Бухарин более чем кто либо другой понимал

civil_disput

экспедиции в неведомое известное

«Обогащайтесь!» Был ли прав Николай Бухарин?

В постсоветское время официальные и полуофициальные пропагандисты навязывают обществу мнение, будто СССР зря загнал в бесхозяйственные колхозы миллионы рачительных хозяев, где все и погибло – и люди стали скотиной, и потому у нас до сих пор все плохо: и душа и одежда, и даже в подъездах как-то не так.

В эту концепцию отменно вписывается поклонение русскому интеллигенту Николаю Ивановичу Бухарину, человеку доброму, умному, знающему, любимцу партии и ее главному теоретику после смерти Ленина и поражения Троцкого. Бухарин предлагал другой путь, не тот, которым все пошло не так. На первом месте у Бухарина стоял мир между городом и деревней, завоеванный ценой НЭПа; он не хотел терять это завоевание; ему вообще претили действия вооруженные, насильственные; он предлагал двигаться к социализму «черепашьими темпами» – это его собственное выражение.

Бухарин подчеркивал, что в условиях доминирования в России отсталого аграрного сектора и при отсутствии поддержки со стороны развитых стран, путь к индустриальному коммунистическому обществу будет долгим, поэтапным процессом, в котором ведущую роль должно играть стимулирование торговли между городом и деревней путем снижения цен на промышленные товары, что, по его мнению, должно было побудить крестьян предлагать на рынке больше излишков продукции.

Понимая, что аграрный социализм крестьянской общины, опирающийся на традицию взаимопомощи, заканчивается там, где начинается другая крестьянская община, и не рассматривает, во всяком случае, город в качестве партнера, Бухарин сделал существенной частью своего плана «культурную революцию», смысл которой состоял в том, чтобы постепенно приучить крестьянина пользоваться благами городской цивилизации и обменивать свои продукты на эти блага. В качестве средства преодоления крестьянского локализма культурная революция также мыслилась им в качестве длительного процесса.

План Бухарина был жертвой времени в пользу достатка деревни, но была ли эта жертва оправданной?

Понятно, что социальная справедливость начинается с питания, соответствующего физиологии человека. Деревня именно это питание и производит – в теории; но могла ли российская деревня производить продовольствие в достаточном количестве, будь она предоставлена самой себе?

Ответ на этот вопрос мы находим в статистике потребления основных продуктов питания в России в 1913 году. Это наилучший в экономическом отношении год дореволюционной России.

В этом году был собран хороший урожай, промышленность находилась на пике роста. Хозяйство не было подорвано последствиями мировой войны или большевизма, а политика правительства благоприятствовала созданию фермерских хозяйств. Были, таким образом, в наличии все те условия, о которых мечтал Бухарин для советской деревни: мир, торговля, возможность крестьянского обогащения. И каковы же были результаты?

Потребление основных продуктов питания в России в 1913 г.

Источник: http://su90.ru/

Приведенные в таблице цифры показывают, что русская деревня в ее первозданном (на 1913 г.) виде не обеспечивала даже минимальных физиологических норм потребления основных продуктов населением России, включая и собственно крестьянское население, и уже в силу этого должна была подвергнуться реформам, инициатива которых происходила бы не из нее самой, а из города.

Сельскому хозяйству в России объективно были необходимы средства повышения естественного плодородия: машины и удобрения. Но, живущая ниже физиологических норм потребления российская деревня не могла бы эти средства оплатить. Естественный путь аграрного развития в России означал воспроизводство бедности.

«Бухаринским» курсом развивались аграрно-индустриальные отношения, например, в Индии и в Китае, которые не проводили аналогичных советской коллективизации быстрых насильственных преобразований в аграрном секторе, но к настоящему времени достигли уровня развития промышленных держав.

Может быть, это аргумент в пользу плана Бухарина? – Нет, не в пользу.

Индия и Китай – великие аграрные цивилизации с мягким климатом и плодородными почвами, где даже традиционное хозяйство способно извлекать из земли в десятки раз больший прибавочный продукт, чем извлекаем его мы в северном климате при помощи тракторов и химии. Другое обстоятельство, которое следует учитывать: как Индия, так и Китай на ранних этапах своей индустриализации и на льготных условиях получили внешнюю поддержку промышленно-развитого Советского Союза, который для них уже был, а кто помог бы самому Советскому Союзу встать на ноги? Наконец, от внешней агрессии Индию и Китай защищали как удаленность этих стран от «домашних» территорий обычных международных агрессоров – стран Запада, так и людские ресурсы, существенно превосходившие военные силы этих агрессоров.

Эти страны, чтобы отразить нападение, могли положить на алтарь победы и 100 миллионов жизней, и сохранить при этом шансы продолжить независимое развитие. Россия же была в гораздо худшем положении, как с точки зрения людских ресурсов, так и с точки зрения ее геополитического окружения – она слишком близко «расположилась» к военным центрам агрессии Запада, и рассчитывать на бесконечно-долгое мирное созревание адекватной задачам отражения этой агрессии индустриальной мощи не могла.

Известный исторический опыт индустриализации традиционных обществ в Европе – в Англии и во Франции – также нисколько не свидетельствует в пользу модели Бухарина. Слом и переделка на новый лад аграрного сектора в этих странах происходили быстро, в форме жесточайших войн города против деревни, вероятно, по тем же причинам, что действовали и в России: относительно низкая продуктивность земледелия в сравнении с великими аграрными цивилизациями Востока; меньшие человеческие ресурсы; более срочная военная опасность.

Предложенный Бухариным медленный и мирный путь к индустриальному будущему, с учетом всех рассмотренных факторов внутреннего и внешнего характера, не мог быть реализован в России.

Друзей и гостей блога приглашаю записываться на занятия в скайпе по вторникам и четвергам, в 21:30. Начало занятий после Нового Года! Сделайте себе такой подарок за 2000 руб. в месяц.

Источник

Заметки экономиста

30 сентября 1928 г. Николай Иванович Бухарин в газете в «Правда» опубликовал свою статью «Заметки экономиста», которая была направлена на развитие его право-уклонистских взглядов. Начав с дежурных цитат о развитии хозяйства, плавно перешел к обсуждению природы экономических кризисов.

