг себя, сам чёрт,
Вся нечисть, силы ада
Круг не пересечёт.
Хома, не падай духом
И к службе приступай,
Ну, ни пера, ни пуха,
Молиться начинай.
Ведущий:
Читай, Хома, читай, замаливай грехи новопреставленной,
Неси молитвы к Богу,
А уж простит её он, или нет, тебе знать не дано…
Хома:
Алиллуия, алиллуия, алиллуия.
Глубиною мудрости человеколюбно
Вся строяй и полезныя всем
Подаваяй, Едине Содетелю.
Упокой, Господи, душу рабы Твоея. »
Хома:
«О… Господи… встаёт, встаёт в гробу.
Спаси и сохрани… сейчас с ума сойду. »
(Хватает книгу и читает):
«Тя бо упование возложиша,
Творца и Зиждителя
И Бога нашего. »
Ведущий:
А вот и третья ночь настала,
И ведьма сразу же восстала,
Отбросив крышку гроба, и к Хоме…
Панночка:
«Он здесь, пришёл, его я слышу,
Я чувствую: он часто дышит
И заикается, холодный пот
Прошиб его до пят –
Он ужасом объят. »
Хома продолжает читать.
Хома:
«Упокой, Господи, рабу Твою
И учини ю в раи. »
Панночка (в ярости):
«В раи… Он – мой земной палач,
Он бил меня, мой слыша плач,
Рука не дрогнула его
Бить девушку. »
Хома (читает):
«Покой, Спасе наш,
С праведными рабу Твою. »
Панночка выходит из гроба и, расставив руки, идёт на голос Хомы.
Доходит до круга, но не может переступить черту.
Хома:
«Всесвятая Богородице,
Во время живота моего
Не остави мене. »
Панночка:
«Тебя мне несподручно сразу убивать,
Хочу с тобой как кошка с мышкой поиграть. »
Хома:
«Господи, Иисусе Христе,
Сыне Божий, помилуй мя, грешного. »
Панночка (идя по кругу, и хватая руками воздух):
«Хома, тебя не вижу,
Куда ты спрятался?
Я всё равно найду,
Когтями горло разорву
И к ране жадно припаду,
Пить кровь горячую твою. »
Ведущий:
И снова гроб терзает воздух,
И снова панночка кричит: «Хома, ты где,
Хома, откройся мне, Хома, дай мне тебя убить…»
(Хома в это время читает)
Хома:
«Господи и Владыко живота моего, дух
Праздности, уныния, любоначалия и
Празднословия не даждь ми.
Дух же целомудрия, смиренномудрия,
Терпения и любви даруй ми,
Рабу Твоему.
Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети
Моя прегрешения и не осуждати брата
Моего, яко благословен еси во веки веков.
Аминь. »
Ведущий:
Гроб перестал летать и встал на место…
Ловить философа две ночи напролет устала ведьма,
Помощь ей нужна.
Оборотивши сомкнутые очи к дрожащему от ужаса Хоме,
Заходится она в неистовом рычанье…
Ведущий:
Раздался грохот, и с петель
Слетела кованная дверь,
Полопались со звоном стёкла…
И чудищь сонм из страшных снов
Найти философа готов…
Панночка:
«Ищите же, ищите,
Поймайте, приведите. »
Хома (читает):
«Богородице, Дева, радуйся,
Благодатная Мария, Господь с Тобою,
Благословенна Ты в женах
И благословен плод чрева Твоего,
Яко Спаса родила еси душ наших. »
Панночка:
«Нашли, нашли, он здесь?
Я слышу его голос. »
Нечистая сила:
«Мы слышим, но не видим,
Он здесь, однако, нет его. »
Панночка:
«Вий, приведите Вия.
Хома:
«Отче наш, иже еси на небесах. »
В оркестре изображается тяжёлая поступь и в двери появляется Вий.
