Что такое медсанчасть в армии
Санчасть и госпиталь
Путь человека в армию лежит через медкомиссию, которая решает его судьбу. Здоровый идет служить, больной остается дома. Это в идеале, поскольку в реальности очень часто все оказывается наоборот. Здоровый получает «белый билет», а больной призывается на службу. Проблема, во‑первых, в том, что большое количество призывников стараются уклониться от службы, используя свои настоящие и вымышленные болезни как ресурс для маневра; во‑вторых, спрос на «белые билеты» рождает предложение и «рынок услуг», который создают коррумпированные сотрудники военкоматов в тандеме с отдельными врачами. При этом они обязаны регулярно выполнять план призыва. А численность призывников, годных к строевой службе, сокращается как вследствие массовых уклонений, так и в результате значительного роста числа хронических больных. В результате ради выполнения плана призыва больные признаются здоровыми и направляются на службу.
На медкомиссиях царит нездоровая атмосфера презумпции «здоровья». Все чаще больной вынужден доказывать факт собственной болезни, и последним аргументом в тяжбе с отдельными врачами становится не история болезни, а деньги, позволяющие купить правильный диагноз. Факт болезни сам по себе не имеет особого значения. Важна не болезнь, а ее должное оформление, и здесь законы физиологии отступают перед законами бюрократии. При должном оформлении бумаг можно поверить и в дистрофию розовощекого культуриста, и в пригодность к строевой службе того, кто едва ходит. При желании можно призвать в армию даже обладателя истории болезни объемом с медицинскую энциклопедию. Ее можно просто «потерять», завести новую, и срочно признав ее обладателя здоровым, отправить его служить куда подальше.
Пример одного из сотен подобных фактов приведен в приложении (Приложение, I.8. a‑b), а также опубликован в интервью с председателем новосибирского отделения Комитета солдатских матерей РФ Р.А. Белик [38].
В 1990‑е годы в Новосибирске подтверждение истинного диагноза в военкомате и получение, подчеркиваю, законного «белого билета» обходилось хроническому больному в 1–2 тыс. долларов США. В Москве, соответсвенно, 5–8. Не стану претендовать на документальную точность этой «бухгалтерии».1 Суть не в цифрах, а в том, чтобы напомнить, откуда в армии столько больных людей, которые попадают в условия, отнюдь не способствующие их выздоровлению.
Конечно, прибыв к месту службы, больной солдат может обратиться в санчасть, оттуда быть направленным в госпиталь и даже комиссованным. Но прежде ему следует вспомнить о своем месте в неформальной иерархии, ибо здоровье духа и здоровье деда здесь не в равной мере драгоценны. Поскольку отношение общества к болезни определяется статусом больного, то солдату до перехода в разряд элиты лучше не болеть. Впрочем, дадим слово самим пациентам.
[Из солдатских писем]
Здравствуйте, дорогие мои!
Недавно я попал в медсанчасть. В медпункте у нас не лечат, а калечат. Тут от всех болезней делают укол пенициллина. Я сказал, что мне нельзя и мне стали давать таблетки от кашля. По 8–10 таблеток в день. В медсанчасти подьем в 6 утра и уборка – мыли полы холодной водой: два этажа и туалет. Всего там было много больных, но нас, которые служат от 2 недель до 3 месяцев, было 3 человека. Мы и мыли, остальные считались дембеля, они не мыли, а указывали. Был там врач‑лейтенант, он мог запросто ударить, и не один раз, сапогами или руками (мне, слава богу, не доставалось). Кормили мало и плохо, хлеба две корочки, если посмотреть их на свет – то почти все видно. Чай вообще без сахара, они (врачи и дембеля) его брали себе и пили сами, еды давали мало, хотя она чистая и похожая на домашнюю. Я мыл полы холодной водой, а когда понял, что здесь можно только еще сильнее заболеть, решил поскорее выписаться. В конце воскресенья нас, «пациентов», заставили стирать для всех халаты белые и подшивки на шеи медперсоналу (все они, кстати, тоже молодые солдаты). Я отказался, а врач‑лейтенант сказал, чтобы я тогда шел мыть туалет.
Армейский медперсонал подозревает всех пациентов в симуляции недуга, и не без основания, так как чаще всего в санчасти обращаются люди за тем, чтобы получить облегчение от страданий иного рода. Деды – за тем, чтобы получить освобождение от физзарядки и ходить в строю в тапочках, духи – чтобы получить временное убежище и просто передохнуть. Впрочем, настоящие больные тоже, бывает, обращаются.
