сайт казанский собор в москве
Казанский собор в Москве
Казанский собор, освященный в честь Казанской иконы Божией Матери, был построен на Красной площади во второй четверти XVII века в благодарность за избавление России от польско-литовских захватчиков в 1612 году и в память о погибших в этой войне русских воинах. Это – первый храм, восстановленный в Москве из разрушенных большевиками святынь.
Казанская икона Божией Матери – одна из самых чтимых в Москве. Она была обретена в Казани 8 июля 1579 года: по легенде, девятилетняя девочка Матрона трижды видела во сне Пресвятую Богородицу, которая указывала ей место под развалинами дома, где находился Ее чудотворный образ. Девочка рассказала об этом видении местному священнику Ермолаю, и икона действительно была найдена в указанном месте.
Прошло 30 лет, и казанский священник Ермолай стал знаменитым патриархом Гермогеном. В страшное для России Смутное время он возглавил борьбу за сохранение русской государственности и был идейным вдохновителем русского ополчения. Уморенный голодом поляками в кремлевском Чудове монастыре, он до последнего вздоха отказывался благословить интервентов.
Именно по его приказу на помощь защитникам России из Казани была доставлена недавно обретенная икона Божией Матери. В марте 1612 года ее встретило в Ярославле II русское ополчение под руководством Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского и отправилось с ней в освободительный поход на Москву, занятую польскими войсками. В октябре после длительной осады Китай-города было решено брать его штурмом, и перед Казанской иконой отслужили молебен. По легенде, в ту же ночь греческому архиепископу Арсению, заключенному в Кремле, явился во сне преподобный Сергий Радонежский и сообщил, что «предстательством Богоматери Суд Божий об Отечестве преложен на милость, и Россия будет спасена». 22 октября 1612 года ополчение вошло в Китай-город, а через пять дней поляки, замученные голодом в Кремле, сдались.
В благодарность за помощь и заступничество князь Дмитрий Пожарский на свои средства построил в 20-х годах XVII века деревянный собор во имя Казанской иконы Божией Матери. Храм был освящен патриархом в присутствии царя и самого Пожарского, который принес икону на руках из своего дома на Лубянке, где она хранилась в Введенской церкви до возведения Казанского собора.
Сохранилось старинное предание, что Казанская икона находится не в самом храме, а над колокольней посреди креста и будто бы святую икону несколько раз вносили в собор, но всякий раз она снова являлась на кресте колокольни. Нельзя не увидеть аналогию с легендарной Иверской иконой, находящейся по соседству.
Раньше на месте Казанского собора в каменном здании находился один из Торговых рядов. И по возведении храма подле его ограды продолжали торговать – восковыми свечками, печеным хлебом, калачами и яблоками. Ссоры между торговцами и покупателями разбирались в старину на Потешном дворе в Кремле, и долгое время в Казанском соборе приводили к присяге купцов.
Если Покровский храм символизировал Небесный Иерусалим, то Казанский собор можно считать символом Церкви Воинствующей. Исследователи отмечали уподобление русских воинов ангельской коннице, выраженное цветами военной парадной формы XVII века – «золоченые латы, красные плащи и белые с золотыми концами крылья». Эти цвета соответствуют описанию в Апокалипсисе Христова Воинства Небесного, сражающегося со Зверем и его лжепророком. «Царь царей и Господь господствующих» восседает на белом коне и облачен в «одежду, обагренную кровию». Воинства Его в белых одеяниях (виссонах) следуют за ним также на белых конях. Основная цветовая гамма Казанского собора – сочетание красного, белого и золотого цветов – совпадает с цветами одежды русской конницы и апокалиптического Войска Небесного и в данном случае символизирует Воинство Христово.
В византийской православной эстетике цвета имели определенный символический смысл. Золото было символом Божественного сияния, самого Бога. Красный цвет выражал пламень, огонь, карающий и очищающий. Он также являлся символом крови Христовой, искупляющей грехи человечества. Белый цвет – цвет святости и чистоты, отрешенности от мирского, устремленности к духовной простоте и возвышенности. Глубина символики соответствует идейному замыслу Казанского собора как воинского храма православной Москвы – «щита и меча» всей России и всего христианского мира.
В Апокалипсисе сражение Войска Небесного с антихристом и победа над диаволом предшествуют описанию Небесного Иерусалима. Композиция Красной площади, от входа через Воскресенские ворота с Иверской Вратарницей, открывалась Казанским собором и разворачивалась в направлении к Лобному месту – московскому образу Голгофы, символу победы Христа и завершалась образом Града Божия – храмом Покрова на Рву. Русское православное воинство сражалось с врагами России под защитой Божией Матери и готовилось с Ее помощью сражаться с антихристом, а Самозванец Лжедмитрий воспринимался в русском религиозном сознании как один из его предтеч. Отречение от своего настоящего имени, данного при крещении, означало отречение от своей личности и замену ее на «личину». Антихрист, лживо выдающий себя за мессию, будет последним Самозванцем на земле, и с Казанской иконой, спасшей Россию от Лжедмитрия, связывали надежду на спасение православной России и всех христиан от лжецаря мира в последние времена.
Дважды в год, 8 июля и 22 октября – к Казанскому собору из Кремля устраивался торжественный крестный ход с участием царя. По благословению патриарха часть духовенства, отделившись у Лобного места от основного шествия, шла «по градам» – по крепостным стенам Китай-города, Белого и Земляного, окропляя их святой водой.
В середине XVII века в Казанском соборе служили протопоп Иван Неронов и затем Аввакум, – «ревнители благочестия», не принявшие церковную реформу патриарха Никона, которая положила начало раскола русской православной Церкви на никониан и старообрядцев. Сюда Никон прислал свою первую грамоту с требованием заменить двуперстное крестное знамение на троеперстное и коленопреклонение на поясной поклон. Отсюда же Иван Неронов и Аввакум были отправлены в заточение.
В петровское время по указу царя Казанскую икону доставили в новую столицу Санкт-Петербург, где позднее для нее построили Казанский собор на Невском проспекте.
В здании Земского приказа, некогда стоявшего прямо напротив Казанского собора, на месте нынешнего Исторического музея, 26 апреля 1755 года состоялось торжественное открытие Московского университета и двух гимназий при нем. Поскольку собственной домовой церкви университет еще не имел, то праздничный молебен был совершен в Казанском соборе, и первое время студенты и преподаватели ходили на службу в этот храм. И хотя поиски собственной церкви университет начал незамедлительно, самые первые страницы его истории оказались связанными именно с Казанским собором. По мистическому совпадению первый настоятель вновь открытой в 1995 году Татианинской церкви МГУ прот. Максим Козлов был священником восстановленного незадолго до этого Казанского собора, и первые молебны о возвращении Московскому университету его домовой церкви на Моховой также совершались снова в Казанском соборе.
Здесь же до 1812 года продавались лубочные картины, а перед самым вступлением Наполеона – карикатуры на французов и их императора, рисованные художниками Теребеневым и Яковлевым. Вся Москва собиралась здесь отводить душу, разглядывая их. Тут же распространялись и знаменитые антинаполеоновские, или как их еще называли «ростопчинские» афишки, написанные московским градоначальником Ф.Ф.Ростопчиным – жившем в доме на Лубянке, перестроенном из …палат князя Пожарского.
В грозные дни осени 1812 года перед Казанской иконой отслужили молебен о спасении Отечества, на котором присутствовал М.И.Кутузов.
Справиться с иноземными варварами России оказалось легче, чем со своими собственными. После революции собор разделил печальную участь большинства московских святынь, мешавших осуществлению мировой революции. Правда, в 20-е годы мученик и подвижник русской культуры архитектор П.Д.Барановский успел отреставрировать его первоначальный облик XVII века и снять бесценные чертежи и замеры. Потом он попал в заключение за отказ участвовать в сносе храма Покрова на Рву, Казанский собор закрыли и сперва превратили в столовую и склад, а летом 1936 года сломали, так отметив его трехсотлетие.
Через год на его месте появился временный павильон III Интернационала, построенный по проекту Бориса Иофана (архитектора несостоявшегося Дворца Советов). Позднее здесь было открыто летнее кафе, а на месте алтаря устроена общественная уборная, дожи.
По решению московского правительства, Казанский собор на Красной площади был восстановлен по проекту ученика Барановского Олега Журина.
4 ноября 1990 года Святейший Патриарх Алексий II заложил камень в основание собора, а через три года освятил заново возведенный храм.
В 1610 году в селе Коломенском расположился станом Лжедмитрий II с воеводою Сапегой. В память избавления Москвы от поляков и от Тушинского Вора царь Михаил Федорович приказал заложить здесь пятиглавый храм в честь Казанской иконы Богоматери, оказавшей помощь русскому воинству. Храм был освящен только при Алексее Михайловиче. И под крестом церкви появилась надпись, что она построена в честь столетия взятия Казанского ханства в 1552 году.
В Дмитровском приделе Казанского храма находится список с чудотворной Державной иконы Божией Матери, явленной в Коломенском в 1917 году.
История создания храма
Казанский собор на Красной площади — э тот великолепный храм — был построен в 1620-х годах на средства возглавившего ополчение русского воинства против польско-литовских интервентов князя Дмитрия Михайловича Пожарского и бывших ополченцев в память о победе над поляками в Московской битве в 1612 году. Храм нарекли Казанским в честь чудотворной Казанской иконы Божией Матери — главной войсковой святыни Второго народного ополчения, которая была принесена в собор лично князем Пожарским из Введенской церкви на Лубянке.
Первоначально храм был деревянным с двумя приделами. Верх собора перекрывала пятиярусная пирамида кокошников, что создавало необыкновенно нарядный и торжественный вид. В октябре 1625 года собор был освящен патриархом Филаретом.
