нацумэ сосэки сердце о чем
Электронная книга Сердце | Kokoro | こゝろ
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок
Информация о книге
Нацумэ Сосэки, возможно, самый большой писатель эпохи Мэйдзи и сегодня остается одним из самых читаемых авторов в Японии. Роман «Сердце» он написанный в 1914 году, на пике творчества, открыл путь современной японской литературе.
Что такое любовь, и что такое дружба? Какова степень нашей ответственности перед собой и перед окружающими. Роман «Сердце» рассматривает эти сложные вековые вопросы с точки зрения современного мира.
Три истории, исследующие саму суть одиночества, открывает история «Учитель», в которой рассказчик, студент, знакомит нас со странным интеллектуалом, ведущим затворнический образ жизни. Вторая часть, «Родители и я», перенесет читателя в семью студента. Третья часть, «Письмо учителя», откроет трагическую тайну, определившую жизнь и судьбу сенсея.
(с) MrsGonzo для LibreBook
Человек ведь неизвестно, когда умрёт. И если что хочешь сделать — нужно делать пока жив.
Скука никогда не чувствуется сильнее, чем в дни молодости
Как бы ни был здоров, когда умрешь, ведь не знаешь.
Сначала становятся перед человеком на колени, а потом наступают ему ногой на голову. Я не желаю почтения сейчас, чтобы не испытать унижения в будущем. Терпи меня таким, как я теперь — скучным, чтобы не терпеть меня потом, в будущем, скучным ещё более. Мы родились в век свободы, независимости, но за это должны приносить жертву, — мы должны переживать эту скуку.
Иллюстрации
Произведение Сердце полностью
Видеоанонс
Взято c youtube.com. Пожаловаться, не открывается
Читать онлайн Сердце
Это увлекательное, трогательное, заставляющее вспомнить «Вторую жизнь Уве» повествование психотерапевта о своей жизни стало настоящим бестселлером во всем мире.
Роман Анне Катрине Боман «Агата» переносит нас во Францию сороковых годов. Пожилой психотерапевт, устав от полувековой практики, собирается на пенсию. Он буквально считает дни до будущей свободы. Но тут к нему на терапию записывается новая клиентка, и стройный план начинает рушиться. Анне Катрине Боман, сама практикующий психолог, непринужденно развинчивает тайные механизмы человеческих отношений и свинчивает их в новые конструкции. Именно за эту непринужденность, присущую «Агате» — маленькому роману о большом чувстве, — Боман и была удостоена итальянской премии Scrivere per Amore, которую вручают произведениям о любви. При всей своей легкости и изяществе роман говорит о глубинных и в той или иной мере знакомых каждому экзистенциальных переживаниях — в частности, о предательски возникающем иногда чувстве одиночества и ощущении бессмысленности абсолютно всего. Неуживчивость главного героя, его метания между свободой и привязанностью к людям кому-то напомнят старика Уве из романа Бакмана, а кого-то заставят вспомнить «Невыносимую легкость бытия» Кундеры. Роман «Агата» переведен почти на тридцать языков.
Каждое лето братья Казлет Хью, Эдвард и Руперт проводят в семейном поместье в сельской местности Суссекса вместе с женами и детьми. Там к ним присоединяются их родители и незамужняя сестра Рэйчел, чтобы насладиться двумя счастливыми месяцами пикников и детских игр.
© MrsGonzo для LibreBook
Впервые на русском сага о семье Казалет, которая была экранизирована и издается миллионными тиражами во многих странах мира. Истинный подарок для поклонников «Саги о Форсайтах» и «Аббатства Даунтон». «Хроника семьи Казалет» охватывает практически весь ХХ век. Герои Говард переживают то же, что и мы, живущие в XXI веке: взаимное непонимание отцов и детей, запретную страсть, соперничество, ревность, острое одиночество, жажду любви и счастья.
Когда независимая и энергичная Баштеба Эвердин наследует самую большую и прибыльную ферму в районе, ее смелое присутствие привлекает трех очень разных женихов: джентльмен-фермер Болдвуд, покоритель женских сердец, сержант Трой и преданный управляющий Габриэль Оук.
Каждый, разные в своем отношении, нарушают ее решения, усложняют ее жизнь и все вместе неизбежно ведут к трагедии, угрожая разрушить устои общества.
Спорный и шокирующий роман, тяжелая психосексуальная мелодрама, одно из лучших произведений 20-го века о холокосте, «Выбор Софи» переворачивает душу и трогает сердца.