Вий:
«Мне веки подымите. »
Хома:
«Читай, читай, не подымая глаз,
На Вия не гляди. »
Ведущий:
Не уступай нечистой силе,
Будь твёрдым в вере до конца,
Ослабнет дух – и ты в могиле,
Дух выстоит – ты у Творца…
Ведущий:
Душа сдалась и, обессиля,
Хома поднял глаза на Вия,
Их взгляды встретились…
Ведущий:
Хома упал, и дух его покинул тело…
Вся нечисть завопила загремела
И бросилась к нему…
Но прокричал петух,
И дьявольская рать покинуть церковь не успела,
Застряв в решётках окон и в двери.
А утром всю её нашли
Застывшую в нелепых позах
Священник же, увидев посрамление святыни сей,
От службы панихиды отказался.
С тех пор дорога к церкви стала зарастать,
Со временем лес вырос в этом месте…
Богово – Богу, а всем остальным
Участь одна и конец всем один.
В мире подлунном бессмертия нет,
Вся наша жизнь – суета есть сует…
Вий. мистическая повесть в стихах
Посвящается светлой памяти Н.В.Гоголя
Умершего при странных,темных, и загадочных обстоятельствах,
Вокруг смерти коего витает много легенд и слухов.
В бурсе колокол ударил
Семинарский крайний раз.
Время выпало вакансий,
То каникул настал час.
Распускались все бурсаки
До поры тут по домам,
Братский монастырь покинув
Под всеобщий шум и гам.
Так, учащиеся толпы
Пошустрей улепетнуть,
Устремлялись прочь из стен сих,
Словно птицы упорхнуть.
Панычи семинаристы
Очень хваткий, брат, народ.
Ученик, коль беден, мимо
Дармовщинки не пройдет.
Так, на Киевском базаре
В эту пору был урон.
Все с лотков на пробу бралось
Да горстьми со всех сторон.
Налетали на прилавки
Словно стаи саранчи.
Все хватали и тикали
Бурсаки, товар ищи.
Все сколачивались в группы,
И из Киева брели
По родным местам, да к селам
Пыль дорожную несли.
Толпы шли и разбредались.
Ближе жил, кто – раньше. Те,
По дороге песни пели,
Чей живот прилип к спине.
Оставались в малых числах
Кто всех дальше проживал.
Репетиторством в дороге
Брат студент тут промышлял.
Песнопением духовным
У зажиточных дворов,
Все старались подработать
На еду чтоб, с хуторов.
Что в мешок хозяин кинет,
Или жинка принесет,
(Хоть вареники, хоть курка)
Все в нем тотчас пропадет.
Пропитанье добывали
Они способом таким.
По пути глядели в оба,
Не идет из труб, где дым.
Так, однажды раз, случилось,
Что остались лишь втроем
Три бурсака на дороге.
Тут рассказ мы и начнем…
Богослов, философ, ритор
День шагали напролет.
По пути кормились пеньем,
Иль кто где, что украдет.
Солнце шло неумолимо
На снижение в закат.
Все давно оголодали,
И устали шагать вряд.
Как назло, нигде селений
Не попалось на беду.
И сказал Хома философ:
— Я так больше не могу!
— Хоть бы хутор какой, что ли?
Забрести б на огонек!
Ученик он был веселый,
Пан философ, паренек.
Богослов Халява крякнул,
Свою люльку тут достал.
Закурив, он смачно сплюнул.
— Да, неплохо бы! – Сказал.
Горобець же, ритор молча
Оселедец теребил.
Он молчал так всю дорогу.
Младший класс скромнее был.
Больше всех им доставалось.
И усов он не носил.
Права не было такого.
На лбу с шишками ходил.
Потому, как часто драки
Затевали меж собой.
Класс на класс сходились дружно,
И устраивали бой.
Между тем, и солнце село,
Наступила темнота.
Обнаружили, дорога
Вдруг пропала. Вот – те на!
Все втроем тут разом сбились.
Степь кругом, нет пенья птиц.
Ритор ползал, щупал землю,
В норы попадал лисиц.
Богослов всем предложил им,
В поле, здесь заночевать.
Был философ не согласен.
Волчий вой смог напугать.
Богослов тут согласился.
Хлопцы двинулись вперед,
Лай собак, вдали почуяв.
