на чем летал кощей бессмертный
А мне Кощея жалко, или О неоднозначности сказки
Кощей Бессмертный, он же Карачун, он же Кош, он же Косцей — один из главных действующих лиц русских народных и литературных сказок.
Он – опасный противник главного героя, но иногда решается оказать помощь Ивану-дураку – правда, если тот относится к нему со всем почтением.
Одно слово, непредсказуемый и коварный он товарищ.
Как выглядит Кощей, доподлинно неизвестно, поскольку его облик сказка почти не описывает. Лишь иногда говорится, что Кощей страшно худ, но это и понятно: само имя его «производят» от древнерусского слова «кощь» — «кость».
Владимир Иванович Даль писал, что кощеем называют истощенного непомерною худобою старика или скрягу.
Живет Кощей за тридевять земель и часто уволакивает в свое государство красавицу-царевну, которую отправляется освобождать Иван.
Образ Кощея запечатлен в картинах Виктора Васнецова и Ивана Билибина.
Ему же посвящен роман Александра Вельтмана «Кощей Бессмертный» (1833) и симфоническое произведение «Кощей Бессмертный» Николая Римского-Корсакова.
Кощей сумел «просочиться» и в поэму Александра Сергеевича Пушкина «Руслан и Людмила» и предстал там в образе злобного бородатого карлика Черномора:
Волшебник страшный Черномор —
Красавиц давний похититель, Полнощных обладатель гор.
Исследователи указывают, что пушкинскому Черномору подходит характеристика Кощея: «злой волшебник, похищающий жен и невест сказочных героев, скупой и злобный».
Оба злодея баснословно богаты и скупы и трясутся над своими сокровищами.
Оба наделены сказочной силой, и оба являются врагами людей.
Оба умеют летать и внезапно появляться из неоткуда.
Если Черномор и Кощей – две маски злодея, то вот со злобным карликом — стариком «сам с ноготок — борода с локоток» — Кощей никак не связан.
Сам с ноготок, борода с локоток — самостоятельная «личность», герой сказок на всемирно распространенный сюжет «Три подземных царства», старичок-карлик.
Он – хозяин тридесятого царства, в которое попадает герой, отделенного от обычного и привычного ему мира непроходимым дремучим лесом, пропастью, морем или иным препятствием.
Карлик, как правило, крадет жену или невесту Ивана, и ему приходится за ней отправлять неведомо куда, потому что тридесятое царство может располагаться под землей, но может быть и на горе или под водой.
Как правило, не везет Кощею на невест.
Станет Кощей свататься к красотке, но применяет неправильную тактику – все он норовит девушку похитить и в свое царство унести. Нет бы цветы подарить – а он сразу в подземелье тащит.
А когда оскорбленные царевны отказывают ему в любви, так в ярости старый скряга превращает их в разных пресмыкающихся – вспомним Царевну-лягушку или Царевну-змею.
Но иногда невеста оказывается умнее и сильнее злобного жениха – как, например, Марья Моревна. И тогда приходится Кощею томиться долгие годы у нее в кладовке, прикованному цепями к стенам, и лишь Иван-царевич по собственной неосмотрительности случайно освобождает его.
Коварны были русские женщины, ох, коварны.
Правда, однажды красавица ответила Кощею взаимностью, и о том романе сложили на Руси «Былину об Иване Годиновиче и женитьба Кощея Трипетовича на черниговской княжне Марии Дмитриевне».
Добивается любви княжны Кощей, потому что сватается по правилам. Но и тут не везет ему — вероломный богатырь Иван Годинович похищает Марью.
Кощей пускается в погоню и вновь просит княжну стать его законной супругой. Мария соглашается, и воссоединившиеся влюбленные уходят в шатер, а Ивана Годиновича привязывают к дубу. Пируют они и радуются, но тут ворон на дубу каркает, что не быть Марье женой Кощея.
В ярости стреляет Кощей в гадкую птицу, но стрела волшебным образом убивает самого Кощея. В горе Марья Прекрасная решает разделаться с Иваном, но тот сам убивает девушку.
Вот и такие гнусные богатыри бывают – покушаются на чужое счастье, жену отбивают, а потом еще обоих супругов и жизни лишают.
Как страшно жить на свете и сказки читать!
Кощей – Бессмертный, а потому ему неведома усталость, и биться он может целый день. Но часто Ивану на подмогу приходит его волшебный конь, выкормленный из «паршивенького» жеребенка. Он разбегается и бьет Кощея копытом в лоб – и тот помирает.
Иногда же Кощея сбрасывает во время полета в небесах его собственный волшебный скакун, который поддается на уговоры своего брата – того самого «паршивенького» жеребенка. Кощей падает оземь и разбивается вдребезги. Иногда поверженного конем Кощея герой еще рубит на куски.
Вот что не говорите, а жалко мне Кощея.
Отрывок из книги Н. Будур «От Лукоморья до Белогорья. Секреты русской сказки»
Иллюстрации — из свободного доступа в интернете.
Кем был Кощей Бессмертный на самом деле?
Кощей Бессмертный (или Кащей) — может быть, самая загадочная фигура в русских сказках. Афанасьев, например, считал, что Змей Горыныч и Кощей Бессмертный если не один и тот же, то, во всяком случае, взаимозаменяемый персонаж: «Как существо демоническое, змей в народных русских преданиях выступает нередко под именем Кощея бессмертного. Значение того и другого в наших сказках совершенно тождественно: Кощей играет ту же роль скупого хранителя сокровищ и опасного похитителя красавиц, что и змей; оба они равно враждебны сказочным героям и свободно заменяют друг друга, так что в одной и той же сказке в одном варианте действующим лицом выводится змей, а в другом — Кощей».
Словом, вопросов возникает множество, а ответов однозначных нет. Может, все-таки прав был Афанасьев, когда возводил имя Кощея к кощунам, то есть называл его, таким образом, волшебником. Ну действительно, кто еще смог бы продлить свою жизнь настолько, чтобы люди стали его величать Бессмертным? Конечно, всемогущий маг. Или человек, который обратился за помощью к демоническим силам, как, скажем, Фауст. Но Кощей в сказках вовсе не волшебник и не человек, он сам, скорее всего, относится к демоническому миру. Так что и объяснение Афанасьева страдает приблизительностью и неточностью.
Быть может, самой интересной догадкой является предположение Л. М. Алексеевой, которая в «Полярных сияниях в мифологии славян» написала: «Несомненно, к единому миру мертвых и холода относится Карачун. Его предположительно считают зимним славянским божеством, сохранившим черты олицетворения смерти. При этом белорусские верования уточняют, что Карачун сокращает жизнь и является причиной внезапной смерти в молодом возрасте. Для нас важно, что этот образ связан с объективным и четким природным фактором: Карачун — не только имя злого духа, но еще и название зимнего солнцеворота и связанного с ним праздника. Для слежения за Солнцем нужна определенная научная квалификация если не всех, то хотя бы некоторых членов общества (волхвов). Кроме того, имя божества вводит нас в круг развернутых сюжетов восточнославянской волшебной сказки: Карачун — это одно из наименований Кощея Бессмертного».
То есть, по Алексеевой, Кощей — это бог смерти от холода, и бог, или, скорее, демон, очень древний. Чтобы его одолеть, нужно как бы раскрутить колесо времен вспять, вернуться к самому началу мира, когда и появился на свет Бессмертный. Тогда понятно, отчего в сказке последовательно появляются: бурый медведь — властелин лесов, затем птицы — ястреб и утка, которую часто можно увидеть в северной тундре. Вслед ними, обитателями земли и воздуха, появляется водная жительница, рыба, в данном случае — щука. Может быть, когда-то давным-давно это была не щука, а совсем другая рыба? Скажем, белуха, живущая в приполярных областях. Если это так, то в сказке мы движемся не только в пространстве с юга на север, из зоны дремучих лесов через тундру в приполярные моря, но и вспять во времени — в обратном направлении по тому пути, которым когда-то прошли наши далекие предки, спасающиеся от наступления Великого оледенения. Проще говоря, сказочные животные указывают нам на север — туда, где некогда существовала прародина всех арийских народов, Арктида.
