Что такое ленточка на войне в чечне
«Контрактников и офицеров сразу расстреливали» Последний и решающий бой за Грозный глазами российского солдата
Это текст из цикла «Ленты.ру» к 25-летней годовщине чеченской войны. Остальные тексты цикла читайте ЗДЕСЬ.
Операция «Джихад»
В конце мая 1996 года, спустя месяц после ликвидации Джохара Дудаева, президент России Борис Ельцин и новый лидер чеченских сепаратистов Зелимхан Яндарбиев подписали в Кремле соглашение о прекращении боевых действий в Чечне с 1 июня.
Когда чеченская делегация была в столице, Ельцин слетал в мятежную республику, где объявил солдатам: «Война кончилась. Вы победили». Прямо на броне БТР президент подписал приказ о досрочной демобилизации отслуживших в горячих точках.
Тем не менее перемирие оказалось недолгим и неоднократно нарушалось обеими сторонами. Вскоре боевые действия в Чечне продолжились с новой силой, а российские регионы сотрясла серия терактов.
Фото: Дмитрий Донской / РИА Новости
Завязались жестокие бои. Обе стороны понесли значительные потери, однако к 13 августа, по словам Трошева, федеральным войскам удалось выправить положение. Были разблокированы несколько КПП и большинство блокпостов. Как следствие, сепаратисты сами оказались в кольце.
Боевики оказались в трудном, даже безвыходном положении. В течение недели после начала боев к городу стягивались войска, блокируя Грозный с внешней стороны
Командующий российской группировкой генерал Константин Пуликовский потребовал от боевиков сдаться в течение 48 часов. По истечении срока ультиматума он обещал бросить против бандитов «все имеющиеся в его распоряжении огневые средства, в том числе авиацию и тяжелую артиллерию». Однако прибывшие в Чечню секретарь Совета безопасности России Александр Лебедь и бизнесмен Борис Березовский критически отнеслись к ультиматуму и вступили в конфликт с военным командованием.
Начались мирные переговоры Лебедя и Масхадова. 31 августа 1996 года они закончились подписанием Хасавюртовских соглашений, которые многие ветераны федеральных сил считают предательством и капитуляцией армии в почти выигранной войне.
«Они вели по нам огонь, нам же команду не давали»
Александр Титов, бывший военнослужащий внутренних войск МВД, во время последнего боя за Грозный — командир гранатометного отделения:
Меня призвали в 1995 году в Башкирии. Попал в воинскую часть Лабинска в Краснодарском крае. Полгода провел в учебке, а в декабре нас кинули на Кавказ, в Чеченскую Республику.
Около девяти месяцев мы стояли в горах в Урус-Мартановском районе, село Рошни-Чу. Однажды поехали на учения и попали на мину. Подорвалась именно та бээмпэшка, на которой сидел я. Взрывной волной нас откинуло в поле. Командира нашего, старшину, сильно контузило. Его потом увезли. А нас раскидало, минут 30-40 мы приходили в себя. Но обошлось. Поставят такую мину мирные жители? Вот и я сомневаюсь.
Были и перебежчики, уходившие к чеченцам и обращавшиеся в ислам. Когда мы еще стояли в горах у Урус-Мартана, несколько человек сбежали из моей роты. Обкурились там или водки не хватило — поехали за добавкой на БМП. Их было трое. И пропали. Бээмпэшку потом нашли. Двое в итоге вернулись и попали под трибунал. А один остался. К этому парню потом приезжала мать. Он от нее отказался и возвращаться домой не захотел. Ходили слухи, что он потом женился на чеченке и стал своим. Не знаю, живой ли сейчас.
В июле 1996-го пришел приказ о выводе. И мы вернулись на Кубань. Признаться, вздохнули с облегчением. Нам пообещали отпуска, начали их распределять, готовить списки.
Мы собрались по-быстрому. Вся наша часть выехала туда своим ходом. Это был самый конец июля или первые числа августа. При подходе к городу подверглись обстрелу боевиков. Прибазировались мы к 101-й бригаде (101-я Особая бригада оперативного назначения ВВ МВД России понесла тяжелые потери при нападении боевиков на Грозный в августе 1996 года, но не сдала ни один из контролируемых объектов — прим. «Ленты.ру»).
В общем, 6 августа 1996-го я был в Грозном. Знаю, что группы боевиков находились в городе и до этого наступления.
Фото: Karsten Thielker / AP
В источниках можно найти разные данные о соотношении сил. Пишут, что группировка федеральных войск в Грозном превосходила незаконные вооруженные формирования в несколько раз. Мол, наших шесть тысяч, а боевиков то ли 850, то ли 2000. Мне сложно оценивать, соответствует ли такая информация истине. Могу лишь сказать, что наша часть была там в полном составе. Еще были подразделения 101-й бригады, танкисты. Боевиков тогда никто не считал. Шла война… Возможно, нас действительно было больше.
Бои не прекращались ни на день. Мы зачищали один-два квартала и возвращались на базу, в 101-ю бригаду. Кто-то оставался в городе на дежурстве. Держали кольцо обороны, чтобы не пропустить боевиков.
В те дни Грозный представлял собой страшную картину. Все было развалено и разбито. Кругом дым. Можно сказать, не было ничего живого. Относительно целые дома припоминаю только в частном секторе. Но и они стояли обстрелянные. А многоэтажки сильно пострадали все
Спали мы где придется. Питались в те дни по принципу «что найдем, то и покушаем». Можно сказать, пропитание добывали себе сами. Огурцы в огороде, например. Приходит приказ: зачистить столько-то кварталов в сторону площади Минутка. Мы выдвигаемся. Командир говорит: «Видишь коттедж? Заходите». Мы с бойцами идем. Занимаем позиции на разных этажах и ждем.
