не станет нас а миру хоть бы что
А миру все равно
«Покинем свет,- а миру хоть бы что!
Исчезнет след,- а миру хоть бы что!
Мы отошли,- а он и был и будет.
Нас больше нет,- а миру хоть бы что!»
Омар Хайям
По небу облака плывут,
Кому-то дождь они несут.
Ветры их с собой влекут,
На синем пастбище пасут.
Кругом рвется осень в бой,
Деревья гнет она дугой.
Румянец осени простой,
Оскал- яркий, золотой.
Тихо падает листва,
Отжила свой век она.
Повсюду вымерла трава,
Теперь везде она черна.
Море сумрачно молчит,
И в молчании стоит.
От туч на небе пелена-
И морская гладь темна.
Где-то грозы в мире бьют,
Где-то ливни с неба льют.
Где-то жизнь идет к концу-
Бежит к Аиду, как к отцу.
Где-то в мире льётся кровь.
Кто-то потерял свой кров.
Кто-то воплотился вновь,
Или нашел свою любовь.
Смотрю на мир я, и сужу.
Среди людей- хожу, хожу…
Хожу сейчас, ходил давно-
Ну а миру все равно.
Быть мне никем- или быть всем?
Сгинуть сейчас- иль жить в веках?
Пасть в безвестье и бессильный плен-
Или весь мир держать в руках?
Разрушу мир я, иль создам,
Во сто крат врагам воздам,
Будет Свет, или темно-
Миру будет все равно.
Когда-то люди все умрут,
Богу души отдадут.
Творю я Зло, творю Добро-
Ну а миру все равно.
Ускоряет жизнь свой шаг,
Стрелки тикают: тик-так!
Идут люди на парад:
Кто-то- в рай, а кто-то- в ад.
Листву вздымает суховей,
Щелканьем своих плетей;
Небо нынче уж темно-
Ну а миру все равно.
30.10.2015
Читая Омара Хайяма. Часть 1 из 2
Решил выложить свою выборку (примерно 140 из изначальных 1300) рубаи Омара Хайяма в переводе И.Голубева. Возможно, кому-то будет интересно.
Разбито на 2 части, но, видимо, стОит читать более умеренными порциями.
Ты завтра, как и все, придёшь на Судный зов.
Обсудят перечень твоих земных трудов.
Так вот! Учись добру, покуда гром не грянул:
Там обнаружится не кто ты, а каков!
Лишь тот, кто сердцем чёрств и дружбой не богат,
Молиться вынужден на наш иль чуждый лад.
Кто в летопись Любви заслуженно записан,
Тому не нужен рай, тому не страшен ад.
Из множества наук всего нужней: «Любовь».
В поэме юности всего нежней: «Любовь».
Когда у мудреца пойдёшь учиться жизни,
Забудь о слове «Жизнь», всего точней «Любовь».
Уступка похоти в минуту истощит
Отпущенный тебе на долгий срок кредит.
Почаще спрашивай: «Зачем я здесь? Откуда?
Какой мне шаг сегодня сделать надлежит?»
Спеши дойти туда, где двойственности нет,
Где испарит её спасительный рассвет.
До Бога не дойдёшь, но от себя спасёшься,
Твоя раздвоенность рассеется, как бред.
Как больно за сердца, в которых нет огня,
Где страсти не кипят, безумствами пьяня.
При случае поймёшь: нет ничего бесплодней
Отсутствием Любви загубленного дня.
У сердца тайна есть, и пусть она хранится
Сокрытой от людей, как сказочная птица,
Как капелька дождя, которой суждено
Лежать в жемчужнице и перлом становиться.
Откуда перлы душ в жемчужницах сердец?
Как жемчуг в море, в плоть упрятал их Творец.
Когда добытчик-Смерть расколет оболочку,
Мы все разгадки тайн узнаем наконец.
В безмерности небес, укрытый синевой,
Тебе назначенный, ждёт часа кубок твой.
Настанет твой черёд, прими без сожалений
И радостно испей свой кубок роковой.
Хотя б один из вас, ушедших в никуда,
Моим подсказчиком вернулся бы сюда.
С распутья тянут врозь надежда и нужда,
Но что оставить тут, оставишь навсегда.
Поддайся алчности, тогда узнаешь сам,
Что у раба страстей не жизнь, а стыд и срам.
Будь, как огонь, горяч, будь, как вода, прозрачен,
Не становись, как пыль, покорен всем ветрам.
Чтоб зрить и прозревать, какое зренье нужно.
От привязей земных освобожденье нужно.
Чтоб ты сумел прозреть и различить Его,
Вглядеться пристальней в Его творенье нужно.
Немало нагрешил я на своём пути,
Но всё же светится надежда впереди:
Ты обещал помочь, когда мне будет плохо.
Мне нынче плохо так, что худшего не жди.
Вглядись, коль ты не слеп, во мрак могильной ямы.
Потом взгляни на мир, бушующий страстями.
Какие грозные им правили цари.
Любой из них, смотри, растоптан муравьями.
Скитальцы набрели на караван-сарай.
Угрелись, хоть совсем его не покидай.
Но нет. Отсюда всех, как на мосту, торопят:
Эй, не задерживай, ступай себе, ступай!
Где польза от того, что мы пришли-ушли?
Где в коврик Бытия хоть нитку мы вплели?
В курильнице небес живьём сгорают души.
Но где же хоть дымок от тех, кого сожгли?
Ты, ради жалких благ вседневно суетясь,
И думать позабыл: всё ближе смертный час.
Хотя б на миг очнись, взгляни хотя б однажды,
Как Время яростно и слепо топчет нас!
Среди любивших мир найдёшь ли одного,
Кто волей собственно покинул бы его!
О жизни вечной ты мечтать, конечно, волен.
Любой из них мечтал не хуже твоего.
«Вчера» уже прошло, и вспоминать не стоит.
И «завтра» днём надежд воображать не стоит.
От «завтра» и «вчера» подмоги ждать нельзя.
Сегодня веселись! Жизнь обижать не стоит.
Раб тела ветхого, страстей его и боли,
Ты будешь по свету кружить, мой друг, доколе?
Уходят. Мы уйдём. Ещё придут. Уйдут.
И нет ни одного, кто надышался б вволю.
Печально, что до нас нет дела небесам,
Забвенье суждено делам и именам.
Без нас кружился мир, без нас кружиться будет,
Вселенной всё равно, и больно только нам.
Никто, ни стар, ни млад, не загостится тут.
Из тьмы и вновь во тьму цепочкой нас ведут.
Иные здесь царить намеревались вечно.
Ушли. И мы уйдём. Ещё придут. Уйдут.
О, сердце! Не являй друзьям печальный вид,
Мужайся, не делись, о чём душа болит.
Беда привязчива, она, забывши стыд,
И к другу твоему и подруги наровит.
Мы книгу вещую открыли в тишине.
И ясновидящий встревожил сердце мне
Словами: «Счастлив тот, кто ночью, равной году,
Ласкает на груди подобную луне».
О, сердце! Вновь душа, сражённая тоской,
Представила, что вдруг расстанется с тобой.
Развесели её, спустись на луг зелёный,
Пока твой прах не стал зелёною травой.
Тебе ль божественный сей мир критиковать
Или над чьим-нибудь позором ликовать.
Сокрытое в сердцах не спрячется от Бога.
Сперва в себя вглядись, чем на других кивать.
Ты можешь целый мир садами расцветить,
Но мало этого, чтоб сердцу угодить.
Важней свободного сковать цепями ласки,
Чем даже тысячу рабов освободить.
Шагни в любовь! Твой шаг содвинет пласт земной,
Слеза вселенную ополоснёт волной.
Достигнув цели, сядь и вздохом облегченья
Смешай, как лёгкий пух, сей мир и мир иной.
Живя мгновение, живым блаженством будь,
Пленён изяществом и ликом женским будь.
Поскольку совершить успеешь ты не много,
Иль совершенством будь, иль с совершенством будь.
Душа растанется с тобою навсегда.
Ты в неизведанном расстаешь без следа.
Испей вина. Пришёл неведомо откуда.
И отдохни. Уйдёшь неведомо куда.
Красавица твоя свежей весенних роз.
Ласкай её и пей вино под сенью роз,
Пока не унесло внезапным вихрем смерти
Твою рубашку-жизнь, как цвет осенних роз.
Под сенью локонов счастливец погружён
На солнечном лугу в блаженный полусон.
И что ему сейчас коварство небосвода,
Когда любовью пьян и хмелем упоён.
Проснись, пока твой век не догорел дотла,
И есть желания, и голова цела.
Успей живым вином наполнить кубок Смерти:
И день умчался прочь, и ночь почти прошла.
Ты глину замесил. А я при чём, Господь?
Ты ткань мою скроил. А я при чём, Господь?
Морщинами добра и злыми письменами
Лицо мне исчертил. А я при чём, Господь?
Ты сам достиг того, что жил напрасно? Нет.
И сам ли ты себя подвёл ужасно? Нет.
Живи легко, на всё заранее согласный:
В игре Добра и Зла тебе всё ясно? Нет.