Значит,там ночлег их ждет.
Вскоре парни увидали
Огонек в глухой степи.
Показался малый хутор,
В хаты две. К нему пришли.
Вознамерились бурсаки
Костьми лечь, ночлег добыть.
Навалились на ворота,
И давай в них колотить.
На небе темнели тучи.
Звезд лишь нескольких был свет
Очень слабый. Тут на шум их
Отворилась дверь в ответ.
Появилась тут старуха,
К ним из хаты подошла.
Отворять им не хотела,
Но в итоге приняла
Отворились тут ворота,
Все прошли вовнутрь, во двор.
Он чумацкими возами
Был заставлен с ранних пор.
По пути Халява стибрил
Карася себе в карман
По привычке. Клептоман был.
Как был пьян, спать лез в бурьян.
Сам того и не заметил.
Да философ хитрей был.
Тут же стырил у Халявы.
Тот о рыбе уж забыл.
Он высматривал еще что,
Тут удастся подцепить.
А старуха в это время,
Стала спать их отводить.
Горобцу досталось в хате
Место, лечь и спочивать.
Богослову же – в каморе.
В хлев философ пошел спать.
Он устроился на сене,
И ногою пнул свинью,
Что просунула тут рыло,
Из-за досок, в щель, свою.
В один миг карась сушеный
С голодухи съел бурсак.
Скрипнув дверью, вошла бабка.
Что-то было в ней не так.
Шла к нему, расставив руки,
С намерением схватить.
Тут философ испугавшись,
Подскочил,давай молить.
Хотел выбежать, напрасно.
Дверь старуха подперев,
Надвигалась очень жутко.
Был ловушкой грязный хлев.
Взгляд карги со странным блеском
Аж до сердца вдруг проник,
И Хома своим всем телом,
Вдруг под чарами весь сник.
Хотел дернуться. Куда там!
Он стоял, остолбенев,
(Отказалось слушать тело)
В злые очи взор вперев.
А тем временем, бабуся,
Наклонив его к земле,
Прыгнула, вскочив на шею,
Ткнув метлою по спине.
Как во сне, Хома поддался.
Нес старуху на плечах.
Словно конь, скакал. Вознесся
К месяцу на небесах.
Он летел, и видел всюду,
Как под ним плыла земля.
Плыл туман. Сияли звезды,
Ярким светом все маня.
Пролетая над водою
Он русалку увидал.
Обнаженная плескалась,
Та в реке, смеясь все, звав.
Сразу начал Хома думать,
Да молитвы вспоминать,
И почувствовал, что Сила,
Стала вражья отступать.
Колдовская власть старухи
Быстро начала слабеть.
Их полет ночной прервался.
Стали вниз, к земле лететь.
Помянул философ сразу
Бога, ангелов, святых.
А когда уж приземлились,
Врезал ведьме он под дых.
Он лупил ее поленом,
Что нащупал под рукой.
Ведьма дергалась, кричала.
Вопль вдруг стал ее иной.
Молодой с дыханьем голос
Очень звонкий прозвучал.
Вмиг он сник. Философ глянул,
И чуть сам не закричал.
При падении на землю,
Он старуху с плеч сорвал,
Оседлав, лупил нещадно.
Испугавшись, избивал.
Посмотрел – и под собою,
В поле мокром от росы,
Он увидел вдруг девицу,
Тут неписаной красы.
Хома Брут в волненьи мялся,
И ответ не находил.
Наш философ испугался.
Что есть духу, припустил.
Почему рванул обратно?
Да и сам не понял он.
Монастырь, думал, укроет.
Колокольный спасет звон.
Между тем, серп лунный, бледный,
Свой уже утратил свет.
Киевских церквей верхушки
Золотил вдали рассвет.
В семинарию вернувшись,
Босиком добрел,дошел.
Все обшарив закоулки,
Крошки хлеба не нашел.
Голод тут же сам напомнил,
О себе дал сильно знать.
Есть хотелось нестерпимо.
Хома стал соображать.
Вот учащиеся братья!
Хорошо сейчас им там.
Лопают галушки, сало.