Фото: Игорь Михалев / РИА Новости
Боевиков я видел своими глазами. Точно не знаю, были ли среди них арабы, о которых так много говорят. Как распознать в бою, кто он по национальности? А выяснять как-то не хотелось. На мой взгляд, там были представители разных наций. Очень много было снайперов с Украины, биатлонисты-наемники. В основном женщины. Сам я их не видел, но знаю, что они там были.
Сложно оценивать, каких результатов в плане зачистки мы добились до приказа о прекращении боевых действий. С нашей стороны точно были очень большие потери (по официальным данным, 494 человека — прим. «Ленты.ру»). Это я видел сам.
По Грозному ездила машина Красного Креста, собирала трупы. Их складировали штабелями в 101-й бригаде. До отправки они там так и пролежали, гнили… Пока обследуют, пока опознают. Потом увозили. Сколько погибло боевиков, я не знаю. Думаю, тоже немало
Думали ли иначе офицеры? Нам они свое мнение не докладывали. Но было среди них два-три человека, кому можно было довериться. Проверенные. Думаю, мнения тогда разделились. Одни были рады возможности покинуть Чечню, другие хотели воевать до победного конца.
Фото: Georges DeKeerle / Sygma / Getty
К мирной жизни привыкал долго и сложно. Честно говоря, первое время сидел на стакане, как и почти все остальные. Работы в Башкирии нет, колхозы все развалились. Везде тотальная разруха. Психика нарушенная. В общем, пил до тех пор, пока не встретил будущую жену. В 1999 году она приехала к бабушке в гости из Сургута. Она направила меня на истинный путь. Шесть лет мы прожили в Башкирии, затем перебрались в Сургут. У нас дочери, все хорошо.
Фильмов о чеченской войне я не избегаю. Смотрю и «Чистилище» Александра Невзорова, и «Грозовые ворота», и «Блокпост». На мой взгляд, более чем наполовину все так и было. Есть и вымысел, конечно, но в целом все сходится. Сужу по тому, что видел за проведенные в Чечне девять месяцев. И головы отрезали, такое было.
Очень печальна судьба Евгения Родионова. (Пограничник Родионов в 1996 году попал в плен к боевикам полевого командира Руслана Хайхороева и был убит при отступлении бандитов из Бамута. Считается, что Родионова обезглавили за отказ снять нательный крестик, обратиться в ислам и воевать против федералов. Родионова многие православные верующие почитают как русского воина, не отрекшегося от веры и ставшего мучеником — прим. «Ленты.ру».) Меня не слишком удивляет, что из всех убитых ветеранов Чечни посмертно он приобрел, возможно, наибольшую известность. Такой у него был характер. Ближе к Богу Евгений жил. Не пошел на поводу у бандитов, не стал снимать крест. Сильно верующий человек был. Настоящий, мужественный. Но, как я уже сказал, бывали и обратные случаи.
Обиды на высших командующих, плохого отношения к ним лично у меня нет. Зато есть вопросы к правительству. Не можем сейчас добиться никаких льгот. Все поотменяли. В военном билете написано: возраст выхода на пенсию рассчитывать по формуле один за три. Грубо говоря, один год человек провел на войне — значит, должен уйти на пенсию на три года раньше. На деле же такого нет! Это относится только к контрактникам. Почти нет и санаториев для ветеранов, а нас 1 миллион 600 тысяч человек. Уровень бесплатной медицины крайне низок — скотину лучше лечат. Между тем реабилитация очень нужна. Психика-то нарушена у всех поголовно.
Как развивались события чеченской войны, смотрите в хронологии «Ленты.ру».
«Люди просто выживали» Руины, банды и шариатские суды: как Чечня жила между двумя войнами
25 лет назад Чечня переживала сложное время: с одной стороны, только закончилась первая чеченская война, с другой — она фактически была предоставлена сама себе. 17 октября 1996 года коалиционное правительство возглавил подписавший Хасавюртовские соглашения с чеченской стороны Аслан Масхадов, который считался сторонником диалога с Москвой. Но спокойная жизнь в республику так и не пришла — в Чечне похищали людей, происходили стычки между группировками и даже публичные казни. О жизни чеченского общества в период между двумя войнами «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук, автор книг и научных публикаций по новейшей истории Чечни Аббаз Осмаев.
«Лента.ру»: Почему заключение Хасавюртовских соглашений не означало конец проблем России и Чечни?
Осмаев: Сам по себе факт подписания какого-либо договора не означает непременного решения всех проблем. Соглашения отодвигали определение статуса Чечни на 2001 год. На мой взгляд, это означало лишь то, что российская власть никоим образом не желала отделения Чеченской Республики. Руководство, любая партия или просто человек любой страны, согласившийся на отделение от нее какой-либо части, сразу подвергает себя сокрушительной критике.
В Чечне были десятки тысяч убитых (точной цифры не существует, но пишут и говорят о 120 тысячах погибших) и полторы тысячи пропавших без вести (этих людей задерживали представители силовых структур), плюс разрушенные города и села. Одним росчерком пера эта проблема, естественно, не решалась.
Практически сразу после подписания Хасавюртовских соглашений и в Думе, и повсюду начали говорить, что это ничего не значащий акт. Покойного генерала [Александра] Лебедя выставляли в таком свете, будто он действовал по собственной инициативе, а не по поручению президента России
В тот момент центру требовалось выйти из ситуации, сохранив лицо. С этой целью и заключался договор. Следующие три года наглядно показали, что особого значения Хасавюртовским соглашениям никто не придавал.
Чечня в тот период отвечала признакам суверенного государства?
Независимость на бумаге и фактическая независимость — большая разница. Республика оставалась связана с Россией всеми кровеносными сосудами и артериями. Дорожная система-то одна. Выехать за границу, кроме как по территории России, можно было только через Грузию. Однако в то время такого пути фактически не существовало. В ходу по-прежнему был рубль. Ичкерия (запрещена в России) продолжала зависеть от российского финансирования, пенсионного обеспечения. Да, в политической области делались заявления о независимости. Но какая независимость могла быть, например, в экономике? В разрушенной республике не осталось ни одного работающего предприятия.
