сколько процентов людей поддаются гипнозу
Восстановление функций мозга в психиатрии и неврологии
Несмотря на то, что значение исполнительного функционирования для психической деятельности сложно переоценить круг его составляющих, на мой взгляд, очерчен нечеток. Исполнительные функции (executive function — EF) касаются ряда способностей, включая решение проблем, планирование, инициирование, самоконтроль, сознательное внимание, возможность справляться с новыми ситуациями и способность изменять планы при необходимости. Это высокая когнитивная функция, которая крайне важна для человека и позволяет ему поддерживать повседневную деятельность, сохраняя при этом хорошее качество жизни. С областью исполнительных функций связаны ассоциации психопатологической симптоматики, когнитивный резерв, шкалы оценки и программы когнитивной реабилитации.
«Лобный синдром» и «синдром дизэксплуатации»
В прошлом, изучая пациентов с префронтальными повреждениями, исследователи отмечали определенные нарушения в некоторых функциях, таких как инициация, последовательность, гибкость, мониторинг, суждение, планирование, принятие решений и трудности при необходимости решения новых задач. В то время это функциональное нарушение было названо «синдромом лобной доли», хотя у некоторых из этих пациентов лобные доли были неврологически интактными. Затем неспособность контролировать эти когнитивные функции стала известна как «синдром дизэксплуатации» (DS — Dysexecutive Syndrome). В этом смысле DS не обязательно связан с травмой лобной доли, а скорее с рядом недостатков в обработке, планировании, инициировании поведения, поддержании этого поведения, саморегуляции и самоконтроле.
Лобные функции
Существует как минимум четыре категории, относящиеся к лобным функциям, но не обязательно обусловленным травмами лобной доли: энергизация, исполнительные когнитивные функции, саморегуляция поведения/эмоций и мета-когнитивный процесс.
«Энергизация» (Energization) или возбуждение
Процесс необходимого тонуса для инициации и сохранении любого (определенного) режима реагирования в зарубежной литературе обозначают термином «еnergization».
Исполнительные когнитивные функции
Планирование, контроль за последовательностью действий при решении задач и регулировка поведения в ряде случаев обозначают, как исполнительные когнитивные функции.
Саморегуляция поведения/эмоций
Необходимые для решения сложных ситуаций, обусловленных внешними триггерами привычки и навыки когнитивного анализа позволяют человеку самостоятельно регулировать свои эмоциии и поведение.
Мета-когнитивный процесс
Интеграция когниций и эмоций, аспекты личности, социальные когниции, самосознание, адекватное восприятие юмора являются составляющими мета-когнитивного процесса.
Исполнительные функции в психиатрии
Дефицит «исполнительной власти» наблюдается при многих психических расстройствах, включая синдром дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ), посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР), шизофрению и биполярное аффективное расстройство. При расстройствах настроения пациенты имеют когнитивные нарушения, связанные с лобными областями, демонстрируя снижение показателей вербальной памяти, когнитивной гибкости, совладания, метакогниции и саморегуляции, особенно по сравнению со здоровыми субъектами. Фактически, заболевание, требующее наибольшей когнитивной реабилитации — это шизофрения, где может иметь место значительная потеря объема мозга. Кроме того, больные шизофренией продемонстрировали значительное снижение социальных навыков, что увеличило потребность в когнитивной реабилитации и, в частности, восстановления полноценного исполнительного функционирования. Эти методы (когнитивная ремедиация) должны сочетать нейрокогнитивные и психосоциальные компоненты, результаты которых показали положительное влияние на функционирование этих людей в повседневной жизни.
Исполнительные функции в наркологии
Расстройства, связанные с употреблением психоактивных веществ, также связаны с исполнительными нарушениями, такими как потеря когнитивной гибкости, сложность принятия решений и скорость обработки информации. Опять же, здесь мы имеем гипофронтальность структур и сетей мозга.
Исполнительные функции в неврологии
Нарушения исполнительного функционирования связано и с подкорковыми расстройствами, в частности, с болезнью Паркинсона, прогрессирующим надъядерным параличом, болезнью Хантингтона, синдромом Корсакова и деменцией, вызванной вдыханием органических растворителей.
Восстановление мозга
В этом смысле представляют интерес две концепции, получившие известность в дискуссиях нейропсихологов: резерв мозга и резерв познания. Когнитивный и «мозговой резерв» могут снизить риск неадекватного поведения, поскольку он связан со способностью мозга активно справляться с повреждениями посредством реализации когнитивных процессов.
Работа с «резервом мозга»
«Резерв мозга» обычно относится к его определенным характеристикам, которые могут различаться у разных людей, включая размер, нейрогенез, плотность нейронов и синаптические связи. Многочисленные исследования предоставляют доказательства того, что резерв мозга может быть «податливым», и предполагают, что регулярные когнитивные упражнения, в частности, могут значительно помочь больным той же шизофренией. Образование увеличивает рост синапсов у младенца или ребенка. Кроме того, влияние упражнений с виртуальной реальностью на больных с черепно-мозговой травмой показывает улучшении некоторых когнитивных показателей.