Разошлись по хуторам.
Хома Брут прошел по рынку.
Подмигнул одной из дев,
И под вечер пьян и сыт был,
Лоб, в корчме, в стол уперев.
Вскоре, вызвал его ректор,
И о слухах рассказал:
Сотник мол, один,для дочки
Панихиду заказал.
Воротилась та с прогулки
Вся избитая, с утра,
Чуть живая, и упала.
Так, со смертного одра
Изъявила свою волю,
(Уж собралась помирать)
Чтоб читал по ней три ночи
Хома Брут. За ним послать.
Отходную вел, молился,
После смерти только он,
И никто иной. В чем дело?
С губ Хомы сорвался стон.
Сердце что-то защемило,
От предчувствия беды.
Ректор хвастался: пан сотник
Тут с людьми прислал дары.
Розгами иссечь изрядно,
Содрать кожу пригрозил.
Воспротивится тот, коле.
Чтоб престиж не уронил.
Была прислана кибитка
С козаками за Хомой.
Украину защищали
Те когда-то, край родной.
Воины крепки те были,
Но давно уже в летах.
Пану сотнику служили
При особенных делах.
Ректор принял подношенья,
И горилкой угощал.
А философа, на случай,
Привязать приказ отдал.
Всю дорогу Хома думал,
Как с воза улепетнуть.
Зорко козаки следили,
Преграждая бегству путь.
Козаки дорогой пили.
(Путь-то был еще далек)
Никогда не пропуская
Будь корчма то, иль шинок.
Кони их дорогу знали.
Не спеша везли они.
Сами у корчмы вставали,
Были тренированы.
Вот в одной такой таверне,
Пан философ с ними пил.
Так до чертиков надрались,
Что побег загублен был.
Умолял, чтоб отпустили.
А когда уговорил,
Встать не смог. Отнялись ноги.
Хоровод дверей кружил.
Спохватились к ночи дядьки.
Надо ехать. Сотник ждал.
Только за полночь в селенье,
Проблуждав, отряд попал.
Въехали во двор именья,
Спать свалились до светла.
И наутро, встав, узнали:
В ночь девица умерла.
— Где знакомился ты с нею,
Пан философ? Говори. –
Был отец горем убитый.
— Отчитаешь ночи три. –
Хома Брут ответил пану,
Что, мол, с дочкой не знаком.
И не свят он вовсе, грешен.
Нарушал посты кругом.
Когда сотник из светелки
К гробу панночки подвел,
Что стоял на возвышеньи,
Брут с ума чуть не сошел.
Глянув лишь в лицо усопшей,
Он чуть было,не упал.
Перед ним лежало тело.
Он узнал, под кем скакал.
Солнце начало садиться.
За философом пришли.
Черный гроб, подняв на плечи,
В храм старинный понесли.
Церковь время покосило.
Почернела. Мох кругом
Облепил. Видно не правят
Службу в храме давно том.
На краю села стояла
Она с самых древних пор.
На себе Хома дорогой
Чувствовал недобрый взор.
В траурном неся кортеже,
Гроб плечом он подпирал,
И могильный сырой холод,
До костей его пробрал.
Отец сотник впереди шел,
Первым дочь свою неся.
Когда в церкви опустили,
Попрощался он с дитя.
Дав команду своим слугам,
Бурсака чтоб накормить,
Он отправился в покои,
Траур дочери хранить.
Ужин в людной панской кухне
Очень мрачно протекал.
Пили много здесь горилки,
И философ услыхал
Много страшных тут историй,
Про покойницу вели.
Та творила зло при жизни.
Многих козни в гроб свели.
Обернувшись черной кошкой,
У младенцев кровь пила.
Извела парубков местных.
Наконец то померла.
Хома, слушавший рассказы,
Становился все мрачней.
Как читать псалтырь по ведьме?
Страх охватывал сильней.
— Хватит, хлопцы, пить горилку.
Время службы настает.
Собирайся, же, философ!
Там покойница уж ждет.
Сотника наказ исполнив,
Казаки за ним пришли.
Отвели гуртом все вместе,
Не сбежал чтоб, заперли.
Занедужила с чего-то,
И на смертном, на одре,
Отпевать ее просила
Ночи три подряд все мне.
Отвели казаки в церковь,
И, закрыв меня внутри,
До утра служить молебен,
Приказали до зари.
Солнце село на закате.
На плетень взлетел петух.
Прокричал он, прогорланил.
День на хуторе потух.
Вспомнил я рассказы в кухне.
Да, вселился в меня страх.
Огражусь, на всякий случай,
Как учил один монах.
Тот старик секрет открыл мне,
(Многое смог повидать),
Как от мертвецов укрыться,
Оградиться так сказать.
Обведу Свят Круг я мелом,
Стану в центре отпевать
Ведьму в церкви, в полнолунье.
До утра глаз не смыкать.
Затворили уж засовы
В деревянный, древний храм.
Всюду мрачные иконы,
Паутина по углам.
Жутко очень этой ночью.
Свечи я вокруг зажгу,
И обряд святой и древний
Отпевания начну.
Черный гроб на возвышеньи.
Мирно панночка лежит.
Вся прекрасна в своей смерти.
Потихоньку ворожит.
Возлежит ведь, как живая!
Смерть не тронула ее.
Кажется, вот-вот, и встанет
Прям из гроба, е-мое!
Книгу божию, святую
Я читаю нараспев.
Словом божьим и молитвой
Укрепляюсь, осмелев.
Вот уж полночь наступила,
Грозной поступью скользя.
Веки мертвой задрожали,
И воззрились на меня.
Вперив взгляд своих стеклянных,
Мертвых, жутких, страшных глаз,
Ведьма стала подыматься
Враз из гроба сей же час.
Я затрясся, в страхе диком,
Все знамения творя,
И крестом животворящим
Осеняя все, себя.
Шла она. Меня искала.
Взгляд невидящий вокруг.
Свои руки расставляла,
И они уперлись в круг.
Ее злобная усмешка,
Сатанинский ее смех
Раскатился громким эхом,
В церкви старой без помех.
Она тихо зашипела,
Стала щупать круг вокруг.
С каждым шагом ускоряясь.
Вдруг, внезапно спел петух.
Ведьма быстро возвратилась,
В гроб покойницкий легла.
Успокоилась. Забылась,
Будто снова померла.
Я застыл, вцепившись в клирос.
Еле овладел собой.
Труп захлопнулся, накрылся
Черной крышкой гробовой
Отворили вход служаки,
Свет дневной проник извне.
В этот день я утешенье
Находил в хмельном вине.
День промчался. Снова вечер
Отпевания настал.
Казаки за мной явились,
Сотник пан им приказал.
Прихватив с собой горилки,
(Спьяну страх не так страшон),
Был я заперт снова в храме,
В сумрак церкви погружен.
Пробежав по ней, я разом,
Свечи тут же запаля,
Чертыхаясь, прыгнул на пол,
Круг Святой, быстрей чертя.
Вот и панночка ожила.
И, зубами скрежища,
Заклинанье сотворила,
С громкой бранью, зло веща.
Вдруг, неведомая сила
Подняла тот гроб, кружа.
Ведьма в нем вокруг кружила.
Я стоял, едва дыша.
Билась им во Круг Священный.
Не пробить нигде его.
И от злости зеленея,
Вся тряслась вокруг него.
Вот и двери отворили.
Забирать меня пришли.
На полу в пыли застали,
Стал седым. От пыли ли?
Я пойду, с прошеньем к пану,
Что читать уж не смогу.
Тяжело все с каждым разом.
Можно двинуться уму.
Сотник принял меня хмуро,
Я рассказ весь изложил,
Что творится ночью в церкви.
Отпевать нет больше сил.
— Таких страхов натерпелся!
Страсти страшные всю ночь!
( Отпустите меня в Киев).
Все творит, пан, Ваша дочь!
— Видно, много нагрешила,
Раз продалась Сатане.
Пусть не я. Пусть поп читает.
Плату, пан, не надо мне!
