никто себя не реализует разве что

Вечный пессимист

TV Tropes Для англоязычных и желающих ещё глубже ознакомиться с темой в проекте TV Tropes есть статья The Eeyore. Вы также можете помочь нашему проекту и перенести ценную информацию оттуда в эту статью.

Этот персонаж твердо знает: если вам кажется, что все хорошо, то это вам только кажется. Жизнь ужасна, и в любой момент может стать еще хуже. Весь мир он видит в черных, серых или коричневых (но ни в коем случае не шоколадных) тонах.

Если все идет хорошо, он требует не расслабляться, а когда случится что-то плохое, он скажет: «Я же говорил…»

Причиной такого пессимизма может быть негативный жизненный опыт, депрессия или просто врожденное свойство характера.

Впрочем, не все пессимисты вечно ходят с кислыми минами: некоторые могут прятаться за улыбкой, другие — напоказ сардонически отшучиваться.

Источник

Никто себя не реализует разве что

Nothing запись закреплена

Нигилистическая и пессимистическая философия Раста Коула в цитатах из сериала Настоящий детектив.

Чему мы как общество обязаны своими взаимными заблуждениями?

Каждому отчаянно хочется считать себя пупом земли. «Это всё для меня? Для меня, для меня, для меня! Вот он я, я —центр бытия! Я центр бытия, правда?»

Все хотят очистится, все хотят достигнуть катарсиса, особенно виновные. Но виновны-то все.

В нас всех таится такая житейская ловушка: непоколибимая уверенность, что всё изменится, что все будет хорошо.

Вся твоя жизнь, вся твоя любовь, ненависть, память и боль — всё это одно и то же, все это один сон.
Сон, который ты видел в запертой комнате.
Сон о том, что ты был человеком.

Всё вокруг сплошное гетто. Трущобы в открытом космосе.

«Я считаю почетным для нашего вида отринуть запрограммированность, перестать воспроизводиться. Пойти в полночь, взявшись за руки, к вымиранию. Братья и сестры, разрывающие нечестную сделку».

«Так в чем же смысл того, что ты встаешь с постели каждое утро?», заданный ему Марти, откровенно: «Устройство моей психики таково, что я не могу совершить самоубийство».

Каждый труп при жизни был уверен, что он нечто большее, чем кучка потребностей. Бесполезная работа утомленного разума. Столкновение желания и невежества. Люди. Я видел финал тысячи жизней. Молодые, старые. Все они были так уверены в своем существовании, в том что их сенсорный опыт делает их уникальными личностями. С целью, смыслом. Были так уверены в том, что они не биологические марионетки. Но правду не скрыть, и все все видят, когда наступает конец. Пелена спадает.

— Я считаю, что человеческое сознание — трагическая ошибка эволюции. Мы зря обрели самосознание. Природа создала этим некую структуру отдельную от самой себя. По законам природы мы вообще не должны были существовать.
Мы существа, поглощенные иллюзией индивидуальности. Этим придатком сенсорного опыта и чувств. Мы запрограмированы, что каждый человек это личность, но на самом деле мы никто.
Самое достойное, что мы, как особи, можем сделать, это отвергнуть эту установку. Перестать размножаться и, взявшись за руки, пойти на встречу вырождению. Все вместе, по-братски, сказать «нет» этому вселенскому обману.

— Ну и смысл тогда по утрам с постели вставать?

— Я говорю себе, что я в этом мире просто свидетель. Но на самом деле, очевидно, что это тоже установка. А для самоубийства у меня не хватает смелости.

Вот что я имею ввиду, когда говорю о времени, и смерти, и тщетности. Тут работают более общие понятия, чему мы, как общество, обязаны своими взаимными заблуждениями. Загляните ей в глаза хотя бы на фото. Не важно, живые они или мёртвые. Их можно прочесть. И знаете, что там? Они рады смерти. Не сразу. Нет, в последний миг. И явное облегчение. Потому что они боялись. А потом впервые увидели как же легко со страхом покончить. Они увидели в последнюю долю секунды, кем они были. Увидели, что сами разыграли всю драму, которая была всего лишь жалкой смесью высокомерия и безволия. Но с этим можно покончить. Понять, что не стоило так держаться за жизнь. Осознать, что вся твоя жизнь, вся твоя любовь, ненависть, память и боль всё это одно и тоже. Всё это один сон. Сон, который ты видел в запертой комнате. Сон о том, что ты был человеком.

Некоторые лингвисты-антропологии полагают, что религия — это языковой вирус, который изменяет связи в мозгу. Притупляет критическое мышление.

Люди такие простаки. В нас всех таится такая житейская ловушка: непоколибимая уверенность, что всё изменится. Что мы уедем в другой город и встретим друзей на всю оставшуюся жизнь, что влюбимся, реализуем себя, чтобы это ни значило, что всё будет хорошо. Это всё как пустые сосуды, для хранения сплошного потока дерьма. Никто себя не реализует. Разве что сдохнув — тоже мне хорошо. Нет, нет. Ничего никогда не будет хорошо.

У нас у всех свои заморочки. Неизвестно только какие. Все хотят очиститься, все хотят достигнуть катарсиса. Особенно виновные. Но виновны-то все.

Свет в конце туннеля — это онтологическое заблуждение.
Вот, что втюхивает проповедник, как и мозгоправ. Понимаете, проповедник поощряет вашу способность заблуждаться и говорит, что это, блин, добродетель. Ему с этого прямая выгода. Каждому отчаянно хочется считать себя пупом земли.
Ну конечно это всё для меня, для меня, для меня! Вот же я — центр бытия. Я центр бытия? А вот и хрен.

В этом мире проблемы не решаются. Мне как-то сказали что время идёт по кругу. Всё, что мы делаем в будущем или в прошлом повторяется снова, и снова, и снова. и снова. Бесконечно.

Смерть создала время, чтобы вырастить то, что потом убьёт.

Вся земля — одно большое гетто. Огромная помойка в космосе.

Сколько же нужно самолюбия, чтобы выдернуть душу из небытия сюда? Сделать мясом. Бросить жизнь в эту молотилку.

Если благопристойность человека обеспечивает лишь ожидание божественной награды, то такой человек говна кусок, а когда говно лезет наружу, это всегда проще.

Что сказать о жизни? Приходится собираться вместе, кормить себя сказками, противоречащими всем законам Вселенной. Всё, чтобы пережить ещё один день?

Источник

Никто себя не реализует разве что

Жизнь напоминает мне чем-то ежедневную трапезу в столовой.Дешевая,дурацкая еда,которой тебе приходиться давиться,когда больше нечего есть.Изредка удается испробовать десерт,но его проглатываешь так быстро и его вкус мгновенно улетучивается.И привыкнуть к этому не получается.Все кажется совершенно безвкусным.Я пытался внести новые краски.У нас небольшой город,но я все же рискнул уволиться со старой работы и недавно нашел новую. Завел другую возлюбленную.Но все как будто прежнее,такое же пресное. Мне кажется,что жизнь вообще не изменишь.Многих людей двиаегт и дает надежду эта непоколибимая уверенность в том,что все измениться,что они когда-нибудь переедут в другой город и встретят кучу друзей на всю оставшуюся жизнь,что влюбяться и реализуют себя(что бы это ни значило).Но такого не бывает.Это все как пустые посуды для хранения сплошного потока дерьма.Никто себя не реализует. разве что сдохнув.Что я, собственно, и собираюсь сделать.Мои близкие вряд ли это оценят,но я настолько погряз в бездонной,клинической апатии,что уже потерял всякую способность к эмпатии

Александр, вы молоды, здоровы, у вас есть близкие и родные, любимая женщина, образование, работа, крыша над головой, это уже не мало на самом деле. Думаю вам стоит взглянуть и на другую сторону жизни. Походите по детским домам, хосписам, больницам с тяжелобольными людьми, домам престарелых. Посмотрите как люди тянутся к солнышку, как они хотят жить, как хотят быть здоровыми, попасть в хорошую семью, если она отсутствует. Может тогда ваша жизнь не будет казаться столь пресной?!