Однако в 1630 году сильнейший пожар сильно повредил храм, и он был перестроен по образцу Малого собора Донского монастыря мастерами Семеном Глебовым и Наумом Петровым (по другой версии – царским мастером Абросимом Максимовым). Строительство осуществлялось на средства государя Михаила Федоровича. Каменный храм был освящен патриархом Иоасафом 15 октября 1636 года и с этого времени стал важнейшим среди Московских церквей, поскольку его настоятель занимал одно из первых мест в Московском духовенстве.
Новое сооружение поражало своей архитектурой, иногда называемой «огненной» за счет большого количества кокошников, напоминавших языки пламени, и невероятной гаммой цветов. Каждый цвет и материал символизировал что-то свое, уникальное. Традиция эта пришла из Византии. Золото символизировало Божественное сияние, красные и охристые цвета — огонь и кровь. Всё это напоминало не только о тяжелых и кровавых битвах Второго народного ополчения, но и о каре Божией и очищении человеческой души, а также о том, что когда-то Иисус Христос Своей святой кровью искупил грехи всего человечества.
В 1650 году перед собором были построены новая паперть и колокольня, а в конце 17 века устроено парадное крыльцо. После окончания строительства собора была сделана гладкая деревянная мостовая от него до Лобного места, получившая сначала название Красный мост, а возле храма – Красная площадь.
Многие известные деятели церкви и государства бывали и служили в Казанском соборе. В 1636 году здесь на освящении присутствовал вместе с патриархом Иоасафом первый царь из династии Романовых — Михаил Федорович. Здесь служили не принявшие реформу патриарха Никона протопоп Аввакум (Петров) и его сподвижник протопоп Иоанн (Неронов). Кстати, здесь же в храме они были арестованы и отправлены в ссылку.
За ветхостью в 1801 году собор был перестроен в стиле классицизма. Была сломана прежняя шатровая колокольня и к 1805 году выстроена новая двухъярусная. В 1812 году здесь, перед Казанской иконой Божией Матери, присутствовал на молебне о спасении Российской империи полководец М.И. Кутузов. Французское нашествие не пощадило храм. Он был осквернен и ограблен.
Послевоенная реконструкция окончательно изменила первоначальный вид храма. В 1849 году внутри собора был установлен новый иконостас, в 1865 году надстроен третий ярус колокольни, а в 1873 году сделана новая роспись стен. Однако, современники в один голос утверждали, что перестройка сильно повредила храму, лишив его своей оригинальности. Он из уникального архитектурного сооружения превратился в типичный провинциальный храм. В таком виде он и просуществовал вплоть до грозных революционных событий.
Именно с амвона Казанского собора 8 (21) июля 1918 года, во время службы, патриарх Тихон произнёс проповедь о расстреле императора Николая II и его семьи. В сентябре того же года произошло самое драматичное событие в истории храма — была похищена его главная святыня — список с иконы Казанской Божией Матери, почитавшийся верующими как чудотворный.
В 1925 году под руководством архитектора Петра Барановского на средства прихода была проведена серьезная реконструкция и реставрация храма, в ходе которой ему был возвращен первоначальный облик, открыты его знаменитые кокошники.
Но смутное время ХХ века не пощадило Казанский собор. В 1929 году новая власть приняла решение снести храм, как мешающий проведению массовых мероприятий на Красной площади. Благодаря самоотверженности Петра Барановского, который вместе со своими учениками произвел необходимые замеры и фотофиксацию собора, сохранились подробные сведения об его архитектурном облике. Вскоре Казанский собор закрыли. Сначала там находилась столовая, потом склад, а летом 1936 года здание собора снесли.
Через год на его месте появился временный павильон III Интернационала, затем открыто летнее кафе, а на месте алтаря устроен общественный туалет(. ).
Но Бог поругаем не бывает! В 1990-1993 году по инициативе Московского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры храм был восстановлен в своих первоначальных формах. Автором проекта стал архитектор Олег Журин, один из учеников Петра Барановского. Основные средства для строительства (помимо народных пожертвований) были предоставлены правительством Москвы. 4 ноября 1990 года Святейший Патриарх Алексий II заложил камень в основание собора, а ровно через три года освятил заново возведенный храм. Главный престол собора освящен в честь иконы Божией Матери «Казанская».
Сайт казанский собор в москве
Но особенно способствовало возвышению Православия среди волжских магометан явление в городе Казани 8 июля 1579 года чудотворной иконы Божией Матери.
Трудно шло дело проповеди Евангелия в покоренном царстве среди закоренелых мусульман и язычников. Пресвятая Богородица, покровительница проповедников Слова Божия, еще в земной Своей жизни разделявшая со святыми Апостолами благовестнические труды, видя старания русских миссионеров, не замедлила послать им Небесную помощь, явив Свою чудотворную икону.
Список с иконы, явленной в Казани, изложение обстоятельств ее обретения и описание чудес были посланы в 1579 году в Москву. Царь Иоанн Грозный повелел устроить на месте явления храм в честь Казанской иконы Божией Матери, где и поместили святую икону, и основать женский монастырь. Матрона и ее мать, послужившие обретению святыни, приняли постриг в этой обители.
В год явления ее в Казани (по другим источникам двумя годами позже) начался знаменитый поход «за Казань» (за Уральские горы) блаженного Германа, казачьего атамана Ермака Тимофеевича Повольского (†1584), увенчавшийся присоединением Сибири. Благодатной энергии, излученной чудотворным образом, было достаточно, чтобы за несколько десятков лет русские землепроходцы-миссионеры прошли на восток, «встречь солнца» многие тысячи километров и в праздник Покрова в 1639 году вышли в первое плавание по Тихому океану, благовествуя спасение окрестным народам.
Присоединившиеся к ополчению казанские дружины принесли с собой список с Казанской чудотворной иконы, которую в Ярославле передали князю Димитрию. Пресвятая Владычица взяла ополчение под Свое покровительство, и Ее заступлением была спасена Россия.
Трехдневный пост и усердная молитва пред Казанской иконой Божией Матери приклонили Господа на милость. В осажденном Кремле находился в то время в плену прибывший из Греции, тяжело больной от потрясений и переживаний, архиепископ Элассонский Арсений (впоследствии архиепископ Суздальский; † 1626; 13 апреля). Ночью келлия святителя Арсения вдруг озарилась Божественным светом, он увидел Преподобного Сергия Радонежского (память 5 июля и 25 сентября), который сказал: «Арсений, наши молитвы услышаны; предстательством Богородицы суд Божий об Отечестве преложен на милость; заутра Москва будет в руках осаждающих и Россия спасена».
В воскресенье, 25 октября, русские дружины торжественно, с Крестным ходом, пошли в Кремль, неся Казанскую икону. На Лобном месте Крестный ход был встречен вышедшим из Кремля архиепископом Арсением, который нес Владимирскую икону Богородицы, сохраненную им в плену. Потрясенный свершившейся встречей двух чудотворных икон Богородицы, народ со слезами молился Небесной Заступнице.
По изгнании поляков из Москвы князь Димитрий Пожарский, по данным Никоновской летописи, поставил святую Казанскую икону в своей приходской церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы, на Лубянке, в Москве. Позже иждивением князя-патриота на Красной площади был воздвигнут Казанский собор. Святая икона, бывшая в войсках Пожарского при освобождении Москвы, в 1636 году перенесена была в новоустроенный храм. Ныне этот святой образ находится в Богоявленском Патриаршем соборе Москвы.
В память освобождения Москвы от поляков установлено было совершать 22 октября особое празднование в честь Казанской иконы Божией Матери. Сначала это празднование совершалось лишь в Москве, а с 1649 года было сделано всероссийским.
В 1709 году перед Полтавской битвой Петр Великий со своим воинством молился перед иконой Казанской Божией Матери (из села Каплуновки). В 1721 году Петр перенес один из списков с Казанской иконы Богородицы из Москвы в Петербург, где икона вначале была поставлена в часовне, потом в Александро-Невской Лавре, а с 1737 года в храме в честь Рождества Богородицы на Невском проспекте. В 1811 году перед Отечественной войной святая икона Небесной Заступницы перенесена в новосозданный Казанский собор.
В 1812 году Казанский образ Божией Матери осенял русских солдат, отразивших французское нашествие. В праздник Казанской иконы 22 октября 1812 года русские отряды под предводительством Милорадовича и Платова разбили арьергард Даву. Это было первое крупное поражение французов после ухода из Москвы, враг потерял 7 тысяч человек. В тот день выпал снег, начались сильные морозы, а армия покорителя Европы начала таять.
В многочисленных чудотворных списках с Казанской иконы прославляется на Руси Пречистая Богородица, Покровительница православного русского народа. Из множества икон Богородицы, почитаемых в Русской Православной Церкви, ни одна не распространена в таком числе, как Казанская. Всей Православной Русью она свято чтится, к ней чаще всего обращают взоры в бедах и болезнях, взывая: «Заступнице усердная, Мати Господа Вышняго, за всех молиши Сына Твоего Христа Бога нашего. всем полезная даруй и вся спаси, Богородице Дево, Ты бо еси Божественный покров рабом Твоим».
Благодатным осенением расположились иконы Пречистой Богородицы по лицу нашей Отчизны, воистину образуя Небесный покров. Ее неустанным ходатайством ниспосланный Божественным Сыном, принесшим Себя в жертву для спасения человечества. Древний Владимирский святой образ Богородицы хранит и благословляет наши северные пределы, Смоленская и Почаевская иконы ограждают запад, а на восток, до края земли сияет лучами неизбывной благодати чудотворный Казанский образ Пречистой нашей Матери.