Возможно, там отдавали дань жертвами злому богу лютой стужи Карачуну, который появился на свет в самом начале творения мира — из золотого яйца, снесенного чудо-курочкой Рябой. Потом Карачун вышел из повиновения — холода становились все нестерпимее, уносили все больше жизней, и пришло время, покинув родину, которая на глазах покрывалась льдами, уйти вслед за рыбами, вслед за птицами на далекий материк и идти все дальше, спасаясь от движущегося по пятам Карачуна-Кощея. Идти следовало в леса, под защиту деревьев, и южные поля, где мороз был не так силен.
Это был исход с прародины, с крыши мира, где небо и земля едва не соприкасаются друг с другом, где зародился миф о Золотом Яйце. Поэтому поход с севера на юг означал еще и движение из далекого прошлого в настоящее и будущее.
Наши предположения вовсе не так фантастичны, как может показаться на первый взгляд. Согласно многочисленным легендам, из золотого яйца появилось все: не только Небо и Земля, но и подземные глубины; не только ясный День, но и темная Ночь, не одно лишь Добро, но и Зло также. Следуя логике мифа, нужно вернуться к самому началу времен, чтобы поразить Зло в его зародыше, при этом разломав… иглу. Почему — иглу? В уже названной книжке Алексеева предполагает, что речь идет о копье — главном орудии северных народов, которым били морского зверя и белого медведя. Да и на китов по сю пору охотятся не иначе как гарпунами — большими копьями, или, если угодно, иглами.
Хотя бессмертный демон стужи, конечно, — не медведь, не морж и даже не кит. Его обычным гарпуном не возьмешь, тут нужно нечто помощнее. Например, магический жезл — та самая волшебная палочка, о которой говорится едва ли не во всех сказках.
И снова вопрос — почему же этот магический жезл не обратить против Кощея, чтобы, произнеся заклинания, лишить его жизни? Почему жезл надо сломать? Да по той простой причине, что жезл этот, судя по всему, принадлежал если не самому Кощею, то верховному жрецу его культа. Только уничтожив жезл, можно оборвать нить жизни древнего, но отнюдь не бессмертного демона. Что и проделал Иван в сказке, хотя Кощей был уверен, что тому не дано дойти своим умом до подобных премудростей. Бессмертный был уверен, что русские люди позабыли, откуда они пришли в леса. Ан нет, не позабыли: вспомнили в нужный момент, и тут Кощею пришел «карачун» — то есть конец.
Есть и другое предположение о том, что же представляет собой заветная Кощеева игла. Бессмертный не вполне живой, но и не совсем мертвый, он находится будто бы на середине пути между тем и этим светом, то есть является практически тем же, что и ходячие мертвецы; их тела были преданы земле, но они поднимаются из могил и привидениями приходят в свой дом, чтобы тревожить родственников.
И здесь мы подходим к пониманию того, чем же, собственно, является бессмертие. Наказание ли это или благо? Сам ритуал обретения бессмертия давно забыт, но сохранился его символ — цветы бессмертники, о которых, вспоминая родное село Антоновку, писал Миролюбов: «В Антоновке принято было сеять на могилках бессмертники, особые шероховатые, сухие на ощупь цветы, желтоватые, красноватые и, кажется, голубоватые, которые можно было сорвать и поставить в стакан с водой, и они могли стоять так месяцами; если же их ставили в вазу без воды, они тоже стояли месяцами. Жизнь в них, видимо, была, но как бы и не была.
Действительно, пришлось наблюдать — крестьяне держать бессмертники в доме не любили. Это были могильные цветы. К ним было отношение почти религиозное. Сорвав несколько таких цветов, я пришел домой с кладбища, куда собирались весной дети для игры, и хотел цветы ставить в воду, но прислуга, заметив их, отобрала и бросила в огонь.
Если считать Кощея рабом, то он был слугой своего проклятого бессмертия. Все же он, скорее, принадлежал к потустороннему миру, ведь о появлении Ивана он узнает по запаху живого: «Русской костью пахнет!» Для мертвых, как известно, непереносим запах живых, так же как для живых отвратителен запах мертвечины. Этнограф В. Я. Пропп в «Исторических корнях волшебной сказки» писал по этому поводу: «Иван пахнет не просто как человек, а как живой человек. Мертвые, бестелесные не пахнут, живые пахнут, мертвые узнают живых по запаху… Этот запах живых в высшей степени противен мертвецам… Мертвые вообще испытывают страх перед живым. Ни один живой не должен переступать заветного порога».
На Руси чрезмерных долгожителей подозревали в причастности к колдовству, считалось, что они «заживают» (то есть отнимают) чужой век. Самым правильным считалось умереть в свое время, в окружении большой семьи. Бессмертие же никого не прельщало. К чему оно, если люди, обладающие бессмертной душой, продолжают бесконечное существование в новом, более счастливом мире, Синей Сварге, стране в небесах, где живут наши предки?
Надо сказать также о том, что образ Кощея очень интересовал русских писателей и композиторов. В первую очередь это относится к Александру Фомичу Вельтману (1800—1870) — не только чрезвычайно плодовитому литератору, основателю жанра русской научной фантастики, но еще и историку, фольклористу, директору Оружейной палаты, академику. Он, сын шведского посланника, стал истинным знатоком и любителем русской старины, что отразилось, в частности, в его романе «Кощей Бессмертный», написанном в 1833 году. Морской офицер и композитор Николай Андреевич Римский-Корсаков (1844—1908) написал в 1902 году оперу «Кощей бессмертный». Ну и, конечно же, надо вспомнить удивительные фильмы-сказки, поставленные Александром Артуровичем Роу (1906—1973). Роли Кощея Бессмертного и Бабы Яги в них сыграл замечательный русский актер театра и кино Георгий Францевич Милляр (1903—1993).
В. Калашников. Русская демонология — М.: ЛомоносовЪ, 2014.
чета бредом пахнет Кащей и Мороз Разные персонажи
ну чтож, перед нами еще один образчик логики прямоходящих обезьян.
Что мы знаем о Кощее Бессмертном?
Жила была Василиса. И она служила Кощею. За три дня до окончания контракта она малость одембелела и упёрлась в самоволку, где повстречала Ивана-царевича, по совместительству дурачка.
Иванушка-царевич, по совместительству дурачек, уничтожил ценное имущество Кощея (лягушачью кожу, то есть маскировочное устройство) и сделал невозможным исполнение условий контракта самой Василисой.
Так Василиса согласно условиям контракта осталась должна Кощею.
Далее, наш умственно отсталый Иванушка приходит в царство Кощея (куда его никто не звал) и убивает Кощея и ломает его замок.
О славянском язычестве для чайников
Сегодняшний пост вдохновлен двумя вещами: 1) моим обещанием вам его написать, и 2) игрой «Черная книга» по пермскому фольклору.
Славянское язычество, примерно так же, как и славянские языки, родственно остальным верованиям индоевропейского ареала. И примерно настолько же отличается.
После отделения от балтийского, славянское язычество продолжало дробиться, и отличалось в каждом племени.
Наверное, самым ранним свидетельством о верованиях славян можно считать текст Прокопия Кесарийского (IV век):
«Они считают, что один из богов, творец молнии, является владыкой над всеми, и ему приносят в жертву быков. «
Существовали у славян и культ предков, и культ природы, и почитание животных. Кирилл Туровский писал в XII веке:
«Не нарицайте себе бога ни на земле, ни в реке, ни в птицах, ни в воздухе, ни в солнце, ни в луне, ни в камени. «
Очевидно, это свидетельствует о том, что оставшиеся язычники как раз именно так и делали, то есть исповедовали анимизм, одушевление природы и различных предметов.