Санчасть не заинтересована в накоплении пациентов, поэтому там созданы такие условия, чтобы люди в ней не задерживались и по пустякам не беспокоили. Распространенная присказка военных врачей и фельдшеров: «Не умер – не приходи». Там, где врачи в равной степени гуманно относятся ко всем своим пациентам, молодые солдаты используют болезнь как предлог, чтобы получить хоть какую‑то передышку от пресса уставных и неуставных обязанностей. Поэтому часто доминантные отношения в санчастях воспроизводятся в не менее жесткой форме, чем в подразделении, и более того, по возвращению из санчасти солдата ждет наказание за то, что он «отдыхал», а все «службу тащили». Поэтому, как правило, настоящие больные хотят поскорее поправится.
Р. А. Белик сталкивалась и со случаями летального исхода: так, больной пневмонией солдат, не долечившись, уговорил врача выписать его, зная, что будет, если он пролежит в санчасти дольше трех дней. Да и автор этих строк в свое время сбегал из санчасти, предпочитая «тяготы и лишения воинской службы» средствам организованного исцеления.
Когда нет смысла «косить по мелочи», а терпеть издевательства старослужащих больше невозможно, жертвы дедовщины начинают всерьез калечить себя, надеясь на комиссование по инвалидности:
[Из солдатских писем]
Вчера получил твое письмо с открыткой. Поверь друг, мне было очень приятно. Спасибо тебе. Сразу хочу сказать, что то, о чем ты пишешь, мне чертовски знакомо. Первые полгода вообще были мраки, сейчас легче. Мне тогда, особенно первое время, дико хотелось заболеть чем‑нибудь серьезным, чтобы пролежать где‑нибудь в госпитале месяца 3–4. Каждый день я думал: вот сегодня сменюсь с вахты (я меняюсь в 1 час ночи), пойду в гальюн, разденусь до пояса и высунусь в форточку (дело было зимой). Но каждый раз, сменившись, мне хотелось только одного – спать. Я не мог заставить себя раздеваться в холодном гальюне, обливаться и т. п. Я только валился на шконку (на кровать) и моментально засыпал. Я в то время спал не больше 5 часов в сутки (с 1 до 6). Так я ничем и не заболел, а по прошествии 2–3‑х месяцев я уже привык к этому мраку, и больше меня не тянет в форточку лезть.
(Из архива автора // Переписка с В. А. Андреевым).
Руки гниют, трескаются до крови, кожа на сгибах расходится. Поэтому у меня и почерк плохой, но высылать мне ничего не надо, все отберут дембеля. Здесь, если часто лежишь в медсанчасти, значит – косишь, а снять со службы они не захотят, лучше сгноят, чем будут возиться с тобой.
Пишет вам ваш военный сын. У меня все хорошо. Есть много новостей – плохие и хорошие. Начну с плохих. Нашли мой тайник, забрали значки, мазь, таблетки от кашля и глюкозу, музыкальную открытку, ручки, лезвия «Рапира», письма не выкинули, 2 тетрадки оставили, таблетки от гноя не заметили. Бинты забрали. Жалко значки, открытку музыкальную.
Совершенно очевидно, что тотальный запрет на лекарства в армии должен быть снят и приведен в соответствие с общемедицинскими нормами, и солдатам вполне возможно разрешить пользоваться своими лекарствами от самых распространенных в войсках заболеваний. Не вижу большой опасности ни для боеготовности, ни для престижа армии, если солдат, больной наиболее распространенными в армии кожными заболеваниями (стрептодермия, часотка и пр.), будет пользоваться тем же купленным на собственные деньги стрептоцидом, если им не в состоянии обеспечить его санчасть. Эффект самолечения при данном заболевании будет гораздо выше, чем при регулярном посещении санчасти за порцией «зеленки». Понятно, что при дефиците лекарств лечат не тем, чем нужно, а тем, что имеется в наличии. Не понятно только, почему солдатам запрещают самостоятельно выходить из положения? И факт не объективных трудностей, но намеренного алогизма системы порождает анекдоты на тему армейской медицины:
Врач пациенту: «Чем болен? Говоришь, головная боль и понос? Сейчас вылечим», – достает таблетку аспирина, ломает на две части и протягивает пациенту со словами: «Вот эта – от головы, эта – от поноса. Смотри, не перепутай!»
Что такое медсанчасть в армии
#армия Как защитить свое право на здоровье?
