на фейсбуке с сыном о чем книга
На фейсбуке с сыном
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
«На фейсбуке с сыном» – глубоко личный рассказ о пережитом и перечувствованном. Это горькое и прекрасное откровение о внутреннем мире человека с измученной сомнениями душой – о жизни и любви, о мире, который божественно несправедлив, в котором чувственное всегда сопряжено со страданием.
Я мысленно сделал ее «своей» женщиной. Я не знаю, когда женщина становится «твоей», но думаю, это происходит тогда, когда ты не стесняешься при ней заплакать. Или вдруг решаешься прошептать ей на ухо, что она главный человек на свете. И тогда ты начинаешь панически бояться. Ведь она может себя у тебя отобрать. Она может тебя оставить.
Я мысленно сделал ее «своей» женщиной. Я не знаю, когда женщина становится «твоей», но думаю, это происходит тогда, когда ты не стесняешься при ней заплакать. Или вдруг решаешься прошептать ей на ухо, что она главный человек на свете. И тогда ты начинаешь панически бояться. Ведь она может себя у тебя отобрать. Она может тебя оставить.
Если женщина мужчине, жена мужу скажет или напишет, что больше его не любит и больше не хочет с ним ничего делить – ни прикосновений, ни времени, ни разговоров, ни постели, ни крова, – это важнее любого решения суда, любой печати в любом документе. И если она повторит ему сказанное еще и еще раз, это означает ее неопровержимое право на свободу.
Если женщина мужчине, жена мужу скажет или напишет, что больше его не любит и больше не хочет с ним ничего делить – ни прикосновений, ни времени, ни разговоров, ни постели, ни крова, – это важнее любого решения суда, любой печати в любом документе. И если она повторит ему сказанное еще и еще раз, это означает ее неопровержимое право на свободу.
С этой книгой читают
Отзывы 6
Сегодня была на творческой встрече с Янушом Вишневский. Так он сказал, что эту книгу он считает своей лучшей книгой. Она самая глубокая по его мнению.
Сегодня была на творческой встрече с Янушом Вишневский. Так он сказал, что эту книгу он считает своей лучшей книгой. Она самая глубокая по его мнению.
Немного не то. ожидания мои не оправдал
Прочитала все книги Вишневского от корки до корки по нескольку раз. В неописуемом восторге была всегда, КРОМЕ вот этой новой книги.
Что-то не то. совсем не в его духе. как будто и не он вовсе написал эту книгу. и стиль не понравился. и тема. и повествование.
одним словом мои ожидания этой книги – не оправдались. ждала очередную новинку, а толку что… совсем даже не интересная. даже по диагонали и то нет смысла читать.
будем ждать его следующих книг – надеюсь что в следующий раз Вишневский меня не разочарует
Прочитала все книги Вишневского от корки до корки по нескольку раз. В неописуемом восторге была всегда, КРОМЕ вот этой новой книги.
Что-то не то. совсем не в его духе. как будто и не он вовсе написал эту книгу. и стиль не понравился. и тема. и повествование.
одним словом мои ожидания этой книги – не оправдались. ждала очередную новинку, а толку что… совсем даже не интересная. даже по диагонали и то нет смысла читать.
будем ждать его следующих книг – надеюсь что в следующий раз Вишневский меня не разочарует
В этом весь Януш. Он очень много может рассуждать и приводить исторические справки. Сюжета очень мало. Но все равно я остался доволен этой книгой. Рекомендую к чтению
В этом весь Януш. Он очень много может рассуждать и приводить исторические справки. Сюжета очень мало. Но все равно я остался доволен этой книгой. Рекомендую к чтению
Сложно читается. О чем-то поднебесном, нереальном, но с известными именами и о реальной жизни. Необычный формат описания внутреннего состояния, похожее на сумасшествие. Не для широкого круга читателей, как мне кажется.
Сложно читается. О чем-то поднебесном, нереальном, но с известными именами и о реальной жизни. Необычный формат описания внутреннего состояния, похожее на сумасшествие. Не для широкого круга читателей, как мне кажется.
Соглашусь с предыдущими отзывами читателей. Книга абсолютна бесполезна и неинтересна для чтения, совершенно не похожа на стиль предыдущих произведений, написанных автором ранее. Слишком много намешано персонажей из разных времен и эпох, много написано про науку, от этого становится скучно. Поражают описания интимных моментов главной героини с ее супругом, и все бы ничего, но она же это рассказывает своему сыну, я просто не думаю, что это ему интересно-это во первых, и во вторых читая это становится как-то мерзко. Вобщем хочу сказать, что книга-бред и автор был не в себе при написании данного «шедевра».
На фейсбуке с сыном
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Эта и ещё 2 книги за 299 ₽
Отзывы 6
Сегодня была на творческой встрече с Янушом Вишневский. Так он сказал, что эту книгу он считает своей лучшей книгой. Она самая глубокая по его мнению.
Сегодня была на творческой встрече с Янушом Вишневский. Так он сказал, что эту книгу он считает своей лучшей книгой. Она самая глубокая по его мнению.
Немного не то. ожидания мои не оправдал
Прочитала все книги Вишневского от корки до корки по нескольку раз. В неописуемом восторге была всегда, КРОМЕ вот этой новой книги.
Что-то не то. совсем не в его духе. как будто и не он вовсе написал эту книгу. и стиль не понравился. и тема. и повествование.
одним словом мои ожидания этой книги – не оправдались. ждала очередную новинку, а толку что… совсем даже не интересная. даже по диагонали и то нет смысла читать.
