Брать языка на войне что значит
Суровая разведка: как советские танки языка брали
Солдаты вермахта на Восточном фронте знали, что от суровых русских можно ожидать чего угодно — они способны приехать за языком даже на танке. Именно так попал в плен рядовой Франц Пост, захваченный танковым десантом октябрьским вечером 1942 года под Ржевом.
Солдаты вермахта на Восточном фронте знали, что от суровых русских можно ожидать чего угодно — они способны приехать за языком даже на танке. Именно так попал в плен рядовой Франц Пост, захваченный танковым десантом октябрьским вечером 1942 года под Ржевом.
Как взять языка?
Это только в кинофильмах про разведчиков языков брали легко. На экране лихие фигуры в маскхалатах подбирались ночью к часовому, хватали его и волокли в плен. В реальности же всё оказалось иначе — взять контрольного пленного было ох как не просто.
Впрочем, успешно проникнуть в немецкую траншею и захватить там пленного — это только половина дела. Надо ещё доставить его живым, ведь мёртвый фриц говорить не будет. Поэтому важнейшей частью разведакции считался отход группы с языком — в этот момент она была особенно уязвима. Чтобы обеспечить результат, войсковая разведка выдумывала новые способы захвата и доставки пленного в целости и сохранности.
Такой эксперимент провели на Западном фронте осенью 1942 года.
Дело было под Ржевом
В конце октября 251-я стрелковая дивизия держала оборону у реки Вазуза, к югу от Ржева. Её противником была 5-я танковая дивизия вермахта, хорошо укрепившая свои позиции. Поэтому, когда советскому командованию потребовался контрольный пленный, разведотдел решился на необычный ход.
Языка решили брать танковым десантом.
Местом разведки определили опушку леса у деревни Васильки. Несмотря на минные поля, дзоты и траншеи — это был танкопроходимый участок без естественных препятствий.
Согласно плану, разведдесант на двух танках совершал налёт на огневую точку немцев для захвата пленных и документов убитых. Пока красноармейцы громили бы дзот и брали языка, боевые машины прикрывали бы их и затем увозили обратно.
Упор делался на скорость и внезапность.
К акции готовились очень серьёзно. Объект нападения и путь к нему изучили как разведчики, так и танкисты. В ближнем тылу они провели несколько учений на похожей местности, отрабатывая действия до автоматизма. Когда каждый боец уяснил свою задачу, командование дивизии дало « добро» на операцию.
Танки, вперёд!
Пока шла подготовка к разведпоиску, сапёры тихо делали свою работу. Они незаметно для противника расчистили от мин проход для танков. Кроме того, в момент начала их движения сапёры должны были подсвечивать края прохода электрическими фонариками.
Вечером 30 октября десять разведчиков под командой сержанта Ивана Симкина сели на боевые машины. Группа захвата из шести человек ехала на Т-34, группа прикрытия — на Т-60.
В момент выхода танков на исходную позицию советская артиллерия открыла стрельбу по вражеской стороне, чтобы заглушить рык моторов. После окончания артналёта « тридцатьчетвёрка» и Т-60 рванули к опушке леса, прямо к немецкой траншее.
Преодолев нейтральную полосу, боевые машины остановились.
Спрыгнув с « тридцатьчетвёрки», Симкин вместе с пятью бойцами бросился к дзоту за языком. Остальные красноармейцы блокировали соседний блиндаж, забросав его гранатами.
Русские атакуют!
С криком: « Панцеры!», немцы бросились наутёк из траншеи.
Сержант Симкин вместе с двумя бойцами кинулись вдогонку. Им удалось свалить последнего из бежавших, оглушить и связать.
В это время остальные разведчики пришли к Симкину на помощь. Пленного перетащили через колючую проволоку и засунули в « тридцатьчетвёрку» через люк механика-водителя. После этого вся разведгруппа залезла на танки и вернулась на свои позиции.
Вся акция длилась не более двадцати минут.
Противник открыл огонь, лишь когда танки уже скрылись из вида. Изначально он принял их нападение за массированную атаку и теперь не жалел снарядов.
Но русские исчезли так же внезапно, как и появились.
Язык из танка
Пленным, доставленным « тридцатьчетвёркой» в штаб дивизии, оказался Франц Пост — рядовой из 14-го панцергренадерского полка, 5-й танковой дивизии вермахта. Языком он оказался болтливым. Уже на предварительном допросе немец дал ценные показания.
Советское командование осталось довольно действиями разведчиков 251-й дивизии. Спустя неделю командующий 20-й армией генерал Кирюхин наградил сержанта Симкина и его бойцов медалями « За Отвагу» и « За боевые заслуги».
Случай разведки с танками не прошёл мимо внимания Генштаба Красной армии. Оценив опыт взятия языка с помощью танкового десанта, генштабисты рекомендовали применять такие акции и на других фронтах.
Однако вряд ли они были бы так успешны. Проанализировав нападение, штаб 5-й танковой дивизии доложил начальству, что весь переполох у Васильков был устроен только ради захвата пленного. И теперь немцы знали, что русские могут брать языка « если бы не партизаны». Соваться на территории, где действовали народные мстители, фрицы откровенно боялись. И не без оснований.
‘ title=>даже танками.
Как штрафники за языком ходили
Одним из способов получения информации о противнике в годы Великой Отечественной войны было взятие языка на передовой. Брали их не только ночью, подобные акции проводились и в светлое время суток, и далеко не всегда это делали разведчики. Порой эту задачу возлагали на штрафников, и те неплохо с ней справлялись. Например, в июне 1943 года на участке обороны Ленинградского фронта прошла операция по взятию контрольного пленного с участием военнослужащих из 587-го штрафного взвода Краснознамённого Балтийского флота.
Нет тишины на передовой
Во время войны на передовой нет минут тишины. Войска всегда заняты делом: ведут инженерные работы, перестреливаются с противником и ходят в разведку. Разведакции бывали самыми разнообразными. Например, согласно журналу боевых действий 48-й отдельной морской стрелковой бригады, державшей оборону на одном из участков Ораниенбаумского плацдарма (Приморская Оперативная Группа Ленинградского фронта), за июнь 1943 года было произведено следующее количество разведакций:
2. Выхода групп с задачей наблюдения — 36 с участием 903 чел.
3. Засад на вероятных путях движения пр-ка — 9 с участием 632 чел.
4. Выхода разведгрупп с задачей уточнения завалов и минных полей пр-ка — 3 с участием 183 человек».
Из семи «поисков», то есть операций по захвату языка, пять оказались неудачными. Они срывались из-за того, что противник обнаруживал разведгруппы ещё до начала операций, из-за того, что группы вступали в бой до захвата языка, или же из-за того, что не получалось проделать проход через минное поле. Пленных удалось взять только в двух случаях. Однако захватить ещё не означало доставить живыми.
К примеру, в ночь на 6 июня разведгруппа 1-го отдельного стрелкового батальона в составе 45 человек производила «поиск» контрольного пленного. Группе захвата из пяти краснофлотцев удалось преодолеть проволочное заграждение и два ряда фугасов натяжного действия, а затем проникнуть вглубь вражеской обороны на 40–60 метров. Разведчики добрались до ближайшего блиндажа и ворвались в него. Там они обнаружили спящих немцев. Одного из них они взяли в плен, а остальных взорвали противотанковыми гранатами вместе с блиндажом. Во время эвакуации на советскую сторону пленный оказал краснофлотцам отчаянное сопротивление, и те его пристрелили, чтобы не демаскировать свой отход. Правда, вернулись бойцы не с пустыми руками, захватив портфель с письмами и документами, винтовку, противогаз и гранатомёт. Однако же вместо живого немца разведчики принесли с собой его труп.
Единственным живым языком, взятым в июне 48-й бригадой, стал Герхард Мюллер — солдат 5-й роты 4-го батальона 20-го егерского полка 10-й фельд-дивизии. Акцию по его изъятию из немецкого блиндажа краснофлотцы провели несколькими часами ранее — днём 5 июня 1943 года.
Солнце тоже разведчику друг
Получив в начале июня от штаба Приморской Оперативной Группы очередной приказ о проведении разведки, штаб 48-й бригады возложил эту задачу на 4-й батальон. Его комбат должен был подготовить план действий по захвату контрольного пленного у деревни Закорново. Задача действительно была непростой. За два предыдущих месяца подобные акции разведроты и батальонов бригады дали результат в виде только одного пленного. Поэтому план командира 4-го батальона подвергся корректировке.
Вместо того, чтобы артогнём проделать проход в немецких заграждениях и действовать в тёмное время суток, штаб бригады предложил более изящную акцию. Опыт ранее проведённых ночных операций, показания пленного и данные с наблюдательных постов говорили об «особом оживлении на переднем крае пр-ка ночью и полном замирании с 9.00 до 15.00». Иными словами, если с наступлением темноты немцы хорошо несли службу, не теряя бдительности в ожидании нападения, то с рассветом они расслаблялись и ложились спать. Поэтому штаб бригады решил:
«Поиск провести днём, рассчитывая на внезапность, мелкой группой. Использовать огонь артиллерии, миномётов, пулемётов и снайперов с момента обнаружения противником действующей группы. Проходы в минных полях и проволоке преодолеть, предварительно срезав нижние нити».
Чтобы контролировать подготовку и проведение операции, в 4-й батальон выехал замначштаба бригады майор Филипп Тищенко. Командовал акцией по захвату пленного помощник начштаба батальона старший лейтенант Николай Мещеринов, имевший в своём распоряжении 96 человек. Группа прикрытия состояла из взвода разведки, взвода автоматчиков, двух расчётов 50-мм миномётов, расчёта ПТР, расчёта ампуломёта и пяти снайперов — всего 86 человек. В группу захвата входили два сапёра и восемь бойцов 587-го отдельного штрафного взвода под командованием краснофлотца Кузнецова. В этом взводе проходили службу разжалованные судом офицеры. Соответственно, участники группы когда-то имели офицерское звание, но были его лишены за совершённые преступления. Помимо Кузнецова удалось установить фамилии ещё нескольких участников его группы, но узнать подробности их прежней службы не получилось.
Хенде хох!
К полуночи 5 июня обе группы сосредоточились на опушке леса перед вражеской огневой точкой (ОТ) № 46 северо-западнее окраины деревни Закорново. Напротив четырёх немецких огневых точек, охранявшихся вражескими часовыми, заняли позиции четыре снайпера. Перед ними стояла задача: «по признаку обнаружения себя, как часового в момент начала действий нашей группы немедленного его снять прицельным выстрелом с расстояния 200 метров». За районом ОТ № 46 советские бойцы наблюдали до утра. В 06:45 немцы сменили часовых. Вскоре на позиции противника всё замерло — личный состав отправился отдыхать.
В 09:30 операция началась. Первыми двинулись два сапёра. В 100 метрах от часового они незаметно проделали проход в первом проволочном заграждении. Второе заграждение находилось на расстоянии 50 метров от немецкого поста, но и здесь сапёры остались незамеченными. Мин на их пути не оказалось. Закончив с проходами, сапёры дали сигнал штрафникам, и группа захвата поползла к немецкому переднему краю.
Краснофлотцы в маскхалатах достигли ОТ № 46, но в блиндаже не оказалось ни одной живой души. Сняв там пулемёт, штрафники поползли к другой огневой точке — № 47. Преодолев около 40 метров, они обнаружили блиндаж с двойными дверями, закрытыми изнутри. Группа оцепила блиндаж. Шесть человек заняли позиции наблюдения, а командир Кузнецов с краснофлотцем Петровым взломали двери и проникли внутрь,
Командир группы несколько задержался в землянке. Немцы, пользуясь тем, что рядом был только один Петров, бросились врассыпную. Вышедший из блиндажа Кузнецов открыл огонь из автомата и уничтожил троих убегавших солдат, а четвёртого скрутил с помощью Петрова. После этого группа захвата начала отходить к проходам в рядах проволоки, прихватив с собой ещё и второй пулемёт из блиндажа. Услышав очереди автомата Кузнецова, советские снайперы выстрелами сняли четверых часовых на соседних постах. Сразу после этого артиллерийская группа поддержки в составе двух батарей 76-мм орудий, четырёх батарей 82-мм миномётов и одной батареи 107-мм миномётов открыла огонь по немецким позициям, не позволяя противнику начать преследование разведчиков.
Трудный путь к своим
Проникновение штрафников вглубь их обороны стало для немцев полной неожиданностью. Замешательства добавил и начавшийся артобстрел. Очевидно, противник никак не ожидал от советских бойцов такой наглости — провести акцию по взятию языка в светлое время суток. Как отмечалось в журнале боевых действий 4-го батальона, поначалу с немецкой стороны были слышны только крики. Лишь спустя 15 минут после того, как заговорили советские батареи, ошеломлённый противник открыл миномётный и пулемётный огонь.