Начинающий двадцатидвухлетний писатель Стинго, южанин, мечтающий написать великий американский роман, переносит читателей в 1947 год, в пансионат в зеленом пригороде Бруклина.
Там он знакомится с Натаном, пламенным еврейским интеллектуалом; и Софи, красивой хрупкой полячкой, католичкой.
Дорога перемен, ступить на нее всегда сложно, а иногда она может обратиться и в ад.
Ричард Йейтс говорит откровенно и правдиво о сокровенном, о том, в чем порой мы сами себе не можем признаться : о внутренних страхах и мечтах, надеждах и разочарованиях, о слабостях и попытках схитрить и слукавить не только перед ближними, но и перед собой. И требуется определенное мужество, чтобы увидеть пустоту, но несравнимо большая отвага нужна, чтобы понять ее безнадежность.
К ак часто многие из нас не могут уехать, но и не могут остаться. (с)Leylek для Librebook.ru
Взвод разведчиков лейтенанта Травкина здорово потрепало. Еще недавно 18 старых проверенных бойцов составляли его костяк. Теперь же их осталось всего двенадцать, остальные – новобранцы, непроверенные в бою, темные лошадки.
Признанный во всем мире как блестящий романист и драматург, Юкио Мисима, не в меньшей степени, ценится как непревзойденный мастер короткого рассказа у себя на родине, в Японии, где эта литературная форма наиболее почитаема. Мисима, с глубоким психологическим проникновением, умел изображать человека в самые значимые и переломные моменты его жизни.
Рассказ «Любовь святого старца из храма Сига» повествует как раз о таком моменте в жизни добродетельного старца. Монах и аскет, ведущий уединенный образ жизни в отдаленной хижине, он давно уже усмирил бренные мирские желания и отказался от их соблазнов.
Люсьен исключен из Политехнической школы за симпатию к республиканцам и участие в беспорядках 1834 года. Его отец, состоятельный парижский банкир, отправляет Люсьена в уланский полк, квартирующий в Нанси, где юноша вскоре дослужился до звания лейтенанта.
Пытаясь скрасить досуг в провинциальном городке, Люсьен посещает салоны местной знати, отличающейся ультраконсервативными монархическими взглядами. Встретив там молодую вдову, мадам Батильду де Шастеле. Их взгляды и разность социального происхождения идут наперекор разгорающейся страсти. Окружение госпожи де Шастеле пойдет на все, чтобы разлучить влюбленных. Отец Люсьена готов предложить сыну выгодную должность в министерстве внутренних дел. Разлука влюбленных предрешена.
Сердце
Нацумэ Сосэки
В произведении разворачивается картина трансформации японского общества на фоне развития дружеских отношений между юношей и пожилым человеком, которого первый называет Сэнсэем (или же Учителем). Образ последнего во многом является автобиографичным — принадлежностью к определенной эпохе, возрастом, полученным образованием и взглядами Учитель во многом напоминает самого Сосэки.
Спасибо игре Книжное государство за сей тяжёлый камешек в постройке Города.)
Спасибо игре Книжное государство за сей тяжёлый камешек в постройке Города.)
Японцы у меня проходят по разряду «для души». Не знаю, почему, но я прощаю им то, что в западной литературе считаю раздражающим недостатком: натурализм и обилие бытовых деталей. Положим, детали интересны тем, что они другие, по нашим меркам, экзотичные. Ты не просто следишь за тем, как человек встал, как повернулся, что надел, как пообедал, но видишь, каким непостижимым образом он все это делает.
А натурализм. Хм. По-моему, у японцев очень органичный натурализм, не такой, как у человека западной культуры. Когда европеец (а если представить, что это европеец начала 20 века?) осмеливается сказать что-то о теле или естественных отправлениях, в этом всегда есть какой-то вызов – смотрите, я смог, я не испугался! У японцев иначе, у них другое отношение к телу, поэтому совершенно нормально, когда человек говорит, что было очень жарко, он весь провонял потом, добрался, наконец, домой, разделся догола и лег на пол с раскинутыми крестом руками, чтобы подумать, как жить дальше. Или два интеллектуала ведут серьезный разговор, и один из, не переставая говорить, справляет малую нужду, а рассказчик в этом время вставляет что-то вроде ремарки: учитель отлил. Вы представляете двух британских джентльменов в такой позиции в романе?