Источник

«Я в ресурсе»: почему мир заговорил языком поп-психологии, спасет ли нас новая этика и куда исчезла любовь

Лекарство от одиночества — бескорыстие, считает социолог Полина Аронсон.

В онлайн-библиотеках стала доступна книга «Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности». Среди авторов — известные социологи, антропологи, психологи, филологи и журналисты.

Откуда взялся язык «новой этики» и такая ли уж она новая? Почему терминами поп-психологии оперируют не только специалисты, но и подростки в Tik-Tok? Как вышло, что потребность в близости превратилась в «созависимость», а страх за «личные границы» стал важнее дружбы и любви? Об этом в интервью корреспонденту «Росбалта» рассказала редактор книги, социолог Полина Аронсон.

Про тотальную психологизацию

— Начну с того, что книга действительно потрясающая — проглотила ее за пару дней. Как родилась идея разговорника?

— Я бы сказала, что идея не «родилась», а сама встала перед нами — мной и моими коллегами Юлией Лернер и Владиславом Земенковым — в полный рост. Случилось это в 2020 году, когда в России были больше заняты дискуссией по поводу фильма Ильи Хржановского «Дау» и движения Black Lives Matters, чем локдаунами. Российский публичный дискурс был переполнен вопросами личного достоинства, гендерного и трудового равенства — и разговор этот велся на новом, для многих еще непривычном языке «харрасмента», «абьюза», «газлайтинга» и «личных границ».

Мы постарались уйти от личной оценки того, что называется «терапевтическим поворотом» — то есть распространением психотерапевтического представления о личности и психотерапевтического языка описания ее чувств и опыта. Ведь мы наблюдаем вещи сложные и противоречивые. В чем-то этот поворот освобождает нас, позволяет заявлять о себе и своих переживаниях более открыто. А в чем-то наоборот ограничивает теперь уже новыми клише и достаточно жесткими нормами говорения о себе.

Не хочется примыкать к тем, кто рассуждает о «слабосильных снежинках», которым делом пора заняться. Но не вдохновляют и те, кто после свидания в Tinder оценивает партнера по шкале от 1 от 10. Мы решили поработать со словоупотреблением — как, почему, когда и зачем люди оперируют новыми понятиями. «Ресурсы», «потоки» и «границы» давно зажили своей жизнью — и нашей задачей стало описать эту жизнь. Книга вышла полемичная, кто-то отстаивает новые слова, кто-то критикует.

— Разговорник включает себя выражения, которые прочно вошли в вокабуляр современных людей. Как вам кажется, это язык нового поколения — он про принципиально новые идеи или о том, что нам было давно известно?

— Я думаю, это не язык нового поколения, это язык, маркирующий социально-экономическую идентичность. В советское время таким маркером, стратифицирующим общество, было понятие культурности — знакомство с произведениями русской литературы, классической музыкой, посещение музеев, выставок, определенные формы поведения в личном и общественном пространстве.

Сегодня происходят похожие вещи. Маркером «культурности» становится способность понимать себя через психотерепевтическую оптику — как субъекта с уникальными потребностями, травмами. Конечно, есть масса людей, которые отказываются ориентироваться на новый маркер, и нередко это отказ декларативный: мол, культурно Пушкина читать, а этот ваш новояз — фигня какая-то. Но в действительности доступ к терапевтическому знанию о себе — привилегия, и неслучайно терапевтический поворот в обществе состоялся в больших городах, где у людей есть возможность ходить на психологические сессии и учиться новому языку говорения о себе. Язык становится социальным лифтом: раз я использую такие термины, я принадлежу к авангарду общества.