Омар Хайям проза на эсперанто
1.
Ne ordenita estas vi.Forgesu.
La tagoj vice flugas. Vi forgesu.
Malzorgas vento: En vivlibr» Eterna
Movigi povus pli malbonan pagx!
Ты обойден наградой. Позабудь.
Дни вереницей мчатся. Позабудь.
Небрежен ветер.В Вечной Книге Жизни
Мог и не той страницей шевельнуть.
2.
Mortos ni, sed Universo
Cxiam migros en cxiel’.
Kaj postmorte ecx ne restos,
Spuro, signo aй kverel’.
Ni ne vivis en la Mondo-
Gxin turnadis la regul’.
Kaj sen ni en gxi czeestos
Nek malgxoj, nek respegul’.
Мы умрем, а мир наш будет
В небе странствовать всегда.
Мы ж по смерти не оставим
Здесь ни знака, ни следа.
Мы не жили во Вселенной-
Мир вращался и тогда.
И без нас ему не будет
Ни ущерба, ни вреда.
Malestos ni. Nenion perdos mond’!
Spur’ malaperos. Ankaй nenion!
Ne estis ni. Gxi brilis kaj gxi brilos!
Foriros ni. Nenion por la mond!
4.
Kion kasxas Obskurkadukkurten’?
Sagxuloj konfuzigxis per diven’.
Sed kiam forte kreskos la kurteno,
Ekvidos ni, kiel eraris. Jen!
Что там, за ветхой занавеской Тьмы?
В гаданиях запутались умы.
Когда же с треском лопнет занавеска,
Увидим все, как ошибались мы!
В том не любовь, кто буйством не томим,
В том-хворостинок отсырелый дым.
Любовь- костер. Пылающий, бессонный!
Влюбленный ранен. Он неисцелим.
6.
Fiera firmament! Al gxi vi polvon jxetu!
Por ke la belulin’ vin en amoron metu,
Momenton kaptu vi, en vino sercxu gxin!
Cxu devas pregxi vi, aй peti la pardonon?
Ho, cxu revenis li, kiel escepto, sola,
Li, forigxinta poreterne en mallum’?
Надменным небесам брось вызов горстью пыли.
И в том, чтобы тебя красавицы любили,
Миг счастия лови, ищи его в вине!
О чем тебе молить? И в чем просить прощенья?
Вернулся ль хоть один,- один, как исключенье,
Из всех, исчезнувших в неведомой стране?
7.
Junec’ forkuris samkiel printemp’,
Dormaйreole al subtera templ’,
Samkiel bird’, mistera sed pеrfida,
Turnigxis, brilis- kaj malestas. Jen!
8.
La regnojn cxiujn- por la glas’ de l’vin’,
Sagxecojn de la libr’- por sprit de l’ vin’.
Honorojn- por la bril’ kaj vin’ veluro!
Muzikon- por la gluglo de la vin’!
Все царства мира- за стакан вина!
Всю мудрость книг- за остроту вина!
Все почести- за блеск и бархат винный!
Всю музыку за бульканье вина!
Примечание.
Русский текст по книге» Омар Хайям в созвездии поэтов.»( С.Петербург, Кристалл, АОЗТ Невский клуб, 1997).
Не станет нас, а миру-хоть бы что!
Исчезнет след, а миру хоть бы что!
Нас не было, а он сиял и будет!
Исчезнем мы, а миру-хоть бы что!
ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ
ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ
Наши сомнения заставляют нас терять то, что мы могли бы обрести, если бы не испытывали страха.
Если бы от выборов хоть что-то зависело, нам бы не позволили в них участвовать.
Есть, что бы жить, а не жить, что бы есть.
Мы были рождены, что бы быть настоящими, а не идеальными.
Если бы ты был хоть немного взрослее, то увидел бы, что нет ничего, что стоило бы твоего волнения. Живые существа делают много шума вокруг детских игрушек.
Часто сквозь видимый миру смех льются невидимые миру слёзы.
Мы все люди и не важно, где мы живем. Важно лишь то, что мы несем этому миру, что мы создаем и во что мы верим!
Мы все люди и не важно, где мы живем. Важно лишь то, что мы несем этому миру, что мы создаем и во что мы верим!
Мы все люди и не важно, где мы живем. Важно лишь то, что мы несем этому миру, что мы создаем и во что мы верим!
— Возьми стакан.
— Взял!
— А теперь сделай так, что бы он упал, и посмотри что с ним случиться.
— Ну он разбился, и что?
— А теперь проси прощения и посмотри, станет ли он опять целым.
Не станет нас а миру хоть бы что
Весьма спорной остается истина этих упреков, обращенная ко всем «восточным поэтам». Быть может, невзначай, «токмо ради рифмы», а то – в силу наибольшей среди «персидских соловьев» известности, попал сюда Омар Хайям. Но, во всяком случае, трудно в мировой поэзии назвать другого автора, столь далекого от беззаботного украшательства, от декорирования могильной ямы розами. Поэта совсем иного умонастроения, с характером, совершенно противоположным изображаемому Г.Ивановым. Мудреца, всегда говорившего о самом главном.
Иного, между прочим, не позволили бы и резко очерченные границы персидского четверостишия – рубаи, мудрая «экономия» избранного жанра, в котором Хайям был величайшим из мастеров. Здесь требовалась предельная емкость, многослойность и тяжесть каждого слова. Точность и значительность деталей и неслучайность каждой детали в стихийном сцеплении.
Ускользающий обрывок времени, клочок пространства; все те же лица и предметы в их непосредственном споре: Творец и тварь; ханжа и пьяница; святоша и блудница; «влюбленные, забывшие о завтрашнем дне; гончар, склонившийся над кувшином, который некогда был шахом… Мечеть и кабак; весенний луг и руины дворца; чаша с вином и осыпающаяся роза. Воспоминания и поиски забвения; любовь и одиночество… Каждое четверостишие – мир замкнутый, неповторимый, самоценный и равный всему мирозданию. Каждое – живой организм и мыслящий космос. В четырех строчках сказано немало, но за ними стоит еще многое. А в конце-то концов немногими словами все сказано обо всем, обо всей вселенной. Никто не знает, в каком порядке возникали эти четверостишия, но, пожалуй, каждое звучит, как последнее. Недаром, процитировав строки одного из них, Марк Твен заметил, что они «содержат в себе самую значительную и великую мысль, когда-либо выраженную на таком малом пространстве, в столь немногих словах». Но у Хайяма много великих стихотворений, трудно предпочесть какое-либо…
Гийас ад-Дин Абу-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям был знаменит как астроном, астролог, богослов, врач и математик (задолго до Ньютона выведший формулу его бинома, – что-то булгаковское есть в этой ситуации). Приходится, однако, принять к сведению то обстоятельство, что этот высокочтимый ученый и литератор в отечестве своем не был в достаточной мере оценен и признан как поэт. Не был включен в официальный канон «классиков». Не только потому, что у людей богобоязненных слыли «вольнодумными» бродячие четверостишия, по легенде, небрежно писавшие на полях математических трактатов (странное сходство с Ф.И. Тютчевым, «в заседании» набрасывавшем свои небольшие и гениальные экспромты на служебных бумагах и забывавшем их).
Нет, Хайяма не слишком высоко ставили прежде всего потому, что в сознании века не могли такие вот стихотвореньица сравниться с большими и великолепными в своем метафорическом изобилии касыдами и газелями, с панегириками и облеченными в стихотворную форму проповедями, с диванами и дастанами. Конечно, и в этом была своя правда, или, скажем, часть правды. Ведь поэзия, созданная на языке фарси, необъятна и непомерно велика. Были в ней Рудаки, Фирдоуси, Санаи, Хакани, Низами, Руми, Саади, Хафиз, Джами, Бедиль… И кто еще там в этом ряду?! Одно перечисление этих гигантских имен доставляет наслаждение. Ведь каждое из них – это цветущий сад и бездонное море!
Четверостишия Хайяма жили в тени, а все же не затерялись, ибо все приходит в срок. Но долог был путь поэта XI столетия к мировой славе, к его негаданным европейским читателям. Долог был и путь «возвращения» на родину в новом блеске, с новой мощью.
Такой всесветной, всеобщей известности не знают другие великие поэты, писавшие на фарси. Может быть, только Хафиз, и то – сомнительно. Полускрыты наплывами тумана, чуть брезжут «в дыму столетий» глыбы больших творений, а четверостишия Хайяма – на устах у всех, кому нужна поэзия. Такая вот удача… Нет в этом укора кому-либо, ибо есть судьба Гомера и есть судьба Катулла. Оба для нас велики, хотя и по-разному.
В чем же разгадка этой судьбы? Национальная, мировая слава поэта (сколь счастливей живописец, ваятель, композитор!) всегда связана с проблемой перевода… Это ужасно, но за пределами восприятия иноплеменных читателей – все языковое богатство поэта, вся сила слов, вся стиховая мощь… Что же осталось, какая энергия обеспечила непрерывность девятисотлетнего «перелета» в будущее?
Быть может, здесь уместны строки Евгения Боратынского, создателя великих русских стихов, небольших по объему: