Что такое золото саян
Газированный напиток Золото Саян Черноголовка
Напитки из Черноголовки – одни из самых популярных на рынке России среди сильногазированных напитков. Рецептура напитка Саяны была разработана в 1952 году молодым специалистом, проходившим практику в Саянских горах, и с тех самых пор почти не изменялась. По заверениям производителя, напиток изготовлен на основе чистой артезианской воды и экстрактов левзеи и лимона. Левзея – это многолетнее растение семейства Астровых – обладает общеукрепляющим и тонизирующим свойством. Полезные свойства левзеи передались и лимонаду. Получился напиток с оригинальным вкусом и ярко выраженным бодрящим эффектом. Он прекрасно утоляет жажду, расширяет периферические сосуды и улучшает общее самочувствие.
Напиток продается в стеклянной или пластиковой таре объемом 0.33, 0.5, 1 и 2 литра.
Калорийность газированного напитка Золото Саян Черноголовки
Калорийность газированного напитка Напитки из Черноголовки Саяны составляет 40 ккал на 100 грамм продукта.
Состав напитка Черноголовка Саяны
Состав газированного напитка Напитки из Черноголовки Золото Саян следующий: вода артезианская подготовленная, сахар, настои (лимонный и левзеи), регулятор кислотности кислота лимонная, соль поваренная, консервант бензоат натрия, краситель сахарный колер IV (Е150d).
Польза и вред газированного напитка Напитки из Черноголовки Саяны
В составе напитка Саяны нет ничего, что могло бы вызвать опасения для здорового человека, тем не менее диетологи предостерегают: сильногазированные напитки не способствуют процессу похудения (калоризатор). В газированном напитке из Черноголовки Саяны достаточно много сахара, а также добавлен краситель, который может вызвать аллергические реакции. А также стоит помнить о том, что газированные напитки противопоказаны людям, с заболеваниями ЖКТ.
Отзыв на лимонад Золото Саян Напитки из Черноголовки: вкус, состав, фото
Производитель: ООО «ПК «Аквалайф»
Происхождение: Московская область, Россия
На отзыве лимонад Золото Саян от бренда «Напитки из Черноголовки». Попробуем его сейчас на вкус. Узнаем состав, калорийность, уровень сахара и калорий. А также дадим фото бутылки и фотографию самой газировки. Давайте начинать.
Состав и обзор бутылки Золото Саян Напитки из Черноголовки
Купил бутылку 0,5 л (500 мл) этой газировки в гипермаркете «Магнит». Уже очень много образцов этого бренда перепробовал. И этот, на самом деле, уже как-то пил. Просто сейчас для сайта решил взять на обзор.
Золото Саян из Черноголовки – это безалкогольный сильно газированный напиток на пряно-ароматическом растительном сырье.
В составе: вода, сахар, настои (лимонный и левзеи), регулятор кислотности (лимонная кислота), поваренная соль, консервант бензоат натрия, краситель сахарный колер IV (E150d). Состав вполне типичный для газировок от этого производителя. Кроме соли, разве что. Ни разу не встречал его в составе. А левзея – многолетнее травянистое растение, которое на этикетке изображено (розовато-лиловое пушистое).
Сахара (углеводов) тут 9 гр на 100 мл или порядка 7-9 чайных ложек на эту бутылку в 0,5 л (500 мл). Калорийность равна 40 ккал (кило калорий) на 100 мл или 200 ккал (килокалорий) на этот объем. Но давайте попробуем.
Вкус лимонада Золото Саян Напитки из Черноголовки
Налил в стакан газировку бежевого цвета с золотисто-зеленоватым отблеском. Ароматики практически не чувствуется. Прямо еле-еле лимонно-травянистого чего-то. Но чуть-чуть.
Во вкусе лимонад Золото Саян Напитки из Черноголовки сладковатый, но не чрезмерно. Вновь ощутил лимон и что-то травянистое. Вероятно, это как раз тот настой левзеи.
Мой отзыв на лимонад Золото Саян Напитки из Черноголовки
Качественно, как всегда. Всё-таки люблю я газировки от этого бренда. Натуральные, вкусные, качественные. Конкретно этот точно не среди моих фаворитов. Но получше большинства того, что с этим же старым советским названием продаётся у нас в магазинах.
Цена у лимонада Золото Саян Напитки из Черноголовки средняя для подобных продуктов этого бренда. Мне и вовсе со скидкой повезло. Чего и вам, кстати, желаю.
Свой отзыв на этот лимонад завершу рекомендацией купить попробовать, если этого не делали. Вполне возможно, что вам он сильно понравится. Мне бы этого хотелось.
На этом мой обзор окончен. Большое спасибо, что прочли моё мнение и заглянули к нам на сайт!
Как я в Саянах золото мыл. Часть 6
Добрый день читатель.
Пожалуй, эта самая продолжительная часть. Что называется «многабукафф» ))
Часть 6. Золотоносные реки
Несмотря на приличный производственный опыт, золотодобытчиком быть ещё не приходилось. В далёком 2001-ом году я начал свою карьеру на одном из горнодобывающих предприятий Казахстана. Из слесарей дорос до механика фабрики. Труд горняка тяжёлый, но по-своему интересный. В начале карьеры это было производство по переработке нерудных материалов. Проще говоря, из карьерной вскрыши фабрика производила щебень. Да этот же щебень и продавала всем желающим. История производства уходила корнями во времена расцвета социализма – конец 60-ых годов прошлого столетия. Впоследствии я стал работать на производстве по переработке железной руды. Оно тоже не отличалось молодостью, являясь ровесником щебёночному производству. И тем не менее две этих фабрики без особых потрясений дожили до наших дней и благополучно функционируют до сих пор. Это я к тому, что технология добычи полезных ископаемых за последние пятьдесят лет не претерпела кардинальных изменений. Не была исключением и золотодобывающая фабрика. Шахты выдавали на-гора свои недра. Карьерный транспорт сваливал их, недра, в стальные коробки – бункеры – на фабричном комплексе. Далее в дело включались дробилки. Разжёвывая камни своими стальными челюстями, они передавали породу друг другу с помощью конвейеров, до тех пор, пока камне не превращались в мелкий щебень. А ещё лучше, в песок. Получившуюся грунтово-каменную смесь загружали в барабаны шаровых мельниц. Заливали воду. И раскручивали барабаны. Порода внутри барабанов приходила в движение и начинала измельчать сама себя. А чтобы этот процесс был более успешным – быстрее и продуктивнее – вовнутрь барабанов добавляли стальные шары. При работе мельниц стоял страшный грохот. Зато из мельницы сливался мутный раствор, похожий на разведённую извёстку для побелки. Далее в работу включались другие аппараты с диковинными и забавными, для непосвящённых, названиями. Там были и чаны-сгустители, и классификаторы, флотаторы и пеногоны, питатели и циклоны. Завершали технологию отделения концентрационные столы и грязевые насосы. Насосы перекачивали жижу – пульпу – либо в пруд-остойник, либо в цех гидрометаллургического передела. В зависимости от того, что содержалось в пульпе: пустая порода (так называемые «хвосты», отходы производства), или же золотосодержащий продукт. А вот концентрационные столы рисовали на себе красивые муаровые узоры. Различные горные породы имеют различный вес. Поэтому если золотосодержащую жижу наливать на наклонную поверхность с небольшими поперечными уступами, которая слегка вибрирует, то жижа начинает разделяться на фракции. Получаются такие расходящиеся полосы. Каждая полоса – свой вид минералов. С противоположной стороны подающего трубопровода находятся ёмкости, в одну из которых стекает вода с золотым песком. Как видите, технология золотодобычи тоже не сильно изменилась. Как раньше горцы мыли золото в реках, так и продолжают мыть сейчас. Ну, разве что добавили химию и электричество. Словом, всё было таким знакомым, словно и не было минувших 17 лет. Именно сюда мне предстояло приходить каждое утро, чтобы весь этот организм исправно работал.
От посёлка в сторону обогатительной фабрики уходила наезженная дорога. Не асфальтированная – кто бы её здесь асфальтировал? Но очень плотно и хорошо отсыпанная горной породой. Можно было дождаться «вахтовку» и уехать на ней. А можно было пройтись по тропинке и через пятнадцать минут оказаться у стен обогатительного комплекса. На этом комплексе мне предстояло работать. Немного дальше располагались склады. А за ними – ещё дальше – гидрометаллургическое производство. Если на первом из породы выделяли золотой песок, то гидрометаллурги шли ещё дальше. Они растворяли породу в сильных химикатах, и затем из получившегося «бульона» вытягивали золото, получая, в итоге, металлические слитки.
Вахтовку ждать не хотелось. Да и тропинка пролегала по живописной лесополосе. Когда я ещё в горы-то выберусь? Поэтому каждое утро после завтрака я шёл в сторону комплекса. Вечером шёл обратно. Сбиться с пути было невозможно – на всей дистанции были проложены деревянные щиты. Этакие экологически чистые тротуары. Ходить по ним было удобнее, чем по земле. На земле росла густая трава, которая частенько была влажной и скользкой: то от ночной росы, то от прошедших дождей. А в солнечный денёк на досках любили греться бурундуки. Иногда на бурундуков мышковали местные собаки, гоняя их с одного края щита на другой. Поймать они их не могли, для этого бурундук был слишком юркий. Но, глядя на довольные морды псов, становилось понятно, что они не ставили такой цели. Пищи у собак было достаточно. С бурундуками они играли, шугая последних с досок и с любопытством заглядывая под щиты. Иногда такие догонялки длились до получаса. Чаще всего собакену это надоедало, и он убегал по своим делам.
До своего приезда в посёлок о бурундуках я только читал. Никогда не видел их в живой природе. Оказалось – небольшой, но юркий зверёк. Действительно, с продольными полосками. Однако в кроне лиственницы – хрен найдёшь! Маскировка работала на все сто. Если испугается – мигом взбирается на макушку лиственницы, оглашая окрестности возмущённым писком. Работяги не гоняли бурундуков. Даже, наоборот, подкармливали. За одним из поворотов, возле высокой лиственницы лежал плоский камень, который замечательно подходил на роль импровизированной столовой. Люди, возвращаясь с обеда, оставляли на камне хлеб, или иную выпечку. Бурундуки никого не встречали, но угощение исправно утаскивали под дерево. Иногда к ним присоединялись птицы. Тогда кусочки хлеба растаскивались в радиусе «от дерева до дерева».
Маршрут к фабрике пересекала горная речушка. Шириной метров в пятнадцать. И глубиной не более метра. Она несла свои воды откуда-то с гор и впадала в Самарту. Её весёлые переливы и перекаты на камнях можно было слушать долго. Вода была кристально чистая и очень холодная, как и подобает горной реке. Коллеги по цеху говорил, что воду из реки можно пить. Они пробовали и «как видишь, все живы и даже не пронесло». Реку я пощупал. Но пить из неё не отважился. «Впрочем, если бы тут разбить палатку, да с удочкой, да с ночёвкой» — мечтал я: «под костерок, да котелок с чаем. От такого бы я не отказался». Через реку был переброшен мост. Так что трудностей с преодолением водной преграды не возникало. Перед самым комплексом был переброшен ещё один мост. Над каменным руслом. Воды в нём не было. А мост был. Русло все звали «Сухой ручей». Дорожка из камней различной крупности выныривала из-под моста и, петляя, убегала в горы. С другой стороны моста такие же камешки протянулись метров на двадцать, после чего расходились широким веером и терялись в зарослях молодого ельника.
Обогатительный комплекс состоял из двух зданий, одно из которых блестело плоскостями сэндвич-панелей. Автодорога по широкой спирали огибала здания и где-то наверху раздваивалась. Там же, наверху располагался приёмный бункер для горной породы, где деловито сновал погрузчик, закидывая в него камни.
Внизу, на проходной, весь персонал встречает пост охраны. Далее – алкотестер и металлодетектор. Из карманов следовало достать все предметы. Контроль был полный – проверяли даже подошвы обуви. Такая же процедура и при выходе из комплекса. Всякий раз. Даже если предстоит входить и выходить каждые десять минут – каждые десять минут будут проверять согласно регламента. Пропуск остаётся у охраны. К этому времени меня уже ожидал Александр – исполняющий обязанности механика комплекса. Это был мужчина в возрасте около тридцати лет. Причём, «около» могло быть как в большую, так и в меньшую сторону. Худощавого телосложения и крепким рукопожатием. Как оказалось, он здесь уже третий месяц безвылазно. Отработал свою вахту. А на новой механик не приехал. Руководство уговорило его задержаться. Пообещало утвердить в должности механика. Но не утвердило, потому что приехал я. В его заботы входило ознакомить меня с производством. Ну, и продолжать выполнять обязанности механика, покуда не пройдёт двухнедельный период моей адаптации на производстве.
Сам комплекс состоял из двух больших отделений: дробильно-сортировочного и обогатительного. Причём, последний был построен ещё артелью, некогда промышлявшей золотодобычей в этих краях. Поэтому часть строений были из круглого леса. Такими же деревянными были внутренние перегородки. И перекрытия, и переходные мостики также набирались из досок. Думаю, что расход пиломатериалов здесь был нешуточный. Оборудование располагалось тесно друг к другу. Лестницы с отметки на отметку и к площадкам обслуживания были очень крутыми. Кроме того, приходилось внимательно следить, чтобы не приложиться каской при подъёме на верхние этажи.
Первый этаж занимали административно-бытовые помещения. В цехах же на отметке «ноль» располагались перекачивающие насосы, переплетения трубопроводов, площадки для хранения материалов и прочие вспомогательные механизмы. Маршруты движения, на первый взгляд, были лишены какой-либо логики. Но уже через неделю мне удалось к ним привыкнуть и потихоньку ориентироваться в цехах.
Отдельной песней выделялся конвейерный транспорт. Конвейеров было не менее двух десятков. Не самые мощные, с шириной ленты до 650мм, они расползались по обогатительной фабрике своеобразной паутиной. При этом иногда пересекались друг с другом, иногда – нависая один над другим. Подо всем этим хитросплетением проходили пешеходные маршруты, по которым сновал персонал фабрики. Конвейерные рамы показывали свои щербатые пролёты: во многих опорах не было роликов; в некоторых местах были приварены стальные пруты, по которым скользила конвейерная лента. Регулирующих опор не было. Ход ленты никак не регулировался. Дефлекторных роликов не было. Если вдруг прикусывало край ленты – конвейер «уходил» в сторону. Не обходилось и без порывов ленты. Об этом свидетельствовали заплатки и поля заклёпок на лентах. Видимо, вулканизация лент здесь не применялась. Проходы вдоль конвейеров имелись не везде. Под конвейерами высились «египетские пирамиды» – просыпь – материал, прилипающий к ленте, осыпался под поддерживающими роликами. Как оказалось, убирать его было некому. Машинисты конвейеров, как профессия, отсутствовали напрочь. Их обязанности исполняли дробильщики. В каждой смене присутствовало по три дробильщика. В их обязанности входило следить за работоспособностью дробилок, питателей, и контроль за загрузкой приёмного бункера. Автоматическое управление оборудованием отсутствовало. Загрузочные и разгрузочные воронки конвейеров – инструктор не обманул – закрывались брезентовыми пологами и не имели радиоизотопных датчиков. Впрочем, они не имели никаких датчиков. «Конвейеры без машинистов и без автоматики – это, конечно же, сильно!» — размышлял я.
Тем временем дробильщик вызвал охранников к приёмному бункеру. Оказывается, фабрика выработала запас горной породы и бункер опустел. А из фабрики можно выходить только через КПП. Ну, или строго под присмотром охраны. Так они и ходят весь день:
— Охрана, охрана! Подойдите на бункер! – то и дело раздаётся в рациях.
— Охрана. Принято. Сейчас будем, — вещают в ответ.
В галерее, отходящей от приёмного бункера, было сумрачно. Если, конечно, находиться здесь всю смену, то глаза привыкают. Однако некоторые мелкие детали всё равно разглядеть трудно. Может, оно и к лучшему? Некоторых вещей, говорят, лучше не знать.
Сквозь проём стены в бункер выходила лента пластинчатого питателя. Стальной конвейер, похожий на браслет наручных часов, вытягивал породу и сбрасывал её в щековую дробилку. Над пастью дробилки висела кабина машиниста питателя. Как скворечник на ветке. И раскачивалась в такт движения подвижной щеки дробилки. Внутри кабины на подстеленных фуфайках лежал человек и всматривался в подаваемую породу: если в дробилку попадёт крупный кусок металла – проблем не на один час. Чтобы было лучше видно, одно из стёкол вынули. Мысленно прочертил линию от стенки бункера до «скворечника» — она уверенно заканчивалась в голове наблюдателя. То есть, камешек, срикошетировав от футеровки бункера мог гарантировано поразить оператора. Поделился наблюдением с Александром.
— Да не-е, у нас такого не бывает, — ответил мне Александр. Потом подумал немного и добавил: — впрочем, я не так давно тут работаю. Но, если бы было, наверняка что-нибудь придумали.
Направляющие борта питателя представляли собой слоёный пирог из металла различной толщины. Когда лист лопался, но оставался на месте, то с ремонтом не мудрствовали: прикладывали к разлому стальной прут и обваривали его двух сторон. Всё. Оборудование продолжало работать. Никаких укрытий вокруг пасти щековых дробилок не предусматривалось. Видимо о том, что иногда камни вылетают «против шерсти» здесь не знали. Износ дробящих плит был запредельным – на них не только не было зубьев-рифлений, на них уже сами плиты становились вогнутыми от износа.
В углу стоял цилиндр аспирационно-технологической установки. В полумраке он напоминал инопланетного робота-захватчика, протянувшего свои стальные трубы-щупальца к своим земным собратьям-механизмам. Назначение у него было вполне мирное. Более того – самое человечное. Установка должна была удалять пыль из воздуха. Однако вентиляторы установки молчали. На трубах-воздуховодах были барханы из пыли. Временами они достигали критической массы и осыпались вниз. Под коническими частями циклонов стояли баки, в которые периодически разгружали содержимое бункеров-накопителей.
— А как часто приходится опорожнять бункер? – спросил я у коренастого дробильщика, лет пятидесяти.
— Да, почитай, каждую смену опорожням. И сегодня тоже ссыпали, — ответил он. И смахнул с гаек на фланце залежи пыли.
Пока я осматривал помещение и оборудование, к бункеру подкатил погрузчик, и опрокинул первый ковш золотоносной породы. На вид – рыжая земля с крупными серыми камнями. Иногда земля не встречалась, и тогда в бункер катились серые камни с тёмными прожилками. Золото блестит только на полках в ювелирных салонах. В самом начале не блестит. Грязь никогда не блестит. А в породе его содержание – семь грамм на тонну материала. И то – в идеале. Последнее время и того не было. Геологи никак не могли найти богатимую жилу. Поэтому на-гора выдавали серое недоразумение, в котором концентрация жёлтого металла составляла едва-едва три грамма на тонну. Люди старались, выполняли свои обязанности. Машины работали, истирая брони до дыр. Но счётчик продукции недотягивал до плановых значений. Уже не первый день вместо зелёных чисел перевыполнения плана, информационная доска вещала красными шрифтами отставания от плана.
Я попросил Александра показать мне всю технологическую нитку: от приёмного бункера до склада готовой продукции. Следующими после щековых дробилок были дробилки конусные. Конечно, это были не те монстры, с диаметром дробящего конуса в 2200мм, к которым я привык в начале своей карьеры. Но всё равно – знакомые и уважаемые мною машины. Их состояние было немногим лучше. Да и то, наверное, из-за того, что вовнутрь к ним не заглянешь. Противопылевые фартуки были прорваны и просто обозначали своё присутствие. Зубчатая передача скрежетала на все лады. Под станиной растекалась, смешиваясь с пылью, лужа масла. Сразу вспомнилась поговорка про револьвер и загнанную лошадь. Обойдя машину вдоль ограждения – столкнулся со вторым дробильщиком, несущим два ведра масла.
— Вот, приходится каждую смену доливать – пожаловался он, — жрёт масло, как не в себя.
— Так, может, она волчкует, вот и выбрасывает масло на конвейер? – предположил я.
— Конечно волчкует, — утвердительно кивнул дробильщик, — но это всё фигня. Столько бы масла она не выбрасывала. Надо разбирать и смотреть, куда оно девается.
Очевидно, что ручьи смазки вокруг дробилки его не смущали и не волновали. Давным-давно меня научили, что на предприятии сердцем являются те машины, которых меньше всего. Здесь сердцем фабрики являлись дробилки. «С таким сердцем пациент был обречён», — думал я. Но надо было идти дальше. Артерии предприятия – конвейерные линии – тоже были далеки от идеала и как они работали без обслуживающего персонала это было только одному Богу известно. Барабаны пищали всеми тональностями. Ролики обтачивались в гранёные карандаши. Перегрузка породы велась куда угодно, в том числе и на пол. Впрочем, тут имелось гениальное по простоте решение: в месте перегрузки организовали решетчатый настил, под котором была наклонная стенка желоба. Таким образом просыпь не надо было убирать – она сама скатывалась в бункер. «С конвейерами будет полегче: если есть металл, то перегрузки мы переделаем. Ролики, кажется, в стеллажах видел – поменяем. Как быть с машинистами?» — начинал я вникать в производство и строить планы работы.
Так, незаметно для себя, мы добрались до отделения обогащения. Здесь трудились шаровые мельницы. Грохот от перекатывающихся шаров был такой, что можно было сорвать голос, что-либо объясняя собеседнику. В мои планы не входило оглохнуть к сорока пяти годам. Поэтому отработанным движением опустил с каски противошумные наушники. Расспрашивать о состоянии оборудования здесь не имело смысла – я ничего бы не услышал. Решил было уйти с площадки, как мне навстречу вышел мельник. Молодой парень, лет 25 с простым открытым лицом. В каске и очках. Но они никак не спасали от грохота.
— У вас есть беруши? – пытался я перекричать грохот мельниц.
Он меня не слышал. Взяв мельника за рукав я потащил его подальше отсюда. Когда стало немного потише, я вновь обратился с вопросом:
— У вас есть беруши?
— Конечно, — ответил парень, и вытащил нераспечатанную упаковку из нагрудного кармана.
Что я мог ему на это сказать? Видимо, удивление на моём лице было настолько сильным, что мельник решил сгладить ситуацию, добавив:
— Да у нас все так ходят, не я ж один такой.
Эта фраза вызвала шквал хохота. Смеялись и Александр, и начальник смены, который случайно оказался с нами в одном месте в одно время.
— Надо же, — утирал выступившие слёзы начальник смены, — сдал всю смену с потрохами.
Парню было не до смеха. Только сейчас он начал понимать, что факт нарушения правил по охране труда зафиксирован всеми. От этого ничего хорошего ждать не приходилось. Пришлось его успокаивать. Вообще-то я хотел спросить про состояние оборудование и о стуке, который доносился от зубчатой передачи одной из мельниц. Однако ж я был научен жизнью, проведя три недели на больничной койке с воспалением слухового нерва. Вот так же игнорировал беруши. Только я тогда работал возле дробилок. А ведь у него вся жизнь впереди. Я объяснил и ему, и начальнику смены, что мною двигало обыкновенное человеческое желание помочь. И никаких поведенческих аудитов, рапортов и прочей бюрократии разводить не собираюсь. Кстати, беседа оказалась действенной. С тех пор я несколько раз встречал этого парня на площадке. Не всегда он меня замечал, но всегда был в берушах. Надеюсь, он продолжает беречь своё здоровье.
Следующим было отделение обогащения. Возле классификаторов было потише. Именно здесь я и узнал, что-де, мельницы в хорошем состоянии. Только одна чего-то рычит постоянно, а у второй подшипники греются. А так, они вполне исправные.
Флотационное отделение встречало стройными рядами синхронно вращающихся пеногонов флотомашин. Именно здесь мелкие частицы золота прилипали к реагентам и всплывали на поверхность раствора. Лопатки пеногонов сбрасывали эту эмульсию в жёлоб и отправляли к насосам. Красиво, захватывающе. Вот только под ногами – мокрый дощатый пол, под которым несколько метров до земли. А я, как бы, к высоте всегда отношусь с опаской.
Справа от флотационных машин открывался вид сверху на ремонтную площадку и шаровые мельницы. Над ремонтной площадкой коромыслом стоял мостовой кран. То есть, все мостовые краны имеют вид коромысла. Только выпуклостью вверх. Под нагрузкой кран прогибается и становится прямым. Это называется «предварительное напряжение». Зачастую этот выгиб незначительный и глазом не замечается. Но только не в этот раз. Изгиб был ясно видимый. И он был направлен вниз. Очевидно, что когда-то кран нагрузили сверх всяких норм и металлоконструкция деформировалась. Как кран не рухнул вниз этого никто не знал. Ясно было одно – такой машиной работать было нельзя.
Александр пожал плечами:
— Нельзя, конечно. Но мы работаем. А что делать? Главное, чтобы под краном никого не было – вдруг упадёт? А железо-то мы починим.
Но я-то знал, что государственные инспекторы далеко не дураки. И прекрасно отличают работающий кран, от годами простаивающего.
— Да кто сюда поедет-то? К нам проверяющие давно уж не приезжат. Да оно и к лучшему – спокойнее работается. А то эти комиссии приезжат, шумят, потом штрафы выписыват. Мы же не враги себе – сами знаем, где опасно стоять-то, — закончил мысль мой предшественник.
Здесь я вновь услышал интересное произношение. Такого я не слышал уже очень давно. Даже не вспомню, где именно так разговаривают, обрывая окончания: не «замешивает», а «замешиват»; не «приезжает», а «приезжат». Как оказалось, рабочие из местного населения всё говорит именно так и не видит в том отклонений. Может, в Забайкалье все разговаривают на таком диалекте? Надо было послушать, мне это было интересно. Сколько путешествовал по стране, столько и удивлялся: вроде бы и страна одна, а люди и речь везде разные.
Увиденное погрузило меня в двоякие чувства. С одной стороны, хотелось достать тот самый револьвер, и пристрелить всех лошадей. В смысле, оборудование. До такой степени оно находилось в отвратительном состоянии. А с другой стороны: на то они и механизмы, чтобы изнашиваться и ломаться. На то и существует обслуживание и ремонт, чтобы восстанавливать их работоспособность. «В конце-концов, на камнедробильной фабрике ситуация была немногим лучше. А ничего ж – вытащили», — размышлял я, возвращаясь в комнату. Впереди меня ожидал ужин и блаженное «ничегонеделание».
Вечера в посёлке проходили однообразно. Но не тоскливо. Каждый находил себе занятие по душе. Со спортивной площадки доносились сочные удары по мячу и крики болельщиков. Те, кто не желал мёрзнуть на свежем воздухе – ходили в спортивный и тренажёрный залы. Сторонники не-здорового образа жизни что-то жарили на сковородках в кухнях. Словом, текла обычная гражданская жизнь, где после работы надо было и ужин сготовить, и в комнате прибраться, и стирку устроить. Возможность готовить самому ценилась многими. Проводя много времени в разъездах, питаясь в различных кафе и забегаловках можно изрядно подпортить желудок. Тогда оставалось два варианта: завязывать с бродячей жизнью, или готовить себе то, что доктор прописал. С бродячей жизнью завязывать не хотелось. Однако врачи уже второй год кряду подтверждали гастрит. Пока ещё рекомендовали больше налегать на супчики и кашки. Если в столовой таковых не оказывалось, то появлялась возможность самому кашеварить. Чего не сделаешь ради здоровья? А здоровье требовалось, чтобы зарабатывать деньги. Которые потом тратились на восстановление подорванного здоровья. Вот такой замкнутый круг получался. Я не ходил ни в спортзал, ни на площадку – собирался впопыхах, поэтому не взял ни кроссовки, ни одежду для тренировок. Вечерние мои прогулки были до магазина и обратно – прикупить чего-нибудь к чаю. Вечера я проводил за разбором своих дорожных записей. Ноутбук, кружка чаю, да бормочущий телевизор – вот и весь мой досуг. Если природа радовала ясным вечером, то немного бродил по посёлку. Всё-таки, горы – это красиво. Чаще других мне доводилось видеть Уральские горы. Но они были покатые, старые, поросшие лесами. Восточные Саяны, если верить геологическим данным, ничуть не моложе Урала. Но эти горы были островерхими. То есть, жили активной жизнью горообразования. Землетрясений я не застал. Но каменные осыпи формировались весьма активно. Смотрелось красиво. Здесь многие смотрели на вершину окружающих гор и мечтали о том, что когда-нибудь поднимутся посмотреть, как восходит солнце над Саянами. Я не был исключением и разделял эти идеи. Поговаривали, что несколько лет назад служба охраны разрешила-таки выход в горы. Группа энтузиастов забралась на горный перевал – выше не пошли, времени не хватило. Так потом фотографии два месяца ходили по посёлку. Но с тех пор маршруты в горы больше не разрешали. Может быть. тому поспособствовало событие, связанное с хищением золотого песка. А дело было так.
В одну из вахт нашёлся предприимчивый человек. Заприметил один из старых кабельных каналов, сквозь который в здание электрические кабели заходили. Кабелей давным-давно не было, а проём оставался. Он и приспособил под слив с концентрационного стола пустую пластиковую баклажку из-под воды. Так потихоньку-помаленьку бутылка и наполнилась золотым песком. Вслед за первой таким же способом наполнилась и вторая баклажка. А потом «предприниматель» бутылки приладил в приметную нишу и прикрыл так, чтобы всё было незаметным. По окончании смены вышел, как обычно, через проходную: продышал в алкотетстер, показался перед металлосигнализатором. Всё чисто. За дверью КПП – обогнул здание, вытащил золотишко из схрона, закинул в рюкзак и пошёл по своим делам. Но не в общежитие, а через перевал. Разумеется, личные вещи не брал – зачем ему лишний груз? Так и шёл долиной, между гор. Компаса и карты не было. Шёл по памяти. Поэтому старался не удаляться от дороги. А когда решил, что отошёл достаточно – вышел на дорогу и пошёл в сторону посёлка. Наверное, так и ушёл бы. Да на свою беду – ошибся в подсчёте пути. И вышел в аккурат в зоне патрулирования мобильного поста фабричной охраны. Те заметили одинокого человека с тощим рюкзачком за плечами, да ещё и вдали от жилища. Заинтересовались: кто такой, откуда, и что в котомке? Ну, и привезли его обратно. Тут-то всё и выяснилось. Шутка ли – больше пяти килограммов золотого песку умыкнуть с месторождения! Дошло ли дело до суда – точно никто сказать не мог. Вроде как руководство не хотело огласки, поэтому мужичку дали пендаля и отправили в Иркутск ближайшим же транспортом. Но с тех пор – никаких походов в горы. Правда, рыбалка не возбранялась. Даже лодка была на фабрике. На ней заплывали для измерений глубины пруда-отстойника. А заодно можно было и порыбачить на Самарте. Да вот незадача: незадолго до заезда новой вахты лодка куда-то исчезла. Сама уплыть не могла. Значит, кто-то помог. А когда и кто – никаких сведений не было. Руководство опять стояло на ушах, грозило лишением премии и увольнением через одного. Но эти заклинания так и не помогли проявиться лодке. Таким образом, ни в горы, ни на рыбалку уже ходить было нельзя.
На следующий день я решил осмотреть склады запасных частей. А заодно и склад металлолома. Если первые могли рассказать о снабжении фабрики, то второй уверенно показывали на эксплуатацию оборудования. Александр согласился быть моим экскурсоводом.
Ходить далеко не пришлось – склад металлолома был через дорогу от комплекса. Впрочем, это был склад-ассорти: изношенные детали и узлы соседствовали вперемешку с новенькими механизмами, не растерявшими следы консервационной смазки. А в центре этой чудо-поляны возвышались две крепких рубленых избушки. На мой вопрос о богатстве предприятия, Александр прояснил:
— А это когда корпус пристраивали, в этих избах подрядчики жили. Они эти избушки и срубили. Тут и инструмент хранили. Тут и жили. А когда стройка закончилась – уехали. Вот избы и остались. Дома. конечно, хорошие. Но фабрике без надобности – много документов надо, чтобы в избах людей размещать. Да и от столовой далеко.
Это был самый крупный, но не единственный склад. Как оказалось, изношенные части машин, как и запасные части, равномерно располагались вокруг здания фабрики. Докуда хватало длины стрелы автокрана – там и укладывали при ремонте, в надежде когда-нибудь убрать всё на склад.
Пока мы инспектировали склады, на фабрике устала работать конусная дробилка. Пока руды было мало, хватало и одной технологической линии. Но приближался конец месяца, у руководства была надежда вытянуть план, хотя бы по переработке руды. Шахты уже получили свою порцию скипидара под хвост и с удвоенной энергией выдавали на-гора породу. Но тут вступил в игру другой фактор: ремонтный персонал плохо представлял себе устройство дробильного оборудования. Все ремонты сводились к одному: разобрать, обнаружить сломавшуюся деталь, заменить и собрать всё обратно. Никто не утруждался поиском причин. Пришлось взять на себя роль инструктора.
Ничего не могу сказать плохого про ремонтный персонал. Именно на таких и держатся предприятия. Жёсткие, знающие своё дело, не пасующие перед трудностями. Слесари и сварщики знали, что надо было делать, откуда принести стропы, словом, работали, как исправный механизм. Это были сильные и умелые «руки». Оставалось лишь добавить им немного «головы», рассказав, на что обращать внимание при ремонте.
Механослужба была сработанной, слаженной. И очень малочисленной. Она состояла из пяти человек, двое из которых работали в ночную смену. Ещё один слесарь занимался извечным ремонтом насосов (их было более двухсот единиц). Сварщик изо дня в день работал совместно с технологами: тут приварить, там отрезать, тут сетку приготовить, там перила отремонтировать. И оставался ещё один ремонтник, которым надо было затыкать и отказы оборудования, и создавать резерв узлов для механизмов. Такая вот унылая реальность ожидала меня на комплексе.
Разобрав дробилку на части я не поверил своим глазам – вместо очищенного масла через механизмы прокачивался какой-то серо-зелёный кисель, который даже не имел запаха нефтепродуктов. Глядя на моё удивление дробильщик произнёс:
— А что вас удивляет? У нас в каждом маслобаке такое масло. Работает же.
Во время ремонта обнаружили, что лопнула бронзовая втулка. Запасной такой же не оказалось. В заказе на покупку такой детали не было. Всё. Ремонт можно было заканчивать. Накрапывал дождь. Накрыв распотрошённую машину стальным листом, ремонтники направились в цех. Я решил определить, откуда в масло попало столько воды? Расследование не было долгим – маслобак и насосы находились под навесом, который никак не защищал их от осадков. Более того, вода, стекая по крыше навеса, лилась в аккурат на маслобак, и далее, через сапуны и неплотности в заливных крышкх, попадала вовнутрь. Поднявшись от маслостанции я смотрел на уличный дробильный комплекс: щековые дробилки стояли с изношенными бронями и перекосившимися щёками. Подле одной из них раскидывал сварочный кабель сварщик, в который раз уже заваривая трещины на станине. Была у них неравная борьба: станина лопалась, сварщик заваривал тещины; она опять лопалась – он опять заваривал. В следующий раз трещины змеились в другом месте. Приходил сварщик и опять их заливал расплавленным металлом. Это могло продолжаться долго. Никто не обращал внимания, что перекошенная щека упиралась в стенку корпуса. Двигатель был мощный. Его хватало и щеку раскачать, и камни дробить, и металл станины разрывать. Из-под дробилки выползала лента конвейера. Точнее, лежалый бархан. Когда-то вышел из строя грохот. Конвейер остановили. С тех пор эта нитка не запускалась. Конвейеры так и остались с наваленной породой. Спустя какое-то время порода слежалась, и теперь, вымоченная дождями, представляла собой отличный монолит. И этот монолит не был прямой. Метров за пятнадцать до «головы», до барабана, конвейер начинал изгибаться по дуге влево. Как банан. Я не верил своим глазам, но он, чёрт возьми, изгибался! Для того, чтобы нависнуть над грохотом и сваливать в него породу. Именно так: открытый конвейер разгружает породу в открытый грохот. Уверен, пыли здесь было – цементный завод обзавидовался бы. Но сейчас машины стояли. Мёртвый грохот был так же завален породой. Работы здесь было не на один день… «А машинистов конвейеров нет. И ремонтная служба – всего пять человек, из которых двое ходят в ночь», — размышлял я. Будущее вырисовывалось мрачной горой. Аналогии с камнедробильной фабрикой улетучились. Там и оборудование было в лучшем состоянии. Там механослужба была из четырнадцати человек. И через год, там, мы выбили дополнительный персонал. Раз в месяц на сорок восемь часов фабрика останавливалась. В это время к нам приезжало ещё полсотни ремонтников. Которые могли переварить любой проблемный узел. Здесь – никто не приедет. Здесь – всё делалось пятью человеками. В третий раз за эту поездку я отказывался верить, что так жестоко ошибся с проектом. Но правда была неумолима.
Следующие два дня я провёл в расчётах, планировании, и поиска заряда оптимизма. Я перерыл весь интернет и нашёл-таки нормативы на ремонт горного и обогатительного оборудования. Какими-то кривыми поисковыми дорожками я отыскал данные о трудоёмкости и периодичности ремонтов и обслуживания. Я рисовал графики различного масштаба и привязывал одно оборудование к другому. Александр, видимо устал отвечать на мои вопросы и убежал в цех. Но это его не спасало – цех я уже тоже выучил и то и дело бегал вслед за ним, чтобы узнать какие-либо подробности о ремонтах. Агрегатных журналов не было. Ремонтных ведомостей тоже. Каждую смену машинисты-технологи приносили листы замечаний, так называемые «чек-листы», из которых ничего нельзя было узнать. Вся информация о состоянии оборудования сводилась к лаконичным фразам-командам: «Залили двадцать литров масла. Заменить барабан на конвейере». Приходилось идти в цех, спрашивать у сменщика: что с барабаном и куда залили масло? Само собой, сменщик ничего не знал – у него всё работало нормально.
Познакомился с директором гидрометаллургического комплекса. Имени точно не упомню. Назовём его Евгений Юрьевич. Евгений Юрьевич был высоким, крепко сбитым мужиком с упрямым взглядом и лёгкой полуулыбкой. Он отлично знал своё дело, обладал неординарным мышлением и упорно шёл к поставленной задаче. Если бы его перенести на 200 лет назад, да на заводы Демидова, то он и был бы тем самым Демидовым. Казалось, что энергия просто бурлила вокруг него. Это был руководитель-практик той самой новой формации, о которой так любят рассуждать в столице. Вот только в столице такие руководители никогда не появятся – для этого надо быть хозяйственником. А не «эффективным менеджером». Его работа заставляла любоваться и восхищаться делом. Обязательный атрибут, без которого работа не шла, это чашка крепкого кофе и сигарета. И ежедневные вечерние планёрки, где специалисты держали ответ о проделанном за день. Иногда планёрки пересыпались юмором. Чаще, они были серьёзными. Бывало и в грубой непечатной форме. Пару раз начальник был в ярости и, выходя из помещения, громко хлопал дверью. Тут было без комментариев. И так всё ясно.
Евгений Юрьевич был не из местных. Первое время оставался на месторождении по три месяца кряду. И делал всё, чтобы собрать вокруг себя команду специалистов. Пожалуй, я бы дорого заплатил, чтобы поработать с ним вместе хотя бы полгода. Но на другом объекте. Все мои выкладки и расчёты были чёрными. Оборудование работало на пределе прочности. Не потому, что были неподъёмные планы потому что не было надлежащего обслуживания. Оно нуждалось в ремонтах, причём в глубоких и в скорейшем будущем. Но для ремонта мне не хватало людей. У меня их было всего пять. Мне требовалось ещё столько же. И машинисты конвейеров. Без них, что бы я ни делал – просто растягивал бы агонию фабрики. Решение сформировалось само собой. И я отправился к директору.
— Евгений Юрьевич, я не пессимист. Но сейчас мы с вами находимся на «Титанике». Он утонет, если срочно не принять дополнительных людей, — что-то такое попытался пошутить я.
Далее состоялся разговор двух горняков, которые не скупились на терминологию да и крепкое словцо – нет-нет, да и проскакивало. Состояние фабрики директор знал не хуже моего. Возможно, без некоторых подробностей, но на то он и директор. Я ему рассказал про специфику ремонта. Он мне – про добычу и обогащение. Оказалось, это в паспорте фабрики – руда с содержанием золотишка семь грамм на тонну. Уже несколько лет концентрация не превышала три грамма. А последние полгода и вовсе упала до одного-двух грамм на тонну. Полгода месторождение было идеальным реципиентом компании: потребляя ресурсы – ничего не отдавало взамен. Эффективные менеджеры настойчиво советовали провести сокращение расходов. Даже периодически наезжали из Москвы молодые амбициозные парни. Что-то записывали в свои блокнотики. Сверкали последними моделям айфонов. Учили специалистов расставлять людей, а людей – работать по двенадцать часов в день, сорок пять суток в вахте. Потом парни уезжали. Приезжали молодые дамы. Что-то записывали в свои блокнотики. Сверкали последними моделями айфонов. Дамы на фабрику не ходили. Они благоухали парфюмом в посёлке и делали красивые селфи на фоне гор. Потом уезжали. Потом приходили директивы: «Нерациональное использование времени и ресурсов. Сократить издержки. Только тогда появится прибыль предприятия». Вслед за директивами происходили сокращения кадров. Точнее – оптимизация персонала. Уменьшали оклады. Увеличивали премии. Вот только драгоценного металла в руде это никак не добавляло – геологи никак не могли отыскать богатый пласт, сколько не бродили под землёй.
— Так что, дорогой мой друг-инженер, — продолжал Евгений Юрьевич, — не будет на фабрике новых людей. Не будет. Не позволят принять. Этих бы сохранить. Недавно только проводили «оптимизаторов». Чувствую, пришлют они новое штатное расписание. А мне и так сокращать некого – сам, поди, слышал про гидрометаллургию.
Про гидрометаллургию, точнее, про цех гидрометаллургии я слышал. Вся вахта – четырнадцать человек во главе с начальником смены – отказались приезжать на вахту, подав заявление на увольнение. Цех сейчас был пустой: в ночную смену работали всего два гидрометаллурга. Уж не знаю, за какие коврижки их уговорили остаться ещё на полтора месяца?
Я его прекрасно понимал и как специалиста, и как человека. Но я уже имел опыт прохождения через такую задницу. И знал, что ситуация повлияет на нас обоих: он с меня начнёт требовать работоспособность оборудования. Я, в ответ, начну требовать людей для обслуживания и ремонта. Но оба мы окажемся заложниками системы. И никак не сможем повлиять на ситуацию. Здесь уже встанет вопрос: кто раньше плюнет другому в лицо и напишет заявление на увольнение? Маячила, правда, и другая перспектива: фабрику законсервируют до лучших времён и всех отправят по домам. Но это немногим отличалось от первого варианта. Сумрачно… и настроение стало серым. И за окном спустился вечер. Обсуждать было нечего. Я вздохнул:
— Евгений Юрьевич, не подписывайте мне рапорт о завершении испытательного срока. Я не останусь на предприятии. Это, безусловно, интересный проект. Трудный, но интересный. Но без людей я оборудование не отремонтирую. Вы это понимаете.
— То есть, Алексей, — ответил он, — ты боишься, что не справишься с задачами?
— Нет. Не то слово. Я не боюсь, я уверен, что не справлюсь. И никто в таких условиях не справится. Без достаточного числа ремонтного и эксплуатационного персонала это невозможно. Ладно, технологов убрали, заменив их автоматическими системами. Но из автоматики на фабрике – только компьютеры у нас на столах. Как работать-то? Мы не супермены. Мы – обычные люди. И производство делает команда. Я уже давно не встречал такого энергичного хозяйственника. И не хотелось бы расставаться, даже не подав друг другу руки. А это произойдёт, когда из-за поломок мы в очередной раз провалим план. Люди сюда едут зарабатывать – как мы будем им в глаза смотреть?
Возможно, это прозвучало излишне пафосно. Но тогда я всецело полагался на интуицию. А интуиция размахивала моими расчётами и вопила: «Ты же свято веришь в непогрешимость цифр. Какого вола тебе ещё надо? Тут скоро всё рухнет и хорошо, если тебя не посадят». Словом, в тот вечер я подал словесное заявление об уходе. Да-да, даже не отработав испытательный срок. Даже не отработав свою первую вахту.
Вечером я ужинал в компании парней-айтишников. Приятные парни, отличные специалисты. Молодые – лет по 25-27. Постоянно что-то придумывали, что-то обсуждали. В их руках была вся мультимедиа. Причём, не только в Самарте, но и в соседнем посёлке Зун-Холба. Правда, «соседний» — был неблизким соседом. До него приходилось около получаса трястись на вахтовке через пару горных перевалов. Завтра нам всем предстояло поехать в Зун-Холбу для участия в телеконференции с Самым Главным Владельцем предприятия. И сейчас вся компания обсуждала особенности завтрашнего задания. Руководителем службы у них был Алексей, мой тёзка. Поджарый молодой человек, с быстрой отрывистой речью и искромётным юмором. Алексей носил очки, но всё равно щурился, когда обдумывал сложный ответ. Алексей родом из Улан-Удэ. Работал он на Самарте уже три года. Женат. И супруга тоже работала вахтой. Но при этом вахты не совпадали. Этот факт служил идеальной затравкой для сотрудниц администрации рудника, которые горазды были придумывать различные сказки такого жития. Зато Алексей был в курсе всех новостей рудника. Даже если те объявились 15 минут назад.
Мы поздоровались.
— А что, господин Большой Инженер, какие новости на вверенной фабрике? Кто из ваших завтра едет смотреть живого Акционера? – расплылся в улыбке руководитель айтишников?
— Я завтра еду. Не каждый день увидишь настоящего миллиардера, — ответил я, — о чём шепчетесь, жрецы Вай-Фая и служители Электрона?
— Да тут ветер донёс, — понизив голос продолжил Алексей, — что ты от нас уходить собрался?
Вот это была новость! Я даже опешил.
— Откуда такая информация?
— Ты ж не забывай, — хмыкнули ребята-айтишники, — у нас тут везде камеры понатыканы. Большой Брат не спит!
Компания залилась смехом. Конечно же это был местный юмор. Камер, действительно, на комплексе хватало. Но делать им нечего, что ль, как только сидеть и шпионить именно за мной? Однако ж скрываться было бессмысленно.
— Да, это верно, — ответил я, — только что был разговор с директором.
— Что-то более перспективное предложили? – продолжали допытываться парни.
— Да никто ничего не предлагал. Но и здесь работать – меня надолго не хватит. Я несколько дней на пальцах и карандашах складываю ситуацию на фабрике. И мне не хватает полтора десятка людей. Хоть самому рожай. Но новых не примут. Как бы этих не сократили, — повторил я слова директора.
— Чай, не первый день на проектах. Нигде не бывает без трудностей. Поэтому, чаще всего, настроен оптимистически, — продолжал я, — но здесь не хватает никакого оптимизма. Подкоркой чую – всё идёт неправильно. И когда наступит Большой Швах, я хотел бы, чтобы это произошло без моего участия.
Парни замолчали. Потом заговорил Евгений – мы с ним делили комнату в общежитии, пока не расселились по разным квартирам:
— Помнишь, с нами инструктаж по ТБ проходил мужичок в очках. Он ещё назвался на должность «Заведующий складом взрывчатых веществ»?
Конечно же я его помнил. Грузный мужичок лет пятидесяти, с белыми усами щёточкой и никелированных очках. Он мне разительно напоминал какого-то юмориста. Потому и запомнился.
— Так вот, — продолжал Евгений, — он уехал в Иркутск на третий же день после приезда. Он же вперёд нас прошёл инструктаж и уехал в Зун-Холбу. Пришёл на склад. Полистал журналы. Сказал, что он приехал работать, а не в тюрьму садиться. И на следующий день с первой же машиной уехал в Иркутск.
Я не был удивлён. Или был удивлён. Не знаю. Скорее, я был удивлён тем фактом, что кто-то ещё на третий же день по прибытию собрался отсюда уехать. Я думал, что окажусь единственным таким «слабохарактерным».
Распрощавшись с компанией, я пришёл к себе в комнату. Сон не шёл. Все мысли роились вокруг принятого решения. Всё-таки вахтовик служит единому божеству – Его Величеству Деньге. Ради повышенной зарплаты он лезет в дебри и тьмутаракани. Живёт в вагончиках, и питается, как придётся. А здесь уже полгода предприятие не выполняло план. Без плана не оплачивалась премия. А без премии заработки были очень скудными. Люди смотрели с надеждой на начальника любого ранга. От начальника смены ожидали, что он сумеет дожать горного диспетчера, и получить необходимое количество рудовозов. От директора, что получится пересмотреть тарифные ставки и принять недостающих людей. От ремонтных служб ожидали качественных ремонтов и исправного оборудования. Все хотели Деньгу. Я же становился винтиком системы. А система не могла дать людям исправное оборудование. Система была заточена на уменьшение расходов. Это я понимал. Как и понимал, что решение надо принимать быстро и один раз. Шло время. Я начинал привыкать на новом месте. Замыливался глаз. То, что вчера казалось вопиющим и недопустимым, сегодня выглядело безобразным, но вполне исправимым. Завтра оно превратится в «нормальное». Вначале я соглашусь с навязанными Системой правилами. Затем приму экономию на ресурсах и людях, как данность. И начну требовать от людей работать в тех условиях, какие есть. После очередной – интересно, какой по счёту(?) – аварии, молча соглашусь с тем, что я не учёл все моменты в работе и по моей вине всё это случилось. Оставалось только расставить даты к такому сценарию. Но мне он не нравился. Решение сформировалось само собой. До утра оставалось менее четырёх часов.
Утро было лёгким, несмотря на полуночные размышления. С аппетитом позавтракав, я прихватил с собой пару плюшек – на фабрике была традиция, пить чай и трепаться за гражданскую жизнь. Надев горчично-жёлтый дождевик и нахлобучив каску с противошумными наушниками, я направился к фабрике. Мой внешний вид уже давно вызывал ироничные смешки за спиной. Уверен, в посёлке уже ходило несколько анекдотов на тему инженера-с-ушками. Но мне было абсолютно всё равно. Главное, что я не мок под дождями и не глох рядом с оборудованием. Вообще, с возрастом начинаешь больше ценить здоровье. Особенно, когда оно начинает заканчиваться.
Накануне в горах шли дожди. Поэтому речушка прибавила в глубине и раздвинула берега. Она уже не урчала весело с переливами, от реки шёл глухой рокот и возмущённое клокотание. Ещё больший сюрприз меня ожидал на Сухом ручье. Ручей перестал быть сухим. Там, где ещё вчера на солнышке белели камни, сегодня бурлили потоки воды.
На фабрике жизнь текла своим чередом: никому ненужные чек-листы, тщетные попытки залатать дыры в оборудовании. Линейные специалисты уже знали о моём скором завершении карьеры. И отнеслись к этому ровно. Ну, не понравилось человеку, значит, не понравилось. Такое бывает. Энергетик фабрики – Сергей – предложил сходить за реку, нарвать травы саган-дайля. Чудодейственная, говорит, трава. Разве что мёртвых на ноги не поднимает. По-научному, это растение называется «Рододендрон Адамса». Это невысокое стелющееся растение с деревянистым стеблем и мелкими овальными листочками. Существует красивая легенда о возникновении рододендрона Адамса. В древние времена, когда воины возвращались после сражений победителями, они втыкали копья в склоны Саянских гор, чтобы передать земле свою силу. На месте копий вырастали красивые вечнозеленые кусты с розовыми цветами, которые дарили людям жизненную силу, энергию и здоровье. Я ни разу не видел это растение, но энергетик меня заверил:
— По запаху найдёшь!
По мостку мы перебрались через речушку Самарта. Напротив фабричного комплекса она была и шире, и глубже, чем на въезде в посёлок. Впрочем, возле жилых зданий она становилась ещё шире, и текла спокойно, ничем не напоминая горную реку. День был солнечным, поэтому сквозь толщу воды можно было видеть дно. А вот рыбы нигде не мелькали, как я не всматривался в её течение.
От берега Самарты поднялись на холм, покрытый россыпью квадратных камней. Никак не могу привыкнуть к такой форме валунов. Привык, что у нас они либо округлые (как вариант – многогранные), либо плоские, как сковородки. Здесь же все камни имели почти правильные грани. И были покрыты мхом. Оранжевым. Как есть – ржавчина. Я такого никогда и не видел. Мох был зелёным, всяких оттенков. Но в Саянах мох мог быть и зелёным, и оранжевым, и фиолетовым. Я остановился – в воздухе разливался тонкий аромат земляники. Но самих кустов видно не было. И галлюцинацией это не было тоже. Ощущения были очень необычными. Вот это смешение ароматов с преобладанием земляники я назвал «Запах Восточных Саян». Подошёл коллега:
— Чего головой-то крутишь? Вон, саган-дайля перед тобой. Собирай, сколько надо. Только много не рви – она дольше года не хранится. Да и в чай её много не кладут – вкус получается терпким и вяжущим.
Геройствовать не стал – нарвал пакетик листьев. На всю жизнь всё равно не запасёшься. А оставлять за собой продранную полянку не хотелось. Окружающая природа охотно делилась своим спокойствием. Кажется, я начал понимать, почему среди горцев, да и вообще, жителей деревень много долгожителей. «Им спешить некуда. И горы, и леса, и степи – они же времени не знают. Время, вообще, адское изобретение человечества. Вдруг выяснилось, что мы всюду опаздываем, никуда не успеваем. Автомобили устаревают быстрее, чем мы успеваем узнать все их функции. А телефоны меняем, даже не научившись пользоваться предыдущим. Урбанизация… влияние городов. И только горам чихать на все эти страсти-мордасти. Они стояли, и продолжают возвышаться над суетой мелких людишек. Не уверен, что они даже посмеиваются над нами. Мы же не посмеиваемся над комарами за то, что они есть», — предавался я философским умозаключениям.
Подошёл Сергей. Его «улов» был ещё меньше моего.
Так как решение об уходе было принято, осталось утрясти некоторые формальности: сдать спецодежду на склад и подписать обходной лист. Но этим я решил заняться в предпоследний день – всё находится в посёлке, за полдня успею обойти. Надо было записаться на автобус. Ведомость составляла заведующая канцелярией. То есть, приходишь в приёмную руководителя месторождения, и там тебя записывают на выезд, называя день и номер автобуса. Без записи – не посадят в автобус. А если и посадят, то на КПП всё равно развернут обратно.
А вечером был прямой эфир с владельцем предприятия. Мужчина среднего возраста, деловой, подтянутый, рассказывал об успехах компании. Конечно же, и об истории её становления. Рабочие нескольких рудников (входящих в бренд «Нордголд»), не стесняясь задавали вопросы. Меня даже обуревала гордость: «Вот, с какими эрудированными людьми доводится работать»! Инженер по надёжности горного оборудования очень интересовался активами компании и дальнейшими планами о покупке новых. А машинист шахтного электровоза очень переживал о том, где же будут учиться дети владельца компании и определились ли они уже с выбором профессии? Мне даже стало стыдно за себя: куда я со своими вопросами об увеличении численности персонала?! Тут, вон, люди глобально мыслят. Впрочем, слова мне всё равно бы не дали. Владелец – человек занятой, нечего его пустыми разговорами отвлекать. Через час телемост завершился. Но мы ещё двадцать минут сидели перед погасшим экраном и улыбались в стеклянные глаза веб-камер. Зачем? «А вдруг Он вернётся, и захочет что-либо спросить?» — такие инструкции получили все мы перед началом общения.
Потом был обратный путь. На вахтовке, через два перевала. Знакомые парни-айтишники остались в Зун-Холбе – им предстояло демонтировать и увезти оборудование после конференции. Пока ждали вахтовку – осмотрел посёлок шахтёров-золотодобытчиков. Судя по внешнему виду, быт здесь был ещё более неприхотливым, даже в сравнении с Самартой. Длинные одноэтажные здания, рубленные из круглого леса, больше напоминали бараки, или охотничьи избушки, в которых останавливаются охотники-промысловики. Посёлок располагался в котловине, над которой нависали покрытые густым лесом горы. Связь была плохой. Мобильный интернет был ещё хуже. Альтиметр показывал высоту в 1703 метра над уровнем моря. Сказывалась усталость. Хотелось назад, в горы, в Самарту.
Следующие несколько дней были «резиновыми» — тянулись долго и очень медленно. Я закончил свою работу по анализу состояния оборудования. Расставил приоритеты в срочности ремонта оборудования. По собственной инициативе переписал запасные части на складах. Словом, делал что угодно, только бы поскорее шло время – дату выезда мне назначили на первое августа. Незадолго до моего отъезда нас всех собрал директор и объявил новое штатное расписание. И без того небогатый штат специалистов подлежал сокращению. В том числе и ремонтная служба. Но мне было всё равно – через два дня я уезжал отсюда.
А вечером следующего дня фабрика остановилась – осыпались износившиеся футеровочные брони в шаровой мельнице. Комплекта новых броней не было. Ремонтников, которые могли бы взяться за оперативный ремонт оборудования, было катастрофически недостаточно. Месяц завершился срывом производственного плана…