Аслан Масхадов и Александр Лебедь подписывают Хасавюртовские соглашения
И.о. президента Ичкерии Зелимхан Яндарбиев после Хасавюрта взял курс на исламизацию. Как это происходило?
Уже тогда за употребление спиртных напитков стали наказывать палочными ударами. С одной стороны, это была дань настроениям, царившим в республике. С другой — власти надеялись, что арабские страны оценят нововведения и окажут помощь
Однако надо понимать, что отношения арабского мира с СССР и затем с Россией строились и продолжают строиться вовсе не на признании независимости одного из субъектов. Ни одна арабская республика не пойдет на то, чтобы портить отношения с Россией из-за какой-либо ее части, как бы она ни называлась.
«Традиционный ислам или ваххабитского толка — надо было выбирать»
В отличие от Яндарбиева, Масхадов в 1996-м хотел строить светское государство. Ичкерия действительно в какой-то момент оказалась на грани гражданской войны?
Да, некоторая поляризация в обществе присутствовала. Но до серьезного конфликта бы не дошло. Тот же Масхадов жестко против исламизации не выступал. Еще [первый президент Ичкерии Джохар] Дудаев говорил: «Если нас признают, мы пойдем по светскому пути. Но чем больше будет давление, тем сильнее станем склоняться к исламу». Это было как бы предупреждение.
Когда у тебя не получается построить то, что ты хочешь, приходится выбирать направление, где тебя больше поддержат. Нет работы, нет зарплаты, много проблем. Что может консолидировать в такой ситуации? Политики считали — ислам. Есть ислам традиционный, есть ислам ваххабитского толка. Надо было выбирать: будем ли наказывать за воровство отрубанием рук, введем ли раздельное обучение для мужчин и женщин и так далее. Еще во времена Кавказской войны чеченское общество не особо воспринимало жесткую исламизацию, а уж за годы советской власти выросли поколения людей… Да, они совершали необходимые обряды. Но идти в сторону, условно, «афганизации» мало кто был готов. Если между группировками и случались стычки, то они были вовсе не за чистоту ислама. Элементарная борьба за власть.
Казалось бы, кто может сильнее желать исламской республики, чем муфтий Ахмат Кадыров. Однако и при Дудаеве, и позже он отмечал: «Мы еще не готовы». Ислам — это не черные знамена, хиджабы, теракты и прочее. Хотелось бы напомнить характеристику Аллаха в одной из основных сур Корана: «Аллах — милостивый и милосердный». Вот с этой позиции и надо подходить к исламу. Каждый политик или политическая группа понимают ислам по-своему. В результате мы получаем людей, которые взрывают мечети или взрываются сами…
Оппоненты обвиняли Масхадова в проведении пророссийской политики. По делу?
Это одна из форм политики, когда соперничающие силы обвиняют друг друга, те — в ваххабизме, эти — в пророссийскости.
Думаю, Масхадов понимал, что проблемы Чечни не решить без России. Зарплаты и пенсии Саудовская Аравия, что ли, будет платить? Политик должен исходить из того, что он может сделать в той или иной ситуации. Не надо быть полковником Советской армии, как Масхадов, или генералом, как Дудаев, чтобы понимать масштабы России и ее политику
К тому же события 1996-1999 годов показали, что российские войска были выведены из Чечни лишь на расстояние одного перехода.
То есть в течение суток могли вернуться.
Так, в принципе, и получилось. А современные артиллерийские системы, как известно, могут обстреливать территорию с большой дистанции. На мой взгляд, Масхадов исходил из тогдашнего положения вещей: есть Россия и есть Ичкерия, признанная только талибами (запрещены в России) и правительством [первого президента Грузии Звиада] Гамсахурдии. Арабские денежные мешки могли спонсировать какие-то вещи, но содержать всю республику они не станут.
Продажа контрафактного бензина в стеклянных банках
Фото: Валерий Матыцин / ТАСС
В общем, оппонентам было весьма удобно обвинять Масхадова в пророссийскости. А с кем он должен был договариваться о мире, выстраивать отношения? С Россией. Да, он совершал визиты за рубеж. Его принимали в Англии, Грузии, в других местах. А дальше вопрос опять возвращался к тому, какую позицию займет Россия.
«Женщину и двух мужчин расстреляли на площади»
Какой в то время была повседневная жизнь?
Я живу в старинном равнинном селе Старые Атаги (родина чеченского артиста балета Махмуда Эсамбаева — прим. «Ленты.ру»). Это 20 километров от Грозного, который тогда был очень сильно разрушен. Приведу такой пример. На инаугурации Масхадова в городе нашли одно-единственное здание, в котором можно было разместить людей — ДК Химиков на самой окраине. Его отремонтировали в срочном порядке. Больше ничего не было. Электричества не было. После наступления темноты даже в центре становилось жутковато. Кругом развалины, руины. Работы практически не было. Кто-то пытался продавать кирпич, сдавать металлолом, обрабатывать землю. Нефтедобыча свелась к нулю.
В межвоенный период большое распространение получила кустарная добыча конденсата. Люди опытным путем поняли, что можно вырыть яму и наткнуться на золотую жилу. Этот конденсат заливали в бензобаки и ездили. Правда, мотор долго не выдерживал. Районы Грозного покрылись такими ямами. Конденсат гоняли даже за пределы республики. При этом случались пожары, люди получали ожоги, погибали.