Несмотря на потери, бойцы 587-го отдельного штрафного взвода КБФ свою задачу выполнили. Языка они доставили целым и невредимым, принесли с собой один пулемёт (второй бросили у проволоки рядом с убитыми), два пистолета и два письма. Во время операции они уничтожили троих немцев, ещё четверых убили снайперы. Докладывая о действиях группы Кузнецова, майор Тищенко писал:
«1. Группа действовала организованно, скрытно и решительно (…)
2. Применение снайперов по уничтожению часовых пр-ка у огневых точек в момент начала действий группы в ходе решения задачи обеспечило успех действия группы».
Однако этот успех стал лишь вторым случаем захвата контрольного пленного на участке 48-й бригады с 1 апреля по 30 сентября 1943 года. По свидетельству допрошенного Герхарда Мюллера, немцы несли службу хорошо. Среди вражеских солдат не было случаев дезертирства, невыполнения приказов или какого-либо недовольства в целом. Противник был осторожен, внимателен и всеми силами старался пресекать действия советских разведгрупп в попытках добыть языка. Упомянутый успех 1-го батальона 6 июня, когда контрольный пленный был взят, но застрелен во время обратного перехода, оказался исключением из правил. Подтверждением тому является статистика разведакций бригады за третий квартал 1943 года: в течение трёх месяцев бойцы провели 42 операции, в ходе которых не взяли ни одного языка и не смогли добыть никаких документов противника.
Эффективность действий группы Кузнецова 5 июня 1943 года была обеспечена нестандартным подходом к делу. Противник оказался не готов к акции, проводимой в светлое время суток, что и привело к успеху. К сожалению, беря в плен солдат в блиндаже, командир группы захвата допустил ошибку, доверив контроль за четырьмя немцами одному бойцу — и это стоило жизни троим его подчинённым. Тем не менее грамотное планирование, а также решительность и смелость бойцов 587-го отдельного штрафного взвода КБФ позволили взять языка посреди бела дня и увести его из-под носа бдительного противника, не ожидавшего такого нахальства со стороны советских разведчиков.
Интересно, что руководивший этой операцией старший лейтенант Мещеринов, а также три снайпера 4-го батальона были награждены орденами и медалями. А вот получили ли свои награды штрафники из группы Кузнецова, выяснить не удалось. Хотелось бы надеяться, что героизм как павших, так и живых командование оценило по достоинству.
«Взяли фрица по дороге в уборную»: как советские разведчики брали «языков»
Советский разведчик Михаил Крейнцин вспоминает:
Наш 759-й стрелковый полк занимал оборону под Демянском. Этот участок фронта был, как говорят, застывшим — обе противоборствующие стороны держали прочную оборону, не предпринимая месяцами никаких крупных наступательных действий. Раз в месяц проводилась настоящая разведка боем или атака на немцев с целью улучшить свои позиции, а так — относительная фронтовая тишина. Только активно работали разведчики и снайперы, ну еще артиллерия и пулеметчики на переднем крае вели беспокоящий огонь. Лесисто-болотистая местность: в окопах, в траншеях все время болотная вода, грязь непролазная.
Почти каждую ночь на передовой: или разведывательный поиск, или непосредственно с нейтралки велось тщательное наблюдение за передовой противника.
Но поиски готовились, всегда составлялся план поиска, и я, как самый образованный во взводе и умеющий красиво чертить схемы, обычно рисовал этот план.
Вооружение взвода: автоматы, финки или трофейные кинжалы, в поиск брали по шесть гранат. Пистолеты были только у нескольких разведчиков, тогда это еще не вошло прочно в моду, что разведчик должен обязательно иметь трофейный парабеллум. В каждом поиске с нами был сапер, ведь перед нами сплошные минные поля, ряды колючей проволоки с навешенными на ней консервными банками, чуть задел — сразу «органный концерт».
Лично у меня не было опыта ночных хождений по лесам и болотам, но во взводе был сибирский мужик, Василий, настоящий таежник-охотник, он многому научил, и его опыт и знания нас выручали неоднократно.
. Проходит неделя, и мы смогли взять другого языка: вытащили его с немецкого тыла, взяли фрица по дороге в уборную и назад тихо прошли через болото на участке батальона Катаева. Приводим немца в штаб, а подполковник Налбандян нас как родных встречает, к себе в личный блиндаж завел, ординарцу командует, чтобы нам по сто грамм спирта прямо сейчас налили и еще повторили по соточке. Называет нас героями и молодцами, лучшими людьми полка, а мы и улыбнуться не в силах от усталости. Приказывает накормить нас от пуза своему повару… Прямо отец родной, не меньше. А через пару дней нам опять из штаба полка: «Разведка, вы что, совсем охренели?! Вы воевать собираетесь. »
…Одного взяли из окопа передового боевого охранения, а второго – из первой траншеи, дежурного пулеметчика. Оба раза брали с боем, пришлось пошуметь. Подползли, забросали гранатами, нашли, кто из немцев живой остался, схватили и с боем назад, к себе. Такой поиск всегда означал, что у нас будут потери при отходе.
Своих раненых мы ни разу немцам не оставили, а вот убитых разведчиков не всегда получалось вынести. Отход — это самое сложное в поиске. Языков могло быть и больше, но в одном из поисков, по возвращении, по нам по ошибке наши же пулеметчики, не разобравшись в обстановке, открыли огонь и убили немца, которого мы волокли, и одного разведчика.
И еще был один эпизод, когда полковая разведка подорвалась на минном поле вместе с языком, а немцы по взрывам определили, что здесь чужие, и вдогонку добавили огня из всех стволов. Пятеро погибших в одном этом поиске.
История советского разведчикаКак мы брали в плен немецкого «языка».
Как мы брали в плен немецкого «языка», а он оказался боксером, к тому же еще и призером международных соревнований
Уже дважды нас постигала неудача, и мы не могли взять языка. Правда, во второй раз нам удалось из винтовки с глушителем уничтожить десять фрицев, и без потерь отойти к своим.
Отдохнув несколько дней, мы решили проверить возможность прохода к высоте Горелой через перешеек, который разделял озеро. Все сложилось как нельзя удачно. Проход мы нашли и наметили наиболее удобные маршруты отхода.
Нам хотелось отомстить за своего друга, Колю Рассохина, которого потеряли несколько дней назад, но командир велел сидеть и ждать приказа. Три ночи разведчики выходили к высоте и наблюдали за немцами. В их траншеях было тихо, видимо на ночь они оставляли только несколько постов.
Мы начали разрабатывать план захвата «языка», но заспорили о путях отхода. Командир взвода считал, что необходимо уходить вплавь через озеро, а я настаивал на том, что лучше отходить по перешейку.