«Когнитивный резерв»
«Когнитивный резерв» относится к способности мозга справляться с проблемами, используя другие когнитивные ресурсы. Как следствие, два человека с одинаковой степенью структурного резерва мозга могут более или менее успешно адаптироваться к травме головного мозга, если у одного есть больший объем «когнитивного резерва», то есть большее разнообразие когнитивных процессов, которые нужно задействовать или использовать в качестве компенсации. Нейронную реализацию «когнитивного резерва» можно разделить на «нейронный резерв» и «нейронную компенсацию». Первый относится к дифференциальным эффективным схемам синаптической связи, в то время как «нейронная компенсация» относится к привлечению областей мозга, которые обычно не используются людьми без патологии мозга для компенсации его повреждения.
Хороший когнитивный резерв может помочь в восстановлении и компенсации травмы за счет как нейронного резерва, так и нервной компенсации. Это позволяет нам задуматься о последствиях повреждения мозга с точки зрения нейропластичности и когнитивной реабилитации.
Как только появляется вероятность того, что проблемы DS положительно связаны с некоторыми структурными повреждениями, у людей с мозговым резервом появляется что-то вроде «жира, который нужно сжигать», тогда как те, у кого есть когнитивный резерв, могут лучше справляться и находить разные способы решения проблемы. Подтверждая эти выводы, некоторые данные, полученные от людей с высоким уровнем активности, таких как творчество, чтение, посещение друзей, посещение фильмов и ресторанов, прогулки и выполнение физических и «умственных» упражнений, говорит о том, что эти люди имеют меньший риск развития деменции.
Другие исследования показали, что у пациентов, у которых в анамнезе была преморбидная болезнь мозга, наблюдалось более выраженное когнитивное снижение посттравматического характера. С другой стороны, как упоминалось ранее, психические расстройства способны повредить резерв мозга, как это видно при шизофрении, когда потеря серого вещества может достигать 3% от общего объема всего мозга, в частности 3,5% в лобной доле.
Оценка исполнительной функции
Чтобы выбрать лучшую терапевтическую программу для восстановления мозга допустим при шизофрении, необходима хорошая нейропсихологическая оценка, основанная на трех основных целях: измерение, диагностика и интерпретация каждого измерения. Нейропсихологические тесты должны индивидуально различать когнитивные компоненты (измерения), такие как планирование или самоконтроль раздельно, а затем указывать, где сконцентрированы ошибки (диагностика). Последняя часть оценки состоит в том, чтобы решить, на чем будет сосредоточена реабилитация (интерпретация).
Виртуальная реальность
Еще один метод нейропсихологической оценки, который явно расширился в последние годы, — это использование виртуальной реальности (VR), которая также использовалась для целей когнитивной реабилитации.
Трудности оценки исполнительных функций
Поставить нейропсихологический диагноз, когда человек не функционирует эффективно — из-за его импульсивности, неспособности планировать или неспособности поддерживать поставленные задачи — не всегда просто, когда дело доходит до самоотчета. Более того, на практике может быть сложно определить все аспекты, связанные с проблемами поведения, из-за плохой способности к самоотчету. Например: плохое внимание или определенный дефицит рабочей памяти часто являются первыми симптомами, которые привлекают наше внимание. Как следствие, самоконтроль человека ухудшается, и, следовательно, пациент не замечает проблемы по мере их возникновения.
Экологическая значимость нейропсихологических тестов
В этом смысле некоторые нейропсихологи обсуждают экологическую значимость разумного количества нейропсихологических тестов. Под «экологическим» можно понимать, насколько тест репрезентативен для жизни конкретного человека. Некоторые авторы предположили, что большинство тестов не иллюстрируют истинность клинических проявлений; вероятно, потому, что эти оценки происходят не в повседневной жизни, но в стандартных тестах (неэкологических) они наблюдаются отдельно. «Карта зоопарка» и «тест на выполнение нескольких поручений» являются двумя примерами, имеющими большую экологическую ценность. Здесь пациент должен одновременно решить несколько задач. Это требует способности планирования, а также хороших управленческих способностей для решения всех задач. Больной смешивает простые задачи, делая упражнение с двумя задачами, особенно с несколькими поручениями, из-за шаблонов ошибок. Эти тесты ближе к реальной ситуации, чем другие тесты, которые могут быть отличными тестами EF, но не к обычным формам поведения, которые мы привыкли реализовать каждый день. Тест на «поведенческую память» — еще один действительный экологический тест, используемый для оценки повседневных проблем с памятью, выявления умеренных и тяжелых нарушений, однако незначительные нарушения памяти могут остаться здесь незамеченными у ряда пациентов, набравших баллы в пределах нормы.
Импульсивность
Еще одним проявлением исполнительного дефицита может быть импульсивность: для некоторых болльных проблема заключается не столько в неспособности смотреть вперед или предвидеть последствия, сколько сложность торможения своих желаний или импульсов в ответ на изменения внешней ситуации.
Программы реабилитации
Современные программы реабилитации считают функциональную оценку наиболее показательной. Они анализируют поведение пациента в тех ситуациях, когда присутствует дефицит, и замечают точную стадию, на которой человек ломается. Сосредоточив внимание на постепенном увеличении автономии пациента мы получим, большее количество попаданий в цели, которые могут быть достигнуты посредством когнитивной реабилитации. Представляют особый интерес виртуальные программы когнитивной ремедиации. Было обнаружено, что технология виртуальной реальности является хорошим средством лечения и оценки в нескольких контекстах. VR использовался как способ повышения экологической достоверности тестов, поскольку в виртуальном мире можно моделировать широкий спектр возможностей и ситуаций. Вместо того, чтобы моделировать обычную деятельность, V-STORE моделирует магазин, где пациенты должны забрать продукты в супермаркете Virtual Action-Planning Supermarket, имитируя повседневное выполнение поручений.