Про язык менеджмента и манифест Богомолова

— Как вы относитесь к тотальной психологизации языка? «Я в ресурсе», «я в моменте», «я в границах». Почему поп-психология захватила мир, и ее языком мы описываем уже не только личные отношения? Она претендует на истинность подходов?

— Другие формы говорения о себе и о мире во многом дискредитировали себя — мы видим это на примере движений BLM, Me Too. Оказалось, что под видом «любви», «заботы» и «справедливости» производится масса насилия. Во многих странах мира, во многих языках появился вакуум — а как себя описывать?

С другой стороны, язык долго вызревал в развитых капиталистических странах, потому что активно применялся в сфере менеджмента. Понятия о «ресурсе», «инвестициях в отношения», «выгорании», «потоке» вышли из языка, который понадобился для создания трудовых кадров. С развитием неолиберальной экономики во многих странах — в первую очередь, в США и Великобритании, но и в постсоветской России тоже — ослабел госконтроль, раздробились системы соцзащиты, исчезли профсоюзы. На первый план вышел автономный индивид, который должен сам все взять в свои руки и управлять своей жизнью.

— Человек стал сам себе организация?

— Да. Мы помним, что в 80-х — начале 90-х в США и Великобритании с безработицей и бедностью впервые столкнулись не низкоквалифицированные рабочие, а классический средний класс. Похожие вещи стали происходить на постсоветском пространстве, когда бывшие инженеры внезапно оказались выброшены за борт «по сокращению». Они должны были переосмыслить свою жизнь, и чтобы не сойти с ума, потребовалось новое представление о себе. На помощь пришли коучи: вы сами владеете жизнью, не полагайтесь ни на кого, главное — личностный рост. В этот момент язык стал политическим — ведь ответственность за последствия политических процессов переложили на человека. По сути, язык легитимировал неравенство и несправедливость, адаптировал индивида к ним, обходя все неудобные вопросы.

— Вы читали манифест режиссера Константина Богомолова? Он говорит похожие вещи.

— Богомолов в этом смысле как Путин: присваивает левую критику неолиберальной идеологии, и пытается ей обосновать свою абсолютно реакционерскую — и главное совершенно нереалистичную — картину мира. Богомолов говорит, какой ужас, на Западе принуждают к счастью, все наигранно, а индивид атомизирован. Зато у нас в России якобы все еще настоящее, без глютамата натрия и добавок.

Хочется его встряхнуть немного: да посмотрите же вокруг! Более индивидуалистической страны, в которой и разные части общества, и отдельные люди агрессивно настроены друг против друга, чем Россия, найти сложно. Богомолов сам прекрасно сыграл изолированного, измученного тотальной нелюбовью человека в сериале «Псих» — и в этой роли он правдивее, чем в «Манифесте». На «загнивающем Западе», который он проклинает, даже в США, куда сильнее развиты гражданское общество, соседские коммунальные объединения, благотворительность, там не только на словах существует понятие «ответственного бизнеса». Россиян же после распада СССР ждала «шоковая терапия»: не только экономическими реформами, но и идеологией автономного, не связанного с другими субъекта.

— Все это дискредитировало себя до такой степени, что на какой-то момент реально ничего не осталось. Лозунг «Не верь, не бойся, не проси» «созрел» именно у нас, а не где-то еще. И именно его сегодня очень агрессивно и настойчиво транслирует поп-психология, почитайте Михаила Лабковского. Советский человек знал, что ему никто не поможет, государство слабое, но может тебя преследовать, нужно надеяться лишь на себя и свои связи. Эти представления получают сегодня новую форму, они облекаются в новый язык, но суть остается та же — «никто никому ничего не должен», как гласит одна из глав в нашей книге.

— Получается, язык «новой этики» одновременно освобождает нас, но и увеличивает груз ответственности — буквально за все происходящее.