Мир для славян был населён сонмами низших духов: лешими, русалками, берегинями, кикиморами, домовыми, овинниками, банниками, упырями и драконами.
О них (о нас) писали: «почитают они реки и нимф. «, «молятся под овином вилам. «, «кладезям и рекам приносят жертвы. «
Ещё более важную роль играл культ плодородия и продолжения рода. С ним связаны Велес (скотий бог), Род и роженицы, Макошь (богиня плодородия), Лада и её дети Купала и Леля (божества брака, любви и семьи), Дажьбог (бог плодородия и солнечного света) и другие.
Имя Сварога нельзя не сопоставить с индийским «svarga» («небо, небесный»).
Чтобы появилась целостная картинка, приведу периодизацию Б.А. Рыбакова, созданную, может быть, не совсем точно, но как минимум основываясь на фактических данных (главным образом, на Ипатьевской летописи):
1) Каменный век («палицами и каменьями бьяхуся»), групповой брак («бяху акы скот блудяще»). Впрочем, в «Повести временных лет» говорится, что это не касалось полян, видимо у этого племени раньше других появился брак. На этом этапе ещё нет единого бога.
2) Эра Сварога, появление металла («в время царства его спадоша клеще с небесе, нача ковати оружье»), установление моногамии («закон устави женам за един муж посагати»), представление о главном божестве среди прочих.
3) Эра Дажьбога, народ начал платить дань правителю («от нележе начата человеци дань давати царем»).
Подобную периодизацию можно вычленить и из «Слова об идолах» (XIII век или около того):
«Се же словене начали тpапезy ставити Родy и pожаницам пеpеже Пеpyна бога их. А пpеже того клали тpебы yпиpемь и беpегыням. По святем кpещении Пеpyна отpинyта, а по Хpиста господа бога нашего яшася»
Сопоставить эти этапы с конкретными веками довольно трудно, потому что каждое племя проходило их в своем темпе. Поклонялись божествам все племена тоже по-разному. По свидетельству Гелемольда из Босау (12 век) у некоторых славян были идолы, у некоторых храмы, а некоторые поклонялись непосредственно предметам (деревьям, скалам).
И только в Х веке Владимир установил единый пантеон. В текстах русско-византийских договоров этого периода названы дружинный бог Перун и «скотий бог» Волос (Велес).
Впрочем, культ Перуна не просуществовал и пары десятилетий, он практически сразу был заменён христианством. Это объясняет отсутствие богато разработанной мифологии славян, в отличие от, например, греческой. Греки почитали своих четко регламентированных олимпийцев много веков, а славяне к своим даже привыкнуть не успели. Их воцарение и падение произошли в течение жизни одного единственного поколения. Не успел народ к ним привыкнуть.
Например, Сретение Богородицы, 8 сентября, совпало с днем почитания рода и рожениц. И народ, исправно посещая церковь, ещё долго мог верить, что мир создан Родом, а не христианским богом.
Так же и крестик. Мы сами его носим (некоторые из нас), и при этом плюем через левое плечо, стучим по дереву. Хотя технически крестика было бы достаточно.
Большую часть сведений я почерпнула на dic.academic, однако если в дальнейшем буду писать подробнее об отдельных элементах, сделаю список научной литературы для рекомендаций.
Славянская русалка
Русалки — в славянской мифологии духи, связанные с водоёмами. Считалось, что русалки опекают поля, леса и воды. Представлялись либо как маленькие, либо как молодые девицы с распущенными волосами и бледной кожей. В редких случаях описывали и русалок мужского пола; тех чаще всего представляли маленькими мальчиками.
Версий о том,как появится термин «русалка» довольно много. И разобраться какая из них верная не удается до сих пор. Основные предположения:
— от слова русло, поскольку в качестве места обитания русалки предпочитали любые водоёмы, но больше всего — русла рек
— от слова русый (по некоторым поверьям у русалок волосы были русого цвета)
— либо от слова роса (ею русалки умывались)
— либо от названия праздника – Русалии — поминальных дней у славян; сам праздник, по-видимому, происходит от римского – Розалий.
— возможно происхождение от названий рек – Русь и Рось.
Считалось, что русалками становятся девы, обычно самоубийцы, утопившиеся в водоёмах из-за несчастной, неразделённой любви. Позднее, после прихода христианства, стало считаться, что русалками становятся, как правило, некрещёные девушки. Согласно некоторым поверьям, русалкой мог стать и мужчина: так, в Сосницком уезде Черниговской губернии считается, что в этих духов могут быть обращены люди любого пола, если те погибли на Троицкой неделе. По-видимому, они сохраняют свой пол и сделавшись русалками.
Наиболее распространены представления о русалках как о красивых девушках с бледной кожей, непропорционально длинными руками и зеленоватыми из-за водорослей волосами. В основном русалки ходили нагими. Одетых русалок чаще всего изображали в рваных сарафанах и платьях. Волосы у русалок всегда распущены, что является признаком нечистой силы: у славян не было принято ходить простоволосыми.
Сегодня считается, что у русалок есть рыбьи хвосты, но это не так: у русалок с самого начала были ноги, и лишь позднее их образ слился с образом рыбохвостых морских дев из легенд Западной Европы. В английском языке для славянских русалок используется слово rusalka, в то время как для западноевропейских — mermaid.
По некоторым русским представлениям, русалки имеют облик маленьких детей. Херсонские русалки сравниваются с куколками. В Старобельском уезде различали русалок двух полов: мальчики имели короткие, рыжие и курчавые локоны, а девочки — «ровные белые волоса, в виде льняных волокон, и длинные до самой земли». Русалки из Купянска описывались бледными, почти прозрачными, русо- или зеленовласыми.
В северных областях России (местами на Украине) образ русалок существенно отличается от более распространённых представлений: их описывают как уродливых, косматых, горбатых и большегрудых женщин.
Черты характера
Русалки считались опасными и настроенными отрицательно к человечеству, особенно опасны были для мужчин. Когда русалка завидит мужчину, она заманивает его в водоём, где может утопить, защекотать до смерти. Девушек также недолюбливали: всячески прогоняли из леса, пугали, воровали у них одежду, холсты, полотна, нити, пищу, выбирали для себя любовников из их мужчин.
Несмотря на выше перечисленное, русалкам приписывались и положительных черты. Считалось, что они любят детей, всячески оберегают их, спасают от диких животных, выводят из леса. Иногда русалки спасали тонущих. Им приписывался весёлый характер: ночью они кувыркаются, играют, ведут беговые игры, хороводы, пляшут, хохочут. Считалось, что там, где пробежит русалка, «трава растёт гуще, и хлеб обильнее».
Способности и места обитания
Русалкам приписывалась способность к оборотничеству. Считалось, например, что они могли принимать вид белок, крыс, лягушек, птиц, либо показываться в виде коровы, коня, телёнка, собаки, зайца и других животных. Водяные красавицы также были способны вызывать бури, опустошающий дождь и разрушительный град, заставить реку разлиться, затопив пастбища и посёвы. Они быстро бегают и плавают — ни одна лошадь не обгонит, ни одна рыба не переплывёт.
Считается, что обитают русалки там же, где погибли. Обычно такими местами становятся пресные водоёмы, такие как реки и озёра. Реже всего русалок можно было встретить в морях и океанах.
Славянский бестиарий от Teos Ulanti
Кощей
Хрящехмыл (Часть II, Final)
На утреннем осмотре главврач не присутствовал. Медсестра изучила локоть, поцокала языком, разглядывая синяк:
—Что же вы так, аккуратней надо…
Принесла мазь с бадягой, щедро нанесла на негнущуюся руку. Застывший серый глаз заметила не сразу. Увидев, долго вздыхала и всплескивала руками:
—Ну как же так-то, Демьян Григорьевич? Что я теперь Александру Семеновичу скажу? Выпишем окулиста из города, приедет, осмотрит…
Демьян едва замечал хлопочущую медсестру, думая о своем и невпопад кивая. Окулист ему, конечно, уже не поможет — если уж Мара что забирает, так насовсем. Раньше откупался курами да кроликами, но коли уж оказался одной ногой на Калиновом мосту — не поторгуешься, чай, не на рынке.