Целью каждой программы реабилитации руководителей должно быть улучшение или обеспечение большей автономии людей в повседневных ситуациях, позволяя им решать проблемы (в пределах своих возможностей), а не застревать в порочном круге, в котором не используются исполнительные навыки.
В основном программы реабилитации при префронтальных нарушениях можно разделить на четыре направления (см. выше).
Рабочая память
В контексте предполагаемой памяти повторное обучение — это метод, при котором клиент выполняет определенное действие многократно с увеличивающимися промежутками времени между ними. Этот интервальный поиск — полезный и хорошо известный метод изучения информации. Пока это удается, мы можем укреплять ретроспективную память, чтобы обеспечить необходимую поддержку будущей памяти. Этот способ очень полезен для людей, страдающих болезнью Альцгеймера, для выполнения ежедневной задачи предполагаемой памяти на необходимые действия, отображаемой в календаре (Fish et al., 2009). Кроме того, он может оказывать поддержку исполнительному компоненту с использованием свободных путей или интегративных подходов, направленных на повышение осведомленности о трудностях и расширение использования компенсационных стратегий.
Супервизия внимания
С тех пор, как была создана модель супервизорной системы внимания (SAS), стало ясно, что повседневное функционирование представляет собой очень сложное и динамичное взаимодействие автоматического рутинного поведения и сознательно контролируемого действия.
Мифы о Мифы о гипнозе
Существует множество мифов о гипнозе, и большинство из них носят запугивающий и устрашающий характер. По этой причине многие люди совершенно беспочвенно бояться проходить курсы гипноза, даже в случаях, когда это жизненно необходимо.
К счастью, это действительно мифы, и они не имеют ничего общего с действительностью.
1. Гипнотерапевты обладают сверхспособностями
В способностях гипнотерапевтов нет ничего необычного. Это полностью научно-обоснованное явление, механизмы и суть которого изучена очень тщательно.
Стоит сразу провести границу между гипнотизерами, работающими на сцене, и врачами-гипнотерапевтами, использующими гипноз, как способ терапии, а не развлечение.
Кроме того, в процессе погружения в гипноз всегда участвуют два человека: гипнотерапевт и пациент, и роль второго ничуть не меньше.
2. В состоянии гипноза человек находится без сознания
Гипноз – это не сон. В состоянии гипноза вы слышите речь гипнотизера и можете полностью контролировать и свое тело, и свои мысли. Во время сеанса человек находится в состоянии глубокой релаксации, но при этом полностью в сознании.
3. Некоторые люди не поддаются гипнозу
Эффективность гипноза действительно зависит от личностных особенностей человека. Однако ключевую роль, помимо самого гипнотерапевта, играет желание пациента войти в состояние гипноза. Именно нацеленность на сеанс и на лечение вообще позволяет наиболее эффективно использовать гипноз.
4. Если человека можно загипнотизировать, значит, у него слабая психика
Действительно, степень внушаемости очень индивидуальна. Внушаемые люди входят в гипноз быстрее и легче, гипноз при этом более эффективен.
Однако, как уже было сказано выше, не существует абсолютно не внушаемых людей. Есть только те, которые намеренно этому сопротивляются, но это уже вопрос целесообразности.
5. Гипноз вреден для здоровья
Этот миф абсолютно ничем не подкреплен. Гипноз вызывается естественным путем и является совершенно нормальным состоянием для человека. Это состояние глубокого расслабления, достичь которого в обычной жизни многим людям очень сложно. Состояние постоянного напряжения и стрессы вызывает многие заболевания, и гипноз в какой-то мере является профилактикой, помогая человеку расслабиться физически и эмоционально.
6. Человек может никогда не выйти из гипноза
Это не так. Как уже говорилось выше, во время гипноза человек находится в сознании, а значит, в любой момент можно выйти из этого состояния.
Если у человека имеются относительные противопоказания к гипнозу (например, истерические припадки в анамнезе), то выход из гипнотического состояния действительно может занять чуть больше времени, но в любом случае это случится, и весь процесс абсолютно безопасен.
7. Врач может заставить человека делать что-то против его воли
В состоянии гипноза человек действительно более внушаем. Однако у каждого из нас существуют определенные внутренние барьеры и ограничения, через которые мы никогда не переступим. Даже состояние гипноза не позволит выйти за эти рамки.
Кроме того, нормы медицинской этики не позволят врачу даже думать о таком влиянии на пациента.
8. В состоянии гипноза человек может вспомнить все о прошлом и выдать самые сокровенные тайны
В состоянии гипноза невозможно вспомнить все. Случаи, когда гипноз помогает вспомнить что-то забытое, связаны с расслаблением в состоянии гипноза, вследствие чего мысли упорядочиваются, и некоторые вещи становятся ясными, так сказать, «вспоминаются». Однако извлечение всех воспоминаний из мозга – явление из области фантастики.
Что касается сокровенных тайн, то, как уже говорилось, во время гипноза человек находится в сознании, а значит, контролирует все, что рассказывает гипнотерапевту.
9. Во время гипноза врач может заставить человека сделать что-либо
В этом утверждении есть доля истины. Однако и здесь существуют определенные границы.
