Бульон скорикова что это
Опыт полярной экспедиции Г.Л.Брусилова
Опыт полярной экспедиции Г.Л.Брусилова
Материал нашел и подготовил к публикации Григорий Лучанский
Экспедиция Г.Л. Брусилова 1912-1914 годов на судне «Св.Анна».
Корабль экспедиции «Св. Анна» был парусно-паро- вым судном, снаряженным на средства Г.Л.Брусилова. Судно не было подготовлено надлежащим образом для путешествия по арктическим водам: например, одеяла и подушки ночью примерзали к бортам, так как спальные места располагались к ним слишком близко. Вода, отпотевавшая на стенах и потолке, попадала на постели, столы и прочую мебель. В экспедицию не были взяты нарты, каяки, лыжи, что лишило путешественников возможности покидать судно.
Для участников экспедиции была взята следующая одежда:
высокие сапоги из кожи тюленя;
сапоги с парусиновыми голенищами;
шапки с наушниками;
По воспоминания участников экспедиции, питание вначале было разнообразно и богато, затем рацион сильно сократился, питались, в основном, сухарями. Ощущался недостаток масла, сахара, шоколада, мяса, сухих бульонов, сушеной зелени, чая, консервированного молока, гороха и многих других продуктов.
Первоначально запасы брались с расчетом на обеспечение питанием 30 человек в течение полутора лет. В запас продуктов входили следующие наименования:
мука ржаная (180пуд./2848 кг), пшеничная (40 пуд./655 кг), крупчатки (45 пуд./737 кг), французская (5 пуд./ 82 кг ), картофельная (6 пуд./98 кг);
крупы гречневая (52 пуд./852 кг), пшенная (52 пуд./852 кг), овсяная шотландская (40 пуд./655 кг), ман- ная(10 пуд./164 кг), перловая (9 пуд./147кг), ячневая (5 пуд./82 кг);
горох (20 пуд./328 кг),
макароны (40 пуд./655 кг),
сухари ржаные (210 пуд./3440 кг) и сухари белые (26 пуд./426 кг), сухари ванильные чайные (10 пуд./164 кг),
сушки обыкновенные (15 пуд./246 кг),
галеты обыкновенные (30 пуд./491 кг) и галеты лучшего сорта (10 пуд./164 кг), австралийское консервированное мясо (100 пуд./ 1638 кг ),
солонина обыкновенная (123 пуд./1920 кг),
свинина соленая (23 пуд./377 кг),
свинина американская (20 пуд./328 кг);
языки соленые (70 шт.),
сухой бульон Скорикова (4 пуд. 35 футов/ 79 кг ),
кета соленая (8пуд. 10 футов/135 кг), сельдь соленая (35 пуд./573 кг);
щи кислые сушеные (17 пуд./279 кг),
суп жюльен (5 пуд./82 кг),
капуста кислая (2 бочки),
хрен (6 пуд. 15 футов/ 104 кг ),
щавель тертый (40,5 пуд.),
горчица сухая (3 пуд./49 кг), горчица французская (36 пуд.);
лимонная кислота (10 фун.),
специи: лавровый лист (20 фун./8 кг), перец (20 фун./ 8 кг ), перец стручковый (1 пуд. 20 фун./24 кг), хмель (1 пуд./16 кг), шафран (0,5 фун./200 гр.);
чай русский (3 пуд. 20 фун./57 кг), чай английский (2 пуд. фун./41 кг);
кофе (5 пуд./82 кг), цикорий (20 фун./8 кг),
сахар рафинад (53 пуд. 05 фун./ 870 кг ), сахарная пудра (1 пуд./ 16 кг ),
соль простая кухонная (6 пуд. 14 фун./ 104 кг ), соль столовая (5 пуд./ 82 кг ), соль для засола шкур (250 пуд./4100 кг);
компот консервированный (40 бан.), компоты консервированные: груша (80,2 бан.), мирабель (40 бан.), абрикос (40 бан.), персик (40 бан.), вишня (40,5 бан.);
варенье брусничное (16 пуд. 38 фун./287 кг), вишневое (1 пуд. 05 фун./ 19 кг ), крыжовниковое (1 пуд. 05 фун./ 19 кг ), абрикосовое (1 пуд. 02 фун./ 17 кг ), клубничное (1 пуд/ 16 кг ), малиновое (1 пуд. 03 фун./ 18 кг ), апельсиновое английское (5 пуд. 10 фун./ 86 кг ), пюре из малины и земляники (30 бан.);
компот из сушеной смеси (7 пуд./115 кг), сушеные фрукты и ягоды: яблоки (20 фун./ 8 кг ), персики (20 фун./ 8 кг ), черника (20 фун./ 8 кг ), груша (20 фун./ 8 кг ), абрикосы (20 фун./ 8 кг ), вишня (1 пуд/ 16 кг ), черная смородина (20 фун./ 8 кг ), чернослив французский (10 фун./ 4 кг );
смесь ореховая (2 пуд./32 кг), орехи китайские (2 пуд./32 кг), миндальные (1 пуд./16 кг), грецкие (1 пуд./16 кг), полуфундуковые (1 пуд./16 кг),
пряники разные (6 пуд./98 кг),
печенья (6 пуд. 30 фун./ 100 кг ),
пастила (51 пуд./835 кг),
мармелад (16 пуд./262 кг),
шоколад (3 пул./49 кг),
карамельная смесь (9 пуд. 26 фун./ 158 кг ),
цукаты (25 фун./10 кг),
клюквенный экстракт (50 бут.),
яйца свежие (2930 шт.),
молоко сгущенное (1536 бан.),
молоко жидкое (884 бан.),
масло топленое (50 пуд./820 кг), сливочное (16 пуд. 16
фун./269 кг), подсолнечное (1 пуд/16 кг), деревянное (20 фун./ 8 кг ), горчичное (1 пуд/16 кг); • сыр голландский (5 пуд./82 кг).
Прочее снаряжение: магазинки, промысловые норвежские винтовки, гарпуны, двустволки-дробовики, патроны, топоры, посуда, починочный материал, весла, палатки (масса около 25 кг ), дорожные сумки, пилы-ножовки, научные приборы.
К трудностям также можно отнести истощение и развитие цинги из-за низкого качества и малого количества питания.
Во время пешего перехода выяснилось, что определенную опасность таят в себе спальные мешки. В. Шестов описывает такой эпизод: штурман Альбанов и матрос Конрад, из числа немногих спасшихся членов экспедиции Брусилова, легли спать в одном спальном мешке. Ночью они проснулись от падения в воду с высоты айсберга, расколовшегося как раз в том месте, где лежали люди. Спастись от гибели им удалось с большим трудом.
Из всех участников экспедиции выжили только В.И. Альбанов, а также несколько его спутников, которые предприняли пеший поход в поисках земли на юг. Они нашли зимовье, оставленное Ф.Джексоном (1894-1897 гг., зимовье на м. Флоры), продукты и инструменты, которые были оставлены там.
Бульон скорикова что это
ПИСЬМО. ЗА ГОЛУБЫМ РАКОМ
Помню просторный грязный двор и низкие домики, обнесённые забором. Двор стоял у самой реки, и по вёснам, когда спадала полая вода, он был усеян щепой и ракушками, а иногда и другими, куда более интересными вещами. Так, однажды мы нашли туго набитую письмами сумку, а потом вода принесла и осторожно положила на берег и самого почтальона. Он лежал на спине, закинув руки, как будто заслонясь от солнца, ещё совсем молодой, белокурый, в форменной тужурке с блестящими пуговицами: должно быть, отправляясь в свой последний рейс, почтальон начистил их мелом.
Сумку отобрал городовой, а письма, так как они размокли и уже никуда не годились, взяла себе тётя Даша. Но они не совсем размокли: сумка была новая, кожаная и плотно запиралась. Каждый вечер тётя Даша читала вслух по одному письму, иногда только мне, а иногда всему двору. Это было так интересно, что даже старухи, ходившие к Сковородникову играть в «козла», бросали карты и присоединялись к нам. Одно из этих писем тётя Даша читала чаще других — так часто, что в конце концов я выучил его наизусть. С тех пор прошло много лет, но я ещё помню его от первого до последнего слова.
«Глубокоуважаемая Мария Васильевна!
Спешу сообщить Вам, что Иван Львович жив и здоров. Четыре месяца тому назад я, согласно его предписаниям, покинул шхуну, и со мной тринадцать человек команды. Надеясь вскоре увидеться с Вами, не буду рассказывать о нашем тяжёлом путешествии на Землю Франца-Иосифа по пловучим льдам. Невероятные бедствия и лишения приходилось терпеть. Скажу только, что из нашей группы я один благополучно (если не считать отмороженных ног) добрался до мыса Флора. «Св. Фока» экспедиции лейтенанта Седова подобрал меня и доставил в Архангельск. Я остался жив, но приходится, кажется, пожалеть об этом, так как в ближайшие дни мне предстоит операция, после которой останется только уповать на милосердие божие, а как я буду жить без ног — не знаю. Но вот что я должен сообщить Вам: «Св. Мария» замёрзла ещё в Карском море и с октября 1913 года беспрестанно движется на север вместе с полярными льдами. Когда мы ушли, шхуна находилась на широте 82° 55′. Она стоит спокойно среди ледяного поля, или, вернее, стояла с осени 1913 года до моего ухода. Может быть, она освободится и в этом году, но, по моему мнению, вероятнее, что в будущем, когда она будет приблизительно в том месте, где освободился «Фрам». Провизии у оставшихся ещё довольно, и её хватит до октября — ноября будущего года. Во всяком случае, спешу Вас уверить, что мы покинули судно не потому, что положение его безнадёжно. Конечно, я должен был выполнить предписание командира корабля, но не скрою, что оно шло навстречу моему желанию. Когда я с тринадцатью матросами уходил с судна, Иван Львович вручил мне пакет на имя покойного теперь начальника Гидрографического управления и письмо для Вас. Не рискую посылать их почтой, потому что, оставшись один, дорожу каждым свидетельством моего честного поведения. Поэтому прошу Вас прислать за ними или приехать лично в Архангельск, так как не менее трёх месяцев я должен провести в больнице. Жду Вашего ответа.
С совершенным уважением, готовый к услугам штурман дальнего плавания
Адрес был размыт водой, но всё же видно было, что-он написан тем же твёрдым, прямым почерком на толстом пожелтевшем конверте.
Должно быть, это письмо стало для меня чем-то вроде молитвы — каждый вечер я повторял его, дожидаясь, когда придёт отец.
Он поздно возвращался с пристани; пароходы приходили теперь каждый день и грузили не лён и хлеб, как раньше, а тяжёлые ящики с патронами и частями орудий. Он приходил — грузный, коренастый, усатый, в маленькой суконной шапочке, в брезентовых штанах. Мать говорила и говорила, а он молча ел и только откашливался изредка да вытирал усы. Потом он брал детей — меня и сестру — и заваливался на кровать. От него пахло пенькой, иногда яблоками, хлебом, а иногда каким-то протухшим машинным маслом, и я помню, как от этого запаха мне становилось скучно.
Мне кажется, что именно в тот несчастный вечер, лёжа рядом с отцом, я впервые сознательно оценил всё, что меня окружало. Маленький, тесный домик с низким потолком, оклеенным газетной бумагой, с большой щелью под окном, из которой тянет свежестью и пахнет рекою, — это наш дом. Красивая чёрная женщина с распущенными волосами, спящая на полу на двух мешках, набитых соломой, — это моя мать. Маленькие детские ноги, торчащие из-под лоскутного одеяла, — это ноги моей сестры. Худенький чёрный мальчик в больших штанах, который, дрожа, слезает с постели и крадучись выходит во двор, — это я.
Уже давно было выбрано подходящее место, верёвка припасена, и даже хворост сложен у Пролома; не хватало только куска гнилого мяса, чтобы отправиться за голубым раком. В нашей реке разноцветное дно, и раки попадались разноцветные — чёрные, зелёные, жёлтые. Эти шли на лягушек, на костёр. Но голубой рак — в этом были твёрдо убеждены все мальчишки — шёл только на гнилое мясо. Вчера наконец повезло: я стащил у матери кусок мяса и целый день держал его на солнце. Теперь оно было гнилое; чтобы убедиться в этом, не нужно было даже брать его в руки…
Я быстро пробежал по берегу до Пролома; здесь был сложен хворост для костра. Вдали видны были башни: на одном берегу Покровская, на другом — Спасская, в которой, когда началась война, устроили военный кожевенный склад. Петька Сковородников уверял, что прежде в Спасской башне жили черти и что он сам видел, как они перебирались на наш берег, — перебрались, затопили паром и пошли жить в Покровскую башню. Он уверял, что черти любят курить и пьянствовать, что они востроголовые и что среди них много хромых, потому что они упали с неба. В Покровской башне они развелись и в хорошую погоду выходят на реку красть табак, который рыбаки привязывают к сетям, чтобы подкупить водяного.
Словом, я не очень удивился, когда, раздувая маленький костёр, увидел чёрную худую фигуру в проломе крепостной стены.
— Ты что здесь делаешь, шкет? — спросил чёрт, совершенно как люди.
Если бы я и мог, я бы ничего не ответил. Я только смотрел на него и трясся.
В эту минуту луна вышла из-за облаков, и сторож, ходивший на том берегу вокруг кожевенного склада, стал виден — большой, грузный, с винтовкой, торчавшей за спиною.
Он легко прыгнул вниз и присел у костра.
— Что ж ты молчишь, дурак? — спросил он сурово.
Нет, это был не чёрт! Это был тощий человек без шапки, с тросточкой, которой он всё время похлопывал себя по ногам. Я не разглядел лица, но зато успел заметить, что пиджак был надет на голое тело, а рубашку заменял шарф.
— Что ж, ты говорить со мной не хочешь, подлец? — Он ткнул меня тростью. — Ну, отвечай! Отвечай! Или…
Не вставая, он схватил меня за ногу и потащил к себе. Я замычал.
— Э, да ты глухонемой!
Он отпустил меня и долго сидел, пошевеливая тросточкой угли.
— Прекрасный город! — сказал он с отвращением. — В каждом дворе — собаки; городовые — звери. Ракоеды проклятые.
Бульон скорикова что это
«ЕСТЬ ИДТИ К ПОЛЮСУ!»
На пути к Северному полюсу, в расшатанной снежной бурей палатке скончался сын азовского рыбака Георгий Седов. Его спутники, матросы Линник и Пустошный, похоронили тело начальника. Это было 5 марта 1914 года.
Я разыскал лоцмана архангельской вахты Александра Матвеевича Пустошного, и он рассказал мне о последних днях знаменитого полярника.
В 1932 году А. В. Пустошный был еще крепок для своих лет. Одетый в форму Управления по обеспечению безопасности кораблевождения в северных морях, он был по-военному подобран и краснощек.
Село Пустошь на Северной Двине под Архангельском всегда поставляло проводников кораблей северному мореплаванию. Наследственный лоцман, Пустошный в течение своей жизни провел в устье Двины около трех тысяч судов. В каждую навигацию на борту лесовозов, плавающих под флагами всех стран, многие годы была видна крепкая фигура лоцмана из Пустоши.
Лоцман часто видел, как мимо него, дымя, проходила темная громада ледокола, на борту которого было написано: «Георгий Седов».
…В 1912 году в Архангельске на квартире лоцманского командира Елизаровского появился крепкий, широкий в плечах человек в морской форме.
Скоро имя этого человека облетело весь мир. Рыбацкий сын с хутора Кривая коса на Азовском море, приказчик бакалейной лавки, ключник генерала Иловайского (насильно отдан отцом), штурманский «офицер черной кости» и, наконец, старший лейтенант Георгий Седов.
С уважением и юношеской радостью смотрел на прославленного штурмана Александр Пустошный, лоцманский ученик. Молодой человек жадно читал книги о путешествиях в ледяные страны.
Как-то, воспользовавшись тем, что Седов сам заговорил с юношей, Пустошный заявил о своем желании идти в полярный поход.
— Молод ты еще, Пустошный! — ответил задумчиво старший лейтенант, разглядывая собеседника.
— Зато крепок! — услышал Седов в ответ.
Седов кивнул головой. Вскоре после этого он уехал в Петербург, чтобы через месяц снова вернуться в Архангельск.
Начались сборы… Седов неутомимо подготовлял сложный и опасный поход. Соломбальские плотники работали над постройкой разборной бани, дома и продуктового склада. В газетах появились объявления о сборе средств. Вот одно из них:
«С разрешения Г-на Министра Внутренних Дел Архангельским Обществом Изучения Русского Севера открыт сбор пожертвований на организацию экспедиции капитана Георгия Яковлевича Седова к Северному Полюсу. Пожертвования принимаются в канцелярии Общества (здание Городской Думы, рядом с Мещанской правой)».
На кое-как собранные деньги Седов купил у купца-норвежца судно «Св. мученик Фока», на котором тот возил селедку и тюленье сало. Корабль имел тройную обшивку из дуба в 27 сантиметров толщины.
25 августа 1912 года «Фока» вышел в историческое плавание. На судне не было радио. Его оставили, потому что нужно было взять во что бы то ни стало материалы для мачт.
Седов, Кушаков, будущий профессор, а тогда студент Визе, художник Пинегин, геолог Павлов, механик Зандер, великан матрос Юган Тобиссар, Пустошный, бывший золотоискатель Линник и другие пустились в опасное и отважное плавание. На борту «Фоки» было 22 человека.
Угольные ямы корабля были полны. Поэтому взятый за морским баром[5] уголь пришлось сложить на палубе. Судно едва сохраняло плавучесть.
26 августа «Фока» снялся с якоря и попрощался с «Социал-демократом» (кличка северодвинского плавучего маяка за его две огромные буквы «С. Д.»).
У Трех островов разразился шторм. Часть палубного груза с «Фоки» смыло волной, в том числе клетку с собаками и палубную шлюпку. Судно переждало шторм.
На пятые сутки «Фока» вошел в густой торосистый лед Баренцева моря. Во льдах судно находилось около трех суток. Тогда мореплаватели решили сменить курс и идти вдоль берегов Новой Земли к мысу Желания и оттуда уже плыть на север.
В Архангельской губе с «Фоки» была снята часть команды. Седов решил так потому, что предвидел зимовку, нужно было беречь провизию.
Снова к северу вдоль берегов Каменного острова! Полтора суток спустя в проливе Горбовых островов «Фока» наскочил на мель.
Корабль не мог сдвинуться с места, пока не сняли палубного груза. Но вот лед пришел в движение и столкнул судно с мели. Показались Панкратьевские острова. Но… впереди была полоса льдов.
— Будем зимовать, — сказал Седов, видя безуспешность продвижения судна.
На карте Севера появилась бухта Фоки.
Зимовка проходила хорошо. Люди не унывали, не падали духом. Седов читал команде книги о полярных плаваниях.
Баренц, Кабот, Норденшельд — Пустошный слышал эти имена из уст неутомимого начальника. В часы досуга люди веселились. Линник превращался в неплохого актера. У берегов Новой Земли работал самодеятельный театр.
Проводились серьезные научные работы. Неутомимый Седов ходил к мысу Желания, Визе и Павлов пересекали поперек Новую Землю, лоцманский ученик Пустошный стал здесь метеорологом-наблюдателем. Его учил Владимир Визе.
Матросы «Фоки» устроили заготовки леса-плавника, складывая его на берегу, чтобы потом взять на судно. Угля оставалось мало.
— Надо вернуть обратно еще часть людей, — решил Седов.
В половине марта 1913 года 5 человек отправились в одно из новоземельских зимовий. Остальным седовцам надо было идти дальше на север. Но бухта Фоки стала капканом для судна. «Фока» вмерз в крепкий лед. Два месяца подряд полярные моряки пилили лед, пробивая канал для выхода судна. Уже наступил август. Но «Фока» был беспомощен и недвижим. Только 3 сентября вечером, после двухдневного шторма, «Фока» пришел в движение.
— Все выбежали на палубу, — рассказывал Пустошный. — Видим, ледяную бухту взломало. Наш «Фока» начинает двигаться. Идем на юг, в обход льдов вокруг Панкратьевских островов. Вскоре увидели чистую воду. Пошли курсом на мыс Кап-Флора, на юго-запад Земли Франца-Иосифа. Там был расчет пополнить запасы топлива.
И вот 18 сентября «Фока» достиг бухты и Каменного мыса, где находились шесть построек прошлых экспедиций. Седовцы взяли здесь уголь и начали охотиться на моржей. Стрелки добыли 40 зверей и сложили шкуры вместе с салом в трюм (пригодятся на топливо!).
И снова «Фока» в плавании. Он идет к северу узким извилистым Британским каналом самого северного архипелага. На широте мыса Муррей громоздятся льды. Опять неудача! Механик Зандер докладывает Седову о том, что топливо кончилось.
Корабль снова стал на зимовку в бухте Тихой, напротив Рубини-Рока, или, как называет этот утес Пустошный, Рубиновой скалы.
Команда перебралась в кормовое помещение «Фоки», перенесла туда из трюма продукты. В трюмах остались одни крысы. Их было великое множество, и они выбегали даже на вторую палубу.
За Рубиновой скалой тянулась Земля Франца-Иосифа. Линник и Коноплев первыми пошли в экспедицию для изучения неведомого архипелага.
Во второй раз Седов пригласил с собой Пустотного и Линника. Втроем они бродили по западным берегам Британского канала.
Однажды, когда они готовились к ночлегу в палатке, Седов сказал Линнику и Пустошному:
— Самая великая цель — идти к Северному полюсу. До полюса отсюда не так далеко… Только шестьсот миль нужно преодолеть нам, чтобы совершить огромное дело. Пусть мы погибнем, но наука будет обогащена нашим открытием. Пойдете ли вы со мной?
Матросы дали свое согласие. Они беспредельно верили в железную волю и отвагу начальника.
Вернувшись на судно, где уже лежали больные цингой матрос Коноплев и машинист Коршунов, Седов, Пустошный и Линник начали сборы. Они приготовили нарты, чехлы для каяков, двадцать четыре ездовые собаки, провизию на восемь месяцев, патроны, ружья, приборы и шелковый флаг для водружения на полюсе.
Между тем на судне была цинга. В декабре 1913 — январе 1914 года цингой болели матрос Шестаков, штурман Сахаров, буфетчик Казино. Слабели десны и у самого Седова.
Начальник чувствовал недомогание и отлеживался в каюте. Однако в середине января он вызвал к себе Пустошного и Линийка.
— Что сделано? Все ли в порядке? — бодро спросил Седов.
— Скоро пойдем к полюсу.
— Есть идти к полюсу! — ответили матросы.
Седов приказал перевести своих спутников на усиленное питание. Перед походом он обошел судно.
— Как собаки? Все ли в сохранности? Усильте их питание. Давайте им больше моржового мяса. Не пускайте Линника и Пустошного на тяжелые работы. Берегите их. Здоров ли ты, Пустошный? А ты, Линник?
…В пасмурный, неприветливый день 15 февраля участники похода с утра уложили грузы на двое нарт и запрягли по дюжине собак в каждую нарту. Собрались в салоне на прощальный обед. В конце обеда Георгий Седов прочел приказ о выходе к полюсу. Провожали их в полдень. Экипаж «Фоки» 10 миль шел месте с отважной тройкой. Прогремел прощальный ружейный салют.
— До свиданья! Ожидайте нас в августе, — твердым голосом сказал начальник.
Они двинулись на север. Начальник говорил, что в бухте Теплиц сделают привал и как следует отдохнут. Впереди светились бесконечные льды, попадались открытые полыньи и разводья. Сорокаградусный мороз жег лицо. На вторые сутки разбили палатку.
— Господин начальник, — обратился один из матросов к Седову.
— Нет, нет! — горячо сказал начальник. — Мы трое идем к общей цели. Сейчас мы — братья. Давайте звать друг друга по именам! Вот так: Григорий, Георгий, Александр.
Седов больше молчал. Если он и оживлялся, то говорил только о полюсе.
На седьмые сутки, когда показался остров Елизаветы, Седов начал жаловаться:
— Что-то у меня устают ноги… Одышка мучает… Но ничего! — Седов улыбался. — Дойдем до бухты Теплиц и как следует отдохнем!
На девятые сутки у Седова снова начали пухнуть ноги. Утром он с усилием стащил меховые сапоги, и его спутники увидели на бледной коже черные пятна.
— Пройдет! — утешал Седова Григорий Линник.
Пустошный и Линник растерли ноги Седова спиртом.
В тот же день начальник сел на переднюю нарту. Пустошный попеременно с Линником шли около нарты Седова. Он молчал, все время держа на ладони компас, как бы не доверяя ему. Но магнитная стрелка показывала на север. Нарты продвигались вперед по нескончаемому льду.
Изредка они делали привалы и приготовляли пищу: сухой бульон Скорикова, яичный порошок пеммикан, сухое молоко. Обед парили на примусе.
За десятым по счету ужином Пустошный и Линник сказали начальнику о том, что так тревожило их.
— Георгий Яковлевич! Вам нужно вернуться на судно. Вы погибнете!
Начальник взглянул на них и громко сказал:
— Нет, друзья! Лучше умереть в пути к полюсу, чем с позором вернуться обратно. Я не так болен, как это кажется. Дойдем до бухты Теплиц. Там зимовье герцога Абруццкого. Возьмем там продовольствие и керосин…
Пустошный вспоминал, что на седьмые сутки похода у их палатки появился медведь. Седов вместе с Линником погнались за ним. Начальник провалился в полынью.
С того дня у него появились озноб и боли в груди…
На одиннадцатые сутки, когда они увидели вдали землю Александры, Седов уже не мог двигаться. Его приходилось выносить из палатки в спальном мешке и укладывать на нарты. Начальник не высказывал ни одной жалобы. Находясь все время в сознании, он смотрел на компас. Нарты прыгали по торосистому льду. Над ледяной пустыней расстилался туман. В разводьях виднелись моржи. От острова Кедлица до острова Елизаветы тянулся торосистый лед. Изнемогавший Седов все время вел дневник.
— Не падайте духом! — утешал он товарищей. — Если я погибну, продолжайте вести дневник.
Пустошный и Линник записывали в тетради все, что видели. Но горизонт был постоянно скрыт туманом, не было видно и многочисленных островов. Снежный блеск временами поражал глаза. Они надели синие очки.
Так продолжалось до 1 марта. Товарищи растирали грудь и ноги Седова спиртом. Цинготные пятна с каждым днем все увеличивались. Десны Седова слабели. Он протирал их все время чистым носовым платком. На платке темнели пятна крови.
1 марта в сильную пургу Пустошный и Линник установили палатку в трех милях от мыса Бророк, на южной оконечности Земли Рудольфа, в пятнадцати милях от желанной бухты Теплиц. Стоял мороз в 60 градусов по Цельсию. У палатки замерзли четыре собаки.
Седов лежал в спальном мешке в глубине палатки.
— Эх, эх… Все пропало! — еще в сознании говорил он.
Утром 5 марта 1914 года начальник попросил сварить ему бульон (примус горел в палатке все время, хотя запасы керосина истощались). Но когда бульон был готов, Седов отказался от обеда:
— Ешьте вы, а я подожду!
Пустошный и Линник взялись за ложки. В молчании они ели бульон и вдруг услышали странный, необычный хрип. В ужасе они повернулись к больному. Седов лежал, приподнявшись в спальном мешке, упершись головой в заднюю стенку палатки. Линник вскочил, бросил ложку.
— Георгий Яковлевич, что с вами? Что случилось? — закричал Линник и приподнял тело Седова.
Но Седов был уже мертв. Потрясенные случившимся, товарищи долго молча смотрели друг на друга.
Наконец они подошли к телу начальника. Линник вынул чистый платок и покрыл им искаженное лицо Седова. За стеной палатки бушевала вьюга.
— …Мы остались одни, — рассказывал Пустошный, — среди огромной пустыни, недалеко от полюса, который мы хотели покорить. Шестого марта, когда буря утихла, мы вышли из палатки. Собак и нарты занесло снегом. Мы отрыли их. Из двадцати четырех собак в живых осталось восемнадцать. Тело начальника было положено на нарты. Мы двинулись в бухту Теплиц, но, не дойдя до нее шести миль, увидели, что вход в нее заполнен открытой водой на пространстве, которого нельзя было охватить глазом. Изнемогая, мы кое-как добрались до мыса Бророк и увидели высокий скалистый берег и большой глетчер, спадающий в воду. В пятидесяти саженях от глетчерной морены мы похоронили тело нашего начальника. Мы опустили его между двумя валунами, прикрыли сверху плоскими каменными плитами и заполнили пустоты мелкими камнями.
Георгий Седов лежит в каменной могиле и рядом с ним — шелковое знамя…
Примечания:
Мелководье в устье Северной Двины при самом ее впадении в Белое море.