Люди в тот период просто выживали… В частном доме можно принести дрова, воду и растопить печку. А в многоэтажках коммунальные системы давно не функционировали
Зато приступили к работе школы и вузы. Я сам преподавал. Люди соскучились по миру. Другое дело — насколько полноценной была эта учеба… В Старых Атагах три школы. Они действовали и в первую войну, и во вторую. Закрывались только на время зачисток.
Там, где сохранились здания поликлиник и больниц, они работали. В Старых Атагах это было. В Грозном же, надо отдать должное электрикам и газовикам, они сделали все возможное, причем фактически голыми руками. Но самое главное, считаю, делали наши учителя и медики. От них зависела жизнь людей и их будущее.
Наказание чеченца за употребление алкоголя
Танцевальные ансамбли и театры функционировали. Ездили по райцентрам и селам. Культурная жизнь продолжалась, хотя было трудно. Проводили конные состязания, скачки. Отмечали праздники. Помню, в декабре 1996 года состоялся «огонек» с участием полевых командиров. Праздновали и 9 Мая, и День независимости Ичкерии 6 сентября. А 12 мая 1997-го был объявлен выходным днем в честь подписания с Россией договора «О мире и сотрудничестве». Религиозные праздники — как мусульманские, так и христианские — тоже были выходными днями.
Почему не работал договор «О мире и сотрудничестве»?
Он вытекал из Хасавюртовских соглашений. Полагаю, при подписании документа никто из российского руководства не собирался его выполнять. Им требовалось выиграть время, чтобы окончательно решить вопрос с сепаратистскими настроениями.
Чечня была похожа на осажденный лагерь?
Нет, свободно выезжали в сопредельные регионы. Например, пенсии оформляли в Ингушетии или в Ставропольском крае. На границах стояла таможенная служба. Кстати, еще при Дудаеве аэропорт спокойно принимал самолеты из других республик. И целые регионы приезжали отовариваться: у нас были очень дешевые товары, привезенные из Ирана, Китая и других стран.
Какие приговоры выносил шариатский суд?
Большим шоком стало, когда на площади Дружбы народов в сентябре 1997 года впервые была проведена публичная казнь. По уголовному делу расстреляли женщину и двоих мужчин. Смертные приговоры суды выносят и в других странах. А тут казнь состоялась прямо в центре города, при большом скоплении народа.
«Ахмат Кадыров не хотел новой войны»
Сразу вспоминаются «Место встречи изменить нельзя», «Ликвидация»…
Всех не проконтролируешь. В Чечне тогда начались похищения людей — одних для обмена, других ради выкупа. Это создавало республике крайне негативный образ. Было много историй с похищениями журналистов.
В адрес Масхадова посыпались обвинения: власть ничего не контролирует. За редким исключением расследования по этим делам не были доведены до конца. Не назывались и имена организаторов и заказчиков
Поэтому в мутной воде послевоенной Чечни многие пытались ловить политическую и экономическую рыбку. Использовали ситуацию.
Масхадов действительно контролировал не всю республику?
Ему противостояли ваххабитские группировки. Властью практически не контролировался Урус-Мартан, где находилась группа братьев Ахмадовых. Период правления Масхадова — это постоянный поиск компромиссов. Уже после создания шуры (совета — прим. «Ленты.ру») в 1999 году стали говорить, что он потерял полномочия, исчерпал себя. Но в начале-то все признали президентские выборы, в том числе Россия, от которой прилетал [Иван] Рыбкин (секретарь Совбеза России — прим. «Ленты.ру»).
На выборах Масхадов набрал почти 60 процентов голосов. Кто за него голосовал?
Те, кто был измотан войной, смертями, разрушениями и хотел мира. Масхадов говорил о мире, не упрекая других, поэтому и победил. Он умел разговаривать — спокойно, понятно, ни на кого не перекладывая ответственность. Плюс в начальный период очень большую поддержку ему оказывал Кадыров-старший. Накануне выборов именно муфтий заставил всех подписать документ о том, что голосование пройдет честно, его результаты признают все и не станут оспаривать.
Ближе ко второй войне Масхадов занял несколько другую позицию. Тогда Кадыров-старший от него отошел в оппозицию. Он очень не хотел новой войны. Считал, что с вторжением боевиков в Дагестан начнется очередной виток конфликта.
В одной из своих статей вы пишете, что спецслужбы России, скорее всего, знали о намечавшемся вторжении в Дагестан.
Это только мое предположение. Наша республика — 170 на 100 километров. Здесь невозможно скрыть отряд даже в 200-300 человек. Скажем, в годы Великой Отечественной войны в штабах вермахта работали внедренные агенты, равно как и немцы имели здесь своих людей. Неужели в республике, которая в течение 150 лет находилась в составе России, не было людей, сообщавших информацию? Считаю, это просто смешно.
Локальные столкновения происходили и до августа 1999 года?
Да. В основном на границе. То пост не там поставили, то еще что-то. Но до вторжения в Дагестан ничто не предвещало большой войны. Кстати, в их армии дагестанцев было больше, чем чеченцев. Для российских властей вторжение в Дагестан подоспело как нельзя вовремя. Теперь перед лицом мирового сообщества можно было выступить в роли защищающегося. Так это и подали.
«Лента.ру» продолжает цикл статей о первой чеченской войне. Федеральные войска вошли в Чечню 11 декабря 1994 года — начались боевые действия, которые продлятся больше полутора лет, унесут и искалечат десятки тысяч жизней. «Лента.ру» поговорила с солдатами и офицерами, которые были в Чечне с 1994 по 1996 год, чтобы узнать, как готовился штурм новогоднего Грозного, что помешало быстрой и победоносной операции и почему они не считают завершение войны победой.
Этот текст из цикла «Ленты.ру» к 25-летней годовщине чеченской войны впервые был опубликован 11 декабря 2019 года. Теперь он публикуется повторно. Остальные тексты из цикла читайте ЗДЕСЬ
«Семьям не сообщалось, куда и зачем мы летим»
Владимир Борноволоков, бывший замначальника оперативного отдела 8-го армейского корпуса:
Можно было догадаться, что на Кавказе скоро начнется война. Проблемы были не только в Чечне, но и в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии. Формировались группы националистов. Через Грузию им подбрасывались силы и средства. Были и такие грузинские спецотряды Мхедриони, которые уже тогда подготавливали американские специалисты. Они также забрасывались в Россию. В Чечню, в частности.
Шли разговоры об однозначном отделении Чечни от России, происходили этнические чистки, в ходе которых русских выгоняли из квартир, вынуждали уезжать, а порой и убивали.
Лев Рохлин возглавил 8-й корпус летом 1993 года. У предыдущего руководителя главная установка была на то, чтобы не происходило никаких ЧП, а Лев Яковлевич сделал акцент на боевую подготовку личного состава. В 1994-м наш корпус вообще почти не покидал полигонов. Усиленно готовили разведчиков, артиллеристов и танкистов.
В конце октября я уезжал на похороны матери в Липецк, а когда вернулся в Волгоград, то в нашей так называемой черной комнате уже начали создаваться планы под выполнение вероятных задач. Мы предполагали, что корпус будет направлен в Дагестан. Может быть, будет прикрывать границу с Чечней. О штурме Грозного, конечно, никаких предположений не было.
Российские военнослужащие в 40 километрах от Грозного, 14 декабря 1994 года
Фото: Александр Земляниченко / AP
Сели в Махачкале. В аэропорту было темно. Нам сказали пригнуться и бежать куда-то за пределы аэродрома. Оказывается, в тот момент его эвакуировали из-за сообщения о минировании. Оттуда мы сразу отправились в Буйнакск, в 136-ю мотострелковую бригаду. Всю ночь клеили карты тех районов, куда именно мы пойдем. Оперативное управление военного округа определило, что местом сосредоточения корпуса в Дагестане должно было стать место к северо-востоку от Кизляра, окруженное чеченскими селами.
Поехали в Кизляр, чтобы осмотреться. Как позже выяснилось, по дороге мы должны были попасть в засаду, но с противником так и не встретились, так как добирались какими-то чуть ли не козьими тропами. В Кизляре разместились в военкомате. Там нам посоветовали, вопреки указанию окружного начальства, сменить район сосредоточения корпуса в целях безопасности. В итоге остановились в совхозе Тихоокеанского флота, который находился к юго-востоку от Кизляра. Осмотрели его и составили кроки (наброски) маршрутов для подразделений. А 1 декабря в Кизляр из Волгограда прибыл первый эшелон.
Дальше мы уже планировали боевые действия и продвижение по Чечне. Округ поставил корпусу задачу продвигаться на Грозный по маршруту через Хасавюрт. Мы его изучили. Начальник разведки Николай Зеленько лично по этому маршруту проехал и убедился, что наши части там уже поджидали подразделения противника. Конечно, нужно было определять другой путь. Но мы уже старались его сохранить в тайне. Рохлин даже перед самым выдвижением провел совещание с руководством Кизляра и Хасавюрта, где показал им ложную карту и попросил их обеспечить проводку колонны.
Выдвинувшиеся туда для этих целей подразделения внутренних войск были остановлены женщинами. Солдат избивали, применять силу военным было запрещено.
А наш корпус в итоге пошел к Толстой-Юрту через ногайские степи. По ночам контролировали солдат, чтобы костры не жгли, чтобы не было никаких ЧП, ведь шли с боеприпасами.
Наладили движение колонн с боеприпасами из Дагестана. Скапливали их там же, в Толстой-Юрте.
В сам Грозный мы должны были входить с востока, а пошли с северо-востока. Старались продвигаться там, где нас меньше всего ждали. Строго под прикрытием артиллерии, а не кавалерийским наскоком, как это делали другие группировки, наступавшие на столицу Чечни.
В результате, когда начались уже серьезные бои, только у нас, по сути, сохранилась связь с тылами и полноценное управление. В первых числах января, уже в городе, к нам стали прибиваться подразделения из других группировок. Нашему рохлинскому штабу было передано управление всеми силами, штурмовавшими Грозный.
Солдаты на привале в Хасавюрте. Январь 1995 года
Фото: Юрий Тутов / РИА Новости
«Ты что, тут войну настоящую решил устроить?»
Николай Зеленько, бывший начальник разведслужбы 8-го армейского корпуса ВС России:
У нас было взаимодействие с представителями дудаевской оппозиции. Они ходили с нашими разведгруппами в качестве проводников. Но никаких фамилий я называть не стану — многие из них до сих пор живы, поэтому не стоит.
Я прилетел в Дагестан с оперативной группой за десять дней до ввода войск в Чечню. Тогда уже все было понятно. Лично проехал посмотрел маршрут, по которому должен был продвигаться корпус. Это была моя инициатива. Нашел человека, внешне похожего на меня, у которого брат живет в Грозном. Я взял его «Ниву», созвонился с братом, чтобы тот был в курсе, и поехал один.
Только один человек знал, куда я поеду, так что никакой утечки не произошло. По дороге меня несколько раз останавливали дудаевцы: проверяли документы, расспрашивали, кто и куда. Один раз даже позвонили этому человеку в Грозный.
Я своими глазами увидел орудия, которые уже базировались во встречных селах. Нас ждали. Сама дорога представляла опасность: с одной стороны Терек течет, а с другой — горные склоны.
Когда вернулся и доложил командиру 8-го корпуса Льву Рохлину, что войска должны идти другим путем, то был сперва послан куда подальше. Тогда я сказал, что рапорт прямо сейчас напишу на увольнение, так как не хочу делить ответственность за гибель наших солдат и офицеров.
Подготовил новый маршрут, проехал его. Помню, как мы вместе с Рохлиным подошли после совещания к [министру обороны Павлу] Грачеву. Тот увидел, что я в форме десантника, спросил, где служил, а потом взял и написал на карте с новым маршрутом: «Утверждаю». Дорога проходила через ставропольские степи, и мы, в отличие от других группировок федеральных войск, не потеряли до выхода на исходные позиции возле Грозного ни одного человека.
Как выяснилось, наше высокое командование не очень заботилось о конспирации. Помню, замкомандующего военным округом генерал-лейтенант [Сергей] Тодоров собрал все оперативные группы и пригласил гаишников местных, чтобы они сопровождали колонны. Я тогда поругался с ним. Зачем, говорю, нам гаишники? Через два часа все маршруты будут у Дудаева! Он мне кричал в ответ: «Я тебя отстраняю! Я тебя выгоняю! Уволю из армии!»
Я не знаю, почему другие корпуса не подошли к изучению маршрутов столь же пристально. А что я мог сделать? Доложил в разведуправление об увиденном в республике. Все рассказал и показал. Попросил детальную карту Грозного со схемами подземных коммуникаций, но не оказалось такой у разведуправления, представляете?
В окрестностях села Толстой-Юрт. Январь 1995 года
Фото: Юрий Тутов / РИА Новости
Никто нам сверху никак не помогал. Никакого взаимодействия между подразделениями налажено не было. Военачальники разных уровней не придавали большого значения всей этой операции. Думали, сейчас войска зайдут, и там, в Чечне, все испугаются. Руки вверх поднимут — и все. Не было даже достаточного запаса боеприпасов. Рассчитывали на какую-то кратковременную прогулку.
Сейчас уже все знают высказывание Грачева о готовности навести порядок в Чечне одним парашютно-десантным полком. Теперь кажется, что этим легкомысленным заявлением нельзя охарактеризовать всю подготовку к операции, мол, «не перегибайте». Но, похоже, все так и было. Как сформулировал проблему министр, так подчиненные к этой проблеме и относились. Рохлина тогда гнобили за то, что он боеприпасов завез несколько эшелонов: «Ты что, тут войну настоящую решил устроить?» А потом, в Чечне, из других группировок к нам приходили за патронами.
А тут Рохлин решил привести корпус в боевое состояние. За полгода до декабря. О Чечне еще разговора не было, но ощущение, что-то будет на Кавказе, возникало. Убрал я замполита батальона, еще пару человек. И начали по-настоящему заниматься чем положено. В результате и разведчики, и весь корпус показали себя в бою более чем достойно. Хотя ветеранов Афгана и участников других вооруженных конфликтов у нас почти не было.
Настоящие проблемы с личным составом у нас начались потом, когда на место погибших и раненых стали присылать кого попало. Лишь бы отчитаться, что прислали. Вообще, корпус — это все же звучит громко. В Чечню под началом Рохлина зашло меньше двух полнокровных полков — около двух тысяч человек. Плюс группировка артиллерии. Техники не хватало. У нас танковый батальон составлял всего шесть или семь танков. Усиливали мы его уже броней, добытой в Толстой-Юрте. А разведбат заходил в Чечню вообще на «уралах».
Первый бой у нас произошел 20 декабря. Наши разведчики должны были захватить мост, по которому затем в семь утра планировал пройти парашютно-десантный полк в сторону Грозного. Я поехал с ними. Задачу выполнили. Стали ждать десантников. В семь часов их нет, в восемь — тоже. А боевиков было много. Они стали долбить по нам.
Появились первые раненые, а приказ был артиллерией не отвечать. Там два танка было у нас. Я приказал прямой наводкой завалить два ближайших дома, из которых по нам стреляли из оборудованных пулеметных гнезд. Ненадолго стало чуть легче дышать.
Однако полка ВДВ все еще не было. Десять утра. Мы все еще под огнем. Передал командование замкомдиву, а сам взял группу и решили обойти с тыла тех, кто по нам лупил. Только начали спускаться к броду, как автоматной очередью мне прострелило ногу. Из боя я вышел. Попал в госпиталь.
А полк в результате подошел только через двое или трое суток.
Митинг против ввода войск в Чечню. Ингушетия, 10 января 1995 года
Фото: Юрий Тутов / РИА Новости
«Приставляют к затылкам пистолеты и стреляют»
Дмитрий, (имя изменено по просьбе героя) Москва:
В тот период моей жизни мы с семьей спешно покидали нашу родину — республику Узбекистан. Происходил распад Советского Союза, в острую фазу вошли межнациональные конфликты, когда узбеки пытались гнать оттуда все другие национальности — в том числе, если знаете, в Фергане случилась резня из-за десантной дивизии, которая стояла там. Случился конфликт, убили нескольких десантников, а им дать отпор не разрешили.
Все это докатилось и до Ташкента, где мы жили. В 1994 году я в возрасте 17 лет был вынужден уехать в Россию. Отношения с местным населением тоже не сложились — ведь мы были чужими для них. Приехали мы — два молодых человека и наш отец. Вы понимаете, что такое вынужденные переселенцы, — это максимум сумка. Ни телевизора, ничего. Я в первый раз услышал о том, что в Чечне происходит, от парня, который приехал оттуда после прохождения службы, — он там служил в подразделении специального назначения. Говорить без слез об этом он не мог. Потом у нас появился простенький телевизор, но то, что по нему говорили, не совпадало с тем, что там действительно происходило.
По телевизору говорили о «восстановлении конституционного порядка», а потом показывали съемки, насколько я понимаю, даже не того периода, а более раннего, когда люди выходили на митинг, против чего-то протестовали, требовали. Я так понимаю, это был примерно период выборов Джохара Дудаева. Они показывали только то, что было выгодно российской пропаганде — оппозицию, что она чем-то недовольна.
Когда начали официально вводить войска, я как раз должен был туда призваться, но у меня не было ни гражданства, ни регистрации — все это появилось спустя лет десять только. В итоге я был все же призван — без гражданства, без регистрации — для «восстановления» этого самого «конституционного строя» в Чеченской республике.
На новогодний штурм Грозного я не попал, хотя по возрасту должен был быть там. Но наши военкоматы несколько побоялись только что приехавшего человека захомутать и отправить. Они сделали это позже, спустя четыре месяца.
Ничего я и тогда не знал. Вы представляете бойца, находящегося в армии, за войсковым забором — какие газеты, какой телевизор? Телевизор на тот момент покупало себе само подразделение. Когда мы только прибыли, я был в учебной части, к нам пришел командир и сказал: «Вы хотите телевизор смотреть — вечером, в личное время? — Да, хотим! — Так его надо купить! Поэтому пока вы не накопите на телевизор всем отделением, телевизора у вас не будет». Как выяснилось, ровно за день до нашего прибытия телевизор, который стоял в части и был куплен предыдущим призывом, командир увез к себе домой.
В общем, приехали мы в Чечню в феврале 1996 года. Если бы не подготовка, которой нас подвергли в Комгароне и частично по местам службы (я за этот период сменил три воинских части), то, возможно, я бы с вами не разговаривал сейчас.
Блокпост на границе между Дагестаном и Чечней
Фото: Юрий Заритовский / РИА Новости
Мы дислоцировались в Грозном, 15-й военный городок. Как мы потом восстановили хронологию событий, начавшийся штурм плавно перемещался от Грозного к горным районам. Их [боевиков] выдавили в сторону Самашек — Бамута. За перевалом Комгарона, где нас готовили, были слышны залпы орудий. В тот момент брали штурмом Бамут и Самашки. Наш командир, который бывал там не в одной командировке, говорил нам: «Слышите эти залпы? Не будете делать то, что я вам говорю, вы все останетесь там».
В Грозном была обстановка напряженная. Местные жители буквально ненавидели российские войска. Рассказы о том, что они хотели мира, мягко скажем, — это абсолютная неправда. Они всячески пытались, как только могли, навредить федеральным войскам. У нас было несколько прецедентов, когда убивали наших бойцов, которые выезжали в город не для участия в боевых действиях.
«Не сделай мы это, сначала отвалилась бы Чечня, следом — Дагестан»
Игорь Ряполов, на момент первой чеченской — старший лейтенант, 22-я бригада ГРУ:
Это был январь 1995 года. До того, как нас туда отправили, нам было известно, что ситуация там достаточно сложная, местность полностью криминализированная. Раньше туда мотались так называемые «отпускники» — танкисты, скажем, другие узкие специалисты. Ввод войск, как я считаю, был обоснованным и оправданным. Конечно, поначалу у многих были шапкозакидательские настроения, но, скажем, я, будучи командиром взвода, понимал, что война будет долгой и серьезной. У меня за плечами была срочная служба в Афганистане, и я примерно знал, куда мы едем.
Грозный, 4 января 1995 года
Фото: Yannis Behrakis / Reuters
Мы дислоцировались сначала в Грозном, а потом в Ханкале. Местные на нас реагировали, мягко говоря, не очень хорошо, но там и русское население было, и те, конечно, были всецело за нас. Приходилось и подкармливать, и защищать, и помогать выйти.
Вообще, конечно, Грозный производил удручающее впечатление, весь заваленный трупами. Причем их никто не убирал. Разбитый город — у меня было ощущение какого-то Сталинграда. Не больше, не меньше. Море разрушенных зданий, куча неубранных убитых и с той, и с другой стороны. Ужаса я не испытывал, но у срочников, так скажем, сразу пыл поубавился. Они поняли, что это совсем не игрушки.
Когда мы вошли в Грозный, основной накал штурма уже стих. Там шла неспешная войсковая зачистка. Мы приехали и сменили роту, которая была там с самого начала. Вошли 15 января, и парни говорили нам: «У нас 46-е декабря, мы Новый год не отмечали!» С одной стороны, они были достаточно подавлены — когда из подразделения выбивают более 50 процентов, это на радостный настрой не сильно выводит. Там достаточно сложная была обстановка, и, в принципе, всех, кто участвовал в основном штурме, заменили по мере возможности. Проводили ротацию личного состава, выводили тех, кто хапнул горя.
Уличных боев при нас не было, были отдельные очаги сопротивления — снайперы, пулеметчики. Ну и разведка по тылам. Разведку часто и не по назначению использовали. По-всякому бывало. У нас была 22-я бригада ГРУ, мы занимались выявлением огневых точек и по возможности их подавлением. И общая обстановка — несколькими группами выходили в тылы по подвалам и там непосредственно выполняли задачи. В Грозном была достаточно разветвленная сеть подземных коммуникаций, которая позволяла как той стороне, так и нам более-менее передвигаться по городу.
Случались разные ситуации. Попыток к дезертирству, по крайней мере, у нас в подразделении не было. Но очень сильно нас доставали из Комитета солдатских матерей. Женщины приезжали туда и пытались забирать из действующей части своих сыновей. Зачастую ребята сами просто отказывались уезжать с ними. Они пытались объяснить: «Я никуда не уеду!» Мы им говорили: почему к чеченцам не бегают, а вы приехали его забирать? Он мужчина, это его долг!
Грозный, январь 1995 года
Фото: Игорь Михалев / РИА Новости
Хотя особых проблем со срочниками не было. Были необученные, слабо обученные. Бывало, в ступор впадали — ведь ситуация сложная, стрессовая, но потом все приходили в норму.
Если говорить о местном мирном населении — его как такового и не было. Все, кто хотел жить более-менее мирно, уже покинули республику. Там оставались либо люди, которые не могли выехать, либо убежденные сопротивленцы. Даже женщины-снайперы попадались. Например, была ситуация: выяснили, откуда примерно стреляют, вычислили дом, где жили несколько семей, и нашли винтовку в ванне под замоченным женским бельем. Моего солдата в конце мая — начале июня 1995 года на рынке 15-летняя девочка заколола спицей. Просто ткнула под мышку, через бронежилет. Проходила мимо. Толпа. Ткнула, ушла, и человек падает. Вот такое мирное население там было. В Ханкале, где мы потом дислоцировались, было поспокойнее.
Боевики говорили одно: «Это наша земля, уходите отсюда». Больше никаких других мотивов у них не было. Мы с ними общались, конечно. Были ситуации, когда им своих раненых нужно было вытащить, и те нагло по связи выходили на контакт. Полчаса — перемирие, они забирают своих, мы — своих. Все люди, все человеки, все понимают, что это и чем может кончиться.
Генералы, которые были там, входили в положение, понимали все эти ситуации. А те, кто с комиссией приезжал. Как у нас говорил командир бригады: «Приехала комиссия, все в берцах, касках и бронежилетах, а вы хоть в трусах воюйте, хоть в чем еще удобно». Война — войной, а маневры — маневрами.
Теоретически, конечно, все это можно было сделать по-другому. Но помешало то, что не смогли нормально спланировать войсковую операцию и, соответственно, понесли большие потери. Мирным путем там все вряд ли можно было урегулировать, а в военном отношении надо было просто лучше планировать. Во вторую кампанию такого не наблюдалось, там уже работали более слаженно, продуманно. Первую чеченскую я оттарабанил до конца, до 1996 года, а на вторую попал в 1999-м.
Хасавюртовские соглашения мы действительно восприняли как предательство. Месяц-другой — и все это реально можно было закрыть, как во вторую кампанию. Если первая война была вялотекущей, то тут боевиков реально выгнали в короткие сроки навсегда. Им деваться было некуда — их выбили практически со всех направлений. Граница с Грузией была закрыта, и нам оставалось либо брать их в плен, либо добивать. А тогда [в 1996-м] нас просто увели приказом. Возмущения на этот счет и среди солдат, и среди офицеров, и среди генералов было достаточно много. Все понимали, что это как если бы во время Второй мировой Жукову сказали не входить в Берлин, так как мы договорились с Гитлером.
Сейчас многие говорят, мол, эта война была бессмысленной. Но не сделай мы это, сначала отвалилась бы Чечня, следом — Дагестан. Посмотрите сами — их три года не трогали и, в принципе, они вернулись к тому же, когда началась вторая кампания. Государства там как такового не получилось. По такой логике можно дать независимость любому колхозу — он съест сам себя и начнет есть соседей.
Грозный, январь 1995 года
Фото: Yannis Behrakis / Reuters
«Осознание того, что ты в бою людей убиваешь, приходит потом»
Александр Коряков, связист, 101-я особая бригада оперативного назначения:
Призвали меня 18 декабря 1994 года. Нас привезли на сборный пункт, и когда я в него заходил, я увидел по телевизору, что наши войска введены в Чечню, ведутся боевые действия. Расскажу тебе немного предыстории: я призывался вместе с братом. Наш родственник был замкомандира дивизии. То есть, в принципе-то, я даже не был готов к тому, что туда попаду. У меня было теплое место, и год я служил в нормальной учебной части, где стал сержантом, обучал новобранцев.
О том, что там тогда происходило, честно говоря, практически ничего не знал. Да, мы знали, что идут бои, слышали, смотрели по телевизору, но я лично никогда просто об этом не задумывался.
Грозный, январь 1995 года
Фото: Юрий Тутов / РИА Новости
Осознание того, что ты в бою людей убиваешь, приходит потом. Сначала все на адреналине, на автомате. То есть ты как-то об этом не задумываешься, просто инстинкт самосохранения включается, даже у животных — а что уж о человеке говорить. Не думаешь об этом. Я солдат. Я просто был солдатом. Есть приказы и понимание, что стоит одна задача — выжить. А уж как — только от тебя самого зависит.
Офицеры, рядовые — все вместе были. Все это было неким боевым братством. Я действительно благодарен своим офицерам, прапорщикам: вот, ****, мужики были! Просто мужики, и без матов тут не скажешь. Каждому из них благодарен за то, что были с нами.
С другой стороной, с боевиками лицом к лицу мне довелось общаться, когда подписали это, ***, Хасавюртовское перемирие, эту педерастическую хрень. Встречались с ними, в хинкальной раза два пересекались, сидели вместе. Как они говорили — воевали за Ичкерию («Чеченская Республика Ичкерия» — террористическая организация, запрещенная в России, — «Лента.ру»), за родину свою (это которые местные — там ведь и наемников до хрена было). Там у них же, видишь, свой менталитет.
Конечно, никакого уважения у меня к боевикам не было. Они — сами по себе, мы — сами по себе. Я уважал тех, кто был рядом со мной, моих пацанов. У нас были многие парни прямо из Грозного, русские, которые там жили, которых согнали и которые все потеряли. У одного из пацанов из нашего батальона отца там убили. И они просто очень жестко мстили.
Давай будем перед собою честными, война-то там за что была? За нефть, за все такое прочее. За нефтедоллары. А гибли простые пацаны. Согласно политинформации, было все просто — это контртеррористическая операция, зачищаем территорию от террористов. А были они действительно террористами или нет — я никогда даже и не задумывался.
У нас потерь было не так много, а вот в разведбате — да. 190 или 180 человек погибло, уже не помню. Выжил, вернулся — и слава богу. Мы с тобой же понимаем, кому война выгодна. Она невыгодна простым людям. Кто на ней что отмыл — я прекрасно понимаю и знаю. Хотя я благодарен богу, что я там был. Теперь я каждый день как последний живу, за себя и за тех парней, кто там остался. Вот и все.