собор парижской богоматери кто автор книги

Электронная книга Собор Парижской Богоматери | The Hunchback of Notre-Dame | Notre-Dame de Paris

Если не работает, попробуйте выключить AdBlock

Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок

Информация о книге

Простонародье, особенно времен средневековья, является в обществе тем же, чем ребенок в семье. До тех пор, пока оно пребывает в состоянии первобытного неведения, морального и умственного несовершеннолетия, о нем, как о ребенке, можно сказать: В сем возрасте не знают состраданья.

Мужчина и женщина наедине не подумают читать «Отче наш»

«Свет озарил мою больную душу,
Hет, твой покой я страстью не нарушу,
Бред, полночный бред терзает сердце мне опять
О, Эсмеральда, я посмел тебя желать.»

Пожалуй, эти строки и есть «вершина» произведения.
Сам же роман это история: история событий, история встречи прекрасного и ужасного, история собора и Франции.
Не бойтесь длительных описаний, они озарят Вам кромешные темные уголки того времени, уже недосягаемые нами. Не спешите осуждать героев и не спешите их любить, примите их чувства и мысли как нечто сокровенное для них. Не рушьте идиллию упреками или симпатией. Остановитесь на главном. А главное в этом романе, каждый для себя найдет сам.

Источник

Не выходя из комнаты: как Гюго создавал «Собор Парижской Богоматери»

И почему история Горбуна из Нотр-Дама не понравилась Пушкину

Ровно 190 лет назад вышел в свет роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Писатель навсегда обессмертил великий Нотр-Дам, а герои книги Квазимодо и Эсмеральда стали одними из самых запоминающихся образов в мировой литературе, персонажами многочисленных экранизаций и постановок этого шедевра. О произведении Гюго горько вспомнили и в те минуты 15 апреля 2019 года, когда легендарный собор горел. Автор биографии Гюго в серии ЖЗЛ Максим Артемьев рассказал «МК» о том, как писатель героически работал над романом, о его семейной драме, а также о том, почему «Собор Парижской Богоматери» не понравился Пушкину.

Виктор Гюго Фото: en.wikipedia.org

— Я читал, что в начале XIX века Нотр-Дам чуть ли не собирались сносить. Насколько роман Гюго повлиял на сохранение собора?

— К моменту написания романа, началу 1830-х годов, во Франции не было представления о ценности готического зодчества. Старинная средневековая архитектура котировалась невысоко. Многие церкви и соборы пришли в запустение. Некоторые из них снесли, во время Великой французской революции толпа изувечивала изображения монархов и тех предметов, которые считались символами королевского режима, в том числе и в этом соборе. Роман Гюго оказал большое воздействие на архитектурную и эстетическую жизнь того времени — как во Франции, так и затем в Европе. Люди стали ценить готическое искусство, искусство Средневековья, красоту которого они раньше не замечали. Началось движение в защиту древней архитектуры, памятников культуры и истории. Были найдены необходимые деньги, и под руководством знаменитого архитектора Эжена Виолле-ле-Дюка собор восстановили, в том числе разрушенные статуи, правда, реставрация заняла почти двадцать пять лет. Именно Гюго сделал собор Парижской Богоматери визитной карточкой французской столицы.

— Чем Нотр-Дам так пленил Гюго?

— Он сделал его центром своей художественной вселенной, вокруг которой крутится действие романа. Фигура собора позволяет объединить многочисленных героев книги, поскольку Нотр-Дам находится в историческом центре Парижа, и все персонажи так или иначе стекаются к нему. В этом смысле Гюго был новатором в мировой литературе. Архитектурные сооружения не выступали в качестве героя романа, а в данном случае собор — это полноценный его герой. Не случайно в романе есть целая большая глава, посвященная истории архитектуры Парижа, уникальности этого города. И есть глава специально о Нотр-Дам-де-Пари. В первое издание книги их не включали, посчитав скучными и отвлекающими от повествования. Роман Гюго довольно быстро стал образцом для подражания, и через несколько лет уже у Стендаля вышел роман «Пармская обитель». Притом, что Стендаль отрицал Гюго и был на двадцать лет его старше, он оказался под его влиянием.