Это никогда не противоречит принципам гипнотизируемого. Известные случаи, когда пациенту внушили, что он ест яблоко, хотя на самом деле это была луковица. Удивительно, что при этом менялось не только визуальное восприятие, но и вкусовые ощущения.
Любое такое внушение легко обратимо и отчасти контролируется самим пациентом.
Разумеется, нельзя заставить человека пойти на преступление или что-то подобное, если это противоречит его морально-этическим принципам.
10. Гипноз – это основной способ лечения
Гипноз используется в качестве вспомогательной терапии вместе с другими способами лечения. Очень редко заболевания можно вылечить одним лишь гипнотическим воздействием. Возможности гипноза велики, но не безграничны, и любой гипнотерапевт понимает это и никогда не даст 100% гарантию на излечения с помощью одной только гипнотерапии.
Прием ведут
Запись на консультацию по телефону: +7 (812) 748-20-49
Гипноз. Восприимчивость к гипнозу
8. Восприимчивость
Восприимчивость к гипнозу — основополагающая проблема. Как врачей, так и не врачей непременно интересует вопрос: все ли поддаются гипнозу? И еще: все ли люди способны гипнотизировать? Начнем с первого вопроса. Прежде чем приступить к рассмотрению этой проблемы во всей ее сложности, необходимо сказать: с одной стороны, существуют субъекты, которые могут быть загипнотизированы всеми, это превосходные сомнамбулы (во времена Льебо существовали профессиональные сомнамбулы; мы их встречали еще перед второй мировой войной в психиатрической клинике Вены, куда их приглашали в качестве «пациентов» для обучения студентов, желающих овладеть гипнозом), и, с другой стороны, субъекты, никогда не поддающиеся гипнозу. Это абсолютно невосприимчивые субъекты. Между этими двумя категориями на-ходятся индивидуумы, более или менее восприимчивые к гипнозу, поддающиеся лишь некоторым врачам.
Были предприняты попытки определить в процентах количество людей, поддающихся гипнозу. Результаты оказались различными. Изучение этого вопроса затруднено по той простой причине, что мы не имеем объективных критериев, позволяющих оценить, загипнотизирован ли субъект и до какой степени.
От чего зависит восприимчивость к гипнозу? Этот вопрос имеет два аспекта, так как он касается одновременно гипнотизируемого и гипнотизера.
Личность гипнотизируемого изучалась со всех точек зрения, однако неоспоримых критериев, определяющих степень гипнабельности, не было установлено. Не была выявлена корреляция между восприимчивостью к гипнозу и физической или психической конституцией, экстравертированным или интровертированным характером, расой, полом, социальным положением и др. Были использованы проэктивные тесты, не давшие убедительных результатов. Не было установлено также какой-либо связи между восприимчивостью к гипнозу и нозологическими формами заболеваний.
Однако мы констатировали, что почти все подростки и взрослые, страдающие энурезом, восприимчивы к гипнозу. То же, хотя и в меньшей степени, относится к астматикам. Кроме того, американский психоаналитик Kaufman (1961) отметил, что солдаты обычно проявляют большую восприимчивость к гипнозу: в годы второй мировой войны, во время тихоокеанской кампании, он лечил гипнозом около 2500 бойцов, подавляющее большинство из которых оказались превосходными пациентами. Данное наблюдение аналогично сообщениям, сделанным задолго до этого Льебо и Бернгеймом. Последние объясняют это явление пассивным повиновением, к которому приучены военные. Но Kubie, истолковывая полученные Kaufman результаты, полагает, что врач, удаляющий солдата с линии фронта, становится для него всемогущим, лицом, которому он вручает заботу о своем благополучии.
Существование тесной связи между внушаемостью и восприимчивостью к гипнозу установлено очень давно. Известно, что для Бернгейма гипноз сводился к внушаемости. Жане придерживался другого мнения. В «Психологическом автоматизме» он пишет: «Феномены внушения не зависят от гипнотического состояния; внушаемость может быть полной вне искусственного сомнамбулизма и может вовсе отсутствовать в состоянии полного сомнамбулизма, одним словом, она не меняется одновременно с гипнотическим состоянием и в том же направлении» [Janet, 1919, р. 262; 1921, р. 171].
В наше время Kubie (1961) утверждает, что внушаемость является не причиной гипнотического состояния, а его следствием. Автор ссылается на эксперименты, во время которых он приводил пациента в гипнотическое состояние при помощи аппарата, без всякого словесного внушения. Пациент, загипнотизированный таким способом, воспринимает затем слова гипнотизера как выражение себя самого. Граница между гипнотизером и гипнотизируемым до некоторой степени стирается. Таким образом, восприимчивость к гипнозу зависит от той легкости, с какой индивидуум способен как бы включить в себя внешний стимул, сделать его частью себя самого.
Мы вместе с Muriel Cahen также изучали проблему личности гипнотизируемого на 40 больных, большей частью с психосоматическими расстройствами, хорошо и плохо поддающихся гипнозу [Chertok, 1955]. Исследование включало беседы с больными и тестирование. Мы не решали статистических проблем (отбор, анализ результатов), работа проводилась только с больными, без групп контроля. (В других странах, где эксперименты проводят на здоровых людях, для этой цели часто используют студентов, изучающих психологию.) Мы проанализировали лишь некоторые клинические данные.