Потом нас вызвал к себе командир полка подполковник Пасько, поинтересовался настроением разведчиков, и лишь после этого сообщил, что поставлена задача взять контрольного «языка». Мы заверили, что «языка» захватим и уже разработан план. Пасько засомневался.
— Немцы очень осторожны, и взять их врасплох не удается. В соседних полках разведчики уже больше двух месяцев пытаются взять «языка», но все безуспешно. Несут потери, а результата нет. А вы обещаете что захватите. Хоть какие-то гарантии у вас есть?
-Гарантии мы, конечно, не даем, товарищ подполковник, но если в траншеях будут немцы, то точно возьмем.- заверил его командир разведвзвода.
Операцию решили проводить следующей ночью.
Вечером вышли к переднему краю, а с наступлением темноты начали выдвижение. В группу захвата вошли я и еще трое разведчиков. В группе прикрытия шел командир разведвзвода Балухин и остальные разведчики.
Немцы запускали осветительные ракеты, но нам они не доставляли особых неудобств. Зато заметили, что с высоты Горелой, где мы собрались брать «языка», не взлетело ни одной ракеты.
Это было хорошим знаком. Значит, немцы на этой высоте считают себя в полной безопасности. Дошли до перешейка, и дальше было решено, что пойдет только группа захвата, так как чем больше людей пойдут, тем больше шансов, что нас обнаружат. А группа прикрытия сможет нас поддержать своим огнем и отсюда.
Вскоре мы добрались до проволочных заграждений. Один из разведчиков перекусывал проволоку, в то время как другой в это время держал ее с обеих сторон и перерезанную концы втыкал в землю.
Вскоре проволочное заграждение мы преодолели и подобрались почти вплотную к немецким окопам. Я отдышался, потом запрыгнул в окоп и увидел фигуру немца, который, заметив меня, вскочил на ноги.
Когда начал соображать, то увидел, что двое наших разведчиков прижали немца к земле и я дважды ударил его рукояткой ножа по голове. Немец потерял сознание, но до этого успел дернуть сигнальный провод.
Разведчики начали отходить с языком, а я остался, чтобы хоть ненадолго отвлечь немцев. Я слышал, как наши ребята бегут по перешейку, но немцы топот немецких сапог был уже близко» и я, бросив в траншею две гранаты, побежал к перешейку.
Хорошо, что я опоздал, так как немцы попытались минометным огнем отсечь нашу группу. Но разведчики уже успели преодолеть опасное расстояние, а я подбегая к перешейку увидев поднявшиеся столбы разрывов, без раздумья бросился в озеро и поплыл.
Они не удивились, что я пришел, как будто иначе и не должно было быть, а Ромахин продолжал рассказывать, как мы захватывали «языка».
-Серега тащит немца на спине, а он в себя пришел и начал упираться. Видно не хочется ему в плен. Серега его с себя сбросил, на ноги поставил и давай подталкивать: иди фриц своими ногами, нет тут для тебя лошадей. А он отказывается идти. Тогда я его в озеро закинул и сделал вид, что утопить хочу. После этого немец как шелковый стал.
А я начал осматривать свою рану. Пуля ударила в пятку, пробив ее навылет, но кость не повредила. Теперь она сильно кровоточила. Наложить повязку у меня не получалось и тут немец предложил свои услуги. Он как опытная медсестра быстро наложил мне тугую повязку.
Я удивился и спросил у немца, где это она так хорошо научился накладывать повязки.
Немец обрадовался, что я говорю по-немецки.
-Я сам врач, но за оскорбление старшего по званию, в качестве наказания меня отправили на передовую. Через неделю я должен был вернуться назад, но видно такова судьба.
— А почему вы не стреляли по нам в траншее, а только кулаками размахивали?
Потом я выяснил, что этот врач к тому же был еще и хорошим боксером. Он до войны даже принимал участие и был призером международных соревнований где-то в Англии.
Глядя на заплывший глаз Ромахина, и трогая свой распухший нос, я не сомневался, что немец говорит правду.
(По воспоминаниям гв. старшего сержанта Бородулина И.А. Карельский фронт)
Вспоминается история Никулина, про разведчиков..
Чот эта история вызывает у меня кучу вопросов. А стиль изложения- мое представление о войне. Коля Сергеев, 14 лет.
Особенно эта фраза-Гарантии мы, конечно, не даем, товарищ подполковник, но если в траншеях будут немцы, то точно возьмем
«Записки разведчика.» хорошая и достаточно правдивая книга.
Правда часто уже после 1950го)
Интересная книжка, стоит почитать. Простым языком написана.
Ахтунг Бочка
Сгорел дом в деревне, он последний был, деревня давно нежилая, на отшибе. Ходил по пепелищу и вот обнаружил, видимо в хозяйстве использовали. Не забрал, просто сфотографировал. На следющий день одумался, вернулся думал заберу, ага, ни бочки, ни кусочка металлолома. Походу дома так и горят, сволочи, че сказать.
Как немцы из 338пп 208пд летом 1944 издевались над советскими солдатами
Исследования немецкого историка Альфа Людтке собранные в его книге «История повседневности в Германии. » как раз таки опровергают утверждение о том, что немецкие массы не поддерживали политику правительства Третьего рейха. Он в своей работе приходит к выводу, что всё же подавляющее большинство граждан Германии охотно приветствовало как геноцид так и ксенофобию. Также в той монографии речь идёт и об обычных солдатах то бишь о вермахте который отличился в деле уничтожения людей не хуже всё того же СС.
2). После залпа фугасных огнеметов по немецкой траншее, в которой находилось боевое охранение 338 пп 208 пд, в нее ринулись стрелковая и штрафная роты. Противник мощным артогнем накрыл атакующих, провел контратаку в ответ. Немецкой миной были убиты два захваченных нашими солдатами пленных и сопровождавшие их конвоиры. Удалось забрать лишь документы убитых.
3). В плен попал и один из наших огнеметчиков. Немцы два дня издевались над пленным: отрезали язык, выкололи глаз, второй выбил, вырезали на лбу звезду, вырезали мышцы левой лопатки. А после издевательств, днем 24 июня 1944 г., привязали к ноге красноармейца провод и заставили ползти в сторону наших окопов. В 3-4 метрах от наших окопов натянули провод, остановили ползущего и добили двумя очередями.
Ночью наши солдаты смогли вытянуть с нейтральной полосы тело бойца. В кармане его одежды были найдены письма и по ним удалось установить его личность.
Случай на фронте
Что иностранцы пишут про «А зори здесь тихие» Васильева?
Список самых пронзительных фильмов о Великой Отечественной войне у каждого, конечно, свой собственный. Но в подавляющем большинстве случаев там на верхних позициях рейтинга фигурирует картина Станислава Ростоцкого «А зори здесь тихие». Есть еще современный сериал под тем же названием и по тому же первоисточнику, но он производит менее сильное впечатление.
Фильм, как вы, конечно, знаете, поставлен по книге Бориса Васильева, писателя-фронтовика. Сюжет повести вкратце сводится к попытке отряда из пяти девушек-зенитчиц и старшины Васкова ликвидировать вражеский десант. Наших — шестеро, немцев — шестнадцать. Одна за другой девушки гибнут в неравной схватке.
Обидно, что иностранцам так мало известно о том, какой тяжелой и нечеловечески жестокой была война на территории Советского Союза. Каждому из союзников пришлось несладко, ничьих заслуг умалять нельзя. Но наши-то заслуги, наш героизм и наши жертвы именно умаляют!
Обидно, что «Дневник Анны Франк» известен всему миру, а дневник Тани Савичевой из блокадного Ленинграда и в России уже основательно подзабыт.
Конечно, такие книги, как «А зори здесь тихие», просто необходимо переиздавать, вкладываться в рекламную кампанию (а сейчас ни одна книга без этого обойтись не может) и продвигать на иностранных книжных рынках.
Это история о суровом старшине, возглавлявшем группу девушек-зенитчиц во время Великой Отечественной войны. Первоначальные холодные и формальные отношения вскоре перерастают во взаимное доверие и товарищество против непреодолимых препятствий в виде немецких десантников, пытающихся пересечь долину.
Рассказ поражает читателей красотой Советской России и чудовищностью мировой войны.
Одна из лучших книг, которые я когда-либо читал. Превосходная история мужества, самопожертвования и дружбы.
Книга сочетает в себе все, что требуется от книги: хороший, не клишированный сюжет, блестящие персонажи и такой замечательный финал.
Я прочитал эту повесть в возрасте 16 лет. Мой отец переводил его на курдский, он попросил меня пересмотреть перевод, а затем поставил мое имя на титульном листе. Та уверенность в себе, которую он придал мне этим, теперь всегда со мной. Его перевод был очень хорошо принят читателями.
Эта книга — невероятно хорошо написанное произведение искусства. История Васкова, Риты, Жени, Лизы, Гали и Сони заставила меня влюбиться в русскую литературу, пригласила в мир, полный удивительных сюжетов.
В этом коротком романе о Второй мировой войне есть все, что делает книгу незабываемой для читателей. Большие характеры и развитие отношений. Замечательные портреты молодых и неопытных женщин-бойцов, а также офицера Красной Армии. Психологический триллер о попытках понять и перехитрить врага, который не показывается открыто, но заметен время от времени сквозь кусты, а также по движениям ветвей деревьев и крикам птиц. И, конечно же, жизнерадостный героизм и патриотизм.
Для читателя 2020-х годов то, как здесь описываются женщины, очень старомодно. Писатель постоянно напоминает нам об их хихиканье и юбках, об их телах и о том, что они должны быть матерями прежде всего. Это раздражало, но я чувствовала, что Васильев действительно хочет, чтобы они нам понравились. Просто этот стиль повествования так устарел! Однако, если не считать всего этого, каждый персонаж симпатичен, и мне бы очень хотелось увидеть еще больше их предысторий.
Согласны ли вы с этими отзывами? И что сами думаете об этой книге? Пишите в комментариях!
Иван Попенко: «Все мои награды фронтовые, политые кровью, а их у меня двадцать штук»
Интервью с героем ВОВ, Иваном Кирилловичем Попенко, расписавшемся на стенах Рейхстага
Ветерану Великой Отечественной войны Ивану Кирилловичу Попенко недавно исполнилось 95 лет. Родился он в 1925 году в селе Белая Глина Краснодарского края. Ему было три года, когда из жизни ушла его мама. А в 1939-м они с отцом перебрались в станицу Ново-Александровская Ставропольского края, где герой войны живет до сих пор в окружении любящих детей, внуков и правнуков.
О том, как зенитчики уничтожали фашистские истребители, питались немецкими трофеями, расписывались штукатуркой на Рейхстаге и освобождали Бухенвальд – Иван Кириллович рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.
Иван Кириллович окончил три класса, и с самого начала войны пошел работать в колхоз. Ему было семнадцать, когда в 1943-м его призвали на службу в Красную Армию. «Нас собрали на призывном пункте, сколько было человек – не знаю. Всех построили и отправили пешем до Краснодара. В Краснодаре стояли разные войска, раненые были. Там всех построили, капитан отобрал несколько человек, в том числе и меня, и направил в 19-ю зенитную артиллерийскую Крымскую орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого дивизию», – вспоминает ветеран.
Новобранцы приехали в часть, 15 дней отсидели на карантине, а дальше всех отправили по артиллерийским батареям. Иван Кириллович помнит, как после принятия воинской присяги каждого солдата «поставили к своей пушке»: «Воевать надо было, людей не хватало. Крепко я воевал, а ведь пацаном был. Сбивали в среднем по 80 немецких самолетов за день, каждая пушка по четыре самолета. Почему меня в артиллеристы поставили – не знаю, наверное, меткий глаз был (улыбается).
И продолжает после небольшой паузы: «Командиров своих не всех уже помню, память подводить стала. У меня был командир – подполковник Верстаков, полком командовал: четыре батареи, две тяжелые и две артиллерийские – 130 зарядов в минуту. Вот мы с ним каждый день по фашистам и бомбили. Под Новороссийском мы стояли. Немцы все мост пытались разбомбить, а мы его отстояли – уничтожали немецкие самолеты с земли.
Я Покрышкина видел (Александр Иванович Покрышкин – трижды Герой Советского Союза, летчик-ас, маршал авиации – Ред.). Кабина его самолета была бронированная, но немцы-то этого не знали (смеется). Как его немцы боялись. Во время боя мы его можно сказать оберегали, он с воздуха по фашистам, а мы с земли, значит, лупим. У нас рация была, так немцы каждый раз передавали: «Покрыш, это они Покрышкина так звали, нас убивает». Мы смеялись, нас это даже подбадривало, мы еще сильнее по ним лупили. Ох и боялись нас немцы, конечно. Страшно им было.