— Интересно, что Гюго прибегает к некоторой мистификации и пишет в начале романа о слове АNАГКН — по-гречески «рок», — которое он «обнаружил в темном закоулке одной из башен», а потом надпись исчезла. Так ли это на самом деле?

— Трудно сказать, существовала ли по-настоящему эта надпись. Гюго все же художник и мог присочинить. В любом случае это был сильный ход — привязать содержание романа к року, фатуму. Если мы взглянем на судьбы героев романа, то все они обречены на гибель. Этот символизм Гюго как раз и привязал к собору. Выходит, что всем правит рок, от которого не уйти. А может быть, и правда он видел такую надпись? Но даже если нет, то красиво придумано.

— Причем сам Гюго в этот момент переживал семейную драму…

— Любовный треугольник между Гюго, его женой Аделью и писателем Сент-Бёвом будет чуть позже, как раз после выхода романа. Получится, что Гюго как будто нагадал сам себе свои отношения с Аделью. Кроме того, родной брат Гюго сошел с ума в день их свадьбы. Причем считалось, что он сошел с ума на почве ревности, поскольку они оба любили Адель. Контраст — свадьба и ужасная драма с родным братом — могли появиться в переработанном виде в романе «Собор Парижской Богоматери».

— В этом смысле есть ли у главных героев романа — Квазимодо, Эсмеральды, Клода Фролло, Феба — прототипы?

— Среди главных героев романа прямых прототипов нет. Но есть прототипы среди героев второго плана. Например, поэт Пьер Гренгуар — реальный человек, хотя в 1482-м, когда происходит действие романа, он был еще ребенком. Есть еще некоторые чиновники и судьи, которые действуют в книге, да и сам король Людовик XI, но они на втором плане, и Гюго смело их вводит, хотя кто-то к тому времени умер, кто-то не родился. Это для него не важно. Писатель признавался, что не может рабски следовать за историей. Что касается главных героев — Эсмеральды и влюбленных в нее Квазимодо, Клода Фролло и Феба — это целиком плод его фантазии, но эти плоды фантазии обусловлены его мировосприятием, потому что Гюго были свойственны контрасты: противопоставление белого темному, дня — ночи, красоты — уродству. В этом плане Эсмеральда — олицетворение невинности, чистоты и свежести, Квазимодо — все самое страшное, мерзкое и уродливое. Такие контрасты свойственны писателю и в других произведениях — рельефное, черно-белое видение мира. Но при этом характеры «Собора Парижского Богоматери» оказались настолько впечатляющими, что роман спустя почти двести лет до сих пор читают, и он является источником бесчисленных экранизаций, спектаклей, мюзиклов, картин.

Справка «МК»: Роман Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери» действительно многократно экранизировался. Первая экранизация появилась уже в 1905 году и называлась «Эсмеральда». Именем роковой «цыганки» называлась и первая опера по роману, либретто к которой написал сам Гюго. Постановка 1836 года особого успеха не имела, но она примечательна тем, что ее автором была женщина-композитор Луиза Бертен, что для девятнадцатого века — настоящий прорыв. Кстати, вскоре оперу все с тем же названием «Эсмеральда» создал Александр Даргомыжский. Ее представили на сцене Большого театра в 1847 году. За три года до того состоялась премьера уже балета «Эсмеральда» в трех действиях Цезаря Пуни. Пройдет сто пятьдесят лет, и во Франции появится знаменитый мюзикл «Нотр-Дам де Пари», музыку к которому напишет Ричард Коччианте, а либретто — Люк Пламондон. В 2002 году мюзикл переведут на русский язык и представят в Московской оперетте. Автором русского либретто станет известный бард и поэт Юлий Ким, а главные роли исполнят Вячеслав Петкун, Антон Макарский, Александр Маракулин, Светлана Светикова и Анастасия Стоцкая.

