состав поместного собора 1917 1918
Собор будущего
Сто лет назад, 28 августа 1917 года, начал свою работу Поместный Собор Православной Российской Церкви. Он принял множество определений и решений, касавшихся восстановления патриаршества, высшего церковного управления, избрания и полномочий архиерея, вопросов приходской жизни, церковного просвещения и миссии. Многие вопросы, например богослужебного языка или церковного суда, активно дебатировались, но не отражены в итоговых документах. Материалы соборных дискуссий необъятны, это настоящий кладезь богословской и социальной мысли. Но есть у Поместного Собора и другая особенность — он символизирует бытие Русской Церкви и русской христианской культуры в той точке, когда они достигли своего наивысшего расцвета.
Потому, возвращаясь к этой точке с церковно-юридическим, исследовательским или житейским интересом, мы словно возвращаемся к своей национальной полноценности.
О значении Поместного Собора 1917–1918 годов мы побеседовали с историком, научным руководителем проекта по изданию документов Собора Александром Мраморновым.
Протест и оживление
— Было ли церковно-общественное движение, приведшее к Собору, движением протеста против синодальной системы управления?
— Только отчасти. Соборное движение задавало положительную повестку дня, было скорее движением «за», чем «против». За соборное устроение Русской Церкви, за христианскую открытость, за преодоление произвола на всех уровнях церковной власти. Но, конечно, если вы за живой характер решения проблем, то волей-неволей против конторско-бюрократического подхода. Ровно в той мере, в какой укоренился в церковной жизни того времени бюрократический дух, соборное движение выступало против синодальной системы.
— В чем был существенный изъян этой системы?
— Думаю, что в наше время церковно-историческая наука всё больше изживает штампы, относящиеся к ней, изучает эту эпоху комплексно, учитывая её сложность. А штампы лишь упрощают картину — и в итоге её искажают. Едва ли есть серьезные основания называть Синодальный период «неканоническим», как это делали некоторые современники и последующие исследователи. Но некоторой базовой ущербностью эпоха все-таки характеризовалась. И дело даже не в отсутствии патриаршего управления, хотя и это было проблемой. Наиболее основательным недостатком церковной жизни следует признать то, что не проводились соборы. А это вопрос далеко не формальный: не проводятся соборы — изживается соборное начало в Церкви. Именно это положение следовало преодолеть. Напомню, что Поместный Собор стал экстраординарным, чрезвычайным. Он был призван сделать Соборы регулярными.
— Почему же 200 лет Синодального периода соборы не созывались? Ведь изначально Синод понимался как антитеза единовластию в Церкви.
— Они не созывались, потому что этому препятствовала императорская власть. Самодержавие видело в самостоятельности Церкви, в её самоуправлении политическую опасность. Это было хоть и искренним, но печальным заблуждением консервативных государственных деятелей. В ключевые моменты нашей истории, в период правления многих выдающихся императоров так не хватало церковной самостоятельности. Политическая угроза исходила как раз от бюрократизма. Лучше всех это понимал и стремился всеми силами исправить император Александр II. На мой взгляд, он был самым выдающимся правителем в истории России. Именно благодаря его реформам через несколько десятилетий оказалось возможным соборное движение. Оно явилось следствием новой обстановки в стране, следствием необыкновенного оживления всей общественной жизни.
Самый представительный
— Какие слои церковного народа представлял Собор, и каков был механизм, обеспечивающий это представительство?
— Собор 1917–1918 годов стал поистине уникальным событием. Не только в плане масштаба поставленных проблем, но и в плане того, что Собор стал подлинным срезом всего российского общества. На нем были представлены епископы, священники, депутаты, чиновники, военные, учителя, врачи, инженеры, ученые-изобретатели, торговцы и, наконец, крестьяне. Были представлены все епархии и ключевые церковные учреждения. Пожалуй, только низы пролетариата отсутствовали на Соборе. Представительство обеспечивалось многоступенчатыми выборами, прошедшими в конце июля — начале августа 1917 года. Еще до революции сложилось несколько основных ступеней, которые определяли структуру церковной соборности в России. Это приходские, благочиннические и епархиальные собрания.
— После Февральской революции с этих собраний были сняты системные кандалы в виде бюрократических препон со стороны чиновничьего аппарата?
— Да, и началась свободная, творческая работа. Впрочем, когда бюрократия долгое время сдерживает свободное развитие соборности и вдруг стены рушатся, это порождает не только благо, но и немалые трудности. После Февраля произошла «церковная революция» снизу. Однако в итоге основное содержание работы приходских, благочиннических и епархиальных собраний оказалось чрезвычайно позитивным. Ведь именно с помощью таких собраний могли быть обеспечены законные избирательные механизмы в Церкви. Причем, в отличие от дореволюционного времени, в церковных собраниях на всех уровнях обязательно и непременно стали участвовать миряне. Эта активная вовлеченность мирян в жизнь Церкви позволила достичь того, что Поместный Собор стал самым представительным органом власти. И не только в пределах Русской Церкви. Есть все основания считать, что это был самый представительный орган среди всех органов власти на территории огромной России.
— Вы сказали, что низы пролетариата не были представлены на Соборе. Но ведь Русская Церковь вела достаточно активную деятельность среди рабочих? Многие пастыри пользовались популярностью в рабочей среде.
— Думаю, говорить о том, что никто не выражал интересов верующих рабочих на Соборе, неверно. Они были представлены прежде всего в лице епископов и клириков, осуществлявших миссию в городах. Однако именно в пролетарской среде, к сожалению, набирали всё большую популярность атеистические идеи. Влиятельные рабочие организации и движения культивировали безбожие. И обеспечивать представительство атеистов на церковном Соборе было бы как-то странно.
Попробуем скрепить его любовью
— Существует ли связь между прошедшими в предсоборный период выборами архиереев на некоторых ключевых кафедрах и фактом выборности основного состава Собора? Это было начало церковной демократии?
— Это происходило в одно и то же время — между двумя ключевыми революционными точками — февралем и октябрем 1917 года. Эти события связаны одним историческим временем. Думаю, они ознаменовали то, что народ вернулся к управлению Русской Церковью. Что касается такого понятия, как «демократия», то оно скорее относится к общественно-политической жизни светского общества, к управлению государством. Применять его к строю церковного управления было бы неверно, неправомерно.
— Поясните, пожалуйста, чем соборность отличается от простой коллегиальности, которая существовала и в пределах старого Синода, и, наконец, от демократии?
— Во-первых, тем, что для Церкви выборность — возможно, оптимальный, но далеко не единственный механизм осуществления соборности. Соборное управление, когда вся церковная община вовлекается в устроение жизни, гораздо шире выборной процедуры. Во-вторых, соборное управление построено на любви, а значит на уважении собравшихся друг к другу. Например, иерархии к клиру и пастве, клира — к пастве и иерархии, мирян — к священникам и епископам. Взаимная любовь. Церковное собрание в первую очередь работает на основе заветов Спасителя. Именно таким был и Собор 1917–1918 годов. Это главное, остальное — детали.
Между двух властей
— Какими были взаимоотношения Собора с Временным правительством?
— Временное правительство не препятствовало работе Собора. Более того, оно выделило финансовые средства из государственной казны на его проведение. Обер-прокурор Г. Е. Львов и сменивший его известный церковный историк А. В. Карташёв, а также товарищ министра вероисповеданий С. А. Котляревский участвовали в соборной деятельности в качестве членов Собора. Существовали, конечно, и разногласия, и болезненные для правительства вопросы. Например, такой проблемой, вызвавшей споры, стало решение государства вывести из под церковного ведения церковно-приходские школы. Это было не просто внутренне противоречивое решение, но, на мой взгляд, еще и не вполне законное. Правительство А. И. Керенского не отгораживалось от Церкви стеной и изъявляло готовность вести реальное обсуждение и таких вот сложных вопросов.
— Как Петросовет реагировал на деятельность Собора?
— О какой-то особой реакции мне неизвестно. Из последних исследований, в частности из работ петербургского историка Арсения Соколова, видно, что в Петросовет время от времени посылались документы по церковным вопросам. И Петросовет по ним взаимодействовал с Синодом. Но это было именно взаимодействие с Синодом, а не с Поместным Собором. Не стоит забывать, какой организацией являлся Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Прежде всего это был главный центр революционного действия в России. Созданный в ходе Февральской революции, он, по мере роста влияния большевиков, переходил на всё более радикальные позиции в отношении к Русской Церкви. К моменту начала работы Собора — в августе 1917 года процесс захвата власти большевиками в Петросовете шел полным ходом. Радикально антицерковная линия большевистской партии сделала крайне затруднительным саму возможность диалога между Петросоветом и Собором.
Слово против террора
— Как реагировал Собор на фактически начавшиеся гонения на Церковь со стороны большевиков?
— Собор 1945 года, утвердивший «Положение об управлении Русской Православной Церкви», проходил в условиях сложившегося сталинизма. Можно ли сравнивать эти два Собора по уровню легитимности?
— Никакого сравнения тут и быть не может. Члены Собора 1945 года вообще не избирались. На тот момент это было уже совершенно невозможно. Церковные соборы проходят не в вакууме, соборная жизнь Церкви нуждается в здоровой общественной обстановке в стране.
Решения никто не отменял
— Выработанные на Соборе решения были переданы высшему церковному управлению, которое, мягко говоря, не всё в в последующие годы могло провести в жизнь. Предполагали какое-то время, что Собор еще соберется или что будет созван новый Собор. Но этого, как мы знаем, не произошло. Тем не менее, деяния Собора 1917–1918 годов не пропали даром. На мой взгляд, этот Собор стал Собором для будущего, для XXI века, для нас! Вот почему мы сегодня должны внимательно читать его документы и пытаться применять их, с поправками на сегодняшнюю действительность.
— Каково идейное и духовное наследие Поместного Собора?
— Его наследие очень велико, несмотря на то, что его работа не была закончена. Соборные документы в составе нашего издания займут три десятка томов. Кровью новомучеников утверждена верность направления Церкви, выбранного в период Собора. Это и отношения Церкви и государства, и призыв к активности православных мирян, и свобода созидательного, творческого духа в общественной жизни. Для каждого православного христианина сегодня Собор 1917–1918 годов должен быть ориентиром, маяком. И мы не вправе говорить, что его решения не действуют, что они отменены. Отменить его может только новый Поместный Собор. Пока ни один из прошедших после него Поместных Соборов — 1945, 1971, 1988, 1990, 2009 годов — не отменял прямо его решения. Да так вопрос сегодня и не ставится. В истории Церкви мы иногда сталкиваемся с необычным, необъяснимым с нецерковных позиций явлением. Это возможность соборных решений, самих вопросов, поставленных некоторыми Соборами, которые опережают свое время более чем на целый век. Поместный собор 1917–1918 годов не только вернул в церковную жизнь патриаршество, но подарил Русской Церкви целое поколение святых: мучеников и исповедников XX века. Ведь это же не случайно, что движущей и наиболее активной силой на Соборе были люди, которые доказали верность Христу, приняв мученический венец. Поэтому открывать для себя наследие Собора — это значит воспринимать главный посыл, главное Слово, которое сказала Церковь в эпоху беспрецедентных гонений.
Портрет эпохи в судьбах членов Великого Собора 1917–1918 годов
Приблизительное время чтения: 18 мин.
История страны и история Церкви наиболее зримо проявляются в судьбах людей. Кандидат исторических наук Александр Мраморнов, специалист по истории Поместного Собора 1917–1918 годов, рассказывает о том, как сложилась жизнь нескольких членов Собора после его завершения.
Священный Собор Православной Российской Церкви 1917–1918 годов оставил огромное наследие, более 50 принятых основополагающих церковных документов — канонов для будущих десятилетий и веков, еще примерно столько же выработанных проектов, сотни обсужденных тем и возбужденных животрепещущих вопросов церковной жизни. Год напряженной работы в разгульную революционно-военную эпоху. Десятки тысяч листов сохранившихся архивных документов. Все это — достижения нашей Церкви столетней давности. Творцами этих достижений были конкретные люди. Иногда, говоря о колоссальном масштабе работы Собора, мы забываем о человеческом.
Между тем каждый из 566 делегатов, фактически принявших участие в соборной работе, был по-своему выдающимся человеком. Церковно-историческая наука выяснила еще не все судьбы соборян: в деле установления обстоятельств их, часто трагической, жизни и смерти очень много едва преодолеваемых препятствий.
100-летний юбилей Собор минул, и о великих деяниях наших праотцов и предшественников почему-то начинают говорить все меньше. Между тем жизнь каждого из них достойна отдельного рассказа. Чтобы уловить некоторые особенные и общие черты эпохи соборян, рассмотрим жизненные пути шестерых делегатов 1917–1918 годов: одного архиерея, одного избранника от монашествующих (на Соборе монашество имело свою избирательную квоту), одного клирика, одного мирянина из дворян, ставшего позднее клириком и монашествующим, одного дворянина, оказавшегося в эмиграции, одного крестьянина. Эта шестерка вполне репрезентативна: в ней увидим отражение всей православной России, разбежавшейся, убитой, замученной.
Преосвященный Серафим (в миру Леонид Михайлович Чичагов, 1856–1937), о котором журнал «Фома» писал уже неоднократно, представлял на Соборе Тверскую епархию. Правда, начало его работы на Соборе совпало с епархиальным съездом, на котором под давлением нескольких революционно настроенных псаломщиков и диаконов и в условиях напряженности со своим викарным епископом владыка Серафим был лишен кафедры. Впрочем, может быть, расставание с неспокойной Тверью было причиной его планомерной и стабильной работы на Соборе: он посетил 149 пленарных заседаний из 170 (очень высокий показатель!), возглавлял соборный Отдел о монастырях и монашестве.