Батька умершей, устало,
Грозно выслушав, сказал:
— А не врешь ли ты, философ?
Мой наказ – чтоб ты читал!
— Волю доченьки, голубки,
Я исполню. Понял, нет?
Пригрозил старик тут жестко.
Был суров его ответ.
— Продолжай свою же службу!
Одна ночь всего, поди.
А не станешь – так получишь
Кожаные канчуки!
Что ж! Одно мне остается.
Только задать стрекача.
Убегу. Проклятый хутор.
Рука пана горяча.
Потихоньку улизнул я,
Словно заяц, через сад.
Все! Ищите ветра в поле.
Оступился, содрал зад.
Я, споткнувшись, пал в колючки.
Свое платье изодрал.
С горы кубарем свалился.
Куст шиповника держал.
Я бежал. Бежал ТАК быстро,
Вырвавшись, тут припустил.
По тропинке, что петляла,
Из последних своих сил.
В голове (мне показалось?)
Голос злобный проскрипел:
— Ты куда? Куда? Попался!
Я стрелой вперед летел.
Это что за наважденье?
Крюк большой напрасно дал.
Тропка вновь меня вернула,
В сад тот, с коего сбегал.
Ухмыляясь, стоит дядько,
Седовласый черт Явтух.
Видно, проклято здесь место.
— Зря писал такой ты круг!
Ничего не получилось.
Мой побег был пресечен.
ТРЕТЬЯ НОЧЬ. Служить осталось.
Под конвоем я введен.
В этот вечер выли волки.
Очень жутко, страшно так.
Вой стоял вокруг селенья,
Даже напугал собак.
Старый же Явтух послушав,
Покачал седой главой.
— Нет, не волки это.
— Кто же? – я спросил. – Чей это вой?
Козак странно мне ответил,
Пробубнив под нос себе:
— То к покойнику на утро.
Все! Пойдем. Пора тебе.
Идя вновь к страшенной церкви,
Я едва чуть не упал.
Сердце сжалось. Отпустило.
Вой в ушах еще стоял.
Было что-то в нем иное.
И уж, верно, не к добру.
Ну, да бог с ним. Третью ночь то
(Я привычный), проведу!
Вечером, хвалился в кухне.
Говорил, что я – козак!
И бояться мне негоже.
Пьяный, днем плясал тропак.
Танцевал его так долго,
Что народ устал смотреть.
— Непременно музыкантов!
Прокричав, я стал свистеть.
Словно бес в меня вселился.
Нервный срыв произошел.
Но никто не догадался,
Даже усом не повел.
Вот и церковь. Краска слезла.
Вся запущена стоит.
По крутым ступеням к двери
Поднялись. Крыльцо скрипит.
Да, не чествовали бога
Поселяне тут давно.
Потому гуляет ведьма.
Жатву жнет. Немудрено…
Меня в спину подтолкнули
Козаки, дверь отворя.
Разом все перекрестились.
Поскорей бы уж заря!
Двери с грохотом закрылись.
Церковь мрачная стоит.
Ну, теперь на божью милость
Уповать лишь предстоит.
Солнце село. Хутор сонный.
Все село, поди, чай спит.
Только панночка во гробе,
Одиноко, тварь, лежит.
Вот псалтырь я открываю,
И читаю его вновь.
Люльку б выкурить! Да жаль, нет.
Полночь близко. Стынет кровь.
Свечи тают, оплывая.
Вновь лампады, образа,
И святые грозно пялят
На меня свои глаза.
Полночь! Вот! Она настала.
Озираюсь я кругом.
Снова ведьма, тварь, восстала.
Снова начался дурдом.
Ой, ты, Господи Иисусе!
Круг забыл я начертать!
Мел схватил, рисую спешно.
Ведьма стала подступать.
Тьма под сводами сгустилась,
Паутину теребя,
И покойница тряслась вся,
Заклинания шепча.
Насылала наважденья.
Весь ее нечистый дух
В злобе страшной бесновался,
Колдовство, творя вокруг.
Видя тленность всех проклятий,
Ото всюду, из щелей
Призвала она на помощь
Вурдалаков, упырей.