В мировом же кино выйдет еще с десяток фильмов по роману Гюго. Многие из них будут называться «Горбун из Нотр-Дама» — от драмы с элементами ужасов 1923 года до рисованного мультфильма-мюзикла 1996-го. Среди тех, кто играл Квазимодо, — легендарные Энтони Куинн и Энтони Хопкинс, а роль Эсмеральды примеряли на себя и великая Джина Лоллобриджида, и несравненная Сальма Хайек.

— Говорят, что Гюго, работая над романом «Собор Парижской Богоматери», вел чуть ли не монашеский образ жизни, не выходил из комнаты и даже облачился в фуфайку и запретил себе носить торжественную одежду. Это легенды?

— Нет, это не легенды. Он действительно на это время засел, как монах, никуда не выходя из своей писательской кельи, и надел нечто вроде власяницы. Но не для того, чтобы себя истязать, а чтобы ни на что не отвлекаться. Это была такая рабочая одежда, которая не носила религиозного содержания. Гюго самоустранился, никого не принимал, хотя продолжал вести интенсивную переписку с нужными ему людьми.

— А как на роман Гюго повлияла французская революция 1830 года?

— Тут двоякое воздействие. Первое — фактическое. Он тянул долго с началом работы. Издатель выражал недовольство, грозил судебным преследованием за то, что Гюго не соблюдает сроки. Гюго сел в июне 1830 года за роман, а менее чем через два месяца началась революция. Три так называемых «славных дня» в Париже шли бои, строили баррикады. Гюго перевозил свою семью в безопасное место, и при этих переездах потерялась рабочая тетрадь к роману. После революции Гюго пришлось все начинать заново. Но писал он фантастически быстро, и фактически роман был создан за четыре месяца. Второе влияние революции — эстетическое. Гюго своими глазами видел баррикадные бои, народные массы, штурмующие дворец, и это помогло ему создать колорит народных сцен в романе: там тоже толпы, мятеж, штурм. Без этих впечатлений революции, непосредственным очевидцем которой он был, ему было бы труднее написать эти сцены.

— В «Соборе Парижской Богоматери» заметна критика духовенства. Как официальная церковь восприняла роман?

— В 1834 году, то есть через три года после выхода романа, «Собор Парижской Богоматери» был внесен в индекс запрещенных книг Ватикана. Правда, в то время этот индекс уже не оказывал на цивилизованный мир такого сильного воздействия, как прежде. Писатели, для которых мнение католической церкви было важно, сдержанно приняли роман. Поскольку в нем, как вы заметили, нет апофеоза религиозных ценностей, а скорее высказывается критическое отношение к официально установленной религии, что было свойственно для Гюго, особенно в поздние годы. Он отвергал все церкви, оставаясь верующим человеком. В то время, когда он писал «Собор Парижской Богоматери», он не пытался бороться с религией, но переход к такому вольномыслию заметен, и один из главных отрицательных героев — церковный служитель. Налицо отношение к церкви как к оплоту обскурантизма, препятствию прогрессу.

— Какое влияние «Собор Парижской Богоматери» оказал на русских писателей?

— Достоевский и Толстой писали о романе с восторгом. Толстой прямо относил «Собор» к числу немногих книг, прямо повлиявших на него между двадцатью и тридцатью пятью годами. А вот Пушкин роман не принял, и это неудивительно. Если мы сравним, например, «Капитанскую дочку», тоже историческое произведение, с «Собором Парижской Богоматери», то увидим, что Пушкин и Гюго — это разные вселенные. Пушкин писал просто, ясно и ближе к жизни. У Гюго же сразу видны «сценические» эффекты, но они так ярки, что значительно превосходят ценность правдоподобия. Оно ему было не нужно, требовались красочность, гротескность, контрастность, за что его многие осуждали и не принимали — не только Пушкин, но и Бальзак и даже Гёте, который успел отреагировать на выход «Собора». Важно заметить, что для французов Гюго — это в первую очередь поэт, как для нас Пушкин. Тем не менее, будучи по преимуществу поэтом, Гюго смог в прозе создать такой шедевр, который пережил его имя и является одним из столпов его славы.

— Насколько, на ваш взгляд, в двадцать первом веке роман Гюго продолжает жить?

— Конечно, читателю двадцать первого века роман может показаться слишком многословным, риторичным, пафосным. Хотя, я думаю, для значительной части публики в нем как раз есть то, что они ищут в литературе, — роковые страсти, стечение обстоятельств. Сила Гюго в том, что он дал неисчерпаемый источник для всевозможных интерпретаций романа, будь то телевидение, кино, театр, музыка или живопись. В девятнадцатом веке роман читали, а в двадцать первом его смотрят и слушают, он живет в многочисленных переделках, постановках. Это показывает, как Гюго умел попадать в читательские ожидания, создавать произведения на все века.

Источник

Расшифровка Виктор Гюго. «Собор Парижской Богоматери»

Как Гюго пробудил интерес к Средним векам и спас Нотр-Дам от сноса

Пересказывать содержание романа «Собор Парижской Богоматери» — это примерно такая же задача, как пересказывать содержание сериала «Игра престолов». Все равно не уложишься по времени, и там есть масса боковых ответвлений, ходов, намеков. Но, в общем, это про любовь, про страсть, про Средние века — а кончается все, наверное, плохо, потому что все погибают. Эсмеральда погибает, и Квазимодо заключает ее в объятия; козочка Джали выживает — это уже неплохо.

Титульный лист первого издания первого тома романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Париж, 1831 год Jonkers Rare Books

А если серьезно, роман Гюго написал на одном дыхании. Все остальное он писал очень долго, тратил на это большие отрезки жизни. Этот роман написан меньше чем за полгода. Ему, правда, помешали некоторые события, а именно Июльская революция 1830 года. Он взялся писать роман, сделал в библиотеках выписки, очень внимательно читал, а тут началась революция, и он эвакуировал свою семью подальше от Парижа, в укромное место. Тетрадку с выписками он потерял, поэтому вынужден был просить у издателя отсрочки, и не один раз. В 1831 году роман вышел в несколько сокращенном виде, и потом Гюго переиздавал его, дополнял и так далее. Роман произвел фурор.

Как Гюго заставил всех полюбить Средневековье и готическую архитектуру

Гюго открыл сразу очень много вещей. Во-первых, Гюго подарил нам, Парижу, Франции собор Парижской Богоматери в том виде, в котором он существовал до недавнего времени, а именно до 2019 года, когда чуть было не погиб в огне, но все-таки выстоял. Собор уже хотели сносить, переделывать, такие пожела­ния высказывались давно, но руки все не доходили — французы XVII, XVIII, да и начала XIX века считали это здание нелепым, безобразным, уродующим город, неподобающим великой стране, великой нации.

Наполеон с трудом перенес торжественную процедуру интронизации в соборе, казавшемся уродливым. Собор подкрасили, почистили, поставили новые двери, сделали в духе XVII–XVIII веков, но все равно это казалось уродливым.

Собор — одно из главных действующих лиц в романе. Он живой, и Гюго подчеркивает это несколько раз. Его невозможно описать одним словом. Он меняется в зависимости от настроения героев, он меняется в зависимости от той задачи, которая стоит перед человеком, входящим в него. Для это учебник по алхимии. Неслучайно сам король, замаскированный под кума Туранжо, приходит к архидиакону Клоду Фролло, потому что он интересуется алхимией и хочет открыть философский камень — а где же это сделать, как не в соборе Парижской Богоматери, где зашифрованы символические посла­ния? Для это родной дом, целый мир, как для Квазимодо, другого он не знает и знать не хотел до времени. И так далее.