В случае, если военнослужащий заболел, ему необходима медицинская помощь и госпитализация, но командование части не обращает внимания на его устные жалобы, военнослужащему следует обратиться по команде с письменным рапортом, в котором он должен изложить свои жалобы на состояние здоровья. Зачастую данный рапорт у солдата не принимают, поэтому мы рекомендуем родственникам военнослужащего также обратиться с соответствующим заявлением в органы военного командования.
Если у военнослужащего обострилось хроническое заболевание или во время службы он приобрел заболевание, которое препятствует дальнейшему прохождению службы, то у него есть право на прохождение военно-врачебной экспертизы для определения годности к военной службе и для досрочного увольнения с военной службы на основании заключения военно-врачебной комиссии.
В этом случае военнослужащему следует обратиться в медицинский пункт части с жалобами на состояние здоровья и с рапортом к командиру части с требованием о направлении на военно-врачебную комиссию (если военнослужащий уже находится в госпитале, то рапорт подается на имя начальника госпиталя и заведующего отделением). В свою очередь, родственники военнослужащего также отправляют заявление с приложением заверенных в медицинском учреждении копий документов.
Впоследствии военнослужащий госпитализируется, а освидетельствование ВВК проводится не позднее трех недель со дня начала обследования. Однако в случае невозможности вынесения заключения в указанный срок, принимается решение о продлении сроков обследования и освидетельствования военнослужащего.
По результатам обследования и освидетельствования, в случае вынесения категории годности «В» или «Д», оформляется свидетельство о болезни, которое направляется для утверждения в соответствующий филиал Главного центра военно-врачебной экспертизы. Срок, в течение которого свидетельство о болезни должно быть утверждено, законом не установлен.
После утверждения свидетельство о болезни (получения из филиала ГЦ ВВЭ) не позднее 2 дней высылается командиру воинской части, который обязан вынести приказ об исключении из списков личного состава не позднее чем через месяц со дня получения воинской частью заключения военно-врачебной комиссии.
Отпуск или освобождение после болезни
Часто военнослужащие по призыву, подлежащие комиссации по состоянию здоровья, сталкиваются с тем, что после прохождения военно-врачебной комиссии (ВВК) их направляют обратно в часть и процесс досрочного увольнения затягивается на неопределенный срок.
Почему так происходит, сколько по времени может длиться данная процедура и что необходимо предпринять, если процесс затянулся чрезмерно, разъясняет юрист Правозащитной группы «Гражданин. Армия. Право» Алена Королева.
Процедура досрочного увольнения из армии по состоянию здоровья следующая:
1. Проводится обследование в госпитале.
Согласно п. 133 Положения «О порядке проведения военно-врачебной экспертизы и медицинского освидетельствования в Вооруженных Силах Российской Федерации» (далее – Положение), утвержденного Приказом Министра обороны РФ от 20.08.2003 N 200, освидетельствование военнослужащих гарнизонными или госпитальными ВВК (ВЛК) проводится не позднее трех недель со дня начала обследования военнослужащего. Однако в случае невозможности вынесения заключения о состоянии здоровья, этот срок может быть продлен.
2. Выносится заключение ВВК.
Согласно п. 242 Положения, заключение ВВК, не подлежащее утверждению штатной ВВК, оформляется в день освидетельствования и выдается на руки освидетельствованному или направляется в воинскую часть. Однако если заключение подлежит утверждению штатной ВВК, то свидетельство о болезни с заключением, подлежащим утверждению штатной ВВК, направляются в штатную ВВК не позднее 5 дней после освидетельствования.
3. Утверждение заключения госпитальной ВВК штатной ВВК, направление решения в часть или в госпиталь.
Свидетельство о болезни с утвержденным заключением не позднее 2 дней после утверждения (получения из штатной ВВК) высылается командиру воинской части, в которой проходит военную службу освидетельствованный. При увольнении военнослужащего, проходящего военную службу по призыву, непосредственно из военно-медицинского учреждения свидетельство о болезни высылается в военный комиссариат по месту жительства освидетельствованного.
4. Исключение из списков личного состава и увольнение на основании решения ВВК.
Согласно п. 15 Положения «О порядке прохождения военной службы» (утв. Указом Президента РФ от 16 сентября 1999 г. N 1237), исключение из списков личного состава воинской части военнослужащего, признанного военно-врачебной комиссией негодным к военной службе и нуждающимся в освобождении от исполнения служебных обязанностей и уволенного с военной службы, производится не позднее чем через месяц со дня получения воинской частью заключения военно-врачебной комиссии.