Новая прогулка по центру «Долголетие» превратилась для Демьяна Григорьевича в настоящее расследование. Постукивая тростью и старательно переставляя неподвижную ногу, он внимательно вглядывался единственным зрячим глазом в лица своих товарищей «по несчастью» и находил клейма упыря на локтях, коленях и щиколотках.
Знахарством и костоправством Демьян когда-то тоже не брезговал и теперь опытным взглядом подмечал — у одной старушки позвоночник «склеился», и кожа на спине свисала складками, у другого — немощного деда в коляске — и вовсе обвисал и нос, и уши, лишившиеся хрящевой ткани. Все указывало на то, что упырь «доит» целый центр совершенно невозбранно, присасываясь к старикам, что благодарно принимали снотворное и успокоительное от вечерней санитарки. Ясно дело, откуда он тут такой. Суставы, артриты, артрозы и ревматизмы лечили, а болезнь — куда ей деться? Закон сохранения энергии, он и для Нави закон. Копилось-копилось, да и выплеснулось, как до краю набралось.
Можно было, конечно, оставить все как есть. Найти телефон, позвонить родне, попросить перевести в другое заведение. Вспомнились пулеметные очереди, что косили людей над оврагом, скрип веревки, отягощенной тяжелым зловонным грузом, грубые лающие слова на чужом языке…
«Дудки! От немца ня бёг, а тут стрекача задать удумал? Нет ужо! Ишшо повоюем!»
Вернувшись в комнату, Демьян принялся рыться в сумке, выбрасывая вещи на пол — так и не удосужился разложить по шкафам. Летели в сторону носки, трусы, какие-то треники, майки… Есть! С сожалением старик оглядел едва ношеный свитер с ёлочками — дочка покойная подарила, сама связала. Вздохнув, он потянул за ползущую петлю, распуская рукав.
Когда Демьян закончил, на полу покоилась горка темно-зеленой пряжи. Тусклое солнце за окном, стыдливо прикрываясь тучами, приближалось к горизонту. Нужно было торопиться. Быстро смотав пряжу в клубок, старик достал из сумки лезвие «Спутник» и надрезал запястье. Закапала темная кровь, впитываясь в клубок. Сухие губы нараспев шептали:
Где тропка чудесна,
Набухнув, напитавшись кровью, клубок подпрыгнул на ладони, упал на пол, оставляя багровый след, покатился под стол. Там крутанулся и направился вверх по стене. Ткнулся в решетку вентиляции, раз-другой, разочарованно шлепнулся на стол.
—Э-э-э, не, брат. Давай-ка иную дорожку шукай, в эту дырку я не улезу.
Клубок недовольно крутанулся, и заскользил по коридору, издали напоминая раненую крысу, что волочит за собой внутренности.
Быстро отыскав в сумке крошечный уголёк, Демьян зажал его в кулаке и поспешил за путеводной нитью. Клубок резво скакал по лестнице, старик как мог шагал следом, пересчитывая ступени тростью. Нога то и дело взрывалась болью, вышибая воздух из легких. Левая рука вела себя не лучше, то и дело замыкая, да так, что Демьян чувствовал, как лучевая кость трется о плечевую. Изношенное сердце заходилось в припадке, легкие выплевывали влажные хрипы.
Миновав первый этаж, клубок покатился куда-то ниже, в подвал. Демьян последовал было за ним, но чья-то рука мягко опустилась на плечо, останавливая старика.
—Демьян Григор… Простите, все никак не привыкну. Вы мне в отцы годитесь, а я фамильярничаю, — Варженевский глупо хихикнул. — А чего вы на ночь глядя по лестницам скачете?
Старик, скрипнув зубами, развернулся к прилипчивому главврачу. Тот охнул, прижав ладонь к губам.
—Охохонюшки, я-то думал, Анна Павловна преувеличивает… Нешто катаракта? Или… Подождите, может, роговица повреждена? А, впрочем, что это я? Окулист приедет — разберется. Вы скажите, милейший, может, вам пока таблеточки от давления или укольчик, чтоб спалось лучше? Все что угодно.
—Знаете… — Демьян с сожалением взглянул на перила — клубка и след простыл. — Мне б костыль. Усе ж, трость, это, ведомо, не тое… Железный, коли можно.
—Не знаю, как насчет железного, а вот алюминиевых у нас в достатке. Тросточку я тогда заберу?
—Не чапай. Память это, — тут Демьян был не совсем честен. Помнить такое не очень хотелось.
—Как скажете, тут вот у нас, в кладовой…
Повезло — костыль оказался легкий, трубчатый. В самый раз. А что алюминиевый — то не беда. Твари с той стороны Смородины никакой металл не любят, кроме разве что золота.
—Так вам сподручнее будет. Может, вас проводить в нумер-то? Алеша! — дюжий санитар тут же материализовался словно из ниоткуда. — Проводишь пациента?
—Дякую, я ужо как-нибудь сам… Лучше вон, подышать выйду, костыль опробую заодно.
—Не простудитесь! — заботливо напутствовал Варженевский.
Демьян вышел на широкое крыльцо, вдохнул влажный лесной воздух. Точно так же пахло в бесконечных родных болотах, где он петлял, путая следы, заманивал немцев в топи, а там натравливал на фашистов оголодавших и озлобленных лесных божеств, что остались без подношений, когда полыхали деревни. «Ведь не боялся же тогда! И сейчас трястись неча!» — настраивал себя Демьян. Куда там! Это покуда он молодой да горячий был, мог и гыргалицу скрутить, и с мавкой до утра в озере плавать, и упырю сердце вынуть, а теперь… Нога не гнется, рука как деревянная, глаз не видит…
Тяжело вздохнув, старик окинул взглядом кромку рощи, над которой еще полыхало зарево погибающего заката. Едва не наступил на табличку «По газонам не ходить», нагнулся, кряхтя, сорвал цветочек клевера, спрятал в нагрудный карман.
Ни главврача, ни санитара в коридоре уже не было. Воровато оглянувшись, Демьян спустился в подвал — бурая линия крови, отпечатавшаяся на ступеньках, вела именно туда. Едва не заплутав в тускло освещенных коридорах, старик коротко свистнул и прошептал:
Стоило ему это произнести, как что-то мягкое ткнулось в щиколотку — клубок. Схватив с пола ниточку, он последовал за покатившимся вперед проводником. Тот вскоре остановился у неприметной двери и осел безжизненно, выполнив задачу.
Без ручки, покрытая жестяным листом, дверь была заперта. У косяка зиял свищ замочной скважины. Первым делом Демьян достал из кармана уголек и начертил на двери крест. Подумав немного, добавил линий тут и там. Получилось то, что носили на шевронах и фуражках чудовища в человечьем обличье, что поджигали заживо селян, запирая их в сараях. Добавив по загибу на каждую линию креста, чтобы получились серпы, Демьян удовлетворенно кивнул. Скрутив подошву с костыля, попробовал металл пальцами — остро.
—Ну, с Богом, — выдохнул он бесшумно. Взял цветок клевера, растер в ладони, прижал к двери:
—Не жива и не мертва,
Разойдись-ка ты на два
Как велят мои слова…
Мир дрогнул, сжался пружиной, а после — распрямился, выплюнув Демьяна в темный, душный подвал, полный шипением и жестяными трубами. Единственным источником света оказалась россыпь желтых глаз в углу. Раздался недовольный то ли писк-то ли хрип, хруст хрящей и суставов, после чего глаза вдруг перескочили на потолок — тварь готовилась атаковать сверху.
Демьян отбросил осиновую трость, поднес уголек к губам и дунул. Тот покраснел, раскалился, выпустил рой белых искр, точно новогодняя шутиха. Взвизгнув, создание замахало руками, сбивая жалящих светлячков с болезненно-серой кожи, не удержалось и шлепнулось на бетонный пол, извиваясь, как придавленная сороконожка.