История собора
Введение в сборник
«КАЗАНСКИЙ СОБОР НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ»
(в сокращении)
О времени постройки Собора
По этому предмету в источниках и литературе можно встретить различные данные.
В “Клировых ведомостях”, описях и Метрике Собора XIX ст. вопрос раскрывается обычно в таких словах: время основания (“построения”) ”полагается разное: 1625, 1630, 1636 годы. Достоверно известно, что церковь освящена в октябре 1636-го года«. Это — первоначальное или повторное — освящение было отмечено, например, в древнем Синодике Казанского собора, в изданных П. Строевым «Выходах государей…«, других документальных публикациях. Что касается собственно “построения” Казанского собора, то поскольку здесь не было единодушия уже у «изследователей древностей«, то составители описей неизменно приводят несколько наиболее часто употребимых дат.
Выясняя этот вопрос, мы следуем отчасти выводам протоиерея А. И. Невоструева, его «Исторической записке о Московском Казанском соборе«, составленной в 1860 гг. (опубликована не была). Среди предложенных ученым священнослужителем объяснений наиболее убедительным кажется употребление даты “1625 год”, фигурирующей в “Никоновой летописи”: она приводится в связи с украшением князем Дмитрием Пожарским, по обету, чудотворного Казанского образа Божией Матери. Текст Хронографа указывает: “по повелению Государя Царя и великого Князя Михаила Федоровича всеа Русии, и по благословению великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всеа Русии”. Это обстоятельство и указание на украшение иконы “многою утварию” (что более применимо к храму, нежели к отдельной иконе), действительно могли явиться причиною того, что впоследствии известие трактовалось как обустройство самого Казанского собора или предшествовавшего ему храма.
Дата «1630-й год» в историографии весьма часто соседствует с 1633-м годом, что невольно наводит на мысль об их общем происхождении. В приведенной Невоструевым “Выписке из древностей о Казанском соборе…”, в “Обозрении Москвы…” А. Ф. Малиновского и некоторых других материалах эти даты прямо связываются с началом и окончанием сооружения Собора. Но ближайшие к этим источникам описания XVIII столетия упорно указывают: соборная церковь построена “около 1630-го году” и “так названа потому, что в ней в 1633-м году поставлена чудотворная икона Казанския Богородицы«. Интересно, что это последнее указание перекликается с данными других конкретных документов. Так, согласно сведениям о проведении крестных ходов в праздники Казанской иконы Божией Матери в 1633 г. процессия впервые направилась в специально устроенный для святыни отдельно стоящий храм — некая церковь “Пречистыя Богородицы Казанския, что в Китае городе у стены, меж Ильинских и Николских ворот”. Эта церковь просуществовала очень недолго, погибнув в огне московского пожара 1634 года, и, наверное, она-то и отождествлялась позднейшими “изследователями” с Собором на Красной площади.
Сказанное позволяет предположить, что и 1630?й год попал в историю Казанского собора аналогичным образом: возможно, в XVIII веке были известны документы, так или иначе указывавшие на начало строительства (закладку) церкви “у стены”. Но не исключено, что имело место и ошибочное истолкование сведений о приделе церкви Введения на Лубянке (Сретенке). Данная мысль небезосновательна. В так называемых «Ладанных книгах» под 25 октября 1629 года и 26 октября 1630 года значится ранее не использовавшаяся форма записи: “к церкве к Пречистой Богородицы Казанской на Устретенской улице”, без уточнения, что речь идет о приделе Введенского храма. Недостаточно внимательному собирателю сведений это легко могло показаться косвенным свидетельством появления (“около 1630-го году”) нового храма. Надо иметь также в виду, что Устретенской (Сретенской) улицей в старину именовали иногда улицу Никольскую, в начале которой и был воздвигнут Казанский собор.
Итак, 1625-й, 1630-й, а также 1633-й годы имеют значение как этапы предыстории Казанского собора, когда происходят события, связанные с чудотворной иконой, храмами-предшественниками, но, судя по всему, никак не относящиеся к постройке самого Соборного храма.
Достаточную ясность в вопрос о времени постройки Собора внес в начале XX в. протоиерей А. Никольский. В работе “О празднествах в Московском Казанском соборе…” он ограничил сроки возведения здания 1635-1636 годами, основываясь на тексте древней “Книги расходной жалованью и милостыни 7145[1636/37] года”, где прямо говорится о строительстве в названный период по указу царя Михаила Федоровича “церкви пречистые Богородицы Казанские, да предела Аверкия Ерапольскаго…”. Из всех рассмотренных приведенная датировка, конечно, может считаться наиболее убедительной, поскольку имеет неоспоримые информационные источниковедческие достоинства: не носит (как некоторые из приведенных выше вариантов) двусмысленного характера; не противоречит другим историческим данным, но, напротив, подтверждается ими, хорошо согласуется с достоверно известным моментом освящения храма, позволяя, между прочим, избежать здесь недоумения, которое присутствует в ряде старых описаний: “неизвестно от чего освящение церкви отложено было до 1637 года”.
В вопросе о «основателе«, ктиторе-строителе Казанского собора издавна существует два мнения: одно из них связывает его с царем Михаилом Федоровичем, другое — с князем Димитрием Михайловичем Пожарским.
В печатных изданиях с конца XVIII в. и по настоящее время превалирует последняя точка зрения. Но причина ее распространенности кроется не в том, что она более доказана и подкреплена конкретными документами, а в том, что она сделалась привычной, своего рода “общим местом” еще с описаний московских древностей последних десятилетий XVIII ст.
Что касается взгляда, который связывает возведение Казанского собора с волей царя Михаила, то впервые он, кажется, был высказан печатно только в 1809 г. И. Нехачиным в труде “Новое ядро Российской истории…”, и то — всего лишь в форме краткого указания; в дальнейшем этот взгляд так и остался “не на виду”, вне широкой публикационной традиции.
Существование параллельно двух названных версий, конечно, не могло не вызывать со стороны самых дотошных исследователей истории храма попыток окончательно определиться в данном вопросе, или хотя бы внести в него большую ясность. С середины XIX до начала XX века предпринято несколько такого рода опытов, оставшихся практически незамеченными. Вновь вводя их в научный оборот, мы имеем возможность не только составить старые соображения (ныне некоторые из них объективно не могли бы быть высказаны), но и дополнить новыми данными.
Обратимся к статье И. Крылова «Крестный ход в Казанский собор, 22-го октября» в «Московских ведомостях«, опубликованной в 1850 г.. Отметив, что ктиторство Пожарского указывается только в книгах конца XVIII ст. без ссылок при этом на источники, автор предпринимает самостоятельный экскурс. Вывод оказывается следующим: “Настоящим строителем Казанскаго собора гораздо верней почитать […] Царя Михаила Феодоровича”. Действительно, кроме Чудотворной иконы исследователем не было найдено “ни одной малой черты, ни одной вещи, которая напоминала бы о Князе Пожарском, даже как и не о строителе собора”. Не было зафиксировано “не только рода Пожарскаго, но и его самаго в [древнем]Синодике”. В то же время обращается внимание, что надписи (одна взята из путеводителя Максимовича 1792 г.) на двух колоколах, слитых “в самый год освящения” Собора, свидетельствовали именно о царском вкладе.
Вывод Крылова развил спустя несколько лет протоиерей А. Невоструев в “Исторической записке…”. Не приводя новых данных, он идет дальше по части логических соображений, показывая закономерность появления Собора “от благочестия царскаго” наряду с постройками прежних монархов, знаменующими великие исторические события в жизни страны, и отмечая Казанский собор как памятник преемственности Династий. Невоструев выстраивает единый ряд из фактов, свидетельствующих о традиционно особом внимании Романовых к Собору (здесь — и пожалование царем Алексеем Михайловичем Служебника, и частые его посещения Собора, в т. ч. и в праздник Гурия и Варсонофия, придел в честь которых он построил…).
Одновременно, автор отводит в сторону мысль о Пожарском как о храмоздателе Казанского собора, рассматривая чудотворную Казанскую икону Божией Матери прежде всего как «достояние Отечества» и отмечая малую вероятность возведения такого Собора князем-подданным, да еще спустя более 20 лет по воцарении Михаила Феодоровича.
Совершенно иной подбор данных приводит в подтверждение царского храмоздательства протоиерей А. Никольский, как-будто даже не знакомый с выкладками своих предшественников. Автор цитирует опубликованное А. Поповым в 1869 г. «Продолжение Хронографа редакции 1617 года по списку 1647 г.«, где, в числе прочего, представлен перечень наиболее значительных сооружений Михаила Федоровича, сообщающий и о “церкви прекрасной во имя пречистыя Богородицы честнаго ея чюдотворнаго образа Казанския”. Хорошим подкреплением этого служит древний текст — “Книга расходная жалованью и милостыни…” 1636/37 года. Здесь среди конкретных объектов сообщается о выдаче “государева жалованья” в “церковь пречистые Богородицы Казанские, да предел Аверкия Ерапольскаго”.
История архитектуры Казанского собора.
Казанский собор на Красной площади был построен в воспоминание об освобождении Москвы и, в широком смысле, — Русского государства от польско-литовских интервентов, которое совершилось при помощи и заступлении Божией Матери, явившей свою милость через чудотворную Казанскую икону.
Согласно некоторым историческим данным, еще в 1611 г. в Москву, занятую тогда поляками прислан был из Казани упомянутый выше Образ, с которым у врагов отбили Новодевичий монастырь. После того, как икона с наступлением зимы была отправлена обратно, в Ярославле произошла ее “нечаянно благословенная” встреча со Всероссийским ополчением Минина и Пожарского, направлявшимся к столице. Икона стала главной святыней Ополчения, своего рода боевым его знаменем, принесшим в дни решающих боев за Москву (22-24 октября 1612 г.) полную победу.