— Я не до конца уверена, что этот язык обязательно тождественен тому явлению, которое в России, и только в ней, принято называть «новой этикой». На языке «газлайтинга» и «абъюза» можно прекрасно абьюзить и газлайтить других — было бы желание. Об этом в нашей книге как раз замечательно пишут Оксана Мороз, Ольга Страховская и Юрий Сапрыкин. Так что владение новоязом далеко не обязательно делает человека этичнее, тоньше, эмпатичнее.

С одной стороны, в нем есть освободительный потенциал: тысячи людей действительно свободно вздохнули, когда узнали, что у них есть личные границы. И что оказывается можно научиться экономить и распределять свои силы — пусть даже называя их «ресурсом». С другой — есть ощущение, что такой язык описывает мир, в котором не осталось места для представления об общем благе, как это было в традиционном либерализме или утилитаризме — а есть только представление о благе личном.

Отчасти понятно: под видом «общего блага» в ходе истории делались чудовищные вещи. Но одновременно с этим общее благо — это идея со-творчества, созидания. Как мне кажется, сегодня мы уходим от нее и движемся в сторону понимания мира как игры с нулевой суммой. И конкурентная борьба в нем устроена настолько несправедливо, что получить признание, капитал многим удается только в форме компенсации за страдания — а не в форме справедливого вознаграждения. Как пишет в одной из глав нашей книги антрополог и психолог Елена Миськова, понятие «травмы» инструментализируется в борьбе за справедливость. И в результате мы получаем сообщество утраты, а не сообщество созидания

Про личные границы и культ комфортных отношений

— Культ личных границ с этим связан? Одиночество и зацикленность на себе — еще один пугающий тренд. Есть ощущение, что мы, как улитки, обустраиваем себе безопасную зону комфорта и готовы ради нее пожертвовать буквально всем.

— Личные границы — важная вещь. Вопрос в том, как ими оперировать во взаимодействии с другими. В понимании популярных российских пси-блогеров и поп-психологов, которые и становятся главными распространителями терапевтических идей, личные границы — колючая проволока с вышками, на которых сидят дозорные с «Калашниковым». Но это тоже понятно. Среда вокруг агрессивная, и люди пытаются защитить себя. Пока мы стараемся выстроить к себе бережное отношение, за окном — космонавты с дубинками. Любая солидарность, в том числе политическая, может обернуться репрессиями.

— Это точно… От личных границ хочу перейти к любви. Самой печальной для меня оказалась глава про любовь, на место которой пришли здоровые, комфортные, стерильные отношения без всяких драм. Что с нами случилось?

— Это так, люди перестали называть друг друга «любимыми», скорее — «партнерами». Но когда они говорят, что не хотят никаких страстей, и главное — комфорт, это не значит, что они так живут. Человек, отвечая на вопросы социолога, конструирует идеальную картинку. Каким он хочет быть? Суверенным и автономным, а партнер должен принимать это. Это модель про гендерное равенство в том числе, но список требований к себе длиннее — и он нереалистичен. Идеальная картинка не предполагает, что человек уязвим перед чувствами. Мол, ты прошла тренинг личностного роста, подписываешься под фем-повесткой, а в пятницу вечером почему-то сидишь и ждешь, позвонит он или нет. В новой реальности этому нет места и слов, кроме патологизирующих — ты «созик», «созависимый», а твой визави — «токсичный нарцисс». Такое поведение не монтируется с идеалом «любви без боли», который пропагандируют инста-блогеры.

— Это история про гиперконтроль…

— Да, и про отсутствие связи с собой. О том же — статья про ресурс в нашем разговорнике. Современные люди убеждены, что всегда должны быть в ресурсе. И не могут даже допустить идеи того, что живут в таких условиях, что негде его взять. Вокруг люди с запотевшим забралом, и даже если ты лично поднакопишь ресурс — чуда не произойдет. Все это эхом отдается на нашей интимной жизни, на любви и дружбе. Если мы формируем себя как автономного человека, то должны быть готовы к тому, что нас бросят в любой момент. Как-то в интервью 26-летний мужчина мне рассказывал, что когда влюбляется, сознательно притупляет свои чувства: «я как будто под веществами, немножко в тумане». Потому что знает, что в любой момент все закончится, и никто никому ничего не должен.