Старик не стал ждать, пока упырь придет в себя. Размахнулся костылем на манер копья, шагнул вперед, едва не закричав от боли, прострелившей колено, и вогнал острый конец прямо под торчащие ребра твари. Та жалобно заверещала на каком-то своем навьем наречии, беспорядочно зашевелились многочисленные пальцы на лице.
—Так-то, паскуда. Не таких утихомиривал! — довольно хмыкнул Демьян. Уголек в пальцах еще слабо тлел, освещая подвал. Бросившись на пол, старик обвел пригвожденную к полу тварь угольным кругом, стараясь не попасть под хлещущие конечности и удары когтистого хвоста. Недолго думая, добавил еще две «свастики» на вентиляционные трубы под низким потолком — чтоб наверняка.
Достав из-за пояса кривого обугленного идола, Демьян поклонился ему в пол, выпрямился и принялся монотонно зачитывать:
—Широка река, крепок мост,
Страшен змий, да псы скоры…
Заслышав эти речи, тварь забилась еще пуще; выбрасывала перед собой длинные тонкие языки, хрустела костистой шеей, царапала бетон, но Демьян был непоколебим. Уголь потух совсем, тьма сгущалась, становилась материальной, ощутимой, точно мокрая собачья шерсть, подступала со всех сторон. Создание неистовствовало в кругу, чуя приближение своего повелителя.
А беглеца не удержали…
Демьян чувствовал, как дрожит реальность, открывая дорожку в Навь, слышал, как по Калиновому мосту стучат чьи-то гигантские железные сапоги.
Усмири раба своего,
Забери его в чертоги черные,
Да пустоши зловонные,
Звякнул замок. Дверь за спиной резко распахнулась, ударив старика в спину. Единственный глаз ослепил нестерпимо яркий луч, беспорядочно заплясавший по подвалу. Вдруг направившись куда-то вверх, он с грохотом обрушился на голову Демьяну, и все вновь погрузилось во тьму.
Солоноватая дрянь высохла в горле, заставив старика закашляться. Глаза долго не могли привыкнуть к лучу белого света, льющемуся из тяжелого фонарика в руке виновато разводящего руками Варженевского.
—Вы уж извините, Демьян Григорьевич, что я вас так… по голове. Ну колдун-колдун, признаю, — закивал главврач. — А бизнес-партнера-то моего зачем? Хрящехмыл со мной, знаете ли, с самого открытия.
Демьян попытался дернуться, вскочить на ноги, но едва мог пошевелиться — всего его опутывала холодная окоченевшая плоть, точно старика душил мертвый питон. Не сразу он заметил ритмичные сосущие звуки, раздающиеся откуда-то из-за спины. Словно в подтверждение его догадки миниатюрные пальчики пощекотали шейный позвонок.
—А вы что думали, Демьян Григорьевич? Вы уж извините, я все же по имени-отчеству, мне так привычнее. Нет, убивать вас никто не собирается, мы же не звери… Да и кто за вас платить тогда будет? Между прочим, парализованный пациент приносит тысячу рублей в сутки. По программе «Тихая гавань», конечно же, меньше — до тридцати процентов экономия! Впрочем, это уже будет интереснее вашим родственникам, а не вам, — махнул рукой главврач. — Эх… Я вот как знал, что с вами будут проблемы! Надо было еще в первую ночь его подослать.
Демьян замычал отчаянно — челюсть и пальцы едва шевелились. Впившийся в спину уродец парализовал его, старик почти мог ощущать, как суставы и хрящи растворяются прямо под кожей, направляясь в желудок ненасытной твари.
—Понарисовали здесь всякого, — сморщился Варженевский. — А еще партизан… Все, допартизанились, Демьян Григорьевич! Будете теперь лежать, кашки жидкие кушать, телевизор смотреть, подгузники пачкать… А трость…
Александр Семенович поднял с пола украшенную символами клюку, взял в обе руки, приметился…
—Трость вам, пожалуй, больше не понадобится.
Демьян хотел было крикнуть «Не чапай!», но промолчал. Да и не смог бы — челюсть не шевелилась.
Варженевский со всей дури саданул тростью по колену. Хрясь! Клюка осталась невредима, а толстяк запрыгал на месте, держась за отбитую ногу.
—Крепкая! — простонал он, растирая колено. — Лучше мы.
Прислонив клюку к стене, он наклонил ее на сорок пять градусов, а сам прыгнул сверху. Раздался треск. Трость, служившая Демьяну много лет, надломилась надвое.
—Вот так! — торжествующе поднял обе половинку в воздух Варженевский, после чего отшвырнул их в сторону Демьяна, чьи конечности выкручивались и искажались под неуемным аппетитом навьей твари.
А следом случилось странное. За спиной Варженевского замаячили чьи-то ноги, висящие в воздухе. Точно почувствовав что-то, главврач оглянулся и оказался лицом к лицу с прогнившим висельником. Набухшие, черные, тронутые разложением щеки, вывалившийся язык, закатившиеся глаза. Варженевский завыл бессмысленно, жалобно, по-детски, но холодные руки прервали звук, сомкнулись на толстой шее, приподняли главврача в воздух. Засучили короткие ножки, слетели очки, раздался хрип, а следом — влажный хруст сломанного кадыка. Безжизненным мешком Варженевский свалился на бетон, выпучив глаза и высунув язык, точно передразнивая мертвеца.
А колдун с тоскливой удовлетворенностью наблюдал за плывущим к нему по воздуху отцу. Пожалуй, впервые в жизни Демьяну не хотелось убегать от своего родителя. Лучше быть задушенным призраком мертвого отца, чем лежать парализованным в подвале и ждать смерти от жажды.
Уборщица со вздохом переставила жестяное ведро, наполненное серой мыльной водой. Пожилая женщина, она почти брезговала касаться жуткого, паукообразного символа, который хорошо помнила по военным фильмам:
—Это кто же такую дрянь-то, а? — спросила она у пустых коридоров цокольного этажа, щедро макнула тряпку в ведро и шлепнула ей по черной свастике на вечно запертой железной двери.
Хрящехмыл (Часть I)
—Итак, вы хотите оплатить размещение на год вперед? — продажницав брючном костюме впритирку открыла проспект на нужной странице. — А родственник себя обслуживает? Если он неходячий, цена, конечно же, будет выше…
—Ходячий-ходячий, — заверила Маша, крысоватая, с торчащими зубами блондинка.
—Тогда подходит программа «Круглогодичная», на ней вы экономите до сорока процентов в сутки, всего сто сорок девять тысяч рублей.
—Маш, дорого выходит! — пожаловался Машин супруг, рано начавший лысеть одутловатый мужчина.
—Нормально! Не жадничай. Ты посчитай, Володь, выходит всего четыреста в сутки.
—Хорошо, — крякнул Владимир, — Берем. Не везти же его обратно.
—Именно! — обрадовалась продажница, — Как зовут пациента?
—Демьян Григорьевич Климов, тридцать первого года рождения, — оттарабанила Маша.
—Ого! Ваш дедушка прошел войну?
—Ему всего четырнадцать было. Да, партизанил помаленьку. Он сам с Беларуси, из-под Хатыни, вы понимаете…
Все трое скорбно примолкли, точно отдавая дань уважения погибшим.
—Так, а чем у нас болеет Демьян Григорьевич? Артрит, деменция, сердечно-сосудистые, катаракта, диабет? — пухлая ручка хищно нацелилась на многочисленные графы в бланке.
—Да знаете, ничем. Артрит, конечно, возраст, сами понимаете. Передвигается с трудом, но в коляску нипочем не хочет. Зубы до сих пор свои, представляете?
—Ничего себе, у меня-то вон, видите, о, — продажница оттянула пальцем губу, демонстрируя золотые коронки. — Скажите, почему вы решили привезти Демьяна Григорьевича в центр «Долголетие»?
—Как бы. — Маша замялась. — В общем, прадедушку мама привезла из глухой деревни. Сама жила в однушке, вот и разместила у нас. Потом мама… — раздался натужный, хорошо отрепетированный всхлип. — Мама умерла, а нам остался эдакий подарочек.
—Соболезную. Возникли проблемы с взаимопониманием?
—Ну… Дело в том, что дедушка — колдун, — в ответ на недоуменный взгляд собеседницы Маша усмехнулась — мол, сами все понимаете. — Или знахарь. К нему люди обращались — у кого скотина мрет, кто разродиться не может, кто замуж выйти — он помогал. Даже с райцентра ездили и из Минска… Шарлатанствовал помаленьку. А как его в город перевезли — совсем с цепи сорвался. Говорит, грязное здесь все, криксы из мусоропровода завывают, упыри кошек уличных жрут, совсем, мол, запустили…
—Угу, — кивала продажница, делая заметки в бланке. — И что, буянить начал?
—Не буянить, но… Володь, ну что ты молчишь, расскажи! — ткнула Маша мужа. Тот, будто очнувшись от глубокого сна, проморгался, откашлялся и заговорил:
—Да тут рассказывать нечего. Ну, таскает домой всякий хлам, талисманы из веток и шишек делает — вся квартира в этом гербарии. Орет постоянно, что мы то домового не уважили, то, понимаешь, мусор на ночь глядя вынесли — хобыря, мол, прикармливаем. А что она рыбу чистила и на всю квартиру шмон идет — это ему ничего…
—Если бы… — плаксиво протянула Маша. — Последней каплей… Представляете, ночью не спалось, я встала, а он стоит над колыбелькой Коленьки со свечой и шепчет что-то. И воск-то, воск — прямо в кроватку капает! Ясно дело, что здесь только дом престарелых…
Маша достала из сумочки бумажный платок и шумно высморкалась, точно пыталась доказать свое право на такое решение.
—Извините! — с неожиданным нажимом воспротивилась продажница. — У нас не дом престарелых. «Долголетие» — престижный реабилитационный центр на базе пансионата для лечения суставов. Я понимаю, что говорят о домах престарелых, вы наверняка думаете, что у нас здесь вонь, антисанитария.
—Нет-нет, ни в коем разе!
—Вы посмотрите сами — у нас обширная лесопарковая зона для прогулок, хвойный лес. Вдохните, вдохните! — под напором этой тумбочкоподобной женщины чета Симахиных послушно засопела. — Чувствуете? То-то ж. Современное оборудование, меблированные апартаменты, круглосуточное наблюдение, четырехразовое питание, сотрудники строго с профильным образованием, никаких дилетантов!
—Мы верим-верим, извините, просто… Стереотип такой, мол, отправлять родственника в дом престарелых — это…
—Да… Собственно, никакие, — Маша растерянно переглянулась с мужем. — Он сам какими-то травками-корешками лечится, чаи заваривает.
—Ох уж эти знахари! — по-доброму усмехнулась продажница, — Ничего, схему лечения мы подберем.
—Демьян Григорьевич, вы присаживайтесь, и мы мигом вас докатим! — неестественно ласково проворковала санитарка, тыкая его под колени сиденьем инвалидной коляски.
—Сам дойду, чай, ня калечный! — резко каркнул он и зашагал к главному корпусу. Белый и украшенный потрескавшейся лепниной, тот напомнил ему Дом Культуры в родном райцентре. Опирался старик на грубо обтесанную осиновую трость, покрытую черной вязью сложных узоров — шишковатая кисть дрожала от напряжения, шаги давались с трудом, но это всяко лучше, чем ехать в коляске, подобно убогому.
—А попрощаться? — виновато протянули родственнички, застывшие у занюханной «Вольво».
—Попрощалися! — буркнул старик под нос, не оборачиваясь, и ускорил шаг, насколько позволяли больные суставы.
На входе в здание его, картинно разведя руки в стороны, встречал тучный мужчина лет пятидесяти на вид, в белом халате и в очках с крошечными линзами, всем видом походивший на мультяшного крота.
—Здравствуйте, Демьян Григорьевич! — с театральной зычностью поприветствовал его «крот», протянул руку. — Добро пожаловать в ваши хоромы!
—Здоровее бывали, здоровее бачили, — скрипнул Демьян, пожимая мягкую, будто тесто, ладонь.
—Ух, ну и хватка! Сразу видно — руками работали!
—А вы животом, мабыць?
—Аха-ха-ха-ха! — фальшиво рассмеялся толстяк. — Отличное чувство юмора! А я буду Александр Семенович Варженевский, главврач и директор сего почтенного заведения! С самого дня основания, между прочим, здесь. Еще при Брежневе практику проходил.
—А я при Сталине таксама… практику.
—Ах-тях-тях! — Александр Семенович покатывался со смеху, точно еще никогда в жизни не встречал такого искрометного шутника. — Ой, уморили, Демьян Григорьевич…
—Кали ласка, просто Демьян.
—Как скажете… — толстые пальцы проникли под очки, стереть выступившие слезы. — Позвольте мне, Демьян Гр… Демьян-с, так вот, по-дворянски, позвольте провести для Вас экскурсию и показать, где тут у нас что. Вы своим ходом? Не прикажете ли подать транспорт? — «крот» кивнул на очередную коляску — та стояла рядом со входом.
—Я мабыць кости разомну.
Аристократические замашки главврача удачно сочетались с антуражем центра «Долголетие» — здание чем-то походило на помещичью усадьбу, которую в советское время ободрали до штукатурки и набили немощными стариками. Пахло, на удивление, недурно — лавандовым мылом и антисептиками.
—Обратите внимание, совершенно безбарьерная среда — никаких дверей, порогов и лестниц! Если устали — вот, пожалуйста, коридоры оборудованы перилами. Все для удобства. Здесь у нас дежурит медсестра, Анна Павловна, прошу любить и жаловать!
На громогласную презентацию из-за двери выплыла похожая на белугу женщина, подобострастно выдавила «Здрас-с-сте» и вернулась восвояси.
—Тут выход во внутренний дворик, там беседка, фонтан, дорожки, даже поле для крикета.
—Не забивайте голову. Партнера по игре в нашем заведеньице отыскать бывает непросто. Ну да, прошу за мной, на третий этаж.
С приятным, услужливым «динь» распахнулись двери лифта. Демьян взглянул в кабину, окинул взглядом зеркало от пола до потолка, перечерченное посередине перилами и, как-то изменившись в лице, проворчал:
—Я, мабыць, пешком пройдуся. Чай, ноги ишшо не отсохли.
—Ну вы, Демьян Григорич, кремень! — восхищенно покачал головой главврач. — Давайте и я разомнусь с вами за компанию.
Каждая ступенька давалась с немалым трудом. Колени разве что не скрипели. Нависнув над лестницей, старик с трудом преодолевал пролет за пролетом, сопровождая подъем хриплым свистом из легких. Варженевский все порывался помочь, но Демьян брезгливо отпихивал его тестообразные ручонки.
Добравшись до третьего этажа, старик, изможденный, привалился к стенке. Тут же под колени его толкнуло сиденье коляски. Он было воспротивился, но рыхлая, даже слегка влажная, рука опустилась на плечо, удержала.
—Будет-будет. Устали, поди. Давайте я вас покатаю. Тросточку вашу позвольте…
—Не чапай! — громко приказал Демьян, и его голос заметался по длинному пустому коридору. Грубо обтесанную осину он прижал к груди, точно дитя.
—Как скажете, уважаемый, я ее только переложить хотел…
На третьем этаже находились жилые помещения. К сильному, уже навязчивому запаху лавандового мыла примешивались нотки многократно замытых человеческих нечистот. Большинство дверей были закрыты, некоторые, наоборот, распахнуты настежь, демонстрируя упакованные в полиэтилен белоснежные кровати.
