Что такое екклесиаст это
Екклезиаст, самая мрачная книга Библии: зачем она нужна
На греческом языке слово «экклизиастис» (ἐκκλησιαστής) означает того, кто проповедует перед людьми, оратора. Но всякий, кто начинает читать Екклезиаст в Ветхом Завете, сразу же понимает, что эта поучительная книга отличается от остального текста Библии и уж совершенно точно контрастирует с Новым Заветом, который, несмотря на страшные события, которые в нем описываются, заканчивается на высокой ноте надежды соединения человека с Богом и обретения вечной жизни.
Концовка Екклезиаста не настолько очевидна и оптимистична. Тем не менее книга является весьма важной частью Священного Писания.
Все в жизни – «хавель»
Книга Екклезиаста погружает читателя в мрачный, беспросветный мир человека, который всю жизнь был «успешным», но на склоне лет прозрел, что в жизни все суета и в нем нет ничего, ради чего стоило бы прилагать усилия. Слово, которое встречается в Екклезиасте больше 30 раз – это слово «хавель», которое переводится как «суета», но более точный перевод – это «пар», вздох», то есть практически – «ничего», «пустота», «воздух».
Для героя книги вся человеческая жизнь, все его труды, все, что происходит, происходило и будет происходить вокруг – это все только «хавель». И даже мудрость человеческая тоже ничего не значит перед лицом смерти, ибо «во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Еккл. 1:18). То есть, говоря языком современности, – «от многих знаний многия печали».
Кто же автор
Но почему так происходит, ведь считается, что книгу написал великий царь Соломон – человек богатый, «успешный», с бесспорным авторитетом. Сам оратор называет себя «сыном Давида» и «царем Иерусалима», однако имя царя при этом нигде не упоминается. Справедливости ради стоит сказать, что в XVI веке вера в авторство Соломона была поколеблена христианским апологетом, протестантом Гуго де Гроотом – настолько ее дух выпадал из общего библейского повествования.
Неизвестно, когда точно был создан Екклезиаст – одни богословы уверяют, что книга была написана между X и VI веками до н. э., другие – что это V–IV век до н. э., а третьи считают, что книгу написали гораздо позже – во времена правления «злого гения» иудеев Ирода I Великого. «Атеистический словарь» под редакцией М. П. Новикова указывает, что в тексте есть явные признаки влияния греческой философии, а кроме этого, в ней встречаются слова на персидском и на арамейском языках, что совершено не соответствуют времени и духу царя Соломона. Известно, что книга была включена в Ветхий завет только после жарких споров между раввинистическими школами Шамая и Гиллела.
И все-таки это Соломон
При этом книгу высоко ценили такие православные святые, как Василий Великий, Григорий Нисский, блаж. Иероним, которые не сомневались в авторстве Соломона и считали, что Екклезиаст – прощальная речь царя, который достиг всего, о чем может мечтать человек, но неожиданно осознал, что жизнь его – суета сует. «И оглянулся я на дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я. все — суета. и нет от них пользы под солнцем!» (Еккл. 2:11).
Поэтому его речь проникнута горечью осознания того, что разум людской не может познать мудрость мира – человек старается познать ее, но она отдаляется от него прочь. «Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?» (Еккл. 1:3), – вопрошает он.
Влияние греческой философии на текст неоспоримо: автор все время твердит о цикличности мира, о том, что на земле из века в век происходят одни и те же события, но нет среди них новизны. Везде все одинаково – те же человеческие пороки, те же чувства, те же отношения, все неизменно: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки» (Еккл. 1:4).
Ради чего стоит жить
Но если все уже было и все обстоит именно так, то в чем же смысл человеческого существования? В ответе на этот вопрос и скрыт смысл этой мрачной книги.
Иеромонах из Сретенского монастыря Иов Гумеров указывает на то, что автор книги проходит несколько этапов, рассуждая о смысле жизни: он испытывает себя работой, которая не приносит ему утешения, затем – познанием мира и достижением мудрости, которая тоже не приносит облегчения, но лишь усугубляет печаль. Наконец испытывает себя весельем, но и оно кажется ему бессмысленным в свете того, что жизнь человеческая коротка, она лишь миг перед лицом вечности.
Но постепенно Екклезиаст приходит к выводу, что даже земные блага человека зависят не от его трудов, а от Божьей милости. И даже жажда всеобщего счастья, высшего блага заложена в человека самим Создателем. Без Бога жизнь не имеет смысла, пуста, а люди – впадают в уныние и печаль. И лишь в Боге можно найти смысл и утешение, стоя на пороге небытия: «Возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его (Еккл.12:7).
Достигший человеческого величия царь понимает: все, что имеет – дано ему Создателем. И что деяния людей – действительно «хавель», а созданное Творцом «пребывает вовек». Человеку же, чтобы обрести смысл существования, следует жить так, чтобы предстать перед судом Божьим в надежде на Его милость и прощение.
Это осознание поднимает оратора из глубин философской печали и возводит его на совершенно иную ступень: «Выслушаем сущность всего, – пишет он в последних стихах книги, – бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека (Еккл. 12:13–14). Таким образом, самое мрачное повествование в Библии поднимает читателя над бытием и приводит его к надежде, которая еще откроется ему в событиях грядущего Евангелия.
Что такое екклесиаст это
Поясните, пожалуйста, смысл книги Екклесиаста. В чем ее мораль?
Отвечает Иеромонах Иов (Гумеров):
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я придаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все взойдем под вечны своды –
И чей-нибудь уж близок час.
Трудно сомневаться, что стихотворение навеяно чтением Екклесиаста, если обратиться к началу первоначальной редакции стихотворения:
Кружусь ли я в толпе мятежной,
Вкушаю ль сладостный покой,
Но мысль о смерти неизбежной
Всегда близка, всегда со мной.
В последних стихах 2-й главы проповедник приходит к важной мысли, что даже земные блага зависят не от человека. Продолжая мысль о Промысле Божием, священный писатель говорит о том, что жажда высшего блага (стремление к счастью) вложена в человека Самим Богом: Все соделал Он прекрасным в свое время, и вложил мир в сердце их, хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог делает, от начала до конца (Еккл.3:11). В еврейском тексте употреблено слово олам. В Септуагинте оно переведено словом вечность. В рассматриваемом стихе это понятие означает одарить человека богоподобными свойствами — наложить на человеческую природу отпечаток вечности. Все земное суета сует, только в Боге смысл и предел человеческого бытия: возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратился к Богу, Который дал его (Еккл.12:7). От ограниченности человека и суетности его земной жизни Екклесиаст приходит к своей главной мысли: Познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек: к тому нечего прибавлять и от того нечего убавить, — и Бог делает так, чтобы благоговели пред лицем Его (Еккл.3:14). Проповедник поднимается до богословско-библейского учения о предстоящем для всех Божиим Суде: И сказал я в сердце своем: «праведного и нечестивого будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и [суд] над всяким делом там» (Еккл.3:17). В последних стихах книги содержится её основной духовный смысл: Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека (Еккл.12:13-14).
Екклесиаст: как в Библии оказалась такая «депрессивная» книга? И почему ее стоит прочесть
Приблизительное время чтения: 12 мин.
Многие исследователи называют эту книгу самой «небиблейской». Действительно, можно понять тех, кто, прочитав ее, спросят: а зачем вообще тогда жить? Но тем не менее это часть Библии, и совсем не случайная. Почему? Давайте разбираться.
Усталость вязкая, беспросветная, один день ничем не отличается от другого, рутина на работе, рутина дома, и кажется, даже церковная жизнь не поднимает дух… Неужели обещанное Христом блаженство недосягаемо?
Книга Екклесиаста удивительно точно передает это гнетущее состояние. Именно в ней звучит известная теперь на весь мир фраза: «Все суета сует и томление духа». Эта книга не только пропитана усталой печалью человека, которого мы бы сегодня назвали успешным, но и дает ответ, в чем причина нашего духовного и психологического выгорания и как вырваться из пожирающей жизнь суеты. Как ни парадоксально, автор Екклесиаста через свой текст, который кажется депрессивным, подводит нас к полноте и счастью, открывающимся в Евангелии.
Самая «небиблейская» книга
Екклесиаст — это точная древнегреческая калька с еврейского «Кохелет», что значит «говорящий в собрании» или «проповедующий». Это одна из самых загадочных и противоречивых книг Ветхого Завета. В ней нет яркого свидетельства веры, чудес или грозных пророчеств. Все сакральное здесь словно выветрено, обнажены лишь человеческое бессилие и усталость.
И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем! (2:11)
Не случайно многие исследователи называли эту книгу самой «небиблейской», — настолько ее главный мотив — бессмысленность человеческого бытия, кажется, противоречит духу Священного Писания. Даже само включение Екклесиаста в еврейский библейский канон вызвало напряженный спор раввинистических школ Гиллела и Шамая в I веке после Р. Х. Судьбу книги тогда решило то, что она традиционно приписывалась царю Соломону, чей авторитет для иудеев был непререкаем. Древние христианские экзегеты — Ориген, святитель Василий Великий, святитель Григорий Нисский, блаженный Иероним — также полагали, что это прощальная речь царя Соломона. Однако в современной научной библеистике это вызывает сомнение.
Книгу Екклесиаста, как правило, датируют III веком до Р. Х., временем после окончания Восточного похода Александра Македонского (334–325). Эта военная кампания расшатала прежний политический и социальный миропорядок; античность вступила в диалог с востоком — началась эллинистическая эпоха. Именно это, как утверждают специалисты, и объясняет совершенно нетипичную для Священного Писания тональность Книги Екклесиаста. И особенно — повторяющийся рефрен о вечной цикличности событий, природных явлений и человеческих судеб, столь близкий греческому духу и столь чуждый духу ветхозаветному:
Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас (1:9–10).
Однако есть и иная точка зрения, ее придерживался Сергей Аверинцев: «Природные циклы не радуют Кохэлэта * своей регулярностью, но наводят на него скуку своей косностью. “Вечное возвращение”, которое казалось Пифагору возвышенной тайной бытия, здесь оценено как невыносимая и неизбывная бессмыслица. Поэтому скепсис книги Проповедующего в собрании есть именно иудейский, а отнюдь не эллинский скепсис; автор книги мучительно сомневается, а значит, остро нуждается вовсе не в мировой гармонии, а в мировом смысле, он утратил и оплакивает не Божественный космос, а Священную историю».
Важно, что этот текст откликается на глубинный человеческий кризис, к которому приводит девальвация смысла и духовное «выгорание», но даже на глубине отчаяния он вплетается в ветхозаветную реальность. Как справедливо заметил культуролог Михаил Эпштейн: «Если Екклесиаст находится на границе канона, то это его входные врата».
Диалог мысли и тайны
Автор Екклесиаста — человек, который ничего не ищет. Он не взывает к Богу, требуя от Него помощи или ответа. Он успешен, уважаем и мудр. Тем удивительнее, что его уверенность в бессмысленности и тщетности всех человеческих дел настолько тотальна и рациональна, что, кажется, совсем не оставляет места ни вере, ни надежде.
Последовательно взвешивая различные стороны человеческой жизни, автор каждый раз лишь устало отмахивается: все это суета. Переведенное на русский язык как «суета» слово «хавель» имеет и другие значения — «пар, вздох». Это слово употребляется в тексте более 30 раз — настолько емко и точно оно передает основную тональность авторских размышлений. Земное счастье и благополучие, все самые значительные и животрепещущие вопросы человеческого бытия и даже человеческая мудрость —
во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь (1:18)
— все это «хавель»: пар, дуновение, пустое, тщета.
Однако, если внимательно вчитаться, в тексте можно заметить внутреннюю драматургию. В сущности, перед нами разворачивается, как говорил священник Павел Флоренский, «диалог мысли и тайны». И мысль автора здесь совсем не статична и не догматична, она мучается, пульсирует, ходит по кругу, пытается обрести твердую почву, но, не найдя ее, каждый раз остается в молчаливом недоумении перед суетностью мира и своим внутренним нежеланием эту суетность принять.
Это особенно ощущается в его удивительно противоречивых суждениях. То он риторически вопрошает:
Выходит, автор непоследователен? Или он нарочно пытается сбить нас с толку? Некоторые комментаторы полагали: он просто иронизирует, потому что настолько разочаровался в жизни, что смотрит на все с усталой насмешкой.
Однако едва ли Церковь включила бы эту книгу в библейский канон, если бы ее содержанием была обычная, пусть и горькая, ирония. Дело в том, что за внешним скептицизмом и противоречиями открывается совершенно особенное богословие. В пустыне всеобщей тщеты автор ищет оазис евангельского блаженства, словно предчувствуя слова Нагорной проповеди, с которыми Христос обратится к тем, кто желает преодолеть суетность мира и обрести подлинное счастье.
Веселый пессимизм
«Кто не видит суеты мира, тот суетен сам», — писал Паскаль. Екклесиаст не суетен, он эту суетность осознал и над ней поднялся. Он без жалости лишает человека всех иллюзий в этом мире. Да, мы не можем знать, для чего нам суждено трудиться. Да, наше веселье и наше земное довольство — признак нашей глупости. А приобретенное нами знание и вся человеческая мудрость только умножают скорбь. И даже искание правды и справедливости на этой земле не более чем очередная тщета — автор прямо об этом пишет:
Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета! (8:14).
Все одинаково бессмысленно и ничтожно перед лицом смерти. Однако там, где у Екклесиаста возникают явные противоречия, их напряжение всегда снимается именем Божиим.
Вот лишь несколько примеров:
Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим (9:7); Как ты не знаешь путей ветра и того, как образуются кости во чреве беременной, так не можешь знать дело Бога, Который делает все (11:5); Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем (9:9).
Человеку не дано знать судьбу того, что он посеял, не говоря о том, как распорядится его наследием потомство. Но это знает стоящий над всем Бог, и этого достаточно.
«Мы видим, как смыслоотрицание “нет пользы”, — пишет в связи с этим культуролог Михаил Эпштейн, — переходит в жизнеутверждение “нет ничего лучшего, как”. Это вовсе не противоречие, а глубочайшая правда веры как сомнения, как отрицания положительного знания. Человек не знает, для чего ему посланы его труды, но именно поэтому он знает, что ничего другого, ничего лучшего ему не дано. Этим предвосхищается знаменитое “верую, потому что абсурдно”, приписываемое Тертуллиану. Мысль Екклесиаста, как впоследствии мысль Тертуллиана, Дионисия Ареопагита и Сёрена Кьеркегора, движется от абсурда и отчаяния — к надежде, от суеты и томления духа — к вере».
Когда человек, с такой ясностью сознающий тщетность всех своих усилий, полностью принимает волю Божью, рождается, по выражению того же Михаила Эпштейна, «позиция веселого и деятельного пессимизма». Это жизнь — вопреки ее абсолютной бессмысленности — с абсолютным упованием на Бога. Иного человеку не дано.
В этом, если угодно, вся «каноничность» Книги Екклесиаста. Вера безосновательна, подсказывает нам автор. Она питается не формальным исполнением обрядов «по расписанию», а простотой хождения перед Богом — вот лаконичный и при этом бесконечно глубокий призыв к ветхозаветному человеку. И христианское мировидение — такой же радостный и деятельный пессимизм.
Верующий знает: Царство Небесное на земле неосуществимо — в Церковь никогда не войдут все населяющие ее народы, к ней всегда будет прислушиваться меньшинство, а всеобщая справедливость возможна только в утопических грезах. Христианский пессимизм — это трезвый, очищенный от иллюзий взгляд на мир.
Но в то же время он радостный, более того, деятельный, потому что все, что дано человеку в этой жизни, — от Бога, а Его благодать изливается на верующего просто так, помимо его мнимых или действительных заслуг. И значит, христианин не имеет права опускать руки. Он знает, что в суете и мимолетности земного существования всегда присутствует перспектива вечности и подняться над усталостью и рутиной быта, подобно Екклесиасту, можно — если помнить о том, что только в Боге обретаются покой и счастье. Такая вот нехитрая формула.
Все суета сует: как не сойти с ума от этой мысли?
Читаем Екклесиаста вместе с американским священником
Песня Пита Сигера (американский фолк-певец (1919–2014). — Ред.) «Как было — так и будет…» (To Everything There Is a Season) была очень популярна в Америке в 60-е годы. Она стала гимном Peace Movement (движение, которое выступало против войны во Вьетнаме. — Ред.). А после того как в 1965 году ее исполнила рок-группа The Byrds, она стала мировых хитом.
Удивительно, но кроме «turn, turn, turn» («вновь, вновь, вновь») и двух заключительных строк, все остальные слова этой песни прямо позаимствованы из Книги Екклесиаста (3:1–8) — настолько созвучны оказались ее смыслы настроениям того времени:
Всему свое время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
Эта самоочевидность вообще характерна для Книги Екклесиаста, которая относится к жанру библейских учительных книг. Мудрость, которая в них открывается, не несет в себе ничего сверхъественного. Наоборот, она открывает человеку то, что он и сам должен был бы видеть и понимать, но по каким-то причинам не видит и не понимает.
На первый взгляд кажется, что широко растиражированная фраза Екклесиаста: «Всё — суета сует и томление духа» — это крик отчаяния, вырвавшийся у человека, который абсолютно во всем разочаровался. Но такая интерпретация в корне неверна. Многие евангельские изречения, совершенно чуждые какому бы то ни было пессимизму, пропитаны духом именно этой книги.
Да, наша жизнь наполнена делами и событиями, постоянной тревогой, страхом перед будущим. Но Книга Екклесиаста напоминает нам, что все наши проблемы и тревоги на самом деле не имеют никакой ценности: в тот день, когда мы умрем, в мире все останется прежним. Что же тогда вечно и незыблемо, на что человек может по-настоящему опереться? Тот, кто нашел ответ на этот вопрос, следует истинным путем мудрости, говорит Екклесиаст. И путь этот — в Богочеловеке.
Помните, что Христос ответил на жалобу Марфы, что ее сестра Мария не помогает ей в хлопотах по хозяйству? Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее (Лк 10:41–42). Работать по дому нужно будет и завтра, и послезавтра, а Христос скоро покинет их, и значит, в этот момент важно только одно — быть с Ним. Разве то, что Он — Сам Богочеловек! — сейчас с ними, не заслоняет собой все остальное, не является уже бесконечным счастьем? И потому Иисус не позволяет Марфе навредить тому, что бесценно и не соизмеримо ни с какими другими земными благами, — душе Марии.
И Книга Екклесиаста — одно большое упражнение, которое учит человека видеть то, что ему по-настоящему необходимо, правильно расставлять приоритеты. Ведь все, что кажется нам важным — работа, здоровье, красота, веселье, власть, — временно и призрачно.
Очень важно впитать эту мысль Екклесиаста, потому что мир, в котором мы живем, пропитан соблазнительными, но глубоко ложными идеями. Современный человек, надменно полагаясь только на свои силы, вообразил, что способен изменить этот мир к лучшему, что технологии и научное знание приближают «светлое» будущее. И хотя во времена Екклесиаста люди вряд ли с таким же воодушевлением относились к науке, им было свойственно такое же высокомерие.
Есть у Екклесиаста одно туманное высказывание, которое проясняется только в контексте Нового Завета:
Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и [злому], чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим (9:2–3).
Христос говорил, что Бог повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми (Мф 5:45) и что Он благ и к неблагодарным и злым (Лк 6:35). С одной стороны, эти слова лишают надежды тех, кто, совершая добрые дела, думают, что гарантированно получат ровно столько же добра в ответ. С другой стороны, именно потому мы и должны быть добры и великодушны к каждому — даже к злодеям! — что призваны быть совершенными, как Отец Небесный, который повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми. В жизни со Христом именно то, что кажется Екклесиасту «худым», становится путем к обóжению.
И предел всякой мудрости, говорит нам, христианам, ветхозаветный автор, — это смиренная память об этом и исполнение Божьих заповедей исключительно из любви к Нему, а не ради ожидаемой награды. Это и есть хождение перед Богом. А без Него даже самые великие добрые дела — суета и несут человеку лишь уныние и усталость. Перед лицом беспощадной и равнодушной смерти остается только то, что было изначально укоренено в вечном.
А на все, что мы оставим здесь, на земле, Екклесиаст учит смотреть с юмором. Мой любимый отрывок — в самой последней главе его книги — особенно актуален для тех, кто много пишет или читает: А что сверх всего этого, сын мой, того берегись: составлять много книг — конца не будет, и много читать — утомительно для тела (12:12). Каждый раз, когда я читаю эти строки, мне сквозь века улыбается загадочный автор, пожалуй, самой отрезвляющей во всей мировой литературе книги.
Экклезиаст
Екклесиа́ст, также Экклезиаст, Экклесиаст, Екклезиаст (ивр. קהלת , Кохэ́лет; др.-греч. Εκκλησιαστής ) — название ветхозаветной библейской книги, которая в христианской Библии помещается среди Соломоновых книг, а в еврейской Библии — между «Плачем Иеремии» и книгой Есфирь.
Книга эта, кроме подлинника, сохранилась во многих древних переводах, свидетельствующих о её популярности.
Название
Название книги — греческий перевод еврейского слова когелет (от кагаль, «собирать»), что означает проповедника в собрании; поэтому и в греческом переводе с иврита книга называется Екклесиаст, а в русском — Проповедник.
Авторство
Автором книги с глубокой древности признается — как в еврейском, так и в христианском предании — царь Соломон. Хотя имени его буквально и не значится в книге, но лицо, символически принимающее на себя имя Е., называет себя сыном Давидовым и заявляет, что он царь Иерусалимский, а в заголовке сирийского перевода прямо стоит: «книга Когелета, то есть Соломона, сына Давидова, царя Иерусалимского». Это древнее предание было поколеблено в XVII веке Гроцием, который высказал сомнение в её принадлежности Соломону.
Сомнение было подхвачено и обосновано целым рядом последующих протестантских учёных, которые уже решительно отрицали подлинность этой книги. Поколебались мнения и касательно времени написания книги, расходясь между собой не менее как на восемь столетий. Так, Нахтигалль относит её ко времени между Соломоном и Иеремией (975—588 г. до н. э.), Шмидт и Ян — к 699—588 г. до н. э., Делич — к 464—332 г. до н. э., Гитциг — к 204 г. до н. э., а Грец — к царствованию Ирода Великого. Основанием для сомнений в подлинности книги Е. служат внешние и внутренние её признаки, будто бы не соответствующие духу времени Соломона. Там встречаются иностранные — иранские и арамейские — слова; изображаются бедствия жизни, каких не было при Соломоне; вводятся отвлеченно-философские термины, не встречающиеся в других библейских книгах.
Эти признаки не дают достаточного основания для сомнения в подлинности книги. Иностранные слова легко могли войти в употребление у Соломона, любившего все иноземное и поддерживавшего деятельные торговые и политические сношения с иностранными государствами. Бедствия в книге Е. изображаются такие, которые неразлучны вообще с жизнью человечества, даже в самые блестящие периоды его благоденствия. Отвлеченные слова могли быть созданием собственной мудрости Соломона. По иудейскому преданию, Соломон написал эту книгу в старости, как книгу Песнь Песней написал в юности. Мы видим в Е. престарелого мудреца, который в течение своей долгой жизни постиг всю суетность земного и из груди которого вырывается глубоко трагическое восклицание: «суета сует, и все суета и томление духа!» Это девиз всей книги, поднимающейся иногда до замечательной высоты поэтического одушевления. Недаром она всегда была любимым чтением для всех многое переживших и испытавших. Книга состоит из XII глав. Заключительные слова её: «бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека».