Бросил страну что меня вскормила
Иосиф Бродский — Я входил вместо дикого зверя в клетку: Стих
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Анализ стихотворения «Я входил вместо дикого зверя в клетку» Бродского
И. Бродский считается одним из самых противоречивых поэтов современности. Не утихают споры по поводу значения и общей оценки его творчества. В этом плане большую ценность имеет собственное мнение поэта, высказанное им в стихотворении «Я входил вместо дикого зверя в клетку…» (1980 г.), написанное накануне своего сорокалетия. Само произведение вызвало множество прямо противоположных мнений. Восторженные поклонники считают его блестящей самооценкой Бродского. Критики в первую очередь указывают на чрезмерное самомнение поэта и преувеличенное описание своего мученичества. Сам Бродский высоко оценивал это стихотворение и любил его цитировать.
Поэт с высоты прожитых лет рассматривает свою жизнь. Он сознательно обращает внимание читателей на то, что уже в юности пострадал за свои убеждения («входил в клетку»). Следует отметить, что недолгое заключение Бродского за тунеядство вряд ли стоит считать образцом страданий. Деревенская ссылка также не делает из него мученика (субъективное мнение автора анализа — прим. администрации). Сам Бродский вспоминал, что в деревне был счастлив и имел возможность заниматься творчеством.
Автор действительно многое повидал в жизни. Он работал матросом, принимал участие в длительных геологических экспедициях («трижды тонул», «дважды бывал распорот»). Богатейшие впечатления дают Бродскому право заявить, что он познал все, что только можно. Он подчеркивает это фразой: «не пил только сухую воду». Неоднократные принудительные помещения поэта в психиатрические заведения, конечно же, сильно повлияли на его резко отрицательное отношение к советской власти. Он привык видеть во всем «вороненый зрачок конвоя», которые проник даже в его сны.
Бродский переходит к своей вынужденной эмиграции. Он считает, что из людей, которые под давлением власти отреклись от него, «можно составить город». Слишком патетически звучит фраза: «жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок». Благодаря оказанной поддержке Бродский очень быстро достигнул за границей обеспеченного положения и никак не мог пожаловаться на голод.
Поэт с гордостью заявляет, что никакие испытания не могли сломить его независимый дух («позволял… все звуки, помимо воя»). Постоянная борьба отняла у него много жизненных сил, поэтому он «перешел на шепот». Тем не менее Бродский благодарен своей непростой судьбе, она сделала его сильнее и мужественнее. Поэта невозможно заставить отказаться от своего независимого творчества. Это под силу только смерти («пока… рот не забили глиной»).
Бродский, или памятник
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздём в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя, что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны воронёный зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнания, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Я утверждаю, что это стихотворение неряшливо, слабо в своём языковом воплощении, а нравственный, гуманистический пафос этого стихотворения сомнителен. Постараюсь это обосновать.
Я не мог не написать этого эссе. По-моему, в стихотворении Бродского отражаются, как в капле воды, судьбы русской литературы в наше время. Но это обширнейшая тема, для анализа которой не хватит целой книги. Я допускаю, что я не получу никаких откликов. Я допускаю также, что отклики будут исключительно ругательные. Как бы то ни было, я постараюсь, чтобы в моих ответах прозвучала эта связь частного с общим, одного стихотворения с тем, что творится сейчас в литературе и поэзии.
Имя на поэтической поверке. Иосиф Бродский
24 мая 1980 года, в день своего 40-летия, поэт Иосиф Бродский написал стихотворение:
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздём в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал чёрт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал чёрной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя,
перешёл на шёпот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Иосиф Александрович Бродский, один из крупнейших поэтов ХХ столетия, к тому же и русский и американский поэт, эссеист, драматург, переводчик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1987 года, поэт-лауреат США в 1991-1992 годах.