Среди наших пациентов, не поддающихся гипнозу, мы выделили две группы: субъекты, сознательно отказывающиеся быть загипнотизированными, и субъекты, невосприимчивые к гипнозу. Большинство из них составляли больные, длительно лечившиеся и подвергавшиеся хирургическому вмешательству, которое оказалось неэффективным. Все они были социально неприспособленными. Это были люди с нарушенной структурой личности, с проявлением так называемого соматопсихоза с нарциссической установкой. У нас создалось впечатление, что соматическое заболевание позволяло им сохранять относительное психическое равновесие. Контакт с реальностью у них был нестойким, контроль недостаточным. Все гипнабельные субъекты оказались социально приспособленными, имели прочную связь с реальностью. Если им приходилось переживать конфликтные ситуации, они проявляли достаточную способность к адаптации. Среди них не было субъектов с навязчивыми идеями. Поскольку истерические черты встречаются и в норме, можно говорить о наличии у этих субъектов истерических компонентов. Мы подошли, таким образом, к проблеме истерии. При обсуждении этой проблемы было сломано немало копий. Гипноз долгое время рассматривался как эквивалент истерии. Полагали, что только больные истерией восприимчивы к гипнозу. Однако в настоящее время считают, что невротики, как правило, меньше поддаются гипнозу, чем здоровые люди. Что же касается истерического невроза, то можно утверждать, что больные с резко выраженной истерией не поддаются гипнозу. Истерический синдром связан с эмоциями по отношению к лицам из прошлого, вследствие чего такие больные отказываются от установления новых трансферентных отношений с гипнотизером, т. е. они как бы отказываются от пересмотра своих проблем и от той пользы, которую это могло бы им принести. Больные с менее выраженной истерией могут оказаться гипнабельными. Восприимчивость к гипнозу может даже быть использована в целях прогноза: гипнабельные истерики обычно более восприимчивы к психотерапии.
Наши клинические впечатления нашли подтверждение в наблюдениях Gill и Brenman. Экспериментальным путем они доказали, что здоровые люди легче поддаются гипнозу, чем больные неврозами, а среди последних наиболее гипнабельны больные истерией.
Теперь перейдем к вопросу о гипнотизере. Здесь надо рассмотреть две проблемы: гипнотическую технику и личность гипнотизера. Безусловно, длительный опыт и техническая сноровка имеют важное значение. Техника прежде всего должна быть гибкой, приспособленной к особенностям гипнотизируемых. Для гипнабельных субъектов хороша любая техника, для трудных же — она должна быть тщательно продумана (см. вторую часть книги). Первая попытка является особенно важной. Возможно, именно поэтому в психиатрической клинике Вены на первый сеанс приглашали «профессиональных» сомнамбул, ведь для студента удача в первой попытке весьма важна.
Что касается личности гипнотизера, то тут мы не имеем надежных критериев. Эта проблема изучалась меньше, чем проблема личности гипнотизируемого. Мы располагаем только несколькими замечаниями различных исследователей. Уже авторы эпохи животного магнетизма обычно считали, что магнетизер должен быть спокойным во время сеанса, так как больной в состоянии сомнамбулизма чувствует любые его тревоги. Во всяком случае нельзя утверждать, что способность гипнотизировать определяется специфической структурой личности гипнотизера. Поскольку существуют различные виды гипноза (отцовский, материнский) и человек может быть загипнотизирован по разным причинам, мотивировки терапевта также могут варьировать. По мнению Schilder, гипнотизер должен бессознательно желать магической власти и сексуального) господства над пациентом.
Страх перед сексуальными импульсами усиливал у некоторых больных сопротивление гипнозу. Известна история Breuer, прервавшего лечение мадемуазель Анны О. по контртрансферентным мотивам и по причине ревности госпожи Breuer. У мадемуазель Анны была мнимая беременность, и воображаемые роды произошли в тот день, когда Breuer объявил ей об окончании лечения. Jones (1958) в биографии Фрейда также сообщает что будущая госпожа Фрейд отождествляла себя с госпожой Breuer и боялась однажды оказаться в таком же положении. Ее супруг был вынужден разуверить ее в этом. Как бы то ни было, Фрейд, несмотря на свой интерес к лечению мадемуазель Анны О., о котором он узнал в 1882 г, не решался широко применять гипноз вплоть до декабря 1887 г. Он использовал гипноз эпизодически с лета 1885 г, но с весны 1886 г., когда он начал практиковать, применял в основном электротерапию.
С декабря 1887 г. до мая 1889 г. он применял только гипнотическое внушение, затем пользовался также методом катарсиса. Jones приписывает запоздалое применение этого метода более чем сдержанному отношению Шарко к методу Breuer, о котором ему сообщил Фрейд. Возможно, здесь сыграла свою роль и проблема контртрансферентных отношений. Впоследствии стал известен инцидент с пациенткой, которая бросилась на шею Фрейду; в своей автобиографии он описал реакцию на это событие: «У меня был достаточно ясный рассудок, чтобы не отнести его на счет неотразимости моей особы, и я почувствовал тогда природу мистического элемента, действующего в гипнозе. Чтобы устранить его или по крайней мере изолировать, я должен был отказаться от гипноза». Плодотворный отказ, ибо он привел Фрейда к открытию психоанализа! [Freud, 1925, р. 40-41].
Мы полагаем, будет полезным ввиду важности этой проблемы немного остановиться на взаимоотношениях врача и пациента в гипнозе, на вопросе об ангажементе. Сопротивление терапевта этому ангажементу все еще оказывает тормозящее действие на развитие психотерапии, но оно принесло и определенную пользу: с одной стороны, оно способствовало развитию химиотерапии, с другой — совершенно неожиданно привело (как мы увидим дальше) к фундаментальным открытиям в психотерапии, таким, как понятие перенесения.
Если историю научной психотерапии начинают с месмеровского периода, то, очевидно, потому, что в то время впервые эти отношения стали изучаться экспериментально, и прежде всего академиками в их знаменитых работах о животном магнетизме. Целью исследования было доказать существование физической причины магнетизма — флюида. Не обнаружив его, они осудили животный магнетизм. В своих докладах академики описывали феномены, возникающие при магнетизме, не углубляясь, однако, в их изучение. Тем не менее в секретном отчете, опубликованном одновременно с официальным докладом Bailly, подчеркивается эротический аспект этих феноменов, чем и объясняется сдержанность академиков. Действительно, мы читаем в этом отчете: «Всегда мужчины магнетизируют женщин: устанавливающиеся при этом отношения, безусловно, соответствуют таковым между больным и его врачом, но этот врач — мужчина. Какова бы ни была болезнь, она вовсе не лишает нас пола и не избавляет нас полностью от власти другого пола» [Rapport, 1784, р. 512].
Сеанс магнетизма описан следующим образом: «Часто мужчина. проводит правую руку за спину женщины, они одновременно наклоняются друг к другу, чтобы содействовать этому прикосновению. Близость становится предельно возможной, их лица почти соприкасаются, дыхание смешивается, все физические впечатления мгновенно разделяются ими, и взаимное притяжение полов должно действовать во всю свою силу. Нет ничего удивительного, что чувства воспламеняются; одновременно работает воображение, внося во все это определенное расстройство, оно побеждает здравый смысл, подавляет внимание, женщины не могут отдавать себе отчет в том, что они испытывают, они не понимают своего состояния».
И далее следовал вывод: «Магнетическое лечение не может не представлять опасности для нравственности».
Месмер также отдавал себе отчет в узах, связывавших его с больными [Mesmer, 1781, р. 95]. Он даже описал их аффективную сторону: «Животный магнетизм должен в первую очередь передаваться чувствами. Только чувство может сделать теорию вразумительной. Например, один из моих больных, обычно подвергающий проверке действие, которое я оказываю на него, чтобы хорошо меня понимать, проявляет ко мне большее расположение, чем остальные мужчины».
Однако Месмер не прибегал ни к какому психологическому объяснению, придерживаясь всегда теории флюидов. Последняя допускала, так сказать, деперсонализацию терапевта. Она ссылалась на вмешательство некоей «третьей силы», которая, находясь в терапевте, все же существовала вне его. Терапевт был только вектором этой универсальной силы.
Месмер отказывался от словесного контакта с пациентом в фазе сомнамбулизма, что, несомненно, было бессознательным проявлением защитной тенденции. Известно, что заслуга первого применения словесного внушения в качестве терапевтического метода принадлежит Puysegur. Но возможно, что это открытие имело бессознательную мотивировку, и для Puysegur речь создавала дистанцию между врачом и больным, являясь, таким образом, другой формой защиты. Напомним, что и в наше время представители психоаналитического направления подчеркивают, что слово может увеличивать дистанцию между пациентом и врачом [Nacht, 1962J.
Но уже некоторые современники и ученики Месмера проявляли сдержанность по отношению к флюидам и преуменьшали их значение. Эти «волюнтаристы» публично признавали, что для получения благоприятных результатов надо любить больного и иметь настойчивое желание вылечить его. Показательной в этом отношении является уже упомянутая книга ученика Puysegur — Charles de Villers 1 «Влюбленный магнетизер», где автор в беллетристической форме излагает свои идеи: гипотеза флюидов не нужна, магнетизм состоит в «решительном желании» вылечить больного, сила воздействия врача покоится на сердечности и любви.
В спиритуалистических высказываниях Villers иногда улавливается предвосхищение прогрессивных идей некоторых современных психоаналитиков по поводу используемых в их методике лечебных факторов. Эти психоаналитики утверждают, что даже правильные интерпретации (симптомов) теряют свое значение, если они не подкреплены бессознательным отношением, подобным тому, которое предугадывал Villers. Например, он писал: «Душа магнетизера соединяется с душой сомнамбулы, таким образом отождествляясь с ней» [Villers, 1787, р. 133]. Эта мысль близка к тому, что позднее было написано Nacht: «Мы все признаем, что вмешательство психоаналитиков тем благотворнее, чем больше ему удается войти в общение с «бессознательным» больным, вплоть до того, чтобы буквально поставить себя на его место, оставаясь в то же время на своем» [Nacht, 1962, р. 20].
‘Charles de Villers был артиллерийским офицером, как и Puysegur (а также Laclos, знаменитый автор «Опасных связей»). Известно, что в то время офицеры пристрастились к магнетизму и находили в своей среде замечательных субъектов. Как писал об этом Figuier (I860) в «Истории сверхъестественного», «магнетизация со всем своим очарованием, казалось, стала главным занятием в жизни военных: это был золотой век армии». Указанная книга Villers являечся библиографической редкостью (ее единственный экземпляр находится в Муниципальной библиотеке Бе-зансона) и одной из первых работ, проливающих свет на проблему так называемых взаимоотношений с объектом.
Villers, высказываясь о влиянии на больного, говорит, что оно будет зависеть «от степени нашего внутреннего расположения» и особенно «от сердечности, которую я вложу в свою волю» [Villers, 1787, р. 121]. Nacht также полагает, что «поведение аналитика, если оно продиктовано доброжелательностью, становится тогда и только тогда той опорой и силой, которые необходимы больному, чтобы преодолеть страх, преграждающий путь к выздоровлению» [Nacht, 1962, р. 210].
Наконец, беллетристическое произведение Villers изобилует высказываниями об основополагающей роли любви; например: «Я заключаю в себе, следовательно, то, что способно принести облегчение ближнему; все наиболее возвышенное в моем существе имеет такое предназначение, и именно это ощущение самого искреннего участия дает моему другу уверенность, что он найдет в нем лекарство от своих недугов».
Не преминем здесь сопоставить эти слова со следующим утверждением Nacht: «Никто не может вылечить другого, если у него нет искреннего желания ему помочь. И никто не может иметь желание помочь, если он не любит в самом прямом смысле этого слова» [Nacht, 1962, р. 210]. Такая склонность является отчасти врожденной, однако Nacht считает, что «правильное отношение возможно лишь в том случае, если аналитику удастся снизить у себя самого до неизбежного минимума вечную амбивалентность человека» [Nacht, 1962, р. 208], чего можно достичь только посредством полного самоанализа.
К этому необходимо добавить, что в настоящее время, когда психоаналитику известна природа перенесения и контрперенесения, психотерапевтическая ситуация стала совершенно иной.
Таким образом, мы видим, что некоторые ученики Месмера, в частности Villers, осознавали значение взаимоотношений врача и пациента. Villers хорошо понимал, что в некоторых случаях такие взаимоотношения могут принять эротический характер, и предупреждал о возможных опасных последствиях этого. Но в отличие от академиков он отнюдь не отказывался от изучения межличностных отношений, имеющих место при магнетизме. Он признавал взаимозависимость в этих отношениях, но только частично. Хотя Villers смутно представлял себе эти взаимоотношения как «зависимость от внутреннего расположения» между двумя индивидуумами, а другие авторы после него говорили о чувстве доверия и даже привязанности, которую может испытывать больной к своему врачу, все же, по общему мнению, главная роль в терапевтическом процессе принадлежит врачу. Именно желание вылечить является основным, решающим фактором лечения. Так думали | Villers и другие магнетизеры того времени; они верили или исключительно в действие воли врача, или в комбинированное влияние воли и флюидов. Таким образом, вместе с Raymond de i Saussure можно сказать, что все понималось так, будто перенесение проявляется не со стороны больного, а со стороны врача, который хочет вылечить.
Такое одностороннее понимание отношений между пациентом и врачом можно истолковать как бессознательное сопротивление магнетизеров признанию всей сложности взаимоотношений. Терапевт, таким образом, защищает себя от аффективных проявлений пациента, он сохраняет определенную дистанцию. (Интересно, что даже в физическом плане произошли технические изменения: прямой контакт с телом больного при помощи пассов был заменен пассами на некотором расстоянии.)
Несмотря на частичное признание некоторыми магнетизерами в начале XIX в. значения межличностных отношений, сопротивление в целом продолжало проявляться. В конце XIX в. известные врачи, занимавшиеся гипнозом, все еше отказывались признать значение отношения пациента к врачу. Чтобы избежать понятия внушения (понятия психологического), они изобрели металлотерапию, которая ввела физический агент (еще один пережиток флюидизма). Но даже врачи, вступившие на путь психотерапии, проявляли некоторое бессознательное сопротивление, которое (и это парадоксально) иногда способствовало прогрессу психотерапии. Этим можно объяснить открытие Фрейдом понятия перенесения. Мы уже упоминали знаменитый эпизод с больной, проявившей влюбленность к Фрейду, и испуг последнего. Он отказался отнести этот инцидент на счет своей «личной неотразимости». Конечно, он предпочел деперсонализировать себя, предоставив себе роль другого лица, человека, которого действительно любила больная. Такой способ рассматривать вещи послужил отправной точкой для разработки теории перенесения (хотя у пациентки Фрейда могло быть физическое влечение к нему самому).
Breuer, как мы уже видели, пережил подобное приключение с одной из своих пациенток, небезызвестной Анной О., вследствие чего он оставил изучение истерии. Jones пишет, что Фрейд, для того чтобы заставить Breuer вновь заниматься проблемой, поведал ему, «как его больная бросилась ему на шею в аффективном бреду, и объяснил, по каким причинам следует рассматривать эти досадные инциденты как результат феномена перенесения. ».
Szasz (1963), изучавший защитный аспект перенесения, отмечает, что с выдвижением концепции перенесения «Фрейд эффективно снизил угрозу эротизма пациента». По мнению Szasz, к разработке этой концепции Фрейда подтолкнул случай с Breuer: не будучи лично замешан в дело, Фрейд мог оставаться хладнокровным наблюдателем и, следовательно, скорее найти объяснение. Однако нам представляется более вероятным, что аффективной мотивацией разработки понятия перенесения Фрейду послужил собственный опыт (т. е. упомянутый выше эпизод). Действительно, ведь если это должно было, по выражению Szasz, «устранить угрозу эротизма пациента», то более правдоподобно, что Фрейд постиг его в случае, когда сам ощутил себя под прицелом.