Таким образом, процедура четкая. Однако по срокам есть значительное «но»: нигде в законодательстве не указано, в какой срок штатная ВВК должна утвердить заключение госпитальной ВВК… И именно на этом этапе всё может «провиснуть», из-за чего процесс комиссации затянется. Но обычно она все-таки утверждает в течение месяца. Таким образом, вся процедура комиссации занимает обычно 1-2 месяца.
В случае если процесс затягивается более двух месяцев, военнослужащему имеет смысл написать запрос в штатную ВВК с просьбой сообщить, приняли ли они по нему решение. Если приняли и уже отправили документы в госпиталь, то там они не могут «залежаться», а если залежались, то это нарушение процедуры комиссации, что требует обжалования. В таком случае обратиться с жалобой следует к командиру воинской части, к начальнику госпиталя, либо в военную прокуратуру по месту нахождения госпиталя.
Советы от родителей солдат
Военный госпиталь или как лечат в армии
В пятой части сборника моих историй, который в данный момент включает в себя четыре части (1, 2, 3, 4), будет фигурировать военный госпиталь. Чтобы не увеличивать объем моих и без того больших графоманских историй, я напишу небольшой «спин-офф» про то, как во время срочной службы я проходил лечение в этом учреждении.
Июль, 2019 года. Пятница. В армии я прослужил ровно неделю – крутое событие, осталось всего 358 дней! Но, как обычно, нет худа без добра – ближе к середине дня мне стало хреново.
Началось все с обычного першения в горле, на которое я особо не обратил внимания, так как с кашлем и прочими подобными симптомами успешно существовала бОльшая часть срочников моей части. Но, к сожалению, в моем случае першением отделаться не удалось: через полчаса я уже с трудом говорил, каждое слово отдавалось болью в горле, а еще через полчаса, измерив температуру, я узнал, что мое тело вышло за пределы нормы и достигло 37.5 градусов Цельсия.
В армии очень скептически относятся к любому проявлению болезней у срочника, ведь то время, которое он проводит в лечебных учреждения полностью засчитывается в срок службы, которую он в этом же учреждении успешно, как принято говорить «прое*ывает». Поэтому в глазах военнослужащих по контракту каждый заболевший срочник – это «калич», который хочет прое*аться в госпитале, который в армейских кругах называют «каличкой». Возыметь славу калича через 7 дней после начала службы мне совсем не хотелось, поэтому я решил подождать до вечера – вдруг полегчает.
После ужина стало еще хуже, та боль, которая проявлялась в горле во время разговора, стала одолевать меня постоянно, даже когда я молчал, потекли сопли и раскалывалась голова. Дабы не рисковать своим здоровьем, я решил, что схожу в медицинский пункт, который располагался на территории части, возьму таблеточку и вернусь обратно в роту. Обрадовавшись своей гениальности, я пошел к дежурному по роте.
«Товарищ сержант, мне че-то хреново, разрешите сходить в медпункт за таблеткой, и обратно в роту вернуться!». Сержант оглядел меня и в ответ спросил: «Прям пи*дец хреново? Может отлежишься до утра, пройдет?». В этот момент один из дневальных дотронулся до моей щеки (!), округлил глаза и сказал, что я очень горячий. В любой другой ситуации я был бы рад таком заявлению, но в тот момент эта информация вкупе с его прикосновением к моему лицу напрягла меня. Дежурный позвонил командиру роту, который дал добро на то, что меня поведут в медпункт, после чего я, в сопровождении дневального, направился в санчасть.
«Сколько, говоришь, в роте температура была?», – спросила меня медсестра, когда я вернул ей градусник, который почти минут десять находился в тесном контакте с моей подмышкой. На мой ответ «37.5» она посмеялась, сказав, что сейчас у меня 39.6. Пиз*ец. Я на панике: в жизни такой температуры не было, а тут на тебе. Говорю медсестре, что вы очень долго не смотрели на градусник, я, наверное, передержал, и все такое. Она, не слушая меня, дала мне ту самую таблетку, видимо, парацетамола, и сказала идти к терапевту, который также находился в этом медпункте. Этим дедушкой я тоже не отделался: он послушал меня, посмотрел горло и резюмировал: «Сейчас поедешь в госпиталь».
Всем правдами и неправдами я начал умолять его не отправлять меня туда, прямо сказал ему, что у нас в роте каличей не любят, и что обычно после одной таблетки я всегда выздоравливал. Он был непреклонен, однако сказал, что в госпитале проводят еще одно обследование, по результатам которого могут отправить обратно в часть. Ладно, подумал я, отмажусь уже в самом госпитале, заодно покатаюсь.