Первоначально святыня Ополчения была помещена в приходскую церковь князя Пожарского — Введения Пресвятой Богородицы во Храм, что на Лубянке (Сретенке), где в честь иконы устроили особый придел. По распоряжению царя Михаила Федоровича сюда дважды в год — 8 июля, в день явления образа в Казани в 1579 г., и 22 октября — на праздник Св. Аверкия Иерапольского, когда штурмом был взят Китай-город, — стали совершаться большие Крестные ходы из Кремлевского Успенского собора. До построения Казанского собора икону носили с Крестными ходами и в другие храмы, включая церковь, что «в Китае-городе у стены, меж Ильинских и Никольских ворот«, — прямую предшественницу Собора на Красной площади.
Рост народного почитания Казанского образа Усердной Заступницы отеческой Веры, Трона и государства, высокоторжественные празднования которого проходят в столице с непременным участием Царя и Патриарха, должно было подвести к идее создать особенный храм-мемориал, призванный выразить пафос осененной верой борьбы русских людей с иноземными захватчиками. Ведь и поначалу святыня была помещена в приходскую церковь Пожарского, которая еще в 1611 г. оказалась буквально в очаге сопротивления и жесточайших схваток с врагом. Кстати, и первоначальная Казанская церковь «у стены» Китай-города была устроена вблизи круглой башни Китай-города, которая в битве 22 октября 1612 г. была “Пресвятыя Богородицы образом первовзята”, что говорит о поиске историко-мемориального места для храма, кульминацией которого стало, конечно же, сооружение Собора на Красной площади.
Казанский собор (как он стал называться) расположился на одной площади с храмом Троицы (Покрова на Рву или Василия Блаженного) — величественным монументом Казанской эпопеи Ивана Грозного, рядом с Кремлем, каждый камень которого хранил память о героических свершениях прошлого.
Став частью грандиозного ансамбля, спаянного единым идейно-образным и историко-мемориальным содержанием, Казанский собор поистине приобрел значение Российского памятника преодоления Смуты. В свою очередь, монументальная композиция самой Красной площади стала выражать преемственную связь общенациональных побед, обрела, наконец, целостное и содержательное значение собрания святынь Державной истории. Особое звучание приобретали отныне крестные ходы, главной ареной которых стала величественная площадь, способная вместить тысячи участников. Первоначальная композиция Собора включала в себя собственно главный храм (возможно, с обходной галереей), придел Св. Аверкия Иерапольского, а также, вероятно, и шатровую колокольню, смещенную к северо-западному углу основного объема. Мы не имеем прямых указаний источников, что колокольня существовала уже в момент освящения храма, не находим, однако, и серьезных оснований сомневаться в этом. Известный нам архитектурный ее облик (об этом ниже) типичен для всего XVII ст. и, бесспорно, был предусмотрен изначальным замыслом храмоздателей, подтверждением чему — известное о соборных колоколах: по меньшей мере два из них имели надписи, что слиты в 1636/37 гг. по желанию Царя и его Семьи специально «к церкви новоявленнаго образа Пречистыя Богородицы Казанския«. Представляется маловероятным, чтобы царственнымктиторам что-то помешало поручить строительство колокольни вместе с отливкой колоколов и для них. Следует добавить, что в церковном зодчестве нач. XVII ст. единовременные храмам колокольни нередко строились в положении, подобном Казанскому собору. Ближайшим по времени примером является храм Св. Троицы в Никитниках (к 1634 г.).
Основные сведения о первоначальном облике Казанского собора дают, как ни странно, материалы, связанные с последними годами его существования. В 1925 г. под руководством П. Д. Барановского была начата реставрация памятника, ставившая целью расчистку его от позднейших пристроек и наслоений. К 1933 г., когда работы были прерваны, Барановский успел восстановить южный фасад и, частично, — остальные. Была начата вычинка кладки придела Св. Аверкия Иерапольского. Раскрытия тщательно фиксировались. Некоторые детали первоначального оформления Собора выявились в ходе его разрушения в 1936 г.. Так, в нижней части четверика с западной стороны обнажились после сноса трапезной отдельные элементы древнего фасадного декора, созвучные южному фасаду), что, судя по графической реконструкции 1920 гг., не было неожиданностью для Барановского.
Облик шатровой колокольни, разобранной в 1802 году, воспроизводят (хотя и противоречиво в деталях) несколько художественных изображений 2-й пол. ХVIII и нач. XIX вв. и некоторую информацию о ее нижней части дает схематический рисунок Собора на плане конца XVII в.
Казанский собор имел сравнительно небольшие размеры. Тем не менее, благодаря своеобразному объемно-пространственному решению, богатому и тщательно выполненному декору, он смотрелся необычайно монументальным и внушительным, сохраняя самостоятельное значение наряду с храмом Покрова на Рву и Кремлевскими соборами. Соборная церковь представляла собой кубический бесстолпный объем, завершенный пирамидой разновеликих, расположенных «вперебежку» кокошников и одной массивной световой главой. Фасады имели трехчастное, соответствующее древней традиции членение. Вследствие разницы в обработке верха и низа четверика они состояли как-бы из двух самостоятельных ярусов. Основание собора было украшено арочными нишами (ложными арками), отвечавшими форме располагавшихся по центру перспективных порталов. (Последние имели развитый, прерывавшийся фигурными дыньками профиль). Арки (с подчеркнутыми профилем архивольтами) опирались на несколько приплюснутые импосты, покоившиеся на невысоких пилонообразных лопатках, разделанных филенками.
Существует предположение, что декоративная структура низа четверика была тождественна гульбищу (галерее). М. А. Ильин в специальном разделе многотомной “Истории русского искусства” пишет: “Нижняя часть Казанского собора была обработана ложными арками, как-бы перекликавшимися с аркадой первоначально существовавшего гульбища”). Коснувшись необычайно важного вопроса Ильин, к сожалению, не подкрепляет свою мысль дополнительными рассуждениями и ссылками на источники. О существовании гульбища на ранней стадии соборного храма есть ряд косвенных данных. Так, на фотографиях 1930 гг. заметно, что обработанное арками основание здания примерно на ширину одного кирпича выдается по отношению к верхним стенам, на фасадах отсутствуют горизонтальные членения (базовый профиль карниза), которые создавали бы переход ко второму ярусу. Это наводит на мысль, что нижняя часть здания была выведена строителями одновременно с дополнительной (параллельной) сводчатой конструкцией галереи, скрывшей своим сводом внешнюю линию кладки четверика и образовавшая своеобразную “ступеньку” в толще стены.
В “Житии Григория (Ивана) Неронова” при описании службы протопопа в Казанском соборе есть следующее место: “И прихождаху мног народ в церковь отвсюду, яко не вмещатися им и в паперти церковной, но восхождаху на крыло паперти, и зряще в окна послушаху пения и чтения Божественных словес”. Вероятно, речь идет о скоплении народа в пространстве галереи, из боковых частей которой («крыльев«) можно было заглянуть в несколько небольших окон “настоящей” церкви.
Прясла верхней половины четверика были также разделены лопатками, которые совпадали с нижними по оси, ширине и по типу декорировки. Лопатки эти были почти вдвое длиннее нижних и завершались неширокими профилированными карнизиками. В заглубленные плоскости стен между лопатками были врезаны небольшие с арочными перемычками окна, которые благодаря своим рамочным, с треугольными фронтончиками наличникам имели сходство с бойницами башен Смоленской крепости, Пафнутьево-Боровского монастыря и т. п. Аналогичные по форме, но без наличников и с отливами наружу окна имелись и в нижнем ярусе четверика, в очерченных ложными арками плоскостях, столь скромное их оформление объясняется, конечно, тем, что они не были внешними, а выходили в галерею.
Непосредственно над проемами поверху четверика шел первый пояс килевидных кокошников, образовывавших вместе с лопатками стен своеобразные киоты. Завершение Собора имело пирамидальную структуру и включало еще несколько рядов кокошников. Ряды эти различались как размерами, так и общей конфигурацией (планом). Массивные, равные по величине ложным закомарам четверика кокошники 2-го большого пояса образовывали в плане восьмигранник со срезанными углами. У основания главы шел ряд из вдвое меньших кокошников, вновь располагавшихся параллельно плоскостям фасадов здания. Помимо трех основных поясов, имелись еще два вспомогательных ряда несколько уплощенных кокошников. Один из них находился между первым и вторым крупномасштабными рядами и был по-существу промежуточной врезкой. Другой был переходным к шее венчающей главы.
По окружности массивного, прорезанного щелевидными окнами барабана шел аркатурный поясок. Он был выложен простым валиком и опирался на столбики со жгутиками. Выше арочек располагался изящный поребрик, а также широкий многопрофильный, поддерживаемый миниатюрными кронштейнами карниз.
О том, как выглядел первоначально верх главы собора (его купол) сегодня можно только строить предположения. На схематических рисунках храма XVII в. и некоторых более поздних изображениях — плане “с гербами городов” и на рисунке и гравюре Девельи он имеет везде луковичную форму. Не исключено, что это самый ранний вариант главы, т. к. он отвечает архитектуре храма Василия Блаженного, также обильно украшенного кокошниками. Барановский в 1920 гг. устроил над зданием шлемовидное покрытие. При этом он мог руководствоваться не собственной типологией храма, а своими предпочтениями или “оперативной ситуацией” — шлемовидная глава получалась простым удалением деталей барочной архитектуры (фонарик, люнеты) Собора.