А еще я дважды видел маршала Жукова (Георгий Константинович Жуков – четырежды Герой Советского Союза – Ред.). Я был в составе 1-го Белорусского фронта, под его командованием. Первый раз Жукова я увидел, когда он ко мне обратился: «Здравствуй, артиллерист», я обомлел, вытянулся по струнке. «Здравствуйте, товарищ маршал», – говорю. Он улыбнулся, ничего больше не сказал и пошел дальше. А второй раз мы уже за Берлин сражались. Жуков как раз командовал операцией по взятию Берлина. Мимо меня прошел. Медалей у него, не то, что у меня, конечно. И форма у него красивая была. Я горжусь, что видел его лично».
Иван Кириллович вздохнул, и продолжил свой рассказ: «Хоть немцев мы гнали, а нам тоже хорошо доставалось из-за погоды и голода. Особенно зимой. В землянке сидишь, топить нельзя, а то фашисты с неба дым увидят и сразу бомбить начнут, все поляжем тогда. Так мы трубу сеткой закрывали, брали тол, поджигали – по землянке такая копоть была, мы все в саже. Зато никто не болел от простуды.
А с едой всегда тяжко было, кушать хотелось постоянно. Давали нам краюшку сухаря и кашу перловую или кукурузную, разве наешься. Летом было хорошо, земляники насобираешь, в кашу насыплешь, перемешаешь – и вкусно, и домом пахло. Лошадь один раз пришлось есть, потому что силы нужны были. Голод-то на войне – не тетка, в бой надо с силами идти, на голодный желудок много не навоюешь.
Мы, когда немцев в Керчи порвали, пошли дальше. Немцы в окопах все побросали, в том числе и еду – драпали страшно. Они в плане еды хорошо жили. Так мы их едой питались – трофеями (смеется). Картошка, крупы, мясо – у них все как порошок сухое было, мы такое отродясь не видали. Это сейчас такое продается, а тогда-то для нас в диковинку было. Так вот мы кипятком заливали их еду и ели, ничего, продержаться можно на таком сухпайке.
Вообще-то нам не разрешали эти съедобные немецкие трофеи брать, говорили, что могут быть специально отравлены, чтобы, значит, солдат так истреблять. А что думать о том, что отравишься, когда есть охота, в животе урчит. У немцев же кроме порошковой еды еще были замороженные свинина и тушенка. Так что мы кушали, и шли дальше немцев уничтожать».
Потом я в Берлине побывал. Ох и сопротивлялись тогда немцы сильно, а все равно бесполезно это было – взяли мы его. Как немцев одолели, поехали расписываться на стенах Рейхстага, там штукатурка была, так мы прямо ей и расписывались. Мы понимали, что победили. Радость такая была – не передать. Конец войне. Кричали «Ура», стреляли в воздух, салют давали.
Знамя на Рейхстаг водружали три человека. Мы стояли где-то в 700-х метрах от них. Я же телескопист был, глядел в бинокль и видел, как трое на Рейхстаг полезли со знаменем, один знамя нес и водружал, а двое с автоматами наготове были – прикрывали его, ну и мы с земли тоже на страже были. Война ведь страшное дело, каждую секунду можно ждать чего угодно».
Но самое страшное, что пришлось увидеть на войне, по словам ветерана, – это концентрационный лагерь Бухенвальд (освобожден 11 апреля 1945-го – Ред.): «В концлагере много людей погибло. В Бухенвальде людей в печах сжигали. Много, много людей сжигали. Заводили в помещение голых людей, там пол проваливался, они все падали в печь и там сгорали заживо. Так страшно. Вокруг Бухенвальда 500 метров где-то был один лес, рядом не было населенных пунктов. По периметру концлагерь был обнесен колючей проволокой. Много там людей полегло. Ой, страшно. Все было в колючей проволоке, кто пытался сбежать, погибали на колючке, под током была. Очень страшно (вздыхает).
Вот моя военная книжка, в ней все мои похождения записаны. Награжден медалями «За отвагу», «За Берлин», «За Варшаву». Все мои награды фронтовые, а их у меня двадцать штук, политые кровью. Все они мне дорогие, каждая. Это все мои заслуги. Каждому на войне медаль или орден доставались кровью. Я участвовал в боях за Кубань, Тамань, Крым, Варшаву и Берлин…».
После Победы над фашистскими захватчиками, дивизию, в которой служил Иван Кириллович, отправили в Веймар, поселив в здании бывшего немецкого госпиталя. Там он прослужил еще до 1949 года, «немного научился говорить по-немецки», и демобилизовался в звании ефрейтора. Вернулся домой, в свою родную станицу Ново-Александровскую. Фронтовика-героя сразу взяли на элеватор рядовым бойцом военизированной охраны, а потом командиром отделения ВОХР.
«В 49-м к нам часто заходила молоденькая 19-летняя почтальонша, почту приносила, ну и влюбились мы друг в друга. Шестерых детей народили. Я сутки отдежурю на работе, двое – дома. Десять лет так отработал, потом в строительство перешел – асфальт клал, крыши ремонтировал, еще 15 лет отработал и потом на пенсию ушел. С женой мы прожили 64 года, ушла она из жизни, я один остался. Вот дети (трое осталось), внуки и правнуки – большая семья у нас, дружная. Десять внуков и четырнадцать правнуков. Так что я – богатый (смеется)».
Георгий Чанахчиди: «Нельзя, чтобы люди забывали обо всех ужасах, через которые пришлось пройти не только жителям Советского Союза…»
Интервью с Георгием Константиновичем Чанахчиди – одним из последних живых участников обороны Москвы 1941 года
О том, как дважды попал в окружение, как оборонял Москву в 1941 году с винтовкой и саперной лопатой и многом другом Георгий Константинович Чанахчиди участник двух войн – Советско-Финской и Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. рассказал главному редактору федерального сетевого издания «Время МСК» Екатерине Карачевой.
Мы встретились в Севастополе (Крым, Россия) в квартире героя войны. Георгий Константинович приболел, ему было ужасно неудобно, что так получилось, а я уже думала, что интервью не состоится. Но не таков участник за оборону Москвы. Он позвонил и назначил встречу, как оказалось, своего последнего интервью… 19 ноября 2020 года ветеран Великой Отечественной войны ушел из жизни в возрасте 101 года. Покидают нас ветераны ВОВ, к сожалению, с каждым годом их становится все меньше. И наша редакция старается запечатлеть их истории, чтобы потомки знали, как это было тяжело – сантиметр за сантиметром гнать фашистских захватчиков с нашей родной земли, как гибли солдаты, но не сдавались…
— Георгий Константинович, почему не сбылась мечта стать артиллеристом?
