Бунин крики перелетных птиц что за птицы

Иван Бунин — В степи: Стих

Вчера в степи я слышал отдаленный
Крик журавлей. И дико и легко
Он прозвенел над тихими полями…
Путь добрый! Им не жаль нас покидать:
И новая цветущая природа,
И новая весна их ожидает
За синими, за теплыми морями,
А к нам идет угрюмая зима:
Засохла степь, лес глохнет и желтеет,
Осенний вечер, тучи нагоняя,
Открыл в кустах звериные лазы,
Листвой засыпал долы и овраги,
И по ночам в их черной темноте,
Под шум деревьев, свечками мерцают,
Таинственно блуждая, волчьи очи…
Да, край родной не радует теперь!
И все-таки, кочующие птицы,
Не пробуждает зависти во мне
Ваш звонкий крик, и гордый и свободный.

Здесь грустно. Ждем мы сумрачной поры,
Когда в степи седой туман ночует,
Когда во мгле рассвет едва белеет
И лишь бугры чернеют сквозь туман.
Но я люблю, кочующие птицы,
Родные степи. Бедные селенья —
Моя отчизна; я вернулся к ней,
Усталый от скитаний одиноких,
И понял красоту в ее печали
И счастие — в печальной красоте.

Бывают дни: повеет теплым ветром,
Проглянет солнце, ярко озаряя
И лес, и степь, и старую усадьбу,
Пригреет листья влажные в лесу,
Глядишь — и все опять повеселело!
Как хорошо, кочующие птицы,
Тогда у нас! Как весело и грустно
В пустом лесу меж черными ветвями,
Меж золотыми листьями берез
Синеет наше ласковое небо!
Я в эти дни люблю бродить, вдыхая
Осинников поблекших аромат
И слушая дроздов пролетных крики;
Люблю уйти один на дальний хутор,
Смотреть, как озимь мягко зеленеет,
Как бархатом блестят на солнце пашни,
А вдалеке, на жнивьях золотых,
Стоит туман, прозрачный и лазурный.

Моя весна тогда зовет меня,—
Мечты любви и юности далекой,
Когда я вас, кочующие птицы,
С такою грустью к югу провожал!
Мне вспоминается былое счастье,
Былые дни… Но мне не жаль былого:
Я не грущу, как прежде, о былом,—
Оно живет в моем безмолвном сердце,
А мир везде исполнен красоты.
Мне в нем теперь все дорого и близко:
И блеск весны за синими морями,
И северные скудные поля,
И даже то, что уж совсем не может
Вас утешать, кочующие птицы,—
Покорность грустной участи своей!

Источник

Иван Бунин — Не видно птиц: Стих

Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной.
Грибы сошли, но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.

Глушь стала ниже и светлее,
В кустах свалялася трава,
И, под дождем осенним тлея,
Чернеет тёмная листва.

А в поле ветер. День холодный
Угрюм и свеж — и целый день
Скитаюсь я в степи свободной,
Вдали от сел и деревень.

И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер звоном однотонным,
Гудит-поет в стволы ружья.

Анализ стихотворения «Не видно птиц» Бунина

Иван Бунин — один из самых значимых русских писателей конца XIX века. Он известен больше как публицист и прозаик, однако в раннем его творчестве можно найти и стихотворные произведения. Молодой человек стеснялся своего интереса к стихосложению, так как в его семье не слишком серьезно к этому относились. Поэтому он старался творить в тайне от родных и близких.

Стихотворение «Не видно птиц…» было написано как раз в этот ранний период, в 1889 году, когда автору было всего 19 лет. Он уже жил довольно самостоятельной жизнью — трудился в качестве корректора в одной из газет. Но настоящей его страстью были охота и прогулки по лесу. Там юный Бунин искал не только вдохновения для создания новых произведений, но и уединения. Именно это легло в основу сюжета стихотворения.

Судя по увядающей мрачной природе, действие происходит осенью. Здесь нет привычного для пейзажной лирики восторга. Автор преподносит то, что видит вокруг, без прикрас. Лес здесь будто бы наделен чувствами, присущими человеку — «покорно чахнет», «опустевший и больной», листва уже «черная» и тлеет, а грибная сырость дополняет картину еще большей тоской. Лирический герой созерцает постепенно увядающую природу и это неизбежно рождает в нем мысли о вечном.

Осень — завершающий этап природного цикла. Он навевает печальные мысли об утраченном, но в то же время напоминает о том, что далее следует новый этап.

Некоторые исследователи творчества Бунина сходятся во мнении, что смена времен года в этом стихотворении метафорически отсылает нас к человеческой жизни. Лирический герой наслаждается своим уединением в лесу. Единственный его спутник — это «в поле ветер», который «гудит-поет в стволы ружья». Окружающие изменения наталкивают героя на размышления о проходящей юности. Он скитается «в степи свободной вдали от сел и деревень», не стесненный никакими обстоятельствами извне и как бы переходит к новой ступени, на новую степень взросления — избавляется от юношеского максимализма и детских иллюзий. Противоречивость его чувств особенно заметна благодаря оксюморону «отрадная грусть».

Стихотворение написано четырехстопным ямбом с перекрестной рифмовкой. Оно написано очень простым языком, но при этом очень легко читается. В нем активно используются художественные приемы и тропы, чтобы создать наиболее яркую метафорическую картину восприятия лирического героя и самого Бунина.

Источник

Птицы небесные (сборник) – Бунин И.А.

Вести с родины

“A право, — с улыб­кой поду­мал Вол­ков, сидя вече­ром в собра­нии сель­ско­хо­зяй­ствен­ного обще­ства, — нигде так не раз­ви­ва­ются спо­соб­но­сти к живо­писи, как на засе­да­ниях! Ишь, как ста­ра­тельно выводят!”

Головы сидя­щих за зеле­ным осве­щен­ным сто­лом были накло­нены; все рисо­вали — вен­зеля, моно­граммы, необык­но­вен­ные про­фили. Чай, бес­шумно раз­но­си­мый сто­ро­жами, изредка пре­ры­вал эти заня­тия. Спор вице-пре­зи­дента с одним из чле­нов обще­ства на время ожи­вил всех; но доклад, кото­рый моно­тонно начал читать сек­ре­тарь, снова заста­вил всех взяться за каран­даши. Рас­се­янно глядя на белую руку пре­зи­дента, в кото­рой дыми­лась папи­роса, Вол­ков почув­ство­вал, что его тро­гают за рукав: перед ним стоял его това­рищ по агро­но­ми­че­скому инсти­туту и сожи­тель по меб­ли­ро­ван­ным ком­на­там, поляк Свида, высо­кий, худой и угло­ва­тый в своем ста­ром мундире.

— Здрав­ствуйте, — ска­зал он шепо­том, — о чем речь?

— Доклад Тол­вин­ского: “Из прак­тики сохра­не­ния кор­мо­вой свекловицы”.

Свида сел и, про­ти­рая сня­тые очки, утом­лен­ными гла­зами посмот­рел на Волкова.

— Там вам теле­грамму при­несли, — ска­зал он и под­нял очки, раз­гля­ды­вая их на свет.

— Из инсти­тута? — быстро спро­сил Волков.

— Из инсти­тута, верно, — ска­зал Волков.

И, под­няв­шись тороп­ливо, на цыпоч­ках пошел из залы. В швей­цар­ской, где уже не надо было дер­жать себя напря­женно, он вздох­нул сво­бод­нее, быстро надел шинель и вышел на улицу.

Дул сырой мар­тов­ский ветер. Тем­ное небо над осве­щен­ной ули­цей каза­лось чер­ным, тяже­лым поло­гом. Около колеб­лю­щихся в фона­рях газо­вых рож­ков видно было, как из этой непро­гляд­ной тем­ноты одна за дру­гой нес­лись белые сне­жинки. Вол­ков под­нял ворот­ник и быстро пошел по мок­рым и бле­стя­щим асфаль­то­вым пане­лям, засо­вы­вая руки в карманы.

“И чего только не рисуют, — думал он. — И как старательно!”

Тем­нота, сырой ветер, треск про­но­ся­щихся эки­па­жей не мешали его спо­кой­ному и бодрому настро­е­нию. Теле­грамма, верно, из инсти­тута… Да она теперь и не нужна. Он уже знал, что через пол­ме­сяца будет помощ­ни­ком дирек­тора опыт­ного поля; пере­ве­зет туда все свои книги, гер­ба­рии, кол­лек­ции, образцы почв… Все это надо будет уста­вить, раз­ло­жить (он уже ясно пред­став­лял себе свою ком­нату и себя самого за сто­лом, в блузе), а затем начать рабо­тать серьезно — и прак­ти­че­ски, и по части диссертации…

— “Вос­ста-аньте из гро­бов!” — про­пел он с весе­лым пафо­сом, заво­ра­чи­вая за угол, и столк­нулся с невы­со­ким гос­по­ди­ном, у кото­рого из-под шапки блес­нули очки.

Иван Тро­фи­мыч живо вски­нул кверху бородку и, улы­ба­ясь, стис­нул руку Вол­кова своею холод­ною и мок­рою малень­кой рукою.

— Из сель­ско­хо­зяй­ствен­ного, — отве­тил Волков.

— “По домаш­ним обсто­я­тель­ствам”. А вы?

— Из кон­торы. Рабо­таем, батенька…

— У вас, зна­чит, и вечер­ние занятия?

— Да, то есть нет, только вес­ною — к отчету под­го­няем… Да скверно, зна­ете… Даже не скверно, соб­ственно говоря, а прямо-таки — подло… Бессмыслица…

Иван Тро­фи­мыч запу­стил руки в кар­маны и съе­жился в своем паль­тишке с неболь­шим, потеш­ным ворот­ни­ком из ста­рого меха.

— Почему? — спро­сил Вол­ков. Иван Тро­фи­мыч встрепенулся.

— То есть как почему? Да на кой черт кому нужна эта работа? Какой смысл, поз­вольте спро­сить, в этих пудо-вер­стах, осе-вер­стах, про­бе­гах и во вся­ких этих сто­лах пере­бо­ров и вся­че­ских ахинеях?

— Ну, поло­жим, смысл-то есть…

— Бели­берда! — вос­клик­нул Иван Тро­фи­мыч с серд­цем. Вол­ков снис­хо­ди­тельно улыбнулся.

— Ну, идите куда-нибудь еще, — ска­зал он спокойно

— Да у вас ведь име­ется диплом?

— Ну, и что же? — повто­рил Иван Тро­фи­мыч, под­ни­мая брови и свер­кая очками. — Вы дума­ете, я не ушел бы? Да ради бога — куда угодно! Вы поду­майте только, — начал он с напря­же­нием, отчет­ливо, беря Вол­кова за борт пальто, но Вол­ков пере­бил его:

— Отчего же не идете?

— Вам сколько лет? — вдруг спро­сил Иван Трофимыч.

— Два­дцать четыре года и пять меся­цев. А что?

— Ну, вот видите! А мне сорок… И, глав­ное, никуда, то есть так-таки никуда меня не пустят. Я ведь якут­ский чело­век. Пони­ма­ете? Вот теперь люди мрут от голода, есть живое, свя­тое дело… Пони­ма­ете? Свя­тое! А разве нас с вами пустят туда?

— Я зани­ма­юсь нау­кой и рабо­таю, могу ска­зать, серьезно, — ска­зал Волков.

— И пудо-вер­стами вы бы заня­лись так же серьезно?

— Пожа­луй, и пудо-вер­стами… Я, право, не пони­маю, господа…

— Пре­красно, — почти закри­чал Иван Тро­фи­мыч, — я отлично знаю, что вы, гос­пода, мно­гого дей­стви­тельно не пони­ма­ете! Только вот что, батенька, — уте­шаю себя недо­ве­рием, пони­ма­ете, уте­шаю себя тем, что мно­гие из вас только играют в эту трез­вость! Разу­ме­ется, уже сама по себе эта игра…

— Именно играть-то мы и не хотим, — пере­бил Вол­ков. — Вы гово­рите: идите, помо­гайте. А мы будем помо­гать нау­кой, а не “хоро­шими” словами.

Иван Тро­фи­мыч мах­нул рукой.

— Мы, зна­ете, так рас­кри­ча­лись с вами, — ска­зал он с улыб­кой и крепко пожал руку Вол­кова, — будьте здоровы!

И, повер­нув­шись, съе­жился и скрылся за углом. Вол­ков постоял, поду­мал… И, мгно­венно забыв об Иване Тро­фи­мыче, заша­гал еще быстрее.

Он тороп­ливо про­бе­жал лест­ницу своих меб­ли­ро­ван­ных ком­нат, отпер номер и при спичке разо­рвал телеграмму.

“Посы­ла­ются пят­ницу девят­на­дца­того”, — сто­яло в ней.

На столе, кроме теле­граммы, лежали два письма. Адрес на одном из них напи­сан был рукой зятя. Вол­ков зажег свечи, сел на диван и с улыб­кой при­нялся за письмо.

“Любез­ный брат Дмит­рий, — читал он, — мы, разу­ме­ется, все живы и здо­ровы, про тебя, конечно, ничего не знаем: как уехал, при­слал два слова; пиши, брат, пожа­луй­ста, поско­рее, при­е­дешь ли ты хоть к свя­той неделе. Отве­чай поско­рее, а то вот-вот полая вода и на стан­цию не будет ни про­ходу, ни проезду…”

Вол­ков пере­вер­нул стра­ницу и стал про­смат­ри­вать конец письма:

“Невоз­можно про­ехать в город, все метели, а голо­дают у нас здо­рово. Впро­чем, я тебе не писал со свя­ток, и ты не зна­ешь, что в Дво­ри­ках умерло несколько чело­век. Умерла, брат, наша Федора, кри­вой сол­дат вор­голь­ский и Мишка Шмы­ре­нок. У Мишки прежде умер ребе­нок, а на пер­вой неделе и сам он — от голод­ного тифа…”

Вол­ков вдруг опу­стил письмо… пере­ста­вил под­свеч­ник и снова с ужа­сом и напря­же­нием пере­чи­тал эти две строки:

“…Умерла Федора, кри­вой сол­дат вор­голь­ский и Машка Шмыренок…”

Источник

Иван Бунин

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора… (+ Анализ)

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.
Как горько было сердцу молодому,
Когда я уходил с отцовского двора,
Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.
Как бьется сердце, горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!

Год написания: 25 июля 1922 г.

Анализ стихотворения Бунина «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…»
1 вариант

После Октябрьской революции Россию покинули многие известные литераторы, среди которых оказался и Иван Бунин. Знаменитый русский поэт и писатель очень болезненно воспринял смену власти и начало гражданской войны, поэтому решил на время уехать из страны. В глубине души он понимал, что, возможно, расстается с Россией навсегда, и очень скоро это предположение подтвердилось. Однако с первых дней горечь разлуки с родиной не давала Бунину покоя, и в 1922 году он написал стихотворение «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…».

Первые строчки этого произведения указывают на то, что автор завидует обитателям леса, которые имеют свой дом, пусть и такой ненадежный, не обустроенный и лишенный привлекательности с человеческой точки зрения. Однако именно там они чувствуют себя в полной безопасности и наверняка по-своему счастливы, чего сам Бунин лишен. Он отмечает, что ему было крайне тяжело принимать решение об эмиграции. «Как горько было сердцу молодому, когда я уходил с отцовского двора», — отмечает автор. Для него прощание с Россией стало вторым трагическим событием в жизни. Ведь однажды, будучи 17-летним подростком, он уже покидал отчий дом, чтобы доказать всему миру собственную самостоятельность. Воспоминания и свежие ощущения наслоились друг на друга, став причиной довольно глубокой и продолжительной депрессии Бунина, а также поводом для написания целого цикла произведений как в прозе, так и в рифме, которые автор посвятил своим переживаниям.

На острове (+ Анализ стихотворения)

Пытаясь описать словами то, что чувствует, Бунин отмечает: «Как бьется сердце горестно и громко». Его гнетет не только чувство тоски по родному дому, но и ощущение безысходности, собственной никчемности и ненужности. Ведь автор оказался в чужой стране практически без средств к существованию, и у него не возможности назвать своим те съемные мебилированные комнаты, в которые отныне он обречен жить долгие годы. Поэт признается, что каждый раз испытывает целую гамму самых противоречивых чувств, когда входит «в чужой наемный дом с своей уж ветхою котомкой». Это ощущение обреченности автор сохранит в душе до конца жизни и будет предпринимать попытки вернуться на родину хотя бы ради того, чтобы вновь почувствовать себя частью той земли, на которой он родился. Однако мечтам Бунина не суждено будет сбыться, так как после революции Россия станет для него навсегда потерянной страной, той колыбелью радости и спокойствия, которую каждый человек утрачивает рано или поздно из-за различных обстоятельств.

Анализ стихотворения Бунина «У птицы есть гнездо»
2 вариант

Стихотворение «У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…» Иван Бунин написал в 1922 году, когда жил во Франции. Поэт показывает свою печаль и тоску по родному дому, по жизни среди любящих и близких людей.

Взрослея, человек часто оставляет привычную жизнь и отправляется на поиск чего-то нового, своего предназначения, своего дела. Расставаться всегда грустно, но покидать свою страну вынужденно – это горько и тоскливо вдвойне. Ведь поэт уезжал в неизвестность, при этом у него не было денег и каких-то надежд. Будущее было неопределенным, а неизвестность всегда пугает. И даже сравнение с птицами и зверями оказывается не в пользу автора, потому что у них есть свой уголок, в котором их ждут и любят, где рядом с близкими можно укрыться от любой беды. Поэт же чувствует себя одиноким и никому не нужным.

Помню долгий зимний вечер. (+ Анализ)

В съемных комнатах Бунин жил долгие годы. Но его жилище не стало ему своим, родным. Он по-прежнему чувствует себя чужаком и в этом доме, и в этой стране. Его угнетает не только разлука со своей страной, но и ощущение своей обреченности, ненужности, поэт не видит никакого выхода для себя. Упоминание о котомке указывает на его бедность не только материальную, но и духовную. За долгие годы котомка стала ветхой, износилась, но она по-прежнему не содержит в себе ни богатства, ни радости, ни надежд на будущее. Весь приобретенный за жизнь опыт, вся мудрость много страдавшего человека не сделали его жизнь легче или проще, его сердцу по-прежнему горько.

В первой части стихотворения автор показывает события прошлого, вторая часть демонстрирует настоящее. Однако настроение поэта не изменилось, он по-прежнему одинок, потерян и тоскует об отчем доме.

Находясь в эмиграции, Бунин мечтал посетить Россию. Но сделать это ему так и не удалось. До конца жизни его не оставляло чувство оторванности от своей родины и своих корней, наполняя сердце поэта болью и горечью.

Источник

Птицы небесные

C горы, по наглаженной, ухабистой дороге, спускался к реке студент Воронов. Возле моста, положив руки на костыль и глядя на реку, стоял какой-то маленький человечек.

Изумрудные льдины лежали вокруг темно-лиловой проруби. Голоса баб, полоскавших белье, звонко раздавались в морозном воздухе. Солнце скрывалось сзади, за горою, снежная долина вся была в тени, но оконца изб и кресты церкви на противоположной вороновской стороне еще горели лучистым золотом.

Глубокие январские снега, огромные снежные шапки на избах алели. Красновато чернел и сквозил возле церкви сад вороновского поместья, густо и свежо темнели сосны палисадника перед его домом. Дым из труб дома поднимался в чистое зеленое небо ровными фиолетовыми столбами.

Казалось, что стоявший возле моста любуется.

Мимо него, со скрипом, раскатывались, неслись розвальни: шибко возвращался обоз порожняком. И он благоразумно отошел к сторонке.

Стоявший обернулся, что-то крикнул в ответ. И, махнул рукой, закашлялся.

Студент поравнялся с ним, заглянул ему в лицо, под самодельную шапку с наушниками и назатыльником, мехом внутрь. Тогда он смолк, низко поклонился и, отдуваясь, медленно побрел по мосту, с визгом вонзая в морозный снег железный наконечник костыля. Худые ноги в больших лаптях еле волочились.

Нет, не дурачок. Просто нищий и больной.

Нищий приостановился и тяжело перевел дыхание, раскрывая рот, поднимая грудь и плечи.

И опять собрался с духом и прибавил еще бодрее, таким тоном, точно все обстояло вполне благополучно, кроме того, с чем уж ничего не поделаешь:

— Застыть не застыл. А вот здоровье. Он приподнял грудь:

— А вот здоровье все хужеет! И легонько двинулся вперед.

Студент осмотрел его лапти, онучи: ноги тонки и слабы, онучи тонки и стары, лапти разбиты, велики… И как это он ухитряется ходить по такому морозу?

— Все-таки студишься небось без валенок-то?

Говорить на ходу было трудно. И студент остановился. Остановился и нищий и поспешил положить дрожавшие руки на костыль.

— Дальний. Из-под Ливен.

— Селитру не жег? Очень помогает.

— Нет. Перец. пил. Студент покачал головою.

— Дело хорошее. Как не понимать.

И опять согласился нищий, не придав, видимо, ни малейшего значения селитре:

— Это можно. Деньги не велики.

— А ночевать-то где ноне будешь?

— Ночевать-то? Ночевать везде можно. В Знаменском ночую.

За мостом дорога раздваивалась: одна шла круто в гору, к вороновскому поместью, другая, отлогая, наискось к церкви.

Солнце закатывалось. Нищий посмотрел на гору, на черную, густую зелень елок в вороновском палисаднике, на мертвеющие сизые крыши усадьбы, на малахитовые снега выгона. И не спеша ответил:

— Беден только бес, на нем креста нет. А мне они почесть без надобности. А коли хочется, дай.

— А пойтить. не пойду. Ночую в Знаменском, ежели. дойду.

И, склонив голову, отдуваясь, полегоньку, нищий упорно побрел по дороге к церкви.

Студент забежал домой, захватил кошелек и догнал его на выезде в поле. Оттуда, с севера, дуло острым ветром, клейко схватывавшим усы и ресницы. Темнела и вся двигалась мутно-фиолетовая снежная равнина, отлого поднимавшаяся к высокому ветряку на горизонте. Свет заката еще брезжил на ее крестом простертых крыльях. А темнеющее поле все курилось и курчавилось, бежало быстрой дымящейся зыбью поземки.

Сняв большую варежку, он неловко взял ледяными пальцами монету и задумчиво посмотрел на нее. Студент ждал великой радости, но поблагодарил нищий довольно спокойно:

— Вот за это спасибо. А поминать меня, бог даст, не придется. Дойду.

— Да ведь замерзнешь!

— Это тебе-то не плохо?

Нищий гоже взглянул ему в глаза.

— Живешь, как птицы небесные?

— А что ж птицы небесные? Птицы-звери всякие, они, брат, о раях не думают, замерзнуть не боятся.

— А ты что? Философ? Атеист?

— Не понимаю я этих слов.

— Знаю, что не понимаешь. Я хотел спросить: в бога-то ты веришь?

Студент взглянул на него с еще большим удивлением. Но стоять было так холодно, что он поколебался, поколебался и решительно выговорил:

И, подумав, надел варежку и повернулся. Маленький, сгорбленный, с высоким костылем, он скоро стал еще меньше, по пояс утонул в сумерках и волнистой снежной зыби, густо бежавшей на него от мельницы.

стуком. Он очнулся, зажег свечу, оделся. Ставни уже не стучали. И, выйдя на крыльцо, он услыхал отдаленную сонно-певучую перекличку петухов и замер от восхищения. Свежо и остро пахло тем особенным воздухом, что бывает после вьюги с севера. Тихая, звонкая ночь, вся золотистая от полумесяца, низко стоявшего над горой, за долиной, мешалась с тонким светом зари, чуть алевшей на востоке. Треугольником дрожащего расплавленного золота висела там Венера. Марс и Арктур искрились высоко на западе. И все звезды, мелкие и крупные, так отделялись от бездонного неба, так были ярки и чисты, что золотые и хрустальные нити текли от них чуть не до самых снегов, отражавших их блеск. Горели огни по избам на селе, петухи как бы убаюкивали нежно-усталый, склоняющийся полумесяц. И с звонким скрипом, с визгом въезжала в ворота знакомая тройка вся серо-курчавая от инея, с белыми пушистыми ресницами.

Когда студент подбежал к саням, мать и кучер в один голос крикнули ему, что на знаменской дороге лежит в снегу мертвое тело.

Источник