Но тут мы приходим к парадоксу японского мышления. Не стесняться естественных телесных отправлений – это нормально, а вот сказать кому-то, что у тебя в душе. Нет, лучше умереть. Показать душу – это страшно, даже просто продемонстрировать ее наличие. Признаться, что тебе сделали больно, что тебя обманули, что ты способен на слабость, что ты можешь быть несчастным – совершенно невозможное развитие событий.
Муж и жена в доме в вечном ритуальном танце. Как может быть, чтобы люди, живущие друг с другом, никогда не открылись? Двое в пустыне. Оба несчастны и улыбаются. Женщина – эта объект. Мужчина так думает, а она старается соответствовать. Она могла бы протянуть руку, но не решается. Не принято. А он не желает ее обеспокоить, думает, что не имеет права, боится. («Я боялся, что если показать молодой, красивой девушке ужасную вещь, её красота разлетится»). Как два ящика в одном секретере: вроде рядом, вроде служат общей цели, но никогда не видели содержимого друг у друга. При этом, отправляясь путешествовать, не забывают послать другу красный кленовый лист в конверте. Полное кокоро.
Очень японская книга. Очень. Хотя по своему прогрессивная, не без западных влияний. Акутагава считал Нацуме Сосэки своим учителем. Ага, по части рефлексии – точно. Вот за все это мне книга понравилась: за рефлексию, странность, японскость. За кокоро.
Нацумэ Сосэки
«Сердце»
ИНФОРМАЦИЯ О РЕЛИЗЕ
Основой для электронной версии книги послужило ленинградское издание романа Нацумэ Сосэки „Сердце“ 1935 года в переводе Н.И. Конрада. В данной версии книги полностью сохранена орфография и пунктуация 1935 года. Это было сделано затем, чтобы избежать путаницы и смешения нового и старого стилей. Так что если Вы встретите в тексте слова „галлерея“ или „повидимому“ — это ещё не повод думать, что во время вычитки мы были невнимательны. Единственное отклонение от источника, которое мы позволили себе — использование буквы „ё“ в современной версии.
Кроме того, в конце книги находится переведённое на русский язык предисловие к англоязычному изданию книги. Мы решили, что предисловие за авторством Николая Иосифовича Конрада ввиду специфики, обусловленной временем его написания, может быть недостаточным для читателей, которые только начинают знакомиться с творчеством Сосэки. Однако по причине слишком подробного изложения сюжета романа предисловие к англоязычному изданию было помещено в конец.
Над релизом работали:
Вычитка, создание fb2-файла, перевод статьи с английского — M.H.
OCR, редактура перевода и огромная помощь в организации проекта — MDS
Также большое спасибо анонимусу за всяческую помощь и anonymous’у за предоставленную копию предисловия к английскому изданию.
Современная Япония представляет собой как бы три разных пласта. Где-то внизу лежит пласт феодальный. Феодальное чувствуется на каждом шагу ещё и сейчас в том, как копается на крошечном участке крестьянин-арендатор, как несёт он, так же, как и в старое время, свой рис — натуральный налог — помещику; в том, как по-старому, по-цеховому, в некоторых отраслях промышленности и ремесла командует своим учеником-подмастерьем мастер. Феодальное чувствуется и в силе помещика, в мощи военщины, во всём аппарате монархии.
Но не феодальное составляет основу японского государственного и общественного строя. Есть ещё буржуазия и весь её режим. Буржуазия создала в центре Токио, прямо напротив древних стен, некогда ограждавших старый феодальный замок, а ныне императорский дворец, свой собственный дворцовый квартал — банки, штабы различных концернов, откуда направляет свои приказы японский монополистический капитал. Это буржуазия преобразовала старую феодальную мануфактуру в оснащённый всей передовой техникой завод. Это она изменила традиционный облик японского города, воздвигнув вместо дощатых домиков с бумажными стенами железобетонные небоскрёбы, согнала с улиц известных всему свету рикш, заменив их трамваем, автобусом, такси и метро; это она нарядила бывших самураев и феодальных купцов в пиджаки и надела им на голову фетровые шляпы, прикрывающие по ниточке проведённый пробор, вместо собранной в пучок на затылке феодальной причёски.
Есть и третья Япония. Это та, которая выходит 1 Мая на улицу с красными знамёнами, которая учится по тем же книгам, по которым учится пролетариат всего мира, которая уже твёрдо знает, что такое класс и классовая борьба, и умеет эту борьбу вести. Это та Япония, думы которой являются „опасными мыслями“ и лучшие представители которой делят своё время между нелегальной свободой и легальной тюрьмой.
