какие блюда были на столе у собакевича
Вкусный текст: Как закусывал Чичиков
Блины у Коробочки, поросенок с хреном и со сметаною, няня у Собакевича. Фрагмент поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души»
Поделиться:
В поисках мертвых душ Чичиков, как мы помним, заезжал к разным помещикам и вел с ними деловые переговоры, которые нередко сопровождались трапезой. Так, переночевав у Коробочки, он у нее же и позавтракал, после пообедал в трактире, а закончил день у Ноздрева, где с едой дела обстояли неважно. На следующий день, сбежав от Ноздрева, он посетил Собакевича и разделил с ним раблезианскую трапезу.
Завтрак у Коробочки
«Прошу покорно закусить, — сказала хозяйка.
Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой
с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было.
— Пресный пирог с яйцом! — сказала хозяйка.
Чичиков подвинулся к пресному пирогу с яйцом и, съевши тут же с небольшим половину, похвалил его. И в самом деле, пирог сам по себе был вкусен, а после всей возни и проделок со старухой показался еще вкуснее.
— А блинков? — сказала хозяйка.
В ответ на это Чичиков свернул три блина вместе и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот, а губы и руки вытер салфеткой.
Повторивши это раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку.
Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши в то же время принести еще горячих блинов.
— У вас, матушка, блинцы очень вкусны, — сказал Чичиков, принимаясь за принесенные горячие. »
Чичиков уезжает от Коробочки, в трактире перекусывает поросенком с хреном и со сметаною, затем неудачно заезжает к Ноздреву, а потом добирается до Собакевича:
«Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, — продолжал он, обращаясь к Чичикову, — это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это!
У меня не так. У меня когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. — Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем Пошли в гостиную, где уже очутилось на блюдечке варенье. »
Новое в блогах
Обед у Собакевича
«– Щи, моя душа, сегодня очень хороши! – сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подаётся к щам и состоит из бараньего желудка, начинённого гречневой кашей, мозгом и ножками. – Эдакой няни, – продолжал он, обратившись к Чичикову, – вы не будете есть в городе, там вам чёрт знает что подадут!»
Н.В. Гоголь «Мёртвые души» (7, С. 182)
Слово «щи» (шти) происходит от древнерусского «съти».
Так называли любое жидкое питательное кушанье.
Понадобится:
Капуста —160 г, репа —15 г, морковь — 20
г, петрушка — 5 г, лук репчатый — 20 г, лук-
порей —10 г, помидоры — 45 г, мука — 3 г,
маргарин столовый —10 г, сметана —10 г,
лавровый лист, перец, зелень.
Приготовление:
Коренья (репу, морковь, петрушку) и лук (репчатый и порей) нарезать дольками или брусочками и вместе спас-серовать с жиром.
Капусту нарезать шашками по 2—3 см, а раннюю (вместе с кочерыжкой) —дольками по 5—6 см.
В кипящий бульон или воду положить капусту, довести до кипения, добавить коренья и варить 30—40 мин.
За 5—10 мин. до окончания варки заправить щи специями (лавровый лист, перец), пассерованным томатом-пюре или помидорами, нарезанными ломтиками.
Няня
Понадобятся:
3 большие луковицы,
70 г. сливочного масла,
1 корень петрушки, чёрный молотый перец.
Способ приготовления:
Почистить бараний желудок
Баранью голову и ножки тщательно обработать, порубить, сложить в большой чугунок, налить немного воды,
положить корень петрушки и жарить в духовке до готовности несколько часов.
Сварить крутую гречневую кашу.
Готовое мясо, обобранное с костей, порубить с репчатым луком,
добавить рубленые варёные яйца, масло.
Посолить, поперчить, полученную массу уложить в хорошо вымытый и вычищенный бараний желудок, зашить его нитками.
Положить аккуратно желудок в керамическую посуду, закрыть крышкой и отправить в духовку. На три часа.
Подавать со щами и с рюмкой водки.
Обед Собакевича в поэме Мертвые души. Какую еду любит помещик, и что никогда есть не будет
В русской литературе есть ряд писателей, которые умеют вкусно и аппетитно описывать еду и застолья.
Одним из первых в таком списке стоит Н.В. Гоголь. Практически во всех произведениях этого писателя есть описание еды как украинской кухни, так и русской.
Чаще всего из всей поэмы запоминается обед П. Чичикова у Собакевича.
Кадр из фильма «Мертвые души»
Так и представляешь большой стол, на котором расставлены различные блюда, поданные к обеду. И все это вкусно и аппетитно. Так хочется оказаться за столом с Собакевичем, его женой, Чичиковым и еще какой – то дамой.
Кажется, можно ощутить запах тех щей, которые подали на первое Чичикову и Собакевичу. Даже гостю в те времена на первое в обед обязательно подавали суп. Наваристые вкусные супы характерны, пожалуй, только для русской кухни.
Причем, Н. В. Гоголь пишет, что няню подают всегда к щам. Вот так было заведено у помещиков в те времена.
Няня известна еще со времен Древней Руси. Блюдо было ритуальным у славянских племен. Готовится няня в глиняной посуде – корчаге, несколько часов.
Сколько же мог съесть Собакевич!
последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем… Н. В Гоголь «Мертвые души»
Десертом стало варенье – редька, сваренная в меду. Часто такое сочетание редьки и меда используют при простудах в современной медицине. А истоки этого народного рецепта надо искать в древнерусской кухне.
Как видим, стол у Собакевича накрыт истинно русскими блюдами. В этом отношении его смело можно назвать патриотом.
Французские деликатесы, которые стали появляться на столах русского дворянства того времени, не понравились Собакевичу.
Для него неприемлемо есть лягушек хоть с сахаром, хоть без сахара. Не будет он есть и устриц. А еще модное блюдо фрикасе тоже не впечатляет Собакевича. Хотя готовили его из кусочков мяса кур, рыбы, кролика и даже из ненавистных устриц и лягушек. Кусочки мяса обжаривали, добавляли овощи. Изюминкой был белый плотный соус.
Рецепты всех этих блюд обеда Собакевича и Чичикова есть в доступе в интернете. И каждый может повторить этот пир из поэмы «Мертвые души».
Н.В. Гоголь – мастер в описаниях вкусных блюд русской кухни.
Спасибо за внимание. До следующей встречи.
Обед у Собакевича в поэме «Мертвые души» (текст эпизода, отрывок, фрагмент)
За обедом хлебосольный Собакевич угощает Чичикова щами, фаршированным бараньим желудком, бараньим боком, огромными ватрушками, гусем и вареньем из редьки.
Ниже представлен текст эпизода «Обед у Собакевича» из поэмы «Мертвые души» (отрывок из главы V).
Обед у Собакевича в поэме «Мертвые души» (текст эпизода, отрывок, фрагмент)
«. – Что ж, душенька, пойдем обедать, – сказала Собакевичу его супруга.
Засим, подошедши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка. Небольшой стол был накрыт на четыре прибора. На четвертое место явилась очень скоро, трудно сказать утвердительно, кто такая, дама или девица, родственница, домоводка или просто проживающая в доме: что-то без чепца, около тридцати лет, в пестром платке. Есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!
– Щи, моя душа, сегодня очень хороши! – сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. – Эдакой няни, – продолжал он, обратившись к Чичикову, – вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
– У губернатора, однако ж, недурен стол, – сказал Чичиков.
– Да знаете ли, из чего это все готовится? вы есть не станете, когда узнаете.
– Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны.
– Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца.
– Фу! какую ты неприятность говоришь, – сказала супруга Собакевича.
– А что ж, душенька, так у них делается, я не виноват, так у них у всех делается. Все что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!
– Ты за столом всегда эдакое расскажешь! – возразила опять супруга Собакевича.
– Что ж, душа моя, – сказал Собакевич, – если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, – продолжал он, обращаясь к Чичикову, – это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это! Выдумали диету, лечить голодом! Что у них немецкая жидкостная натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это всё не то, это всё выдумки, это всё… – Здесь Собакевич даже сердито покачал головою. – Толкуют: просвещенье, просвещенье, а это просвещенье – фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. У меня не так. У меня когда свинина – всю свинью давай на стол, баранина – всего барана тащи, гусь – всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. – Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки.
«Да, – подумал Чичиков, – у этого губа не дура».
– У меня не так, – говорил Собакевич, вытирая салфеткою руки, – у меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: восемьсот душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха!
– Кто такой этот Плюшкин? – спросил Чичиков.
– Мошенник, – отвечал Собакевич. – Такой скряга, какого вообразить трудно. В тюрьме колодники лучше живут, чем он: всех людей переморил голодом.
– Вправду! – подхватил с участием Чичиков. – И вы говорите, что у него, точно, люди умирают в большом количестве?
– Неужели как мухи! А позвольте спросить, как далеко живет он от вас?
– В пяти верстах! – воскликнул Чичиков и даже почувствовал небольшое сердечное биение. – Но если выехать из ваших ворот, это будет направо или налево?
– Я вам даже не советую дороги знать к этой собаке! – сказал Собакевич. – Извинительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему.
– Нет, я спросил не для каких-либо, а потому только, что интересуюсь познанием всякого рода мест, – отвечал на это Чичиков.
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось комом в желудке. Этим обед и кончился; но когда встали из-за стола, Чичиков почувствовал в себе тяжести на целый пуд больше. Пошли в гостиную, где уже очутилось на блюдечке варенье – ни груша, ни слива, ни иная ягода, до которого, впрочем, не дотронулись ни гость, ни хозяин. Хозяйка вышла, с тем чтобы накласть его и на другие блюдечки. Воспользовавшись ее отсутствием, Чичиков обратился к Собакевичу, который, лежа в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал ртом какие-то невнятные звуки, крестясь и закрывая поминутно его рукою. Чичиков обратился к нему с такими словами:
– Я хотел было поговорить с вами об одном дельце.
– Вот еще варенье, – сказала хозяйка, возвращаясь с блюдечком, – редька, варенная в меду!
– А вот мы его после! – сказал Собакевич. – Ты ступай теперь в свою комнату, мы с Павлом Ивановичем скинем фраки, маленько приотдохнем!
Хозяйка уже изъявила было готовность послать за пуховиками и подушками, но хозяин сказал: «Ничего, мы отдохнем в креслах», – и хозяйка ушла. «
Это был текст эпизода «Обед у Собакевича» из поэмы «Мертвые души» Гоголя (фрагмент, отрывок).
Н.В. Гоголь. Мертвые души (обед у Собакевича)
Н.В. Гоголь
Мертвые души
— Что ж, душенька, пойдем обедать, — сказала Собакевичу его супруга.
— Прошу! — сказал Собакевич.
Засим, подошедши к столу, где была закуска, гость и хозяин выпили как следует по рюмке водки, закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями, и потекли все в столовую; впереди их, как плавный гусь, понеслась хозяйка. Небольшой стол был накрыт на четыре прибора. На четвертое место явилась очень скоро, трудно сказать утвердительно, кто такая, дама или девица, родственница, домоводка или просто проживающая в доме: что-то без чепца, около тридцати лет, в пестром платке. Есть лица, которые существуют на свете не как предмет, а как посторонние крапинки или пятнышки на предмете. Сидят они на том же месте, одинаково держат голову, их почти готов принять за мебель и думаешь, что отроду еще не выходило слово из таких уст; а где-нибудь в девичьей или в кладовой окажется просто: ого-го!
— Щи, моя душа, сегодня очень хороши! — сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножками. — Эдакой няни, — продолжал он, обратившись к Чичикову, — вы не будете есть в городе, там вам черт знает что подадут!
— У губернатора, однако ж, недурен стол, — сказал Чичиков.
— Да знаете ли, из чего это все готовится? вы есть не станете, когда узнаете.
— Не знаю, как приготовляется, об этом я не могу судить, но свиные котлеты и разварная рыба были превосходны.
— Это вам так показалось. Ведь я знаю, что они на рынке покупают. Купит вон тот каналья повар, что выучился у француза, кота, обдерет его, да и подает на стол вместо зайца.
— Фу! какую ты неприятность говоришь, — сказала супруга Собакевича.
— А что ж, душенька, так у них делается, я не виноват, так у них у всех делается. Все что ни есть ненужного, что Акулька у нас бросает, с позволения сказать, в помойную лохань, они его в суп! да в суп! туда его!
— Ты за столом всегда эдакое расскажешь! — возразила опять супруга Собакевича.
— Что ж, душа моя, — сказал Собакевич, — если б я сам это делал, но я тебе прямо в глаза скажу, что я гадостей не стану есть. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа. Возьмите барана, — продолжал он, обращаясь к Чичикову, — это бараний бок с кашей! Это не те фрикасе, что делаются на барских кухнях из баранины, какая суток по четыре на рынке валяется! Это все выдумали доктора немцы да французы, я бы их перевешал за это! Выдумали диету, лечить голодом! Что у них немецкая жидкостная натура, так они воображают, что и с русским желудком сладят! Нет, это все не то, это всё выдумки, это всё… — Здесь Собакевич даже сердито покачал головою. — Толкуют: просвещенье, просвещенье, а это просвещенье — фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что за столом неприлично. У меня не так. У меня когда свинина — всю свинью давай на стол, баранина — всего барана тащи, гусь — всего гуся! Лучше я съем двух блюд, да съем в меру, как душа требует. — Собакевич подтвердил это делом: он опрокинул половину бараньего бока к себе на тарелку, съел все, обгрыз, обсосал до последней косточки.
«Да, — подумал Чичиков, — у этого губа не дура».
— У меня не так, — говорил Собакевич, вытирая салфеткою руки, — у меня не так, как у какого-нибудь Плюшкина: восемьсот душ имеет, а живет и обедает хуже моего пастуха!
— Кто такой этот Плюшкин? — спросил Чичиков.
— Мошенник, — отвечал Собакевич. — Такой скряга, какого вообразить трудно. В тюрьме колодники лучше живут, чем он: всех людей переморил голодом.
— Вправду! — подхватил с участием Чичиков. — И вы говорите, что у него, точно, люди умирают в большом количестве?
— Неужели как мухи! А позвольте спросить, как далеко живет он от вас?
— В пяти верстах! — воскликнул Чичиков и даже почувствовал небольшое сердечное биение. — Но если выехать из ваших ворот, это будет направо или налево?
— Я вам даже не советую дороги знать к этой собаке! — сказал Собакевич. — Извинительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему.
— Нет, я спросил не для каких-либо, а потому только, что интересуюсь познанием всякого рода мест, — отвечал на это Чичиков.
За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось комом в желудке. Этим обед и кончился; но когда встали из-за стола, Чичиков почувствовал в себе тяжести на целый пуд больше. Пошли в гостиную, где уже очутилось на блюдечке варенье — ни груша, ни слива, ни иная ягода, до которого, впрочем, не дотронулись ни гость, ни хозяин. Хозяйка вышла, с тем чтобы накласть его и на другие блюдечки. Воспользовавшись ее отсутствием, Чичиков обратился к Собакевичу, который, лежа в креслах, только покряхтывал после такого сытного обеда и издавал ртом какие-то невнятные звуки, крестясь и закрывая поминутно его рукою. Чичиков обратился к нему с такими словами:
— Я хотел было поговорить с вами об одном дельце.
— Вот еще варенье, — сказала хозяйка, возвращаясь с блюдечком, — редька, варенная в меду!
— А вот мы его после! — сказал Собакевич. — Ты ступай теперь в свою комнату, мы с Павлом Ивановичем скинем фраки, маленько приотдохнем!