С восточной стороны к Собору примыкал объем алтаря, не затронутого реставрацией 1920 гг., но отвечающего, по-видимому, первоначальному образу. Алтарь основного четверика представляет собой одну, почти по всю ширину четверика апсиду, стена которой делилась лопатками на 6 прясел и имела 4 оконных проема (3 из них находились со стороны Никольской ул. До реконструкции второй половины XVIII в. окна, конечно, были небольшими); полусферическая кровля достигала уровня окон 2-го яруса четверика.
С северной стороны Собора располагался придел Св. Равноапостольного Аверкия Иерапольского. Он представлял собой небольшой, квадратный в плане бесстолпный одноглавый объем, убранный кокошниками. Главка имела несколько более вытянутые пропорции и вдвое меньшее число щелевидных окон; декор барабана и покрытие, конечно, отвечали Соборным. Придел Св. Аверкия был сдвинут к востоку настолько, что его апсида составляла с главным алтарем общую линию фасада, образовавшую, таким образом, два полукружья. Размеры стороны четверика придела были вдвое меньше стороны четверика основного Собора.
В 1920 гг. к реставрации церкви Св. Аверкия только-только приступили: был снят позднейший штукатурный слой главы и стен, вычинены несколько крупных кокошников. Но даже то немногое, что осталось на фотоизображениях, позволяет охарактеризовать древнюю структуру придела. Первое, о чем надо сказать — это двухчастное членение фасадов, которые делились тремя филенчатыми лопатками на два прясла, каждое из которых завершалось большим килевидным кокошником (южная, частично скрытая примыканием к Собору стена, состояла из одного такого прясла). С западной и северной сторон придела имелись небольшие оконные проемы, как-бы вставленные в глубокие квадратные и очерченные профилем киоты (так было, по крайней мере, с окнами второго яруса). Над первым поясом ложных закомар (кокошников) располагался второй, вписанный в меньший по размерам квадрат. Элементы данного ряда, между прочим, совпадали по осям с находившимися ниже. Аналогичная структура частично прослеживается, например, на южном (Никитском) приделе ц. Троицы в Никитниках (1634 г.), что помогает реконструировать те части придела, которые так и не были затронуты реставрацией, например, основание главы, также образованное по кругу восемью малыми кокошниками.
Более заметную роль в композиции Собора играла колокольня. По высоте она едва достигала Соборного купола, что говорит о ее подчиненном положении. Основанием колокольни служила небольшая кубическая палатка, имевшая, если верить схематическому рисунку конца XVII ст., арочный, возможно, — сквозной проем в нижней части, ведший к паперти Аверкиевского придела, и два окошка над аркой. Южная стена основного четверика была, очевидно, скрыта примыкавшей галереей и могла иметь дополнительный вход. Непосредственно над четвериком располагался восьмигранный, завершенный килевидными арочками ярус звона. Выше поднимался стройный, также граненый шатер, увенчивавшийся фонариком с миниатюрными кокошниками и маковкой.
Изображения колокольни XVIII-го и самого начала XIX вв. несколько разнятся в деталях и не позволяют считать одни элементы первоначальными, а другие — более поздними. Будет поэтому правильным рассмотреть имеющиеся варианты. На гравюре по рисунку М. И. Махаева (1760-е гг.) шатер колокольни показан с двумя рядами окошек-слухов; основание его выполнено по “фряжскому” типу — с выступающим карнизом. Грани шатра автор рисунка покрыл штришками-крапинкой, что может быть трактовано и как обобщенное изображение черепицы, и как изразцовые вставки. Картина Ф. Гильфердинга (1780-е гг.) и акварель Д. Кваренги (конец XVIII ст.) представляют завершение колокольни без «слухов», с шатром покоящемся не на карнизе яруса звона, а на поясе килевидных кокошников (у Кваренги кокошники чередуются с профилированными стрелками). Форма шатра подчеркнута тягами, причем у Гильфердинга ими отмечены лишь углы между гранями (ребра шатра), а у Кваренги — также и оси каждой отдельной плоскости, производя впечатление 16-ти-гранного. Существенным отличием названных изображений является то, что на картине 1780 гг. верх колокольни имеет гладкие грани, а на акварели конца XVIII в. — зеленоватое черепичное покрытие. Подобную обработку муравленой черепицей мы видим сегодня на колокольне и крыльцах Василия Блаженного, башнях Кремля и др. Нечто по-своему — оригинальное, и как-бы среднее между этими видами представляет рисунок мастерской Ф. Я. Алексеева (начало XIX в.). В основании шатра — упоминавшиеся уже стрелки и кокошники. Последние украшены зубчатым орнаментом. Зубчатыми архивольтами обрамлены и арки звона (мотив, намеченный у Махаева). Грани завершения колокольни гладкие; ребра шатра подчеркнуты более широкими, чем у Гильфердинга и Кваренги, тягами (лопатками), что роднит изображенную колокольню с шатровыми сооружениями XVI в. — Распятской церковью Александровой слободы; колокольней ц. Гребневской Божией Матери в Москве. Также как и Махаев, художник мастерской Алексеева показал “слухи”, расположеные, впрочем, только в один ярус.
Одним из наиболее трудных является вопрос о внутреннем облике Казанского собора. Количество выявленных изображений интерьеров крайне невелико, поэтому судить о конкретных особенностях помещений, этапах развития интерьера мы можем лишь по текстовым описаниям. Впрочем, из источников XVII века известны лишь единицы документов подобного плана: по-деловому краткие “Указные памяти” о выдачах в собор “золота сусалново” (для украшения образов, царских дверей) и серебра (для изготовления водосвятной чаши), некоторые вовсе “штриховые” данные (о серьгах на Чудотворной иконе и некоторые др.). Основные сведения содержат материалы XVIII — нач. XX вв: документы ремонтов («реестры ветхостей» и т. п.), Описи, Метрика, Клировые ведомости, отличающиеся порою большой информативностью и дающие, в комплексе, возможность глубже заглянуть в историю Казанского собора XVII столетия.
Остановимся на типе перекрытий древнейших частей собора: без этого невозможно уяснить принципиальные черты объемно-пространственного строя интерьера здания. Отрывочные указания встречаем в Описи 1858-59 гг.: “Вся церковь в стрельчатом куполе”; “верхняя оконечность купола под фонарем”; “нижняя, над стенами”; “по углам (пазухам) купола”. Об алтаре: “Плафон (круглый свод) алтаря”. О приделе Аверкия: “стрельчатый свод”; “В плафоне (круглом своде)” и т. п. Несколько более четко говорится о главном храме в Метрике 1887 г.: “Свод в соборном храме четырехсторонний, лежащий на стенах: каждая сторона съуживается кверху; над ним сквозной фонарь (купол)”, “Столбов в соборе нет”, “Свод над алтарем круглый, составляющий четверть сферы”.
Сомкнутый свод Казанского собора отличался, очевидно, достаточной крутизной, ощущение которой усиливала поднимавшаяся в центре световая глава. Кажется, именно этим Собор привлек внимание Н. В. Покровского, который проиллюстрировал на примере Казанского собора отличие данного типа перекрытия от более древнего: “византийские столбы, без которых не обходилась древняя архитектура Киева, Новгорода, Владимиро-Суздаля и даже Москвы, теперь были оставлены, и свод стал покоиться на храмовых стенах, отличаясь в некоторых больших храмах чрезвычайною смелостью (Казанский собор в Москве)”.
Подобием главного свода было перекрытие Аверкиевского придела. К указанию Описи 1858-59 гг. добавим, что на плане 1851 г. художника Сахарова своды большой и малой церквей обозначены идентично.
Изображения или описания колокольни, гульбища и других древнейших частей собора не дошли до нас.
Четверик Собора представлял собой не затесненное столбами помещение, освещавшееся двумя рядами окон и проемами барабана. Значительную роль в его оформлении играла монументальная роспись. Можно только предполагать, покрывала ли она первоначально стены сплошь (как в ц. Троицы в Никитниках), либо чередовалась, как и в начале 1750 гг. с выбеленными поверхностями. Принимая во внимание статус Собора, как царской постройки, можно думать, что к росписям его привлекались мастера Оружейной палаты, которые по традиции должны были участвовать в возобновлении росписей в XVIII в.
Нарядному облику сводов и стен отвечало убранство иконостаса, отличавшегося, конечно, многоцветьем и пышностью, что характерно для XVII столетия. Первоначальный иконостас без сколь-либо значительных переделок мог дожить до середины XVIII в., т. к. только в этот период мы впервые отмечаем в документах большие работы по его обновлению. В 1742 г. протопоп собора Андрей Иоакимов представил в Коллегию Экономии реестр ветхостей здания, где указывалось на необходимость: “иконостас о пяти ярусах зделать вновь столярной с позолотою«; к его ремонту приступили, однако, лишь спустя 10 лет.
Отделка придела Св. Аверкия была, конечно, созвучна соборной, такой же нарядной, но скромные его размеры говорят за себя.
Прямых аналогий, как и большинство памятников древнерусского зодчества, Казанский собор не имел. Типологически он близок к кубическим бесстолпным московским храмам годуновского времени (нередко — тоже мемориальных), такими как: ц. Троицы в селе Хорошове (1598), старый собор Донского монастыря (1593), ц. Николы Явленного на Арбате (кон. XVI в.), ц. Всех Святых на Кулишках (перестроена, рубеж XVI-XVII вв.) и др. Наиболее яркая отличительная их черта — многоярусная пирамида кокошников, увенчанная одной световой главой. Характерными были также один или два малых придела, декорированные кокошниками, арочные галереи (гульбища). Храмоздательство периода правления Б. Годунова, в свою очередь, развивало ранние традиции русского зодчества, особенностей стилистики завершений, проявившихся в соборах Ферапонтово-Белозерского монастыря (XV в.), Mосковского Рождественского монастыря (1501-05) и др. Смутное время надолго приостановило каменное строительство в Москве, и лишь к 1630 гг. вновь начинается его поступательное развитие, причем, в русле лучших достижений предшествующего периода. Наиболее ранним сооружением нашего типа в послесмутную эпоху явилась ц. Покрова, возведенная царем Михаилом Федоровичем в загородном его селе Рубцове (1619-26). Вторым по времени, очевидно, следует считать Казанский собор на Красной площади, занявший свое достойное место среди главных храмов столицы, а значит — и всего русского государства.
Первоначальная композиция Казанского собора сохранялась сравнительно недолго, через 11 лет после освящения было решено устроить второй придел во имя Свв. Гурия и Варсонофия Казанских чудотворцев. Он был освящен 3 октября 1647 г., накануне дня памяти святых в присутствии царя Алексея Михайловича. Нам неизвестны обстоятельства строительства данной малой церкви, но время ее возникновения не случайно приходится на первые годы правления нового монарха. Еще А. Невоструев допускал, что “вероятно, придел Гурия и Варсонофия устроен по повелению сего царя, кой, ревнуя благочестию своего родителя, хотел и с своей стороны оставить памятник усердия к храму Каз[анской]Б[ожией] М[атери]”, — осторожно добавляя к этому: “м[ожет] б[ыть], придел сей начат еще при Мих[аиле]Феод[оровиче]”.
Особое значение для Казанского собора имело появление островерхих надстроек над башнами Кремля и Неглиненскими воротами Китай-города (1670-80). Колокольня Собора включилась, т. о., в живописную группу шатровых завершений, придавшую всему ансамблю площади большую целостность, а северной ее части — выраженный оттенок парадности.
По позднейшим материалам известен массивный низкий объем главной соборной трапезной, западной своей стороной выходившей на нынешнюю красную линию Воскресенского проезда. На изображениях XVIII ст. видно и пристроенное к ней каменное с арочными проемами крыльцо (паперть). Гравюры по рисункам Махаева и Девельи представляют его увенчанным крещатыми бочками с небольшой главкой. Точное время появления трапезной и крыльца документально не установлено, но представляется вполне достоверным, что они были выстроены не позднее рубежа XVII-XVIII вв. Их возникновение было обусловлено изменениями на прилегающем к Воскресенским воротам участке: один за другим восточнее и западнее Собора были возведены два монументальных здания — Монетный Двор (1697 г.) и новый Земский Приказ (ок. 1700), открывшие своеобразный диалог с Собором — доминантой северной части Красной площади. Перед Воскресенскими воротами сложилась некая парадная зона, которая благодаря выдвинувшимся вперед пристройкам Казанского собора приобрела черты законченности и равновесия, оказалась более целостно связана с остальным пространством площади.
В соответствии с духом времени, когда в композицию церковных строений смело вводили элементы палатного зодчества, Казанский собор получил и упоминавшееся выше Крыльцо-паперть. Над ступенями перед входом в храм отныне красовался затейливый с арочными проемами рундук, увенчанный крещатой бочкой с луковичной главкой. Кровля бочки (в описании 1742 г. употреблено слово “шатер”) была покрыта лещадью (черепицей), очевидно, того же сорта, что на Соборе и колокольне. В “шпренделях” (тимпанах) фигурного завершения паперти имелось “иконное писание”. Иконопись показана, правда, на гравюрах по рисункам Махаева и Девельи в очень обобщенном виде. Первое из названных изображений представляет с западной стороны крыльца некую многофигурную композицию; но здесь, т. е. непосредственно “над входом церковным от площади” помещался, конечно, Казанский Образ Божией Матери, о котором говорится в описании Собора после пожара 1737 г..
С постройкой трапезной и новой паперти объемная композиция Казанского собора приобрела выраженный осевой и устойчивый характер, стала более спокойной, сдержанной, шатровая колокольня — один из самых динамичных его элементов, — оказалась наполовину заслоненной с южной стороны.
XVIII век — эпоха ломки многих веками сложившихся представлений, — наложил самый живой отпечаток на всю композицию Красной площади. В течение столетия шел непростой процесс ее приспособления к качественно новым историческим условиям. Не всем элементам ансамбля площади суждено было сохранить привычный, сформировавшийся ранее облик. К концу столетия претерпел значительные изменения и Казанский собор.
В 1711 г. служителям храма пришлось отстаивать целостность своих колоколов перед могущественной силой Петровского Указа. Дело стало предметом особого рассмотрения в Правительствующем Сенате и Приказе Артиллерии, возглавляемом Я. В. Брюсом. Решено было освободить Казанский собор от сдачи колоколенной красной меди, т. к., по крайней мере, три древних колокола упоминаются еще и в описаниях храма XVII в. Возможно, в этом выразилась забота Петра о “прародительском”строении, его своеобразный вклад в благоукрашение храма.
К 1728 г. назрела необходимость в большом ремонте Собора. В ответ на поданное на имя Государя прошение протопопа Димитрия Маркова «с братиею» последовало распоряжение — назначить к возобновлению храма архитектора Ивана Устинова, который еще в 1721-22 гг. был приставлен, в числе прочих, к оформлению Триумфальных ворот, воздвигнутых рядом с Собором. Спустя два года Устинов закончил осмотр ветхостей и “учинил сметы…сколько каких припасов к строению надобно, а каменных дел мастерами по чему те материалы в покупке ценами быть имеют”. Он же, по-видимому, руководил и производством работ. В числе мастеров, привлеченных к ремонту был иконописец Оружейной палаты Трофим Кириллов, после смерти которого в 1735 году дело продолжил иконописец Петр Никитин.
Сильнейший урон причинил Собору грандиозный московский пожар, случившийся 29 мая 1737 года. Спустя срок, 3 августа в Коллегию Экономии при “репорте” поступило описание разрушений, подписанное другим известным архитектором Иваном Мичуриным. Поскольку повреждения от пожара обнаружились во многих частях Собора, то этот документ служит ценнейшим источником о деталях сложившегося к сер. 1730 гг. облика Собора и его интерьера. Для выполнения кровельных, столярных и прочих работ подрядились “вотчины Василья Строева крестьянин Иван Исаков” и “купецкий человек” Козма Шатерников из г. Алексина, которые в течение чуть более года исполнили задание. Произведенный ремонт, каким он рисуется по документам, никаких существенных перестроек не принес.
Следующий и наиболее значительный в XVIII ст. этап архитектурной истории Казанского собора наступил во второй половине 1760 гг. Источники этого периода позволяют восстановить картину основных изменений. Еще в самом начале 1767 г. в Коллегию Экономии поступило прошение княжны Марии Александровны Долгоруковой (возможно, дочери А. Долгорукова) с просьбой разрешить исправить ветхости Казанского собора “из собственного ее имения… главы церковныя покрыть луженым белым железом, а протчия кровли — железом же листовым с краскою… каменное починить и штукатурною работою украсить”. У заказчицы, похоже, были планы, выходящие за рамки обычного ремонта, что косвенно подтверждается сметой, по оценке Коллегии Экономии, “до несколько тысячь рублев”. Не совсем обычный характер нового “украшения” Собора, очевидно, заставил Коллегию Экономии особо обратиться в Московскую Духовную Консисторию, “чтоб в том строении дано было ей, княжне, в силу святых отец правил дозволение”. Консистория же предписала настоятелю храма “з братиею иметь надлежащей присмотр, дабы оная починка производима была во всем по правилам и преданию святых отец и по обычаю православныя греко-российския церкви”. Для осмотра храма и разработки конкретного проекта “возобновления” Коллегией Экономии был назначен архитектор Яковлев, который 11 мая 1767 г. представил “o ветхостях […] опись и план с фасадами”, потребовав разборки придела во имя Свв. Гурия и Варсонофия “за ветхостию” и “для открытия соборнойцеркви”. Иконостас и утварь придела должны были переместиться в трапезную главного храма. Убедившись в ветхости придела и в согласии причта на ее разборку, Консистория, тем не менее, не решилась самостоятельно санкционировать ее и обратилась в Святейший Правительствующий Синод, который 12 сентября 1767 года утвердил снос. Придел Свв. Гурия и Варсонофия просуществовал ровно 120 лет.
XVIII век с удивительной быстротой требовал смены новых градостроительных начинаний. Едва Казанский собор ценою утраты первоначального облика вновь обрел свое место в преобразованном ансамбле Красной площади, как новая волна крупномасштабных изменений опять затронула комплекс у Воскресенских ворот. В 1786 и нач. 1790 гг. на Красной площади возводятся новые двухэтажные корпуса Торговых рядов, выдержанные в духе классицизма и расположенные гигантскими скобами (с сильно выступающими крыльями вдоль северной и южной границ). Они, зрительно разбивали единое пространство, образуя некую “площадь в площади”, за пределами которой оставилсь: с юга — храм Василия Блаженного, и с севера — Казанский собор и Воскресенские ворота. Впрочем, храм Василия Блаженного и Воскресенские ворота, благодаря своей высоте, оставались визуально связанными между собой, образуя центральную ось) Красной площади. Закономерно включились в ансамбль высотные Никольская и Арсенальная башни Кремля, корпус Университета, увенчанный высокой надстройкой. Казанский собор оказался в особенно невыгодном положении: его практически полностью отгородила от площади аркада бокового крыла Торговых рядов. При взгляде с юга теперь можно было видеть лишь его главу и верх колокольни, что передано на картине и гравюре Делабарта 1795 г.. Возможность обзора Собора с севера исчезла еще раньше. Утратив свою роль в ансамбле Красной площади, Казанский собор стал всецело принадлежать Никольской улице — этой важнейшей трассы Китай-города, немного удлиненной северным крылом Торговых рядов. Собор буквально врос в застройку улицы, начало которой получило теперь более четкое, регулярное оформление, образуемое единой линией торца северного крыла и соборной паперти.
Казанский собор оказался зрительно локализован и как-бы убран с площади, но, утратив, тем самым, дополнительную градостроительную нагрузку, он приобрел большую законченность как самостоятельное сооружение с четко выраженной центрической ориентацией, соответстующей его новому художественному образу. Весьма закономерным представляется поэтому следующий этап его архитектурной эволюции, наступивший уже в самом начале XIX ст. Центральным событием «допожарного» периода стала перенос на новое место и перестройка колокольни. Старая, архаичная по формам колокольня потеряла связь с архитектурой Собора. Задолго до начала XIX в. нижний ее ярус был обстроен лавками, и это более, чем что-либо остальное, говорит об истинном отношении к ней современников. Воспользовавшись вступлением на престол Александра I, решено было осуществить, наконец, планы 60-летней давности. В первой половине 1802 г. по резолюции митрополита Платона древняя шатровая колокольня была “разобрана вся без остатка и с фундаментом”. Одновременно с этим западнее трапезной, на месте небольшого крыльца началось возведение новой колокольни, которая по договору со строителями должна быть “в черне… совсем отстроена” уже к сентябрю того же года.
Появление классицистической колокольни завершило стилистическое обновление архитектуры Казанского собора. В ходе перестройки 1800 годов был несколько снивелирован его барочный декор. Пластика фасадов стала более спокойной, лаконичной. Место прежних тяжеловатых лопаток заступили тонко прорисованные пилястры, завершения которых были связаны уже с менее насыщенным профилем антаблементов. Исчезли также некоторые вычурные детали завершения. Заметное усиление роли западного фасада потребовало изменить конфигурацию кровли трапезной, которая стала двускатной, придав Собору больше представительности: глухие стены трапезной своими полуфронтонами создавали со стороны главного входа иллюзию несколько большей, чем на самом деле высоты и массивности основного объема Собора.
Тяжким бедствием обернулось для Казанского собора нашествие французов в 1812 г. Событием этой трагедии посвящены две работы протоиерея Александра Никольского, насыщенные яркими фактами. В отличие от многих других церквей, Казанский собор, к счастью, уцелел в огне московского пожара. Захватчики, однако, разграбили ценности Собора, осквернили его святыни. Наиболее значительные внешние повреждения были связаны с подрывом французами сооружений Кремля: летевшие камни пробили “во многих местах” кровлю храма; “в настоящем храме и приделе все оконницы из мест своих вышебины”. Уже к февралю 1813 г. собор был освящен, но это не означало, что он был полностью восстановлен. Например, вопрос о ремонте кровли обсуждался в Синоде еще только в июле. Весьма красноречивым в данном отношении является доклад архиепископа Августина Синоду в мае 1816 г.: “В Казанском соборе все исправлено доходами соборными”. Впрочем, до полного устранения последствий французского бесчинства было еще далеко: даже документы по ремонту Собора 1820-50 годов свидетельствуют об устранении последствий войны 1812 г.
Однако более важной для Казанского собора стала преисполненная патриотического пафоса реконструкция Красной площади, осуществленная специально созданной «Комиссией для Строений в Москве«. В результате пожара и взрывов пострадали многие сооружения Красной площади, в полную негодность пришли, в частности, Торговые ряды XVIII в., которые были полностью реконструированы О. И. Бове. Фасад здания стал более представительным. Выдержанный в духе ампира, он нес на себе черты парадности, идею прославления силы и величия Отечества. В 1818 г. в центре площади, перед главным портиком рядов был установлен скульптурный монумент К. Минину и Дм. Пожарскому, героям Народного Ополчения 1612 года (скульптор И. П. Мартос), чем особо подчеркивалась преемственная связь между двумя великими победами национального духа. С установкой монумента тема эпопеи 1612 г. получила в ансамбле площади новое звучание, иная роль должна была отводится и Казанскому собору — главному ее памятнику.
После 1812 г. мемориал Казанского собора расширился: его органичной частью стала и тема борьбы с Наполеоном, здесь хранились священные предметы, напоминающие об изгнании врагов, а также копия иконы Св. Николая Чудотворца с Никольской башни. В августе 1824 г. священнослужители Казанского собора обратились к архиепископу Филарету с прошением переоборудовать обветшавший Аверкиевский придел под ризницу, поскольку он уже долгое время служил подсобным помещением. Для большей убедительности сообщалось, что “в праздном” приделе “по неуместному его положению, сырости и тесноте никто не запомнит, была ль когда отправляема Божественная служба”. Находившееся в нем и в других местах имущество предполагалось поместить во вновь выстроенные каменные сараи на погосте. Архиепископ Филарет (Дроздов), впоследствии знаменитый московский митрополит, всегда необычайно ревностно относившийся к церковной старине, был буквально обескуражен такой постановкой вопроса, в своей резолюции он требует: “Дабы не стеснить и не обезобразить собора, в перенесении предела отказать. А хорошо бы сделали, есть ли бы древний предел привели в надлежащее устройство…”. Тем не менее, вследствие, вероятно, недосмотра Консистории прошению был дан ход. Когда до Филарета вновь дошли “разнесшиеся слухи, будто духовное начальство имеет намерение древний Аверкиевский придел сломать”, он решил лично разобраться в деле. Виновным в недоразумении было “поставлено на вид”. “Реконструкция” малой церкви, конечно, не состоялась; напуганные немилостью начальства соборяне уже к октябрю 1825 г. произвели самый ее тщательный ремонт и возобновили богослужения в приделе, была составлена подробнейшая его опись, где кроме многочисленных поновлений в интерьере отмечена пристройка небольшого объема трапезной.
О состоянии Собора в предреволюционное время (1906-15 гг.) красноречиво говорит переписка Московского Археологического Общества и Императорской Археологической Комиссии с Московской Духовной Консисторией, где речь идет о позолоте крестов и главы, окраске стен и кровли. На заседании Комиссии при Московском Археологическом обществе по сохранению древних памятников 1913 г. сообщается о пожаре в Соборе, судя по реакции собрания, — не очень сильном.
Идея очередной основательной перестройки Собора с начала XX века буквально витала в воздухе. Симптоматично, что существующий Собор уже не воспринимался сколь-либо древним, заслуживающий мер охраны. В 1901 г. протоиерей А. Ф. Некрасов, настоятель Казанского собора записал в своем дневнике: “Думал о соборе, о необходимости разширить его и сделать попредставительнее иповеличественнее. Много, оч[ень] много, однако, сему препятствий, не столько со стороны денежной, сколько со стороны мнимой древности собора, хотя древняго то в нем осталось весьма мало, едва ли не одни своды[…]. Не оставляю, однако, надежды, что если Богу угодно укрепить мои силы и продлить жизнь мою лет на пять, то что-нибудь для разширения собора удастся сделать. В настоящем же виде собор вовсе не отвечает своему наименованию, слишком он тесен для “собрания” посещающих его […]. Многие из них выражали и выражают скорбь о наружном убожестве дома Богоматери. Владыка митрополит Леонтий при первом посещении Казанскаго собора, со свойственными ему простотой и прямотой, сказал мне: “Ну какой это собор? Это простая сельская церковь!” И справедливо. Нужно, нужно, нужно теперь же на свободе подумать, что и как можно сделать для собора…”.
Существовал, впрочем, и другой путь объединения Казанского собора со сложившимся ансамблем Красной площади, не требующий нового строительства. Это — восстановление первоначального облика храма. Не случайно эта идея привлекла интерес многих архитекторов, правда, уже при советской власти, когда о каком бы то ни было укрупнении культового комплекса не могло быть и речи.
После 1917 г. Казанский собор просуществовал менее двух десятилетий и может служить едва ли не самым полным примером тогдашних судеб Русской Православной Церкви и русской культуры.
Сильнейшая трагедия постигла Казанский собор в 1918 г.: 26 сентября была похищена главная его святыня — чудотворная Казанская икона Божией Матери. Газета “Мир” опубликовала две заметки, в которых разъяснялась материальная, художественная и историческая ценность исчезнувшего образа. Истинное значение события, конечно, далеко выходило за рамки кражи “произведения искусства”. Как убедительно на множестве источников доказывает в своем реферате свящ. Н. Романский (1904-05 гг.) в Московском Казанском соборе находилась подлинная, явленная в 1579 г. в Казани чудотворная Икона, и, как это очевидно сегодня, исчезновение ее было грозным знамением, предвещавшим множество бед впереди, включая и гибель самого Казанского собораровно через 300 лет по его построении.
Один из первых государственных осмотров Собора состоялся 25 марта 1919 года. Показателен состав его участников: представитель Юридического отдела Моссовета; Церковного отдела Комиссии по охране памятников искусства и старины; Комиссии по благородным металлам. Члены причта участвовали в комиссии в качестве наблюдателей. Акт из 58 пунктов показывает главный предмет и специфику внимания органов власти — предметы утвари с драгоценной отделкой. Так, в главном иконостасе, большинство образов которого относились к XVII-XVIII вв., выбрали лишь 6 икон в серебряных окладах. Спустя полгода Комиссия по «охране» памятников повторила обследование собора, внеся в Акт на этот раз и несколько икон XVII века, не имевших дорогих украшений.
Первое время делами Казанского собора ведал Попечительский Совет, подотчетный Юротделу Моссовета, состоявший, в основном, из членов Причта. Однако, в 1919 г. о себе заявила группа верующих, желавших составить Общину и принять в свое распоряжение здание и имущество Собора. Вопрос был решен лишь в декабре 1920 г., когда Моссовет заключил с названной группой соглашение о приеме верующими “в безсрочное бесплатное пользование находящееся в Москве, по Красной площади […]богослужебное здание, состоящее из одного Казанского собора с богослужебными предметами по особой […] описи”. Соглашение было обставлено многочисленными условиями: помимо обязанности не допускать в Соборе “политических собраний враждебного Советской власти направления” Община должна была, например, “из своих средств производить оплату всех текущих расходов по содержанию […] здания и находящихся в нем предметов«, в том числе, по их ремонту.
В 1922 г. была развернута кампания по изъятию церковных ценностей. Произведенная реквизиция хорошо отражена в Инвентарной описи: “Комиссия” посчитала необходимым снять не только почти все серебряные оклады и ризы с икон, но даже венчики с иконы «Тайная Вечеря» над Царскими Вратами и пожертвованные кормящими матерями детские серебряные ложки к образу Божией Матери «Питательницы». В результате Собор лишился почти всего серебряного убранства, состоявшего из жертвенных первоклассных произведений, собранных за многие десятилетия.
Очень скоро в политике изъятий появляются новые оттенки: под видом заботы об исторических ценностях приступили к планомерному рассредоточению ризницы. В Описи Собора, составленной осенью 1923 г. в связи со второй регистрацией общины, древние — 1606 и 1637 и 1685-го годов — Евангелия помечены: «Сданы в музей«. Летом 1924 г. Казанский собор, как здание, заинтересовал Российский Исторический музей и Моссовет. Музей, похоже, остро нуждался в площадях для своих фондов, сильно разросшихся за время экспроприаций, и начал добиваться передачи ему расположенной по-соседству “безприходной церкви”. Моссовет же, приступивший к программе по освобождению улиц и площадей от “пережитков прошлого”, наметил к сносу колокольню Казанского собора. Через свой Административный отдел Моссовет обратился в Главнауку, курировавшую вопросы охраны исторического и культурного наследия, и 8 июля 1924 г. получил необходимое согласие. На Красную площадь был направлен инспектор, составивший Акт осмотра с “обоснованием” необходимости закрытия Собора и его частичной разборки. Инспектор, между прочим, напоминал о краже в 1918 г. чудотворной Казанской иконы Божией Матери; что, по его мнению, было свидетельством несоблюдения Общиной договора, заключенного в конце 1920 г.
Возможно, что постановка вопроса о закрытии Казанского собора явилась причиной того, что Главнаука заявляет собственные виды на него. Некоторые сотрудники Музейного отдела Главнауки не ставили самоцелью снос колокольни; рассматривая это лишь как возможность возвратить ему первоначальные древние формы, что прямо диктовалось сложившимся обликом ансамбля Красной площади. Сторонники этого замысла сумели найти поддержку властей. Учитывая, что проблем финансирования реставрации действующего культового сооружения не существовало, поскольку обеспечение работ возлагалось на религиозную Общину, то закрывать Собор было преждевременно и до 1930 г. его передача Историческому музею, и без того погруженному в свои заботы, была отложена.
К реставрации Казанского приступили в 1925 г., но прежде снесли колокольню. История ее сломки характеризует, в частности стиль работы ведомств тех лет, показывая как-бы изнутри работу по перелицовыванию облика древнего города.
Стоило начаться реставрационным раскрытиям основного здания, как Моссовет, в лице Конторы Общественных работ при отделе Благоустройства Москомунхоза внезапно отказывается разбирать колокольню, решив, очевидно, что Главнаука должна самостоятельно справится с этой задачей. Это заставило Главнауку направить 25 августа 1925 г. в Президиум Моссовета письмо с настоянием на выполнении прежнего задания и прибавлялось, что действия Конторы Общественных работ “дискредитируют начинания советских органов”, что “разборка колокольни на Красной площади могла бы быть закончена к Октябрьским торжествам текущего года”. Интересна аргументация специалистов Главнауки: “колокольня Казанского собора, пристроенная в середине XIX в. к зданию церкви, относящемуся к 1627 году, с одной стороны, нарушает облик старинной церкви, с другой — своими анти-художественными формами назойливо выделяется среди группы интереснейших архитектурных памятников, окружающих Красную площадь; к тому же колокольня, выступая на линию троттуара сильно затрудняет движение в этом бойком месте”.
Реставрация Казанского собора производилась Центральными Государственными Реставрационными мастерскими и относится к самым ярким событиям его архитектурной истории. По существу, только благодаря ей мы сегодня знаем, каким был Собор в XVII ст., заказанный Царем Михаилом Федоровичем. Работы начались весной-летом 1925 г., в отчете о которых Главнаука отмечает: “На той же Красной площади приступлено на средства общины к реставрации т. н. Казанского собора, относящегося постройкой к 1637 г., но совершенно изменившего свой вид во второй половине XVIII века; обследования выясн[или]наличие под густыми наслоениями штукатурки всех преж[них] основных декоративных деталей, восстановление кото[рых] воссоздает в первоначальном виде весьма оригинальн[ый] [и]красивый по формам памятник; в связи с этим явля[ется] [же]лательным устранить пристроенную к запада в серед[ине] [XIX в.] высокую колокольню, о чем сделана заявка в соответственные органы Моссовета”.
Реставрация Казанского собора завершилась, наиболее вероятно, в 1933 г., поскольку 4 ноября этого года П. Д. Барановский был арестован и в 1934 г. по нелепому обвинению осужден, находясь до 1936 г. в лагере; в 1934 году Центральные Государственные Реставрационные мастерские были расформированы.
Прерванная реставрация дала все же весьма ощутимые результаты, главный из которых — реальное представление о древнем Казанском соборе. Он вновь стал органичным в ансамбле Красной площади, его формы буквально играли, отвечая узорочью древних сооружений и фасадов зданий “новорусского” стиля. Вернувшись к своему первоначальному виду, Казанский собор, казалось получал условия для яркой и долгой жизни…
В сезон 1926 г. параллельно с начатой реставрацией велся также ремонт внутри храма, что нашло отражение в лаконичных протоколах собраний Общины. Организация реставрации и ремонта была разной: первую курировал Главмузей, объем и характер же ремонта определялся хозяйственной комиссией церковной Общины.
В конце 1920 годов, когда в полную силу заработал маховик антирелигиозной пропаганды, в Москве все чаще стали случаи уничтожения церковных зданий, целенаправленного искажения уникальных храмов. Казанский собор еще реставрировали и о его сносе речь еще не шла, однако, и у него были потери. Снос соборной колокольни нельзя однозначно назвать актом вандализма, поскольку это в какой-то степени оправдывается начатой реставрацией, хотя но дело этим не ограничилось. В числе первых были уничтожены часовни Казанского собора у Никольских ворот, стилизованные под XVII век, ставшие более едиными с Собором после его реставрации.
Закрытие Казанского собора было делом, в сущности решенным. Руководство Исторического музея только на время реставрации оставило попытки забрать Собор в свое распоряжение.
1 февраля 1930 г. на совместном заседании Мособлисполкома и Президиума Моссовета принимается постановление, в соответствии с которым Казанский собор прекращает свое существование как действующий храм. В марте так и не обжалованное постановление вступило в силу. Впрочем, покинуть помещение было предложено верующим только 13 мая.
Документы 1920-30 годов свидетельствуют, что рожденной однажды идее разрушения Собора могли бы помешать только какие-либо исключительные события, но ему не суждено было попасть в число таких храмов как Св. Николы на Берсеневке, Богоявления в Елохове и некоторых др., чудом уцелевших после решений об их сносе.
К разрушению Казанского собора и двух находившихся на его участке домов приступли на основании постановления Президиума Моссовета от 21 июля 1936 г..
Некоторые ключевые моменты кампании по уничтожению Казанского собора становятся ясны, если обратиться к материалам реконструкции столицы тех лет. За год до рассматриваемых событий было принято постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 10 июля 1935 г. “О генеральном плане реконструкции Москвы”. В соответствии с этой программой Красная площадь должна была превратиться в необъятное пространство перед Домом Промышленности, намеченным строительством в Зарядье. Не только Казанский собор, но и вся застройка Китай-города должна была уступить место ансамблю, символизирующему новую индустриальную эру в истории человечества. Реализация всего этого замысла зашла, однако, в тупик и тотальная расчистка района не состоялась.
Участок в течение нескольких десятилетий пребывал в неопределенном градостроительном статусе, пока по предложению Московского городского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры – МГО ВООПИиК (1985 г.) он не был принят под охрану государства в качестве памятника архитектурной археологии. Основанием для предложения послужили планы реконструкции соседнего музея В. И. Ленина, по которой участок Казанского собора должен был занять стеклянный двухярусный павильон, где предполагалось проводить посвящение в пионеры. Павильон должен был стать частью Музея, выходящей на Красную площадь, или, напротив, теплой частью площади, включенной в его состав.
Проект реконструкции и расширения Центрального музея В. И. Ленина разрабатывался архитектурной мастерской Управления «Моспроект-1″ под руководством В. И. Кузьмина. Условием согласования проекта МГО ВООПИиК поставило требование восстановить Казанский собор на его историческом месте, с последующим использованием в музейных целях. 29 апреля 1988 года вариант проекта с воссоздаваемым Собором-памятником был утвержден Президиумом Центрального совета ВООПИиК, руководимым тогда заместителем председателя Совета Министров РСФСР Е. М. Чехариным. А 5 июня 1990 года Президиум Исполкома Моссовета под председательством Ю. М. Лужкова принимает уже специальное решение № 1007 о воссоздании Казанского собора.
В 1989 г. Московский Археологической экспедицией здесь был сделан первый раскоп; а 4 ноября 1990 г. — состоялась закладка вновь воссоздаваемого Казанского собора.
СМИРНОВ С. А.
весна 1992 г.