Каким бы ни был защитный характер перенесения, Фрейд все же оставил гипноз. Ему предстояло вновь найти перенесение в своем новом методе. Fenichel (1953) в «Психоаналитической теории неврозов» отмечает, что первой реакцией Фрейда, когда он столкнулся с подобным феноменом, было удивление. Однако из авторского текста неясно, когда это произошло — при применении гипноза или нового (психоаналитического) метода. Данная Fenichel библиографическая ссылка относится к статье «Динамика перенесения» (1912), которая никоим образом не связана с этим пресловутым удивлением.
Верно, что Фрейд в «Истории психоаналитического движения» высказывается следующим образом: «Мы можем также сказать, что психоаналитическая теория представляет собой попытку объяснить две оригинальные и неожиданные констатации, сделанные тогда, когда мы искали связи болезненных симптомов у невротиков с их источниками, т. е. событиями, пережитыми больными в прошлом: мы хотим поговорить о перенесении и о сопротивлении» [Freud, 1914, р. 81-82].
Задумался ли Fenichel над этим текстом? В самом деле, Фрейд говорит здесь об удивительном феномене, правда, приведенная выше цитата не позволяет установить, при каких обстоятельствах это удивление было выражено впервые.
Но как бы там ни было, разработав концепцию перенесения, Фрейд положил этим начало новой эры в психотерапии.
По мнению Ferenczi (1952), существует огромная индивидуальная разница в достижениях различных гипнотизеров; одни способны загипнотизировать только 10 % испытуемых, другие — 80-90 и даже 96 %. Автор считает, что здесь имеют значение представительная внешность гипнотизера, его социальный престиж, yвeренность в своих силах и даже некоторые физические особенности например черная борода (что в свое время соответствовало условному образу гипнотизера; сегодняшние гипнотизеры мюзик-холла чаще безбородые и имеют спортивный вид). Наконец, Ferenczi замечает, что, когда он начинал заниматься гипнозом, его невежество придавало ему самоуверенность, что способствовало успеху в достижении гипноза и было утрачено впоследствии.
Один из американских психоаналитиков, плодотворно работавший в области гипноза, рассказал нам, что он стал испытывать затруднения в гипнотической терапии после того, как сам подвергся психоанализу. Он спрашивал себя, не было ли это прежнее стремление гипнотизировать проявлением невроза. Мы сказали ему, что такое объяснение несостоятельно, ибо в той же мере можно считать невротическим симптомом и его нежелание продолжать использовать в исследованиях важный на его взгляд способ. Он охотно согласился с нами.
Тем не менее можно думать, что после психоанализа стремление гипнотизировать действительно может измениться: по-видимому, то, что служило вознаграждением, становится средством сублимации. Возможно также, что, познакомившись ближе с психоанализом, этот врач подпал под влияние весьма распространенного среди психоаналитиков мнения, согласно которому психоанализ, своим происхождением обязанный гипнозу, больше в нем не нуждается. Таким образом, его затруднения были обусловлены не только обращением к психоанализу для разрешения своих глубинных проблем, но и влиянием социально-культурных факторов, значение которых подчеркивал Огпе. Психоаналитикам, впервые заинтересовавшимся гипнозом, необходимо было преодолеть определенный конформизм. Число таких психоаналитиков возрастает (хотя и остается еще ограниченным) ввиду того, что гипноз становится излюбленным средством исследований во всех областях экспериментальной психологии и психотерапии.
Таким образом, психоанализ, произошедший от гипноза и позволяющий лучше его понять, может в свою очередь освещаться им. К сожалению, до сих пор относительно мало психоаналитиков интересуются гипнозом. Отказ от гипноза мог быть в свое время полезен Фрейду, но его современные последователи не имеют того же оправдания, чтобы оставаться на аналогичной позиции.
Новая попытка осветить проблему личности гипнотизера была предпринята Gill и Brenman. Они использовали самоанализ многих гипнотизеров, наблюдения психоаналитиков, лечившихся у гипнотизеров или проводивших гипноз, и опросили разных исследователей. Авторы признали, что не смогли найти характерных мотиваций в личности гипнотизера. Полученные ими результаты позволяют, однако, сделать определенные заключения. Они отметили у гипнотизера желание играть роль всемогущего родителя; впрочем, такое желание лежит в основе признания врача и особенно психиатра. Другая черта, часто встречающаяся у гипнотизера, — это склонность к актерству, стремление играть роль в сеансе гипноза, рассматриваемого как игра. Немало гипнотизеров, по-видимому, испытывают потребность много говорить. Наконец, значительную роль играет такой мотив, как «парадоксальная потребность близости и дистанции». Желание установить подобные отношения с другим человеческим существом испытывают все психотерапевты, но в особенности гипнотизеры.
В заключение можно сказать, что никаких характерных черт в личности гипнотизера (ни в личности гипнотизируемого), объясняющих восприимчивость к гипнозу, найти не удалось. При изучении этого вопроса необходимо учитывать самым серьезным образом, что в гипнозе личность гипнотизера и личность гипнотизируемого — взаимодополняющие роли. Таким образом, восприимчивость к гипнозу зависит от многочисленных интер и интраперсональных отношений.