Потомственный аристократ и военный (сын генерал-майора), выпускник санкт-петербургской Первой классической мужской гимназии и Пажеского корпуса, он в свои молодые годы также самостоятельно изучал медицину. Достижения его на всех жизненных поприщах — а они были серьезными: и геройство в Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, при осаде Плевны, и большая теоретическая работа по артиллерии, и фундаментальный труд «Медицинские беседы» — не удовлетворяли его вполне, и он искал чего-то большего и высшего. В 1891 году Леонид Михайлович вышел в отставку в чине полковника и через два года, под влиянием общения с кронштадтским протоиереем Иоанном Сергиевым принял священный сан. Для многих из окружения офицера это стало неожиданным поступком, хотя с детства Леонид был человеком глубоко религиозным. Два-три года между отставкой и рукоположением были уделены постижению богословия.
В 1895 году отца Леонида постигло горе: умерла его жена, оставив его с четырьмя дочерьми. В следующем году священник Чичагов стал настоятелем Свято-Никольского храма в Старом Ваганьково. За счет собственных средств он произвел реставрацию и частичную роспись храма. В 1898 году он принял монашеский постриг с именем «Серафим», обеспечив заботу об уже подросших дочерях и их дальнейшее воспитание. Вскоре отец Серафим был возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале, нес послушание благочинного монастырей Владимирской епархии.
В 1902–1903 годах архимандрит Серафим возглавил работу по подготовке в прославлению преподобного Серафима Саровского и стал автором его краткого жития и летописи Серафимо-Дивеевского монастыря. Вскоре после завершения саровских канонизационных торжеств он был назначен настоятелем Ново-Иерусалимского монастыря.
Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря – титульный лист книги архимандрита Серафима (Чичагова)
В 1905 году архимандрит Серафим удостоен архиерейского сана и в течение следующих девяти лет последовательно получал назначения на сухумскую викарную, а также на орловскую, кишиневскую и тверскую епархиальные кафедры. В межреволюционное десятилетие владыка являлся также членом Государственного совета. Его служение в разных регионах объединяло одно: стремление реформировать православный приход, создать приходские советы, грамотно выстроить жизнь православной общины. То, что он осторожными шажками делал до революции, осуществил в полной мере, но в том числе и его усилиями, Великий Собор в 1918 году.
Революция лишила святителя Серафима кафедры и постоянного служения. В 1918 году Священный Синод назначил его митрополитом Варшавским и Привислинским, но выехать к новому месту служения он не смог из-за военно-революционных обстоятельств. Жил в Черниговском скиту Троице-Сергиевой лавры, а потом служил при храмах в Москве.
Спаситель в Хитоне – из московского храма св. пророка Илии в Обыденском переулке, икона письма святителя Серафима (Чичагова)
Нет смысла здесь описывать жизненный путь святителя Серафима в каких-то дополнительных подробностях. Факты его биографии и подлинные выступления собрала еще в 1990-е годы его внучка игумения Серафима (Черная), первая после возрождения настоятельница московского Новодевичьего монастыря. Труд «Да будет воля твоя» вышел в издательстве Сретенского монастыря в 2006 году.
Имя митрополита Серафима (Чичагова) выбито на плитах мемориала на Бутовском полигоне. 2017 г.
Разносторонне талантливые люди, деятели высокой культуры и образованности были чужды грубому режиму большевиков. Поэтому в целом после участия в Соборе 1917–1918 владыку Серафима можно именовать скитальцем. Впервые святитель арестовывался в 1921 году, в 1922 году был сослан на Север. Вскоре после возвращения из ссылки, в 1924 году, опять ненадолго арестован. В 1927 году поддержал «декларацию» митрополита Сергия (Страгородского) о лояльности Церкви большевистскому государству, в 1928 году стал митрополитом Ленинградским и Гдовским. В 1933 году уволен на покой, стал мирно жить на подмосковной станции Удельная, но все равно не давал покоя гонителям. Он продолжал заниматься благотворительностью среди православных людей, страдавших от натиска безбожников, регулярно принимал духовных чад. В 1937 году 80-летний, больной гипертонией старец был обвинен в создании «глубоко законспирированной контрреволюционной монархической агитации» и расстрелян на Бутовском полигоне. 60 лет спустя владыка Серафим (Чичагов) канонизирован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви 1997 года.