30 сентября 1928 года Н. Бухарин опубликовал свои «Заметки экономиста»

Походу дела он признал, что в переходный период могут происходить обострения классовой борьбы:
«В переходный период (переходный от капитализма к социализму) классы еще остаются и классовая борьба временами даже обостряется. Но общество переходного периода есть в то же время известное единство, хотя и противоречивое.
Поэтому и для этого общества (с гораздо большим, если уж на то пошло, «правом») можно построить, по аналогии со вторым томом «Капитала», «схемы воспроизводства», т. е. наметить условия правильного сочетания различных сфер производства и потребления и различных сфер производства между собою, или, другими словами, условия подвижного экономического равновесия.
По сути дела, в этом и состоит задача выработки народнохозяйственного плана, который все больше и больше приближается к балансу всего народного хозяйства, плана, сознательно намечаемого, являющегося и предвидением (прогнозом), и директивой одновременно.»

Председатель ГОСПЛАНА Г. М. Кржижано́вский составил два 5-летних плана, один для Бухарина, другой для Сталина
При этом оба плана тогда принимались как планы для развития НЭП, никто из экономистов еще не строил планы к его свертыванию

Оба сценария составленные в ГОСПЛАНЕ, предусматривали приоритетом хоз. расчет (коммерческую основу) и рыночные методы стимулирования работы предприятий. Пока все наработки планов не предусматривали плана как генеральной и единственной определяющей экономики в целом.
Бухарин плавно переходит на критику троцкизма:
«В давнишней полемике с троцкистами (см. сборник: «К вопросу о троцкизме») нам приходилось доказывать, что нельзя переоценивать планового начала и не видеть очень значительных элементов стихийности; приходилось еще тогда разжевывать ту истину, что понятие пропорции между отраслями промышленности, взятой «в себе», т. е. безотносительно к крестьянскому рынку, есть бессмысленное понятие, что именно поэтому сила нашего плана относительна и структура его своеобразна.
А в полемике с Е. А. Преображенским (см. «К вопросу о закономерностях переходного периода») приходилось разъяснять, что нельзя при анализе закономерности переходного периода отвлекаться от экономической политики пролетарского государства, ибо здесь огромная часть хозяйства есть государственное (и связанное с ним кооперативное) хозяйство, важнейшие хозяйственные организации суть государственные организации и т. д. «
Бухарин высказывает свои критичные замечания, отмечая дефекты плановой системы:
«Поэтому, несмотря на относительность нашего планирования, роль его поистине огромна; крупные ошибки хозяйственного руководства, вызывая нарушение основных хозяйственных пропорций в стране, могут тем самым вызвать к жизни и крайне неблагоприятные для пролетариата перегруппировки классов.
Нарушение необходимых экономических соотношений имеет своей другой стороной нарушения политического равновесия в стране.»

Та самая, плохо сохранившаяся страница «Правды» с статьей «Заметки экономиста» Н. Бухарина

Однако либо по не знанию, либо по нехорошему умыслу, Бухарин вводил в заблуждение своих читателей, не рассказывая о подводных камнях американской экономики и настоящей ситуации с фермерством в целом.
Во первых Бухарин который критиковал голимую аренду в дореволюционной России, умалчивал о ее роли в США. А там процветала и аренда и залог ферм, все потому что фермерство вовсе не было таким зажиточным каким их рисовал Бухарин. Причем это было развито еще к 1890-1910 г г.

Вот некоторые данные на 1900 г:

К 1920 г. аренда земли составляла уже от 39% до 49% (в зависимости от штата), это не считая роста залога обедневших ферм, достигший 37%
В итоге фермер как класс земельных собственников постепенно ликвидировался, к началу 1920-х их осталось не более 20%-30% от общего числа работников с\х

Вопреки расхожему мнению большинство фермеров вовсе не были бесспорными собственниками земли, на которой они работали

Они постоянно беднели как класс, впадая в долги и теряя землю

Фермерские хозяйства теряли в доходности, из них разными путями выжимали соки

Уолл-Стрит, Нью-Йорк.
Огромные суммы выдимаемые из фермеров утекали в банки, а оттуда на кредитование промышленной базы

А теперь сравнительная таблица сельской политики США и СССР:

Сталин читая «Заметки экономиста» мог не сомневаться, что Бухарин обращался не к опальному Троцкому, а именно к нему
Под «Троцким» и «троцкистами» Н. Бухарин более чем имел ввиду конкретно «Сталина» и «сталинистов»

Источник

О причинах голода 30-х годов в СССР из речи Бухарина

Ищщо рас, шоб было понятно: хлеб у крестьян изымали вполне сознательно, зная к чему это может привести!

Из речи Н. И. Бухарина на пленуме ЦК, 18 апреля 1929 года

Ход разворачивающихся затруднений можно анализировать таким образом: огромные затраты на капитальное строительство (промышленность, электростроительство, жилищное строительство, муниципальное хозяйство, складское хозяйство и т.д.) шли в последнее время в условиях, крайне неблагоприятных для развития ряда отраслей сельского хозяйства, особенно зерновой его части, необходимой для промышленности. В этом исходный пункт наших теперешних затруднений. Крестьянин либо не расширял так, как он мог расширить, свои посевы; либо скармливал зерно скоту, не обращая его на посев; либо в той или другой степени переходил на другие культуры.

Таким образом, реальные товарные ценности, производимые сельским хозяйством в зерновом секторе, одна из важнейших наших экспортных статей, выпали. Вопрос о замещении выпавшего хлебного экспорта мы должны были поставить хотя бы стихийно, с неумолимой, почти железной логикой. Из каких источников это замещение стало возможным? До поры до времени это было возможно на основе двух источников: на основе известных затрат из нашего золотого фонда и инвалютного фонда и, с другой стороны, путем эмиссионной политики (запуска печатного станка.— «Власть»). Нет хлебного экспорта; нам нельзя покупать достаточного количества сырья и оборудования за границей. Тогда открывается еще один источник: в целях экспорта для импорта мы вынуждены прямо сокращать потребление (вывоз продуктов потребления), что еще более ухудшает положение продовольственного рынка.

Так как продавец хлеба все больше превращается в сдатчика (в результате насильственных изъятий.— «Власть»), а продажа — в государственную повинность (сдачу), то сам хлеб все больше превращается из товара в объект повинности и одновременно в суррогат денег и в средство накопления. Поэтому он стал «исчезать», ибо он стал «браться на учет». А в это же самое время «издержки аппарата» и издержки по выкачке хлеба чрезвычайно росли параллельно уничтожению рыночной формы связи. Накладные расходы на каждый пуд собираемого хлеба гигантски возрастали — содержание уполномоченных, разъезды и вся эта история имеет и свою экономическую сторону.