Советский читатель знает, что эта третья Япония имеет уже свою литературу. Мы можем читать в русском переводе ставшие уже классическими для японской пролетарской литературы произведения Хосои, Кобаяси, Токунага. Повышенный интерес именно к этой литературе вполне законен и понятен. Но как нельзя забывать о существовании в Японии буржуазии, так нельзя забывать и о существовании буржуазной литературы.
А ей у нас не повезло. Из серьёзного и значительного для современной Японии у нас есть только несколько случайных переводов — три небольших рассказа Акутагава и роман Танидзаки „Любовь глупца“. А из буржуазной классики, если не считать появившегося ещё в эпоху русско-японской войны перевода Жданова (сделанного с английского перевода) романа Токутоми „Лучше не жить“, существует только один „Нарушенный завет“ Симадзаки-Тосон.
Предлагаемый роман Нацумэ-Сосэки является поэтому третьим произведением японской классической буржуазной литературы в русском переводе, а вернее — вторым, потому что переделка Жданова в счёт итти не может.
Японская буржуазная литература в одно и то же время и очень молода и стара. Молода потому, что начала своё существование в 80-х годах прошлого столетия, через 10–15 лет после того, как эпоха Мэйдзи открыла дорогу японскому капитализму. Стара же она в той же мере, в какой стар капитализм вообще, видящий свой закат в Японии так же, как и везде, и так же, как и везде, ищущий омоложения в фашизме.
Япония представляет собой единственный в истории пример страны, где капитализм успел за каких-нибудь 60–70 лет форсированным маршем пройти все стадии своего развития, вступить в монополистическую фазу и попасть в кризис. Поэтому и буржуазная литература, начавшись в 80-х годах, успела к 30-м годам нашего столетия пройти полный курс своего развития, и ныне японские авторы уже не догоняют Запад, а идут в ногу со своими буржуазными собратьями за рубежом. В отношении современности японская буржуазная литература совершенно синхронична мировой буржуазной литературе.
Имела эта буржуазная литература и свой классический период, развернувшийся, однако, с значительным опозданием сравнительно с классической литературой на Западе. Это 90-е годы прошлого века и (не полностью) первые два десятилетия текущего. Тогда действовали писатели, наиболее полно и наиболее художественно выразившие качество японской буржуазии на высшей точке её развития. Эти писатели — Токутоми-Рока, Симадзаки-Тосон и Нацумэ-Сосэки.
Токутоми первый остро поставил проблему остатков феодализма в семье, в обществе и политическом строе страны. Это он сделал в своём „семейном романе“ „Лучше не жить“ и своём „политическом романе“ „Куросио“. В них он показывает ту среду, в которой наиболее ярко и болезненно проявлялись противоречия новых буржуазных понятий и задач со старым феодальным укладом.
Симадзаки в своём романе „Нарушенный завет“ поставил вопрос о социальном равенстве, заговорив о касте „отверженных“ — „этá“ — и отразив этим то лучшее, что имелось у буржуазии в подъёмные годы её жизни. В своём романе „Весна“ он дал картину роста молодого поколения, первого сознательного поколения молодой буржуазной интеллигенции, пробивающейся к жизни. В романе „Семья“ он развернул широкую хронику жизни разветвлённой буржуазной семьи, создав тем самым почти всеохватывающее полотно жизни японской буржуазии в эпоху её расцвета.
Нацумэ Сосэки «Сердце»
Сердце
Другие названия: Кокоро
Язык написания: японский
Перевод на русский: — Н. Конрад (Сердце) ; 1935 г. — 1 изд. — Е. Рябова (Кокоро) ; 2021 г. — 1 изд.