Разлетелись в щепы двери,
Ветер внутрь ворвался тут.
На пол пали все иконы.
Защити меня, мой круг!
Своды деревянной церкви
Утопали в темноте.
Тут чудовища слетелись,
На погибель, видно,мне.
Гроб летал по церкви разом,
Ставни хлопали, скрипя,
И нечистая вся сила
Вокруг бегала меня.
Смрад наполнился повсюду.
Страх сковал меня извне.
Я стоял, остолбеневший.
Все тянулись в Круг, ко мне.
За что выпало мне это?!
Как, скажи, бежать отсель?
Ведьмин труп грозил мне пальцем.
Испарился тут же хмель.
Хохот здесь гремел повсюду.
Полный зал и ввысь, и вширь.
Нечисть вся тянула лапы.
Пролетел вдруг нетопырь.
Скрип когтей. Удары в стекла.
Разбивались витражи.
На пол сыпались осколки.
Как здесь выдержать, скажи?
Какофония нечистых
Раскалилась добела.
— Приведите ко мне Вия!
Ведьма в гневе изрекла.
Где то выли жутко волки.
Тут главенствовал мертвец.
Демоны, Исчадья Ада
Предрекали мне конец.
Круг таинственный, как будто
Для меня был колпаком.
В нем никто меня не видел.
Твари мерзкие кругом.
Вдруг, раздались в ночной церкви
Тяжеленые шаги.
Шло чудовище. Под руки
Его твари подвели.
Смолкло разом все, застыло.
Вий пришел. Подземный гном.
Только он один укажет
Мертвым путь к живым гуртом.
Руки, ноги – словно корни
Черной весь покрыт землей.
Лицо было из железа.
Боже правый! Страх какой!
До земли набрякли веки.
Тварь поднять не в силах их.
Может быть, мое спасенье
Уже близко, от всех них?
Только бы не глянуть в очи!-
Голос внутренний шептал.
Я боролся с искушеньем,
Отвернувшись, трепетал.
— Поднимите мне, не вижу!
Веки подняли ему,
И зловещий дикий возглас
Огласил всю Злую Тьму!
Я не выдержал, и глянул.
Прямо в недра его глаз.
Не смотри! Но было поздно.
Сердце Страх порвал тотчас
Грозно поступью ступая,
Указал он на меня.
Круг пробив, напала нечисть.
Поздно началась заря!
Ведьма восторжествовала.
Твари бросились все, враз.
Дух из парубка от страха
Вылетел здесь, в сей же час.
Он лежал, выпав из круга,
За рисованной чертой.
Чудища терзали тело,
Облепив. Шел пир горой.
Шелестели вокруг крыла.
Рыла, когти и рога
Все мелькали. Вдруг, раздался
Крик в селеньи, петуха.
Петушиный крик прослушав,
Кинулись тут прочь взлетать
Злые демоны и духи,
Стали в окнах застревать.
Двери утром отворили,
В церковь старую вошли,
И от ужаса застыли.
Тело мертвое нашли.
Погубила Нечисть Душу.
Не услышит теперь слух.
Так пропал Хома философ.
Опоздал с Зарей петух.
Заглянув сюда, священник
Панихиду не провел.
Храм господень осквернен был.
Потрясенный, поп ушел.
В церковь ту забыли тропку.
Бурьяном все заросло,
Диким лесом. И сейчас уж
Не найдет ее никто.
Когда слухи дошли в Киев
Тут об участи Хомы,
Богослов Халява принял
С Горобцом по кружки три.
Когда выучились в бурсе,
Стал Халява звонарем.
Был философом Тиберий.
Пил, курил, класс вырос в нем.
Отпустил усы с бородкой,
И шинки стал посещать.
За версту разило водкой,
Табаком.Он стал гулять.
Помянули друга дружно.
Горобець в шинке сказал:
— Если б он не побоялся
Этой ведьмы б, не пропал!
Затем молча он поднялся,
Так как был изрядно пьян.
И, стащив подошву с лавки,
Завалился спать в бурьян.