Я лично полагаю, как и некоторые другие товарищи, что нам можно и должно в качестве некоторой исходной временной меры (я бы даже больше сказал: меры, так сказать, чрезвычайного порядка, но не в смысле чрезвычайного нажима) поставить вопрос о ввозе хлеба. Я утверждаю, что у нас есть возможность купить хлеб в кредит (предложения о продаже нам хлеба у нас были). Я считаю, что нам выгоднее со всех точек зрения купить хлеб в кредит вместо того, чтобы идти на чрезвычайные меры. Почему? Какие минусы получим мы от ввоза хлеба? Мы получим тот минус, что будут говорить: страна аграрная, а должна ввозить хлеб. С точки зрения международного положения это, конечно, не особенно хорошо. Значит, тут вопрос международного нашего положения, вопрос, который, конечно, имеет общеполитическое, но и свое хозяйственное значение, он сигнализирует известную тяжесть экономического положения.

Но, товарищи, скажите мне, пожалуйста, прежде всего: разве то положение с хлебом, которое у нас есть, является секретом для международной буржуазии? Ведь это ни капельки не секрет! Не секрет ход хлебозаготовок, не секрет заборные книжки, не секрет продовольственные затруднения вообще. А в то же время что мы теряем оттого, что не ввозим хлеба? Мы теряем то, что вопреки всем нашим обещаниям должны повторять чрезвычайные меры и резко ухудшать все виды на будущее. Мы не так давно провозгласили во всеуслышание, что будем чрезвычайных мер избегать. И после того как мы растрезвонили об этом, мы эти чрезвычайные меры фактически вводим в тех производящих районах.

Теперь посмотрим, как должен рассуждать крестьянин, который не из любви к социализму заключает с нами блок. Мы говорим ему: расширяй яровой клин. А он говорит: знаю я, я расширю, а придет время — будут введены чрезвычайные меры, и все у меня отберут. Вы говорите ему о повышении техники, об очистке семян и т. д., а он говорит: прекрасно, я буду расширять, очищать, а вы придете и отберете.

Дальше скажу. Революционная законность нам нужна «всамделишная», долгая, прочная, постоянная. Экономика требует известных правовых, законодательных мер, и, когда они нарушаются, очень часто экономика не может развиваться.

Крестьянин сейчас, когда мы сами пропагандируем и агитируем за новые, более культурные методы ведения своего хозяйства, нуждается в революционной законности: без нее он не может хозяйствовать. Нужно же понять, что мы сами дезорганизуем его не только с экономического конца, но и с конца законодательного, если сегодня будет одно, завтра — другое, послезавтра — третье; если ничего нельзя заранее ни предвидеть, ни рассчитать, то он не может тогда хозяйствовать. Он убежит из этой области, он будет тыкаться куда угодно: в извоз, в кустарные промыслы, в город, на строительные работы — куда угодно, но он не будет заниматься хлебом.

Источник

Судьбы крестьянства

Герберт Уэллс, изобразивший в своем публицистическо-книжном репортаже Россию «во мгле», не преувеличивал. Она произвела на него «впечатление величайшего и непоправимого краха». На необозримых, гигантских пространствах, на бескрайней плоской равнине, лежали сотни тысяч деревень, с наступлением ночи погружавшихся в вековую мглу. Как сто, двести, триста лет назад…

Почти все мы имеем глубинные корни в крестьянстве. Когда в памяти возникают солнечные пятна детства, то видишь, чувствуешь, осязаешь как наяву: запах талого снега, краснозобых снегирей на заборе, потемневший лед на речке, тонкую, рваную полоску Саянских гор на юге, скрип санных полозьев на деревенской улице. И лица давно ушедших людей…

Своих пращуров мы знаем не дальше дедушек и бабушек. Попробуйте назвать имя и отчество ваших прабабушки и прадедушки? Почти наверняка не вспомните. Время унесло их в вечность. Даже мысленно все труднее попасть в навсегда ушедший мир детства. Иногда хочется представить всех своих ближайших предков за одним длинным фамильным столом. Потемневшие иконы увидели бы сидящих на лавках крестьян. Бородатые мужики в холщовых рубахах с заскорузлыми ладонями вечных трудяг, добрые и покорные глаза их жен, становящихся старухами в сорок лет, рожающих часто прямо на меже; множество светлоголовых ребятишек (из младенчества в детство входила лишь половина). Обязательно за столом сидели бы один-два старика с «Георгием», прошедшие турецкую, японскую, германскую войны. Общинная мораль, превыше всего чтящая православие, труд, семью, Отечество, руководила этими неграмотными людьми. Может быть, за столом и нашелся бы один грамотей, выписывавший «Ниву». Мужики, бабы, крестьяне… От них осталось сегодня лишь то, что мы сохранили в своей памяти, и, пожалуй, то, что осталось в некоторых из нас крестьянского: истовость в работе, бережливость, доверчивость, готовность прийти на «помочь» всем миром односельчанину.

В этом крестьянском мире еще в начале 30-х годов жило подавляющее большинство наших соотечественников. И в этом мире развернулась настоящая революция, похожая на побоище, санкционированное сверху.

Правда, первые жестокие схватки в деревне вспыхнули в ходе национализации помещичьих, удельных, монастырских земель. Созданные к середине 1918 года комитеты бедноты повели наступление на кулака. Более половины земель, принадлежавших кулакам, было отобрано. Конфискованные машины, скот были распределены между середняками и беднотой. Кулацкая прослойка уменьшилась. Деревня стала середняцкой. Нэп дал деревне возможность торговать после уплаты твердого налога. Еще при жизни Ленина, в конце 1923 года, Советская Россия продала другим странам около 130 миллионов пудов пшеницы. Тогда выглядела дикой, кощунственной сама мысль покупать хлеб… Продавать его – мыслью и делом естественным.

В восстановительный период удалось несколько поднять зерновое хозяйство страны, хотя оно еще далеко не достигло довоенного уровня. Если в целом и вырос объем производства хлеба, то товарного зерна государству явно не хватало. Это объяснялось и низкими закупочными ценами, и отсутствием товаров для села. Производственная кооперация в деревне делала лишь первые шаги. Поддержка бедняцких и середняцких хозяйств обеспечивалась нэпом. Хотя, естественно, нэп оживил и кулацкие хозяйства, дал толчок их росту. Но они не представляли опасности для государства, основой политической власти которого была диктатура пролетариата. Здесь хотелось бы отметить, что социалистические идеалы ошибочно понимать как синоним бедности и неприятия богатства. Марксизм выступает лишь против богатства, созданного за счет эксплуатации чужого труда. Значительная часть кулачества свои хозяйства создала собственным трудом.

Ленин предвидел, что социалистические преобразования будут идти наиболее трудно на селе. Но он верил в пропаганду электричеством, тракторами, книжками! Он полагал, что для того, чтобы обеспечить через нэп широкое участие крестьянства в кооперации, «требуется целая историческая эпоха. Мы можем пройти на хороший конец эту эпоху в одно-два десятилетия». В одной из последних своих работ Ленин формулирует исключительной важности положение: «Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма… При условии полного кооперирования мы бы уже стояли обеими ногами на социалистической почве». Разумеется, в ленинском плане кооперирования сельского хозяйства не были раскрыты многие детали, этапы, особенности его реализации. Да это было и невозможно сделать в 1923 году.

Снижение налогового обложения дало возможность середнякам и кулакам увеличить излишки сельхозпродуктов, и прежде всего хлеба. Возросла покупательная способность крестьянства в целом. Но в стране одновременно усиливался товарный голод. Поэтому понятно, что крестьяне не спешили продавать хлеб; им были нужны не бумажные деньги, а машины и другие промышленные товары, а цены на них были высокими. Возникли трудности со снабжением городов. На рубеже 1927 года замаячил хлебный кризис. Кулаки, да и середняки придерживали хлеб, ждали более выгодных цен, нужных товаров.

Оппозиция пыталась использовать в своих целях растущие трудности в отношениях государства и крестьянства. Так, Каменев, выступая на XV съезде партии, обвинил руководство в недооценке капиталистических элементов в деревне, по существу, призвал ужесточить курс против кулака. Представители оппозиции еще раньше предлагали провести насильственное изъятие у кулака и середняка недостающих до нормального снабжения 150–300 миллионов пудов хлеба. Политбюро, обсуждавшему доклад, с которым Сталин собирался выступить на съезде партии, хватило мудрости отклонить этот путь. В политическом отчете съезду Сталин однозначно сказал: «Не правы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство легкое, но далеко не действенное. Кулака надо взять мерами экономического порядка. И на основе советской законности. А советская законность не есть пустая фраза». Кто не согласится сегодня с такими выводами? Разве это не верные слова? И их говорил Сталин!

Но дело в том, что слова Сталина часто расходились с его делами. Да и не только в этом. Он попросту плохо знал крестьянский вопрос. За всю свою жизнь он фактически только раз посетил сельские районы. Это было в 1928 году, во время его поездки в Сибирь в связи с хлебозаготовками. С тех пор до конца своей жизни Сталин на селе не появлялся. Кабинетное знание сельского хозяйства с особой силой проявилось позже и выразилось в единоличном принятии целого ряда глубоко ошибочных решений, имевших далеко идущие последствия.

На XV съезде, взявшем курс на коллективизацию сельского хозяйства, вносились дельные предложения по устранению хлебных трудностей в стране. В выступлении А.И. Микояна, в частности, говорилось, что товарная масса застревает в городах, не попадая в деревню, где спрос на нее огромен. «Чтобы добиться серьезного перелома в ходе хлебозаготовок, нужен решительный поворот. Этот перелом должен заключаться в переброске товаров из городов в деревню даже за счет временного (на несколько месяцев) оголения городских рынков, с тем чтобы добиться хлеба у крестьянства. Если мы этого поворота не произведем, мы будем иметь чрезвычайные трудности, которые отзовутся на всем хозяйстве».

Могло показаться, что в целях укрепления союза рабочего класса и крестьянства, решения насущных проблем деревни ставка будет сделана теперь не только на политические, но и экономические средства. Таков был и кооперативный план Ленина. Именно строй «цивилизованных кооператоров», считал он, позволит максимально соединить личный и общественный интересы. А ведь это самое трудное в социалистических преобразованиях! Главное: не использовать лишь командные, силовые, директивные методы, но обязательно учитывать экономические законы, умело применять экономические рычаги в реализации важнейшей, исторической по значимости программы кооперирования крестьянства.

За подписью Сталина в конце декабря 1927 года (сразу же после XV съезда) и в январе 1928 года в губернии пошли грозные директивы, требующие усилить нажим на кулака, начать непосредственную работу по коллективизации. Возможно, такое решение объяснялось и трудностями с хлебом. Но попытка решить продовольственную проблему путем искусственного форсирования процесса обобществления была крупным отступлением от ленинского кооперативного плана.

Думается, что грандиозность социальной революции на селе, которую Сталин решил форсировать, не могла не привлечь на его сторону большинство в партии. Радикальные, левацкие настроения после революции продолжали устойчиво жить в массе коммунистов; хотелось одним ударом решить те вековые проблемы, которые требовали взвешенного и спокойного подхода.

Сталин по своей натуре был очень осторожен. И все же после мучительных раздумий он пошел на риск – сплошную коллективизацию миллионов крестьянских хозяйств, зная, что масса полуграмотных мужиков еще не была к этому готова. Утопическо-догматический взгляд Сталина на крестьянскую проблему выражался, по существу, в намерении превратить сельского производителя в бездумный винтик аграрной машины. Для этого нужно было добиться отчуждения крестьянина от средств производства и распределения продукта. По сути, Сталин решил изменить социальный статус крестьянина как свободного производителя – сделать его бесправным работником. Для этого ему пришлось чрезвычайные меры превратить в обычные нормы жизни. Июльский Пленум ЦК (1928 г.) поддержал Сталина. Партия согласилась с возведением насилия в систему…

На смену экономическим законам приходили командно-экономические, постепенно «убившие» нэп, материальную заинтересованность крестьян, их предприимчивость и истовость в работе. Некоторые из опальных левых, близких в прошлом к Троцкому, также одобрительно отнеслись к «решительным мерам» в деревне, поддержали шаги Сталина. Пятаков, Крестинский, Антонов-Овсеенко, Радек, Преображенский и другие подали покаянные заявления и были восстановлены в партии. Пятаков стал председателем Госбанка, затем заместителем наркома тяжелой промышленности. Однако и он, и его единомышленники в 1937-м испили горькую чашу до дна. Прошлого «вольнодумства» Сталин никому не простил.

Первым пятилетним планом предусматривалось за пять лет охватить кооперированием до 85 % крестьянских хозяйств, и в том числе до 20 % в форме колхозов. Однако под нажимом сверху на Украине, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге принимаются решения сократить эти сроки до одного года! Курс на широкое применение насилия по отношению к кулаку и в целом в вопросе коллективизации означал фактически конец нэпа. Вот как это осуществлял сам Сталин.

Приехав в январе 1928 года в Сибирь, Сталин в своих выступлениях на совещаниях с партийным и хозяйственным активом делал особый акцент на усиление давления на кулака. Поездка походила на объезд командующим своих гарнизонов. По приезде в очередной пункт Сталин вызывал местных партийных и советских работников, коротко заслушивал их и неизменно делал вывод:

– Работаете плохо! Бездельничаете и потакаете кулаку. Посмотрите, нет ли и среди вас кулацких агентов… Так долго терпеть этого безобразия мы не можем.

После раздраженного разноса следовали конкретные рекомендации:

– Посмотрите на кулацкие хозяйства, – говорил генсек, – там амбары и сараи полны хлеба, хлеб лежит под навесами ввиду недостатка мест хранения, в кулацких хозяйствах имеются хлебные излишки по 50–60 тысяч пудов на каждое хозяйство…

Сталин все свои выступления заканчивал одинаково:

а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам;

б) в случае отказа кулаков подчиниться закону, привлечь их к судебной ответственности по 60-й статье Уголовного кодекса РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства, с тем чтобы 25 % конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков…

Нужно неуклонно объединять индивидуальные крестьянские хозяйства, являющиеся наименее товарными хозяйствами, – в коллективные хозяйства, в колхозы…

Такой нажимной стиль широко распространялся и поощрялся. Теоретическое и политическое обоснование лозунга, брошенного некоторыми ретивыми администраторами, – «За бешеные темпы коллективизации!» содержалось в статье Сталина «Год великого перелома». Некоторые перемены в настроениях, общественном сознании людей в пользу кооперации (не обязательно колхозов – это лишь одна из ее форм) были восприняты генсеком как повсеместная готовность середняка пойти в колхозы. Последовали новые решительные директивы и указания…

Через неделю после своего 50-летия Сталин выступал на конференции аграрников-марксистов. Его речь была знаменательна тем, что он еще до принятия постановления ЦК объявил: «…от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества как класса». Это было пагубное решение, затронувшее самым трагическим образом судьбы миллионов людей.

По настоянию Сталина для облегчения раскулачивания был составлен документ, очерчивающий параметры кулака: доход в год на едока, превышающий 300 рублей (но не менее полутора тысяч на семью), занятие торговлей, сдача внаем инвентаря, машин, помещений; наличие мельницы, маслобойни и т. д. Уже один из этих признаков делал любого крестьянина кулаком. Как видим, применялся не социальный критерий, а имущественный, что, по меньшей мере, недостаточно для определения класса. По существу, создавалась широкая возможность подвести под раскулачивание самые различные социальные элементы.

Насилие справило пышный пир. Масса крестьян пережила самое тяжелое потрясение в XX веке. Пострадали наиболее старательные, умелые, прижимистые, предприимчивые. Конечно, среди них было и немало таких, которые весьма настороженно относились к новой власти. Но всех их Сталин и его помощники однозначно отнесли к врагам социализма, которые должны быть обезврежены.

Специальная комиссия к январю 1930 года подготовила проект постановления ЦК «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Сталиным (собственноручно!) сроки, предложенные комиссией, были сокращены в два раза. Без всякого научного обоснования, учета всех позитивных и негативных факторов генсек настойчиво требовал: быстрее, быстрее, быстрее! Сводки, доклады, летучки в губкомах, волостях. Масса уполномоченных. Одни только обещают: «Трактора, керосин, соль, спички, мыло – все будет, чем быстрее запишетесь в колхоз!» Другие действуют более решительно: «Кто не хочет в колхоз, тот враг Советской власти!» Страсти, конфликты, обрезы, убийства партработников, колхозных активистов, многочисленные письма в Москву с жалобами, ходоки за правдой… Такова была внешняя сторона тех драматических, а затем и трагических событий, которые переживало крестьянство. Объективная потребность в кооперировании, начавшая постепенно материализовываться в различных добровольных формах, была затем «подкреплена» целой системой жестких мер административного, политического, правового характера. Добровольность была растоптана.

Стали обычными факты злоупотреблений. В русский язык вошло зловещее слово «раскулачивание». Под него подпало более миллиона крестьянских хозяйств (не только кулаков). По некоторым подсчетам, к моменту начала массовой коллективизации кулаков в стране насчитывалось в общей массе крестьянских хозяйств не более 3 %, т. е. около 900 тысяч. Многие сотни тысяч семей (в полном составе) после изъятия у них всех средств производства, ценностей, недвижимости выселялись в отдаленные места. Едва ли когда-нибудь удастся назвать точную цифру людей, захваченных этим штормом беззакония. Вместо экономических мер ограничения влияния кулака в деревне были использованы самые беспощадные средства по его ликвидации. По некоторым данным, в 1929 году в Сибирь, на Север было выслано более 150 тысяч семей кулаков, в 1930-м – 340 тысяч, в 1931-м – более 285 тысяч. Но ведь раскулачивание велось и в 1928 году, и после 1931 года… По моим подсчетам, 8,5–9 миллионов мужчин, женщин, стариков, детей подпали под раскулачивание, большая часть которых была сорвана с насиженных мест, где остались могилы предков, родной угол, весь бесхитростный крестьянский скарб… Многие были расстреляны за оказание сопротивления, немало погибло на дорогах Сибири и Севера. В ряде мест захваченные инерцией социального насилия, а иногда и материальной заинтересованностью, подверглись раскулачиванию и середняки. Всего, по моим подсчетам, около 6–8 % крестьянских хозяйств оказались втянуты в той или иной форме в водоворот раскулачивания.

Конечно, сотни тысяч кулацких хозяйств небезропотно приняли этот процесс. Нужно было, думается, применять продуманные административные методы против тех кулаков, которые вели прямую антисоветскую борьбу. Но ведь большая часть кулацких хозяйств могла быть приобщена к процессу обобществления, кооперации путем дифференцированного обложения, производственных заданий и обязательств. Этого не делалось. Отказ в самой возможности привлечь кулака к общему процессу ставил его перед трагическим выбором: бороться или ждать своей участи раскулачивания и ссылки. Поспешность и беспощадность в решении вопросов, затрагивавших миллионы людей, привела к трагедии.

– На вас лично так же тяжело сказываются тяготы нынешней войны, как и проведенная Вами политика коллективизации?

Эта тема, пишет Черчилль, сейчас же оживила Сталина.

– Политика коллективизации была страшной борьбой, – сказал Сталин.

– Я так и думал, что для вас она была тяжелой. Ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей…

– С десятью миллионами, – сказал Сталин, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года. Чтобы избавиться от периодических голодовок, России было необходимо пахать землю тракторами. Мы были вынуждены пойти на это. Многие крестьяне согласились пойти с нами. Некоторым из тех, кто упорствовал, мы дали землю на Севере для индивидуальной обработки. Но основная их часть (имеются в виду кулаки. – Прим. Д. В.) была весьма непопулярна и была уничтожена самими батраками…

Годы коллективизации знаменовали, по существу, критический перелом в судьбах крестьянства с далеко идущими социальными последствиями. Исторические шансы добровольного кооперирования и нэповского, рыночного, развития были упущены. Чрезвычайные, силовые методы стали определяющими в формировавшейся системе, все более удалявшейся от ленинского идеала.

А коллективизация продолжалась. Десятки тысяч писем шли в Москву на имя Сталина с жалобами, болью, недоумением, страхом, ненавистью. Запущенная машина беззакония продолжала перемалывать человеческие судьбы. Наконец лишь 2 марта 1930 года Сталин, до которого не мог не дойти размах морального протеста и социального сопротивления крестьянства, выступил в «Правде» с известной статьей «Головокружение от успехов». Как зловещая ода социальному насилию читается сегодня второй абзац статьи: «Это факт, что на 20 февраля с.г. уже коллективизировано 50 % крестьянских хозяйств по СССР. Это значит, что мы перевыполнили (выделено мной. – Прим. Д.В.) пятилетний план коллективизации к 20 февраля 1930 года более чем вдвое».

Проценты, цифры плана, его двойное перевыполнение… Неужели Сталин никогда не задумывался, что за всеми этими (и множеством других) цифрами стоят человеческие судьбы?! Ведь он не привел другие данные: сколько сослано, раскулачено, уничтожено, погибло людей… Обычно говорят, что процесс такого гигантского преобразования не мог пройти безболезненно, гладко, без ошибок. Ведь коллективизация коснулась почти четырех пятых всего населения нашего государства! Но кто дал право Сталину исключить свободу выбора простого человека, а все решить за него?! А ведь Ленин предостерегал: «Не сметь командовать!» Забыты были и его, Сталина, собственные заявления и заверения: «Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности!» Словом, для Сталина становилось обычной нормой относиться как к фикции к любым решениям, выводам, положениям, если в тот или иной момент они не соответствовали его планам.

В статье Сталина однозначно делается вывод (как будто по этому вопросу прошел в стране референдум!), что ни товарищество по совместной обработке земли, ни коммуна сегодня не отвечают требованиям социалистического преобразования деревни. Только колхозы! Вот эта форма сельхозартели является единственно приемлемой, решил «аграрий» Сталин, который больше никогда в село не поедет. В последующем он «изучал сельское хозяйство, – как заявил Н.С. Хрущев на XX съезде, – только по кинокартинам». Это, конечно, не совсем так, но трудно представить руководителя, который о любой проблеме может верно судить только из кабинета. Самое печальное, что характеризует Сталина в целом, – он никогда не признавал своих ошибок. И здесь, в статье, виновники «перегибов», «головокружения от успехов», «чиновничьего декретирования», оказывается, находились лишь на местах: в губерниях, волостях, артелях! Сам Сталин, конечно, ни в малейшей степени не повинен в многочисленных извращениях, перегибах, беззаконии. А его прямые указания, директивы, контрольные цифры, соревнование по «охвату» и т. д.? Как всегда, генсек все это выносил за скобки.

После «Головокружения от успехов» к Сталину хлынул новый поток писем от крестьян. Он был вынужден еще раз разъяснять позицию партии в вопросе о коллективизации, порой вольно или невольно дискредитируя своими обобщениями саму идею переустройства сельскою хозяйства на путях постепенной кооперации. В ответах колхозникам генсек писал:

«Иные думают, что статья «Головокружение от успехов» представляет результат личного почина Сталина. Это, конечно, пустяки. Это была глубокая разведка (выделено мной. – Прим. Д.В.) ЦК».

«Трудно остановить во время бешеного бега и повернуть на правильный путь людей, несущихся стремглав к пропасти…»

Примечательно, что, затрагивая социальные, экономические, культурные вопросы, Сталин предпочитает пользоваться военными терминами: «разведка», «фронт», «наступление», «отступление», «перегруппировка сил», «подтягивание тылов», «подвод резервов», «полная ликвидация врага»… Речь, разумеется, шла и о «ликвидации кулачества как класса». И при этом – напыщенная образность, признание, что массы людей «неслись стремглав к пропасти». Как бы резюмируя свое понимание сути и методов преобразования села, Сталин на конференции аграрников-марксистов в декабре 1929 года заявил: для того чтобы мелкокрестьянская деревня пошла за социалистическим городом, нужно «насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства в виде совхозов и колхозов…». Фактически это была команда по ликвидации целой социальной группы крестьянства без обсуждения пленумом ЦК, без глубокого обоснования всех последствий. К слову сказать, через десять лет в редакционной статье «Большевика» об этой «аграрной» речи Сталина будет сказано:

«Большевистская партия под руководством товарища Сталина дала изумительный образец решения крестьянского вопроса… Триумфом сталинской программы социалистической переделки крестьянского хозяйства является сплошная коллективизация и ликвидация на ее основе кулачества как класса. Эту боевую программу переделки крестьянского хозяйства на социалистической основе товарищ Сталин изложил в документе величайшей теоретической силы, в своей речи на конференции аграрников-марксистов…»

Насаждение коллективной формы хозяйства сопровождалось запугиванием, страхом, репрессиями, обещаниями. А ведь Октябрь создал прочные объективные предпосылки для реализации ленинского кооперативного плана: крестьяне получили землю, стали полноправными союзниками рабочего класса; был положен конец их эксплуатации. Новая, Советская власть ведь была и его, крестьянина, властью! Но методы принуждения, насилия, администрирования, которые в свое время разделял Троцкий, были использованы Сталиным в максимальной мере. Сразу же «забуксовало» зерновое хозяйство. Следом – и животноводство. А главное, была «подсечена» предприимчивость крестьянина; производительность труда в колхозах стала ниже, чем в индивидуальном хозяйстве. Последствия были исключительно тяжелыми. Во многих районах начался массовый забой скота: к 1933 году по сравнению с 1928 годом его количество сократилось в два-три раза. Чтобы помешать засаливать мясо, резко ограничили продажу соли. Сократились площади посевных земель… Сотни тысяч семей были сорваны с мест и лишились крова.

Сталину докладывали о том, что происходило в деревне. Генсек мог понять сообщения, информацию, но ему были чужды сантименты. Струны его чувств были так глубоко упрятаны, что едва ли что могло их затронуть. Он верил, что так нужно.

Однажды в редкую минуту, когда он почти заколебался в верности своего выбора, вспомнил старого бунтаря Бакунина, к которому где-то в глубине души питал уважение: «Воля всемогуща; для нее нет ничего невозможного». Сталин знал, что часто в речах, статьях, стихах его фамилия прежде всего олицетворяется со стальной волей, несгибаемым характером, твердой рукой. Волю Сталин действительно ценил в людях выше всяких «интеллигентских» добродетелей. Высокая цель для него всегда оправдывала любые средства их достижения. Он верил, что крестьяне просто не понимают, что им готовят и предлагают. Генсек не думал, что программа, которую он форсировал, часто представала как «кошмар добра». Люди, которые выступали против нее, казались ему не просто недоумками, а прежде всего политиками, неспособными увидеть всех преимуществ форсированного наступления в деревне. О том, что наступать предстояло против человека в крестьянской домотканой рубахе, часто в лаптях, неграмотного, со своими традициями и заботами, привязанного пуповиной к своему наделу, генсека не волновало. Мужик был средством достижения высоких целей. А цель – превыше всего.

Все это время, особенно с начала 1928 года (поездка Сталина в Сибирь с 14 января по 6 февраля), в Политбюро велась глухая борьба. Курсу Сталина вначале осторожно, а затем все более настойчиво противодействовал Бухарин, его поддерживали Рыков и Томский. Это не было группировкой «правых», как ее вскоре нарекут. Просто эти руководители по своим взглядам, убеждениям проповедовали более умеренный, взвешенный подход к проблеме крестьянства. Они спокойнее отнеслись к так называемому «Шахтинскому делу», на основании которого Сталин ребром поставил вопрос «быстрейшей замены, контроля» над специалистами, доставшимися стране от старого строя.

В выступлениях Сталина и Бухарина без упоминания фамилий стала содержаться критика (эзоповским языком) друг друга. Так, 28 мая 1928 года Сталин выступил в Институте красной профессуры, где Бухарин, недавно выдвинутый здесь и ставший единственным академиком из числа высших руководителей, пользовался особо большой популярностью. Генсек захотел именно здесь поставить под сомнение позицию Бухарина, представив его как «защитника кулачества» в решении крестьянского вопроса и хлебной проблемы. В своем большом выступлении, к которому Сталин тщательно готовился, он допустил несколько закамуфлированных выпадов против Бухарина. Но все поняли, кому они адресованы.

– Есть люди, – читал текст Сталин, – которые усматривают выход из положения в возврате к кулацкому хозяйству, в развитии и развертывании кулацкого хозяйства… Эти люди полагают, что Советская власть могла бы опереться сразу на два противоположных класса – на класс кулаков… и на класс рабочих…

Далее Сталин продолжал:

– Иногда колхозное движение противопоставляют кооперативному движению, полагая, очевидно, что колхозы – одно, а кооперация – другое. Это, конечно, неправильно. Некоторые доходят даже до того, что колхозы противопоставляют кооперативному плану Ленина. Нечего и говорить, что такое противопоставление не имеет ничего общего с истиной.

Бухарин, более чем кто-либо другой, понимал, почему Сталин форсирует колхозное строительство. Из коллективного хозяйства легче изъять хлеб! И здесь Сталин не ошибался: аграрное производство, включенное в командную систему, проще заставить фактически вновь вернуться к практике «военного коммунизма». Вот некоторые данные. В 1928 году (начало коллективизации) при валовом сборе зерна 4,5 миллиарда пудов крестьяне продали государству 680 миллионов пудов. В 1932 году (валовой сбор 4,3 млрд. пудов) – государство уже получило 1,3 миллиарда пудов! При приблизительно одинаковом валовом сборе зерна государство смогло удвоить товарную массу хлеба, полученного от крестьян. Но какой ценой!

На Северном Кавказе, Украине, в Поволжье, в других регионах страны наступила полоса жестокого голода. Сегодня нет достоверных данных о его жертвах. Но ясно одно: число их очень велико. Возможно, немногим меньше, чем во время раскулачивания. И это тоже цена «аграрной революции» генсека.

Голод был вызван не только засухой, охватившей основные сельскохозяйственные районы, но и дезорганизацией крестьянского хозяйства в ходе коллективизации, насильственным изъятием сельхозпродукции, наконец, несбалансированностью народного хозяйства в целом. Население городов ежегодно увеличивалось на 2–2,5 миллиона человек; росло число едоков. При низких закупочных ценах колхозное крестьянство не смогло, естественно, обеспечить страну хлебом. С самого начала существования колхозного производства от принципа материальной заинтересованности крестьянина не осталось и следа. К тому же государство продолжало импортировать хлеб. Для закупки за границей машин, оборудования, техники нужна была валюта. И Сталин торопил, настаивал. Его указания, естественно, выполнялись. Во многих районах, особенно на Украине, несмотря на голод, хлеб выбирался полностью. Цена индустриализации была горькой, трагической. Индустриализация – это не только самоотверженный труд рабочего класса, но и неисчислимые жертвы крестьян.

Голод толкал людей на хищение хлеба. По инициативе Сталина 7 августа 1932 года был принят Закон об охране социалистической собственности. Редактируя его, генсек собственноручно вписал: «…люди, покушающиеся на общественную собственность, должны быть рассматриваемы как враги народа…» За хищение колхозного имущества предусматривался расстрел или 10 лет лагерей. Закон «о колосках», как называли его в деревне, безжалостно карал тысячи голодающих. Сталин требовал его безусловного исполнения, и уже к началу 1933 года было осуждено свыше 50 тысяч человек.

По распоряжению Сталина о голоде в стране не писали, а он охватил районы с общей численностью населения 25–30 миллионов человек. Особенно тяжелыми последствия были на Украине и в Поволжье. Недород был большим, тем не менее планы поставок зерна и другой продукции государству остались прежними. Более того, новые коллективные хозяйства, еще не ставшие на ноги, получали повышенные задания по сдаче хлеба. Их невыполнение расценивалось как саботаж, «подрыв политики партии в деревне». Смятение охватывало тысячи деревень. Пассивное сопротивление крестьян выражалось в различных формах, в том числе и в невыходе на работу.

Голод и бесправие привели к тому, что колхозы шли на различные нарушения, чтобы обеспечить хоть чем-то голодающих. Освещение этих процессов было примерно таким. В одной из газет, в частности, сообщалось, что «из районов Северного Кавказа поступают сообщения о рваческих, кулацких тенденциях, проявляемых отдельными колхозами и совхозами в хлебозаготовках. В хутонском колхозе, несмотря на невыполнение плана в 1000 центнеров, правление распорядилось произвести обмолот хлеба для раздачи колхозникам».

Сталин, выступавший на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1933 года, ничего не сказал о голоде, а лишь глухо упомянул об имеющихся «трудностях и лишениях» в деревне. Главная задача, поставленная генсеком перед колхозниками, была предельно ясной: «От вас требуется только одно – трудиться честно, делить колхозные доходы по труду, беречь колхозное добро, беречь тракторы и машины, установить хороший уход за конем, выполнять задания вашего рабоче-крестьянского государства, укреплять колхозы и вышибать вон из колхозов пробравшихся туда кулаков и подкулачников». О помощи бедствующим – ни слова.

– Надо создать такое положение, при котором индивидуалу в смысле усадебного личного хозяйства жилось бы хуже, чтобы он имел меньше возможностей, чем колхозник… Надо усилить налоговый пресс…

И этот пресс все плотнее прижимал не только индивидуалов, но и колхозы, делая их не хозяевами на своей земле, а каким-то бесправным сословием… Формировался новый тип крестьянина, отчужденного от земли и результатов своего труда. Люди потеряли право распоряжаться собой. Недоумение, смятение уступят место равнодушию. Но это будет позже. Как раз этого очень и опасался Бухарин.

До неузнаваемости исказив позицию Бухарина, изобразив его «защитником кулака» и человеком, не понимающим сути ленинского кооперативного плана, Сталин тогда, в Институте красной профессуры, впервые вынес разногласия с Бухариным на люди.

Сталин не просто подталкивал преобразования, он силой рушил все старое. Сталин не мог не понимать, что его курс на обобществление сельского хозяйства, по существу, вел к возрождению принципов «военного коммунизма». На смену твердому налогу пришла обязательная сдача, а не продажа хлеба. И это будет надолго, на десятилетия.

Бухарин же предлагал эволюционный путь преобразования деревни, в ходе которого кооперация, обобществленный сектор будут постепенно вытеснять индивидуальное хозяйство экономически, силой примера. Не во всем он был прав, особенно в определении исторических перспектив преобразований и их темпов, растягивающих процесс на долгие годы. История не отвела стране так много времени. И все же борьба Бухарина против триумфа злой силы, примененной к миллионам граждан Советского государства – крестьянам, была оправданна и по моральным, и по политическим соображениям.

Кстати, многие элементы плана Бухарина представляются рациональными, как, например, дальнейшая реализация нэпа в единстве с добровольным кооперированием сельского хозяйства, сохранением права выбора крестьянами формы хозяйствования.

И еще об одном. Последствия сталинской коллективизации сказываются уже многие десятилетия, несмотря на множество реформ, постановлений, решений, имеющих целью выправить положение в сельском хозяйстве.

Да, совершив насильственную «аграрную революцию», Сталин обрек сельское хозяйство на долгие десятилетия застоя. Кровавый эксперимент, стоивший миллионов человеческих жизней, не принес облегчения стране. По существу, на многие годы в село вернулась практика «военного коммунизма», хотя об этом никогда не говорилось. Сталин на многочисленных совещаниях расписывал победы колхозного строя. Фактическая разверстка, безвозмездное изъятие хлеба стали законом. Свободная торговля быстро зачахла: у колхозов не оказалось товарного хлеба. А Сталин все продолжал изыскивать методы ужесточения командного управления притихшими селами… Сколько состоялось пленумов ЦК, сколько принималось решений по коренному улучшению положения дел в сельском хозяйстве! А положение неизменно ухудшалось. Все усиливалось отчуждение колхозника от земли, средств производства, распределения, управления. Страх и равнодушие пришли в село. Колхозами командовали все, никто даже не вспоминал их кооперативную природу.

Первой чудовищной жертвой сталинского цезаризма стало крестьянство, которое не может подняться до сих пор.

Так умер нэп. Так оборвалась умеренная линия в руководстве Политбюро. Так было положено начало фактическому отмиранию на долгие годы коллективного руководства в партии. Так возобладало откровенное стремление Сталина решать все вопросы единолично.

В разгар Великой французской революции, когда большинство ее вождей не видели приближающейся беды, Сен-Жюст, чувствуя подземные толчки приближающегося кризиса, бросил: «Революция закоченела…» Сталин, решившись на беспрецедентное использование насилия против собственного народа, подрезал жилы огромной социальной группе, так много получившей от революции, но не сумевшей из-за сталинского цезаризма воспользоваться ее плодами. Революция на крестьянских полях «закоченела» в жестких тисках сталинской административно-командной системы.

С конца 1928 года в биографии Сталина начинается новый этап: не только устраняются все непосредственные соперники в руководстве, но и начинается все то, что мы привыкли называть «культом личности». Устранение Бухарина было заметной вехой в этом процессе.

Источник