— Это звучит очень грустно.

— Да, знаменитый социолог эмоций Ева Иллуз в своей книге «Почему любовь заканчивается» пишет, что конец любви сегодня встроен в ее траекторию. Но мы эту рациональность тренируем, чтобы выжить в обществе, где чудовищный уровень социально-политической, экономической неопределенности. Мы приносим рациональность в свою спальню, и любовь наша — такая тревожная, хрупкая… И мы оттого очень следим, чтобы хотя бы там все было по правилам, потому что мало контроля над тем, что происходит снаружи. А там — налоговая инспекция, Роспотребнадзор, губернатора посадили за хищение, никто не носит маски, иноагенты. Но ты приходишь домой, закрываешь дверь — и вот он твой островок безопасности, зона комфорта и здоровые отношения.

Про бескорыстность и «повседневный коммунизм»

— А что нас спасет от одиночества, как думаете?

— Бескорыстность. Сегодня многие вещи — и особенно личные отношения — объясняются долговой моралью обмена. Знаете, в интервью нам пары часто говорили «мы все делаем пополам, все поровну». Идея свободы держится на симметрии, мы понимаем равенство как симметрию, кажется, что она спасет нас, ведь сведя баланс, в любой момент можно уйти. Но, как пишет в нашей книге социолог Григорий Юдин, это негативная свобода — свобода от чего-то, и это в итоге снова про самоконтроль и одиночество.

Если обратиться к антропологии и к социологии, мы можем взять в качестве ориентира другую долговую мораль — мораль, которую замечательный исследователь Дэвид Гребер называет «повседневным коммунизмом». Этот коммунизм не имеет никакого отношения к марксизму-ленинизму или к другим утопическим теориям. Это абсолютно укорененная в обществе, повседневная форма взаимодействия, знакомая каждому. «Коммунизмом» Гребер ее называет, потому что в ней заложен принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям».

Этот принцип работает каждый раз, когда у вас стреляют сигарету, вам одалживают в поезде зарядник для телефона, когда вы идете к коллеге за скрепками… Это простейшие вещи, но они — фундаментальная основа человеческого сожительства. Есть понимание того, что если мне что-то позарез надо, со мной поделится тот, у которого сейчас это в достатке. Не всегда и не всем — антропологические исследования хорошо показывают, что в любом обществе есть железные табу на определенные вещи: где-то нельзя пользоваться чужой женой, а где-то — чужим огородом. Но в остальном, люди стремятся взаимодействовать, исходя из презумпции взаимной, но не обязательно симметричной помощи. Вы не ждете, что вам завтра тот же человек вернет сигарету. Но может, через неделю одолжит кто-то другой.

— И тогда мы уйдем от товарно-рыночных метафор, описывающих отношения, когда мы «тратим время», «копим ресурс для общения», «вкладываемся в отношения»…

— Да, стоит реабилитировать эти практики — по сути, это лучшее, что есть в человеке. И каждое такое почти незаметное действие способно преумножать благо, а не просто перераспределять его.

Есть надежда, что если мы начнем двигаться в эту сторону, это даст нам возможность уйти от одержимости закрытым балансом в отношениях с миром, с конкретными людьми — с чем угодно. Всегда будет баланс несведенный. У нас чего-то больше, чего-то меньше, но мы открыты, мы в процессе взаимодействия с миром. И это же позволит снять табу со страданий и уязвимости. Если тебе плохо, мы пожалеем и примем тебя, потому что быть «не в ресурсе» — нормально. Зависимость, привязанность, любовь — я надеюсь, что попытка жить бескорыстно, не ожидая мгновенной взаимности, поможет нам все это реабилитировать.

Беседовала Анжела Новосельцева

Источник