будем ждать его следующих книг – надеюсь что в следующий раз Вишневский меня не разочарует
Прочитала все книги Вишневского от корки до корки по нескольку раз. В неописуемом восторге была всегда, КРОМЕ вот этой новой книги.
Что-то не то. совсем не в его духе. как будто и не он вовсе написал эту книгу. и стиль не понравился. и тема. и повествование.
одним словом мои ожидания этой книги – не оправдались. ждала очередную новинку, а толку что… совсем даже не интересная. даже по диагонали и то нет смысла читать.
будем ждать его следующих книг – надеюсь что в следующий раз Вишневский меня не разочарует
В этом весь Януш. Он очень много может рассуждать и приводить исторические справки. Сюжета очень мало. Но все равно я остался доволен этой книгой. Рекомендую к чтению
В этом весь Януш. Он очень много может рассуждать и приводить исторические справки. Сюжета очень мало. Но все равно я остался доволен этой книгой. Рекомендую к чтению
Сложно читается. О чем-то поднебесном, нереальном, но с известными именами и о реальной жизни. Необычный формат описания внутреннего состояния, похожее на сумасшествие. Не для широкого круга читателей, как мне кажется.
Сложно читается. О чем-то поднебесном, нереальном, но с известными именами и о реальной жизни. Необычный формат описания внутреннего состояния, похожее на сумасшествие. Не для широкого круга читателей, как мне кажется.
Соглашусь с предыдущими отзывами читателей. Книга абсолютна бесполезна и неинтересна для чтения, совершенно не похожа на стиль предыдущих произведений, написанных автором ранее. Слишком много намешано персонажей из разных времен и эпох, много написано про науку, от этого становится скучно. Поражают описания интимных моментов главной героини с ее супругом, и все бы ничего, но она же это рассказывает своему сыну, я просто не думаю, что это ему интересно-это во первых, и во вторых читая это становится как-то мерзко. Вобщем хочу сказать, что книга-бред и автор был не в себе при написании данного «шедевра».
Рецензии на книгу « На фейсбуке с сыном (сюрреалистическая история) » Януш Вишневский
Книгу взяла не читая отзывов потому что «Вишневский», и потому что название показалось интригующим.
Но не ожидала от Вишневского такого, на мой взгляд бредового сюрреализма, как беседа покойной матери героя с сыном через фейсбук. Из ада. Каша из, вроде, интересных исторических, научных фактов для меня оказалась не читаема. Бросила.
Но на полке, рядом с другими книгами, хорошо смотрится =)
Книга необычная, мягко говоря. Пресыщена рассуждениями о боге, вере, религии.
Тем не менее очень понравилась! Прочитал менее чем за неделю. Книга настраивает на серьезный лад.
Спасибо автору за данную работу!
Книга понравилась. Люблю автора за то, что сам он очень интересный человек, передает через книгу читателю не только увлекательную историю, но и много познавательного. Единственное НО: тем, кто очень верит в Бога я не советовала бы читать.
Не скрою, я большая поклонница творчества Януша Вишневского, а потому каждую его книгу жду с нетерпением и отложив все дела, проглатываю залпом. И эта книга, бузусловно, была долгожданной, а потому прочитана сразу после получения. Первая мысль: «как бы я хотела, чтобы мой сын также меня любил!»
Книга потрясающая и необычная. Во-первых, написана автором от лица его мамы, которой уже нет. Во-вторых, как всегда у Вишневского, все настолько искреннне, что порой перехватывает дыхание.
Мне повезло встретиться с автором, он приезжал в декабре 2009 года в Хабаровск. Так вот скажу, что это потрясающе добрый, искренний человек, абсолютно без налета звездности и тщеславия. Человека характеризуют поступки, и то, как Януш вел себя на встрече с читателями, которую устроили в одном из книжных магазинов, детали, которые не бросаются в глаза, но говорят о многом, для меня раскрыли его, прежде всего, как Человека и Мужчину с большой буквы, и уже потом, как писателя.
Книга эта для читателя думающего и вдумчивого, не роман на один раз, из тех книг, которые можно перечитывать, и каждый раз находить для себя что-то новое.
На фейсбуке с сыном о чем книга
Януш Леон Вишневский
На фейсбуке с сыном (cюрреалистическая история)
Лица, места и события, о которых говорится на страницах этой книги, выдуманы автором, а их возможное совпадение с фактами, местами или реально существующими лицами носит случайный характер.
Правда, время от времени такое как раз и происходит…
20 апреля 2011 года
У нас в аду, сыночек, нынче рождение Гитлера отмечали.
А и то сказать, сыночек, – событие-то для нас немаловажное… Мало кто заслугами своими так способствовал процветанию ада, как Адольф Г. Я им сказала, меня это сильно интересует: Гитлер самую большую любовь у меня отнял… но если бы не он, я никогда бы не встретила другую свою любовь. Еще большую. Так что у меня с ним свои счеты. Потому я его рождение стороной обхожу. Ведь радость-то – она не в оргиях каких… радость – она в покое и воспоминаниях. Как сказал бы мой супруг Леон Вишневский, сын Леона, «пошли они в ж… со своей академией». А уж он-то прекрасно знал, что говорил, хоть и выражался порой грубовато.
Вчера что-то меня так сильно и ощутимо толкнуло, что решила я «добавиться» к Тебе на фейсбуке. И добавилась. Ну, вернее – Ты меня добавил. Под номером три тысячи каким-то в ленте Твоих «фейсовых» друзей.
Ты писал мне, что в мой день рождения Ты всегда со мной… и даже вчера, когда Тебя не было, Ты был – хотя и очень далеко. Что Ты скучаешь. И иногда так сильно, что испытываешь физическую боль. Ты свечи и лампадки в Торуни зажигаешь на моей могилке, а если покупаешь цветы – то всегда белые розы. И если в день поминовения усопших не можешь там побывать, в этот день приходишь на кладбище, будь то в другой стране или даже на другом континенте, и там ставишь мне свечку.
И все время молишься за меня. За отца, за бабу Марту и даже за дедушку Брунона, который вечно устраивал Тебе дома проверочные работы по математике. Но больше всех, со слезами, Ты молишься за меня, говоришь, что в эти минуты чувствуешь ко мне особую близость.
И то ли Ты плакал, то ли пил, а может, и то и другое сразу, потому что чуть ли не в каждом слове, написанном Твоей рукой, есть ошибки – то не те буквы, то описки…
Что это с Тобой, сыночек? Я ведь Тебя знаю, знаю своего Нушика. Ближе-то никого не было и не будет, с самой первой минуты, с первого Твоего вздоха. С того момента, как Тебя из живота моего достали и на грудь мою обмершую положили, когда я от наркоза отошла… и как у меня дыхание перехватило, да не от чего такого, не от гравитации какой или еще чего, а от любви к Тебе, сыночек. До потери дыхания я Тебя в ту минуту полюбила, головку Твою, без единого волоска и такую бесформенную, миллиметр за миллиметром целовала и безмолвно, прикосновениями губ, в любви Тебе признавалась.
Вечером Леон пришел со службы с букетом полевых цветов, что собрал на лугу, и с плиткой шоколада, и его пустили ко мне только по знакомству – он в здравоохранении работал. Сел возле нас с Тобой на край кровати и плакал, и на Тебя сквозь слезы смотрел, и руки мне целовал, и нежными словами за то, что я ему Тебя родила, благодарил. И такую я в этот момент неразрывную связь со всем миром ощущала! Никакого допамина во мне не было – я сама и была тем допамином, сыночек. В ту минуту я словно почувствовала, как во мне распрямляется спираль ДНК, и в животе моем изболевшемся что-то раскрывается – нежнейшее, тончайшее, невесомое, словно крылья бабочки цветной… Да так явственно я это почувствовала, что за швы свои испугалась.
Никогда Ты не был от меня далеко! Никогда! Уж я-то, сыночек, знаю… и хочу, чтобы знал это Ты.
Нуша, Нушик, Нушенька, Нушатик мой, сыночек мой любимый…
Старый и некрасивый.
Твой отец в этом возрасте лучше выглядел, гораздо лучше. Гены, что ли? Хотя странно – ведь Ты его гены тоже должен унаследовать… ну да чего уж тут. От Леона, отца Твоего, у меня голова шла кругом, я могу быть пристрастной, конечно. От Тебя, сыночек, у меня тоже голова кругом, только совсем по-другому. Но Ты все-таки что-нибудь сделай. Займись собой. Похудей. Позаботься о своем здоровье. И столько не пей. Твой отец пил много, но оставался стройным, а Ты вон пухнешь. Тут, в аду, говорят – мол, все писатели ненормально много пьют. Но разве Ты писатель, сыночек? Никакой Ты не писатель. Я им, со всем убеждением и по совести, так и отвечаю: дескать, мой Нушичек не писатель, у него дела поважнее имеются… А писательство – это что, одно баловство. Писать-то каждый может. Зато вон в химии – поди разберись, это учиться нужно, долго, упорно. Не каждому по плечу. Но Ты, Нушичек, всегда хотел учиться. Все хотел знать и понимать, потому что тот, кто много знает, меньше боится – это отец вам обоим, Тебе и Казику однажды сказал, и вы сразу поняли.
Ты как раз «не каждый». И всегда был не таким, как все. И я всегда за Тебя волновалась.
Чудно мне писать «Ты» с большой буквы – ведь Ты для меня навсегда остался маленьким. Крохотным. Беспомощным…
Но так уж принято – с большой-то буквы в письмах писать. Хотя когда Ты в техникуме учился – я с маленькой буквы писала, и Ты мне тогда был гораздо ближе. А сейчас – важный стал, серьезный… образованный, «остепененный» научным званием, в телевизоре Тебя показывают и в газетах про Тебя пишут. В аду много об этом говорят. Это, сыночек, суетное тщеславие и искушение… а для Ада подобное очень приятно, и такие-то сюда куда чаще прибывают, чем те, от которых остается две даты – ну, может, три: еще когда брак зарегистрировали. А про Тебя, сыночек, записи-то что ни день, а то и несколько за день: в газетах, порталах, в фейсбуке вот.
У нас тут, в аду, сыночек, фейсбук этот прямо с уст не сходит в последнее время.
Там грешат массово, регулярно и вдобавок – публично, а это в аду очень поощряется. На фейсе движущая сила – грех, тот, что идет первым в списке В7, что на продвинутом английском означает «Биг севен», а на нашем, польском, толкуется как «Большой Список Семи» (БСС). Грех-то этот – тщеславие, а по-простому спесь. Фейсбук в аду уважают – значимая величина. Как инвестор или спонсор. Уже во всевозможных конкурсах награды получил, а в номинации «Технологии на службе ада» который год остается на недосягаемой высоте: все, что земной грех распространяет, здесь уважается и ценится. А фейсбук нам, для ада, грех генерирует с энергией, которую разве что с цунами можно сравнить. И ведь все совершенно задаром. Конечно, есть и критики, недовольные – но так всегда бывает, сыночек. Если не получается разгромить произведение – они громят автора, от бессилия. Так им легче своего добиться. Да что я Тебе, сыночек, рассказываю – Ты с этим встречаешься постоянно, Тебе ли не знать… Плохую Ты книгу написал, потому что усы мещанские отрастил, в провинции глухой родился, гуманитарного образования у Тебя нету, оказывается, по-польски писать не умеешь, к тому же Ты эротоман и онанист, помешанный на менструальной крови, да еще и в Германии проживаешь, а значит – куда Тебе Польшу, поляков и полячек скудным своим умом понять, и потом Ты богатый, то есть зажравшийся, у Тебя в книгах все с ноутбуками от аэропорта к аэропорту бегают и бизнес-классом в самолетах летают, вместо того чтобы в поте лица, задыхаясь от вони, каблуки к ботинкам на фабрике приклеивать…
За фамилию автора идеи и создателя фейсбука цепляются, не нравится им фамилия Цукерберг…Ну ясно, что они имеют в виду: жидовство мировое и заговоры масонские. Будто бы он стремится весь мир объединить в семейно-дружескую сеть и сам ее возглавить, а потом и в аду власть прибрать к рукам. Ты уж, сыночек, прости меня за грубость, но так сказал бы Твой отец: «Пусть эти козлы обосрутся».
На фейсбуке с сыном
Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли
Лица, места и события, о которых говорится на страницах этой книги, выдуманы автором, а их возможное совпадение с фактами, местами или реально существующими лицами носит случайный характер.
Правда, время от времени такое как раз и происходит…
20 апреля 2011 года
У нас в аду, сыночек, нынче рождение Гитлера отмечали.
А и то сказать, сыночек, – событие-то для нас немаловажное… Мало кто заслугами своими так способствовал процветанию ада, как Адольф Г. Я им сказала, меня это сильно интересует: Гитлер самую большую любовь у меня отнял… но если бы не он, я никогда бы не встретила другую свою любовь. Еще большую. Так что у меня с ним свои счеты. Потому я его рождение стороной обхожу. Ведь радость-то – она не в оргиях каких… радость – она в покое и воспоминаниях. Как сказал бы мой супруг Леон Вишневский, сын Леона, «пошли они в ж… со своей академией». А уж он-то прекрасно знал, что говорил, хоть и выражался порой грубовато.
Вчера что-то меня так сильно и ощутимо толкнуло, что решила я «добавиться» к Тебе на фейсбуке. И добавилась. Ну, вернее – Ты меня добавил. Под номером три тысячи каким-то в ленте Твоих «фейсовых» друзей.
Ты писал мне, что в мой день рождения Ты всегда со мной… и даже вчера, когда Тебя не было, Ты был – хотя и очень далеко. Что Ты скучаешь. И иногда так сильно, что испытываешь физическую боль. Ты свечи и лампадки в Торуни зажигаешь на моей могилке, а если покупаешь цветы – то всегда белые розы. И если в день поминовения усопших не можешь там побывать, в этот день приходишь на кладбище, будь то в другой стране или даже на другом континенте, и там ставишь мне свечку.
И все время молишься за меня. За отца, за бабу Марту и даже за дедушку Брунона, который вечно устраивал Тебе дома проверочные работы по математике. Но больше всех, со слезами, Ты молишься за меня, говоришь, что в эти минуты чувствуешь ко мне особую близость.
И то ли Ты плакал, то ли пил, а может, и то и другое сразу, потому что чуть ли не в каждом слове, написанном Твоей рукой, есть ошибки – то не те буквы, то описки…
Что это с Тобой, сыночек? Я ведь Тебя знаю, знаю своего Нушика. Ближе-то никого не было и не будет, с самой первой минуты, с первого Твоего вздоха. С того момента, как Тебя из живота моего достали и на грудь мою обмершую положили, когда я от наркоза отошла… и как у меня дыхание перехватило, да не от чего такого, не от гравитации какой или еще чего, а от любви к Тебе, сыночек. До потери дыхания я Тебя в ту минуту полюбила, головку Твою, без единого волоска и такую бесформенную, миллиметр за миллиметром целовала и безмолвно, прикосновениями губ, в любви Тебе признавалась.
Вечером Леон пришел со службы с букетом полевых цветов, что собрал на лугу, и с плиткой шоколада, и его пустили ко мне только по знакомству – он в здравоохранении работал. Сел возле нас с Тобой на край кровати и плакал, и на Тебя сквозь слезы смотрел, и руки мне целовал, и нежными словами за то, что я ему Тебя родила, благодарил. И такую я в этот момент неразрывную связь со всем миром ощущала! Никакого допамина во мне не было – я сама и была тем допамином, сыночек. В ту минуту я словно почувствовала, как во мне распрямляется спираль ДНК, и в животе моем изболевшемся что-то раскрывается – нежнейшее, тончайшее, невесомое, словно крылья бабочки цветной… Да так явственно я это почувствовала, что за швы свои испугалась.
Никогда Ты не был от меня далеко! Никогда! Уж я-то, сыночек, знаю… и хочу, чтобы знал это Ты.
Нуша, Нушик, Нушенька, Нушатик мой, сыночек мой любимый…
Старый и некрасивый.
Твой отец в этом возрасте лучше выглядел, гораздо лучше. Гены, что ли? Хотя странно – ведь Ты его гены тоже должен унаследовать… ну да чего уж тут. От Леона, отца Твоего, у меня голова шла кругом, я могу быть пристрастной, конечно. От Тебя, сыночек, у меня тоже голова кругом, только совсем по-другому. Но Ты все-таки что-нибудь сделай. Займись собой. Похудей. Позаботься о своем здоровье. И столько не пей. Твой отец пил много, но оставался стройным, а Ты вон пухнешь. Тут, в аду, говорят – мол, все писатели ненормально много пьют. Но разве Ты писатель, сыночек? Никакой Ты не писатель. Я им, со всем убеждением и по совести, так и отвечаю: дескать, мой Нушичек не писатель, у него дела поважнее имеются… А писательство – это что, одно баловство. Писать-то каждый может. Зато вон в химии – поди разберись, это учиться нужно, долго, упорно. Не каждому по плечу. Но Ты, Нушичек, всегда хотел учиться. Все хотел знать и понимать, потому что тот, кто много знает, меньше боится – это отец вам обоим, Тебе и Казику однажды сказал, и вы сразу поняли.
Ты как раз «не каждый». И всегда был не таким, как все. И я всегда за Тебя волновалась.
Чудно мне писать «Ты» с большой буквы – ведь Ты для меня навсегда остался маленьким. Крохотным. Беспомощным…
Но так уж принято – с большой-то буквы в письмах писать. Хотя когда Ты в техникуме учился – я с маленькой буквы писала, и Ты мне тогда был гораздо ближе. А сейчас – важный стал, серьезный… образованный, «остепененный» научным званием, в телевизоре Тебя показывают и в газетах про Тебя пишут. В аду много об этом говорят. Это, сыночек, суетное тщеславие и искушение… а для Ада подобное очень приятно, и такие-то сюда куда чаще прибывают, чем те, от которых остается две даты – ну, может, три: еще когда брак зарегистрировали. А про Тебя, сыночек, записи-то что ни день, а то и несколько за день: в газетах, порталах, в фейсбуке вот.
У нас тут, в аду, сыночек, фейсбук этот прямо с уст не сходит в последнее время.
Там грешат массово, регулярно и вдобавок – публично, а это в аду очень поощряется. На фейсе движущая сила – грех, тот, что идет первым в списке В7, что на продвинутом английском означает «Биг севен», а на нашем, польском, толкуется как «Большой Список Семи» (БСС). Грех-то этот – тщеславие, а по-простому спесь. Фейсбук в аду уважают – значимая величина. Как инвестор или спонсор. Уже во всевозможных конкурсах награды получил, а в номинации «Технологии на службе ада» который год остается на недосягаемой высоте: все, что земной грех распространяет, здесь уважается и ценится. А фейсбук нам, для ада, грех генерирует с энергией, которую разве что с цунами можно сравнить. И ведь все совершенно задаром. Конечно, есть и критики, недовольные – но так всегда бывает, сыночек. Если не получается разгромить произведение – они громят автора, от бессилия. Так им легче своего добиться. Да что я Тебе, сыночек, рассказываю – Ты с этим встречаешься постоянно, Тебе ли не знать… Плохую Ты книгу написал, потому что усы мещанские отрастил, в провинции глухой родился, гуманитарного образования у Тебя нету, оказывается, по-польски писать не умеешь, к тому же Ты эротоман и онанист, помешанный на менструальной крови, да еще и в Германии проживаешь, а значит – куда Тебе Польшу, поляков и полячек скудным своим умом понять, и потом Ты богатый, то есть зажравшийся, у Тебя в книгах все с ноутбуками от аэропорта к аэропорту бегают и бизнес-классом в самолетах летают, вместо того чтобы в поте лица, задыхаясь от вони, каблуки к ботинкам на фабрике приклеивать…
За фамилию автора идеи и создателя фейсбука цепляются, не нравится им фамилия Цукерберг…Ну ясно, что они имеют в виду: жидовство мировое и заговоры масонские. Будто бы он стремится весь мир объединить в семейно-дружескую сеть и сам ее возглавить, а потом и в аду власть прибрать к рукам. Ты уж, сыночек, прости меня за грубость, но так сказал бы Твой отец: «Пусть эти козлы обосрутся».
Ты, сыночек, прямиком направляешься к аду.
Здесь много об этом говорят.
А я радуюсь. Потому что знаю – на Небеса Ты не хотел бы попасть. Ты ведь считаешь, что там скучно, не правда ли? Тебе везде и всегда очень скоро скучно становилось. Ты вспыхивал, зажигался чем-то новым, узнавал об этом побольше – и потом, как старую игрушку или разлюбленную женщину, бросал без сожалений. В обычной школе в Торуни ты учиться не захотел – это же скучно, так мира не познаешь. И потому с великим трудом сдал экзамены в дорожный техникум, который официально как-то иначе назывался, а для меня это было как конец света, просто конец света… где дьявол с распростертыми объятиями Тебя поджидал.
Огромное огорчение Ты мне этим техникумом причинил. Огромное. Никогда Тебе этого не говорила, а теперь скажу. Ты покинул меня, сыночек, бросил, оставил. Оставил в такой тоске невыразимой, что не знаю, как и сказать. Я пять лет оправиться не могла, с 31 августа 1969-го до 26 июня 1973 года. И я писала Тебе об этом, сыночек, писала. Все пять лет, каждый день. Если бы не эти письма и не польская почта – было бы мне на том свете совсем невыносимо, не выдержать бы мне. А так – я вечером Тебе напишу, и мне немножко легче. Отец-то Твой человек добрый был, но несуразный какой-то. К тому же прагматик, даром что поляк. Он мне сказал, мои письма вы на помойку выбросили, мол, слишком много их было, целый бы чемодан заняли, а к чему? Он мог по попавшему под машину коту три дня убиваться, а на похороны родных сестер не явился – мол, к чему? Он был непредсказуемо непредсказуем. До самого конца я не ведала, чего мне от него ждать.
Потому что он, сыночек, познал тайную суть женщины.
Твой отец, сыночек, всегда и везде был в черном списке.
Поначалу потому, что поляк. Потом – потому, что не тех взглядов. А он не захотел быть ни красным, ни черным. Потом – потому, что презирал Союз борцов за свободу и демократию. Этот союз ему вообще был поперек горла… Ты-то всего не помнишь, конечно, не можешь помнить, а он свою биографию вспоминать не любил. О Штутхофе никому, даже самым близким не рассказывал, а уж остальным тем более не считал нужным. Эти деятели, эти костогрызы, как он их называл, непрестанно его соблазняли: удостоверение норовили выдать, бесплатный проезд на трамвае и поездах, мол, ему не придется в очередях за мясом стоять, а сыновьям счастливое будущее обеспечено, мол, угля он больше, чем депутат, получит, на море в доме отдыха сможет косточки свои греть вместе с семьей… А он ни в какую – нет и нет! Как-то раз так разнервничался, что даже номер Штутхофа на руке свел – поверх другую татуировку сделал, чтобы видно не было. По пьяни конечно. Что есть то есть.
А Твой отец был политическим дальтоником. И этот изъян внутреннего зрения здорово портил ему жизнь. До самого конца.
Помнишь, как Ты и Казик, Твой брат, к ксендзу ходили, чтобы похоронить отца как положено? Просили, умоляли. А отец ваш, хоть и ценил ваши добрые намерения и даже чувствовал благодарность, все же стыд его брал за такое как будто унижение. Лежал в морге и притворялся еще холоднее, чем был, – от стыда совсем в лед превратился. А Ты сначала просто просил, потом из кармана деньги вытаскивал, доллары, потом – умолял, заклинал, убеждал, что это Твой отец, и он заслужил достойные похороны! А отец Твой в это время прятался в крематории, который еще с лагеря прекрасно помнил, и с нетерпением ждал огня печей – чтобы поскорее от этого унижения избавиться и сгореть.
И я скажу Тебе, сыночек, ксендз этот, который отца вашего похоронить по-человечески отказался, – он тут, между нами слоняется! И все его презирают. Потому что даже грех имеет свое достоинство, а его грехи невообразимо недостойны. А с отцом Твоим он, скорее всего, никогда не встретится – и хорошо, и правильно, и к лучшему, ведь Леон, он нервный, и когда высказаться не может – потому что уже все сказал! – становится непредсказуем. А здесь, в аду, обличения не в почете. Здесь ценят, когда люди себя словами, как бритвой или ножом хлещут. Потому что ад – он очень польский. Здесь если люди себе словом какую несправедливость причиняют – докладывают об этом с умилением и радостным удивлением, а ты ж понимаешь, это очень по-польски. Поэтому полякам здесь полегче – они к аду на Земле приноровиться успели.
Кстати о поляках, сыночек.
Шипят здесь ядовитые языки, что Ты никакой не поляк, а немец.
Врагам продался за деньги. Мол, в Польше у Тебя мозг переполняется, а в Германии ты его опорожняешь. Немцы Тебя «Мерседесом» купили. Так здесь ненавистники шипят, и я потом разбитая вся хожу, потому что Ты, сыночек, Ты изменником никогда не был. А мне вдвойне тяжело – я ведь немка, я чувствую свою с немцами связь. Но гораздо больше я полячка! Я от польского гимна плачу, а от немецкого – нет, только делаю вид, для посторонних. И вот ходят здесь люди и такие глупости и гадости про Тебя распространяют. Одно слово – грешники. Негодяи и завистники. Тут ведь, в аду, зла, конечно, много – гораздо больше, чем Добра на Небесах. А Чистилище – это пустыня… моральная пустыня… ни Добра там, ни зла, лишь скука смертная, там поэтому столько себя забывших, в Чистилище.
Сынок, Ты ведь никогда не станешь немцем, правда?
Ты там живешь просто так, да? Так уж получилось, чего теперь. Ты и уехал туда не навсегда. Ну и что, что уж больше двадцати лет, – какая разница? А спрашиваю для чего – если вдруг отца-то Твоего, Леона, встречу – что мне ему сказать? Он никогда в этом вопросе категоричным не был, немцев ненавидеть Тебя не учил, хотя причины к тому были, да. А я к Германии хорошо относилась. Вряд ли я Тебе об этом рассказывала – время-то какое было, такие рассказы не приветствовались – чтобы про Германию и немцев хорошо. А я с 1941-го по 1945-й в оккупированном Гдыне официанткой работала в шикарном ресторане, куда только немцы ходили, да не простые, простых-то там не было. Туда высшие чины СС ходили. А мне эсэсовцы так нравились! Такие были обходительные, никогда не напивались, за филей не хватали, оставляли огромные чаевые. И не ругались. А красивые какие, да еще в этих своих идеально чистых – как их раса – черных мундирах! А уж танцевали, сыночек, танцевали! Иногда по вечерам, если в зале женщин было мало, директор велел нам снимать фартуки и с немцами танцевать. Вот я с эсэсовцами-то и танцевала. Когда танго, когда вальс, а когда и полонез. Немцы уж больно полонез любили, прямо обожали. А я, как истинная полька, полонез танцевала с особенным чувством. Словно меня сам Выспяньский [3] вел, что вот я, простая польская крестьянка, официантка, с интеллигентным офицером, завоевателем Польши, танцую… Танго что, танго – пародия какая-то, что там Мрожек [4] против Выспяньского! Вот что я, сыночек, переживала, когда с эсэсовцем танцевала полонез, – я гордость испытывала, гордость истинной польки.
Такой яркий, что, будь я жива, обо мне бы в «Плюще» [6] написали – так говорят те, кто постарше и поначитаннее. Ровесники бабушки Марты и бабушки Цецилии. Обеих Твоих бабушек, сыночек, тут, в аду-то и нет, они благонравные обе и в ад попасть никак не могли.
Но вернемся к «Плющу».
Про меня написали бы не в этом, новом, что напоминает немощного старика, пытающегося молодиться и через силу бахвалиться. Нет, в том еще, настоящем. Тебе, сыночек, известно, о чем я, потому что этот «новый»-то Тебя соблазнил немножко, и Ты там отметился – и раз, и два, а может, и три. Эти молодые грешники – с рубежа веков или с конца двадцатого века, – бывает, сядут со мной, и я им рассказываю, как грешили между войнами. Только, представляешь, им частенько приходится объяснять, что это значит – «между войнами»: среди них очень много дубин стоеросовых, неучей. Вроде и аттестат есть – а все одно неучи. После войны-то аттестат только что собаке уличной не выдавали. И Твой аттестат, сыночек, такой же. Но уж какой есть…
Моим-то грешницам, история ни к чему, не интересна. Им подробности подавай. Им интересно, тогда парням тоже «одно только это надо было» или нет и как они это тогда делали. Да что говорить – ну конечно, у парней всегда только это на уме. Потому что – а чему еще у них на уме и быть-то? Да и делали это примерно так же, как сейчас, потому – а как же еще? Только я им подробности не рассказываю, это мое сокровенное, интимное, таким делиться нельзя – какая-то проституция получается. Женщины все примерно одинаковы, и делают это примерно одинаково – да Ты, сыночек, сам знаешь, женщины-то у Тебя были. А вот то, что отличает одну женщину от другой, – уже загадка, тайна великая, это уже на уровне дыхания, прикосновения, шепота, вздоха или крика. И то, что перед тем… и то, что после… да что я Тебе, сыночек, рассказываю, Ты ведь и сам понимаешь!
Я им о другом говорю. О мужьях своих – не про постель, а в романтическом смысле. Они, молодые-то, такое не сказать что хорошо понимают, но иногда удается их внимание привлечь. Чаще всего они хотят слышать о Твоем отце, но и о других моих мужьях, тех, что до Твоего отца были, я тоже рассказываю. Только о самом первом не вспоминаю – совсем мне о нем вспомнить нечего. Он мне совершенно не подходил, а может – я просто была слишком молодая и безответственная. Ну и потом, я ж не знала, что мужчина, такой солидный и культурный на вид, книг не читает, цветов своей любимой на день рождения не дарит, ботинки не чистит, всегда плохо пахнет, носит обсиканные кальсоны, чуть что повышает голос, на билет в кино жмотничает, а танцевать не умеет. Я постоянно думала, что теряю с ним свою молодость, зря трачу время, что так и зачахну у плиты или с метлой в руках, убирая нашу квартиру… Он требовал, чтобы все было вылизано, вычищено, наготовлено, настирано, наглажено, накрахмалено, постелено и разложено. А чтобы приласкать меня – так этого и не было никогда. Гасил свет в спальне, вскакивал на меня, как жеребец на кобылу, и телом своим дебелым покрывал. Попыхтит-попыхтит – вот и вся любовь. А я и рада, что все кончилось, – он весом меня придавливал, мне аж дышать было тяжело. Поначалу-то я плакала, конечно, – он ведь муж мне был, я ему в костеле до конца жизни хранить верность обещала. Но потом слезы кончились, а когда я ему про любовь-то говорила – он никак в толк взять не мог, чего мне не хватает, если я в большом доме живу, деньги на наряды имею, и он, солидный мужчина со мной всегда рядом, говорил, это от избытка времени свободного мне всякие «химеры» в голову-то лезут.
Вот однажды мне «химера» в голову и пришла, поехали мы с подружкой в Быдгошчь – оперетту слушать, «Трех королей». На поезде, потому что зима была дороги такие – по-другому не проедешь.
И вот после оперетты скрипач из оркестра нас с подругой пригласил на чай с имбирем. А я на него, на скрипача этого, смотреть прямо не могла, так он был прекрасен – у меня аж дыхание перехватывало. И подруга моя, барышня еще, тоже глаз на него положила, ботиночком под столом ноги его касалась… я точно это знаю: она иногда ошибалась и ботиночком своим чулок мне пачкала. Но скрипач смотрел только на меня и все чаю мне подливал. На обратном пути, в поезде, я грешила – все о нем думала, думала, и подруга моя грешила – но она поменьше, она ведь незамужняя была, а я-то – замужем, так что мой грех больше.
И вот что я тебе, сыночек, скажу.
У меня иногда такие мысли бывают… такие, знаешь… сюрреалистические… прямо покоя мне не дают. Мне иногда кажется, что Бог эту прекрасную спираль знаешь как создал? Для удовольствия. Набил косяк, поджег, глубоко вдохнул, а когда у него трип-то, приход то есть, начался – почувствовал такое космическое пронзительное одиночество, что дым выдохнул… А дым этот был особенный. Божий дым, одним словом. Абсолютно чистый, незамутненный, потому что ничего в нем, даже Твоих любимых законов физики не было. В нем, в дыме том, не было и никаких частиц – даже элементарных. Никаких фотонов, лептонов, бозонов, глюонов и даже кварков. Ни высоких кварков, ни нижних, ни высших, ни низших, ни привлекательных кварков, ни даже удивительных кварков – ни-ка-ких. По-моему, сыночек, этот дым из одних богонов состоял. БОГОНОВ, понимаешь? (Это я сама название придумала.) Каждый богон заключал в себе фрагмент Божьего замысла, то есть такой разбитый на богоны Большой Проект получается. Человеку же никогда ни одного богона получить не удастся, сколько он ни старайся. Даже если сделают они этот свой… как его там… коллайдер размером с Африку – все равно ничего не выйдет. Потому что богоны только тогда существуют, когда люди в Бога веруют. А каждая попытка их создать или поймать – это же, по сути, акт неверия, сыночек. В этом ЦЕРНе [9] армия яйцеголовых неверующих фом работает, и потому никогда, никогда у них не получится повторить что-либо из того, что сотворил Бог. Впрочем, я в этих армиях, дивизионах и корпусах никогда не разбиралась, так что, может, это и не армия вовсе. Знаю, что чуть не десять тысяч физиков во всем этом участвуют, а на первой линии, в Женеве – три тысячи. Разгоняют там, под землей протоны до невероятных скоростей и сами себе противоречат. Вот скажи мне, сыночек, объясни своей старой матери, каким таким чудом можно чем-то настолько маленьким, как протон, попасть в такое же маленькое. Это ж сродни фокусу, когда в цирке кролика из шляпы вынимают – такая же магия цирковая! А они, вишь, попадают… А потом, вечером, самонадеянные люди дают журналистам интервью, что, дескать, отыскали «частичку Бога». А? Каково? «Частичку Бога» они ищут… теорию практикой проверяют… Какая же она Божья, сыночек? То ли они там заработались совсем и бозоны с самим Богом попутали, то ли специально привирают, чтобы народ, неискушенный в физике, обмануть и головы задурить. Ты, сыночек, со школы еще знаешь, а я из Гугла, что они ищут бозон какого-то там Хиггса и если вдруг найдут, то будет им счастье, слава Господу, потому что тогда они сумеют как-то понятие массы объяснить. А если объяснят – то следующим шагом смогут создать маленький новый мирок, крошечную Вселенную. Так они журналистам говорят – но только уже при выключенных микрофонах. Им, этим наглецам с кучей ученых званий и титулов, кажется, что они все знают и все понимают.
А я Тебе, сыночек, скажу, что никогда, даже если русские, китайцы и американцы все скинутся и целиком свои бюджеты под это дело заложат, никогда ни в какой лаборатории не получится еще одного, даже маленького Большого Взрыва. Потому что для этого нужны богоны, а они мгновенно аннигилируют, как только наука над верой начинает верх брать. И кроме того, сыночек: если есть богоны – то (Ты сам уже мгновенно сообразишь, о чем речь!) должны быть и антибогоны. А следовательно – получается, ад в замысел Бога вписался сам собой.
Сыночек, я Тебе признаюсь, эти богоны – они мне самой очень нужны. Для проверки моей собственной, мной сформулированной, W-теории, уникальной и экспериментально пока не подтвержденной. На Земле, то есть на вашем свете, есть М-теория, Теория Всего, ее изобрел гениальный физик и математик из Северной Америки Эдвард Виттен, над ней теперь многие головы ломают, потому что ее, как и мою теорию, проверить трудно. Так что догадка о существовании предварительного замысла непосредственно перед возникновением Вселенной, к сожалению, не от меня исходит – не я ее породила (смейся, Нуша, смейся, я так люблю, когда Ты смеешься, у Тебя тогда такие прекрасные морщинки вокруг глаз образуются). Не я – да хотя бы из-за недостатка образования, ведь аттестат зрелости я получила еще в довоенные времена. Но видишь, как я теперь в этой Твоей науке поднаторела – сама порой дивлюсь.
Очень хорошо, хотя и трудным языком, который требует сосредоточенности, о предварительном замысле писал необыкновенно светлый ум: католический ксендз из Тарновской епархии, магистр философии и доктор космологии. Профессор. Михаил Казичек (Казимир) Геллер, из нашего Тарнова. В мире-то его знают и ценят. Геллер, с его невозмутимой и непоколебимой верой, на Бога в стеклышко смотрит. Да что это я говорю – стеклышко! Он Бога, как амебу, утопленную в капле, впихивает под микроскоп. Это его данные я использовала для своих целей. Это он, Геллер, пришел к заключению, что перед возникновением мира уже должны были существовать физические законы. И так об этом говорил, что даже я, необразованная, поняла. Он, правда, про богоны мои не упомянул, но это, сыночек, недоразумение. В мыслях он их точно держал, только почему-то не озвучил, почему – не знаю. Может, по скромности – он скромный очень.