Другого члена Великого Собора протоиерея Сергия Ивановича Четверикова (1867–1947) избрали от клира Полтавской епархии, но его известность была, в общем-то, общецерковной. Уроженец Екатеринославской губернии, выходец из купеческой семьи, он окончил гимназию в Таганроге, учился на медицинском факультете Московского университета, затем перешел в Московскую духовную академию, которую закончил со степенью кандидата богословия в 1896 году.
Вскоре о. Сергий в губернском городе Чернигове стал настоятелем церкви святой Параскевы Пятницы, но в первый же год нового двадцатого века резко поменял географию его служения: по приглашению епископа Гермогена (Долганова; в будущем также члена Собора 1917–18 годах; в 1918 году принял мученическую кончину) в 1901 году отец Сергий стал священником в Саратове, где настоятельствовал в храме при женском епархиальном училище, трудился законоучителем, участвовал в миссионерской работе местного Братства святого Креста (подобные Братства существовали во многих епархиях, и через них осуществлялась «неформальная миссия», они аккумулировали «общественную инициативу» по христианскому просвещению населения).
Жизнеописание оптинского старца Амвросия, составленного протоиереем Сергием Четвериковым
В Саратове отец Четвериков являлся активным деятелем в сфере благотворительности, в частности возглавлял епархиальный комитет по оказанию помощи голодающим, как председатель комитета организовывал «детские столовые и питательные пункты». Был также одним из авторов уникальной (почти ежедневной!) церковной газеты «Братский листок», выпускавшейся епископом Гермогеном в Саратове.
В 1907 году будущий соборянин возвращается в украинские пределы и начинает служить в Полтаве при Петровском кадетском корпусе. В 1909 году возведен в сан протоиерея. С 1911 года отец Сергий председательствовал во Всероссийском братстве законоучителей, был избран в заместители членов Государственного совета. В 1917 году стал делегатом Всероссийского съезда духовенства и мирян (выступал на нем с докладом, в котором рассказывал о положении церковных дел на Украине).
Предреволюционное десятилетие его жизни свидетельствует, что избрание пастыря на Великий Собор не могло кого-либо удивить: он был полностью подготовлен к тому, чтобы стать участником, со-творцом новой системы церковного управления в России. Впрочем, видимым образом на Соборе отец Сергий участвовал не очень активно: на 2-й сессии отсутствовал (задержался в своей епархии и был признан «находящимся в отпуску»), за две другие посетил 57 заседаний. В третью сессию вошел в состав соборной Комиссии о гонениях на Церковь.
В 1920 году протоиерей Четвериков оказался в эмиграции — вместе с Крымским кадетским корпусом добрался до Балкан. В эмиграции он постепенно становится активным деятелем на ниве христианского просвещения и сплочения русских беженцев: настоятельствуя в Свято-Никольском храме в Братиславе, он стал соучредителем Общества памяти Иоанна Кронштадтского (возглавлял его работу до 1946 года), с 1925 года редактировал журнал «Русский пастырь». Миссионерствовал по территории Словакии, но в 1928 году перебрался во Францию. Пастырь входил в число основателей Русского студенческого христианского движения (объединение верующей молодежи, зародившееся еще в дореволюционный период, но оформившееся именно в среде русской послереволюционной эмиграции) и выполнял обязанности духовника движения. Основал приход Введенской церкви на бульваре Монпарнас в Париже, принимал участие в работе Свято-Сергиевского богословского института — образовательного учреждения, ставшего впоследствии знаковым для русского зарубежья и церковной науки. Находился в каноническом подчинении митрополита Евлогия (Георгиевского). В конце 1930-х годов жил в Валаамском монастыре, находившемся тогда на территории Финляндии, в 1942 году принял монашество, а еще через четыре года был пострижен в великую схиму с тем же именем, что носил в миру. Так завершился довольно протяженный жизненный путь человека, полностью отдавшего себя Церкви. Думаю, что читатель проведет параллель с первой изложенной биографией: почти те же 80 лет доброго жития, как и у митрополита Серафима, просто конец мирный (благодаря условиям жизни в Европе, в отличие от сталинской России), но так же — в верности Христу и Церкви.
Жизнь двух других соборян из выбранной нами «шестерки» была более скоротечной. Архимандрит Варлаам (Коноплев, 1858–1918) — избранник на Собор от монашествующих (сначала как заместитель, а потом, ввиду сложения с себя архиепископом Антонием (Вадковским) полномочий члена Собора от монашествующих в связи с наличием полномочий по должности епархиального архиерея, и как полноправный член Собора).