Иосиф Бродский родился 24 мая 1940 года в Ленинграде, в еврейской семье. Отец, Александр Иванович Бродский, был военным моряком, фотокорреспондентом на флоте, уволили с армии в 1950 году, во время «чистки» евреев, устроился работать в газете.
Мать, Мария Моисеевна Вольперт, преподавала немецкий язык, позднее станет переводчицей в лагере для военнопленных.
Ранее детство Иосифа пришлось на годы войны, блокады, послевоенной бедности и прошли без отца, который служил вдалеке от дома.
В 1942 году, после блокадной зимы, Мария Моисеевна с Иосифом уехала в эвакуацию в Череповец, вернулись в Ленинград в 1944 году.
В 1947 году Иосиф пошёл в первый класс. В 1955 году, в неполные шестнадцать лет, закончив 7-мь классов и начав 8-ой, Иосиф бросил школу и поступил учеником фрезеровщика на завод «Арсенал».
Решение пойти работать было связано, как и с проблемами в школе, так и с желанием финансово поддержать семью.
Следуя по стопам отца, Иосиф, правда, после седьмого класса попытался поступить в военно-морское училище, где готовили подводников, но не прошёл по пресловутому пятому пункту – «национальность».
В 16-ть лет загорелся идеей стать врачом, месяц работал помощником прозектора в морге, при областной больнице, анатомировал трупы, но в конце отказался от медицинской карьеры.
Кроме того. В течение пяти лет после ухода из школы, Иосиф работал истопником в котельной, матросом на маяке.
В 1957-1958 годах был рабочим в геологической экспедиции на Белом море, в 1959 и 1961 годах в Восточной Сибири и Северной Якутии.
В то время он много, но хаотично читал – в первую очередь поэзию, философскую и религиозную литературу, начал изучать английский и польский языки.
Своему близкому другу Евгению Рейну, отвечая на вопрос, что же его подтолкнуло к стихам? Бродский ответил: «Году в пятьдесят девятом в Якутске, гуляя по городу, я зашёл в книжный магазин и в нём надыбал Баратынского.
Читать мне было нечего, и когда я нашёл эту книжку и прочёл её, тут-то я всё понял: чем надо заниматься. По крайней мере, я очень завёлся, так что Евгений Абрамович как бы во всём виноват».
Одним из решающих толчков стало так же знакомство с поэзией Бориса Слуцкого. Знаменательным в судьбе Иосифа стало знакомство с поэзией с Анной Ахматовой, после чего окончательно у него сформировалось ощущение поэтической правоты, чувство избранности.
Царственная Анна Андреевна воспринималась её окружением как хранительница очага классической русской литературы. Среди приятелей Иосифа, по экспедициям было немало пишущих стихи, и от них он узнал о литературном объединении при ленинградской газете «Смена».
«Еврейское кладбище около Ленинграда.
Кривой забор из гнилой фанеры.
За кривым забором лежат рядами
юристы, торговцы, музыканты, революционеры.
Может, видели больше.
А возможно, и верили слепо.
Но учили детей, чтобы были терпимы
и стали упорны.
И не сеяли хлеба.
Никогда не сеяли хлеба.
Просто сами ложились
в холодную землю, как зёрна
И навек засыпали…»
К 1964 году Бродский стал явлением духовной и общественной жизни тогдашнего Ленинграда.
В 1962 году 22-х летний Иосиф встретил молодую художницу Марианну Басманову, дочь художника П.И.Басманова. С этого времени, Марианне Басмановой, скрытой под инициалами «М.Б.», посвящены многие произведения поэта.
В 1963 году, после встреч Никиты Сергеевича Хрущёва с творческой интеллигенцией, начинается «закручивание гаек». Партийные власти Ленинграда сразу же активно включились в этот процесс.
В конце ноября 1963 года, в газете «Вечерний Ленинград» был напечатан фельетон «Окололитературный трутень».
Это был призыв к гонениям и расправе. Позднее на суде, 18 февраля 1964 года, Иосиф Александрович скажет, что в этом пасквиле только его имя и фамилия правильны, всё остальное ложь.
13 февраля 1964 года вечером, Иосиф Александрович был задержан прямо на улице и доставлен в милицию.
14 февраля у него случился, в камере, первый сердечный припадок, затем они были у него в 1976, 1985, 1994 годах.
С этого времени постоянно страдал стенокардией, которая всегда напоминала ему, о возможной близкой смерти, что вместе с тем не мешало оставаться заядлым курильщиком.
Родители-пенсионеры провели весь день 14-го февраля в поисках исчезнувшего сына и только вечером случайно узнали, что он находится в заключении.
В итоге было вынесено постановление о выселении Бродского из Ленинграда, с обязательным привлечением к труду на 5-ть лет. Тем не менее, по словам Бродского, больше, чем клевета, последующий арест, суд и приговор, его мысли занимал в то время разрыв с Марианной Басмановой.
Молодёжная газета «Смена» откликнулась на это решение обширной статьёй, ещё раз заклеймившей «тунеядца» и «любителя порнографии» Бродского.
Статья заканчивалась так: «Постановление суда было встречено горячими аплодисментами людей с честными рабочими руками».
Все свидетели обвинения начинали свои показания со слов: «Я с Бродским лично не знаком…», перекликаясь с формулировкой времён травли Пастернака: «Я роман Пастернака не читал, но осуждаю. »
Также по постановлению, первого заседания суда, Иосифа Бродского направили на принудительную судебно-психиатрическую экспертизу, где он провёл 3-и недели. Иосиф Бродский, впоследствии отмечал, «это было худшее время в моей жизни».
По воспоминаниям Иосифа Бродского, в психиатрической больнице №2 в Ленинграде, к нему применяли, так называемую «укрутку».
Глубокой ночью будили, погружали в ледяную воду, заворачивали в мокрую простыню и помещали рядом с батареей. От жара батарей простыня высыхала и врезалась в тело».
Заключение экспертизы гласило: «В наличии психопатические черты характера, но трудоспособен. Поэтому могут быть применены меры административного порядка». Данное заключение развязало руки судье, для вынесения сурового наказания поэту, во втором заседании суда.
Иосиф Бродский был сослан, этапирован под конвоем вместе с уголовными заключёнными в Коношский район Архангельской области и поселился в деревне Норенская.
Иосиф Бродский в ссылке изучал английскую поэзию, писал стихи, публиковался в эмигрантских изданиях.
Суд над поэтом стал одним из факторов, приведших к возникновению правозащитного движения в СССР и к усилению внимания за рубежом к ситуации в области прав человека в стране.
Благо, что на суде журналистка Фрида Вигдорова, совершила гражданский подвиг и записала почти весь судебный процесс, благодаря чему мы знаем сейчас, о диалоге судьи и Иосифа Бродского, во время судебного заседания.
Два заседания суда над Иосифом Бродским были законспектированы Фридой Вигдоровой и получили широкое распространение в самиздате:
Судья: «Ваш трудовой стаж?»
Бродский: «Примерно…»
Судья: «Нас не интересует «примерно»!
Бродский: «Пять лет»
Судья: «Где вы работали?»
Бродский: «На заводе, В геологических партиях…»
Судья: «Сколько вы работали на заводе?»
Бродский: «Год»
Судья: «Кем?»
Бродский: «Фрезеровщиком»
Судья: «А вообще, какая ваша специальность?»
Бродский: «Поэт, поэт-переводчик»
Судья: «А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?»
Бродский: «Никто. (Без вызова.) А кто причислил меня к роду человеческому?»
Судья: «А вы учились этому?»
Бродский: «Чему?»
Судья: «Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят…
где учат…»
Бродский: «Я не думал… Я не думал, что это даётся образованием»
Судья: «А чем же?»
Бродский: «Я, думаю, это… (растерянно) от Бога…»
Судья: «У вас есть ходатайство к суду?»