Собор Парижской Богоматери в 1482 году. Иллюстрация Эжена Виолле-ле-Дюка к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». Париж, 1876–1877 годы The Centre for 19th Century French Studies — University of Toronto

Это первое, и уже за одно это Гюго нужно сказать спасибо. И еще он сделал отступление, что на самом деле это не только о Париже, а о всей готической архитектуре, которая достойна изучения, достойна поклонения. Этому нашлись многочисленные сторонники, например великий архитектор Эжен Виолле-ле-Дюк и другие, принявшиеся сохранять эту архитектуру — может быть, не очень умело, но от чистого сердца.

Второе — Гюго открыл Средние века, потому что Средние века долгое время понимались как мрачная эпоха, эпоха мракобесия. Кстати, и у него это отнюдь не светлая эпоха, но эпоха чрезвычайно плодородная, она способна породить истинные чувства и вызывает неподдельный интерес сама по себе, а не только в контексте борьбы с суевериями.

У Гюго были предшественники. Была довольно популярная традиция англий­ского готического романа, но там обычно происходило нечто сверхъесте­ственное, были существа, которых в реальной жизни быть не может, хотя бы Франкенштейн. И, конечно, был великий Вальтер Скотт, чрезвычайно популярный везде, в том числе и в России. И, конечно, Гюго его читал. он заимствовал у него напрямую, особенно из романа «Квентин Дорвард», потому что там есть и король Людовик XI, который очень похож на Людовика из романа Гюго, там есть и герой, который бросает всем вызов, и цыган — то есть появляется тема цыган, которая не так часто фигурировала в литературе.

Гюго черпал из этого источника, но привнес и нечто другое. Он про­будил интерес к чувствам. Чувства гораздо важнее долга. Собственно, долг здесь никто не исполняет. В этом, кстати, разница между Вальтером Скоттом и Гюго: у Скотта герои верны своему долгу — рискуют, иногда гибнут, но они верны ему до конца. Здесь — какой долг? Здесь — любовь, здесь — страсть, здесь — ненависть. Это гораздо важнее, чем следование какому бы то ни было долгу.

Эсмеральда, Феб де Шатопер и Клод Фролло. Иллюстрация Николя Эсташ Морена к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». 1834 год Maison de Victor Hugo

И, конечно, здесь есть противостояние власти. Средние века для Виктора Гюго — это эпоха, как сказали бы в советское время, революционная. Здесь есть тираническая власть. Гюго вообще не очень любил власть. Есть народ, пусть даже очень экзотический, нищие, которые готовы бросить вызов этой власти. Поэтому, кстати, Гюго так любили в Советском Союзе.

Еще Гюго открыл женщин. Мир женщин, которые оправданы именно своей любовью, своей страстью, пусть даже неправильной, нелепой. Объект любви Эсмеральды, Феб, — человек, который ее предал. Он красив, он производит впечатление благородного человека, но на самом деле он не стоит ее. Тем не менее Эсмеральда делает свой выбор, и в этом ее величие, ее красота, и она достойна всякого поклонения.

Эсмеральда. Картина Лионеля Руайе. 1889–1902 годы Maison de Victor Hugo

Кто это писал? Это был Федор Михайлович Достоевский, издатель этого журнала. Перевод сделан Юлией Померанцевой. Я, к сожалению, не смог найти дополнительные биографические сведения о ней. Дальше все сильные пере­воды тоже делались женщинами — и какими! Это были борцы за права женщин. И, конечно, самый известный пере­вод — это перевод Надежды Коган, урожденной Нолле. Прекрасный перевод­чик, последняя любовь Александра Блока. Есть несколь­ко переводов, выпущенных мужчинами, но в основном в России этот перевод делали именно женщины, то есть это борьба за права женщин, за их эмансипацию — так совпало.

Можно ли считать роман Гюго исторически достоверным

Гюго открыл исторический роман. Он практически первый человек во Фран­ции, который пишет роман с опорой на исторические источники. В это время историки становятся очень популярны. Все зачитываются — и даже не столько зачитываются, сколько заслушиваются — лекциями Франсуа Гизо. Огюстен Тьерри — тоже властелин дум. Но это — историки. Гюго — писатель, но он по­нимает, что нужно работать с историческими источниками, и работает с ними, надо сказать, очень неплохо.