Кататься нужно было полтора часа: из одного подмосковья нас повезли в другое подмосковье. Помимо меня ехало еще шесть человек: водитель, дежурный по медицинскому пункту (прапорщик), солдат, который служил в медпункте и еще четверо заболевших срочников.
Путь мы держали не на современной и оборудованной «карете» скорой помощи, а на всем известной советской «буханке», которую на нормальных дорогах трясло так, будто мы под обстрелом покидали поля боя, увозя раненых солдат. Уф. Приехали в госпиталь где-то в десять часов вечера.
Не знаю, как выглядел со стороны я, но парни, которые ехали со мной, казалось вот-вот умрут. Я же, движимый живительным парацетамолом, потрагивал свой, как казалось мне, уже прохладный лоб, всем с улыбкой заявлял, что сейчас меня отправят обратно. В приемной нас направили на флюорографию – так сразу отсеивают тех, у кого пневмония. В нашей компании из пяти человек легкие были поражены только у одного парня, которого сразу же увели куда-то в глубины госпиталя. Больше мы его не видели. Остальные вернулись в приемную, где над нами вновь начали проводить те же мероприятия, что и в медпункте: слушали, измеряли температуру, смотрели горло.
Как оказалось, мои ладонь со лбом обманули меня: госпитальный градусник показал температуру 39.3, а врач, обследовавший меня, поставил предварительный диагноз – ОРЗ. Я заполнил какие-то бумажки, среди которых было согласие на сдачу анализа крови, в том числе и на ВИЧ, а также согласие на то, что меня определяют в инфекционное отделение данного госпиталя. Тогда я еще не знал, в какой ад попаду, но, деваться было некуда.
Через полчаса нас отвели уже в приемную инфекционного отделения, где мы сдали свою форму, получили взамен ужасные тюремные госпитальные робы, переобулись в тапочки, которые предварительно взяли с собой и стали ждать, когда за нами придут. Парень, который служил в медпункте и сопровождал нас по госпиталю пожелал скорейшего выздоровления, после чего ретировался.
Пришел другой парень, в такой же робе, как у нас, назвал наши фамилии и забрал нас с собой. Тем временем, часы показывали уже 23:00, на улице было достаточно темно, а подошли мы к зданию, которое в этой темноте казалось максимально ужасным: заколоченные в некоторых местах окна, трещины в стенах, огромная деревянная дверь со специальными железными насадками для засова. Сказать, что я обос*ался – ничего не сказать. Все мои надежды на то, что это какое-то случайное здание, мимо которого мы пройдем рухнули, когда наш новый друг сказал нам, что перед нами – наш новый дом на ближайшие минимум 10 дней.
Внутренности этого «монстра» оказались еще хуже. Представьте кадры из какого-нибудь фильма про тюрьму, когда новоиспеченного заключенного ведут в его камеру по узкому коридору, с левой и с правой стороны которого находятся решетки, из которых до него пытается дотянутся огромное количество страшных рук. Примерно такие же ощущения испытал я, когда меня завели на второй этаж «инфекционки», только вместо «камер» по обеим сторонам узкого коридора были палаты. Уже был произведен местный «отбой», однако с моим приходом будто объявили «подъем» – всем было ужасно интересно, кто же это такой пришел к ним поздно ночью.
Помимо палат было несколько «рабочих» кабинетов, где находились медсестры и врачи. В один из них меня завели, и снова измерили температуру. 38.6. В этом кабинете находился «блатной» больной, которому «посчастливилось» оказаться в госпитале надолго, после чего выздороветь, затем снова заболеть, и, ввиду его ненадобности на основном месте службы, остаться в этом медицинском учреждении в качестве бесплатного работника. Он отличался от всех тем, что его роба была голубого цвета.
В протянутую мной ладошку этот медбрат насыпал мне штук 8 маленьких белых таблеток, две большие белые и три желтые таблетки. Я, за неделю уже привыкший к тому, что в армии вопросов не задают – выпил все это добро, запив стаканом воды, который мне услужливо подогнали ранее. Сейчас я понимаю, что лучше бы тогда в этом наборе таблеток были еще и успокоительные, потому что дальше меня отвели в мою палату.
Это был полнейший, кромешный пи*дец. Максимально маленькое квадратное помещение, в которое впихнули 9 двухъярусных кроватей, расстояние между которыми было чуть меньше, чем ваша вытянутая рука. Медбрат включил свет, чем вызвал шевеления тех заключенных болеющих, что уже находились в этом маленьком аду. Показав мне мой котел мою кровать, он выдал мне постельное белье и удалился. Под безмолвную ненависть всех присутствующих я кое-как разобрался со своим койко-местом, выключил свет и лег спать.