Бродский: «Я хотел бы знать: за что меня арестовали?»
Судья: «Это вопрос, а не ходатайство»
Бродский: «Тогда у меня нет ходатайства»
При активном участии Анны Ахматовой общественная компания в защиту Бродского велась в России.
Центральными фигурами в ней были Фрида Вигдорова и Лидия Чуковская. На протяжении полутора лет они неутомимо писали письма в защиту Бродского во все партийные и судебные инстанции и привлекали к делу защиты Бродского людей, пользующихся влиянием в советской системе.
Письма в защиту Бродского были отправлены Д.Д.Шостаковичем, С.Я.Маршаком, К.И.Чуковским, К.Г.Паустовским, А.Т.Твардовским, Ю.П.Германом.
По прошествии полутора лет, в сентябре 1965 года, под давлением советской и мировой общественности, срок был сокращён до фактического отбытия, и Бродский вернулся в Ленинград.
В октябре1965 года Иосиф Бродский по рекомендации Корнея Чуковского и Бориса Вахтина был принят в Группу переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей СССР, что позволило в дальнейшем избежать новых обвинений в тунеядстве.
Бродский был арестован и отправлен в ссылку 23-х летним юношей, а вернулся 25-ти летним сложившимся поэтом.
Оставаться на родине, ему было отведено менее 7-ми лет. Когда старую мудрую Анну Ахматову спросили о причинах неприязненного отношения к поэту, та ответила: «К Бродскому – зависть. Ведь он – чудо!».
В марте 1966 года умерла Анна Андреевна Ахматова. Положение Иосифа Бродского в официальной советской культуре в эти годы можно сравнить с положением Ахматовой в 1920-30-е годы, его не печатали.
В конце 1965 года Иосиф Александрович сдал в издательство «Советский писатель» рукопись своей книги: «Зимняя почта». Рукопись была возвращена издательством, обком и КГБ решили в принципе перечеркнуть эту идею.
Есть ещё малоизвестный факт в биографии Иосифа Бродского. Он в 1971 году снимался на Одесской киностудии в драматическом военном фильме «Поезд в далёкий август».
Автор сценария Григорий Поженян, поэт-фронтовик, режиссёр Вадим Лысенко.
Фильм рассказывал об ушедших в катакомбы партизан, а Иосиф Бродский играл роль секретаря одесского горкома Гуревича, руководителя подполья.
Гуревич и Иосиф Бродский были очень схожи, только первый в жизни был лысый.
Перед съёмками Иосиф Бродский остриг свои каштано-рыжие волосы и каждые две недели брил голову.
Съёмочное начальство хотело обмануть чиновников от культуры, сказать, что Бродский (а фамилия распространённая), это новый выпускник с Ленинградского института кинематографии, но спустя два месяца, кто-то стукнул в Киев, что негоже давать роль, да ещё патриотическую, бывшему осуждённому.
Несмотря на сотни метров снятой плёнки, Иосифу Бродскому пришлось уехать домой в Ленинград.
Он надеялся, хоть на маленькую оплату за эту роль секретаря горкома, ведь заказы на переводы давали всё меньше и меньше, а жить становилось, от таких заработков всё трудней.
10-го мая 1972 года Иосифа Бродского вызвали в ОВИР и поставили перед выбором: немедленная эмиграция или «горячие денёчки», такая метафора в устах КГБ означала допросы, тюрьмы и психбольницы.
К тому времени ему уже дважды – зимой 1964 года – приходилось лежать на «обследовании» в психиатрических больницах, что было, по словам, страшнее тюрьмы и ссылки.
Избрав эмиграцию, Иосиф Бродский пытался оттянуть день отъезда, но власти хотели избавиться от неугодного поэта как можно быстрее.
Обычно оформление документов на выезд из Советского Союза занимало от полугода до года, но визу для Иосифа Бродского оформили за 12 дней.
Утром 4-го июня 1972 года, перед выездом в аэропорт Пулково Бродский написал Л.И.Брежневу письмо, пытаясь остаться, которое как бы подвело предварительные итоги его жизни в России:
«Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне даёт твёрдое сознание того, что всё, что сделано мною за 15-ть лет литературной работы, служит и ещё послужит только к славе русской культуры, ничему другому.
Я хочу просить Вас дать возможность сохранить моё существование, моё присутствие в литературном процессе.
Хотя бы в качестве переводчика – в том качестве, в котором я до сих пор и выступал. Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу.
Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя её частью, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет.
Язык – вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живёт, а не клятвы с трибуны.
Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей.
Всё плохое, что выпало на мою долю, с лихвой перекрылось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас.
Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что вернусь, поэты всегда возвращаются, во плоти или на бумаге.
Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота – доброта. От зла, от гнева, от ненависти – пусть именуемыми праведными – никто не выигрывает.
Мы все приговорены к одному и тому же, к смерти. Умру я пишущий эти строи, умрёте Вы, их читающий.
Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу, делать дело.
Условия существования слишком тяжелы, чтобы их ещё усложнять. Я надеюсь, Вы поймёте меня правильно, поймёте, о чём я прошу. Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле.
Я думаю, что ни в чём не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще.
Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно моё тело, душа моя ему ещё пригодится».
Иосифу Бродскому разрешили эмигрировать в Израиль, однако в Вене его встретил Карл Проффер, профессор русской литературы из Мичиганского университета, специально прилетевший в австрийскую столицу, и пригласил его в США.
Приехав в Америку, Иосиф Александрович первые два года провёл в одиночестве.
Затем, закончивший в СССР неполные 8-мь классов средней школы, он ведёт жизнь университетского преподавателя, занимая на протяжении последующих 24-х лет, профессорские должности в общей сложности в шести американских и британских университетах, в том числе, в Колумбийском и в Нью-Йоркском.
Писал статьи и стихи Иосиф Бродский и по русски и по английски.
В 1987 году Иосиф Бродский стал лауреатом Нобелевской премии по литературе, которая была присуждена ему «за всеобъемлющее творчество, проникнутое ясностью мысли и поэтической интенсивностью».
Присуждение Иосифу Бродскому Нобелевской премии означало его всемирное признание. Исключением была Россия. Отечественный читатель, не имел возможности знакомиться с его стихами.
В 1990 году Иосиф Бродский женился на Марии Соцани, итальянской аристократке, русской по материнской линии, в 1993 году у них родилась дочь Анна. Их счастливому союзу было отпущено всего пять с половиной лет.
В России в гражданских браках у Иосифа Бродского были двое детей, сын Андрей 1967 года от художницы Марианны Басмановой, и дочь Анастасия 1972 года рождения от балерины Марии Кузнецовой.
С годами состояние здоровья у Иосифа Бродского неуклонно ухудшалось, ещё врач, посетивший Бродского в первые месяц Норенской ссылки писал: «Ничего остро угрожающего в тот момент в его сердце не было, кроме слабо выраженных признаков так называемой дистрофии сердечной мышцы.
Однако было бы удивительно их отсутствие при том образе жизни, который у него был в этом леспромхозе…
Представьте себе большое поле после вырубки таёжного леса, на котором среди многочисленных пней разбросаны огромные каменные валуны…
Некоторые из таких валунов превышают размером рост человека. Работа состоит в том, чтобы перекатывать валуны, с напарником, на стальные листы и перемещать их по дороге…
Три-пять лет такой ссылки – и вряд ли кто-либо сегодня слышал о поэте … ибо его генами было предписано, к сожалению, иметь ранний атеросклероз сосудов сердца. А бороться с этим, хотя бы частично, медицина научилась лишь тридцать лет спустя.
За время эмиграции Иосифа Бродского, родители двенадцать раз подавали заявление с просьбой им повидать сына.