Три женщины и мальчик. Иллюстрация Адель Лене к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». 1844 год St. Michael’s College Library

Я, в общем, разбираюсь в истории Парижа, и в романе не так много деталей, в которых я могу усомниться: Гюго великолепно знал Париж, знал истори­ческую фактуру, фактических ошибок у него совсем мало. Есть некоторые смещения во времени: в той сцене, где Квазимодо приговаривается к позор­ному столбу и его наказывают кнутом, мучают, стоят кумушки, а с ними — мальчик. Мальчик хочет украсть маисовую лепешку — глава так и назы­ва­ется — «Маисовая лепешка» Полностью глава называется «Рассказ о маисовой лепешке» («Histoire d’une galette au levain de maïs»). ). Заканчивается рассказ про маисовую лепешку тем, что мальчик все-таки ее съел. Но маисовой лепешки не могло быть в XV веке. Это кукуруза. Но таких деталей очень немного.

Двор чудес. Иллюстрация Эжена Бейе к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». 1844 год St. Michael’s College Library

Такие дворы существовали во многих мегаполисах, в том числе и в Москве, скажем, веков. А это XVII век. Эти дворы чудес описываются в произведениях Анри Соваля, историка и эрудита XVII века, один раз они даже были вполне официально нанесены на карту. В Париже их было несколько, и Гюго они очень заинтересовали. Про такие дворы в Париже XV века мы ни­чего не знаем. Я время думал, что Гюго не прав, поэту допустимо смягчать. Но исследования более позднего времени показали, что нечто подоб­ное все-таки было в XIV и XV веке. То есть были группы людей, и не знаю, была ли у них своя территория, но у них был свой засекреченный язык, была своя организация.

Среди прочих открытий, которые сделал Виктор Гюго, — открытие мира арго. Арго — это королевство, жителей он называет арготинцы. Это особый язык городских низов, особый язык профессиональных нищих. Он соответствует нашей фене, который изначально был языком коробейников. Арго тоже был языком коробейников, на нем они должны были общаться между собой, чтобы клиент не понял, что ему продают. Этот язык был заимствован миром профес­сиональных нищих и срезателей кошельков. Историки пишут о том, что странным образом издают словари арго и открывают этот мир не полицейские агенты, структура которых была очень развита в Париже, но именно писатели, и первым был Виктор Гюго.

Что для Гюго Средние века? Это мир, противостоящий более позднему класси­цизму, противостоящий рациональному управлению, прямым проспектам, улицам. Неслучайно он будет негодовать, когда уже в годы XIX века барон Осман затеет перепланировку Парижа, которая принесет городу совре­мен­ный облик, столь любимый нашими соотечественниками. Гюго считал, что этот человек режет по живому, убивает живое существо — Париж с его лаби­ринтом улочек.

Вид на улицу Шамплейн. Фотография Шарля Марвиля. годы The Metropolitan Museum of Art

Этот немного утрированный интерес ко всему хтоническому, идущему из-под земли, но естественному заставляет Гюго нагнетать такие густые краски. Что для него очень важно? Посмотрим, как у него происходит дублирование. Начинается все с представления во Дворце правосудия. Это был Зал потерянных шагов, или Зал мрамор­ного стола, самое большое здание средневековой Европы — с этим можно не соглашаться, но такое мнение было и есть до сих пор. Гренгуар начинает свое представление, но оно сорвано, потому что происходит несколько параллельных событий, среди которых — праздник дурака, или праздник шута, когда выбирают самого уродливого — короля шутов. Отдельно есть и король арготинцев, или цезарь, как его называют. Это не мешает Гюго остановиться на карнавальной культуре, и он с большим удовольствием расписывает, как все было не похоже на современность, как это интересно, как это ужасно и так далее.