—Тут у нас располагаются нумера, — не прекращал разглагольствовать главврач, толкая коляску и пыхтя как пароход.
В одном из дверных проемов Демьян заметил движение, приподнялся рассмотреть. Пахнуло свежим дерьмом. Санитар, менявший подгузник еще относительно молодому, в общем-то, деду, брезгливо морщился. Вдруг, будто почувствовав взгляд Демьяна, резко рванулся к проходу и захлопнул дверь.
—Любопытной Варваре… — усмехнулся Варженевский. — Ревматоидный паралич. Полное поражение суставов. Страшное горе для семьи, конечно… Ну, да пойдемте, я Вас все же провожу в номерулю!
Комнатка оказалась небольшой, чистой и уютной, как в санатории.
—Вот, Демьян Григорьевич… Ах, прошу прощения, Демьян! Ваше пристанище. Тут вот тревожная кнопка у кровати — на всякий не дай Бог, — тут пульт от телевизора. А вид какой из окна — сплошные деревья, на сколько глаз хватает! Туалет, душевая. Кафель специальный, не подскользнетесь. Вещи ваши уже доставили, — слово «вещи» было слишком большим и обширным для заношенной спортивной сумки и сваленных сверху узловатых деревянных фигурок. Варженевский окинул их взглядом, подошел, занес руку. — Разрешите?
И, не дождавшись ответа, взял верхнюю, почти черную. Суровый старик, лицо которого было обуглено, держал в руках копье и кубок, скалился злобно. Другая, из белого мертвогодерева изображала простоволосую бабу с серпом.
—По дереву вырезаю, — узловатая рука Демьяна тактично забрала идолов.
—Это удачно! У нас как раз есть кружок рукоделия, правда, Елизавета Сергеевна приезжает раз в месяц — маловато желающих…
—Дозвольте таперича… — старик выразительно кивнул на свои вещи.
—Разумеется, уже ухожу, отдыхайте, — главврач слегка поклонился и принялся отступать бочком к двери — на его тучную фигуру комната рассчитана не была. Демьян уже было принялся распаковывать сумку, как вдруг откуда-то из-за спины раздался тихий топот крошечных ножек — будто бежала крыса. Крыса в маленьких сапожках.
—Вы это слышали? — испуганно спросил Варженевский, застыв у двери.
—Слыхал, чай не глухой. Это вы ногтями по косяку стукали.
—Прекрасно. Извините за эту маленькую проверку, просто коллеги передали… Все, не смею более мешать. Отдыхайте.
Первым делом дед Демьян тщательно осмотрел комнату. Та оказалась стерильна до болезненности — никаких запахов, кроме лавандового мыла. Ни пыли, ни даже завалящего паучка.
—Недобро, без хозяина хата, — крякал дед Демьян, расставляя идолов у изголовья кровати.
На ужин подали оладьи, политые клейким сиропом, и чай. Чай привычно пованивал тряпками, а сироп оказался приторно-сладким, пришлось счистить ложкой. Таблетки «чтоб спалось крепче» Демьян спустил в унитаз. За окном темнело, вяло шумело хвойное море, по-городскому перекаркивались вороны у мусорных контейнеров.
Почистив зубы казенной, пластиковой щеткой, Демьян сполоснул лицо, подмышки и пах, сдернул покрывало с постели и улегся на белоснежную простыню. Сон не шел. Глодала обида на внучку и ее безвольного муженька, снедала тоска по родной деревне, густому подлеску, грибам, малине и долгим прогулкам по ночной чаще. Тревога нарастала, копошась под ребрами, давила на легкие, заставляла сердце заходиться в безумном стаккато. Тени под потолком сгущались, формировались в хищные крючья и кожистые крылья. В голове сменялись картинки одна гаже другой: полные мертвецов хатынские овраги, младенчик с пробитой головой, высокие белобрысые дьяволы в черной форме…
Жупка прятался за плоским телевизором на стене. Скрюченный, серый, размером с младенчика, он просвечивал в лунном свете. В пустой дырке на месте лица глупо и растерянно перекатывалась горстка глаз. Демьян набрал воздуха в грудь и затараторил:
—Чернобога псы стерегут врата,
Мост меж Навью и Явью,
Придите, псы, за ночную хмарью,
Договорить он не успел. Жупел тоненько запищал, исчезая с чмоканьем в стене. Малышу, конечно, было невдомек, что старик блефовал, и ни собачьей шерсти, ни сушеной калины у него не было. Жупка еще вернется, попробовать сны Демьяна на зуб, но ближайшие две недели можно было не беспокоиться.
Старика потряхивало — привыкнуть к столкновениям с теми, кто просачивается в наш мир из Нави, нельзя ни после десятка, ни после сотни таких встреч. Вынув из сумки маленькую таблетницу, Демьян зачерпнул темный комочек из сушеных пустырника и валерианы, закинул под язык и лег в постель. Уже засыпая, он слышал какой-то странный хруст, точно кто шею разминает, хотел было глянуть, но провалился в душный сон без сновидений.
Наутро страшно ныло левое колено. При попытке согнуть ногу боль прострелила весь позвоночник, взорвавшись фугасным снарядом под затылком. Закатав штанину казенной пижамы, Демьян удивленно вскинул седые кустистые брови — и где он успел так садануться? Лиловый синяк расплывался на всю коленную чашечку, нога распухла и ощущалась деревянной, будто чужой.
На утреннем осмотре Варженевский удивленно присвистнул.
—Э-э-э, батенька! Да у вас, батенька, гонартроз! — он почмокал пухлыми губами, точно смакуя страшное слово. — Да, гонартроз. Пропишем лечебную физкультуру и электростимуляцию. Заодно ибупрофен недурно бы для снятия болей. С него, конечно, в сон клонит, но и вы, считай, на каникулах, заодно отоспитесь. Наташенька, запишете?
Дебелая медсестра что-то лениво черканула в блокноте.
—А еще, Демьян Гри… А еще бы выдать вам ортопедические тапочки взамен этих… лаптей.
—А як жеж я на вулицу у тапочках-то?
—А зачем? Вы посмотрите, какая холодрыга — ветер, тучи, дождь скоро пойдет. Осень обещает быть сырой. Будут ныть суставы…
Действительно, небо налилось угрожающим темно-лиловым оттенком, под цвет синяка на колене. Деревья качало из стороны в сторону, точно через рощу пробиралось что-то громадное и неуклюжее.
—Я бы, конечно, посоветовал вам пересесть на коляску… — Демьян тут же замотал головой, — Ну, тогда тросточку вам подать?
—Нэ трэба! Сам возьму.
—Как скажете. Физиотерапию я поставлю в расписание, а вот с лечебной физкультурой придется обождать — специалист приезжает раз в месяц. У нас, к сожалению, большинство пациентов стационарные, спрос, как понимаете, невысокий…
—Я сам разомнуся, — махнул рукой Демьян, желая поскорее избавиться от навязчивого присутствия этого громкого и болтливого толстяка.
—Вот и славненько. Как спали на новом месте?
—Як младенец, — соврал Демьян. Перед глазами некстати встала картинка с детскими скелетиками, запорошенными жирным черным пеплом.
Отдышавшись, он побрёл дальше по этажу.На пути ему встречались редкие старички — еле передвигающиеся, буквально лежащие на своих ходунках, они уныло переставляли одеревенелые конечности, направляясь по одному им известному маршруту. Не без удивления Демьян отметил точно такие же, как у него, припухлости и гематомы на локтях и коленях. В одном из коридоров в него едва не врезался дюжий санитар с обезьяньим лицом, он толкал перед собой инвалидную коляску с иссохшей, похожей на куклу старушкой. Ту слегка потряхивало в кресле, в остальном же она оставалась неподвижна. Санитар так куда-то спешил, что Демьян едва успел заметить уже знакомые вспухшие синяки на локтях пациентки.
Обед был далеко не королевский — сухой как песок творог, рыбная котлета с крахмалистым пюре, жидкий суп и несладкий компот. В отдельном стаканчике как и в прошлый раз, лежали таблетки.
—Там ибупрофен и успокоительное, чтоб спалось покрепче! — бросила разносчица.
—Дякую, — ответил Демьян, но женщина уже ушла. Поковыряв без аппетита творог, он вновь выкинул содержимое стаканчика в надколотый унитаз.
Попытки уснуть ничего не давали. За окном бушевала гроза, рокотала, стучала по карнизам крысиными коготками, раскачивала деревья до натужного треска. Ни примитивная молитва «Кот-баюн, приходи, сон скорее наведи», ни валериана с пустырником делу не помогали. Демьян слепо сверлил потолок, думая о своем. За стеной раздались тягучие стоны, кто-то прошагал тяжелой поступью по коридору — наверное, санитар. Стоны умолкли.
До девяти лет Демьян не знал покоя. Пока остальные мальчишки беззаботно играли в реке, он и подходить к воде боялся: видел торчащую из неё шишковатую голову хозяина омутов — и действительно, в том месте потонуло немало сорванцов. Не понимал, как набирать воду из колодца, коли вспухшая склизкая тварь у него на глазах плевала ядовито-желтой слюной в ведро, стоило его опустить. Не хватало духу выбежать в поле в знойный полдень — сразу было видно, что баба в белом кружащаяся средь колосьев не петушков сахарных раздает.
Так бы и прослыл Демьян деревенским дурачком, что «видит всякое», если бы не бабка Ефросинья из соседней деревни. Жили они с матерью небогато — вдова так и не решилась сызнова сойтись с мужиком, а потому тянула лямку за двоих. Как-то раз захворала у них корова — кормилица единственная. Брюхо раздулось, мычит, мучается, глаза больные, затуманенные, жидким ходит. Побежал тогда Демьян по наказу матери к бабке Ефросинье — та была то ли фельдшер, то ли повитуха, а, может, просто баба знающая, но среди местных ее считали ведьмой.
Попросил Демьян хромую старуху о помощи, та схватила клюку, оперлась на посыльного и заковыляла. Демьяна в коровник с собой взяла — в подмогу. Подняла Ефросинья хвост скотине, наказала мальчишке держать, чтоб не брыкалась. Раздвинула коровье нутро, а оттуда на Демьяна чей-то глаз с куриное яйцо как зыркнет — так он в навоз и повалился. Спросила тогда бабка строго:
Рассказал тогда Демьян все — и про чудище колодезное, и про хозяина омутов, и про батьку повешенного, что в подвале болтается да норовит незваного гостя с лестницы спустить. Выслушала бабка Ефросинья, а на следующий день заявила маменьке, мол, забирает парня на год, на обучение. Мамка, конечно, в слезы, но Ефросинье перечить никто не смел. Через год Демьян вернулся домой, взял первым делом топор и, наговаривая заветные слова, срубил балку в погребе. После обстругал ее рубанком, нанес символы тайные и сделал себе палку, по болотам ходить… А уже через год пришли немцы.
В комнату тоже кто-то пришел. Это старик почувствовал не по дуновению воздуха, не по шуму, не по теням — изменилось что-то в самой структуре пространства. Казалось, будто и буря за окном, и санитары за дверью — все растворилось, оставив его наедине с неведомым кошмаром.
Откинулась крышка вентиляции, чуть погодя звякнула, закрываясь. Что-то большое бесцеремонно вползло в палату — не крыса. Демьян обмер, одной рукой подтянул к себе трость. Глядишь, если не пошевелишься — может и не заметит. Кто знает, что за шатун тут бродит — место скорбное, грязное, смертями и болезнями переполненное, мало ли, что могло завестись.
А меж тем нечто ползло по потолку, бросая длинные угловатые тени, напоминающие паучьи лапы. Шуршало по штукатурке, волочилось; качнулась люстра, задетая ночным гостем. Демьян набрал воздуха в грудь, сжал челюсти, глаза сощурил — иногда если чего увидишь ненароком, прежним уж не станешь.
«Ну, если подползет, я его тростью-то ка-а-ак. »
Подползло. И понял старик — не будет он злить это коленчатое, узловатое создание, все будто собранное сплошь из тонких многосуставчатых конечностей. Не просвечивал потолок через торчащие ребра, не проходило длинное тело через люстру, подобно призраку — все оно здесь, и духом и плотью.
Тварь с хрустом крутила головой, точно выбирая точку для атаки. Нацелилась, выстрелила на всю длину своей костистой шеи с тонким гребнем позвонков. Каждое движение существа сопровождал хруст, какой бывает, когда разминаешь костяшки пальцев. Пальцы и правда были везде — они покрывали морду создания целиком, раскрываясь, точно пасть. Грязные, кривые ногти с траурной каймой, сбитые костяшки, струпья и язвы.
Старик прикусил язык, медный вкус крови отрезвил, прогнал тягучий морок. Трость тяжело опустилась на круглую серую голову, заставив тварь упасть с потолка на кровать. Демьян в панике засучил ногами, пытаясь сбросить неведомое чудище, но лишь сильнее запутывался в одеяле. Маленькие пальчики тыкались со всех сторон, проникали под кожу беспрепятственно, словно в масло, тыкались в кости, меж ребер и в позвоночник. Пузырчатое похрупывание накрывало со всех сторон, и было уже не различить, где трещат конечности навьего отродья, а где его, Демьяна, кости. Поняв, что если сейчас ничего не предпринять, тварь сожрет его целиком, старик принялся нараспев молиться:
—Морена-Марица, снежная птица,
Лютая вьюга, белая пурга,
Кошная мати, стани во хладе…
Демьян почувствовал, как тварь навалилась ему на горло, миниатюрные пальчики царапали зазубренными ногтями лицо, но нужно было говорить дальше:
—Снегами облачися, во нощи величайся,
Дозволь ныне тя величати,
Не расточати, а собирати,
Приди дорогами белыми,
Приди зелеными елями…
Обмотав длинную шею вокруг горла Демьяна, ночной гость затянул петлю, но последние слова успели вырваться натужным хрипом:
Сроку дай, сейчас не забирай…
Сверкнула молния за окном, белая вспышка озарила комнату. Едва угадывающаяся белая фигура, еле заметная, точно блик, возникла из идола, взмахнула серпом, как бы разрезая объятия Демьяна и хищного создания. Взглянула на старика пустыми черными глазницами да и растворилась в ночи. Уродец корчился на полу, перебирал в воздухе конечностями, точно ребенок в истерике. Извернулся, подпрыгнул, встал не то на руки, не то на ноги — не разберешь — уставился мелким виноградом глаз на Демьяна. Тот уже стоял на кровати, выставив перед собой трость на манер шпаги.
«Ишшо» тварь не хотела. Хрустнула обиженно, подобно сороконожке взобралась по стене и нырнула обратно в вентиляцию. Звякнула решетка. Обессиленный, старик упал на кровать. Дыхание долго не могло успокоиться. Даже три цветка боярышника не успокаивали зашедшееся точно в припадке сердце. Мир располовинило — разделило на темную палату дома престарелых и первозданную, незыблемую черноту — из коей появимся, в которую вернемся. Забрала матушка-Мара свою плату. Подойдя к зеркалу в туалете, Демьян с тоской уставился на медленно тускнеющий глаз. Зрачок, оставшийся без контроля хозяина, все норовил утечь куда-то внутрь глазницы.
Остаток ночи старик проворочался без сна, пытаясь привыкнуть к потере и ломая голову: как так, в доме престарелых — не в грязном бомжатнике, не в лесу, не в болоте, не на дне озера — самый настоящий корпулентный навий? Не жупел, что нагоняет кошмарные сны, не вредный анчутка, что пакостит по мелочам, не злобная обдериха и даже не ночница! Нет, речь шла о самом настоящем телесном упыре! Вроде тех, что когда-то повадились ковыряться в хатынских оврагах, выискивая себе кусочек погнилее да послаще. Только этот предпочитал живых.