Родился я 15 июля 1919 года в греческой семье в Тбилиси, мне сейчас 102-й год идет. Вот как долго я топчу землю, все мои однополчане уже поумирали, а я все живу. После смерти папы, мне тогда три года было, мама воспитывала меня одна, позже она снова вышла замуж. Жили мы в центре Тбилиси, комната была в подвале. Сначала я окончил четыре класса греческой школы, потом пошел в русскую, и закончил 10 классов. Я хотел быть артиллеристом, и когда в 1939-м получил аттестат с хорошими отметками, сразу подал документы в Тбилисское артиллерийское училище. Экзамены сдал хорошо, но, когда пришел к стенду, где вывешивали списки принятых, себя не увидел. Расстроился, а когда сказали, что я не поступил из-за того, что грек, еще больше расстроился.
Тогда покойная мама увезла меня к своей сестре на Кубань повидаться, и немного отдохнуть. Я понимал, что меня должны призвать в армию. Через две недели приходит телеграмма, меня срочно вызывают в военкомат. Через день мы уже были в Тбилиси. Прихожу в военкомат, таких мальчишек, как я и даже моложе столько, что не протолкнуться. Оказалось, что в 1939-м в армию призывали не как сейчас – год в год, а сразу за три года – 1919, 1920 и 1921 года рождения. Обстановка уже тогда была неспокойная, к войне дело шло.
Загрузили целый состав призывников по товарным вагонам, и повезли нас всех в Курск. Там состав расформировали, оставили 3 вагона, остальные направили кого в Льгов, кого в Обоянь (города Курской обл. – Ред.).
Служил я в пехоте, в 607-м стрелковом полку 185-й стрелковой дивизии 22-й армии. В Обояни я принял присягу, выучился на радиста, и был направлен на три месяца на финскую войну (советско-финская война с 30 ноября 1939-го по 13 марта 1940-го – Ред.). Но сначала нам выдали обмундирование: валенки, стеганые штаны, телогрейку, шерстяной подшлемник и шапку-ушанку. Сержантскому и офицерскому составу еще выдавали белые полушубки из овчины. Ох и холод в этой Финляндии был собачий. Я-то вообще южанин, мерз страшно, но ничего, выдержал (смеется). Финн лупил нас, как следует. Он-то в своей обстановке, лес знает, к холоду привык. Снайпера замаскируются, засядут на деревьях, и стреляют в нас. Правда, уничтожали в основном командиров, они их по белым полушубкам вычисляли, солдат практически не трогали. На финской войне я принял боевое крещение.
Затем нас перевели в Белоруссию, мы жили в военном городке всего в четырех километрах от Минска (сейчас-то Минск разросся, я был там, и наш военный городок уже в черте города находится). В Белоруссии мы простояли недолго, в июне 1940-го нас отправили в Прибалтику, участвовать в присоединении к СССР. Всех моих сослуживцев раскидали по Литве, Латвии и Эстонии. Шесть месяцев я прослужил в литовском городе Паневежисе. Гулять нас пускали только по 3-4 человека, потому что боялись за нас. Оттуда нас перебросили в Россию под Великие Луки (Псковская область – Ред.), мы жили в военном городке поселка Идрица.
— Где войну встретили?
Нас перевели под Ленинград в Новгородскую область. Там наш полк попал в окружение, точнее – целая армия, а в армии: 3 дивизии, в дивизии три полка. Немец окружил нас всех. Тогда нашим полком командовал майор Маслов (позже генерал-майор Борис Семенович Маслов – Ред.), толковый такой, он нас и вывел из окружения. Немец в лес боялся идти, они только смелые были идти по открытой местности, по дорогам шли их танки, машины, мотоциклы, смело так шли под губную гармошку… А мы в лесах прятались. Помню, моего непосредственного командира младшего лейтенанта Можина из Харькова в ногу ранило, он идти не может, мы его на палатку и идем к своим, пытаемся пробиться. Дошли мы до деревни Рыснево (Новгородская область – Ред.), сейчас ее нет, она стерта с лица земли во время немецких бомбежек, но осталось красивое озеро. Все население в лес убежало, побросало свое хозяйство – по двору бегают куры, свиньи, коровы… а мы голодные, оборванные, обессиленные, но злые. Маслов скомандовал привал, мы развели костер, и картошку (ее полно было тогда в колхозах, бесхозная была) готовим. Только закипел котелок, запах пошел по округе, у нас животы урчат, еды просят, а немец тут, как тут. Бил по деревне не простыми снарядами, а термитными. Деревянные избы от их попадания сразу гореть начинали. Так деревня вся и сгорела, люди в нее потом не вернулись, сейчас к ней даже дороги уже нет, заросло все.
К вечеру собрал нас майор Маслов, пересчитал – нас осталось 120 человек, велел раненого младшего лейтенанта оставить, не донесли бы мы его через болота, себя на ногах еле держали. Мы ему патроны оставили, что с ним сталось, не знаю. А сами гуськом друг за дружкой через гать, дальше в лес. Шли ночью, на шинели хлястик, он светится, так было видно каждого бойца, что впереди. А немец что делал – бросал на парашютах ракеты маленькие, они медленно опускались на землю, но освещали всю местность, словно днем. Так гуськом мы шли, сколько километров, даже не знаю, ноги гудели, дошли мы до картофельного поля. Майор говорит: «Даю вам пять минут. Быстро накопайте картошки». А огонь зажигать и варить нельзя, мы уже на себе испытали, немец издалека может нас заметить и опять бомбами закидать. Насобирали картошки и ели сырую. Так дошли мы до озера Селигер. Там были ленинградские ополченцы, и переправили нас на своих лодках-плоскодонках (грузили нас вместо 3 человек, по восемь) на другой берег. Шевелиться было нельзя, пока плыли в лодке, иначе могли перевернуться. В городе Осташкове (Тверская область – Ред.) получили самое ценное – нам дали каждому по 400 граммов хлеба, мы наконец-то поели. Там же нас привели в порядок, мы все были оборванные. Двинулись в сторону Москвы, продолжали отступать.
— Как проходила оборона Москвы?
Наша дивизия стояла примерно в 60 км от Москвы, другие стояли на рубежах еще ближе, прямо на подступах столицы. Я уже не помню населенный пункт, где мы окопались. Помню, что все было разбросано везде, я зашел в библиотеку, взял книгу «Узник замка Иф» Александра Дюма, так с ней всю войну и проходил, никому скурить не дал, зачитал до дыр, можно сказать (смеется). Она уже после войны где-то затерялась.
Это был Калининский фронт. Потом нашу часть перебрасывали по многим фронтам, где мы были нужнее, на подмогу – Западный, Северо-Западный фронты. Даже на корабле ходил. Был я и в отдельной группе Баграмяна. Вы такого, Катенька, нигде не услышите, я и сам тогда был удивлен – два маршала Советского Союза были родом из одной деревни – Баграмян (Николай Христофорович Баграмян маршал СССР, дважды Герой Советского Союза – Ред.) и Бабаджанян (Амазасп Хачатурович Бабаджанян главный маршал бронетанковых войск, Герой Советского Союза – Ред.). Многие не знают этого факта, а они родились в селе Чардахлы Елизаветпольской губернии (Азербайджан).
— Голодно было на фронте?
Я, когда второй раз в окружении был, ел все, что находили. Мы были тощие, еле шли. У меня же рация была, мы передавали, где находимся, и тяжелые бомбардировщики ТБ-3 сбрасывали нам на парашютах 76-миллимитровые снаряды. Но к ним, откровенно говоря, никто даже не подходил – пушек не было, зачем нам снаряды. И еще бросали нам в ящиках концентрат покушать – пюре гороховое. Никогда это не забуду. Когда бросали, ящики ломались, все в снег рассыпалось. У меня все пальцы обморожены из-за этого, а кушать хотелось, и мы в этом снегу этих мелких крошек от горохового пюре насобираем, разведем в воде и едим. Я никогда до войны не ел конину, да и после ни разу не пробовал. А на войне кушать хотелось, что уж тут… Так топором отрубишь мяса мерзлого и ешь. На ногах многие не стояли, люди от голода умирали, мы их прямо в снегу и оставляли, копать мерзлую землю сил не было. И от переедания конины тоже умерло у нас два человека… Страшно было, а надо было к своим пробираться, немца гнать, вот так мы и ползли потихонечку до своих.
— Где Вы Победу встретили?
Мы дошли до Кенигсберга (Калининград – Ред.). Вокруг города немец форты построил, он там мог жить полтора месяца, у них там все было – еда, вода, боеприпасы. Думал, задержит нас (смеется). А мы за три дня Кенигсберг взяли. Наша часть брала форт «Королевы Луизы». У меня и медаль есть «За взятие Кенигсберга».
Дальше мы к Литве пошли. Я с начала войны воевал, но столько пленных немцев еще ни разу не видел, им уже некуда было бежать, они даже иногда сдавались без боя. Это уже 3-й Белорусский фронт был, командовал им Черняховский (Иван Данилович Черняховский генерал армии, дважды Герой Советского Союза – Ред.), его смертельно ранило в феврале 1945-го. Прижали мы тогда немцев к морю, всю технику их захватили. У меня даже парабеллум был немецкий, трофейный. Дальше форсировали реку Вислу, по немецкой территории прошли километров сто, заночевали. А на утро нам говорят: «Война закончилась». До Берлина мы не дошли, там другие воевали, и знамя на Рейхстаг водрузили (улыбается).
Незадолго до Победы я получил медаль «За отвагу». Мы на границе с Германией тогда в обороне стояли в городе Лабиау (с 1946 года Полесск, Калининградская область – Ред.). Я же радистом 1-го класса был. Пришла срочная радиограмма, я должен был ее доставить в штаб, под постоянным обстрелом. Помню, как пули свистели. Я под полуторку спрятался, отлежаться, а пули – тю-тю-тю. Радиограмму я доставил, и мне медаль сразу вручили. Нас, радистов военная контрразведка СМЕРШ постоянно вызывала на допросы, их интересовало слушает ли кто-то из солдат немецкие переговоры. Следили за нами, проверяли нас по сто раз. Ну что поделать, надо было быть настороже в такое время.
— Когда Вас демобилизовали, вернулись домой в Тбилиси?
Меня демобилизовали только в третью очередь – в 26 лет. Сначала домой отправляли тех, кому было 45-46 лет, потом 40-44, а уже потом и молодых, как я. Вернулся я в Тбилиси. Отдохнул, с мамой повидался и поехал в Москву в институт поступать. Поступил в рыбный институт на экономический факультет, работал несколько лет в Переславле-Залесском, а потом в Севастополь перебрался, живу здесь 51 год. Маму покойную сюда перевез. Ко мне однополчане с семьями приезжали, все в моей квартирке размещались. Хорошо было. Мама людей очень любила, она у меня гостеприимная была.
Все, что рассказал, Катенька, про войну – это был такой нелегкий труд. Но когда сейчас сталкиваешься с тем, как переписывают нашу историю – это уму не постижимо. Нельзя, чтобы люди забывали обо всех ужасах, через которые пришлось пройти не только жителям Советского Союза, но и тем, кто пострадал от рук немцев в остальной Европе.
Но я так скажу, вот по телевизору постоянно говорят – почет ветеранам Великой Отечественной. Но это все только на словах и бумаге выходит. Я уже несколько лет не выхожу из дома, не могу, стар стал и немощен, годы свое берут, все-таки дожил до 101 года. Так ко мне местная власть один раз в год зайдет на день рождения и второй раз на День Победы, поздравят, цветочки подарят, спросят: «Нужно ли что – помощь какая?», я им говорю, мне бы надо, чтобы ко мне приходила социальный работник не раз в месяц, а раз в неделю. Я ведь совсем один живу, у меня никого в Севастополе нет, можно же какое-то исключение сделать. Так нет, говорят, не положено, регламент у них какой-то изменился, и сейчас правила ходить раз в месяц. Я не понимаю, это глупость какая-то бюрократическая. Я мусор вынести сам не могу, продуктов купить и прибрать в квартире – тоже, ну разве можно так, старика, воевавшего за мирное небо бросать. А врачи, больница у меня через забор, хоть бы раз пришли и анализы взяли, сказали, как мое здоровье… Да что говорить. Обидно и больно, что на самом деле такое отношение. Ко мне из дома ветеранов Стас (инструктор АНО «Севастопольский Дом ветеранов» Станислав Зиберт – Ред.) приезжает и помогает постоянно и еще одна женщина – просто так и приберет, и приготовит, мусор вынесет.
____________________________________________________________________________________________
Георгия Константиновича Чанахчиди не стало 19 ноября 2020 года. И с каждым годом, месяцем, неделей, ветеранов ВОВ становится все меньше… Может государство окружить их заботой? Не раз в год цветы и открытка для галочки… Регламент должен не уменьшать количество визитов к ним социальных служб, а увеличивать…