Дворец Правосудия. Иллюстрация Жан-Жака Утвайта к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». 1844 год St. Michael’s College Library

Дальше — мир школяров и студентов. Мир школяров и мир криминальный у Гюго постоянно пересекаются. У архидьякона Фролло есть брат Жан, или Жеан, как у нас переводят это имя, который все время клянчит у него деньги. Он не лишен образованности, он друг Феба, возлюбленного Эсмеральды, но при этом вхож в царство криминальных элементов и чувствует себя там как дома. В романе масса школяров: ведет всякие записи, им дает консультации. Бывшие правоведы, теологи — все собираются на этом дне общества.

Что еще есть в романе? В романе город живет своей жизнью. Целая книга посвящена, с одной стороны, описанию собора, с другой — описанию Парижа, как если бы мы смотрели с вершины собора. Это огромная панорама, и она очень дотошно описана. Может быть, читателю она покажется странной и ненужной, потому что там нет никакого действия, но для Гюго очень важно показать реальную жизнь города. Гюго работал с историческими источниками. И достоверность у него достаточно высокая. Например, я нашел там Жака Куактье. Мэтр Куактье — это доверенное лицо короля, лейб-медик, которому тот доверяет, с которым ведет всякие переговоры, которого исполь­зует в качестве посредника. Парадоксальным образом мне довелось работать с документами этого Куактье. Он выскочка, сделавший себя благо­даря медицинскому таланту. Король был очень мнительным, все время думал, что он тяжело болен, что, в общем, соответствовало действительности, и он очень щедро одаривал Куактье. Я работал с имуществом его наследников — Гюго действительно описал все вполне достоверно.

Штурм Нотр-Дама. Иллюстрация Франсуа Шиффляра к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». 1876–1877 годы Maison de Victor Hugo

Еще один сюжет, который важен для Виктора Гюго — это, конечно, сюжет цыган. Цыгане — это образ, буквально созданный для романтиков, для поэтов, в том числе для Александра Сергеевича Пушкина и для английских поэтов. Конечно же, Гюго не мог мимо него пройти. Я уже говорил, что у Вальтера Скотта в «Квентине Дорварде» есть цыган, но он там для того, чтобы показать контраст между рыцарем и вот этим самым цыганом, который служит за деньги, не верит в Бога — и ужасает нашего положительного героя.

Цыгане для Гюго — это совершенно другое. Понятно, что их ненавидят, у них плохая репутация. И у затворницы, которая ненавидит цыган и Эсме­ральду, как потом выясняется, есть для этого основания, потому что у нее украли девочку и подложили ей вот этого уродца Квазимодо.

Иллюстрация Люка-Оливье Мерсона к роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери». 1889 год Musée d’Arts de Nantes

Цыгане появляются в Европе в годы XV века. Для историков это очень интересный сюжет — как и почему именно в это время они появились, — но я не буду говорить на эту тему. В Париже они впервые появляются в 1427 го­ду и производят двойственное впечатление. Их считали паломниками: раз паломники — пусть идут. Потом выясняется, что очень долго они палом­ничают — их надо либо выловить, либо выдворить из страны. Но было уже поздно. Цыгане зарекомендовали себя прежде всего как гадатели по руке, предсказатели судьбы, а также как прекрасные лошадники, которые могли подковать лошадей, и так далее. И это балансирование между, с одной стороны, изгнанием, а с другой — использованием дало возможность цыганам скитаться и оседать в некоторых европейских странах.

А потом, уже в XVI и XVII веках, начинается даже мода на цыган. Цыганские наряды часто использовались на карнавалах. То есть и здесь Гюго вполне историчен, и именно вокруг цыганки Эсмеральды возникает особый ореол: она, с одной стороны, прекрасна, а с другой — вызывает возмущение властей одновременно с вожделением отрицательных героев.

Словом, Гюго — это действительно писатель, который очень сильно повлиял на историков. Прежде всего, на Жюля Мишле. Это историк младшего поколе­ния историков-романтиков, и он признавался, что хотел написать главу в своей истории Франции, посвященную собору Нотр-Дам, но это уже сделал Гюго, и ему просто нечего добавить здесь. Мишле полностью соглашался с тем, что Достоевский писал о французском народе, олицетворяемом Квазимодо, и развивал эту весьма важную для него идею.

Чем роман Гюго шокировал его современников

Вместе с тем были критики. Во-первых, критики со стороны традиционных ценностей и представления о прекрасном. Я видел карикатуру 1842 года, где изображена группа писателей и поэтов, во главе которой идет Виктор Гюго, еще вполне молодой человек. И все они очень уродливые. Это позже Гюго будет таким благородным старцем. У него на самом деле очень специфические черты лица: огромный выпуклый лоб, сравнительно маленькое лицо, непро­пор­­циональное этому лбу. Потом он будет носить бороду. И вот идет Гюго, за ним идет Альфонс де Ламартин и многие другие. И у них плакат: «Прекрас­ное — это уродливое». Это стирание граней между прекрасным и уродливым, эстети­зация того, что сейчас называется ужасами Средневековья, «страдаю­щим Средневековьем», многих шокировали.

Великий путь потомков — шествие романтиков. Карикатура Бенжамена Рубо. 1842 год Bibliothèque nationale de France

Многих шокировало еще вот что. Да, были люди, которые к Средним векам уже относились достаточно хорошо. Но они были недовольны: для них Средневе­ковье — это великая эпоха, здесь они согласны с Гюго, но Средневековье — великая эпоха потому, что там есть идея Бога, которая сейчас умерла. А где идея Бога, где истинная религиозность у героев Виктора Гюго? Ее нет. И это было шокирующим обстоятельством.

И, наконец, критика с точки зрения литературного вкуса. Оноре де Бальзак, прочитавший роман в 1831 году, написал:

«Вообще-то Гюго — хороший поэт, но роман ужасный! Это сплошная безвкусица, это нагромождение нелепиц одна на другую, это сюжет, который скачет с одного предмета на другой. Мысль автора все время растекается. Композиция развалена. Это образец безвкусия, характерный, к сожалению, для нашей эпохи».

Действительно, в романе можно обнаружить достаточное количество этой безвкусицы.

Является ли произведение Виктора Гюго романом «на все времена»? Да, явля­ется. Его можно читать в любом возрасте: в подростковом, в пенсионном, в постпенсионном, в зрелом — и всегда находить новые пласты. Это свидетельствует и о большом писателе, и о большой литературе.

Портрет Виктора Гюго. Гравюра Леона Ноэля. 1832 год Bibliothèque nationale de France

К сожалению, большинство людей знакомы с романом либо по мюзиклу, либо по мультфильмам. Это неплохие образцы. Но самое главное — это текст. Гюго не может ничего высказать прямо. У него всегда есть отступления, есть доволь­но глубокие философские размышления, есть интерес к тому, что называлось тогда во Франции histoire pittoresque — забавная, пикантная, смешная сторона истории, которая жива и сейчас. Соединение этих качеств делает из этого романа чтение на все времена — и не обязательно для историков, но и вообще для всех интересующихся настоящей человеческой жизнью и великим городом Парижем.

Первая встреча с романом сложилась неудачно. Мне он не понравился. Я читал его совсем в нежном возрасте, когда, читая «Войну и мир», пропуска­ешь про мир и читаешь про войну. По сравнению с Дюма здесь было мало поединков, мало сражений и любовь — непонятное. В общем, я был не в восторге.

И потом я перечитывал Гюго — уже не только это произведение, а, скажем, «Отверженных», огромный, совершенно неподъемный текст. И рассуждения Гюго о парижских трубах, о парижской канализации оказывались безумно интересными, не менее интересными, чем перипетии судеб этих людей, этих характеров. Кстати, характеры Гюго прописывал не очень подробно. Но чувство исторической реальности у него развито не меньше, чем у Александра Дюма: художник чувствует немножко иначе, чем историк, и очень часто оказывается гораздо догадливее него, потому что понимает композицию жизни.

Источник