Нацумэ Сосэки заслуженно считают одним из наиболее ярких авторов Японии, ключевой фигурой литературы нового времени. Его ранние работы обрели популярность благодаря яркому стилю и тематике, а две трилогии, написанные уже зрелым мастером, являются точным портретом японской интеллигенции на стыке эпох Мэйдзи и Тайсё. Центральные темы поздних романов автора — внутренний надлом, изоляция личности, кризис окружающего мира и катастрофа внутреннего. Нацумэ Сосэки известен не только художественной прозой, но также эссеистикой и поэзией. Его работы переведены на многие языки мира. Роман «Кокоро» Нацумэ Сосэки впервые увидел свет в 1914 году на страницах газеты «Асахи Симбун». Произведение состоит из трёх частей и включает в себя сто десять глав. Центральная тема романа, обозначенная в самом заглавии, — внутренний мир человека, его «кокоро» в эпоху драматичных событий, которые переживала Япония на рубеже веков и формаций. На родине автора роман является настоящим бестселлером и не раз был экранизирован. «Кокоро» — одно из первых, знаковых произведений современной японской литературы, переведённых на русский язык. В 1935 году вышел перевод академика Н. И. Конрада, а в 1943 году — перевод С. Шахматова и Х. Хираи. И в том и в другом случае название романа было переведено как «Сердце». Данное издание представляет собой третий перевод романа на русский язык.
Нацумэ сосэки сердце о чем
ИНФОРМАЦИЯ О РЕЛИЗЕ
Основой для электронной версии книги послужило ленинградское издание романа Нацумэ Сосэки „Сердце“ 1935 года в переводе Н.И. Конрада. В данной версии книги полностью сохранена орфография и пунктуация 1935 года. Это было сделано затем, чтобы избежать путаницы и смешения нового и старого стилей. Так что если Вы встретите в тексте слова „галлерея“ или „повидимому“ — это ещё не повод думать, что во время вычитки мы были невнимательны. Единственное отклонение от источника, которое мы позволили себе — использование буквы „ё“ в современной версии.
Кроме того, в конце книги находится переведённое на русский язык предисловие к англоязычному изданию книги. Мы решили, что предисловие за авторством Николая Иосифовича Конрада ввиду специфики, обусловленной временем его написания, может быть недостаточным для читателей, которые только начинают знакомиться с творчеством Сосэки. Однако по причине слишком подробного изложения сюжета романа предисловие к англоязычному изданию было помещено в конец.
Над релизом работали:
Вычитка, создание fb2-файла, перевод статьи с английского— M.H.
OCR, редактура перевода и огромная помощь в организации проекта— MDS
Также большое спасибо анонимусу за всяческую помощь и anonymous’у за предоставленную копию предисловия к английскому изданию.
Современная Япония представляет собой как бы три разных пласта. Где-то внизу лежит пласт феодальный. Феодальное чувствуется на каждом шагу ещё и сейчас в том, как копается на крошечном участке крестьянин-арендатор, как несёт он, так же, как и в старое время, свой рис — натуральный налог — помещику; в том, как по-старому, по-цеховому, в некоторых отраслях промышленности и ремесла командует своим учеником-подмастерьем мастер. Феодальное чувствуется и в силе помещика, в мощи военщины, во всём аппарате монархии.
Но не феодальное составляет основу японского государственного и общественного строя. Есть ещё буржуазия и весь её режим. Буржуазия создала в центре Токио, прямо напротив древних стен, некогда ограждавших старый феодальный замок, а ныне императорский дворец, свой собственный дворцовый квартал — банки, штабы различных концернов, откуда направляет свои приказы японский монополистический капитал. Это буржуазия преобразовала старую феодальную мануфактуру в оснащённый всей передовой техникой завод. Это она изменила традиционный облик японского города, воздвигнув вместо дощатых домиков с бумажными стенами железобетонные небоскрёбы, согнала с улиц известных всему свету рикш, заменив их трамваем, автобусом, такси и метро; это она нарядила бывших самураев и феодальных купцов в пиджаки и надела им на голову фетровые шляпы, прикрывающие по ниточке проведённый пробор, вместо собранной в пучок на затылке феодальной причёски.
Есть и третья Япония. Это та, которая выходит 1 Мая на улицу с красными знамёнами, которая учится по тем же книгам, по которым учится пролетариат всего мира, которая уже твёрдо знает, что такое класс и классовая борьба, и умеет эту борьбу вести. Это та Япония, думы которой являются „опасными мыслями“ и лучшие представители которой делят своё время между нелегальной свободой и легальной тюрьмой.
Советский читатель знает, что эта третья Япония имеет уже свою литературу. Мы можем читать в русском переводе ставшие уже классическими для японской пролетарской литературы произведения Хосои, Кобаяси, Токунага. Повышенный интерес именно к этой литературе вполне законен и понятен. Но как нельзя забывать о существовании в Японии буржуазии, так нельзя забывать и о существовании буржуазной литературы.