Происходил Василий Ефимович (так звали будущего отца Варлаама в миру) из старообрядческой (!) крестьянской семьи Пермской губернии. В 9 лет сам выучился грамоте. Когда вырос, стал беспоповским начетчиком (!) — фактически интеллектуальным лидером общины старообрядцев, не приемлющих священства, но постепенно, через путешествия по старообрядческим монастырям, пришел к Православию через единоверие — учрежденное на рубеже XVIII–XIX вв. в лоне канонической православной Церкви движение навстречу старообрядцам. Вскоре после этого он принял монашество и стал строить миссионерский (т.е. призванный в первую очередь быть центром распространения православной веры) Свято-Никольский монастырь на Белой Горе под Кунгуром.
В 1902 году возведен в сан игумена, в 1910 году — в сан архимандрита, в разные годы был благочинным женских и мужских монастыре Пермской епархии, участвовал в работе Пермского церковно-археологического общества
Прибыв на Собор в октябре, по завершении 1-й сессии, в декабре он уже заявил о сложении своих полномочий как члена Собора ввиду болезни и неотложных дел по монастырю. Всего он присутствовал на 13 пленарных заседаниях. Уже в декабре 1917 г. архимандрит вернулся в свой монастырь. В августе 1918 г. обитель была захвачена новыми властями. Красноармейцы надругались над монастырским храмом, в келье настоятеля был устроен туалет, а в иконописной мастерской — театр.
Белогорский монастырь. Крестовоздвиженский собор до 1917 года
25 августа 1918 года отец Варлаам был арестован и по пути из своего монастыря в город Осу расстрелян захватившими его красноармейцами. Брошенную в реку Каму его тело было обнаружено его духовной дочерью.
После его прославления на Юбилейном Соборе 2000 года именно в день 25 августа стала отмечаться память преподобномученика в церковном календаре.
Скоротечное появление в Москве в Соборной палате, но кого? Одного ли из «случайных либералов», о которых фальшиво твердят мифотворцы Великого Собора, стремящиеся опорочить одно из величайших событий в истории Русской Церкви? Нет, человека, для которого преданность Церкви была выстраданной, вымученной в период становления и подтвержденной потом мученичеством в последний миг жизни.
Мирянина Василия Павловича Шеина (1877–1920) можно назвать одним из самых неслучайных участников Собора. Это парадоксально, ведь он входил в то меньшинство соборных делегатов, которые были не избранными, а назначенными. Дело в том, что летом 1917 года высшая церковная власть приняла решение, что члены Предсоборного совета становятся членами Собора без дополнительного избрания.
Выходец из древней аристократической семьи, уроженец Тульской губернии, Василий Павлович окончил с отличием Императорское училище правоведения и служил сначала в ведомстве Министерства юстиции и в Сенате, а в период первой русской революции занялся вопросами церковного характера — сначала участвовал в комитете по сбору средств на постройку храма в память о жертвах русско-японской войны, а потом был включен в высочайше утвержденное Предсоборное присутствие — работавший в 1906 году самый первый предсоборный орган.
В межреволюционное десятилетие Василий Павлович трудился, говоря современным языком, в аппарате Государственного совета и Государственной думы, потом уехал на родину, где у него было небольшое поместье, для избрания в земство Новосильского уезда и всей Тульской губернии. Это позволило ему собрать силы для избрания в Государственную думу. И вот, в 1912 году, Шеин был избран депутатом IV царской думы. В 1915 году он вошел в Прогрессивный блок, участвовал в думских комиссиях по бюджету, по делам Православной Церкви и по старообрядчеству, по печати, путям сообщения и местному самоуправлению. Параллельно, в 1912–1917 годах участвовал в работе высочайше утвержденного Предсоборного совещания и Комиссии при нем, которая должна была составить новый судебник и правила о расторжении браков. Работе комиссии в 1916 году и в начале 1917 года он посвятил очень много времени, регулярно участвуя в ее заседаниях.
На Соборе Василий Павлович был избран секретарем, на его плечи легла вся работа по организации работы канцелярии, соборного делопроизводства. Не всегда из-за обилия дел попадал даже на пленарные заседания: им посещено 143 заседания из 170. Приходилось регулярно выступать на общих собраниях Собора с отчетами и реагировать даже на претензии, которые соборяне предъявляли по различным организационным вопросам. Судя по всему, это почти всегда давалось Шеину нелегко. «Умный, толковый, трудолюбивый, чрезвычайно скромный и очень религиозный», — так характеризовал Василия Павловича другой член Собора Павел Павлович Менделеев (1863–1951).
Поместный собор. 1917
По завершении напряженных трудов на Соборе Василий Павлович понял, что его жизнь теперь неотделима от судьбы Русской Церкви и вскоре решился на принятие священного сана и был возведен в сан протоиерея.
28 февраля 1921 года в Петрограде скончался настоятель Фонтанного подворья Троице-Сергиевой лавры архимандрит Софроний. Через несколько дней Патриарх Тихон имел беседу с протоиереем Василием Шеиным и сообщал наместнику лавры архимандриту Крониду: «Он всецело отдается в волю Божьего начальства. Предполагает принять иноческий постриг в обители. Затем мы возведем его в архимандриты и в этом сане он отпразднует Св. Пасху в своем приходе, а после направит стопы в Петроград. Только, конечно, просит снять с него хозяйственные заботы по подворью, каковые можно будет возложить на эконома о. Иоакима» (Текст этого письма публикуется впервые, эксклюзивно для журнала «Фома».). Так и произошло. Приняв новое монашеское имя — в честь преподобного Сергия Радонежского — секретарь Собора отправился в северную столицу, к своей Голгофе.
В 1922 году в Петрограде большевиками был организован знаменитый процесс против духовенства, по завершении были расстреляны четверо обвиняемых во главе с членом Великого Собора митрополитом Вениамином (Казанским). Вторым расстрелянным был архимандрит Сергий (Шеин). В 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви прославил его как священномученика.
В 2014 году автором этой статьи инициировано проектирование и сооружение первого в России храма во имя священномученика Сергия, была написана первая его икона. На настоящий момент зарегистрирован Свято-Сергиевский приход и создан эскизный проект храма. Чтобы помочь его строительству, можно написать на rodzem@yandex.ru письмо.
Еще один соборянин от мирян, граф Дмитрий Адамович Олсуфьев (1862–1937) представлял на Соборе Государственный совет (фактически не работавший с дней февральской революции). Он оказался активным и ярким оратором на соборных заседаниях, всего присутствовав на 48 общих собраниях.
Уроженец Санкт-Петербурга, сын генерал-майора, будущий соборянин получил образование в московской Поливановской гимназии и на физико-математическом факультете Московского университета. Служил в артиллерии, а затем в Министерстве государственных имуществ. Уже в 1891 году граф Олсуфьев стал земским начальником в Дмитровском уезде Московской губернии, гласным Дмитровского уездного и Московского губернского земских собраний. Еще через два года он резко меняет географию своей службы и становится предводителем дворянства Камышинского уезда Саратовской губернии, где был довольно крупным землевладельцем.
Его деятельность в уездном городе на Волге была поистине многогранной: председатель местного отделения Российского общества спасания на водах, почетный мировой судья, смотритель четырехклассного училища и ремесленной школы, почетный мировой судья. Нес попечение о земской больнице, строил земский дом, устраивал Александровский парк и бульвар на берегу Волги в центре города, почетный попечитель уездного отделения епархиального училищного совета и почетный блюститель епархиального женского училища. Избирался гласным губернского земского собрания и городской думы. В первые годы XX века председательствовал в Саратовской губернской земской управе и в губернской ученой архивной комиссии, входил в совет саратовского отделения Попечительства о слепых, отвечал за земскую библиотеку, председательствовал в Саратовском обществе сельского хозяйства, входил в попечительский совет камышинской Алексеевской женской гимназии.
В годы Русско-японской войны Олсуфьев управлял санитарным поездом, был уполномоченным Российского общества Красного Креста при Первом армейском корпусе. В Мукдене был захвачен в плен среди тысяч других русских офицеров и солдат, 20 дней пробыл в плену и после освобождения помогал санитарным отрядам с ранеными выбраться в Россию — морем, через одесский порт.
По окончании войны Дмитрий Адамович стал одним из организаторов партии «Союз 17 октября» — умеренно-консервативной политической силы, поддержавшей политический режим, установившийся после издания императором Николаем II «конституционного» манифеста 17 октября 1905 года, входил в ЦК партии и руководил ее саратовским отделением. Основал консервативную газету «Волга», был депутатом III Государственной Думы (1907–1912), вскоре вошел в Государственный совет, где с 1913 году стал товарищем (то есть заместителем) председателя.
В межреволюционное десятилетие граф участвовал в работе Галкинского исправительного приюта, Саратовской фельдшерской школы, Совета по народному образования. Помогал детям погибших в японскую войну и осуществлял попечение о Саратовской психиатрической лечебнице, а также о церковно-приходских школах Камышинского уезда. Во время своего служения в столице он входил также в совет Петроградского частного коммерческого банка, участвовал в клубе «Экономическое возрождение России».
Послесоборный путь Олсуфьева лежал, как у многих лучших людей России, через юг России на Балканы. Во многом бллагодаря ему был подготовлен и прошел в 1921 году Первый Всезаграничный Церковный Собор (сам граф в нем не участвовал). В эмиграции Дмитрий Адамович очень много выступал, публиковался – вел активную общественную работу. С 1930 года он был членом совета Союза русских дворян, старался содействовать церковного разделения в русском зарубежье. По удивительному стечению обстоятельств почил он в страшном для его Отечества 1937 году, но благодаря пребыванию в пределах Франции – скончался тихо и мирно. Его останки лежат на русском кладбище в Ницце.
Граф Олсуфьев никогда не был женат и остался бездетным. Оставил после себя воспоминания о своих молодых годах «Вечный ковер жизни» (его политическая и церковно-общественная деятельность в них не отражены), которые в виде рукописи попали к его родственникам в Италии и были изданы в 2016 году историком Михаилом Талалаем.
Не думаю, что надо как-то особо подчеркивать колоссальный масштаб личности графа Олсуфьева. Он виден по фактам его биографии. Но кажется, что по силе духа и цельности характера, верности Церкви и отечеству, делегаты от крестьян ничуть не уступали дворянам.
Даже географически где-то рядом проходили жизненные дороги графа Олсуфьева и крестьянина Александра Ивановича Арапова. Он был главой зажиточного семейства, жил в селе Старая Таловка Камышинского уезда на Нижней Волге. На Собор избрался от мирян Саратовской епархии, в состав которой тогда входил Камышинский уезд.
Родился Александр Иванович примерно в 1869 году. Создал крепкое хозяйство, был дважды женат, первая жена Евдокия Петровна родила ему с 1893 по 1908 год 9 детей, а в 1909 году скончалась.
На Соборе Арапов трудился в Приходском отделе, в ноябре 1917 года вошел в составе Комиссии по осмотру кремлевских святынь после разрушений, которым они подверглись в ходе московского вооруженного восстания. Посетил 69 пленарных заседаний. Во вторую сессию Собора он отсутствовал вовсе, а в начале третьей сессии объяснил свое исчезновение тем, что был ограблен «со всем семейством большевистскою властию» и даже был на какое-то время арестован местными «товарищами». В третью сессию Собора Арапов посетил все пленарные заседания Собора, а когда соборяне обсуждали вопрос сохранения безопасности Патриарха Тихона, в связи с фейковыми новостями советских газет о его причастности к «делу Локкарта», Арапов был одним из тех, кто изъявил готовность войти в патриаршую охрану. Была ли такая охрана действительно создана, достоверных сведений пока найти не удалось.
Сведения об Арапове по просьбе автора статьи с 2018 года собирает руководитель школьного музея Таловской средней школы Камышинского района Волгоградской области Ирина Викторовна Козлова. Документальных свидетельств о самом соборянине, относящихся к периоду после 1918 года, пока не найдено, однако кое-какие данные проясняют его дальнейшую судьбу. Так, доподлинно известно, что его сын Дмитрий Александрович подвергся в мае 1931 году раскулачиванию. А о самом соборянине Арапове зафиксировано лишь устное предание, что он с братом в дни раскулачивания (или гораздо раньше, в период продразверстки Гражданской войны?), спасаясь от унижения и насилия, бежал из семьи. То же предание доносит, что Араповы были высокими и лысыми, что на кладбище села Таловка во время оно были кресты над могилами разных Араповых, что в наше время сохранились дома, принадлежавшие родителям соборянина, его брату и ему самому. На одном из них в 2019 г. Некоммерческим партнерством «Спасское дело», возглавляемым автором этой статьи, планируется открыть мемориальную табличку.
Можно ли ко всем этим людям, каждый из которых к началу Собора прошел свой трудный жизненный путь, применять мифологические штампы, как это иногда пытаются делать в наши дни? Доросли ли применяющие пустые и брезгливо употребляемые штампы, вроде «либералы», «(прото)обновленцы», «революционеры в рясах (пиджаках)», «феврализм в Церкви» хотя бы до щиколотки того мужества, хотя бы до низов той высости духа, которым славны те соборяне, о которых шла речь выше, а также несколько сотен других, о которых разговор только предстоит.
Мне кажется, что именно биографические факты свидетельствуют о том, что не только нельзя, но и решительно недопустимо! Собор 1917–1918 годов проходил на подлинно канонических основаниях, явно под водительством Святого Духа, а потому допускаемая клевета на Собор – это хула на Святого Духа. И, может быть, стоит продолжить изучение и напоминание биографических сведений о его членах ради того, чтобы окончательно развеять вредную для нас, православных XXI века, мифологию противников тех высоких соборных принципов, которые утвердил в Русской Церкви ее Великий Собор и его честные труженики.