Что такое гудроновая жвачка
Гудрон или бубль-гум нашего детства
Все это я объясняю для того, чтобы остальная часть моего рассказа рассматривалась читателем через призму этого скомканного вступления. А речь пойдет о простой жвачке, которая по причине своей супердоступности не является предметом вожделения современных детей. Она просто есть, и все! А что? Разве ее когда-то не было?
Не было! Но все мы – дети того времени – знали, что где-то она есть. Порой она даже появлялась у кого-то, и тогда избранные, самые близкие друзья счастливого обладателя, становились в очередь, чтобы пожевать уже безвкусную, уже серую массу. Если обладатель жвачки оказывался щедрым (что без сомнения означало наличие кое-какого домашнего запаса), то одна пластинка или ириска могла быть распилена частей на восемь. Жевать жвачку меньше двух дней было верхом расточительства, и я, честно говоря, не припомню случая, чтобы кто-то выбрасывал её сразу после того, как она теряла свои вкусовые свойства.
В общем, все дети знали, что жвачка существует, многие даже дожёвывали за щедрыми друзьями, но из неопытных малышей лишь единицы знали вкус только что развернутой, нежеваной жвачки. Когда я пошел в детский сад, старшие товарищи научили меня многим премудростям: лизать языком железный турник в лютый мороз, разбирать машинки раз и навсегда, подсматривать за девочками в туалете и, конечно, жевать гудрон. Недостатка в гудроне в ту пору не было. Все веранды на наших участках были обработаны гудроном, обработаны грубо, так, что куски гудрона просто валялись где ни попадя. В этом было что-то захватывающее: воспитатели и родители, естественно, запрещали нам жевать гудрон, поэтому мы делали это тайно, нарушая негласные запреты. Кроме того, гудрона было много, поэтому можно было набить им полный рот. Структура гудрона быстро менялась: в рот ты засовываешь какой-то камушек или стекляшку, а через несколько минут под воздействием тепла, слюны и давления челюстей уже жуешь что-то липкое и тянучее. Говорят, запретный плод сладок. Хотя гудрон и не был сладким, но удовольствие, полученное от его пережёвывания, было ничуть не меньше, чем у нынешних детей от настоящей жвачки.
Став немного взрослей, я полностью отказался от гудрона в пользу самодельных жвачек из плавленых сырков. Рецепт был прост: кусочек сыра «Дружба» надо было смешать с любым домашним вареньем и мять его пальцами до тех пор, пока сыр и варенье не превратятся в однородную массу. Затем «тесто» скатывалось в шарик (или ему придавалась любая другая форма) и высушивалось на батарее. Эти сырные конфеты не жевались, а моментально съедались, но удовольствие они доставляли еще большее, чем гудрон. У каждого была своя технология, и дети часто делились друг с другом своими ноу-хау: сколько часов нужно выдерживать на батарее, как сделать жвачку нужного цвета ит.д. Кстати говоря, было три основных цвета таких жвачек: синий, красный и зеленый – только такого цвета тогда продавались стержни для шариковых ручек. Если у тебя когда-то была настоящая жвачка, то, естественно, ты годами берег фантик, в который она была завернута (те жвачки, которые мне попадались в то время, неизменно формой напоминали ириску, т.е. были квадратными). Особым шиком было придать сладко-сырной массе форму бывшей жвачки, а на следующий день в детском саду небрежно достать из обертки маленький брусочек и на глазах изумленной публики отправить его поглубже в рот. Обертку можно снисходительно отдать коллегам для изучения.
В то время в продаже стали появляться советские жвачки «Ну, погоди!» (мои детские лыжи назывались точно так же), но купить их, понятное дело, было практически невозможно. Их можно было получить за собранную макулатуру или выиграть в какую-нибудь дурацкую лотерею. Первую из настоящих жвачек, которую я помню, я выиграл именно в лотерею, когда был с мамой в зоопарке. Мама заплатила, а мне осталось вытянуть из барабана бумажку с названием приза или, что скорее всего, пустую. Мне сказочно повезло! Я выиграл жвачку «Ну, погоди!». Рядом не было ни одного конкурента! Мама отнеслась к жвачке прохладно – взрослые ради детей могут…ну да ладно. Итак, я владел ей безраздельно. Я запихнул ее в рот и стал сильно работать челюстями. Сильно, потому что она была твердая, как застывший гудрон, как залежавшаяся ириска. Но это была самая настоящая жвачка! Не прошло и десяти секунд, как на моих зубах что-то захрустело… Жевнув еще пару раз по инерции, я достал изо рта липкий комочек и обнаружил в нем уже разжеванную зубную пломбу. Не помню сейчас, о чем я жалел больше: об испорченном зубе или об испорченной жвачке. Да что там говорить – испорчен был весь день! Зоопарк меня больше не интересовал, а зверей я возненавидел (надо же было на кого-то злиться, а на маму злиться опасно – можно и по шее схлопотать).
Спустя несколько лет мой дедушка подарил мне на день рождения пять долларов, которые он, по его словам, нашел на улице. Тогда не было никакой возможности обменять доллары на рубли. Их можно было потратить только в магазине «Березка», где продавались такие штуки, которых в обычных магазинах не было и в помине. Что я купил? Пачку сигарет с ментолом (в то время всем мальчикам к 12 годам уже полагалось курить) и мешок жвачек…
Жевали гудрон и пугали соседей тыквами: самые странные развлечения советского детства
Мы провели опрос читателей и получили множество шикарных рассказов о счастливом детстве, полном странных игр. Только наш ребенок знает, какие на вкус смола и, о боже, муравьи и что делать с карбидом. Спасибо вам, ребята, за ностальгию. Публикуем самые крутые комменты и предупреждаем: дети, не повторяйте за дядями и тетями. Трюки выполняли профессионалы.
Дмитрий Ерохин: Прыгали в снег с крыши сарая, делали дымовухи.
Alex Fry: Ловили пиявок в канаве. Брызгалки из пластмассовых бутылок делали.
Ольга Рябова: А мы лыжную мазь жевали! А уж если у кого во дворе настоящая жвачка появится, то всей толпой и лакомились (человек 5-7). Мое веселое детство с середины 70-х начиналось, ну где-то по 82-й. Взрослели мы поздно. Взрослые с малышней в классики во дворе скакали, в прятки играли. В общем, весело было. В «кислый круг» играли. Сейчас дети таких игр не знают. А еще у нас в Кондопоге был старый деревянный морг, ну, здесь понятно, за кем мы наблюдали в замочную скважину.
Оксана Корнишина: С зонтиком с холодильника прыгали.
Евгений Тимофеев: В мои 70-е нас вечером срочно дрючили весь класс вместе с родителями на экстренном собрании, потому что принесли в класс смолу (в ДК железнодорожников что-то ремонтировали, по дороге в школу набрал весь класс). После того как жевать надоело, стали кидаться ею друг в друга и на уроке потихоньку, и потом на перемене. Понятное дело, наступали на эти валявшиеся кусочки, и через пару часов пол потребовал капитального ремонта. А еще были плетеные авторучки и ремни из разноцветной электропроводки. Лазали через забор на автобазу. Из старых аккумуляторов вырывали пластины, в консервных банках на костре плавили свинец и заливали в вырытую по форме лунку в земле. Делали так бИтки для игры в ушки (заплющенные пробки от лимонада, пива и пр. бутылок, если кто не знает). Богатый урожай особых, невиданных в наших краях пробок можно было найти вдоль железки, выкидывались из проходивших поездов.
Лариса Желебовская/Моисеенко: В новой школе из стен снаружи выковыривали уплотнитель между бетонными стенами, хорошая липучка была. Лучше всякого лизуна. Жопки муравьев сосали.
Светлана Сорокина: В том месте, где сейчас Древлянка, были турслеты. Там же в последний день мая двоечники сжигали на кострах свои позорные дневники.
Имрам Джугашвили: Вообще, много делали своими руками, те же знаменитые пневматические самодельные ружья — «картопалы», ведь подростки делали их своими руками, и все работало. Или деревянные трафареты ружей, стреляющие пульками из проволоки. У меня дома целый тир был. Мишени вырезали из бумаги. Строили землянки, плот. Помню, построили плот из сосны, но она очень быстро набирает воду и непригодна для строительства плотов. По сути, такой опыт давал куда больше, чем все книжное обучение в школе. Зимой строили снежные укрытия. Так я впервые понял, что иглу эскимосов могут быть теплыми. Даже обычная свечка повышает температуру в таком укрытие на 2-3 градуса.
Наталья Харченко: Кисель сухой грызли. Котлеты магазинские в панировке доносились до дома слегка обглоданными. Осенью, когда убирали огород, у тыкв убирали внутри мякоть, вырезали глаза. Вставляли внутрь батарейку квадратную с привязанной лампочкой. Потом бегали с этими тыквами и стучали в окна соседям. Типа пугали. Иной раз получали сами, если удрать не успевали.
Марина Евстигнеева: Звонили в чужие квартиры и убегали, катались в лифтах в новых домах, наполняли шары водой и кидали с верхних этажей, ходили в кино и кафе-мороженое и, конечно, покуривали.
Алексей Бормусов: Катали снежные комки большие и с крыши на подъезд кидали, стекла вылетали из парадной, в консервной банке раскаляли магний и с крыши на асфальт кидали, фейерверк ух какой был, ну, и яйца с балкона кидали.
Анастасия Чурина: Играли в казаки-разбойники, строили штабики и снежные крепости, лазили по деревьям, стреляли из самодельных лука и рогатки, собирали-сдавали бутылки и много еще интересного.
Marina Semenova: Все, что упоминалось, конечно, мимо нас не прошло (кроме кондопожского морга, пожалуй). Лазали на вышки, что на стадионе «Спартак», ловили тритонов на Лососинке, а еще на «зерныгу» ходили с фонариками и дымовухами из пластиковых кукол. Там были огромные крысы и сторож. Надо было быстро бегать и лазать через забор.
Светлана Лазарева: На великах катались, толпой летом на пляж купаться ходили, у костра грелись. И мальчишки, и девчонки. А еще вспомнила, как к нам в Сегежу приехал негр к кому-то в гости. Мы гуляли во дворе, и кто-то крикнул: «Негр идет!» И вот представьте, какое чувство было у него, когда сзади его догоняла толпа детей 15 человек?!
Лариса Куликова: Мы замазку отковыривали из швов у новых домов, чтобы жевать еще вместо жевательной резинки. Ели кислицу, которой очень много росло на том месте, где теперь «Ритм» на Кукковке. Прыгали на резиночках, висели вниз головой на железных конструкциях, предназначенных для выбивания ковров. Были облазаны все подвалы тогда еще только начинавшего строиться жилого дома по улице Ровио 17/2. А еще нам кто-то сказал тогда, что петух на Кукковке возле «Ритма» кукарекает, и мы бегали смотреть, когда же это случится. И много-много еще было интересного в школе. Замечательное было время!
Поделиться своими воспоминаниями и почитать все рассказы можно здесь.
Детям, жевавшим гудрон, посвящается.
странно,что ещё не один геолог не написал тут
хм, а мы еще и вишневой смолой не прочь были зажевать.
Да ну, что за глупости. Нормальные дети его жгли.
Еще из бересты жвачку делали.
Ну вот нельзя так писать тексты.
Даже если обращённые к детям, жевавшим гудрон!
Ну не уважение это. =(((
Справедливость
Впрочем, он вполне мог иметь отношение к древнему благородному роду, ибо был статен, плечист, высок, красив и располагающ, а также удивительно спокоен и тих для своих природных данных. Когда он был маленьким, он был красив какой-то взрослой красотой, зато, когда стал старше, наоборот, казался моложе всех. Но на самом деле он просто не особенно изменился. Очень удобное, прямо скажем, качество внешности.
Обычно такие мальчишки завоёвывают лидерство в классе, шутят с девчатами, балагурят на уроках, преуспевают в спорте или каком-нибудь школьном КВН, становятся старостами или вожатыми. Тучка же флегматично манкировал всеми этими ипостасями. В учёбе он тоже особенно не выделялся и, казалось, не потому, что ему не давалось или он ленится. Казалось, он что-то такое знает, чего не знаем мы…
Со своей неизменной усмешкой он сидел на третьей парте у окна и рисовал роботов в тетради, иногда отрешённо посматривая на доску и как бы думая «да, да, старайтесь, зубрите, тяните руки. Всё равно вы все вырастете и станете менеджерами по продажам. А я как рисовал роботов, так и буду их рисовать, только за такие деньги, какие вам и не снились».
Среди всех нас Тучка носил не форму или что придётся, а настоящий детский костюм – пиджак и брюки, что делало его каким-то нездешним старомодным семинаристом. Он не был гопником и драчуном, хотя мог навялять любому в классе, и к троечникам его причисляли исключительно по признаку отметок в дневнике.
Учителя привыкли к Тучке, сильно с него не спрашивали, он не создавал им проблем своим поведением, что было не так уж и мало в нашей полумаргинальной школе, а они не создавали проблем ему. Они практически задаром рисовали ему тройки, а Тучка рисовал своих роботов, безотказно помогал оформлять плакаты и стенгазеты, поливал цветы в классе, стирал с доски после уроков, не забывая нарисовать там «на завтра» какого-нибудь мутанта. За пределами школы он был таким же тихим, но при случае увлекательно и с задором показывал нам своих тетрадных киборгов, рассказывая об их суперсилах.
Новая учительница английского невзлюбила Тучку сразу. Ещё бы, он как обычно пытался рисовать своих дроидов, но на этих уроках надо было хорошенько поработать, уже хотя бы для того чтобы просто не получить двойку. Галина Васильевна недавно появилась в нашей школе, но уже успела навязать свои правила игры.
Все учителя ходили по классам, но на урок английского приходилось отправляться в отдельный кабинет в тихом крыле, уходящем в сад. Там были новенькие парты с наушниками, огромная зелёная неисцарапанная доска, роскошные бархатные шторы, портреты классиков английской литературы в позолоченных рамках и макет Биг Бэна на подоконнике. Долгое время этот кабинет был заперт на два замка и ждал своего героя, но учителей не было. Кажется, поэтому его и не разгромили, не растащили, не развандаллили. Парты были не разрисованы и наушники работали отлично.
Будете у меня говорить рефлекторно! Как инстинкт! – гордо заявляла Галина Васильевна.
Тучке приходилось работать наравне с остальными. Его привилегии главного художественного дарования класса нивелировались при входе в уютный филиал старой доброй Англии в полуразрушенной советской школе на севере Таджикистана.
Тут выяснилось, что Тучка не притворялся, а ему действительно по каким-то причинам было трудно запоминать что бы то ни было. Ещё у него были проблемы с концентрацией внимания и последовательностью изложения мыслей. Он терялся, запинался, мучительно вспоминал, смущался и терялся ещё больше. Выступления у доски, заучивание стишков и фраз были для него настоящей пыткой. Может быть он даже был аутистом, но кто будет с этим разбираться в 95-м году в Ходженте, на окраине мира.
Между тем Галявася (как мы её прозвали) действительно знала своё дело. Даже у таких, казалось бы, безнадёжных учеников (а к английскому мы подступились из-за нехватки учителей только к пятому классу, стартуя прямо с алфавита) начало что-то получаться. Загадки, песенки, скороговорки, диалоги по ролям. Это и правда работало.
Мы продвигались вперёд, бойко рассказывали короткие зарисовки о семье, время от времени повторяли что-то в её излюбленной игровой манере. И только Тучка, которого даже она к тому моменту оставила в покое, по-прежнему терзался на задней парте, героически списывая домашние задания у кого придётся.
Урок обычно заканчивался игрой и этот был не исключением.
— Я называю любую букву, а вы тут же говорите мне – какая следует за ней. Это быстро! Но не кричим, а поднимаем руки! Для тех, кто ещё не ответил это шанс получить свою пятёрку! Начинаем: F!
Это было легко. К тому же в этот день у нас было два урока английского подряд, и я уже получил свою пятёрку. Именно поэтому я не стремился участвовать в игре и увидел, как изменилось лицо Галины Васильевны на букве Q.
Я обернулся. С задней парты впервые за всё это время тянул руку Тучка. Он так робко, неуверенно её поднял, но его всё равно было видно, большого, внушительного. Галявася жестом остановила гвалт. Класс замер, а вместе с ним и весь мир.
Тучка громко встал, выпрямился, откашлялся и торжественно выпалил: АРЭСТИЮ!
Какие-то доли секунды было не ясно, что произошло.
После грянул хохот. У меня свело живот.
Позади всхлипывала Катя Бауэр. Рядом со мной колотил ладонью по столу Саид, отличник и любимчик всех учителей. У раскрасневшейся, улыбающейся и силящейся сдержаться Галины Васильевны в уголках глаз стояли слёзы. Тучка робко улыбаясь и явно не понимая, что случилось, посмеивался вместе со всеми, совершенно растерянный.
Прозвенел спасительный звонок. Мы засуетились. Это был последний урок пятницы.
— Давай дневник! – сказала расставлявшая оценки Галявася оторопевшему Тучке.
Мы вышли из школы в ароматную душную весну и уселись на горячие камни.
— Ты хоть понимаешь, что ты четыре буквы в одну слепил! – Катя Бауэр подтрунивает над Тучкой.
Тот, механически запомнив мнемоническую распевку алфавита, почему-то решил, что между Кью и Ви есть загадочная буква Арэстию, вместившая в себя RSTU. Мы снова смеёмся.
— А сколько она там тебе поставила?
Тучка молча протянул нам открытый дневник. Там напротив последнего урока красовалась размашисто выведенная пятёрка.
— Это она тебе поставила, за то, что ты хоть что-то запомнил!
— Нет, за то, что ты всех рассмешил!
Тучка улыбается, пожимает плечами.
— Это…Несправедливо это! – вдруг произносит Саид. – Вот я всё учил и мне пятёрка. А он – ничего. И ему тоже пятёрка.
— Но это же такая…смешная пятёрка, Саид!
— Но я же знаю, а он не знает. Он же у нас домашку списывает.
— А ты у меня матешу списывал однажды, и чего?
— Но он же неправильно ответил. Если ему пять, то почему нам не шесть, или хотя бы не пять с плюсом…
— Так у тебя пятёрок много, а у него всего одна. Это не меняет ничего. Это как шутка такая. Всем же смешно было.
Тучка стоит и внимательно слушает наш разговор. Он всегда настолько спокойный и тихий, что заслужил репутацию мебели, при которой можно говорить всё что угодно без стеснения, в том числе и про него самого.
— А может…а может она ему поставила, чтобы он духом поднялся. В себя поверил.
— Так не может быть. Я сам слышал, как она говорит, что он тупой.
— Она сказала «скромный», Саид…
— Нет, я слышал, она сказала «тупой». Слушай, только тупой так может, как он сегодня.
— Что ты сказал. – Тучка внезапно подошёл вплотную к Саиду.
— Тупой. Отойди от меня. Ты.
Саид попытался толкнуть Тучку в грудь, но тот внезапной размашистой богатырской оплеухой обрушил Саида портфелем на спину, как огромного жука.
— Она. Она сказала, что ты тупой. Не я. – Саид заныл, размазывая по лицу кровь и слёзы, и пошёл прочь в парк, то и дело оглядываясь.
Он был очень старательный отличник и отец его был начальником ЖЭКа. Крикливый толстый мужик, вечно выяснявший что-то с кем-то во дворах. Они жили в нашем доме. На следующий день Саид не пришёл в школу. Но Тучку он отцу не выдал.
— Она правда сказала, что я тупой?
— Правда, Тучка. Я слышал тоже.
Он предложил мне встретиться за школой после уроков и был очень серьёзен.
— Кажется, ты должен таким же сильным как и я быть… Ударь меня по лицу.
— Я Саида нечестно стукнул. Это же не он сказал. Ударь. Надо. Чтобы справедливо.
— Ну… Кулаком, как я его.
Даю ему неловкого тычка.
— Это не так было. Вот прям резко давай. Да просто сделай и всё.
— Не получится у меня. Всё. Я ухожу.
У Тучки задрожал подбородок. Он вот-вот расплачется. Я стою и знаю, что не смогу.
— Ну, пожалуйста. Чтоб справедливо.
Он жалобно смотрит смотрит мне в глаза. Кивает «давай».
Зажмуриваюсь и швыряю руку почти наобум.
Чувствую кулаком мягкие губы.
Галина Васильевна наладила ситуацию с английским в нашей старенькой школе. Её ученики становились чемпионами городских олимпиад, как и на прошлом месте её работы, как и на позапрошлом. В городе не было ни одной международной организации, в которой бы не работал какой-либо её выпускник. Она получала международные награды и была заслуженным учителем чего-то там Английского и Королевского.
Мы уже давно выпустились, а она всё учила и учила новых детей, сухонькая, чопорная, со своими неизменными мячиками, играми и песнями. «Ландын из зэ кэпитал оф Грейт Бритн энд э вэри олд таун» раздавалось в старом кабинете с бархатными шторами и макетом Биг Бэна. Она умерла прямо на уроке, как актриса на сцене, изрядно напугав учеников, а на её похороны приехал сам Британский консул.
Саид работает каким-то влиятельным чиновником в городском хукумате Худжанда, города, в котором мы ходили в школу. До обновления городского сайта на первой странице даже было видео, где можно было заметить его перед трибуной внимательно слушающим речь мэра. Этот отличник всё так же сидит на первой парте. А вот английский ему пригодился разве что для общения с одним своим одноклассником.
Ваня Тучков работает иллюстратором в городе Сиеттл. Английский стал его вторым родным настолько, что он и предложения не может произнести без английского слова, забыв какое-либо русское. «Я узнал это после смолл-ток с моими коллигз», «мы имели с братом бранч», «я с ними не совсем эгри». Он рисует городские дома, логотипы, пейзажи и людей, но иногда и роботов тоже. И он всё такой же огромный и неуместный возле пластиковой доски с маркерами.
Я не только расквасил Тучке губу, но и рассёк руку о его зубы. Всякий раз, глядя на его фото, я ищу шрам на верхней губе. Присматриваюсь. Увеличиваю. Шрама нет. На самом деле, его не было уже через месяц после того случая, но я всё равно его ищу, ведь у меня над средним пальцем правой руки шрам есть до сих пор.
eaquilla
Дневник воина Света
Бог един, путей к нему тысячи, но все идут через сердце
Странное лечение — жевать битум
Здорово! Помнится, в детстве жевали битум. Нам говорили, что это вредно. Оказывается даже полезно! :)))
Оригинал взят у 
marena99 в Странное лечение — жевать битум
Народные средства и методы лечения в домашних условиях.
Точно не известно, когда человек впервые применил летучие нефтяные фракции.
При исследовании этого вопроса мы вынуждены довольствоваться рисунками, реже надписями.
Однако, чем древнее эпоха, в которую мы стараемся проникнуть, тем их становится меньше и понять их труднее.
Во всяком случае, достоверно установлено, что уже более 6000 лет назад шумерам, населявшим до вавилонян и ассирийцев территорию между Тигром и Евфратом, был известен вязкий смолообразный нефтяной битум, образующийся из выступившей на поверхность нефти, после того как из нее испарились наиболее летучие части.
Шумеры использовали его как вяжущее и уплотняющее вещество. Там, где жили шумеры, было мало природных строительных материалов — дерево и камня.
Поэтому шумеры возводили свои постройки из кирпича, который приготовляли из смеси песка, глины или гравия и битума (около 35%).
Этот кирпич обладал поразительной прочностью.
Они называли ее esir, что означает светящаяся вода.
Применяли нефть и для лекарственных целей.
Битумными мазями лечили чесотку и нарывы, а длительными «ваннами» в нефтяных лужах пытались избавиться от болей в суставах.
При болезнях желудка жевали пилюли из нефтяного битума.
Во время своих походов грекам и римлянам стали известны многие месторождения нефти в Малой Азии.
Римляне называли нефть oleum petrae — каменное масло.
Это название перешло в другие языки.
Отсюда произошло и русское «петролеум», а один из продуктов перегонки нефти называется петролейным эфиром.
Укрепление десен и зубов битумом
Эта смола безопасна для здоровья и, если начать применять этот рецепт для профилактики, то зубы и десны всегда будут крепкими, никогда не начнется кариес.
Дикий СССР: Как дети жевали бересту и поглощали тяжелые металлы
Жевательную резинку в СССР пропаганда подавала как символ «загнивающего Запада», а вот дети из-за этого символа сходили с ума и травились
23 сентября 2016 17:00
Ровно 168 лет назад американец Джон Куртис основал компанию по производству жевательной резинки. Делал ее из смолы, а чтобы придать ей вкус, использовал парафиновые ароматизаторы.
Словом, западные ребятишки вовсю наслаждались пластичными и вкусными резинками, надувая из них огромные пузыри и собирая разноцветные вкладыши. Ребятишкам советским повезло гораздо меньше.
ГУДРОН СО ВКУСОМ ГУДРОНА
Впрочем, чада на родительские эмоции вестись не спешили. Воображение пленил вид иностранного пузыря, который можно так легко выдувать ртом.
И если на прилавках жвачек не водилось, обзавестись их «аналогами» было не так уж и сложно.
Менее опасными аналогами были жевательные шарики из смолы, которыми торговали на рынке. А с севера России заводили черную жвачку, сваренную из бересты в сметане.
Конечно же, подобный суррогат мечту о настоящей, импортной резинке вытеснить не мог. Советские дети могли, например, завидев на улицах иностранца, попросить резинку в подарок. Если же эту драгоценность кому-то все же привозили, она кочевала изо рта в рот в течение недели или двух. Логично, что с «властелином жвачки» все тут же пытались подружиться, и он становился самым популярным человеком в классе.
РЕЗИНОВАЯ ТРАГЕДИЯ
Мечтали о настоящей резинке и производители. Так, в 1967-м году жвачный эксперимент решили сделать на эстонском кондитерском заводе Kalev, выпустив первую партию новаторского товара.
Отрезвила разум трагедия, которая произошла в 1975-м году в Москве, во время хоккейного поединка со сборной Канады на стадионе «Сокольники». Спонсором матча была компания Wrigley, которая и производила резинку. В рамках промоакции промоутеры начали бросать жвачку на трибуны, что вызвало настоящий ажиотаж. Пытаясь заполучить как можно больше лакомства, люди начали давить друг друга. Организаторы зачем-то выключили свет. В результате трагедии погиб 21 человек.
БЕЗ ПУЗЫРЕЙ И В ДЕФИЦИТЕ