С такой же просьбой к правительству СССР обращались конгрессмены и видные деятели культуры США, но даже после того, как Бродский в 1978 году перенёс операцию на открытом сердце и нуждался в уходе, его родителям было отказано в выездной визе.
Сына они больше не увидели. Мать Бродского умерла в 1983 году, немного более года спустя умер отец. В 1989 году, во время перестройки, Иосиф Бродский был реабилитирован по процессу 1964 года.
В 1992 году в России выходит 4-х томное собрание сочинений.
В 1995 году Иосифу Бродскому было присвоено звание почётного гражданина Санкт-Петербурга.
Надо сказать, Иосиф Александрович обожал кошек, Он утверждал, что у этих созданий нет ни одного некрасивого движения. На многих фото поэт снят с кошкой на руках.
Скончался Иосиф Александрович Бродский в ночь на 28-е января 1996 года, внезапно, от инфаркта.
Присланное телеграммой предложение депутата Государственной Думы РФ Г.А.Старовойтовой похоронить поэта в Петербурге, на Васильевском острове было отвергнуто – «это означало бы решить за Бродского вопрос о возвращении на родину».
На следующий день состоялось временное захоронение, тело в гробу, обитом металлом, поместили в склеп на кладбище при храме Святой Троицы, на берегу Гудзона, где оно хранилось до 21 июня 1997 года.
21 июня 1997 года Иосиф Бродский был похоронен окончательно на острове-кладбище Сан-Микеле в «бегущей по волнам» итальянской Венеции.
Решение вопроса об окончательном месте упокоения поэта заняло больше года.
По словам вдовы Иосифа Бродского Марии: «Идею о похоронах в Венеции высказал один из ленинградских друзей Иосифа Бродского Евгений Рейн.
Это город, который, не считая Санкт-Петербурга, Иосиф Александрович любил больше всего.
Кроме того, рассуждая эгоистически, Италия моя страна, поэтому было лучше, чтобы мой муж там и был похоронен».
Решение вдовы было выполнено.
Памятники Иосифу Бродскому установлены: в Санкт-Петербурге, на набережной реки Смоленки, на Васильевском острове и в Москве на Новинском бульваре, с видом на американское посольство.
Из поэтического наследия Иосифа Бродского.
Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад тёмно-синий
я впотьмах не найду,
между выцветших линий
на асфальт упаду.
И душа неустанно
поспешая во тьму,
промелькнёт над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
под затылком снежок,
и услышу я голос:
-до свиданья, дружок.
И вижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой,
-словно девочки-сёстры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.
1962 год.
…И тишина.
И более ни слова.
И эхо.
Да ещё усталость.
…Свои стихи
доканчиваю кровью,
они на землю глухо опускались.
Потом глядели медленно
и нежно.
Им было дико, холодно
и странно.
Над ними наклонялись безнадёжно
седые доктора и секунданты.
Над ними звёзды, вздрагивая,
пели,
над ними останавливались
ветра…
Пустой бульвар.
И пение метели.
Пустой бульвар.
И памятник поэту.
Пустой бульвар.
И пение метели.
И голова
опущена устало.
…В такую ночь
ворочаться в постели
приятней,
чем стоять
на пьедесталах.
И вечный бой.
Покой нам только снится.
И пусть ничто
не потревожит сны.
Седая ночь,
и дремлющие птицы
качаются от синей тишины.
И вечный бой.
Атаки на рассвете.
И пули,
разучившиеся петь,
кричали нам,
что есть ещё Бессмертье…
…А мы хотели просто уцелеть.
Простите нас.
Мы до конца кипели,
и мир воспринимали,
как бруствер.
Сердца рвались,
метались и хрипели,
как лошади,
попав под артобстрел.
…Скажите…там…
Чтоб больше не будили.
Пускай ничто
не потревожит сны.
…что из того,
Что мы не победили,
Что из того,
Что не вернулись мы.