А ей у нас не повезло. Из серьёзного и значительного для современной Японии у нас есть только несколько случайных переводов — три небольших рассказа Акутагава и роман Танидзаки „Любовь глупца“. А из буржуазной классики, если не считать появившегося ещё в эпоху русско-японской войны перевода Жданова (сделанного с английского перевода) романа Токутоми „Лучше не жить“, существует только один „Нарушенный завет“ Симадзаки-Тосон.
Предлагаемый роман Нацумэ-Сосэки является поэтому третьим произведением японской классической буржуазной литературы в русском переводе, а вернее — вторым, потому что переделка Жданова в счёт итти не может.
Японская буржуазная литература в одно и то же время и очень молода и стара. Молода потому, что начала своё существование в 80-х годах прошлого столетия, через 10–15 лет после того, как эпоха Мэйдзи открыла дорогу японскому капитализму. Стара же она в той же мере, в какой стар капитализм вообще, видящий свой закат в Японии так же, как и везде, и так же, как и везде, ищущий омоложения в фашизме.
Япония представляет собой единственный в истории пример страны, где капитализм успел за каких-нибудь 60–70 лет форсированным маршем пройти все стадии своего развития, вступить в монополистическую фазу и попасть в кризис. Поэтому и буржуазная литература, начавшись в 80-х годах, успела к 30-м годам нашего столетия пройти полный курс своего развития, и ныне японские авторы уже не догоняют Запад, а идут в ногу со своими буржуазными собратьями за рубежом. В отношении современности японская буржуазная литература совершенно синхронична мировой буржуазной литературе.
Имела эта буржуазная литература и свой классический период, развернувшийся, однако, с значительным опозданием сравнительно с классической литературой на Западе. Это 90-е годы прошлого века и (не полностью) первые два десятилетия текущего. Тогда действовали писатели, наиболее полно и наиболее художественно выразившие качество японской буржуазии на высшей точке её развития. Эти писатели — Токутоми-Рока, Симадзаки-Тосон и Нацумэ-Сосэки.
Токутоми первый остро поставил проблему остатков феодализма в семье, в обществе и политическом строе страны. Это он сделал в своём „семейном романе“ „Лучше не жить“ и своём „политическом романе“ „Куросио“. В них он показывает ту среду, в которой наиболее ярко и болезненно проявлялись противоречия новых буржуазных понятий и задач со старым феодальным укладом.
Симадзаки в своём романе „Нарушенный завет“ поставил вопрос о социальном равенстве, заговорив о касте „отверженных“ — „этá“ — и отразив этим то лучшее, что имелось у буржуазии в подъёмные годы её жизни. В своём романе „Весна“ он дал картину роста молодого поколения, первого сознательного поколения молодой буржуазной интеллигенции, пробивающейся к жизни. В романе „Семья“ он развернул широкую хронику жизни разветвлённой буржуазной семьи, создав тем самым почти всеохватывающее полотно жизни японской буржуазии в эпоху её расцвета.
Нацумэ — самый поздний из этих классиков. Родившись в 1867 г., в самый год переворота, он вошёл в литературу только на четвёртом десятке — в 1905 г., когда появилось его первое крупное произведение — роман под причудливым названием „Я — кошка“ (Вагахай нэко дэару). Это был дебют в большой литературе, и дебют удачный: имя нового автора сразу стало знаменитым.
Нацумэ — прирождённый токиосец. И как нынешняя буржуазия уходит своими корнями в третье сословие феодальных времён, так и семья Нацумэ была типичной семьёй горожан старого Эдо, как тогда называлось Токио. Его деды были наследственными старшинами в одной из городских общин Эдо. „Старшины“ — это нечто вроде „папаш“ в игорных притонах. „Они собирали дань с балаганов и театриков своего района и на это жили“ — так характеризовал сам Нацумэ своих феодальных предков. Об идеалах семьи Нацумэ свидетельствует имя, которое дали ему, шестому ребёнку, — Кинноскэ. Он родился в „день обезьяны“, по старому японскому исчислению времени. А наблюдательные горожане верили, что „кто родился в день обезьяны, либо будет знаменит, либо станет вором“. Конечно, его родители надеялись на первое, но славу представляли себе несложно: выбирая имя ребёнку из имеющихся вариантов японских Святославов, Вячеславов, Мстиславов и т. п., они выбрали „Деньгослав“ (Кинноскэ). Они ошиблись: надо было назвать Бунноскэ — „Письмослав“.