Проснулся в часов 5 утра. Горло побаливало, однако голова, по ощущениям, температурила уже не так сильно. Еще раз оглядев весь тот пи*дец вокруг меня, я понял, что хочу как можно быстрее свалить отсюда. Облупленные стены, кровати, которые, казалось, вот-вот развалятся, тараканы, бегающие по потолку – всё это действовало лучше любых парацетамолов, заставляя забывать о том, что ты вообще когда-то чем-то болел.
В 6:30 в палату зашел тот самый блатной больной, который расталкивал всех и раздавал градусники. Те, у кого наблюдалась повышенная температура, отмечались в специальном журнале. Мне записали «37.6». В 7:00 прозвучала команда «Отделение, подъем!». Я, привыкший в учебке все делать быстро, подорвался и начал выбегать в коридор, но вовремя обратил внимание на «старослужащих» своей палаты. Никто из них даже не шелохнулся. Ладно, подумал я, вышел в коридор, дошел до туалета, и, так и не встретив никого из пробуждающихся, вернулся в палату.
Там уже постепенно все начали пробуждаться, доставая из потаенных мест свои сенсорные телефоны. Это меня сильно удивило: за неделю в части нам постоянно вдалбливали, что в армии телефонов ни у кого нет, и что иметь его – это смертный грех, за который вас отправят на гауптвахту и в прочие места не столь отдаленные. Однако здесь подобные телефоны были практически у всех, мне же достался мой кнопочный «тапик», который мне выдали перед отправкой в госпиталь.
Пообщавшись с некоторыми сопалатниками мне показалось, что в госпиталь отправляют только каких-то конченных люди. Их манера речи, юмор и внешний вид определяли их как гопника из самой глубинки России, которому за счастье находиться на государственном обеспечении в госпитале в ПОДМОСКОВЬЕ (!).
Тем временем, поступила команда для построения на обед. Люди из всех палат вышли в коридор и построились в одну шеренгу. Я понял, что не ошибся в определение местного контингента – все как один сочетали в себе романтический образ плохого парня с деревни. Не знаю, возможно, со стороны я выглядел абсолютно также, но эти ребята меня очень сильно напрягали.
Поели, в целом, нормально. Столовая, так как это инфекционное отделение, из которого никуда нельзя выходить, находилась прямо в отделении. Еда практически не отличалась от той, что нам давали в части, плюс ко всему не было вечной «торопёжки», когда за 5 минут надо было съесть суп, второе и чай с булочкой.
После приема пищи нужно было выйти в коридор, в котором стояла большой емкость с пластиковыми контейнерами, в каждом из которых была бумажка с фамилией больного. Помимо бумажки там находились пилюли, жаждующие оказаться в твоем организме. Я «нашел себя», выпил, краем глаза заметив, как некоторые парни высыпают себе таблетки в руку и уходят с ними в сторону туалета. Для меня тогда это казалось дикостью: чувак болеет, и при этом специально не пьет лекарства, дабы подольше не возвращаться в часть. Жесть.
В 10:00 меня вызвали на прием. Врач-терапевт, как выяснилось в дальнейшем – майор медицинской службы, послушал мои легкие и выслушал мою речь. Помимо того, что в этом отделении я увидел ад на земле, через 7 дней у меня должна была быть присяга. Майор сказал, что ничего не может поделать – минимальное время нахождения в инфекционном отделении – 10 дней. Я еще раз, более настойчиво попросил его пойти мне навстречу, сетовал на то, что у меня должны приехать родственники, и что неизвестно когда мы в следующий раз с ними пересечемся, на что этот чудесный доктор (спасибо ему огромное) предложил мне, что если в течении трех дней не будет подниматься температура и придут хорошие анализы – он меня выпишет.
Суббота уже не считалась – утром градусник выявил у меня 37.6. Таблетки в госпитале выдаются после каждого приема пищи, температура измеряется два раза в день: рано утром и вечером перед сном. Я исправно кушал, принимал лекарства, мыл руки каждые несколько часов, бесконечно полоскал нос и горло раствором фурацилина – именно такое лечение было назначено мне. Кстати, про фурацилин – им в армии лечат всё. Начиная от насморка, заканчивая грибками на ногах. И, как ни странно – эта штука реально помогает. Остальные парни смотрели на мое рвение с большим удивлением.
Утро воскресенья ознаменовалось температурой 36.4. Я не прекращал свои процедуры, и утром понедельника ртутный столбик в градуснике вновь не стал подниматься выше 36.6. Остался вторник, подумал я, и пошел мыть руки с фурацилинчиком в стакане.
Тем временем, некоторые парни из палат в моих глазах вышли из образа «гопника», став более-менее нормальными ребятами, с которыми даже можно было о чем-то поговорить. Из разговоров с ними я узнал, что некоторые лежат здесь уже по две недели и больше: за ними просто-напросто не приезжали из их частей. Меня это очень напрягало, я не хотел задерживаться, особенно когда узнал, что здесь нет нормальной возможности помыться: помещение, которое называлось «баней» представляло собой огромный квадрат, в центре которого стояла ванна с краном. Никакого шланга с душем, как и горячей воды здесь не было, однако многие специально мылись холодной водой, чтобы подольше остаться в госпитале. Лично я несколько раз мыл лишь «основные места», полностью ополаскиваться ледяной водой не стал.
Утро вторника. 36.6. Здоров, как бык, подумал я и направился на прием к терапевту, куда меня уже вызвали. Свое обещание он сдержал: «Сегодня сдашь анализы, завтра результаты, если все нормально – я тебя выписываю». Анализы я сдал, и утром среды снова оказался в кабинете у майора. «Всё у тебя нормально, выписываю. Единственное, не знаю, когда за тобой приедут из твоей части», – немного расстроил меня майор. Но главное было то, что меня выписали.
Вернувшись в палату, я начал смотреть на моих еще болеющих товарищей как на врагов. Я совершенно не хотел повторить участь «блатного» медбрата, который выздоровел и заболел вновь. Мыть руки я начал еще чаще, а также не прекращал полоскать горло фурацилином. Из таблеток мне стали давать только «аскорбинки».
Обед среды – за мной не приехали. Ужин среды – приехали, но из другой части, не за мной. Я, наполняясь грустью, пошел готовиться к отбою. Лег спать, надеясь, что хотя бы завтра утром за мной приедут, присяга в субботу, и, в принципе, я должен был успеть.
Толкать меня начали где-то в половину первого ночи. Как и в первый мой день в госпитале в палате горел свет, надо мной стоял блатной медбрат, который сказал, что мне нужно собираться – за мной приехали. Я, не скрывая улыбку, максимально быстро собрал все свое имущество, перебудив при этом половину палаты (простите, пацаны), вышел из нее, получил форму и снова оказался в той самой «буханке». В 2:30 я уже ложился спать в свою кровать в роте, предварительно помывшись в теплой воде в казарменном душе. Класс. Утром четверга я уже проснулся вместе со своими сослуживцами.
Таким образом, в госпитале я провел пять полных дней. Каличем я так и не стал, многие удивились моему скорейшему возвращению, а я так и сказал, что в этом месте долго находиться совершенно не хочется. На присягу я успел: четверг и пятница были посвящены генеральным репетициям, в субботу началось само мероприятие.
Фурацилин и парацетамол – основные инструменты военной медицины. При более тяжелых случаях внутрижопно начинают колоть антибиотики, это когда у тебя диагностируют ангину или пневмонию. При этом фурацилин и парацетамол никуда не деваются, параллельно с антибиотиками обязательно их употребление. Методы, как ни странно, действенные – выздоравливают практически все, и, как показал мой пример, при должно подходе и правильном употреблении можно выздороветь очень быстро.
Спасибо за прочтение.
Еслиб я страдал расстройством памяти,то точно подумал что этот пост написал я про себя.
Служил в 14-15 году все один в один.Даже сленг, контингент в каличке (я пошел служить после во) все один в один. Охренеть.
Мурманская обл. 08275
Очень интересное повествование, спасибо большое! ))
Спасибо. Пойду искать среди знакомых связи в военкомате, пока сыновья растут.
Насчет лечения я был в госпитале за время службы 2 раза с разными болезнями и всегда давали римантадин, а фурацилине я даже не слышал госпитале были в Краснодаре и Хабаровске
То есть теперь в казармах есть горячая вода? Да только за это Сердюкова можно было не привлекать ни к какой ответственности.
Судя по описанному, напугало именно состояние инфекционки?
Меня на тентованом камазе в госпиталь везли
Занес инфекцию в уколотый указательный палец правой руки.Палец стал размером с сардельку.Привезли в госпиталь,обкололи обезболивающим и на стол.Перед мордой поставили ширму и давай там шуровать.Но мы же любознательные,нам интересно. Подглядел.Зря.Торчит мосол,а вокруг висят ноготь,мясо и кожа. Доктора скрябают кость и разговоры разговаривают,а я не знаю то ли в обморок свалить то ли дальше поглядеть. В общем палец чутка укоротили.
Из плюсов только то, что назначили усиленный паек, суки, что для меня вообще хреновая компенсация за оральную дефлорацию метровой(по ощущениям) черной хуйней. Когда в следующий раз собирались отправить в госпиталь после половины службы ибо ангина и 39.6 поставил врачу бутылку конины купленной через контрабаса лишь бы там не оказаться.
Госпиталь ВВ МВД в Екате, нет, спасибо, я лучше останусь в роте половина которой «черные».
Отец пациента
Сегодня слушала отца пациента. Долго. Трубка у уха, а сама печатаю свои бумажки.
Когда история пошла по третьему разу, я не выдержала и спросила, правильно ли я поняла, что их сын недееспособен. И если да, оформлено ли на родителей опекунство.
Мой собеседник наконец-то отвлёкся от своего рассказа. Нет, не оформлено. «Тогда почему вы говорите о взрослом, дееспособном мужчине как о пятилетнем ребёнке? За все свои поступки он он отвечает сам». Кажется, мой ответ отцу не понравился. Он быстро спросил, когда ещё можно позвонить, что передать и попрощался. Очень удачно, меня как раз звали в блок. Тот самый пациент вырвал из себя центральный катетер и попытался сбежать. Белка разворачивалась на редкость стремительно.
Кстати, моя собственная свекровь искренне считает, что поведение мужчины зависит только от одного фактора: от женщины, которая рядом с ним. Её обычный комментарий на выходки многочисленных родственников-оболтусов: «А что же ему делать, ему ведь так не повезло с женой!» Помните, в Аббатстве Даунтон графиня Грэнтом сказала про великовозрастного сынулю: «Он мужчина, а они не имеют прав!» Что-то есть в этом отвратительное, не находите?
В Москве недовольный лечением мужчина напал с ножом на врача в стоматологии
Мужчина напал с ножом на врача стоматологии на севере Москвы, врач находится в тяжелом состоянии. Об этом ТАСС сообщил источник в правоохранительных органах.
Сейчас по данному факту проводится проверка.
Хроническая боль
Хроническая боль невыносима. И не только для самого больного. Не достаточно обезболить. Нужно дать гарантию того, что боль и дальше будет под контролем.
Женщина, 50+, атеросклероз артерий ног, перенесла множество операций на артериях. Кроме этого перенесла инфаркт миокарда, стентированы коронарные артерии. Естественно, на фоне сахарного диабета. К сожалению, снижения болевой чувствительности, характерного для диабета, у неё не произошло. Боль постоянная и мучительная.
Последняя операция осложнилась массивным кровотечением. Остановили, восстановили, выписали. Сейчас её беспокоит 2 вещи: БОЛЬ в ступне и голени и небольшое потемнение первого пальца и пятки. В поликлинике хирург три дня кормил её трамадолом, а затем направил в стационар, пообещав, что у нас сделают очередную операцию и спасут ногу.
Если вы думаете, что ей не понравилось именно у нас, ничего подобного. Жалобы на два предыдущих стационара, где ей сделали большинство операций, уже лежат во всех возможных инстанциях. Мы жалоб тоже явно не избежим, нечего даже пытаться.
Знаете, это реально тяжело. Просто находиться рядом с таким пациентом. Хочется ввести седатики, чтобы спала до самого перевода. Мне очень хотелось сбежать не просто из палаты, но вообще из отделения. Как там выжили три её соседки, представить не могу. И это всё при полном отсутствии боли! Что же происходит, когда боль возвращается.
Жалко её ужасно. Находиться рядом с ней тоже ужасно. Она никому не верит, во всех видит врагов, готова драться за то, что ей и так готовы дать. Грустно всё это.
* Коллатерали — боковые или обходные пути кровотока, ветви кровеносных сосудов, которые обеспечивают приток или отток крови помимо основного сосуда (кровеносного ствола) при его тромбозе, эмболиях, сдавлениях кровеносных сосудов, при их перевязке и облитерации. Кровообращение может восстановиться при развитии коллатерального кровотока и шунтов, или при реканализации тромбированных сосудов. Замещающее кровообращение возникает в любом месте организма, в том числе в коронарных артериях сердца.