Что такое интерпретация в музыке
Интерпретация
Литература : см. пр ст. Исполнение музыкальное.
И. М. Ямпольский.
Полезное
Смотреть что такое «Интерпретация» в других словарях:
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — (от лат. interpretatio истолкование, разъяснение) 1) общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержательного знания; 2) в гуманитарном знании истолкование текстов, смыслополагающая и… … Философская энциклопедия
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — (лат.). Толкование законов. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ [лат. interpretatio толкование] истолкование, объяснение, раскрытие смысла чего л. Словарь иностранных слов. Комлев Н.Г.,… … Словарь иностранных слов русского языка
интерпретация — и, ж. interprétation f. < лат. interpretatio толкование. Истолкование, разъяснение чего л. Интерпретация текста. БАС 1. || Творческое раскрытие образа или музыкального произведения исполнителем. БАС 1. Может быть, <мне> хочется… … Исторический словарь галлицизмов русского языка
интерпретация — интерпретирование, толкование, истолкование, трактовка; освещение, словотолкование, прочтение, трактование, комментарий, истолковывание, объяснение Словарь русских синонимов. интерпретация см. толкование Словарь синонимов русского языка. Пр … Словарь синонимов
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — 1) общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержат, знания; 2) в гуманитарном знании истолкование текстов, смыслополагающая и смыслосчитывающая операции, изучаемые в семантике и… … Энциклопедия культурологии
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — [тэ], интерпретации, жен. (лат. interpretatio) (книжн.). 1. Толкование, объяснение, раскрытие смысла чего нибудь. Интерпретация законов. Интерпретация текста. 2. Основанное на собственном толковании творческое исполнение какого нибудь… … Толковый словарь Ушакова
Интерпретация — реализация смысла некоторого синтаксически законченного текста, представленного на конкретном языке. По английски: Interpretation См. также: Программные модули Трансляторы Финансовый словарь Финам … Финансовый словарь
Интерпретация — толкование, разъяснение смысла. Словарь бизнес терминов. Академик.ру. 2001 … Словарь бизнес-терминов
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — (лат. interpretatio) 1) в широком смысле истолкование, объяснение, перевод на более понятный язык; в специальном смысле построение моделей для абстрактных систем (исчислений) логики и математики2)] В искусстве творческое освоение художественных… … Большой Энциклопедический словарь
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — (лат. interpretatio толкование, разъяснение) когнитивная процедура установления содержания понятий или значения элементов формализма посредством их аппликации на ту или иную предметную область, а также результат указанной процедуры. Проблема И.… … Новейший философский словарь
интерпретация — ИНТЕРПРЕТИРОВАТЬ [тэ], рую, руешь; анный; сов. и несов., что (книжн.). Истолковать ( вывать), раскрыть ( ывать) смысл, содержание чего н. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 … Толковый словарь Ожегова
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ (В МУЗЫКЕ)
Музыкальное произведение, существующее в виде завершённой композиции как идеальный объект (в оригинальном, записанном композитором, либо отредактированном виде), с неизбежностью влечёт за собой интерпретацию и в процессе исполнения подвергается конкретному субъективному истолкованию. Вербальная характеристика интерпретации затруднена, поэтому научный анализ интерпретации ограничивается регистрацией формальных, поддающихся учёту и классификации параметров воспроизведения: чистота интонации, интонационные и динамические оттенки (см. Динамика в музыке), приёмы исполнительской техники (штрихи, атака, вибрато), темп и продолжительность звучания, отклонения от фиксированного нотной записью текста (в т. ч. агогика) и др.
При выявлении характерности данной интерпретации применяется метод сравнения с другими интерпретации того же музыкального произведения тем же исполнителем, того же музыкального произведения другим исполнителем. Богатый материал для такого рода сравнений даёт, например, исполнение «Хорошо темперированного клавира» И.С. Баха С.Т. Рихтером, Г. Гульдом, А.М. Волконским. Наиболее крупные исполнители способны создать яркие, легкоузнаваемые интерператции, которые наряду с самим музыкальным произведением приобретают непреходящее художественное значение.
К музыке, не имеющей законченного нотного оригинала, термин «интерпретация» неприменим; процесс музицирования, где значит. роль отводится стилистически выдержанной импровизации, может быть охарактеризован как создание художественного произведения в процессе его исполнения, как творческое «пересочинение» (музыка европейского Средневековья и Возрождения, некоторые виды новейшей музыки), «воспроизведение» (народная музыка, неевропейская профессиональная музыка устной традиции). См. также Аутентичное исполнительство, Алеаторика.
Интерпретация в музыке. Примеры интерпретации
В переводе с латыни интерпретация — «разъяснение». Интерпретировать можно все что угодно. Интерпретация в музыке это превращение нотного текста в уникальное творение. Работа над музыкальным сочинением есть тонкий кропотливый процесс.
Интерпретация в музыке
Примеры интерпретации в музыке нельзя описать, это надо слушать и уметь слышать. Один и тот же нотный стан, а варианты исполнения различные. Даже у одного музыканта исполнение одного произведения будет отличаться. Это зависит от многих факторов. Талант, индивидуальность, самочувствие, настрой и даже время суток — все это влияет на интерпретацию в музыке.
Художественная реализация трактовки произведения зависит от квалификации исполнителя, его формы мышления, способностей, характера, опыта, сосредоточения внимания. Индивидуальный подход музыканта к произведению создает неповторимое его звучание.
Талантливый музыкант не просто раскрывает мысли автора посредством своего восприятия, но и также показывает свою собственную творческую идею воплощения авторского замысла.
В современном музыковедении существует разграничение исполнителей. По особенности истолкования произведения они делятся на два типа.
Интерпретация в музыке
Когда исполнитель предельно точно воссоздает музыкальный текст, то тогда такой тип носит название «атрибуция». А когда вследствие собственной одержимости, эмоциональности и пылкости музыкант старается изменить нотный стан, то это «инвенция».
В случае, когда музыкант отклоняется от точного воплощения оговорок, названных в нотном тексте, то это приводит к изменению содержания композиции и дает понять о непрофессиональном понимании музыкального творения.
Так какая же интерпретация будет правильной? Существуют различные мнения по данному вопросу. Одна точка зрения гласит, что на самом деле толкований столько, сколько исполнителей их претворяют.
Вторая же заявляет, что существует всего два вида интерпретации в музыке — это правильная, или неправильная. Притом правильная трактовка только та, которая идентична задумке автора.
Интерпретация в музыке
Так что делать музыканту? Как узнать, что автор хотел сообщить своим произведением, в особенности, если он творил не в наше время?
Существует мнение, что, как только композиция написана, она уже не достояние автора, а становится принадлежностью исполнителя. Причём это убеждение присуще не только некоторой части музыкантов, но также и некоторым авторам.
Известный композитор Рихард Штраус являлся композитором с таким мнением. В случае, когда он был дирижёром, то никогда не указывал исполнителю на его определенные промахи, а всегда фокусировался на общем чувственном восприятии звучания.
Интерпретация в музыке
Несомненно, не сплошь все выдающиеся композиторы имели такую тактику. Были и такие, которые обязывали музыкантов следовать строгой трактовки произведения. Джузеппе Верди, например, в течение своей творческой деятельности, особенно в последние ее годы, даже прогонял исполнителей, которые не соблюдали точно нотный текст.
Цель исполнителя профессионально и адекватно сопоставить произведение с его творцом и промежутком времени, в котором оно написано. Музыкальная интерпретация это достаточно сложный и многообразный творческий этап.
И этот этап побуждает музыканта развивать в себе такие качества, как воображение, музыкальная память, слух, усидчивость, целеустремленность, восприятие музыки. А владение различными техническими способами и опытом исполнительской работы дает возможность музыканту с абсолютной точностью раскрыть интерпретируемое им произведение.
Интерпретация музыки
Принято считать, что проблема интерпретации в музыке возникла к 18—н. 19 века, когда в европейской музыкальной культуре в основном завершается разделение функций композитора и исполнителя. Предполагается, что именно с этого момента проявляется тот антагонизм (противоречие) между автором музыкального произведения и артистом, интерпретирующим это произведение, исполняющим.
Понятие «музыкальное произведение» предполагает определённую степень полноты отображения музыки в нотной записи. Между тем, первые попытки нотирования в европейской музыкальной культуре, возникшей ещё в Древней Греции, сводились к фиксированию лишь звуковысотной стороны.
Интерпретации в узком («исполнительская интерпретация», а также в широком («восприятие») смысле, подлежит любое произведение искусства, независимо от того, является ли оно современным слушателям, или принадлежит искусству прошлого.
Особенно важными являются различные источники для музыки отдалённых эпох, живая традиция исполнения которых прервалась. Исполнителям приходится обращаться к историческим и теоретическим исследованиям, чтобы почерпнуть в них сведения о характере и формах музицирования, принятых в ту или иную эпоху, о значениях отдалённых элементов нотации.
— объективный (воля автора доминирует);
— субъективный (для исполнителя важны и собственные мысли и чувства).
Проблема объективной и субъективной интерпретации возникла из-за противоположных психологических установок:
— интеллекта (эмоционального склада исполнителя);
— специфики и уровня развития культуры, носителем которой является исполнитель.
В процессе интерпретации воссоздается то, что было задумано композитором, но с привнесением своего личного отношения. Без этого невозможна интерпретация, в том числе и при объективном подходе.
Интерпретация предполагает сочетание и личной творческой свободы исполнителя, и исполнение композиторского замысла, зафиксированного в нотных знаках. При интерпретации важна роль ассоциаций жизненных и музыкальных. К.Н. Игумнов выделяет три вида ассоциаций:
— построение определённой смысловой концепции;
— стремление у артиста вызвать у себя настроение, выраженное в музыке;
— зрительные пейзажные представления.
Ассоциативные связи возникают и при концертном исполнении. На ранней стадии ученик подражает, копирует либо педагога, либо других музыкантов.
Интерпретация, то есть процесс истолкования музыкального произведения, представляет собой обобщение и кристаллизацию эстетических идеалов, исполнительских вариантов и стилей исполнения, характерных для своего времени, которые каждый раз преломляются через индивидуальное сознание того или иного исполнителя.
В связи с интерпретацией следует подчеркнуть, что она не сводится только к профессиональным достоинствам и мастерству исполнения, являясь выражением всех сторон личности, способность к глубокому и правдивому истолкованию музыкального произведения. Тесно связаны с мировоззрением, идеями направленности и общей культурой музыкального исполнителя.
Каждое значительное исполнение большим музыкантом вносит свои коррективы (изменения) в созданное композитором произведение. Особенно они заметны, если сочинение и исполнение произведения расходятся во времени, причём при неизменности нотного текста его интерпретация может значительно отличаться у разных исполнителей, представляя собой вариантную множественность (много вариантов) звучания данного музыкального произведения.
Благодаря временной «текучести», каждое новое исполнение у одного и того же исполнителя будет также несколько видоизменённым.
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Литература : см. пр ст. Исполнение музыкальное.
И. М. Ямпольский.
Смотреть что такое ИНТЕРПРЕТАЦИЯ в других словарях:
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
(юрид.) — в широком смысле вообще толкование законов и юридических сделок (см.), в более тесном — один из приемов этого толкования, особенно практикова. смотреть
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
интерпретация ж. 1) Процесс действия по знач. несов. глаг.: интерпретировать (1). 2) Творческое раскрытие образа, темы или музыкального произведения, основанное на собственном ощущении исполнителя; трактовка.
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
Интерпретация (юрид.) — в широком смысле вообще толкование законов и юридических сделок (см.), в более тесном — один из приемов этого толкования, особе. смотреть
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ 1) общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержат, знания; 2) в гуманита. смотреть
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ — 1) общенаучный метод с фиксированными правилами перевода формальных символов и понятий на язык содержат, знания; 2) в гуманитарном знании истолкование текстов, смыслополагающая и смыслосчитывающая операции, изучаемые в семантике и эпистемологии понимания; 3) способ бытия, к-рое существует понимая.
Выделяя самостоят, главу, посвященную И. в фундамент. исследовании «Человеч. познание, его сфера и границы», Б. Рассел подчеркивал, что к вопросу об И. незаслуженно относились с пренебрежением. Все кажется определенным, бесспорно истинным пока мы остаемся в области математич. формул; но когда становится необходимым интерпретировать их, то обнаруживается иллюзорность этой определенности, самой точности той или иной науки, что и требует специального исследования природы интерпретации. Для Рассела И. (эмпирич. или логическая) состоит в нахождении возможно более точного, опр. значения или системы их для того или иного утверждения. В совр. физико-математич. дисциплинах И. в широком смысле может быть определена как установление системы объектов, составляющих предметную область значений терминов исследуемой теории. Она предстает каклогич. процедура выявления денотатов абстрактных терминов, их «физич. смысла». Один из распространенных случаев И. — содержат. представление исходной абстрактной теории на предметной области другой, более конкретной, эмпирич. смыслы к-рой установлены. И. занимает центр. место в дедуктивных науках, теории к-рых строятся с помощью аксиоматич., генетич. или гипотетико-дедук-тивного методов. В когнитивных науках, исследующих феномен знания в аспектах получения, хранения, переработки, выяснения вопросов о том, какими типами знания и в какой форме обладает человек, как знание репрезентировано и используется им, И. понимается в качестве процесса, рез-та и установки в их единстве и одновременности. И. опирается на знания о свойствах речи, человеч. языке вообще (презумпция интерпретируемости конкр. выражения); на локальные знания контекста и ситуации, глобальные знания конвенций, правил общения и фактов, выходящих за пределы языка и общения. Процедура И. включает выдвижение и верификацию гипотез о смыслах высказывания или текста в целом, что предполагает, по терминологии когнитивной науки, «объекты ожидания»: текст И., внутр. мир автора (по оценке интерпретатора), а также представление интерпретатора о своем внутр. мире и о представлении автора о внутр. мире интерпретатора (дважды преломленное представление интерпретатора о собственном внутр. мире). Для И. существенны личностные и межличностные аспекты: взаимодействие между автором и интерпретатором, разл. интерпретаторами одного текста, а также между намерениями и гипотезами о намерениях автора и интерпретатора. Намерения интерпретатора регулируют ход И., в конечном счете, сказываются на ее глубине и завершенности.
В гуманитарном знании И. — фундаментальный метод работы с текстами как знаковыми системами. Текст как форма дискурса и целостная функциональная структура открыт для множества смыслов, существующих в системе социальных коммуникаций. Он предстает в единстве явных и неявных, невербализованных значений, буквальных и вторичных, скрытых смыслов; событие его жизни «всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов» (М. Бахтин). Смыслополагание и считывание смыслов текста традиционно обозначается двумя терминами — пониманием и И. Понимание трактуется как искусство постижения значения знаков, передаваемых одним сознанием другому, тогда как И., соответственно, как истолкование знаков и текстов, зафиксированных в письменном виде (П. Рикёр). В 19 в. переход от частных герменевтик к общей теории понимания вызвал интерес к вопросу о множественности типов И., представленных во всех гуманитарных науках. Были выделены грамматич., психологич. и истор. И. (Шлейермахер, Бекх, Дройзен), обсуждение сути и соотношения к-рых стало предметом как филологов, так и историков. Грамматич. И. осуществлялась по отношению к каждому элементу языка, самому слову, его грамматич. и синтаксич. формам в условиях времени и обстоятельствах применения. Психологич. И. должна была раскрывать представления, намерения, чувства сообщающего, вызываемые содержанием сообщаемого текста. Истор. И. предполагала включение текста в реальные отношения и обстоятельства. Дройзен в «Историке» одним из первых рассматривает методологию построения понимания и И. в качестве определяющих принципов истории как науки. Он различает четыре вида интерпретации: прагматич., опирающуюся на «остатки действ, когда-то обстоятельств»; И. ус
ловий (пространства, времени и средств, материальных и моральных); психология., имеющую задачей раскрыть «волевой акт, к-рый вызвал данный факт», и И. идей, «заполняющую те пробелы, к-рые оставляет психологич. И.». По мнению Шпета, психологич. моменты в рассуждениях Дройзена таковыми, по сути, не являются, поскольку историк сам подчеркивает, что человек как личность осуществляется только в общении и тем самым перестает быть психологич. субъектом, а становится объектом социальным и историческим. Понимающие И., направленные на него, перестают быть психологическими и становятся историческими, природа последних, однако, остается у Дройзена не раскрытой.
Существенное обогащение и развитие понятия И. произошло в филос. контексте, где ставились иные, чем в филологии и истории проблемы, а также выявлялись новые значения и смыслы И. Не принадлежа герменевтич. направлению, Ницше использовал понятие И. для принципиально иного подхода к познанию мира, названному им «перспективизмом». Рассматривая познание как волю к власти, он исходит из того, что наши потребности применяют логику, истолковывают мир с помощью «схематизирования в целях взаимного понимания», и это позволяет сделать его доступным формулировке и вычислению. Такой подход объясняет нам, почему возможно множество интерпретаций. Всегда остается «зазор» между тем, что есть мир — бесконечно изменчивый и становящийся — и устойчивыми, «понятными» схемами и логикой. Всегда возможно предложить новые смыслы, «перспективы» и способы «разместить феномены по опр. категориям», т.е. не только тексты, но сама действительность открыта для бесконечных И., а «разумное мышление есть интерпретирование по схеме, от к-рой мы не можем освободиться». Человек «полагает перспективу», т.е. конструирует из себя весь остальной мир, меряет его своей силой, осязает, формирует, оценивает, и ценность мира оказывается укорененной в нашей И. Соотношение И. и ценностей рассматривал также М. Ведер, для к-рого толкование языкового «смысла» текста и толкование его в смысле «ценностного анализа» — логически разл. акты. Вынесение «ценностного суждения» о конкр. объекте, в свою очередь, не может быть приравнено к логич. операции подведения под родовое понятие. Оно лишь означает, что интерпретирующий занимает опр. конкр. позицию и осознает или доводит до сознания других неповторимость и индивидуальность данного текста. Для истор. текстов значимо различие ценностной и каузальной И., поскольку соотнесение с ценностью лишь ставит задачи каузальному исследованию, становится его предпосылкой, но не должно подменять само выявление истор. причин, каузально релевантных компонентов в целом. Как особая проблема рассматривается вопрос об И. мировоззрения (Weltanschauung) в социологии познания Мангейма, указавшего на трудности, возникающие в связи с необходимостью перевода нетеор. опыта на язык теории, «размораживания аутентичного опыта в стынущем потоке рефлексии». Остается впечатление, что при такой И. мировоззрения теор. категории оказываются неадекватными, искажающими прямой аутентичный опыт, на к-рый они налагаются.
Наиболее обстоятельно И. разрабатывалась как базовое понятие герменевтики, начиная с правил И. текстов, методологии наук о духе и завершая представлениями понимания и И. как фундаментальных способов человеч. бытия. Дильтей, объединяя общие принципы герменевтики от Флация до Шлейермахера и разрабатывая методологию истор. познания и наук о культуре, показал, что связь переживания и понимания, лежащая в основе наук о духе, не может в полной мере обеспечить объективности, поэтому необходимо обратиться к искусственным и планомерным приемам. Именно такое планомерное понимание «длительно запечатленных жизнеобнаружений» он называл истолкованием или И, Понимание части истор. процесса возможно лишь благодаря ее отнесению к целому, а универсально-истор. обзор целого предполагает понимание частей. По Шпету, одному из первых осуществившему истор. очерк герменевтики, проблема понимания предстает как проблема рационализма, на основе к-рого должны быть показаны место, роль и значение всякой разумно-объективной И., и вопросы о видах И., в т.ч. истор. и психологической, лежат в этой проблеме. Хайдеггер дал блестящие образцы И. филол. и филос. текстов Анаксимандра, Декарта, Канта и мн. др., руководствуясь, в частности, известным еще Канту принципом «понимать автора лучше, чем он понимал себя сам». Вместе с тем он совершил «онтологич. поворот», вывел герменевтич. И. за пределы анализа текстов в сферу «экзистенциальной предструктуры понимания»; различил первичное дорефлексивное понимание как сам способ бытия человека, тот горизонт предпонимания, от к-рого никогда нельзя освободиться, и вторичное понимание, возникающее на рефлексивном уровне как филос. или филол. И. Вторичная И. коренится в первичном предпонимании; всякое истолкование, способствующее пониманию, уже обладает пониманием истолковываемого. Отсюда особая значимость предзнания, предмнения для И., что в полной мере осознается в дальнейшем Гадамером, утверждавшим, что «законные предрассудки», отражающие истор. традицию, формируют исходную направленность нашего восприятия, включают в «свершение традиций», и поэтому являются необходимой предпосылкой и условиями понимания и И. В целом в герменевтике, поскольку она становится философской, расширяется «поле» И., к-рая не сводится теперь только к методу работы с текстами, но имеет дело с фундаментальными проблемами человеч. бытия-в-мире. И. элементов языка, слова также изменила свою природу, поскольку язык не рассматривается как продукт субъективной деятельности сознания, но, по Хайдеггеру, как «дом бытия», как то, к чему надо «прислушиваться», через него говорит само бытие. Для Гадамера язык предстает как универсальная среда, в к-рой отложились предмнения и предрассудки как «схематизмы опыта», именно здесь осуществляется понимание и способом
этого осуществления является И. Временная дистанция между текстом и интерпретатором рассматривается им не как помеха, но как преимущество позиции, из к-рой можно задать новые смыслы сообщениям автора. Возможность множества И. ставит проблему истины, «правильности», гипотетичности И.; обнаруживается, что вопрос об истине не является более вопросом о методе, но вопросом о проявлении бытия для понимающего бытия. Отмечая этот момент, Рикёр, чьи идеи лежат в русле «онтологич. поворота», предлагает такую трактовку И., к-рая соединяет истину и метод и реализует единство семантич., рефлексивного и экзистенциального планов И. Он полагает, что множественность и даже конфликт И. являются не недостатком, а достоинством понимания, выражающего суть И., и можно говорить о текстуальной полисемии по аналогии с лексической. В любой И. понимание предполагает объяснение в той мере, в какой объяснение развивает понимание. Хабермас, гл. обр. в работе «Знание и интересы», критически исследовал герменевтич. подходы к И. и стремился раскрыть природу интерпретативного исследования в социальных науках. Соглашаясь с Гадамером в том, что социальные аналитики проникнуты культурно-истор. контекстом и традицией, он критикует догматическое принятие власти традиций в социальной И. Если опереться на «критическую» (рефлексивную) теорию или идеологию, нацеливаясь на обнаружение скрытых, неосознаваемых структур в ходе И., то герменевтика может стать научной формой И., претендующей на обнаружение смыслов в донаучном контексте традиций. Проблема И. обсуждалась также в дискуссии (Париж, 1981) Гадамера и Деррида, за к-рыми стоят две радикально разл. «интерпретации интерпретаций», текстов, самого языка — как «два лица Сократа» (Ж.Риссе). Деррида еще в 1967 в ст. «Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук», к-рой предпосланы слова Монтеня: «Истолкование истолкований — дело более важное, нежели истолкование вещей», характеризует два способа истолковывать истолкование, структуру, знак и игру. Первый способ: стремление расшифровать некую истину или начало, «неподвластное ни игре, ни дисциплине знака», когда сама необходимость истолковывать предстает как признак «изгнания». Второй способ игнорирует начала, утверждает игру, пытаясь встать «по ту сторону человека и гуманизма»; идет по пути, указанному Ницше, и не стремится видеть в этнографии некую «вдохновительницу нового гуманизма». Оба этих способа истолкования, несмотря на то, что ощущается их одновременность и нек-рый «двусмысленный симбиоз», делят между собой область гуманитарных наук. Их взаимная непримиримость обостряется, но еще не настало время выбора между ними, поскольку мы все еще пребываем в историчности, а также надлежит найти для них общую почву, равно как и «различание, лежащее в основе их непримиримого различия». В последующем эпистемология И. на стыке гуманитарного знания и герменевтики развивалась в направлении выяснения канонов И., ее обоснованности и неопределенности, соотношения с критикой и реконструкцией. В качестве канонов утверждались, в частности, принцип автономии объекта, его воспроизведение в целостности внутр. связей и в контексте интеллектуального «горизонта» интерпретатора (Э.Бетти). Теорию обоснования И. предложил Э. Хирш, опираясь на работы лингвистов, герменевтиков и философов науки. Выступая «в защиту автора», он выявил наиболее острые аспекты этой проблемы: если значение текста меняется не только для читателя, но даже для самого автора, то можно ли считать, что «изгнание» авторского значения текста — нормативный принцип И.; если текстуальное значение может изменяться в любом отношении, то как отличить обоснованную, верную И. от ошибочной; можно ли полагать, что не имеет значения смысл, вкладываемый автором, а значит только то, что «говорит» его текст. Последняя проблема особенно трудна для решения, т.к. авторский смысл в полной мере не доступен, а автор сам не всегда знает, что он имел в виду и хотел сказать, создавая конкр. текст. В подтверждение этого Хирш напоминает известное место из «Критики чистого разума», где Кант, размышляя о Платоне, заметил, что мы иногда понимаем автора лучше, чем он сам себя, если он недостаточно точно определил понятие и из-за этого «говорил или даже думал несогласно со своими собственными намерениями». Критически осмысливается традиц. проблема психологич. и истор. И. значений, правомерность позиций «радикального историзма», покоящегося на вере в то, что только наши собственные «культурные сущности» имеют аутентичную непосредственность для нас, поэтому мы не можем правильно понимать и интерпретировать тексты прошлого, мы их, по существу, заново «придумываем», конструируем. Не принимая этот довод, Хирш утверждает, что все понимание «культурных сущностей» не только прошлого, но и настоящего, их И. есть в той или иной степени создание, конструирование, поэтому мы никогда не можем быть уверены, что правильно поняли и интерпретировали как тексты прошлого, так и настоящего, они всегда остаются открытыми. Понимание природы обоснованности И. предполагает предварит. решение таких методол. проблем, как соотношение понимания, И. и критицизма; принципы обоснования, его логика, а также методы, каноны, правила, объективность И., свое видение к-рых предложил Хирш. Значение методол. принципов возрастает, если обратиться к более узкой сфере — научному или научно-филос. тексту, подлежащему И. историком. Так, Визгин, понимая И. как придание четкого смысла тексту, «молчащему» без истолкования историка, выделяет три уровня осмысления и соответственно три класса И. текста, различающихся методол. особенностями. Первый уровень осмысления — понимания текста как элемента системы авторских текстов, его единой концепции, что составляет задачу систематич. И.; второй уровень — внешняя и внутр. истор. И., учитывающая контекст и условия, эволюцию авторских текстов, связь их с текстами др. мыслителей; третий уровень осмысления и И. опирает
ся на «вне-текстовые реалии», вненаучные данные, события практики и значения, связанные с культурными, социальными и экон. институтами, политикой, религией, философией, искусством. Это схематич. И., вычитывающая в научном тексте «вне-текстовые» и вненаучные значения практики и культуры, лежащие в основе обобщенных схем предметной деятельности. Обращение к разработанному Кантом понятию схемы как «представлении об общем способе, каким воображение доставляет понятию образ» может быть плодотворным для понимания правомерности и объективности И. Схема дает предметно-деятельностное наполнение абстракциям теории, тем самым способствуя объективной И. Представление о схемах может помочь в анализе трудностей, возникающих при И. текстов, не устранимых обычными традиц. методами их осмысления, включая систематич. и истор. И. В этом случае значение индивидуального авторства как бы отступает на задний план, содержат, структуры знания оказываются не столько прямым личным изобретением, сколько схемами культуры и деятельности, они имеют характер относительно устойчивых рабочих гипотез и не являются продуктом индивидуальной психологии отд. эмпирич. индивидов. Синтез всех трех уровней осмысления и соответственно классов И., отражая генезис и историю знания, может быть основой методики и «техники» И. каклогич. реконструкции конкр. гуманитарного текста.
Процедура И. рассматривается как базовая в этно-методологии, где осуществляется выявление и истолкование скрытых, неосознаваемых, нерефлективных механизмов коммуникации как процесса обмена значениями в повседневной речи. Коммуникация между людьми содержит больший объем значимой информации, чем ее словесное выражение, поскольку в ней необходимо присутствует также неявное, фоновое знание, скрытые смыслы и значения, подразумеваемые участниками общения, что и требует спец. истолкования и И. Эти особенности объекта этнографии принимаются во внимание, в частности, Г. Гарфинкелем в его «Исследованиях по этнометодологии» (1967), где он стремится обосновать этнометодологию как общую методологию социальных наук, а И. рассматривает как ее универсальный метод. При этом социальная реальность становится продуктом интерпретационной деятельности, использующей схемы обыденного сознания и опыта. В поисках «интерпретативной теории культуры» К. Гирц полагает, что анализировать культуру должна не экспериментальная наука, занятая выявлением законов, а интерпре-тативная теория, занятая поисками значений. В работе этнографа главным является не столько наблюдение, сколько экспликация и даже «экспликация экспликаций», т.е. выявление неявного и его И. Этнограф сталкивается с множеством сложных концептуальных структур, перемешанных и наложенных одна на другую, неупорядоченных и нечетких, значение к-рых он должен понять и адекватно интерпретировать. Суть антропологич. И. состоит в том, что она должна быть выполнена исходя из тех же позиций, из к-рых люди сами интерпретируют свой опыт, из того что имеют в виду сами информанты, или что они думают, будто имеют в виду. Антропол. и этногр. работа предстает, т.о., как И., причем И. второго и третьего порядка, поскольку первую И. может создать только человек, непосредственно принадлежащий к изучаемой культуре. Серьезной проблемой при этом становится верификация или оценка И., степень убедительности к-рой измеряется не объемом неинтерпретированного материала, а силой научного воображения, открывающего ученому жизнь чужого народа. Столь значимая и достаточно свободная деятельность субъекта-интерпретатора не только в этнографии, но и во всех других областях, где И. широко используется, вызывает к ней критическое отношение, чему даже посвящаются книги. Совр. амер. писательница и исследователь культуры С. Зонтаг в сборнике эссе «Против интерпретации» (1966), в очерке, давшем название всей книге, отрицательно оценивает роль И. в искусстве и культуре. Ее позиция: произведение исскуства должно быть показано таким, каково оно есть, а не объясняемо, что оно значит; необходимо стремиться к «дотеоретическому простодушию», когда искусство не нуждается в оправдании интерпретатора. Одна из причин появления И. — примирить древние тексты с «совр.» требованиями: грубые черты Гомерова Зевса и его буйного клана перевели в план аллегории; Филон Александрийский истолковал истор. сказания Библии как «духовные парадигмы»; сорокалетние скитания в пустыне — аллегория освобождения, страданий и спасения; осуществили талмудистские и христианские «духовные» толкования эротич. «Песни песней». И. предстает как радикальная стратегия сохранения старого ценного текста, стремления надстроить над буквальным текстом почтительный аллегорический. Совр. стиль И. — раскопать то, что «за» текстом, найти истинный подтекст. Знаменитые и влият. доктрины — марксистская и фрейдистская — это «развитые системы герменевтики, агрессивные, беспардонные теории И.». Наблюдаемые феномены берутся в скобки, необходимо найти под ними истинное содержание, скрытый смысл — значит истолковать, переформулировать явление, найти ему эквивалент. Оценка И. должна быть исторической: в одних культурных контекстах она освободит, акт, в других это деятельность реакционная, трусливая и удушающая. Именно последняя, по Зонтаг, господствует сегодня, «интерпретаторские испарения вокруг искусства отравляют наше восприятие», И. «укрощает» произведение, делает искусство «ручным, уютным», подлаживает под вкусы обывателя. «Трудные» авторы, как Кафка, Беккет, Пруст, Джойс и др., «облеплены интерпретаторами как пиявками», «покрыты толстой штукатуркой И.», И. превращает произведение в предмет для использования, для помещения в схему категорий. В совр. культуре, подорванной гипертрофией интеллекта, И. — это месть интеллекта искусству, миру, потому что истолковывать — значит иссушать и обеднять мир, пре
вращать его в «призрачный мир смыслов». Желание спастись от И. породило неприязнь к содержанию в его традиц. понимании, отсюда абстрактное искусство, символизм, формализм и др. Выход Зонтаг видит в чистоте, непосредственности, прозрачности произведений искусства. «Прозрачность означает — испытать свет самой вещи, вещи такой, какова она есть». Достойное уважения, но наивное и утопич. стремление Зонтаг «искоренить» И., как представляется, сродни вере наивно-реалистич. философии в возможность познать вещь «как она есть на самом деле». Но в отличие от познания, где невозможно освободиться от «тени» познающего человека, в искусстве спасение есть всегда — обращение к самому произведению без посредников-интерпретаторов. Они требуются лишь в случае научно-теор. исследования произведений искусства, как в научном познании вообще. Здесь И. текстов и герменевтика как ее теория оказываются весьма плодотворными, подтверждением чему становятся сегодня исследования в области искусств, интеллекта и роли компьютера в познании. Так, Т. Виноград и Ф. Флорес исходят из того, что интерпретативная деятельность пронизывает всю нашу жизнь и чтобы в исследоват. программе «Искусственный интеллект»(ИИ) осознать, что значит думать, понимать и действовать, необходимо признать роль и понять природу И. Опираясь на идеи Хайдеггера и Гадамера, к-рые вывели герменевтич. идею И. за пределы анализа текстов и отнесли ее к основам чело-веч. познания, они исследуют И. в контексте задач программы ИИ, что определяет актуальность и универсально-синтетич. природу этого фундаментального метода.
Лит.: Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986; Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М., 1988; Вебер М. Критич. исследования в области логики наук о культуре // Культурология. XX век. Антология. М., 1995; Шпет Г. Г. Герменевтика и ее проблемы // Контекст. Лит.-теор. исследования. М., 1989-1992; Рикер П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике. М., 1995; Кубрякова Е.С., Демьянков В.3. и др. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996; Зонтаг С. Мысль как страсть. Избр. эссе 1960-70-х годов. М., 1997; Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997; BoeckhA. Encyklopadie und Methodologie der philologischen Wissenschaften. Lpz., 1877; Birt Th. Kritik und Hermeneutik. Nebst Abriss des antiken Buchwesens. Munch., 1913; Mannheim K. Essays on the Sociology of Knowledge. L., 1952; Droysen J.G. Historik. Vorlesungen fiber Enzyklopadie und Methodologie der Geschichte. Munch., 1960; Hirsch E. Validity in Interpretation. New Haven; L., 1967; Garfmkel H. Studies in Ethnomethodology. Englewood Cliffs, N.Y., 1967; Habermas J. Erkenntnis und Interesse. Fr./M., 1968; Geertz C. The Interpretation of Cultures. N.Y., 1973; Winograd Т., Flores F. Understanding Computers and Cognition: A New Foundation for Design. Norwood, New Jersey. 1987.
Л.А. Микешина
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
(лат. interpretatio). В широком понимании И. означает разъяснение неясного или скрытого для пациента значения некоторых аспектов его переживаний и поведения, а в психодинамической психотерапии представляет собой определенную технику истолкования значения симптома, ассоциативной цепочки представлений, сновидения, фантазии, сопротивления, переноса и др. При этом психотерапевт делает неосознанные феномены осознанными, используя свое собственное бессознательное, эмпатию и интуицию, а также опыт и теоретические знания. И. является важнейшей психоаналитической процедурой. Если свободные ассоциации относятся к основному способу получения наиболее важного материала от пациента, то И. представляет собой главный инструмент анализа этого материала и перевода бессознательного в сознательное. Первые ссылки на психоаналитическую И. в работах Фрейда (Freud S., 1900) связаны с И. сновидений. Термин И. связывался с собственным пониманием и восстановлением психоаналитиком скрытых источников и значений сновидения («латентного содержания»). Это достигалось путем изучения свободных ассоциаций пациента на осознанное воспоминание о самом сне («манифестное содержание»). В основе этой деятельности лежат следующие положения: а) что сновидение имеет смысл; б) что этот смысл может быть разъяснен человеком, знакомым с символикой и с первичными процессами (правилами, регулирующими бессознательную психическую деятельность), с жизненными обстоятельствами того, кто видел сон, и с ассоциациями, которые вызвало у него сновидение, и в) что видевший сон может подтвердить правильность И. своей реакцией на нее, в простейшем случае — вспомнить какое-либо событие, соответствующее тому, о чем высказал предположение аналитик. Именно последнее положение не позволяет превратить И. сновидения в необоснованную и догматическую процедуру. В ранние годы развития психоанализа аналитик раскрывал пациенту свою И. и объяснял ее, что само по себе носило достаточно дидактический характер. Лапланш, Понталис (Laplanch J., Pontalis J.В., 1996) отмечают важный терминологический момент. Слово «интерпретация» в английском и французском языках не вполне соответствует смыслу немецкого слова «Deutung». Здесь «И.» подчеркивает субъективный или даже произвольный момент высказывания или события. Немецкое «Deutung», как и русское «толкование», ближе по смыслу к объяснению, прояснению и меньше связано в обыденном сознании носителя языка с отрицательными смыслами, иногда присущими французскому или английскому терминам. Deutung сновидения заключается у Фрейда в определении его Bedeutung, его значения. Позже, в работах по психоаналитической технике Фрейд (1911-1915) стал считать, что психоаналитик должен не открывать пациенту сделанную И. его снов и свободных ассоциаций, а держать ее в секрете от него до того времени, пока со стороны пациента не появятся признаки сопротивления. С этого времени Фрейд (1913) стал выражать свое «неодобрительное отношение к любому методу, при котором аналитик объясняет пациенту симптомы его болезни, как только сам для себя их раскрывает. » Фрейд предлагает проводить разграничение между И. и передачей И. В психоанализе и психоаналитической психотерапии И. отводится особое место. Бибринг (Bibring E., 1954) отводит И. главенствующее положение в иерархии терапевтических принципов, поскольку все остальные методы служат одной цели, способствуют И. и повышают ее эффективность. Существенным является вопрос о том, когда целесообразно начинать объяснение пациенту значение его симптомов, ассоциаций, отношений, поведения и других элементов, происходящих из бессознательного, искаженных и доведенных до неузнаваемости под воздействием механизмов психологической защиты. Необходимо помочь пациенту осознать истинное значение своих ассоциаций в нужный момент, когда он уже готов и способен понять данную И. Принятие и интеграция пациентом И. могут успешно осуществляться лишь при ее эмоциональной опосредованности. И. должна быть неожиданной для пациента, она сообщает что-то новое, прежде ему неизвестное о себе. И. взаимосвязана с инсайтом. Она не только раскрывает значение скрытого материала, но и может способствовать новому потоку ассоциаций, чувств и воспоминаний, которых пациент до сих пор еще не касался. Иногда И. осуществляется в краткой форме, в виде ключевого слова или фразы, которые раскрывают новую сторону прежде обсуждавшегося материала, но обычно для этого требуется не одна, а несколько И. и тщательное прояснение, проводимое шаг за шагом. Очень часто прояснение ведет к И., которая, в свою очередь, приводит к дальнейшему прояснению. Аналитикам свойственно говорить в такой манере, будто каждое высказывание является И., но, строго говоря, это не так. Определенные высказывания аналитика являются конфронтациями, прояснениями, т. е. замечаниями, одни из которых привлекают к чему-то внимание пациента без объяснений этого, а другие отражают то, о чем говорит пациент, и тем показывают, что аналитик по-прежнему с ним (Райкрофт Ч., 1995). В ситуации, когда психотерапевту становится совершенно ясным скрытое значение каких-либо переживаний пациента, бывает трудно удержаться от того, чтобы не сообщить об этом пациенту. Как слишком раннее, так и слишком позднее проведение И. нежелательно. Эмпатическое поведение психотерапевта позволяет избежать этого. Каждый раз он пытается почувствовать, что испытывает пациент, чтобы предвидеть его реакцию, а также понять, готов ли он принять И. и воспользоваться ею. На адекватную И. пациент обычно реагирует с облегчением и чувством благодарности. Хотя иногда наряду с этими чувствами И. переноса может сопровождаться легкой депрессией (Tarachow S., 1963), так как приводит к постепенной потере трансферного объекта (пациент обнаруживает посредством И. свои проявления переноса). Если нет уверенности в правильности И., можно придать ей форму предположения, вопроса, намека, гипотезы, в данном случае И. скорее приближается к прояснению (кларификации). Правильными И. являются те, которые: а) адекватно разъясняют интерпретируемый «материал», б) формулируются таким образом и сообщаются пациенту на том этапе, когда становятся актуальными и обретают для него смысл. К преждевременным И. относятся «правильные» И., которые сообщаются пациенту еще до того, как обретут смысл (Rycroft C., 1995). Наиболее существенными в психоанализе являются И. переноса. Они относятся к поведению пациента и к его ассоциациям в отношении аналитика. Если И. проводятся своевременно и правильно, они производят динамические и структурные изменения в психическом аппарате пациента, способствуют установлению более адекватного равновесия между Ид, бессознательными частями Эго и Супер-Эго. В данном случае речь идет о мутационной (изменчивой) И. Представление о том, что одни виды И. более эффективны, чем другие, содержится в самом понятии мутационной И. (Страхей (Strachey J., 1934)) высказал мысль о том, что важные изменения, вызываемые в состоянии пациента с помощью И., — это изменения, которые влияют на его Супер-Эго. Чтобы стать действенными, И. должны быть связаны с процессами, происходящими в аналитической ситуации непосредственно «здесь и сейчас» (так, по мнению Страхей, только И. таких непосредственно происходящих процессов, особенно процессов переноса, обладают достаточной актуальностью и значительностью, чтобы произвести фундаментальные изменения). Эта мысль сыграла свою роль в развитии того взгляда, что психоаналитику следует производить только И. переноса, ибо это единственный вид И., которые оказываются эффективными (мутационными). В последующем данная точка зрения подверглась критическому осмыслению (Сандлер С. и др., 1995; Томэ Х., Кёхеле Х., 1996). Значительное место уделяется содержанию И., особенно с точки зрения относительной эффективности различных типов И. И. «содержания» есть выражение, используемое для обозначения перевода манифестного материала в то, что психоаналитик понимает как раскрытие его более глубокого смысла, обычно с особым акцентом на сексуальных и агрессивных желаниях и фантазиях детства пациента. Этот тип И. был самым распространенным в первые десятилетия существования психоанализа. Такие И. скорее рассматривают смысл (бессознательное содержание) того, что считалось подавляемым в психике пациента, нежели сами конфликты и борьбу, державшие эти воспоминания и фантазии в сфере бессознательного. Наряду с символическими И., которые представляют собой перевод символических значений в том виде, как они проявляются в снах, оговорках и т. д., И. содержания часто рассматриваются как составляющие основу деятельности психоаналитика — это неправильное представление ведет начало из ранних работ Фрейда. И. «защиты» — это особая форма анализа сопротивлений. Такие И. имеют целью показать пациенту механизмы и маневры, которые он использует, чтобы справиться с болезненными ощущениями, связанными с тем или иным конкретным конфликтом, а если это возможно, то и происхождение этих действий. И. защиты считаются неотъемлемым компонентом И. содержания, поскольку последние рассматриваются как недостаточные в случае, если пациенту не раскрыт способ, с помощью которого он справляется со своими инфантильными импульсами. Данное положение является существенным компонентом классической психоаналитической техники (Freud A., 1936; Сандлер и др., 1995; Райкрофт Ч., 1995) И. и последующие структурные изменения могут способствовать замене примитивных механизмов психологической защиты (например, отрицания, проекции) механизмами защиты более высокого уровня или конструктивными реакциями совладания (копинг-поведение), в результате чего происходит усиление «Я», уменьшение искажения межличностных отношений. Существует также понятие частичной И., включающей, во-первых, предварительную И., ограниченную сознательными и предсознательными сферами, во-вторых, полную И., но сфокусированную лишь на отдельных интрапсихических «фрагментах». В этом случае И. частично раскрывает бессознательные мотивы и конфликты. Как пример И. воспоминаний Уэльдер (Waelder R., 1987) приводит анализ фрагмента беседы с больным. Пациент рассказывает о смерти своего отца не только холодным и сухим тоном, но однозначно заявляет, что это никак его не задело. Если пациент был в хороших отношениях с отцом, любил его, в этих словах не было бы смысла. Но если он уделяет много времени описанию глубокой скорби в связи с гибелью своей собаки вскоре после смерти отца, то напрашивается И., что аффект скорби выразился с такой силой благодаря предыдущему событию, где пациент его не чувствовал, так как подавлял — из страха, стыда или, возможно, из опасения не совладать с эмоциями. Если И. о связи скорби пациента со смертью отца сделана в нужный момент, то пациент сможет, наконец, выразить чувства, которые до этого момента не находили выхода. И. полезно начинать с косвенных коммуникаций пациента, таких как поведение, речь, установки общего характера. Нецелесообразно, например, говорить пациенту: «Вы, кажется, любите мать больше, чем отца». Предпочтительнее высказывание типа: «У меня такое впечатление, что ваши отношения к брату очень похожи на отношения вашего отца к вам». Не следует сразу же переходить к обозначению в переживаниях пациента эдиповых чувств. Если И. правильна, то пациент удивится и может сказать: «Да? Я никогда об этом не думал», а далее в его ассоциациях получит подтверждение эта И. И. в психоанализе рассматриваются как радикальные, а не симптомо-центрированные психотерапевтические вмешательства, предполагается, что они свободны от суггестии. Это то, что Фрейд называл «чистым золотом» психоанализа. В то же время Леви-Стросс (Levi-Strauss С.), анализируя роль И. при лечении у шамана и психоаналитика, писал: «В обоих случаях конфликты и сопротивление находят разрешение не из-за получения больным действительного или предположительного знания о них, а потому, что это знание приводит к особому опыту, при котором конфликты протекают в условиях, приводящих к их разрешению». Следует также учитывать возможные отрицательные последствия применения И. Чрезмерное фокусирование на них в ходе психотерапии может увести пациента от активных действий в реальной жизни. Существенные затруднения могут возникать в результате критических И., если они используются до установления атмосферы истинного доверия и взаимопонимания между психотерапевтом и пациентом, а также при отсутствии готовности последнего понять и принять И. (слабость «Я», отсутствие необходимого уровня когнитивных ресурсов усвоения, преждевременность). В процессе психотерапии важно неоднократно повторять некоторые И. аналогичных ситуаций из настоящей и прошлой жизни пациента. Это подготавливает его к принятию новых И. и даже способствует собственной интерпретационной работе на пути становления самостоятельности, независимости и способности решать личностные проблемы и преодолевать жизненные трудности. смотреть
ИНТЕРПРЕТАЦИЯ
аспект понимания, направленного на смысловое содержание текстов. И. как практика извлечения смыслов из текстов имела место в античности (*аллегорическое* толкование текстов), в средние века (библейская экзегетика), в эпоху Ренессанса (*критика текста*, *грамматика*, лексикография). Положения библейской экзегезы получили теоретическое развитие в романтической эстетике: Ф. Шеллинг указывал на бесконечную множественность смыслов, заключенных в произведении и наново формирующихся в сознании читателя. Категориальный статус И. получила у Ф. Шлейермахера, который различал объективную (*грамматическую*) и субъективную (*психологическую*, или *техническую*) стороны И. Обе стороны И. определяют единый процесс понимания: И. текста с субъективной стороны предполагает определенное представление об авторе, но это представление может сложиться только на основе некоторой объективной И. его текстов. *Грамматическая* И. осуществляется посредством компаративного метода сравнительного анализа различных значений того или иного слова с целью установления его значения в данном контексте. *Психологическая* И. идет дивинационным путем, *угадывая* значение слова на основе изучения того спектра его значений, который является специфическим для данного автора. В герменевтике Дильтея И. сводится к постижению смысла текста посредством переключения его в психологический и культурный контекст автора и реконструкции этого контекста внутри опыта интерпретатора. Гуссерль доказывал, что к феномену сознания принадлежит предуказание, т. е. горизонтное сознание ( впоследствии названное им *жизненным миром* и выступающее, по существу, в качестве контекста), которое указывает на дальнейшие, находящиеся вне опыта в собственном смысле признаки объекта. Это *уже некая интерпретация. мы оказываемся вовлеченными в многообразие, которое указывает на возможные новые восприятия. и с очевидностью раскрывает и осуществляет себя в серии образов и представлений*. Феноменологический метод исходит из того, что конкретная целостность произведения (и соответствующий ей акт непосредственного, нерасчлененного восприятия) возникает как результат взаимодействия целого ряда онтологических *слоев*, а также динамических *фаз* развертывания текста. Задача истолкователя заключается в том, чтобы эксплицировать эти слои и фазы. И. в рамках феноменологии сознания узурпирует независимость вне его представленного содержания и делает ее фактически неограниченной. М. Хайдеггер, переходя от феноменологии сознания к феноменологической герменевтике, указывал, что дело не в прослеживании, наблюдении и оглядывании какой-то точки самости (*я*), но в понимающем схватывании полной раскрытости *бытия-в-мире* сквозь сущностные моменты его устроенности. И. оказывается вторичной по отношению к онтологически предустановленному пониманию, являясь моментом его освоения. То понятое, что ухватывается в преднамерении, становится постижимым понятийно благодаря истолкованию. Высказывание, по Хайдеггеру, является вторичным модусом истолкования. Он выделяет три значения высказывания: 1) высказывание как выявление, показывающее сущее из него самого, не ограничивающееся нашим представлением о нем; 2) высказывание как предицирование, содержащее определение субъекта через предикат (Хайдеггер полагает, что определение суживает *смотрение*, замыкая его на одном только выявляющемся объекте как таковом, затемняя полноту сущего); 3) высказывание как сообщение имеет прямое отношение к высказыванию в первом и втором значении. Будучи *общным*, оно может быть разделено с высказывающим и другими, даже если у них в пределах видимости нет этого выявленного и определенного сущего. Высказываемое может быть передано дальше и пересказано. Г. Гадамер переводит хайдеггеровскую онтологию понимания в план теории истолкования текста как носителя культурной традиции, утверждая единство понимания, истолкования и *применения*. Понимание всегда является *истолковывающим*, а истолкование *понимающим*, но окончательно понимание осуществляется в результате *применения*, т. е. соотнесения содержания текста с мыслительным опытом современной культуры. Понимание, по Гадамеру, нацелено не на извлечение авторского смысла, а на раскрытие содержания *дела*, явленного в тексте. Согласно Л. Витгенштейну, высказывание это выражение мысли. Мышление означает оперирование со схемами, но мысль не то же самое, что схема, потому что мысль не нуждается в переводе, а схема нуждается. Схема (без ее И.) корреспондирует с определенным предложением, переводящим ее в высказывание. Как можно узнать о том, что кто-то понял схему или приказ? Витгенштейн полагает, что он может показать свое понимание только посредством перевода его в другие символы. Т. о., понимание это перевод в другие символы либо в действие, и поэтому оно сопряжено с И. Существует также позитивистское понимание И., которое ведет к установлению и открытию *объективных* причин порождения текста. Историко-генетическому подходу противостоит как герменевтика, так и семиология. В рамках семиологии существуют два направления структурный и текстовой анализы. Первое направление стремится из всех существующих повествований разработать единую нарративную модель, при помощи которой можно будет анализировать каждое конкретное повествование в терминах отклонения. Второе направление всякое повествование рассматривает в качестве текста, под которым понимается пространство, где идет процесс образования значений. Задача текстового анализа не в описании структуры повествования, а в том, чтобы произвести подвижную структурацию текста (меняющуюся в зависимости от читательской перспективы и исторического контекста) и проникнуть в смысловой объем произведения, в процесс означивания. Следовательно, необходимо различать структурный и текстовой анализы и не рассматривать их как взаимоисключающие. В герменевтике И. направлена на раскрытие смысла текста как сообщения, адресованного возможному читателю, в семиотике на расшифровку кода. Р. Барт относит код к сфере культуры: *Коды это определенные типы уже видимого, уже читанного, уже деланного; код есть конкретная форма этого *уже*, конституирующего всякое письмо*. Структурации текста способствуют такие культурные коды, как *научный код*, опирающийся, например, на правила экспериментальной науки; *риторический код*, объясняющий все общественные правила говорения: кодированные формы повествования, кодированные формы речи; к этому коду относятся и метаязыковые высказывания; *хронологический код*: *датирование*, которое кажется разумеющимся, объективно данным, на самом деле представляет собой практику, глубоко обусловленную культурными правилами (в целях драматизации, наукообразия, достижения эффекта реальности); *социоисторический код*, позволяющий связать высказывание со всей суммой усваиваемых с самого рождения знаний о нашем времени, обществе, стране; *код действий* или *акциональный код*, поддерживающий фабульный каркас повествования: действия или высказывания, которые их денотируют, организуются в цепочки; и, наконец, *код загадки*. Барт подчеркивает, что в классическом повествовании имеются два кода, которые поддерживают векторную направленность структурации: это акциональный код (основанный на логикотемпоральной упорядоченности) и код загадки (вопрос венчается ответом); так создается необратимость рассказа. Именно на этот принцип покушается деконструкция Деррида, пытаясь сделать текст частично обратимым, ставя под сомнение возможность выражения логики поведения акциональным кодом, и *истины* кодом загадки. Тенденцию на преодоление противостояния между герменевтикой и семиотикой, можно обнаружить у П. Рикера, который, *понимание* и *объяснение* рассматривает как составляющие единого процесса: первый заключает в себе воспроизведение структурации текста, второй прояснение кодов читателя, участвующего в этом процессе. В связи с этим вырастает значимость фигуры интерпретатора. Интерпретатор лицо, осуществляющее И. Всякий знак предполагает наличие интерпретатора. Перцептивный тип семиотической коммуникации требует двух отдельных интерпретаторов адресанта и адресата. Их различие заключается в том, что первый осуществляет операцию кодирования, а второй декодирования. R Якобсон выделял два важнейших языковых фактора. Первый из этих факторов представляет собой селекцию. Он опирается на эквивалентность, сходство и различие, синонимию и антонимию. Второй фактор это комбинация, которая регулирует построение любой последовательности. Он *основан на смежности*. Адресант при кодировании осуществляет выбор элементов до их сочетания в единое целое. Осуществляя же декодирующую операцию, адресат прежде всего должен уловить целое; в этом состоит глубокое различие между статусом слушающего (читающего) и статусом говорящего (пишущего) в речевом общении (тексте). Декодирующий партнер речевого акта гораздо чаще обращается к вероятностным решениям, чем кодирующий партнер. Так, для адресанта не существует проблемы омонимии, ибо он знает подразумеваемое под ним значение, тогда как адресат, пока у него нет опоры на контекст, борется с омонимией и вынужден прибегать к вероятностным испытаниям своих решений. Единство кода для всех членов речевого сообщества, провозглашенное Ф. де Соссюром, на деле не выдерживает критики. Как правило, каждый индивид одновременно принадлежит к нескольким речевым сообществам с разными *радиусами коммуникации* (Сепир). Любой общий код это совокупность, составленная из различных подкодов, один из которых выбирает говорящий в соответствии с функцией сообщения, его адресатом и характером отношений между собеседниками. Подкоды позволяют передавать и воспринимать информацию с неодинаковой полнотой от высокой эксплицитности до разных степеней эллиптичности. Письменность (текст) обеспечивает большую стабильность и доступность сообщения для адресата, удаленного от адресанта во времени и/или расстоянии. Существует достаточное различие между слушателем и читателем, состоящее в переносе речевой последовательности из времени в пространство, что ослабляет свойство однонаправленности, характерное для речевого потока. Слушающий синтезирует последовательность уже тогда, когда ее элементы перестали существовать, а для читателя слова сохраняются, и он может вернуться от последующих частей сообщения к предыдущим. Внутренняя речь объединяет адресанта и адресата в одном лице, а эллиптичность формы (незавершенного выражения) интраперсональной коммуникации нельзя свести к одним только вербальным знакам. Мнемонический узел на носовом платке, служащий напоминанием о важном деле, является типичным примером внутренней коммуникации между прошлым и последующим состоянием одного человека. Система конвенциональных символов, декодируемая получателем сообщения в условиях отсутствия адресанта, который имел бы намерение послать это сообщение, используется в разных формах гадания. Так, астрологические предсказания как традиционный код гадания позволяют прорицателю извлекать сведения о человеческой судьбе, играющей роль означаемого, из наблюдаемых вариаций движения планет. Среди знаков-индексов (указаний) существует широкий круг знаков, интерпретируемых их получателем, но не имеющих явного отправителя. Животные не оставляют умышленно следов для охотников, но тем не менее для последних они являются знаками, позволяющими определить вид дичи, а также направление и давность движения животного. Аналогичны симптомы болезней, которые указывают на недуг и уточняют его характер. Есть все основания полагать, что непреднамеренные индексы являются разновидностью знаков, ибо они интерпретируются как сущности, служащие для выражения существования других сущностей. При этом необходимо различать коммуникацию, имплицирующую реального или предполагаемого адресанта, и информацию, источник которой нельзя считать адресантом тех знаков, которые интерпретируются их получателем. Значение интерпретатора усиливается в случае с межъязыковым переводом, ибо в нем обычно не наблюдается полной эквивалентности между единицами кода, но сообщения, в которых они используются, могут служить адекватными И. кодовых единиц или целых сообщений. При переводе с одного языка на другой происходит не подстановка одних кодовых единиц вместо других, а замена одного целого сообщения другим. Переводчик перекодирует и передает сообщение, полученное им из какого-то источника. Как и любой получатель вербального сообщения, переводчик является интерпретатором. Нельзя интерпретировать ни одного языкового явления без перевода его знаков в другие знаки той же системы или в знаки другой системы. В таком случае интерпретатор лицо, способствующее переводу одних знаков в другие, с целью прояснения существа понимаемого. С. А. Азаренко. смотреть